Гребок, еще гребок. Он, конечно, не первый раз взялся за весло. Странно, живя на реке, не плавать на рыбалку или по делам. Приходилось ходить на лодке, и даже на ушкуе доверили помочь. Но все это было не то. Поработать пару часов для развлечения — или трудиться без остановки. От бесконечной гребли против течения к вечеру трещала спина и болело все тело. Только жаловаться не собирался: если может Земислав, сумеет и он.

Занятное все же место. Сначала оба берега были невысокими, с редкими утесами, а потом поднялись сажен в двадцать-тридцать и выше стены ярко-красного цвета. Какой-то странный камень, но очень приметно. Снизу кажется, лодку окружают огромные горы. На самом деле, поднявшись наверх, обнаруживаешь до горизонта сплошную равнину, покрытую бесконечным лесом. Множества мелких и крупных водяных потоков обычно не заметно, но они идут не первый день исключительно по воде.

Честно говоря, не ожидал. Проще, наверное, напрямик, но и много тяжелее по чаще шагать, да еще и с гнусом в придачу. Недаром обычно перемещаются вдоль водных путей. И лодка их ждала не просто так по соседству с покойником. Выдолбленная из одного бревна, она оказалась удобной в обращении и не такой уж тяжелой. Вдвоем легко переносили при необходимости. Но чаще все ж шли без петляний. Земислав показывал наиболее прямой и удобный путь.

— Скала Козла, — произнес проводник, показывая налево.

— И что? — озадаченно переспросил Данила. Редко тот открывал рот, и уж раз высказался, имеет смысл выяснить — зачем.

— Байоган начинается.

— Кто?

— Тэин.

Это Данила уже знал: здешнее название речки, по которой они идут, заканчивается, они входят в другую воду. Там уже чужая территория. К берегу!

Это было приятно, особенно учитывая, что только недавно за полдень перевалило. Сегодня, похоже, раньше обычного намечается отдых. А ориентир ему показан не зря. Чисто в теории он обязан добраться до места и без подсказки. Скорее всего, эта самая скала хорошо видна на повороте и надо внимательно присмотреться, проплывая мимо, даже если не напомнит. А то ведь с разных точек и вид не одинаков.

— Когда мимо следуешь, с той стороны вершина раздваивается, и в этот момент надо искать поворот. Его не так просто заметить, — спиной прочитал проводник Данилины мысли.

— Если уж внезапно стал таким разговорчивым, скажи — не боишься, дойдем до обжитых мест — я тебе по голове веслом, мешок на спину и здесь больше не подумаю появиться?

— Нет.

— А почему? — с любопытством потребовал парень.

Ответа не последовало, и через пару мгновений пристали к берегу. Привычно-дружно потянули лодку на песок. Стоянка оказалась не просто удобной, еще и оборудованной заранее. Место для костра, выложенное камнями, с остатками старых углей, куча валежника, кем-то заботливо приготовленная. Это означало, что и им придется проявить вежливость и оставить следующим путникам дрова и чистоту.

Жилье путешественникам заменяла простая холстина, которую с одной стороны подпирали двумя палками, а с другой прибивали к земле колышками. Она могла защищать только от дождя, но не от комаров, и потому обычно у входа разводили костер, отчего дым шел внутрь, хоть слегка отгоняя надоедливых насекомых и ночной холод с воды.

Где-то поблизости раздалось хрюканье и визг поросячий. Земислав насторожился и, прихватив лук, ушел. Данила так и остался сидеть, отдыхая. Заодно и сторожа тот самый пресловутый мешок с золотом неизвестно от кого. Наверняка на сотню верст в любую сторону других людей нет, да ведь не бросишь немалую ценность без присмотра. Провозились они не так долго. Драгоценный металл действительно так и лежал плотной кучей. Осталось только просеять, исключая более легкую землю и грязь.

Весов у него не имелось, но приблизительно вышло за полтора пуда. Это много, очень много. Почти двадцать пять тысяч серебряных гривен. Золото к серебру как один к двадцати идет, а то и выше, в зависимости от чистоты металла. И одновременно мало. Хороший профессионал мог получать до гривны в день. То есть одному до самой смерти хватит, а вот торговля жаждет иных капиталов.

Естественно — он пока не мог рассчитывать на такую оплату, как и множество других работяг, но ведь половина суммы ему прямо обещана в качестве аванса за грядущие услуги. Неплохо для начала у еще вчера имеющего в поясе запрятанные на черный день пяток монет с изображением лисицы, то есть в общей сложности одного «медведя», или полгривны.

И все же с самого начала имелось множество тонкостей, и он тщательно обдумывал во время гребли несколько вариантов. Один — достаточно многообещающ, и никто не удивится наличию самородков. А то ведь прийти просто так к купцу, готовому взять россыпью, а не монетами, — это даже если просто не отберут, он получит только часть стоимости. Официально монетный двор работал при Патриархии, и люди обязаны были сдавать найденное по фиксированной цене.

Конечно, монеты штамповали по единому образцу и в некоторых княжествах, однако условия не особо отличались. Хуже всего, что и закупки, на которые он получил вперед золото, отнюдь не самые дешевые. Приличная фузея стоила от двухсот восьмидесяти до трехсот двадцати гривен, и к ней требовались порох, пули, кремни и многое другое. Баюн не мог не иметь контактов с цивилизованным миром. Может, не прямо, а через своих людей. Земислав уж точно путь туда прекрасно знает. Но ему нужен прямой выход на производителей. Любой посредник накручивает дополнительную цену.

Надо сказать, пусть ничего прямо и не было произнесено, Данила догадывался, почему именно ему предложено столь многообещающее дело. Он и не заметил, как ягуар непринужденно в разговоре вытянул из него всю семейную историю, с полным раскладом на родственников. Помимо отца-оружейника, помощи в родном поселке и материнских связей на побережье, Кота не мог не заинтересовать дядя в Новом Смоленске, имеющий лицензию на торговлю. На вольных территориях в это понятие много чего входило. Начинать в любом случае придется с него.

По соседству раздался визг кабана, и скоро появился напарник, волоча за задние ноги небольшого — может, год — подсвинка. Сидеть дальше праздно стало неуместно. Опалить, выпотрошить, разрезать и побольше сварить, а окорока присолить. Так до позднего вечера и провозились.

— Водяной — где вода, — сказал вне всякой связи с происходящим после еды, уже перед сном, Земислав. — А Баян там, где лес.

Данила замер, обдумывая неожиданное откровение, не иначе прозвучавшее по поводу его давнего полузабытого вопроса. Посмотрел на окружающие их плотной стеной деревья. Стволы в бликах огня отсвечивали белым, но под ветвями царила сплошная чернота. Опять вспомнилось про сказочное появление за тридевять земель без особой задержки. Захотел и сбегал за тысячу верст до утра.

— И где он начинается? — почти прошептал. — Три дерева, пять, десять?

— Ты умеешь задавать правильные вопросы, — одобрительно кивнул Земислав.

Продолжения не последовало, но предупреждение прозрачнее горного ручья. Ты можешь попытаться спрятаться, но рано или поздно достанет. Невозможно всю жизнь не высовываться из города. Или все-таки шанс существует? Варианты есть всегда, но есть ли смысл их проверять, или легче вести себя честно?

— Вы его очень боитесь? — спросил после паузы.

Проводник фыркнул и посмотрел как на идиота. Впервые за все время их знакомства проявил открытые эмоции.

— «Если вы будете слушаться гласа моего и соблюдать завет мой, то будете моим уделом из всех народов, ибо моя вся земля…» — процитировал Данила Ветхий Завет. — Действительно существует некий официальный договор для обеих сторон?

Вполне ожидаемое молчание.

— И какие обязанности у него, а какие у людей? Есть заповеди? А какое наказание за их нарушение?

«Если вы будете поступать по уставам Моим и заповеди Мои будете хранить и исполнять их, то вы будете есть хлеб свой досыта, и будете жить на земле вашей безопасно…» — припомнил текст. Дальше провал в памяти, но нечто там имелось насчет размножения великого. Интересно, сколько изначально было беглецов?

— Чужак, — высказался Земислав, как всегда, жутко красноречиво.

Данила уже неплохо научился разбираться в его глубокомысленных сообщениях. О смысле реплики догадаться не очень сложно. Никто не станет обсуждать с ним разные милые подробности взаимовыгодного существования. И так достаточно показали.

* * *

— Сюда, — показал Земислав, и они дружно налегли на весла.

Собственно, не предложи он, Данила и сам бы призвал причалить. Впервые за несколько дней на берегу заметно присутствие людей: на вершине холма он заметил дым. Очень удачное место для наблюдения за рекой. Выплываешь из-за поворота — и если внимательно не смотришь, легко пропустить строение. И даже если в курсе, что жилье рядом, до него придется еще плыть и идти. А тамошний зритель тебя уже заметил и предупредил своих. Он и обратил внимание, по привычке запоминая приметы, указанные проводником. Или уже лоцманом?

— Очень густой, будто нарочно привлекают внимание.

— Да, — односложно согласился Земислав, забирая мешок с золотом, свои пожитки и оружие из лодки. — Так иногда помощь ищут.

Подав пример, зашагал по тропе, круто повернувшей направо и очень скоро превратившейся в просеку между деревьями. Не зря проредили: здесь лес непролазный, куда гуще знакомых мест. Они без особой опаски, Данила не заметил в поведении своего напарника ничего похожего на подозрительность, шагали по дороге, усеянной старыми шишками.

Достаточно быстро сообразил, что та идет не прямо, а огибая холм, и ничуть не удивился, увидев на склоне возвышающийся высокий забор, окружающий двухэтажный дом прямо на опушке леса. Совсем не то что привычные словенские избы. Похоже, мир даже более велик и разнообразен, чем ему раньше представлялось.

Земислав постучал кулаком по воротам, вызвав совсем слабый стук. Это же не железо, а обычная, пусть и не особо толстая, жердь. Не от людей стерегутся — скорее скот прячут от лесных хищников. Медведь любит задрать скотину, и лучше поостеречься. Ногами привлекать внимание вышло бы еще хуже: мокасины не сапоги, для избиения дерева не предназначены. Внутри залилась лаем парочка псов, предупреждая хозяев. Через короткий срок калитка торопливо распахнулась, и высунувшийся белобрысый паренек что-то непонятное сказал.

— А, — увядая на глазах, пробурчал белобрысый уже по-словенски, — я думал, Оскар уже вернулся. А может, — с проснувшейся надеждой воскликнул, — вы лечить умеете?

— А что случилось?

— Отец, — шмыгнув носом, объяснил тот, — лихорадка, и животом мается.

— Где? — потребовал Земислав.

Отрок показал на район пупка, чуть правее.

— Давно?

— Третий день.

— Плохо. Пойдем, посмотрю.

— А ты можешь? — обрадовался паренек, поспешно распахивая калитку.

Ничего особенного во дворе не обнаружилось. Помимо самой избы, небольшой амбар, сбоку хорошо знакомая деревянная банька и высокий сеновал. Из хлева доносились звуки, любому понятные. Корова, возможно и не одна, а в проеме виднелась клеть для свиней. Под ногами путались куры, что-то выискивая. Все на месте, все в порядке. Здесь жили достаточно зажиточные хуторяне. И недавно. Стены еще не почернели и лишь местами тронуты резьбой.

Привычно пригнулся, спасая лоб от удара на пороге: излишне высоким уродился и крайне удивился, что вход такой, — совсем не требовалось нагибаться. Странно. Здесь много северней привычного, холода жестче, и должны беспокоиться о сохранении тепла. Внутри дома на них уставилось сразу несколько детей самого разного возраста. От такого же, как встретивший их, до совсем малого на руках отроковицы, сильно смахивающей на парня. Не иначе, двойняшки. А кроме нее еще шесть человек. Мамка, пожалуй, через год стабильно рожала. Или через два.

— Вот, — доложил парнишка. — Говорит, помочь может.

— Это кто, Отто? — спросили сразу несколько голосов. — Из-за реки? С Байогана? — Дальше прозвучало непонятная фраза девушки. На говор родичей Земислава совсем не похоже, и одновременно вновь ничего не разобрать.

— Да, — ответил резко молодой хозяин.

— Где? — потребовал Земислав. На божницу с иконами и не подумал перекреститься. И никто не удивился, что достаточно поразительно. Хотя, если принимают за сеземца по одежде — ничего удивительного. — Быстро!

Толстый невысокий мужчина с лопатообразной седой бородой и мокрыми от пота белыми волосами на голове лежал в огромной семейной постели в отдельной комнате — тоже непривычное для знакомых домов разгораживание общего помещения — и стонал. В воздухе висел запах рвоты, и, кажется, человек даже не понял, кто новые люди. Любопытства не проявил ни малейшего.

— Резать надо, — выпрямившись, после осмотра заявил Земислав. — В кишках воспаление. Разорвет — гной внутрь пойдет, верная смерть. Решайте. Мать-то где?

— Померла мамка, — моментально захлюпала носом самая младшая девочка.

— От родов, полгода назад, — подтвердил парнишка, впустивший их.

— Тогда сами думайте. Или пусть ждет, пока этот ваш Оскар возвернется, или доверите незнакомцу.

— Не успеет Оскар вернуться, — заговорили разом хозяйские дети.

— Туда день, назад второй.

— Можешь вылечить? Не обманешь?

— Я не Господь бог, — ответил Земислав. — Попробовать могу. Ручаться за хороший исход — нет.

Бородатый опять застонал.

— За что мне это?

— Делать нам чего? — путево потребовала девчонка со странным акцентом.

— Попробую. Обещать не могу. Как царь небесный решит.

Проводник покопался в мешке с вещами, извлек несколько небольших, тщательно завернутых свертков. Извлек из одного какой-то корень, из второго пригоршню сухих листьев. Высыпал в металлическую кружку.

— Растолочь, налить досюда, — показал пальцем отметину внутри, — кинуть в кипящую воду, два раза прочитать «Отче наш» не спеша и снять с огня. Долить еще столько же кипяченой холодной.

Старшая девчонка вручила ребенка одной из младших сестер, схватила предложенное и развернулась уходить.

— Стой! Блюдо или горшок, пустое ведро с теплой водой. И мне нужна ровная поверхность.

— Стол? — предложил Отто. — Только сюда не занести с кухни, он большой.

— А на полу неудобно? — подал голос Данила.

— А мне на коленях? — взгляд Земислава был достаточно выразительным.

— Перину убрать, доски подложить на кровати.

— Она и так деревянная, — доложил белобрысый.

Земислав приподнял с краю тюфяк, осмотрел основу ложа и молча кивнул. Видимо, и так перетрудился, произнося много слов. Поманил Данилу и Отто. Вместе они подняли мужчину, невзирая на стоны и проклятия. Вес, между прочим, немалый. Любил их папаша хорошо покушать. Под очередную команду старшего по возрасту детишки дружно вцепились в постельные принадлежности и моментально очистили спальное место. Действительно широкие и прямые доски. Странно ожидать иного. Для себя люди старались. Вернули осторожно тело на место, под вскрики и стоны больного.

Тут как раз прибыла с кухни девчонка с запрошенными предметами. Много ли времени необходимо, чтобы кружка вскипела. Земислав пощупал пальцем жидкость и протянул больному.

— Пей!

Реакции не последовало. Тогда взял за нос, и когда рот мужчины открылся, влил туда жидкость без промедления. Человек нечто невразумительное промычал и послушно выхлебал, давясь.

— Молись, — сказал неожиданный лекарь.

— А? — от внезапности предложения бородач даже стонать прекратил. — Отхожу?

— Символ веры читай! — с нажимом потребовал Земислав. — Тогда поживешь еще.

Бородач забормотал нечто невразумительное.

— «Atta unsar…»

«Отче наш», догадался Данила. Дальше пошло на непонятном языке.

— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, — тихо переводил стоящий рядом Отто, правильно поняв недоумение парня. — Творца неба и земли…

Чем дальше, тем речь больного становилась невнятнее, и достаточно быстро он замолчал с открытым ртом. Земислав пощупал жилку у шеи и довольно улыбнулся. Поднял лежащему руку, и она бессильно упала вновь.

— Спит? — растерянно спросил кто-то из детей.

— Все вон, — распорядился самозваный лекарь. — Быстро. А ты, — сказал, хватая напарника за руку, — нет. Раны зашивать умеешь? — спросил тихо, когда дверь захлопнулась за последним из здешних жителей. Никто не посмел возмущаться или возражать. Судя по поведению, они крепко надеялись на последний шанс и готовы были исполнить любую просьбу.

— Небольшие приходилось.

— Молчи и не мешай, — потребовал, вручив Даниле иголку и нити из сухожилий.

Вместо того чтобы приступить к операции, Земислав уселся на пол и негромко занудел нечто напоминающее молитву. Оставалось, прислонившись к стене, смотреть и размышлять. Корень признал, листья нет. Есть подозрение, по отдельности они не сработают. Тем не менее, такое снотворное — замечательное дело, и неплохо бы выяснить подробности. Обещал Баюн в конце концов лекарственные растения. Заодно и объяснения недурно получить. Полезное вещество. Ишь, как моментально вырубило. Намного лучше, чем водкой заливаться. Все равно орут, когда режут, и держать приходится, а этот бревно бревном. Ничего не чувствует.

И вообще странно все это. Вот, к примеру, за каким чертом язычник приказал при варке «Отче наш» читать? Он же дикарь и чхать хотел на подобные вещи. Ну символ веры — это ясно. Хотел убедиться, насколько подействовало. Ага, поймал мелькнувшую мысль за хвост, а ведь помимо отмазки для окружающих, на наговоры черные и волшебство злодейское еще и время определенное. Не меньше определенного срока, так предупредил про скорость. Занятно. Использовал чужую веру, и не придраться.

Земислав прекратил повторяющиеся песнопения и встал, наклонившись над лежащим человеком. Содрал с него остатки одежды и, глубоко выдохнув, воткнул руку в живот. Данила чуть не подскочил, а желание протереть глаза подавил только силой воли. Никакого ножа в руке его проводника не имелось, и мало того — тот продолжал ковыряться с сосредоточенным лицом во внутренностях, а снаружи не выступило ни капли крови, вопреки всему.

Вытащил пальцы из живота, шмякнул на блюдо кусок окровавленного мяса под оторопевшим взором свидетеля, прополоскал в ведре с теплой водой ладонь и вновь полез в чрево. Еще трижды извлекал нечто вроде гноя, крови и какую-то жидкую дурно пахнущую гадость, не забывая промывать руку. Потом остановился, постоял, вроде бы ничего не делая, пошатнулся, так что напарник поспешно поддержал, чтобы не свалился. Тело обмякло — явно непросто далось совершенное. Отстранившись, потребовал у так и торчащего с открытым ртом свидетеля удивительного лечения:

— Нож!

Получив нужное, полоснул по брюху больного и приказал:

— Шей! — сам тяжело отошел и почти рухнул на пол, сев возле двери.

Да уж, поспешно приступая к штопанью, подумал Данила. Действительно о таком лучше молчать. И о начальном поведении с ковырянием в требухе без всяких внешних признаков, и о нарочном ранении. Слава богу, резал неглубоко, чуть мясо задел. Ничего страшного. Зачем это сделано, он спрашивать не собирался. И так ясно. Любой посторонний своими глазами увидит оставшийся после операции шрам не шибко красивого вида. И детей выставил по той же причине.

Какое такое волхование? Все честно проделано при помощи правильных инструментов и лекарств. А что иные из них известны только жителям леса — это чужие проблемы. Но вот что его, Данилы, ничуть не стесняется, может означать две вещи. Либо доверяет, либо считает, что никому не расскажет. А собственно, почему? Если самому прибежать с доносом, можно пройти по следствию не обвиняемым.

А зачем? Что мне дает такое поведение? То-то и оно. Никакой выгоды, окромя проблем. И одновременно чем дольше молчу, тем хуже потом обернется. Почему сразу не доложил ближайшему попу про волхва-кудесника? Ах, из меркантильных соображений! Тут и настигнет наказание. Интересно, дополнительный крючок под жабры посланному с поручением, и не здесь, так в ином месте случилось бы, или чистое совпадение и я выдумываю? Все же не черное дело сотворил, а человека спас. Почему должен подозревать в гадких умыслах? Никаких сомнений, случайно совпадение. Не мог он заранее знать про заболевшего. Это же не дерево свалить на голову, в кишках неудобство возникло внезапно. Такое бывает.

— Все, — сообщил вслух. — Не очень красиво, и под конец мычать начал. Видать, боль пробивается.

— Так должно быть, — Земислав пошевелился и охотно взялся за протянутую руку, поднимаясь. — Четверть часа — и перейдет в нормальный сон. Все, — заявил за дверью, где его дожидались жильцы дома в полном составе. — Кажется, нормально, — общий облегченный вздох. — Грязь вынести, кто-то чтобы остался присмотреть, пока очнется.

— И нам неплохо бы поесть, — дополнил Данила. — Он совсем выложился и без сил.

— Так это сейчас, — обрадованно вскричал Отто. — Эльза, приготовь еду. — Старшая кивнула. — Маргарита, у отца. Виктор, со мной порядок наводить.

Он называл еще имена, раздавая поручения, но их было слишком много сразу, и не особо важно. Усталость после дня гре́бли и нервы на операции взяли свое. Голова не работала, а живот издавал не очень красивые рулады, пока на стол выставлялась куча горшков с разнообразной едой. Для начала горячее хле́бово из рыбы с душистыми травками. Речной живности вообще было полно. Рыба жареная, вареная и соленая, раки, моллюски. Хлеб ржаной, огромная коврига, что особенно порадовало после лесной жизни. Зайчатина вареная, соленые грибы, морковка с огурцами. Еще сладкие пирожки из смешанных с медом хлебных крошек.

Кто бы ни правил на кухне, кухарить человек умел, и жили здешние недурно. Сегодня наверняка не было времени для готовки, и мало шансов, чтобы угощение не осталось со вчерашнего. Тем не менее, питание вышло на славу. Данила давно потерял точный календарь и не очень в курсе, положено мясное или пост наступил, но они-то должны знать. А значит, и спрашивать не надо. Тем более что отсутствует уверенность, что сами точно знают.

В здешнем году триста семьдесят три дня и сорок две минуты. Поделили по тридцать одному в месяце и дополнительные сутки на Новый год, празднующийся в сентябре и считающийся нулевым днем. Гораздо позднее выяснилось, что в сутках двадцать два часа и сорок восемь минут. Но даже получив данные, долго разбирались, нужно ли по-прежнему считать двадцать четыре часа, сдвигать даты и праздники по-старому или оставить новые по вычислениям. И что делать, если из-за путаницы люди два столетия нарушали пост и другие предписания. Давать отпущение грехов за прошлые прегрешения или махнуть рукой.

С лунными месяцами тоже сложно. Две штуки в небе требовали специальных астрономических таблиц для вычисления полнолуния и особенно соответствий с прежними знаменательными датами. Еще и нулевой день всех сложностей не решал, за прошедшие столетия убежало достаточно за счет разницы в сутках. В результате одновременно существовало два календаря — церковный и простой, привязанный к сельскому хозяйству. И религиозные праздники имели тенденцию постоянно перемещаться, заставляя обычных людей чесать затылок.

Для священников в типографии Патриархии выпускали специальный ежегодный напоминальник, содержащий обе даты, однако церкви в округе не видать, а у простых людей, да еще в глубинке, редко можно найти. Дорого, и пока попадет в чащу, нередко уже и опоздали. Разговоры о реформе для общего удобства шли как бы не первое столетие, да воз и ныне там. От некоторых вещей отказываться иерархи категорически не желали, вопреки очевидной пользе. Приверженность традиции и нежелание исправлять время обрядов влияло на их умы сильнейшим образом.

— А это что? — спросил недоуменно про очередное блюдо.

— Картошка.

— Фиолетовая? — поразился Данила.

— А что?

— Сорт такой, — объяснил вернувшийся Отто. — Редкий. Грят, полезная, что-то в ейных нутрях содержится, даже на побережье берут. За горами почему-то не хочет расти. Почва, грят, не та.

— Для мозга хорошо, — пробурчал Земислав, откликнувшись на взгляд Данилы, — до поздней дряхлости сохраняешь способность вспоминать и запоминать, но гораздо важнее — никогда в юродивого глупца на старости лет не превратишься. Да и вообще полезно. Печени хорошо, желчному пузырю, и при ранах заживает лучше.

Судя по переглядыванию хозяев, насчет таких подробностей до сего момента они были не в курсе и вряд ли в будущем отдадут задешево свой продукт.

— Ик, — выдал, отваливаясь от стола через некоторое время, Земислав. Жрал он впервые за совместное путешествие очень много, жадно и мало обращая внимания на хорошие манеры. Поглощал пищу без разбора, на манер печки, использующей дрова. Вкус роли не играл. Видать, не так просто дается волхование. — Поспать бы.

— Эльза, проводи на сеновал, — отдал распоряжение Отто.

— Я потом? — спросил Данила, обращаясь к спине. Реакции от его лоцмана не последовало. Ну и ладно. Можно спокойно похлебать слабого пива из кувшина и задать давно мучивший вопрос. Устал он от непонятностей. — Вы на каком языке между собой говорите?

— На готском.

— А это кто? Только не говори «мы»!

Отто легко рассмеялся.

— Там, до Исхода, в прежнем месте под названием «Кырым» был такой народ. Предки пришли с Гермогеном сюда не сразу. По прежнему счету год семитысячный от сотворения мира, потому многие верили в конец света, тем более что османы собирались уничтожить Феодоро и согласились уйти в неизвестность. По-здешнему был двести пятьдесят шестой год от Второго Исхода.

— Вы не православные? — хотелось добавить «тоже», но придержал язык. Знакомство с сарматами неизвестно как обернется, а икону в здешней избе он видел. И лампада там есть. Горит. Но почему всего один лик и абсолютно незнакомый, а не в каждой комнате обычный порядок? Все-таки они не такие, как привычные словены.

— Не хуже вас, — с гордостью воскликнул хозяин. — У нас епископ был, от Византии ставленый. В древности, — сказал без особой охоты — похоже, честность возобладала, — готы ариане были, в человеческую сущность Христа верили.

— Это как?

— А я знаю? В древности так было. Давно правильно исправили. Сегодня у нас споров со словенскими священниками нет. Просто обряд исполняем на нашем наречии. Вы же тоже не на греческом или рязанском диалекте проводите. Как предками заповедано!

— И до сих пор каждую букву помните, ничего не спутали? — скептически спросил Данила. — У нас и то расхождения имеются. В церкви посмотришь, диву даешься. Некоторые осеняют себя крестом трижды подряд, другие, перекрестившись, касаются правой рукой земли. Войдя в храм, подходят к иконе и касаются рукой пола, проделав так дважды, целуют икону. А еретики и вовсе тремя перстами знамение кладут.

Отто метнулся куда-то с кухни и почти моментально вернулся, притащив книгу. Бережно открыл, продемонстрировав подозрительного вида значки. Кое-какие похожие попадались в математических трудах, но те были греческими.

— Здесь все изложено. Мы служим на готском алфавите, — заявил Отто с гордостью. — Он называется «вульфилицей», потому что был изобретен епископом Вульфилой специально для готов. Он сам был остгот!

А, вот теперь вспомнилось. Видимо, надо больше фиолетовой картошки употреблять. Остготы, вестготы — это которые порушили Римскую империю, согнанные с прежнего местожительства гуннами. То было давно и мало волновало, а мать читала вслух какую-то историю. Правильные христиане против неправильных язычников. Чудо у города Рима, когда Аттила не стал его захватывать. Откупились, и вся недолга. Какие там божественные явления! Вот сдох бы у всех на глазах, пораженный рукой архангела, а так…

— Так разве кто-то уцелел в степях, когда гунны наехали? — спросил вслух.

— Мы в Кырыму, в горах жили.

То есть отсиделись, не пошли с остальными аж до Рима. Но звучит обидно. Не стоит мысль наружу выдавать. Он-то наверняка уверен, что уцепились за родовые земли и сохранили на много столетий. Только они как бы сами чужаки в Кырыму. Там вообще местных не было. Кого сшибут со степи, в плавни, да в горы прятаться от сильных. А ведь прежние хозяева совсем не рады новичкам, претендующим на их земли. Здешние в глубину леса удирают, а там море за спиной. Видать, резались жутко. И хорошо, кто сумеет слиться, на манер этих сарматов… Могло ведь закончиться и хуже. Хотя кто его знает, как на самом деле обстояло. Запросто оставить одних малолетних детей и воспитать их в правильном русле, а прочих — под корень.

— И проиграли не потому что слабы были, вон потом скольких громили и на другой конец земли аж до Иберии-Испании ушли, разгоняя врагов, а были гунны подлые и не чтящие обычаев поединка!

— Это как?

— Когда в земли наши вторглись, перед сражением вожди, дабы не лить лишнюю кровь, договорились решить дело поединком. И выехал кениг Винитар, спешился и приготовился с секирой, мечом и щитом к поединку людей чести. А гунн издалека выпустил в глаз стрелу, гнусное нутро и низкий воинский дух показав!

— Так, может, у них правила единоборства другие, — ляпнул Данила, не подумав. — Степняки же всю жизнь с коней не слазят, прямо на тех едят и со спины мочатся.

— Ты их видел?

— А где у нас нормальная степь? Слава богу, нет, одни леса, горы да реки. А то бы тоже приходили постоянно. Ведь в том мире все лезли и лезли, будто на западе медом намазано. Гунны, печенеги, половцы, монголы. И все стреляют на скаку, попадая в мелкую монету на дальнем расстоянии. Какую книгу ни откроешь про кочевников, жуткие люди. То вшей едят, то грабят без причины. А по мне, у каждого народа свой обычай, и коли договариваешься, уточни правила, тогда дураком не окажешься.

— Ты учился в городе? — спросил, широко улыбнувшись, Отто.

— Нет. И не у попа, хотя в школу ходил. Отец учил да книги разные. Все больше самоуком постигал.

— А у нас ближайшие соседи — сутки ходу по реке. Чтобы пройти Закон Божий, арифметику, грамматику, нашу и вашу, да историю народов готского и словенского, пришлось жить у родственников с малолетства. Я мечтаю в большой город попасть. Китеж, например. Все здешние книги давно перечитал, сколько их было.

— И много?

— Десятка два, без священных!

Данила уважительно кивнул. Он столько сразу вообще не видел, если не читать Житий и молитвенников.

— Так ниже по реке ваши живут?

— Ну да.

— И много готов есть?

— Тысяч сорок, — подумав, озвучил цифру Отто. — Но это здешних. Есть еще на севере у побережья, но они смешались с другими: греками, аланами, словенами. Мы корни помним, они почти забыли. Язык тоже мало кто знает.

— Ой, — воскликнул Данила, обнаружив в дверях чумазую мордочку девочки с ребенком на руках. — Кормить давно пора, а я стесняю.

— Гость не может мешать! — наставительно произнес Отто с явным расчетом на остальных слушателей.

— Нет-нет. Я пойду на сеновал, тоже отосплюсь. А вы спокойно поешьте.