Дом Барановых стоял на холме. Здесь всегда дует ветерок и не так жарко. Сейчас вся семья собралась у окна и молча слушала звуки выстрелов в деревне внизу. Потом в слабом утреннем свете заалели крыши. Пламя никто не гасил, а расположение строений угадывалось без всяких сложностей. Они жили здесь не первое поколение и каждого соседа знали в лицо. Уж перепутать жилые строения с хлевом или не разобраться, кому принадлежит горящий дом практически невозможно.
– Говорила я тебе, – на грани истерики вскричала жена хозяина, – уходить надо было. Теперь что? Свои люди соседи, не обидят? Ставрин, Варикин, Богорадов, Сурмов. Теперь наша очередь!
Она завыла уже без слов.
– Помолчи мать, – сказал с нажимом Дилан. – Причитать смысла нет. Иди вещи собирай. Самое необходимое. Рона! Детей одеть, с собой еду и вещи взять.
Он распоряжался, как имеющий право. Мать моментально замолчала, а Рона прекратила смотреть перепуганным взором.
– А часы? – спросила мать неожиданно.
– Я не понесу, – поспешно заявил Барри.
Огромные напольные часы всегда были предметом гордости Барановых, зато весили не меньше шкафа.
– На телеге повезем.
– Мама! Жизни важнее! Ступайте.
Она подумала и нехотя кивнув, потащила за собой невестку.
– Все хорошо сыночка, – прозвучал певуче в соседней комнате голос Роны. – Одевайся. У нас новая игра.
Недовольный со сна детский голос сразу замолк.
Хорошую жену выбрал, подумал с гордостью Дилан. Работящая, красивая и с детьми хороша. Не пугает, а за собой увлекает. Мама снова выдумала забаву. А что бесприданница, так никогда не волновало. Всегда с меня сохла и лучше не сыскать.
– Барри, волоки ствол!
Тот расплылся в довольной улыбке и выскочил на улицу. Скоро для младшего брата сбудется глупая мечта. Давно облизывался, но не смел трогать без разрешения.
– И скажи Клею, пусть сюда топает, – крикнул в спину.
– Рой, – в руки ему летит охотничья двустволка. – Бери патроны и к тропе. Если что, стреляй.
Средний кивнул солидно и, прихватив патронташ, вышел. Ружье старенькое, но с хорошим и точным боем. Пули они сами не так давно отливали. Медведя свалить можно.
– Распоряжаешься, – пробурчал недовольно отец. – Наследничек.
– Ты бы батя, не нудил, а помог. Двое внуков, девочка Клея и две бабы. На себе много не унесут. Роне еще девчонку тащить, да и малец долго сам не сможет. Вот и нужен кто авторитетный. Чтобы слушались. Иди лошадей запрягай и проследи, чтоб лишнего не взяли.
Он прекрасно знал, насколько любая вещь в хозяйстве важна. Ничего зряшнего и не целесообразного в доме и сарае не имелось. Любой гвоздь не просто лежал, а в будущем пойдет в дело. Бросать десятилетиями нажитое отцу серпом по сердцу. А так он сам проследит и не возьмет не соответствующей моменту тяжести. Если вернутся – отстроятся снова. Нет, проще самому спалить, чтоб не досталось врагам.
– Рой с вами в лес пойдет.
– Почему не Барри?
– Потому что я так сказал!
Отец набычившись смотрел и не двигался.
– Младший сделает все, что я скажу, – очень тихо сказал Дилан. – А Рой слишком горячий и своенравный. Полезет куда не надо. Мы тут не баловаться станем. Думаю часа два у нас есть, а потом пусть попробуют. За свое добро я собираюсь взять плату кровью. Чтоб запомнили.
– Не стоит любое имущество жизни, – дрогнувшим голосом произнес отец.
– За все приходится платить, – помолчав, ответил сын, – за землю, за волю, за свою бабу. Мы жили по закону. Ничего не нарушая. Я всегда тебя поддерживал в этом. В жизни чужого не взяли и за все сполна плотили. Им плевать. Значит отведают за неимением суда и петли пулю. Я им не овечка. Я boranъ от слова резать.
В прихожей затопали и появился Барри с натугой тащивший большой мешок в сопровождении Клея с двумя винтовками за плечами. Мужчина криво улыбнулся и ткнул пальцем в сторону двери. Говорить он не мог. Неудачное ранение. Ничего в принципе ужасного, но связки повреждены. Вот только жене его не понравилось жить с немым уродом со страшным шрамом. Нашла другого, побогаче и симпатичнее. Тогда он забрал дочку и перебрался к Барановым. С Диланом они с детства дружили, а лучшего работника и представить себе нельзя. Безотказный и умелый.
– Это не твое дело, – сказал Дилан. – Тебя не тронут, ты шиоликанец.
Клей зашипел рассержено и показал достаточно знакомый неприличный жест. Потом ткнул в тщательно завязанный мешок на полу и погрозил пальцем. Извлек из кармана тщательно хранимую, сложенную пополам тетрадь и торопливо принялся писать огрызком карандаша.
– Не важно в какой Храм ты ходишь молиться, – прочитал вслух Дилан, – главное оставаться человеком.
Для Клея это была длинная речь. Обычно он обходился жестами, прибегая к помощи письменности в исключительных случаях.
– А Орна? – спросил отец, имея в виду дочку Клея.
Тот подошел вплотную и посмотрел ему в глаза.
– Ладно, – пробормотал отец, – мне она все одно заместо внучки.
Они выложили с лязгом на стол содержимое мешка и Клей принялся споро собирать пулемет. Оружие всегда в деревнях было. Охотничьи ружья никто никогда не регистрировал и даже жандармы не придирались. Покуда лишний раз за него не хватаются и кровь отсутствует полиции и дела нет.
Другое дело пулемет или гранаты, в которые Дилан заучено ввинчивал запалы. С этим на охоту не ходят и на свадьбах в воздух не палят. Это на людей рассчитано. Убивать. А сын, выполняя законы, тем не менее предусмотрительно приобретал. Готовился. Неизвестно только стоит ли гордиться подобной предусмотрительностью или ужасаться.
– Отдать за вот это лучшего быка, – простонал отец.
Дилан выразительно посмотрел на него и тот, махнув рукой, двинулся из комнаты. По соседству зазвучали уверенные команды. С бабами он умел обращаться. Побольше твердости и уверенности во взоре. Делай вид, что точно все запланировал и не делись страхами. Вот правильный рецепт.
– Интересно, – хихикнул Барри, – как бы мы отбивались при помощи племенного производителя.
Клей посмотрел на него и постучал по лбу.
– Он говорит, – сообщил под подтверждающее кивание навострившийся понимать без слов друга Дилан, – что мысли у тебя гадкие. Пора знакомить с приличной девушкой.
– А с неприличной женщиной нельзя? – заинтересовался Барри, заработав по лбу звучный щелчок.
* * *
Клей толкнул в бок и задремавший парень дернулся.
– Идут?
Он осторожно высунулся из-за камня и обнаружил длинную цепочку вооруженных людей в форме и гражданском локтей на двести ниже по склону.
– Почему ты был уверен, отсюда пойдут? Не с дороги, не по тропе?
Клей сделал круговое движение, показал на дом, причем на чердак и изобразил погон на плече.
– Чтоб сверху не заметили, вас так учили?
За годы совместной жизни вся семья замечательно научилась его понимать.
Мужик изобразил строгое лицо и показал на место возле себя.
– Сейчас, – послушно согласился Барри. Он волновался. Его задачей было вставлять ленту в пулемет и следить, чтобы не перекосило патрон. Далеко не просто, если не учился. Двух коротких тренировок мало. Достаточно взрослый, чтобы сообразить что произойдет, если пулемет замолкнет. Удрать они не успеют.
Бабах, щелкнул совсем не страшный выстрел и первый в цепи свалился. Он упал на бок и не шевелился. Остальные ментально шарахнулись в стороны и залегли, открыв огонь. Еще выстрел. Попадания не видно. Зато синендцы приняли стрелять еще чаще и достаточно близко. Они успели заметить, откуда их атакуют.
С их позиции было видно, как Дилан отполз назад, прячась за камнями. Клей одобрительно помычал. Все шло как договорено.
Упер приклад в плечо и изготовился. Пару минут вояки еще обстреливали валун, за которым хоронился раньше старший брат, затем двое вскочили и метнулись вперед. Вот еще трое. Кто-то из них метнул гранату, потом взорвались еще две. Очередной бросок – никто не стреляет. Цепь поднялась и двинулась вперед, забирая вправо и подставляясь под пулеметный огонь.
Барри с сожалением понял, насколько он еще «зеленый» и без опыта. Он бы без сомнения, палил до самого конца. Тот не пришлось бы долго ждать. Как и Дилан. Вряд ли что умнее придумал бы. Результат один убитый или раненый и он в могиле. Нет. Вдвоем. Неприятный счет. Невольно поежился. Фронтовики соображают иначе. Хорошо, что Клей писать способен. Объяснять на пальцах пришлось бы долго. А теперь они с козыря заходят.
Пулемет заговорил сначала длинной очередью, сметая подставившихся синендцев со склона, затем короткими очередями. Два-три патрона и очередное тело дергается от ударов пуль. С этой стороны они как на ладони, а со ста локтей казалось и бледные лица видны.
Рядом очень неприятно цвиркнула пуля. Аж сразу весь мокрый стал. Клею все до Мрака. Устроил стрельбище. Не торопясь, на выбор бьет короткими очередями в людей. Справа налево. А теперь немного дальше слева направо. Поменяли закончившуюся ленту на новую и Клей возобновил расстрел.
Опа! С десяток резвых кинулись вперед. Клей так и предсказывал еще до всей истории. Не будь между ними оврага, могли и успеть. А так замешкались на краю. Вроде один успел соскочить вниз. Клей обернулся и показал два пальца. Еще жест и Барри вырвал чеку, швыряя гранату вниз. Еще одну. Проверять результат он не пойдет, нема дурных. Вдруг недобитки встретят.
Несколько человек рвануло вниз и двое заработали пули в спину. Пулемет щелкнул бессильно и Клей обернулся разъяренный.
– Больше нет, – виновато показывая пустые руки, сознался Барри.
Тот кивнул и отвернулся. Последний раз окинул холм внимательным взглядом. Десятка три набил, не меньше. Не все убиты, но полного счастья в жизни никто не обещал. Старые навыки не пропали. И от глупости испоганившей всю жизнь бывает польза. Надо ж было понадеяться заработать на войне. Осколок и получил в подарок от ихнего султана. А от своего короля пенсию, на которую мышь не проживет. Руки с ногами на месте, чего казну пустошить.
А пулемет хороший. Конечно, не «Остин», но даже удобнее. С сошками – это хорошо придумано.
А главное, подумал, поднимаясь и взваливая на плечо оружие, десять с лишним килограмм не пушинка, зато не проблема одному таскать. Вот с патронами хуже. При таком темпе еще один подносчик необходим. Барри уже собрал пустые ленты и нетерпеливо пританцовывал. Пора уносить ноги.
* * *
– Вот это? – спросил бригадный генерал Бакли с изумлением, рассматривая небольшую повозку, запряженную понурой лошадкой.
– Бричка, – с удовлетворением, что вспомнил правильное слово, изрек его адъютант майор Бендинг.
Неказистая лошаденка со смиренным видом обернулась и посмотрела на бригадного генерала. Тот без проблем догадался, о ее неуважении и желании сделать смачную гадость. В отличие от механизмов лошади с собаками его всего крупно недолюбливали.
Позже оказалось, что в очередной раз не ошибся. Она то норовила еле передвигать копыта, то без всякой причины изображала испуг и неслась по дороге, норовя наехать колесом на камень. Повозка при этом тряслась и жалобно стонала. Ощущение – в любой момент развалится.
– Ничего более подходящего не имеется, – твердо заверил капитан Джилли. – Могу пригнать парочку тяжеловозов, из обоза. Вид у них еще тягостнее.
Офицер был явно не из тыловых кадров. Вместо длинного ряда орденов полученных за угождение начальству в далеком от фронта учреждении, на груди сиротливо присутствовала медаль «За заслуги». Форма заметно потертая, лицо загорелое до черноты под горным солнцем и как положено уважающему себя боевому офицеру не особо стеснялся.
– Беру на себя роль возчика, – предложил Тругг.
В разномастной компании военных в своем гражданском пиджаке и отглаженных брюках, он смотрелся крайне странно. Каким-то неподдающимся объяснению способом Гран Тругг выглядел франтом даже в середине сезона дождей, сидя в залитом грязной жижей окопе посреди джунглей. С другой стороны он, не являясь военнослужащим, никогда долго не задерживался в одном месте. Достаточно предупредительное отношение со стороны высокопоставленных офицеров помогало обеспечить относительный комфорт.
Гран Тругг еще до Фадзийской войны был известным художником и его пейзажи ценились знатоками. По сплетням вдовствующая королева и сам король приобретали анонимно некоторые полотна. Гостей в личные дворцовые покои допускали с большим разбором и Бакли лично подтвердить всеобщее убеждение не мог. Во всяком случае, художник не бедствовал и жил достаточно зажиточно.
Тем более странным смотрелось его обращение к старым знакомым помочь увидеть своими глазами происходящее за морем. Оба его брата служили в армии, но почему-то Гран возжелал присутствовать в Корпусе морской пехоты.
От командующего пришло разрешение свободного перемещения в войсках, но без казенного жалованья. Так и остался художник исключительно гражданским человеком, но кто ж из нормальных людей откажется накормить и показать происходящее? Каждому лестно попасть на картину и остаться в века. Это вам не новомодная фотография в черно-белом цвете и нередко отвратительно смотрящаяся, а в короткие сроки желтеющая.
Тругг стремительно эволюционировал из пейзажиста в баталиста и мариниста. Серии его картин, рассказывающие о восточных странах, боевых действиях, морских и сухопутных сражений привлекли на выставки огромное количество народа. Балинскую посетило почти полтораста тысяч человек, десятки тысяч приходили во многих иностранных столицах, куда он ездил с показом по приглашениям.
Дело в том, что он отнюдь не следовал обычным шаблонам. Дым разрывов, героические солдаты и полководец с вдохновленным лицом на переднем плане отсутствовали. Чаще всего обычные и от этого берущие за душу жизненные сюжеты. Не прославление побед, а скорее осуждение жестокостей сопровождающих кровопролитие.
Глядя на серию, изображающую раненых и госпиталь как-то незаметно очередной посетитель получал огромную дозу пацифистких настроений и неприязненное отношение к бессердечным полководцам. Зрелище отрезанных ног у палатки доктора и вид реальных человеческих страданий нешуточно впечатлял. А множество лиц в военной форме противоборствующих армий навевали уважение к честно исполняющим долг, независимо от подданства.
Когда Тругг появился в порту и, не сомневаясь в согласии, попросил взять его с собой на Патру, Бакли не смог отказать. Во-первых, они были знакомы раньше и находились в достаточно дружелюбных отношениях. Ничего нового и из ряда вон выходящего баталист не требовал. Во-вторых, художник бы всяко попал на Патру и без него. Значит неспроста заявился. И в-третьих, в каком-то смысле, их ожидало неординарное событие. Почти наверняка войдет в историю. Лишний незаинтересованный свидетель совсем не лишний.
А если вдобавок еще и нарисует, совсем здорово. Лично он присутствовал на одном из полотен приобретенном музеем изобразительных искусств, но на заднем плане и в качестве фона. Хотелось чего-то большего. Что он лишен честолюбия и желания остаться навечно молодым, пусть и на картине? Или не хотел прославиться? Будь так, не пошел бы в армию. И не прикидывал бы нынче мысленно, как будет смотреться в погонах генерал-майора и в качестве командира Корпуса. Прямо ему новый премьер-министр не обещал, однако если удачно выполнит поручение…
– Может все-таки выделить сопровождение? – помявшись, спросил капитан.
– Эти, – мотнув головой в сторону торчащих неподалеку людей, сквозь зубы заявил генерал, – мне без надобности. Скорее вызовут неподходящую реакцию. А вас я утруждать не смею.
Первую часть фразы капитан Джелли расшифровал без проблем. Полк обороны Синенда имел пятибатальонный состав, набирался в городе и окрестностях и был достаточно серьезной силой. Большинство из трехтысячного состава служило на Фадзийской войне и обладало опытом ведения боев. Это не новобранцы, присылаемые с пополнениями и не имеющие толком стрелять.
Сложность в том, что в Синенде набиралось больше половины СПС. Таких было почти семнадцать тысяч и они занимались охраной порядка по всему острову в составе отдельных рот и подразделений, получая весомое жалованье. Смысл в этом имелся. Местные лучше знакомы с условиями на острове и опять же многие воевали. Одновременно они были самыми жестокими и кровожадными и противниками. Доходило до того, что убивали людей «по настроению». Борьбу с ними мятежники вели беспощадно и в отличие от обычных армейцев рассчитывать на пощаду черномундирники не могли.
В последнее время полк принялся очищать весь район от враждебно настроенного населения. Во время выселений не разбирались кто лоялист, а кто поддерживает мятежников и изгоняли по происхождению. Такое поведение незамедлительно вызвало ответную реакцию. Патраны массами уходили к восставшим и вступали в их ряды. А Полк обороны поставил себя на уровень СПС. Теперь его не воспринимали на другой стороне как воинскую часть. А с карателями у Народной Армии совсем другой разговор. Что она и доказала на прошлой неделе.
Очередная акция закончилась неожиданно. Вместо ожидаемых пустых домов (многие уходили заранее, спасая имущество) две роты попали в хорошо подготовленную засаду. Синендцы были разгромлены, потеряв несколько десятков человек убитыми, больше сотни ранеными и тридцать попали в плен.
Самое обидное, что сопротивление было организовано местным учителем Вершаниным, никогда не проявлявшего враждебных настроений и державшего в городе магазин. Еще месяц назад, когда затея выселения только обсуждалась, хотя особо и не скрывалось, он привез с гор больше сотни карабинов, два пулемета и патроны. Отряд самообороны под его командованием тщательно подготовился заранее.
К сожалению, на этом позор не закончился. Народная Армия перебросила в долины несколько батальонов и взяла под командование стихийно организовавшиеся отряды из местных патранов. В результате партизанщина вышла на новый и крайне неприятный уровень. Теперь стреляли уже не из охотничьих ружей, а развернулись серьезные бои с тяжелыми потерями.
Ко всему лигисты приравняли Полк обороны к СПС, широко обнародовав имена и фамилии почти двухсот патранов убитых при выселении. Люди не желали бросать свое имущество и за это пострадали. Шансов на возврат попавших в плен было очень мало. Бывшие соседи неплохо разбирались кто есть кто и чем себя замарал.
Сейчас НА пришла мстить, взяв за основу зеркальную тактику и церемониться не собиралась. Фермы запылали по всему району. Пять батальонов не могли перекрыть всю границу, а создавая тонкую цепочку оборонительных застав они повторяли прошлую ошибку.
Группы вооруженных людей постоянно просачивались в тыл и очень скоро многие посты были взяты в блокаду. Мелкие отряды и заставы регулярно уничтожались и синендцы вынуждено отошли к нескольким крупным населенным пунктам, бросив на произвол судьбы всю сельскую местность.
Постоянные обстрелы, засады и мины на дорогах стали обыденностью. Деревни населенные лоялистами стремительно пустели. По официальным данным за одну неделю погибло 155 человек и было ранено почти триста. Количество уничтоженного и разграбленного имущества никто не подсчитывал. Дома синендцев мятежники сжигали, скот угоняли. Зерно и прочее добро тоже забирали. Без сомнений частично оно шло к ощетинившимся стволами патранским деревням.
Кольцо вокруг города начало неумолимо сжиматься. Армейское командование вынуждено перебросило сюда дополнительные части, частично выдергивая их из мест дислокации. Так сюда попал капитан Джелли со своей ротой.
Временами он размышлял на тему, не этого ли добивается Шаманов. С фронта на западе снимают части, разваливая спаянные подразделения. А дальше что? Удар на Логлин и Утнок? И прямо на дороге его ослабленный батальон. На Атриме сидела усиленная бригада. Чем закончилось весь мир в курсе. Есть хоть один нормальный человек в штабах? Неужели это не ясно.
А вот вторая часть высказывания генерала, насчет «утруждать» до него не дошла. Люди в высоких чинах редко беспокоятся о самочувствии подчиненных. Да и ехать без сопровождения не слишком умно. Пристрелят случайно или намеренно, потом и не выяснить кто и когда. По всем признакам бригадный генерал облачен немалой властью.
Не успел Бакли приехать, а сплетня о скандале разнеслась по всему району. Якобы он перешел на прямую ругань с комендантом военно-морской базы. Забыв о приличиях и элементарной вежливости, потребовав заниматься своими делами, а не жаловаться в столицу через голову командира эскадры и зажимать необходимые для обороны материалы, складированные в порту.
Что любопытно, генерал-майор Фанд по званию стоит в иерархии выше. Видимо не зря все приняли известие об отставке премьер-министра с дружным вздохом радости. Поставить Фанда на место давно не мешало. Желающих не находилось. Личная креатура Моута Таннерса, в основном занимающаяся написанием инструкции и бумажек, прикрывающих неумение действовать. Теперь он явно не котировался. Начальство сменилось.
А Бакли точно собрался не просто кататься возле расположения противника от отсутствия ума. Точно имеет в кармане что-то вроде предложения перемирия. Не самый худший вариант. Возле деревни Гоул второй час работала артиллерия. Своей в расположившихся там двух ротах Полка Обороны не имелось.
Народная Армия в очередной раз не пожелала биться лбом об укрепления. Зашла с фланга. Если Гоул падет, оба батальона вместе с его ротой и перепуганным населением окажутся в кольце. Город Дафил не удержится. Еще не меньше пятнадцати тысяч беженцев в и так переполненном и страдающем от недостатка продовольствия Синенде.
Флот как-то подозрительно вяло снабжает, а по железной дороге с начала местного взаимного безобразия ничего не передвигается. Где рельсы разобрали, выворотив целые куски полотна, а где все цело, но машинисты отказываются ездить, уверенные – заминировано. На самом деле больше страх, чем реальность. Хотя три случая было.
Повозка тронулась и Джилли посмотрел ей вслед с облегчением. Его нервировала мысль, что генерала застрелят прямо в расположении его части. Потом попробуй объяснить причины, по которым не уберег человека с большими звездами на погонах, неосмотрительно путешествующего в опасных местах. А дальше по дороге его ответственность отсутствует. Удачи ему в трудах, но подальше отсюда. К счастью бригадный генерал не принялся всех строить и раздавать приказы. Безусловно хорошее мнение ранее слышанное основано на реальности.
Генерал лично сыплющий указаниями взводу, роте – профессионально негоден. Качество приказа в данном случае роли не играет. Не его дело замечать глубину окопа. Это входит в обязанности сержанта. Хуже всего, пока он занимается мелочевкой, простаивают действительно важные задачи. В этом смысле Бакли выгодно отличался от разнообразных штабных начальников прибывающих с инспекцией. Им ведь требуется что-то написать в докладной. А если не обнаружил недостатков, какого ездил?
* * *
– У меня крайне неприятное чувство, – пожаловался Тругг. – Будто в спину смотрит неприятный взгляд.
– Очень возможно, – подтвердил майор. – Вон на тех холмах я бы расположил наблюдательный пункт. Бинокли еще ладно, как бы не смотрели при этом в прицел.
Он нервно оглянулся на белый флаг, привязанный к бричке. Снял фуражку и вытер пот. Утро было достаточно прохладное и не от жары капли предательски выступили на лице. В отличие от художника он прекрасно понимал всю степень риска и что может быть в руках у солдата.
В 4-х кратный оптический прицел, стандартно устанавливаемый на СКВ снайперами, с наблюдательного пункта они смотрятся маленькими фигурками. Туда не меньше восемьсот локтей. Толком не разобрать, зато застрелить без проблем. Чаще стреляют на 100–400, но вдруг дурные шиольцы захотят вернуться? Лучше пальнуть заранее. Может у снайпера кто из друзей и родственников погиб, может просто охота счет увеличить. Ругать его вряд ли станут. Одним офицером вражеской армии на свете меньше.
Бендинг трусом никогда не был, но приятного в ситуации мало. Пришлось в свое время повоевать. Он имел две степени «Военно-морского» ордена, дающие право на личное дворянство за умелые действия вверенным подразделением. Другого бы Бакли при себе держать не стал.
Адъютант – это не денщик, а доверенный человек. Просто карьерист ему без надобности. Офицер обязан понюхать вблизи порох с кровью, посмотреть своими глазами и поучаствовать в боях. Только потом идти в штаб. Лучше будет соображать и представлять, что находится за словами «запланированные потери».
Когда за поворотом дороге обнаружились трое вооруженных верховых, он мысленно поблагодарил Бога и госпожу Удачу. С точки зрения духовенства это была ересь, но все давно привыкли не замечать. Суеверие шло из седой древности и искоренить его не удалось. Все твердо знали о наличии Удачи, хотя и не называли ее Богиней. Бог Един – это сомнений не вызывает, но надежда всегда в сердце человека. Ведь Бог беспристрастен, а люди мечтают о помощи с небес.
На одних она смотрит благосклонно, к другим относится пренебрежительно. Ее можно привлечь, не забывая лишний раз выразить благодарность и оттолкнуть, считая подвернувшийся случай обычным делом. Завидовать тоже не рекомендуется. Не тебе выбирать на кого упадет благословление. А бывает, она просто не замечает человека. Такие редко младенчество переживут.
– Предати шо ль дядько? – с недоумением спросил совсем молодой парнишка.
Бендинг понял, что рано обрадовался. Судя по виду – абсолютно гражданская одежда, люди из местных. К Народной Армии имеют слабое отношение. Единая стандартная деталь экипировки была кепи на головах с вырезанным из жести орлом. Самый неприятный вариант. Про уставы и наставления они не в курсе. Поступят согласно разумению.
Как говорил в таком случае один однополчанин: «Военнопленный – это тот, кто сначала пытается попасть в вас, а потом умоляет не убивать его. И если сохранишь жизнь начинает требовать сытно кормить и не утруждать работой. Не ясно за какие заслуги, но крайне удивится, если ударить прикладом или пошарить в карманах. Еще и нагло пожалуется на недостойное отношение». А уж парламентеры в принципе подозрительный народ.
Регулярные части мятежников одевались и вооружались достаточно стандартно. А здесь только один имел СКВ. Юноша держал вообще охотничью двустволку, а дядько хорошо знакомую фадзийскую «Маруту». Да и лошади под ними не кавалерийские. Будто прямо с поля из-под плуга.
Знакомая порода. Короткая широкая голова с маленькими ноздрями, большими, широко посаженными умными глазами и остроконечными ушками. С горскими малоросликами не перепутаешь. Те мохнатые, невысокие и при этом малотребовательные к еде. Кроме того, тянули не хуже прочих и обладали огромной выносливостью. На скачках конечно приза не получат, зато в обозе лучше не найти.
– Я бригадный генерал Бакли, – надменно поставил в известность Юарт, глядя на старшего, – и требую встречи с вашим командиром.
– Зашто путују далеко – обрадованно воскликнул молодой, – Мельников стрелет.
– Помолчи, – резко приказал владелец «Маруты». – Стрелеть завсегда успеем. Хочут командира – будет им охфицер. Поехали, – разворачивая коня, позвал.
– За генерала хоть медаль дадут? – мечтательно спросил третий.
– За взятого в бою, – не оборачиваясь, хмыкнул старший. – А тебе мабуть благодарность.
– Не, я сурьезно. Говорят всем служивым после победы землю бесплатно раздадут и от налогов освободят. А награжденным премю сверху.
– Две земли, – с насмешкой подтвердил старший. – Хотя пес его знает. Мабуть и дадут. Где есть.
– Во! А чего грю. У нас будет, не зря бьемся. Ты образованный, – сказал, обращаясь к Труггу, – че думаешь?
– Я не знаю, что вам обещали, – ответил тот, – но горцы воюют больше, а земли лишней там особо нет. Вот им и дадут в долине.
– Эк, – сказал любитель медалей и замолчал, загрустив.
– Не меньжуйся Пек, – воскликнул молодой, – че, однова долина? На всех хватит.
Они миновали стоящий на отшибе дом с выбитыми окнами и следами пуль на стенах. Во дворе возилось несколько человек, копая яму. Люди были без поясов и с погонами. С расстояния плохо видно к каким подразделениям раньше принадлежали. Со статусом сомнения возникнуть не могли. По соседству присутствовали двое в знакомых кепи и с винтовками. Охрана.
Тут же лежали накрытые тела. Чьи не видно. Да это и неважно. Обычно убитых хоронили обе стороны, не оставляя на поживу зверям. Другое дело чаще всего в общих могилах. Индивидуальные рыть слишком долго и накладно. Если покойники имели документы, составляли списки.
Лигисты с недавних пор штамповали круглые металлические бляхи из металла. Каждый военнослужащий носил их на цепочке или веревочке. Они имели ясно видный выгравированный номер и легко ломались посредине, где заранее шла линия. Таким образом у хоронивших оставалась возможность четко выяснить данные человека, а если когда-нибудь родственники захотят перезахоронить существует возможность определить кто лежит в могиле. На второй половинке, оставшейся на шее те же цифры.
Их никто не окликнул, хотя люди видели. Явно признали соратников. Коли едут куда, положено. У них есть чем заняться кроме пустых разговоров. Минут через двадцать они выехали к длинной колонне вооруженных людей.
– Ждать, – сказал, жестом останавливая повозку старший и услал Пека куда-то в голову огромного многоного червя, растянувшегося на пару лиг.
Где-то далеко впереди ехал на коне командир, остальные шагали рядами не в ногу. Серая пыль, поднятая множеством ботинок, оседала на одежде. Вот эти были неплохо обмундированы, вооружены и изредка в шеренгах мелькали и с медалями. При этом вид у бойцов был здоровый, угрюмости в лицах не заметно.
Они оглядывались на бричку и откровенно скалились, обмениваясь не слишком приличными замечаниями. Пальцами не показывали исключительно по отсутствию лиц женского пола в бричке. На офицеров без сомнения и раньше насмотрелись достаточно.
Мимо застывших на обочине проследовала санитарная повозка, потом две полевые пушки с зарядными ящиками и несколько повозок со снарядами. Две полевые кухни и взвод конных со знаменем. Потом опять потянулись шеренги пехоты.
– А что за странный флаг? – спросил Тругг в полголоса, рисуя в разложенном на коленях большом альбоме.
Это у него выходило чисто машинально и иногда он и сам не замечал.
– Это очень нехороший признак, – произнес майор так же тихо. – Цифра один на шахматном поле в языках пламени стяг 1-й Волонтерской бригады. Она должна быть на востоке. Ударные части прибыли.
– Ред јединица дошла на својим душама, – злорадно сообщил молодой, демонстрируя замечательный слух.
– Закрой рот, – пробурчал старший. – С тобой и шпиёна не потребно, сам выложишь.
– Первый горнострелковый корпус, – уже нормальным тоном объяснил Бендинг. – имеет в своем составе две стрелковые бригады из восьми батальонов, два трехэскадронных кавалерийских полка. Артиллерийский и два гаубичных полка. Саперный и медицинские батальоны. Дивизион тяжелых пулеметов и куча бомбометов. В каждом стрелковом взводе по два-три пулемета. Ничего не забыл? – спросил у конвоиров.
– Голову, – ответил старший. – Кто ж вас после подобных речей отпустит. Слишком много видели и знаете.
– Даже если не все сейчас идут мимо нас, намерения у Народной Армии крайне серьезные. Эти парни не местное ополчение плохо знающее где обойму вставлять.
– Поговори еще, – обиделся молодой.
– До боев на востоке пятнадцать тысяч умеющих наступать и обороняться человек. Вооружение у них не хуже чем мы имели при высадке на остров Заглил.
– Конец вам скоро будет, – спокойно, как о неминуемом факте сообщил старший. – Всех вырежем. Лучше уж с горцами землей делиться, чем со зверями родства не помнящими рядом жити.