Ночью все же холодно, несмотря на весну. В его одежде, а точнее — отсутствии оной, — мало приятного. Но с этим он умел бороться. Костер пылает у самого входа в шалаш. Жар огня проникает в шалаш и греет спину. Под утро, когда окончательно прогорают угли, невольно поднимаешься, понукаемый холодом. Быстрая пробежка до воды, поплескал в лицо, умываясь, и поскакал к очагу в предвкушении раннего завтрака.

Как пожрешь, вроде не так холодно становится, и энергии заметно добавляется. Сегодня у него аж три блюда — остатки вчерашней рыбы, белка да ужик. Что-то надо оставить на потом. Никто не обещал подкармливать регулярно. Кстати, сглупил: надо было супчик сварить из налима. Кроме кружки сделать еще и котелок из бересты. Надо только уголки сшить лозой выше края, сделав борта чуть наружу. И, естественно, не ставить прямо на огонь. Греть лучше всего на раскаленных углях костра. Вчера пожадничал и не захотел возиться дополнительно. Ничего, разжигая с помощью трута новый костер, решил, все впереди.

Что у нас сегодня в планах? Лапти сплести на смену прохудившимся, корзинку для добычи и нового имущества, поиск подходящих камней для наконечников. Можно соорудить острогу и встать на перекате или поискать можжевельник. Почему-то считается, что крючок из него привлекает налимов. До сих пор имелись металлические, пора проверить на практике. А то стрельба из лука доставляет одни расстройства. Лучше потренироваться спокойно — может, удастся понять закономерности и хотя бы не мазать за три шага. Не подстрелить, так хотя бы ранить и добить птицу уже на земле.

В какой момент он почувствовал неладное, и сам бы ответить не сумел. Что-то изменилось вокруг, и Данила невольно прислушался, а затем обернулся. Прямо за спиной в двух шагах сидел огромный черный ягуар и с интересом смотрел, как он, невольно отпрянув, шлепнулся на задницу, выронив последний кусок рыбы, и торопливо зашарил по земле в поисках палки. Данила отчетливо понимал, что ничем она ему не поможет, только разозлит животное гораздо больше, но сидеть и спокойно дожидаться, пока его примутся кушать, было бы в высшей степени странно. Впрочем, ничего такого он не думал и действовал, совершено не взвешивая и не соображая.

— Штаны сухие? — спросил неожиданно чужой голос с насмешкой.

— А? — очень умно ответил парень, озираясь в недоумении.

— Вечно мне попадаются убогие, — сообщил прячущийся тип. — Или все людишки тупые от рождения? Эй, человечек, ты бы лучше обделался, я брезгливый и воняющего употреблять не стану.

Данила оторопело уставился на ягуара. Теперь с заметной задержкой он сообразил: голос раздается прямо в голове, и беседовать с ним изволит тот самый зверь, причем не открывая рта. Судя по построению фразы, самец, и кажется, он открыто издевается.

— Ты разговариваешь? — осторожно сел нормально — кто этого знает, вдруг резкие движения спровоцируют на нападение. Только сейчас он обнаружил зажатый намертво в руке нож.

— Ага, все же не идиот, — сложно объяснить, но Данила теперь был уверен, что в интонации присутствует ирония, — диагностируется легкая стадия дебильности. Недоразвитие речи, замедленность восприятия. Ну…

— Чего «ну»? — не поняв, переспросил парень.

— С чем прислала Кредариадвос?

— Никто меня никуда не отправлял, — напрягшись и готовый к нападению, ответил честно Данила. Все равно он понятия не имел об этой самой Кредари как там дальше. Спросит чего — и обман наружу.

— Я не мог так ошибиться, — прозвучало после паузы. Зверь шумно втянул воздух, принюхиваясь, и одновременно в мозгу у человека будто легкая щекотка ощущалась. — Ну да, клейменый. И ничего о том не знаешь? Странно. Ага! Вот оно что. Это или до рождения, или сразу после.

— Что — «это»? — озадаченно спросил Данила.

— Ну, раз такое дело, — игнорируя вопрос, сказал зверь, — хоть развлекусь маленько. Давно мимо никто почти разумный незнакомый не проходил, скучно. Давай рассказывай, кто таков и куда топаешь.

— А ты кто такой? — прямо потребовал парень.

— Называй меня Кот Баюн, — сказал зверь, и даже по его морде можно было увидеть ухмылку, если бы насмешка опять не прозвучала отчетливо.

— Загадки загадывать станешь? — с сомнением спросил Данила.

— Выполнять пожелания после правильной разгадки — это к другим. Мне больше нравится вариант, по которому своим волшебным голосом заговариваю путников и съедаю.

— А ты съедаешь?

— Ну говорю же, брезгливый. Напрудишь в штаны — не стану.

— Уже не выйдет.

— Тогда забавлять начинай. Байки всякие, танцы с песнями. Кувыркаться и жонглировать умеешь?

Он точно издевается, понял Данила.

— Я такое слово в первый раз слышу. И вообще — это же ты должен сказками тешить, пока не заснут.

— Не наглей, мальчик, — сказано было с ощутимой угрозой. — Это моя роща и моя земля, будь вежлив, а то доиграешься.

И поскольку легендарных железных рукавиц для ловли Баюна под рукой не имеется, лучше его не раздражать, понял парень. А то хоть беседует, но зверь, и немалых размеров. А если сказки хотя бы наполовину отражают действительные события, очень опасен. Но почему не попробовать по канону?

— Может, отведаешь моего угощения? — протягивая в сторону Кота тушку, предложил Данила. — Думаю, белка будет на один зубок, но ничего более весомого не имею.

— Вот это уже лучше, — согласился Кот, поднимаясь и подходя ближе. Он был жутко громадным и скорее походил на маленького тигра, чем на большого ягуара. Хвост короткий, нетипичный для нормальных кошек. Точно больше десятка пудов веса. И самое жуткое — человеческие глаза на морде животного. Сел у почти потухшего костра, фактически показав, что не боится огня и горящей палкой не отмахаться. — Вежливое обращение любому приятно. Не слишком люблю убоину, предпочитаю свежее мясо, жареного вообще предлагать не стоит. Отвратительная порча вкуса, и людей оправдывает исключительно слабый желудок. В целом правильный ход. Одна поправочка: разделивший трапезу не навечно становится неприкосновенным. Пока не попрощался. Да и верить разным двуногим дико. Говорят, папашу великого Чингисхана отравили прямо у гостеприимного костра. Хотя, скорее всего, врут. Кто с собой возит яд? Проще уж пырнуть ножом в спину.

— Ты знаешь про Потрясателя Вселенной?! — поразился Данила.

— Мне многое рассказывают, — зверь странно хмыкнул вслух. Похоже, это смех. — Кого только не заносит иногда в чащу. Давай, — прижав лапой белку и разорвав ее одним движением зубов пополам, приказным тоном скомандовал, проглотив. — Излагай свою историю, отрок.

Повествование вышло не слишком длинным, даже при прерывающих его время от времени ягуаровых уточнениях.

— Ну, что данная река вовсе не Дон, ты и сам догадался, — благодушно сказал Баюн, когда Данила, иссякнув, замолчал. — Хитрые ребята. Начни они путешествовать против течения — ты бы забеспокоился. Отсюда якобы впереди пороги и необходимость перегрузки. Интересно, что люди на волоке с тобой не разговаривали. Они же не временные и не кормщика ребята — целый поселок имеется для помощи желающим совершить перескок.

Он жевал, но голосу в голове это совсем не мешало.

— Ушкуй достаточно легок, чтобы без груза перетащить с малым числом людей, тем более что путь накатан. А порог на реке имеется, и об этом все прекрасно знают. Потому и попался на обманку. Хорошо хоть задним числом дошло.

— Не верю, что всех купил!

— Чем-то он держит местных. Знаю то место. Там излучина — и буквально за холмом другая река. По нему и шли дальше на северо-восток. Изрядно будет до потребного тебе Нового Смоленска. Если верить карте, Салгир течет в прямо противоположном направлении.

Интересно, где он видел географические карты? Не в берлоге же! Или нет… Вроде они на одном участке не торчат и бродят постоянно. Только это дикие животные и далеко на юге. Кто вообще слышал про ягуаров на севере? Или он иной породы?

— А шахты — глупость. Нет в округе ничего такого. Можно поискать… тебе это не надо. Да и людей там нет. Разве что племена лесные, в мамонтовой степи живущие. Им раб без надобности.

— Тогда зачем?

— Есть у меня подозрение, что кто-то из твоих ушкуйников нашел пещеру Имуги.

— Кого?

— Ну Вендико, если так понятнее.

— Это такой ужасный дух из легенд дикарей, обожающий пожирать людей и наслаждающийся их мучениями?

— Человеки такие фантазеры, — почти извиняющимся тоном сказал Баюн, — есть даже древний ритуал призвания. Положить на алтарь и вырезать сердце, а потом кровью помазать губы идола.

— Меня в жертву?

— Ну не друзей же приятелей. Думаешь, чего в поход так мало народу, и товара почти нет, только для видимости?

— Значит, ловить обязательно станут? — Даниле захотелось срочно вскочить и драпать, забыв про крючки и корзинку, да и про достаточно обходительного собеседника. С того станется сидеть и наблюдать за его поимкой. Ему же скучно, а тут неплохое развлечение.

— Вряд ли. Вблизи чужих нет, я бы почуял. Скорее недобитого отвезут в пещеру. Все равно помирать придется — так с пользой.

— Своего товарища? — ужаснулся Данила.

— Когда клад зарывают, тоже соратников не щадят, — совершенно равнодушно ответил Баюн. — Про заклятые на головы сокровища доводилось допрежь слышать?

Кто же не в курсе. Чтобы взять спрятанные ценности, надо столько же положить, сколько хозяин зарезал, закапывая.

— Так вот ерунда все это, — отрезал много знающий зверь. — Или найдешь, или нет. А мертвецы — излишество. Просто никто еще на моей памяти легко не разошелся при виде груды ценностей. Крышу сносит.

— А?

— Ум мутится, — пояснил он, — от жадности. Каждый себе все сразу захапать надеется. Вот трупы и образуются в массовом порядке.

— Так, может, и алтарь чушь?

— Разбудить его кровью действительно можно. Только я бы не советовал.

— Почему, он же вроде тебя? Исполняет желания?

— Так считается, — без особой охоты согласился ягуар.

— А на самом деле?

— Мальчик, ты меня удивляешь. Что обычно мечтают получить люди, сразу и быстро, ну? — он подстегнул тоном.

— Богатства, женщин, власть, — ответил без раздумий Данила.

— Молодец. Правильно. А теперь подумай тем, что у тебя имеется под черепом, могу ли я тебе это дать?

— Откуда мне знать, на что ты действительно способен, раз разговариваешь и, значит, умный? В сказках на железном столбе сидишь и волшебством владеешь, аж на другой край мира сбегать запросто до ночи.

— Дороги надо знать!

То есть запросто, если не врет, отметил. Сказка ложь, да в ней намек, так? Чего же там еще такого присутствовало полезного? Нюхом клады чует и любит прохожих заморочить и обокрасть в качестве развлечения. Неужели натурально где-то в роще сокровища немалые лежат? Да ну, даже думать не стоит. Не в том положении, чтобы мечтать справиться с огромным зверюгой. Да и нечестно было бы отплатить коварством, ведь ничего неприятного не сделал Баюн, напротив. Пока, по крайней мере.

— Но уж про богатства земли здешней наверняка в курсе, — сказал Данила. — Укажешь, коль пожелаешь. Может, и баб где зачарованных держишь целую толпу.

Ягуар запыхтел, смеясь.

— С властью, конечно, сложнее, обмозговать требуется, однако полагаю, найдутся варианты. Нанять войско за счет подаренного клада, как-то сделать, чтобы за любимого княжеского сына принимали, или подсказать, как от прежнего избавиться тихо. Наверняка способов еще целая куча. Да! — озвучил только что пришедшую мысль. — Бессмертие.

— Никто обладающий телом не вечен.

А это занятное уточнение. Разум без тела? Он все-таки не отрицает богов, но как они будут воздействовать на мир, будучи бесплотными?

— И ничто. Даже камень превращается в пыль, а горы исчезают со временем, стираясь. Потому такие желания не имеют решения. Проще идиота сразу убить, чтобы не морочил голову несбыточным.

— Продлить жизнь на сотни лет.

— И мучаться от множества болезней, мечтая об избавлении от боли…

— Тогда оставаться молодым до смерти, отращивая утерянные части тела.

— Уже лучше. Столетиями оставаться двадцатилетним. Но вот мозг новый не вырастишь в черепе. Он прежний, и постепенно теряешь способность учиться. То есть возможно, но много тяжелее. Люди после сорока редко принимают перемены, иногда прямо отвергая из боязни или отрицательно относясь к любым изменениям вокруг. Приспособиться к новым законам, правилам или поведению труднее всего пожилым. И дело здесь явно не в дряхлости. Это в голове сидит.

— Все дело в воспитании. Если тебе с детства объясняли про княжеский долг — станешь думать так, а проживая с младенчества в монастыре — совсем иначе. Значит, есть шанс воспитать вечного ребенка. Любознательного и вечно играющего. Он и в пожилом возрасте сможет учиться.

— Хорошая теория. Я, правда, не знаю, как ее воплотить, но ты оригинален. Вряд ли правда кто попросит превратить его в отрока навсегда. Как вариант забавно. Такого мне еще не говорили. Кредариадвос проделала хорошую работу, — жмурясь от удовольствия, сказал Баюн. — Все же не вполне дурень.

— А можно узнать, о чем речь? — насторожившись, спросил Данила.

— Дети у твоих родителей помирали во младенчестве, было?

— Да.

— А ты не только здоровый, а еще и умница, нарадоваться не могли, так?

— Да… — Про Богдана он не знает, значит, вовсе не всесилен и всезнающ. Это очень важно.

— Вот вернешься домой — спроси, кого просила и чем платила.

То есть назвавшая младшего сына «богом данный» и не пропускающая ни одной службы в церкви Ефросинья Никитична не так уж безгрешна? Духов леса просила о помощи? Стоило уехать из дома, чтобы выяснить такие занятные подробности.

— Спасибо.

— За что? — удивился Кот.

— За подсказку.

— Признательность — это хорошо. Никогда не забывай кланяться. Чем ниже шея, тем сложнее на ней усидеть.

— Забавная шутка. Никогда раньше не слышал.

— Имуги шутит гораздо неприятнее, так что цени.

— А можно…

— Все можно, но не все нужно. Это его дело, а не наше. Чужая компетенция, если тебе говорит нечто это слово.

— Да, я знаю, что оно означает.

— Тогда в награду еще один намек. Про царя Мидаса вспомни.

— Тот получил просимое, но чуть не умер от голода и жажды.

— Браво. Сильно образованный мужик попался. Ну не дуйся, не княжьим или боярским сыном называть. У Имуги помер бы — тот вторично обратившихся убивает сразу, они и рта раскрыть не успевают. Да и за один раз всего одного привечает. Остальных всех кончает. И если нет, то мучаться они станут очень долго. Так что вряд ли еще встретишь своих знакомцев. Хотя, — оживляясь, сказал Баюн, — если подумать, то Мидас — всего лишь притча. Кормить царя могли и слуги. Ну да, мораль же нужна отчетливая, а то не дойдет смысл.

В этот момент он стал жутко похож на отца. Понятно, не внешне, а вот этим желанием найти в хорошо знакомом некий скрытый смысл. Может, поэтому и сын у него не мог воспринимать серьезно попа Федора, привыкнув искать второй смысл в речах и ловить на противоречиях.

— Ты меня отпустишь? — спросил Данила, помолчав. — Или выкуп нужен?

— Даже провожу: все равно с тебя взять нечего. Но сначала поведай, что в мире происходит.

— Я не очень много знаю.

— Ты не представляешь, сколько интересного иногда удается выжать из самого дремучего прохожего молодца. А ты не прост, да и учился чему-то.

Гораздо любопытнее, откуда ягуар из леса может знать про древние греческие легенды. Их в церковных школах не излагают. И сам знаком потому, что у матери с детства книжка имелась. Лучше не спрашивать.

— Давай с самого начала, — потребовал Баюн, — как дошел до жизни такой, чтоб на ладью залезть и из дома уйти.

* * *

Илия выскочил из кузни как по заказу и понесся через двор не хуже жеребца. В нем всегда было много силы и энергии, физически не мог долго стоять на месте или заниматься чем-то, требующим терпения. Увидев Данилу, споткнулся на ходу и свернул навстречу.

— Что-то случилось? — спросил встревоженно.

Прекрасно знает, в этот час молодой хозяин, если не занят чем важным, обычно сидит у себя в мастерской. Другого бы подобное обращение взбесило — не холопье дело задавать вопросы своему владельцу. Впрочем, Илия знал: по шее не получит. Сверстники, росли они вместе и долго были товарищами. Почти настоящими. Потому что хотя различие не подчеркивались специально, каждый знает, где проходит граница. Раб — это одно, свободный — иное. И хотя хозяева Илие попались на редкость удачные, много не требовавшие и без веской причины не наказывающие, он сызмальства привык к такому порядку вещей и даже в играх не пытался верховодить.

— Все нормально. Тит там? — Данила кивнул на кузницу.

— Где же ему еще быть.

— Ну ступай.

И холоп стремительно унесся, забыв о былой тревоге. Раз сказано все хорошо, выходит, так и есть. Илия не любил нервничать и задумываться. Точнее, не умел. Жить так, безусловно, много проще и легче. Дали команду — поскакал за скотиной убирать или еще чего тащить и катить. А нет приказа — будет смотреть на букашек, ползающих в траве, пока не надоест. И он не ленивый. Когда важно — умеет работать не хуже других. Характер такой.

— Разговор есть, — сказал Данила, дождавшись у порога, пока кузнец закончит работу, и вежливо поздоровавшись.

— Ну раз такое дело, завтра продолжим, иди, Селивестр, — приказал Тит подмастерью, — сам приберу.

Тот молча кивнул и с достоинством удалился, не забыв поприветствовать гостя и поинтересоваться насчет здоровья. Он тоже был их холоп, но, в отличие от Илии, цену себе знал и вел себя с заметным достоинством. Мастер из него вышел хороший, и он старательно откладывал любую мелочь, полученную за труд от хозяев и заказчиков, намереваясь непременно выкупиться и завести собственную кузницу. На весь поселок с хуторами имелся один профессионал — Тит, и работы хватило бы для обоих с лихвой.

— О матери говорить хочешь? — стоя спиной и раскладывая инструменты по местам, глухо спросил кузнец.

Ему крепко не повезло в жизни. Жена скончалась в родах, оставив четырех дочек. Наследника и помощника все хотела подарить, да, видимо, не так рассудили на небесах. Он всем нужен, и хватило имущества на приданое трем девкам — хватит и четвертой, но не зря никого из свободных брать к себе не хотел и Богдана открыто привечает, а тот вечно пропадает в кузнеце.

— Так третий год пошел, траур совсем закончился, — поворачиваясь, сказал кузнец.

Смотрелся он замечательно с женской точки зрения: большого роста, с мощными мускулами, прямолинейный, держащий слово и с практически целым ртом крепких белых зубов, что для такого возраста достаточно удивительно. И достаток в доме.

— Так разве я против? — удивился Данила. — Вот для того и зашел — выяснить, чего клинья к женщине бьешь, а сам все мимо, как кот, ходишь.

Тит уставился на него, пытаясь просверлить дырку при помощи серых глаз.

— Ты так легко о том говоришь…

— А чего? Наше имущество все равно по закону за Ефросиньей Никитичной. Как-то не верится, что обделит родного сына. Да мне кроме мастерской ничего особо и не надо. Э… да разберемся, а мать пусть будет счастлива.

И это было искренне. Он очень боялся, что придет момент, и она вновь затоскует да примется пить. И это даже хорошо, что заинтересовалась ухаживаниями и принялась в последнее время прихорашиваться. Не может человек вечно жить в тоске, да еще не старуха. Другие под сорок уже смотрятся жутко, замученные трудами и болезнями, а она очень даже ничего. И это не потому что сын и не видит реальности. Голубоглазая, румяная и с роскошными золотыми волосами. Настоящая красавица. А тут забот прибавится в новом доме — и не до копания в прошлом станет. Тем более что с девками кузнецовыми она вполне ладит, а младшая не прочь прислониться к ласковой женщине.

— Страшно мне, — трагическим голосом сказал Тит.

— Чего? — изумился Данила.

— А вдруг откажет.

— А ты покрасивее скажи, не давай жить вместе до смерти, потому что никого другого не нашел, а люблю тебя, бесценную, Ефросинья Никитична. За глаза твои блестящие, губы алые, лучшие в мире, да мечтаю на руках всю жизнь носить…

— Я не умею!

— Так скажи от сердца, — возмутился Данила, — как можешь, если запомнить не способен. Только искренне.

— А еще чего?

— Слушай, я что тебе, в сваты нанимался? Оденься по-праздничному — и вперед. А я за тебя выскажусь. Только имей в виду: обидишь мать — я беседовать не стану, голову сразу проломлю.

— Ну-ну, — возвращаясь в нормальное состояние уверенного и взрослого мужика, хмыкнул Тит, — мал еще угрожать и слаб. Я тебя сверну в колобок без особого труда. И не нужно такие вещи произносить, никогда я не сделаю ничего во вред Ефросинье.

В дверь, запыхавшись от бега, влетел Богдан. Из-за спины у него выглянули оба холопа.

— Уходи, брат, — выпалил торопливо. — К нам Олекса приходил с пищалью, тебя ищет. Убью, грит, паскудника. Тебя то бишь. Теперь сюды идет. Я напрямки через дворы, но сей час будет. Злой, собака.

— Доигрался, щеня, — сказал без особого удивления Тит. — Нашел кому рога приставлять. Он же дурной, по пьяни что угодно сделает.

— А что, все знают? — глупо удивился Данила.

— Да тут соседи знают, когда до ветру ходишь, а ты, как муженек уходит, сразу через забор скок.

— Отец Федор уже присматривает, на ком тебя оженить, — радостно поддержал Богдан. — Грит, Полина самая подходящая, баловать тебе не даст.

Даниле всерьез поплохело. Вдова третий год была не сильно старше него и не такая уж страшная. Статная баба и без детей — не успели соорудить с супругом, очень быстро утонул. На этой почве зачастила в церковь и числилась у священника замечательной прихожанкой. Притом жуткая склочница и выжига. Не хуже Вышатича умела с батраков жилы тянуть. И уж точно примется командовать, указывая, как поступать и с кем общаться. А на любые возражения помчится с жалобой к попу, обвиняя в грехах и неподобающих мыслях. Меньше всего ему мечталось о такой жене.

— А ты откуда знаешь?

— То правда, — ответил Богдан уверенно. — Под окном случаем стоял и услыхал.

То есть, скорее всего, подслушивал после уроков. Любопытен брат был не хуже старухи, вечно перемывающей соседям косточки от нечего делать.

— Стойте здесь, — приказал Тит. — Сам разберусь. Не высовывайся, — и пошел к распахнутым настежь воротам со двора.

— Данил, — пихая его в бок, сказал Богдан, — а какая она, Мария?

— Ты что, ее не видел никогда? Не задавай дурацких вопросов.

— Не-а, в постели как?

— Мал еще, — угостив подзатыльником, ответил старший брат, напряженно глядя наружу. Он не особо боялся, но Тит прав. Сейчас показаться на глаза — напрашиваться на неприятности. Если и не попадет из пищали, так кинется драться, и придется ответно бить всерьез. Сбежится вся округа на зрелище и точно жениться заставят на первой попавшейся дурочке. Кто во всем виноват? Данила!

У ворот топтался Олекса, что-то с жаром доказывая, и в руках у него натурально пищаль. Старая, дедовская. Не так давно сам чинил замок, но пальнуть вполне способна. Драки Данила не опасался, больше беспокоило, что на женщине потом отыграется. Ответить вполне мог, хоть тот и здоровее. Не в первый раз выясняли молодые парни, кто крепче, и к таким вещами все привычные. Старики говорили, для характера полезно. Дали в морду — утрись и снова в бой. Потому даже и получить, причем вполне за дело в данном случае, не особо обидно. Тем более что с налитых глаз недолго и уронить ревнивца всерьез.

Данила не понял, что сделал Тит, но Олекса сложился пополам и сел на землю.

— Селивестр, Илия! — позвал хозяин.

Через пару минут холопы поволокли куда-то в сторону сарая опутанного по рукам и ногам веревкой ругающегося и одновременно рыдающего гостя. Зрелище не из самых приятных.

— Пусть охолонет, — сказал вернувшийся Тит, прислоняя пищаль к стене. — Заряженная, — подтвердил, заметив Данилин взгляд. — Плохо то, что он не только дурной, еще и подлый. Другой бы вложил Машке кулаком немного мозгов, ну-ну, не дергайся. На правду не обижаются. Нашла тоже с кем гулять.

— А чем я плох? — с вызовом спросил Данила.

— Да всем прекрасен, вона и за большака разумно рассуждаешь. О семье заботишься, а не о новой шелковой рубахе девок соблазнять.

— Это ты о чем, дядька Тит? — заинтересовался внимательно прислушивающийся Богдан.

— Мал еще, — одновременно сказали оба шарахнувшемуся от подзатыльников мальчишке.

— Я не осуждаю юных, даже девок, но клятвопреступников не люблю. Молод еще оказался и соображал не тем местом, — невозмутимо закончил кузнец. — Поманили и пошел. Думалка есть — пользуйся и на этот счет.

— У Олексы точно в башке ничего нет, — радостно сообщил Богдан. — Ну кто же на весь поселок о таких вещах кричит? Себя же в дерьмо первого и макнул. Начистил бы тебе морду втихую — так всем удобнее было бы.

— Так, — сказал грозно Иван Вышатич, появляясь во дворе, — это что же такое творится?

— Его-то кто позвал? — простонал Данила.

— Кто-то не поленился, — буркнул Тит. — Рот закрой и со всем соглашайся. Не то действительно завтра оженят, и не на Полине, а на дурочке первой попавшейся.

Прозвучало созвучно прежним мыслям, будто подслушал.

— Где этот?

— В сарай убрали.

— И правильно. Просохнет — выпусти. А вот с тобой что делать? — потребовал тысяцкий у Данилы.

Тот, помня мудрый совет, промолчал.

— Напаскудил, а ведь я на тебя надежду имел серьезную. Даже думал в помощники взять и…

Похоже, и дочку в жены примеривал, без особого удивления догадался парень. Хороший вариант привязать к себе и в положение младшего поставить. Попутно и бывшие отцовские товарищи перестанут по старой памяти коситься на подгребшего под себя власть.

— Олекса не из тех, кто прощает, — уверенно заявил тысяцкий. — Хуже всего, что запросто может подстеречь где. В лесу, аль на реке. Да и пальнуть. Никому это не надо. Ни смертоубийства, ни свары.

— Так что делать? — спросил Тит.

— Что делать, что делать… А я знаю? И так плохо, и эдак нехорошо.

— Ладья идет! — заорали на улице. — Ладья!

Еще минуту назад стояла полная тишина — и сразу захлопали калитки и окна. Как водится, сейчас будут брошены любые хозяйственные дела и весь народ ринется к пристани. Корабль всегда новости, новые товары и чужие люди. Всем интересно, и хорошая причина отдохнуть и выпить с прибывшими, а может, разжиться у них чем полезным или, напротив, продать свое добро.

— Ну вот вам и ответ, — довольно произнес Вышатич. — Бог услышал мои молитвы. Наверх идет — к родичам матери поплывешь, там и учиться можно. Вниз — в Новом Смоленске дядька твой обретается. В любом случае чтобы завтра духу твоего в поселке не было. Мне здесь кровавые страсти не нужны. И не вздумай бабу с собой звать! Она венчанная жена, и неча портить жизнь всем сразу да супротив церковных законов идти. Хм… сам с кормщиком договорюсь… А то придумаешь что неладное. Понял меня?

Данила покосился на кузнеца. Тот молча кивнул. Обиднее всего — правота обоих кристально ясна, и мнения он об Олексе такого же. Ну не убивать же самому первым, чтобы убрать угрозу. А иначе не сегодня, так завтра столкнутся на узкой дорожке. С того станется и дом подпалить ночью. А своими рисковать нельзя. Сам виноват — сам и ответит. Тем более что еще недавно и не надеялся мир повидать, а тут само в руки идет без усилий. Большой город увидит! С учеными людьми познакомится. Здесь ни одной новой книги не достать, и по механике вовсе ничего, а ему так много охота выяснить!

— Понял, — сказал вслух. — Уеду. Только сделай одолжение, Иван Вышатич, пойдем со мной домой и объясни все матери.