Когда долго бродишь по лесам, бесконечные силуэты деревьев невольно утомляют взгляд. Отец рассказывал, некоторых людей поражает странная болезнь — помутнение разума. Необитаемые огромные просторы зачаровывают, и случается, уже идут не соображая куда, до самой гибели, наполовину потеряв рассудок. Потому даже самый необщительный человек испытывает невольно радость при виде жилья.

Сначала навстречу выскочили собаки. Тут явно присутствовали совсем молодые щенки, и потому вышло много шума, лая и беготни. Они предупреждали людей, живущих рядом, о приходе гостей, щерили клыки на незнакомца, старательно обходя проводников и огибая по широкой дуге Баюна, всем видом показывая, насколько его опасаются, хоть тот и не делал никаких попыток пугнуть. Не подходили близко, но и не разбегались в панике, в очередной раз подтверждая мысль о хорошем знакомстве с ягуаром местных насельников.

С сеземцами Даниле приходилось общаться неоднократно. Прямо возле их поселка каждый год летом и до поздней осени сеземцы разбивали лагерь. Жили они в сооружении палаточного типа, обтянутом кожей гигантского оленя или тура. Три-четыре основных столба и несколько деревянных подпорок по окружности. Шатер легко ставится и столь же просто снимается. Они и в лесу находились в подобных сооружениях, тем более что из этих же предметов можно было собрать волокушу, нагрузить вещи и перебраться в новое место.

В детстве он не мог понять причины их постоянных переездов, пока не выяснил простейшую вещь. Загадив окрестности, сеземцы переселяются на пару верст дальше в чистое место. Потому и нет смысла строить удобное жилье на длительный срок. Тем более что и тащить особо ничего не требуется. Имущества не очень много, а у каждого семейства имеется свой табунок лошадей. Это было самое странное в жителях леса. Самостоятельно одомашнили небольшого конька, но так и не научились на нем ездить.

Зато доили и возили на них вьюки. В общем, лошади заменяли коров, которые в чаще отсутствовали. Разводили их ради мяса и молока. До сих пор дикари смотрят с изумлением на всадников, хотя без труда научились подражать и выделывать упряжь. Дело в том, что выносливые и неприхотливые лесные лошадки малы размером и не выдерживают взрослого человека долго. А про содержание в стойлах и откорм с отбором и вовсе ничего не желают перенимать. Их табунчики без особого пригляда паслись на лугах и в лесу, напоминая повадками лосей. Подойти в лесу к такой лошади, а тем более поймать ее, было неразумной затеей.

Проводники внезапно испарились, а навстречу высыпала целая делегация. Впереди пожилой мужчина с острым взором и в богатых одеждах. За ним куча соплеменников от взрослых до детей. Мучительно не хватало девицы в сарафане с хлебом-солью. Однажды приходилось видеть такое при посещении родовитых князей, следующих в Новый Смоленск. Ничуть не удивился, если бы здесь устроили нечто сходное. Тем более что самый важный по виду разразился приветственной речью в адрес Баюна.

Данила понимал разве отдельные слова и вместо восторженного внимания к красивым оборотам продолжал рассматривать народ. Определенно основная часть была помесью дикарей со словенами. Попадались и явно чистокровные из обоих племен, но большинство с виду именно как прежние знакомые, указавшие путь в поселок, имели чаще всего достаточно характерную внешность, сочетающую признаки двух народов. В принципе ничего удивительного или ужасного в том не присутствовало. Многие живущие в лесу брали жен у племен. Иные и обрядов не соблюдали, живя с бабами невенчанными.

Как без баб-словенок говорили втихую, особенно подвыпив, дикарки гораздо лучше. Мужа слушают беспрекословно, работать заставлять не надо, сами привычные. В лесу женка делает большинство домашней работы, включая огород. Мужику положено охотиться, рыбачить и в редких случаях воевать. Не больше. Новую жизнь сеземки обычно ценили. Все же наличие железного топора, тяпки или лопаты, а также печи изрядно облегчает домашние заботы. Металл в лесу редкость и огромная ценность. Землю частенько рыхлят палкой-копалкой. Попробуйте таким образом приличных размеров огород возделывать, а на будущий год с переездом сызнова начинать.

Ну а дети… Если крестить и с попом правильно наладить отношения, никто не посмеет отказать в правах вольному человеку. Правда, в чаще найти священника достаточно проблематично, но то уже иное дело. Многие знакомые жили далече от деревень, на отшибе и тоже умудрялись выкручиваться. Пару раз в год на большие праздники заезжали всем семейством: заодно детей в купель, имя дать, и если нужно, отпеть умершего и записи в церковных книгах оформить.

Баюн «сказал» нечто, похоже, слышное всем сразу, потому что у Данилы в голове прозвучал знакомый голос, а толпа радостно зашумела. Лично гость ни черта не понял, пусть и прекрасно «расслышал», что наводило на любопытные мысли. Получается, это не мысли транслируются в мозг, а именно слова. Потому и язык остался невразумительным. Еще один дополнительный урок. Уже три варианта общения ягуара с окружающими имеется: индивидуальный, общий и с употреблением разных языков. И Баюн прекрасно сумеет при необходимости оставить в дураках. Подслушивать, коль не захочет, бессмысленно.

Полная рябая женщина тронула его за рукав. В ответ на вопросительный взгляд нечто произнесла. Данила оглянулся в поисках ягуара и не обнаружил того. Уже удалился не прощаясь, как частенько и прежде делал. Вежливостью Баюн особо не страдал. Парень пожал плечами, затем развел руками и сообщил о непонимании. Она разразилась длинной фразой, причем в ней отчетливо проскользнули «черт побери» и «Господи Исусе». Скорее всего, обычные ругательства. Как ни удивительно, в языках дикарей они отсутствовали напрочь. Сквернословие им до появления пришельцев было категорически неизвестно. Особо «умные» из словен и сейчас развлекались, обучая охотников из дальних мест, редко имеющих дело с торговцами, без объяснения смысла.

— Туда идти? — переспросил Данила, нечто уловив в жестах.

— Ии, — радостно закивала, увлекая за собой. Судя по ситуации, означает «да».

Еще один переход окончился отнюдь не в поселке, а за ним. Где-то через полверсты по хорошо видимой тропинке они вышли к простенькой, но прочной и уже почерневшей от времени избушке. Здесь уже суетился к их появлению небольшой отряд девиц, приводящий помещение в порядок. Пришлось подождать окончания деятельности.

Пока стоял, рябая измерила его при помощи веревки, завязывая узелки. Смысла он не уловил, зато комментарии девиц по этому поводу не требовали перевода. Его разглядывали с нескрываемым интересом и обсуждали с хихиканьем. Потом девушки резво сбегали в поселок, выслушав наставления старшей, и вернулись назад, нагруженные кучей вещей.

Допустим, одеяло Данилу не удивило в качестве подарка, однако его фактически закидали сюрпризами. Рубашка в трех экземплярах, штаны в двух, несколько пар мокасин — как с высоким верхом, так и с низким, как на мягкой, так и на твердой подошве. Одни предназначались для отдыха, другие — для занятий сельским хозяйством, третьи — для охоты и преследования дичи. Часть вещей определенно для праздника, богато вышитая и украшенная наверняка недешевым для данных мест бисером. Теплая куртка с капюшоном, спальный мешок, набитый птичьим пухом. Измерения проделывались не просто так: все идеально подходило.

Кроме того, приволокли отличный лук из лиственницы, усиленный китовым усом и для большей прочности оплетенный по спинке сухожилиями. С небольшого расстояния наверняка насквозь пробьет оленя. Был к нему колчан со стрелами, копье и парочка запасных тетив для лука, веревка, рыболовные крючки, острога, огниво с кремнем и масса других полезных предметов.

Это в некотором роде было даже обидно. Баюн не мог не знать про скорое посещение поселка и возможность в нем разжиться необходимым. Выходит, не с одним медведем веселился в душе, глядя на старания обеспечить сносное существование и мучения с изготовлением каменных наконечников. Это когда ему запросто отдали три десятка очень прилично изготовленных стрел с железными. Чувствовать себя предметом шуток и неуклюжим дурнем оказалось не особо приятно.

Еще доставили с поклонами еду. Помимо тушенного в горшке мяса, вдобавок вкусные пряные лепешки. С этим он был знаком и раньше. Желуди вымачивали и вываривали, удаляя горечь. Полученная кашица до появления словен с рожью и пшеницей неплохо заменяла в питании зерно. Значит, полей они не возделывают и настоящая мука редкость. Дополнительный факт в копилку наблюдений. Данила не очень представлял, к чему эти данные, но просто сидеть было скучно. Натура требовала действий, а теперь уже не нужно самому добывать пищу или чинить одежду. Искупался в озере в голом виде, благо и мыла здешнего удостоили, а сами удалились. Переоделся в новые вещи и двинулся в поселок.

* * *

— Я — Кий, здешний кузнец, — сказал практически чисто на словенском человек с внешностью сеземца, без малейших признаков крови пришельцев и без приличествующей его возрасту бороды.

— Слава богу, — вздохнул с облегчением Данила. — Я думал, никто не говорит на нашем языке.

— Ну почему? Есть. Немногие, но имеются.

— Отчего так? Ведь хотя бы часть ваших пришла с запада.

— Ой, давно это было… — Он подумал и закончил: — За полтораста зим, и мы не родичи словенам. Мы — потомки сарматов.

Вопреки прозвучавшей в голосе гордости, Данила впервые слышал такое название. И странно звучало из уст натурального самоеда по виду уверенность в происхождении от пришельцев.

— Люди Высокого неба.

А вот это уже знакомо. Княжество Тенгри в северных долинах междууралья довольно долго воевало со словенами при поддержке местных племен после требования о крещении иноверцев, оглашенного князем Константином под давлением церкви. Отец был уверен в попытке переложить вину за немалую кровь на священников задним числом. Вроде князь сам искал предлога для вторжения на богатые железной рудой и серебром земли. Заставлять его не особо требовалось.

Документ был достаточно жестким. Всем, кто «погряз в поклонении камням, деревьям, небу и ложным демонам», предлагалось немедленно креститься. За отказ старшинам племен полагалось лишение прав, привилегий и владений, а простолюдинам превращение в государевых холопов. Любая агитация против христиан считалась преступлением. Естественно, последовал взрыв, вылившийся в многолетнюю войну, уход части тамошнего населения на восток. Крови тогда пролилось много, но это была последняя серьезная война с чужими. По слухам, до сего дня во многих якобы замиренных местах могли пристукнуть священника, излишне нажимающего на паству. Внешне тамошние люди с крестами, а в душе по-прежнему язычники. И не сильно прячутся. Такое занятное двоеверие.

— Кто встречается с вашими, тому бывает важно знать язык.

Отсюда следует аж два интересных следствия. Первое — иногда такие встречи происходят, а быть может, и достаточно часто. И сразу башки словенам не отчекрыживают. Для этого язык учить не требуется.

Второе — несколько неприятнее. Не зря показалось, что при всем спокойном отношении здешние твердо отделяют себя от пришельца. Даже едят из другой посуды и отправили в специальный дом для дальних гостей, а не как принято у лесных племен — принять с почетом и даже прислать девку или бабу. Отец говорил, не от развратности, как нудил отец Федор, а чтобы получить новую кровь в детях. У них семьи небольшие и живут друг от друга далеко. Близкородственные связи до добра не доводят, и чужаки в этом смысле полезны.

Если эти продолжают передавать предания о преследованиях за веру, ничего удивительного. Ему приносили пищу девки третий день, всегда не одна и под надзором рябой, и молча уходили, даже не пытаясь поговорить, хотя интерес и перешептывания он определенно вызывал.

— Если чего надо, узнай у меня.

— Почему в поселке два таких разных типа жилища? — сразу спросил Данила.

Пока есть возможность нечто понять, нужно пользоваться. Никто не делал секрета из происходящего и позволяли совать нос куда угодно. При этом некоторые вещи вызывали недоумение. Он хорошо знал жилища полукочевых племен, но слышал и про дома у оседлых. Основу помещения составляла вырытая в земле круглая яма метра полтора глубиной, так было жить теплее. В ее стенах могли располагаться ниши-полочки для разных вещей. Сверху ставился купол из бревен, конопатили мхом и травой, потом накрывался шкурами, в конце строительства все это покрывалось саманом, глиной и дерном. Дополнительно оставляли дымовое отверстие, под которым располагался очаг. Землянка могла быть многокомнатной. Когда семья разрасталась, сбоку просто пристраивали еще один купол.

Здесь такие тоже имелись, но всего несколько и использовались скорее под склады, чем для жилья. Зато стояли в немалом количестве практически не отличающиеся от привычных избы с огородами. Срубы смотрелись шедеврами плотницкого дела, деревянной архитектуры и украшений. На досках были искусно выполнены желобки и язычки, прочно входившие в стыковые пазы. Внутри тоже все покрыто резьбой и рисунками, но каждый дом украшали по-особенному.

А были еще и другие здания. Длинные, не менее пятнадцати, и в ширину около двенадцати сажен. Попадались и больше. И внутри они выглядели по-разному. Иногда одно общее помещение, а изредка разделены на секции-комнаты. Причем народу в таких домах было очень много, и спали они на полатях разного уровня. На производственные или хозяйственные помещения совсем не похоже.

Сначала заподозрил, что люди разного происхождения живут в привычных условиях, но достаточно скоро сообразил, что мысль неудачная. По лицам точно ничего не разобрать. И сеземцы по виду жили в избах, и похожие на словен в длинных домах. А одеты они практически одинаково.

— Это что? — спросил добровольный переводчик, показывая на врытое у ближайшего дома бревно с узорами и изображениями.

— Столб.

— Это тотем. На верхушке знак Союза, — прозвучало именно с большой буквы, и там уже знакомая картинка медведя с Баюном. — Ниже знак племени, рода, семьи. Вот внутри и проживает семья. Чаще большая — и тогда достраивают, но случается всякое. А длинные дома для молодежи, которая уже отроки и отроковицы, но еще не мужчины и не женщины. Они должны пройти подготовку, узнать правила и обязанности, пройти инициацию или убить врага.

Хм. А ведь поселок не огорожен забором или валом. Я думал, здесь спокойно, внимательно слушая, сделал очередной вывод Данила. Или все дело именно в «или». Убить или заслужить иным способом.

— В них также селят гостей, приехавших по каким-то надобностям.

Но не его. Получается, все эти многочисленные люди прибыли недавно, но к нему в хижину никого дополнительно не определили, несмотря на скученность.

— Еще чердак там удобный, — подумав, сообщил собеседник. — Позволяет хранить большие запасы зерна или соломы в пригодных условиях.

— Спасибо.

Кий кивнул, принимая.

— Солнце садится. У нас праздник…

— Потому что Баюн пришел?

Человек поморщился и внимательно посмотрел на него, всем телом и взором излучая укоризну. Ну да, перебивать старших — не особо красивое поведение. В некоторых селениях могут и врезать, сунься без разрешения в разговор двух старших взрослых. Данила потупился, изображая неиспытываемое раскаяние. Он считал себя совершеннолетним и достаточно разумным, чтобы участвовать в разговоре наравне.

— Ты можешь присутствовать, — продолжил Кий с того же места, будто его и не прерывали, — если сядешь рядом со мной, будешь выполнять нужное и не вмешиваться.

— Конечно, я согласен, — слетело с языка, прежде чем он сообразил, что, может, они собираются исполнять религиозные обряды.

— Идем, — показал сеземец на какие-то ветки, — это возьми. Зачем ты сюда приходил? — спросил уже на ходу.

— Интересно, — честно ответил Данила.

Он наткнулся на разработки практически сразу. За речкой были вырублены деревья, и решил посмотреть — зачем. Далеко ходить не потребовалось: почти моментально обнаружились глубокие канавы, вскрывавшие то сплошную руду, почти черный магнитный железняк, то вмещавшую его темно-зеленую породу — адамеллит.

— Богатое место, и прямо на поверхности.

— Разбираешься? — глянул тот искоса.

— Мой отец был оружейник и механик, а воспитатель — кузнец. Всему понемногу учили. И про руду кое-что знаю, и как выплавлять железо. А здесь прямо как в учебнике. Границы жилы определены шурфами, — он показал рукой.

И наличие пирита, о чем рассказывать не собирается. Если знают, их дело. Нет, не хочется давать против себя оружие. Потому что сам по себе минерал не особо интересен, разве что дорогостоящей возможностью получить серу или кислоту. Зато он частенько является признаком наличия золота. Он всегда присутствует там, где есть драгоценный металл, но не наоборот. Правда, его еще называют «золотом дураков». Очень уж многие путают с настоящим. Но шансы, что золото где-то рядом, достаточно велики.

* * *

Круглая, немалого размера площадь посреди поселка была забита народом. У Данилы в поселке так идеально ровно не вышло, а здесь будто циркулем прочертили.

Сейчас на площадке собрались все — от многочисленных младенцев на руках у матерей до совсем ветхих старцев. На глаз трудно представить, сколько всего. В лесных деревнях, существующих охотой и огородами, редко бывает свыше сотни-двух человек. Больше не прокормит округа. Здесь — с самого начала чисто по домам не меньше тысячи-полутора. Еще длинные строения переполнены. Дополнительно заявилось столько же, если не больше. Но хоть ясно, что часть работает в шахте, с металлом и прочими ремеслами, а понаехавшие тут временно.

Общее столпотворение только на первый взгляд казалось беспорядочным. В первом ряду стояла плотная цепочка вооруженных мужчин — воины. Кроме копий и кольчуг, а также легких кавалерийских клинков на поясе, об этом очень красноречиво говорили татуировки на руках и нередко на лицах. Нечто подобное Данила неоднократно видел и раньше, но в тонкостях не разбирался. Отец Федор с кафедры пару раз высказался поносно по поводу украшающих тело оберегами языческими. Сеземцы возле них нередко набивали птиц и животных на коже, Вышатич им продавал цветную тушь для этой цели, но раньше Данилу не особо волновал смысл знаков. Разве обозначение родов помнил.

И, кстати, выяснилось, зачем дрова заставил Кий тащить. Люди целенаправленно шли, неся каждый хворост. Дети — нередко целые вязанки, взрослые — полено-другое. Сразу после этого отходили к определенной группе. Кое-кто, судя по одежде, из одной фамилии или профессии. Понять, что точно на расшитых орнаментах, затруднительно, но сходство улавливается легко. Нет абсолютного, однако мотивы характерны и различаются. Матери с маленькими детьми явно из нескольких разных поселков тоже собрались в одну кучку. В этом определенно имелся пока неясный смысл.

Они тоже последовали по общему пути, кинув в кучу свои палки. Еще немного движения — и толпа замерла. Появились, приплясывая и ударяя в бубны, сразу несколько голых по пояс мужчин. Никем иным, кроме шаманов, они быть не могли. И по поведению, и по раскраске. Вот такого Данила и представить себе не мог. Не отдельные знаки, картинки или руны, а все тело покрыто множеством рисунков, переплетенных между собой.

Такое делается годами, дополняя прежнюю работу постоянно. Сразу все — недолго и помереть. Оно и заметно. Чем старше, тем сложней и красочней, но труднее разобрать отдельные подробности. Да и работали они дружным коллективом, не хуже хора в церкви, помогая солисту, пожилому богатырю, размахом плеч и величиной не уступающему хорошему медведю.

Главный шаман поджег дрова, запалив огромный костер. Моментально началась пляска под бубен с исполнением молитв. Все дружно подпевали, за исключением Данилы, не понимающего ни слова, но определенный ритм и его заворожил, заставляя невольно пристукивать ногой. Огонь в огромном костре гудел, трещали дрова, сыпались искры под повторение однообразного мотива.

Чем дольше продолжалось, тем дружнее и солидарнее становилась толпа, превращаясь в единый организм, подчиняющийся стуку, задающему ритм. И тут Данилу накрыло. Он почувствовал, как горячий ветер вошел в тело, даря ощущение силы и бодрости. Судя по поведению окружающих людей, они ощущали нечто похожее. Иные плакали, другие падали на колени. А костер будто по команде угас, вспыхнув перед тем ярчайшим образом и загудев в унисон общему пению.

Шаманы все шли в своей бесконечной пляске, отбивая ритм бубнами, а у кострища засуетились некие парнишки, разгребая огромными граблями прогоревшие дрова и разравнивая красные угли. Главный, не прекращая песнопений, продолжал двигаться по кругу, и у Данилы полезли глаза на лоб. Он шел прямо по раскаленным углям голыми пятками по все сужающейся спирали к центру круга, а за ним следовали и остальные шаманы.

Вслед за ними потянулась цепочка людей. Там присутствовали мужчины и женщины, иногда подростки. Некоторые снимали обувь и шли с абсолютно невозмутимыми лицами по пышущим жаром углям, другие оставались на обычной земле, но все кидали под ноги какие-то небольшие куски бересты, моментально вспыхивающие огнем. Данила невольно покосился на стоящего рядом Кия.

— Они писали просьбы к предкам, — сказал тот сквозь зубы, еле слышным шепотом. — Чьи сгорят ближе к центру, быстрее дойдут. Не каждый так может, — он кивнул на длиннющий хоровод, разгуливающий по кострищу.

— Тебе нечего просить?

— О, моя молитва и так будет услышана. Я мечтаю, чтобы добрые люди приходили к нам, а злые покидали нас навечно.

Интересно, это такой очередной намек, или он серьезно?

— А для себя ничего не нужно. Семья, любимая работа и чтящие память после смерти потомки — все это уже есть.

Главный шаман определенно вел народ на выход. Через небольшой промежуток времени в красном от жара круге никого не осталось. Народ разобрался по привычным группам и замер под продолжающийся стук бубнов. Затем с противоположной стороны толпа раздалась, оставляя проход. Нет, то была не паника, все происходило очень спокойно. По тропе между двумя застывшими шеренгами людей торжественно выступал Баюн.

Вторая часть представления для дикарей, подумал с иронией Данила и замер. Он был уверен, что Кот поймал его мысль и посмотрел определенно с сарказмом на сильно цивилизованного человека. Стало стыдно. И не потому что поймали, а ведь действительно чувствовал приход силы и видел удивительное. В церкви такого воодушевления не происходило, и даже молитвы пели вразлад. У каждого своя личная икона, и только проповеди слушали вместе без особой охоты. Считалось, и семейного святого заступника достаточно.

Баюн неспешным шагом направился в центр кострища. Уселся прямо на все еще оранжевые угли, и от края углей по всей окружности к нему пошла волна потемнения. Жар уходил, на земле оставалась лишь черная перегоревшая труха. Дружный вздох ничуть не удивил Данилу. Тот и сам невольно затаил дыхание при виде удивительного зрелища. Кот не то впитал в себя остатки огня, не то, напротив, погасил их неведомым образом.

Обе луны — и Быстрая, и Неподвижная — нынешней ночью оказались полными и освещали, давая почти белый день. Не зря праздник приурочили к определенной дате. Видно было замечательно. Баюн неподвижно застыл, сидя, а к нему направилась женщина с младенцем на руках. Из-под мокасин ее поднимались облачка пыли, оседая на ногах, но шла она с прямой спиной, явно не замечая неудобств и грязи. Подошла и положила ребенка перед ягуаром. В полной тишине младенец заплакал. Кот явно принюхался и что-то сказал, потому что она кивнула и ответила. Слова не доносились до Данилы, но женщина нагнулась и забрала ребенка, уходя с сияющим лицом.

— У нее здоровый мальчишка, — ответил Кий, поймав взгляд Данилы.

Так и пошло — все женщины, у кого были дети где-то до года, шли одна за другой, представляя их зверю. Каждой он нечто говорил, иногда происходил обмен фразами, правда, не слишком долгий. А потом, обнюхав очередного младенца, Баюн одним быстрым движением раздавил ему голову. Данила невольно дернулся и почувствовал на руке железные пальцы кузнеца.

— Ты обещал не вмешиваться, — прошипел тот.

— Зачем?

— Он все равно не жилец.

— Кто сказал? — в голос воскликнул Данила.

На них недовольно обернулись соседи спереди. Кий пробурчал нечто извиняющееся и почти поволок Данилу за собой в противоположном от кострища направлении, расталкивая людей.

— Ему досталось неудачное тело, — сказал Кий, отойдя от круга людей на два десятка шагов и отпихнув парня от себя. — Мы все приходим на землю не зря и не боимся смерти. Гибель физического сосуда души не конец всему. Если потомки правильно проведут все обряды, вновь родимся в новом теле, когда род ослабеет. И то, что он делает, совершается на благо племени. Мы сильнее, выносливее, ловчее, быстрее и устойчивее вас к болезням. Потому что слабым среди нас не место!

— То есть он разводит вас, как скот, отбирая лучших?

— Когда князья женятся на равных, — неожиданно спокойно спросил Кий, — родители решают за детей, кто станет навечно их супругом, или если холоп нуждается в разрешении хозяина для женитьбы, тебя не возмущает?

А ведь нечем крыть, особенно вспоминая, почему из дому ушел, замер парень.

— Но ведь не убивают же слабых детей.

— Ну да, лучше пусть в роду Константиновичей рождались слабые на голову потомки. Кто мать убьет во гневе, кто город сожжет с плохого настроения, а другой людей пытает и смеется. Не зря все сдохли!

Тут у него не иначе как прорвалась прежняя ненависть. Дети великого князя действительно вышли неудачные, но нигде не сказано, что сумасшедшие. Это уж их враги выдумали. Хотя кто его знает, как на самом деле было. Род вымер полностью, что нечасто с князьями бывает. Говорили — про́клятые они все до седьмого колена проигравшими язычниками. Не сумели победить, так расплатились за кровь иначе. Может, и так…

— А как насчет незаконных детей? Не от того производителя?

— Такое случается, и мать обязана предупредить. Он поставит в известность старшую в роду. Если посчитает нужным, — сказал Кий запнувшись, однако явно честно. — Потому что обязана знать, чтобы пара в будущем не вышла неудачной. Но другим — нет. Не скажет. Это тайна. И отец не узнает, а кто проговорится, тому язык вырежут и выгонят навечно. Не так часто, однако такое случается. И первое, и второе.

Бубен все бил и бил. За спиной невидимые из-за толпы женщины шли демонстрировать детей и получать приговор. На душе было пакостно. Умом резоны понять не так сложно, но откуда знать, из каких соображений Баюн убивает того или другого младенца. Проверить все равно нельзя. Может, он их вообще потом жрет и для того все и организовано. Или души поглощает, как в сказках излагается, не позволяя предстать перед Всевышним. А что не всех подряд — так мудрый. Кто же ему отдаст своего ребенка, если тот отправится прямиком в брюхо. Тут, пожалуй, просто разбегутся поставщики человеческой дичи. А изредка, да десятилетиями, много можно сожрать на законных основаниях.

— Успокоился? — сказал после паузы Кий. — Вот и ладно.

— Я пойду, — сказал Данила. Смотреть продолжение не было ни желания, ни сил.

— Ступай, — согласился кузнец. — Заодно подумай хорошо, нужно ли позволять ребенку страдать, коли убогий и потомства не случится. Да и родителям. Или лучше сразу.