Пристроившись прямо на подоконнике Лайс с глубоко вдумчивым видом доставал из банки хорошо знакомой еще с фронта ложкой, с вырезанными на ручке инициалами куски мяса и отправлял их в рот, тщательно пережевывая.

– Хочешь? – спросил, заметив взгляд.

– Я не понимаю, как ты можешь это есть с аппетитом, – отмахнувшись от предложения, удивился Макс. – Мне осточертел вкус еще там!

– Сразу видно, – ничуть не удивившись, заверил Лайс, – ты не голоден всерьез, а то бы про вкус не рассуждал. Очень даже прилично на вкус и удобно. Свинина в подливе, говядина в подливе, бобы с мясом. Что еще требуется нормальному человеку? Сухарик.

– Вот удобно – я согласен. Варить не требуется, пихнул того же перца для отбивания привкуса…

– А еще ты никогда всерьез не голодал, – пропуская мимо ушей, утвердительно заявил Рудов. – До армии, я имею в виду. Да и там нас вполне прилично кормили, правда консервами все больше, отчего кое у кого и вырабатывается желание опорочить пищевую промышленность. Представляешь, вместо трех-четырех банок с консервами, тащить на собственном горбу мешок картошки, пованивающую солонину, котелок. Дрова, правда не требовались. В джунглях их вроде бы полно. Но не горят по человечески! Сплошь зеленые.

Макс невольно кивнул. В многодневных маршах без дорог они предпочитали взять с собой лишние патроны, чем даже одеяло. Каждый лишний килограмм имел значение. Лошадям (их было не так много) было чего тащить, а автомобили без дороги были практически бесполезны и постоянно ломались. Имея огромное преимущество на море и уничтожив в первые пол года практически весь вражеский флот Шиол на суше ничего оригинального в качестве средств передвижения, кроме выносливости своих солдат продемонстрировать не сумел.

Лайс сейчас не обманывал. Ему нравилась еда и никаких отрицательных эмоций консервы не вызывали. Дешево, быстро и желудок набить. К гурманам его отнести было крайне сложно. Вполне способный изготовить из любых доступных продуктов удобноваримую пищу и написать нечто вроде справочника: «Сто блюд из картошки и мелкой рыбешки, раздаваемой в порту практически даром, как наиболее дешевой еды», он знал только одно основное качество для продукта – питательность. Вкус или красота стояли даже не на втором месте, а где-то в задних рядах длинного списка. Для него в этом не было ничего странного.

Все дело было в его происхождении и воспитании. В отличие от очень многих он замечательно помнил, что такое настоящий голод. Ощущение вечного желания съесть хоть кусочек не покидало его в детстве никогда. И не из-за большой семьи и маленького земельного участка, как у других. Ничего подобного. Папаша у него был образован, числился в почтовом ведомстве и теоретически состоял в сословии интеллигенции. Мало того, он вдобавок имел некие аристократические корни, уходящие в глубину веков, о чем нередко любил поведать собутыльникам.

Все дело в том, что он пил без просыху. Началось это по его словам после смерти матери, в чем Лайс всерьез сомневался после парочки встреч с ее родственниками, крупно недолюбливающими отца и перенесшими отрицательное отношение на него. Кроме недоумения и злости, он вынес из общения твердое убеждение, что отец и в молодости изрядно закладывал за воротник и погуливал. Мать терпела и только благодаря ей он и не пошел вразнос. Что с успехом восполнил практически сразу после похорон.

С работы его очень скоро выперли и жили они, перебиваясь случайными заработками. Хлеб, чай при отсутствии сахара и заваренный не меньше трех раз и самое важное – пара варенных с кожурой (ни грамма не должно пропасть) картошек – это их нормальный рацион.

Чем мог похвастаться подобный человек? Грамотностью и некоторым знанием законов. За советом по поводу полиции или суда, не частым, впрочем, к нему забегали со всей округи. А грамотность он использовал в роли ночного корректора в захудалой газетенке, получая за это сущую мелочь. На выпивку ему хватало, а вот кормить ребенка уже нет. Лайсу приходилось вертеться в основном самому, с утра до вечера пропадая в порту. Там всегда можно было заработать несколько сантимов или получить кусок хлеба с селедкой. Случалось и красть по мелочи.

Он не один был такой умный и места где монету легче зашибить всегда находились под контролем местных подростков, сбивающихся в банды. Со временем из многих вылуплялись натуральные уголовники и больше половины из старых знакомцев загремело по тюрьмам. Кто за воровство, а кто и за вещи похуже.

Слава Богу Лайс так и не превратился в одного из них. Чистое везение. Жили Рудовы в большом доходном доме в каморке под лестницей, снимаемой за сущие гроши. У них там кроме койки, стола и стула вообще ничего не имелось. Когда отец уходил на ночь в газету Лайс мог спать на пружинах, в прочее время, не имея другой возможности, как лежать на матраце под столом. Для него это было вполне нормально и до четырнадцати лет не удивляло. Ему просто не приходило в голову, что можно жить по другому. Негде было увидеть.

Остальные жильцы были ничуть не лучше. Проститутки, профессиональные нищие, мелкие торговцы, едва сводившие концы с концами и продающие всякую мелочь с лотка таким же беднякам. Все нередко в целях экономии снимали комнаты втроем или вчетвером, а то подснимали у официально живущих, появляясь исключительно в темноте, чтобы хозяева не прознали и не потребовали увеличить плату за комнату.

В один прекрасный для Лайса день, в дальнем конце коридора поселился совсем молодой (это он сейчас понимает), а тогда для мальчишки возраст в районе двадцати казался огромным, только-только поступивший в педагогическую школу будущий учитель по фамилии Горбунов. Этого самого – горба у него не имелось вопреки паспорту, зато присутствовал огромный энтузиазм и желание нести просвещение в массы. За неимением других подходящих объектов его взгляд упал на проживающего рядом вечно голодного мальчишку.

Накормить его по дружески он обычно не мог, сам не слишком жировал, иначе бы не поселился в их трущобах, однако вечным и светлым он с удовольствием принялся делиться с соседским пареньком. Это было совершено бескорыстно и от чистой души. Лайс учуял это сразу. Он достаточно общался с самым разнообразным представителями городского дна, начиная от проституток и кончая скупщиком краденного, чтобы хорошо разбираться в людях. Да и Горбунов имел в себе педагогическую жилку, умея заинтересовать. Не зря пошел в учителя. Гораздо позже, после войны Лайс специально разыскивал его, очень хотелось ответить добром за прошлое, но так и не нашел концов.

А тогда бедный, плохо одетый (стал бы Лайс общаться с зажиточным типом, как же), но красноречивый и умело будоражащий детское любопытство парень навсегда развернул Лайса на другую дорогу. Карьера вора или бандита неожиданно потеряла для того свою прелесть. Захотелось подняться из ямы. Нравоучения отца на тему «учиться надо» он пропускал мимо ушей, тем более тот и не стремился хоть чем-то подкрепить слова. Пять «корон» за год, необходимые внести в кассу школы, он предпочитал потратить на выпивку. А посторонний человек всерьез зацепил, открывая удивительные горизонты. Он показал Лайсу другой мир. Жизнь, оказывается, не исчерпывалась близлежащими улицами, портом и тюрьмой. Существовали и другие варианты.

Сначала было очень тяжело. Уж очень угнетала грамматика и правильное написание, вкупе с произношением. Ничего подобного Лайс не слышал вокруг себя. Литературный шиольский крайне отличался от уличного говора. Зато, научившись обращаться к барыням на хорошем языке (одним из способов заработка для малолеток был поднести, помочь возле магазина), он неожиданно обнаружил возрастание своих доходов. Девицы охотнее соглашались на услуги от прилично выглядевших и выражающихся мальчиков.

Очень скоро его стали выделять, подозревая в хорошей родословной. Он это усвоил моментально и принялся еще больше стараться походить на временно побитого жизнью и готового вновь подняться. Ведь он им и являлся реально, не так ли? Если вспомнить о папаше, без уточнения обстоятельств. Никакого обмана. А дотащить пару кульков до извозчика не великий труд. Гораздо легче, чем работа в порту и никакого воровства.

Дальше больше. Началось с простейшей арифметики (хочешь правильно торговать, а это один из путей выйти в люди – учись), разнообразная учеба все разрасталась и расширялась. География, химия, физика, товароведение, история, политическая экономия, черчение, коммерческие вычисление и понятие баланса.

Горбунов получал удовольствие делясь с ним своими знаниями и вновь услышанными лекциями, а Лайс, в свою очередь начал со временем получать наслаждение не просто слушая и воспринимая, а осмысливая и норовя поставить своего учителя в тупик вопросом.

Со временем он пришел к простейшему выводу, не всегда стоит показывать насколько ты в теме и ставить в тупик оппонента. Гораздо легче оставить того в глубокой убежденности в собственном уме и что его выслушивают с открытым ртом. Иногда с начальством так проще, но это пришло с опытом и несколькими неприятными щелчками по самолюбию. А тогда учитель только радовался проявлению его самостоятельно рожденным выводам и вопросам. Не много существуют на свете столь же замечательных людей, способных без задней мысли радоваться чужим успехам.

Четыре года он учился по вечерам, проводя время на улице днем. Столь странным способом, не посетив нормальную школу ни разу, уже задним числом, Лайс выяснил, что Горбунов умудрился вбить ему в голову уровень знаний соответствующий как минимум среднему образованию, а местами и выше.

Во всяком случае, сдавая в шестнадцать лет экзамен на семилетний школьный аттестат (без него не принимали на государственную должность) он твердо знал – учить экономическую географию с политикой, делопроизводство и подробный разбор страхового права не требуется. Как не обязательно изучать устройство паровой машины или зачем осуществляется продувка чугуна воздухом, без подвода тепла извне, с целью получения путем выжигания вредных примесей, сталь в жидком состоянии. Он и так в курсе и нет смысла терять время попусту.

Порешав через два года после отъезда Горбунова, перед сдачей экзаменов учебник арифметики с первой до последней задачки он увидел, что никакой сложности тот не представляет и после длительного занятия совсем другими делами. Уж очень хорошую базу он получил. Конечно, без наличия мозгов ничего бы не вышло, однако и без правильного подхода не стал бы мальчишка запоминать все это решительно ему не нужное.

Учитель получил свой диплом и предложил поехать с ним. Лайс отказался. Он уже был достаточно взрослый и не считал правильным жить за чужой счет. Наверное, зря не согласился. Но так он тогда считал. Взрослый, а он в четырнадцать лет считал себя абсолютно самостоятельным, и так было на самом деле, должен зарабатывать сам. Последнее, что сделал для него Горбунов – устроил учеником в провозное депо.

Лайс последовательно прошел путь от мальчика на побегушках, к сцепщику вагонов и кочегару, через работу столяром, плотником, слесарем-котельщиком и смазчиком. Кто по дурости считает такой труд легким, а жалованье (от 0,75 до 1,5 «короны» в день высоким), то ничего не понимает в жизни. Вкалывают чаще всего на улице, торча целыми днями в ямах под паровозами и вагонами, из которых, бывало льется на голову вода или чего похуже.

Потрудился и помощником машиниста. Может быть, дорос бы вскорости и до машиниста, обычно на это уходило лет 10–15. Это уже совсем другой уровень! У машиниста имелся собственный дом и очень приличное жалованье. Остальная бригада обычно ютились в бараках у депо или коллективно снимали жилье. Видимо не судьба.

Вот что осталось в нем от улицы, так вечное желание выплеснуться в драке, не заботясь о последствиях. Иначе нельзя. Или ты сметешь противника, или останешься голодным. Невысокий, зато крепкий и жилистый он достаточно быстро доказал всем, насколько его не стоит раздражать придирками и подколками. Он читал при любой возможности и немало народу считало, что неплохо бы поставить много возомнившего о себе малолетку, слишком быстро продвигающегося.

Уже в семнадцать такие перестали обнаруживаться не только в депо, но и в ближайшей округе. Лайс пускал в ход кулаки не задумываясь и связываться с ним начали бояться. Его невозможно было просто избить даже компанией. Непременно находил потом каждого по одиночке и превращал в отбивную. И чем крупнее и сильнее был враг, тем важнее для него было победить. Не требовалось публичности, хотя и неплохо при свидетелях. Важнее доказать – его трогать себе дороже.

Люди это усвоили и старались лишний раз не задевать. А потом была драка, которая кончилась плохо. Обсчитавший деповских хозяин магазина угодил в больницу с серьезными травмами. Перелом челюсти в двух местах, сломанный нос, отбитую нутрянку Рудов ему обеспечил. Из приемного покоя доложили куда следует и Лайсу предложили дивный выбор – тюрьма или армия. В другое время он непременно бы сел на пару-тройку лет, но тогда королевству требовалось пушечное мясо.

Ненависти к фадзийцам у него сроду не имелось. С чего бы? Нечего им делить. Он просто выполнял свою работу, попутно получив дополнительный опыт в деле эксплуатации бензиновых и газовых двигателей. Всегда приятнее ехать, чем когда на тебе ездят. А стрельба – это вон для Макса. Тот явно получал удовольствие убивая офицеров. Даже на снайперские курсы вызвался. Рудов никогда не стремился заполучить орден за героизм. Ему все одно ничего особо приятного не обломится. Происхождение подкачало.

В результате вышел не самый худший вариант. И на Патру вернулся практически целый, легкое ранение и ожоги на ноге не в счет. Жить совершенно не мешают. И друзей завел. В депо были приятели, а друзей не имелось. Слишком разный возраст – он был младше всех минимум на несколько лет. Никогда не известно где найдешь, где потеряешь.

– А Уна не может чего нормального приготовить? – после длительного раздумья спросил Макс.

– Из нее повариха, – фыркнул Рудов, – как из меня балерун. Ей доверять готовить еду не позволительно. Все сожжет, подготавливая очередную просветительскую брошюру и забыв про плиту, пока запах с дымом соседи не почуют и не прибегут стучать в дверь. Я вот в глубоком убеждении, – изучая опустошенную банку и ставя ее на пол, сознался, – делом дома заниматься нельзя. Для этого существует место работы. У себя в комнате существует масса других интересных занятий.

– А не успеешь?

– Кто не успевает, тот не справляется, – глубокомысленно объяснил Лайс. – Хорош бы я был в молодости, таская домой части от вагона доделывать или смазывать. Не справился в рабочее время – пора задуматься. Или уходи, или учись использовать рационально труд. Уметь правильно разложить инструменты – это четкая экономия сил и труда. Не всякому дано.

Он подумал и уверенно добавил:

– Или свали задание на другого. Это не меньшее мастерство.

– И как же вы живете вместе? – удивился Макс.

– Прекрасно, – уверенно заверил Рудов, – я по части материального, Уна по духовности ударяет. У нас отличное взаимопонимание по всем направлениям.

– Нельзя так жить, – убежденно заявил Макс, – неправильно это. А вдруг ребенок? Хорошие у него родители будут – невенчанные!

– Сын – это хорошо. Я не против. А со всем остальным, сделай одолжение, морочь голову лично Уне. Я ж говорю – духовность. Прогрессивная до безобразия. Вечно некогда, постоянно занята и убить целый день на столь необходимую процедуру отказывается. Уж очень болеет за наше дело, – Лайс откровенно ухмыльнулся. – Революцию должны делать именно такие – с горящими глазами. Их можно застрелить, повесить на фонарных столбах, но нельзя остановить.

– Так нельзя, – повторил Геллер с убеждением. – Я про ваши неоформленные отношения. И для Лиги неудобно.

– Вот про Движение ты врешь. Не в нем сложность. Воспитывай Уну, коли неймется. Я уверен – как влипнет, все сразу случится. И Храм, и возможность спокойно посидеть. Пальцы в спину нам не требуются. Обязательно сделаем запись. Пока надеется и так обойтись.

– Значит, ты не станешь отнекиваться от венчания?

– Чего вдруг?

– Тогда я на прямую к Стену пойду.

– Он то при чем?!

Лайс соскочил с подоконника и подобрал прислоненную к стене полицейскую дубинку.

– Начали? – деловито спросил Макс, снимая с пояса свою. У него была покороче и самодельная. Проще сказать почти дубина из ближайшего леса. Ну не ходить же в атаку с обычными цепями, ломами и металлическими прутьями. Все-таки начальство, необходимо соответственно выглядеть. Еще желательно не подставляться и иметь под рукой нечто солидное.

– Идут гады.

Они ссыпались со второго этажа, тяня за собой шлейф из соратников, заполонивших все лестницы и вестибюль.

– Все помнят, что делать? – риторически спросил Лайс перед выходом. Детальных планов они не разрабатывали – не та ситуация. Основное правило молчать, не привлекая внимания до последнего момента. – Пошли!

Непрерывным потоком больше сотни человек, вооруженных всевозможными орудиями для членовредительства они вылились наружу, на площадь, разворачиваясь строем. В двух соседних домах происходило ничем не отличающееся действие. В дальнем конце площади их заметили и из темных проемов посыпались еще люди. Они шли молча и целеустремленно. Возле здания театра, где сегодня происходило собрание рабочих, собралась другая толпа, столь же «безобидная» и пыталась прорваться внутрь. Ломы и топоры долбили по огромным дверям и некогда им было осматриваться по сторонам. Рвущиеся вперед бандиты чувствовали свои жертвы впереди и были уверены в победе.

– Глуши штрейкбрехеров, – заорал Лайс в голос, вытягивая первую попавшуюся спину со всей силы. Человек глухо вякнул и рухнул под ноги.

Строй взорвался криками и матом. Парни перестали сдерживаться и пустили в ход не только палки, цепи и ломы, но и весь словарный запас.

Рудов увернулся от удара ломом, врезал с оттяжкой еще одному по ребрам и с превеликим удовольствием добавил подкованным железными набойками сапогом. Мысленно он похвалил себя за предусмотрительность. При плохом освещении не сразу сообразишь, кто есть кто. Далеко не с каждым лично знаком, последнее время появилось множество новеньких и совсем не обязательно служивших в армии.

Работяги организовывая очередной профсоюз на предприятии приходили за защитой. А это дело взаимообразное. Сегодня прикрывают тебя, завтра изволь присутствовать по делу, которое тебя не касается. Одежка у его парней самая разнообразная поэтому белые повязки на рукавах у соратников очень удобно.

Драка все больше расползалась по площади, часть прижали к стене клуба, оттуда полезли поучаствовать в расправе разъяренные люди, но большинство пытались прорваться из свалки. Стоять насмерть у них желание пропало, если и было изначально. На каждого приходилось не меньше двух нападающих из Лиги. Со всех сторон толкались, разгоряченные, обозленные и нередко окровавленные (сходу и не разберешь своя или чужая кровь). Оскаленные зубы, вытаращенные глаза, дикие крики. И сам ничуть не лучше.

У него на глазах одного из штрейкбрехеров свалили и намеренно сломали колено, залепив палкой. Человек завыл не хуже собаки. Сегодняшний вечер очень многим запомнится надолго.

Тут ему прилетело сбоку так, что в глазах потемнело и Лайс обнаружил себя стоящим на коленях. Рядом валились еще два тело и одно из них с хэканьем и невразумительными криками продолжали пинать ногами. Он поднялся, не столько ошеломленный, сколько разъяренный, шагнул вперед. Не задумываясь, влепил, так что очередной мужик без повязки заорал и рухнул на колени. Наверняка руку сломал в локте.

Крик «Не бей!» Лайса не тронул. Основное правило драки – не оставлять за спиной недобитых. Они только с виду сдаются, а ткнуть ножом в спину одно движение. На войне с человеком все сразу ясно. Бросил оружие – пленный. В подобных столкновениях правил не существуют.

В спину кто-то не сильно толкнул и очередной удар вышел неловким, просто щеку разорвал. Второй удался лучше. Человек завалился мешком. Так не притворяются. Без сознания.

Где-то в стороне раздался выстрел, потом еще один. Лайс досадливо поморщился и двинулся на звуки, расталкивая встречных. Предупреждал же – без огнестрела. Драка и убийство из пистолета очень разные вещи. Первое полицию волнует постольку, поскольку всем заранее ясно, что произошло. Штрейкбрехеров нанятых хозяином поучили. Не очень хорошо с точки зрения криминального права, но всерьез виновников происшествия искать не станут без прямых указаний от людей в погонах на высоких должностях. Стрельба из огнестрельного оружия проходит в городе по другой категории. Потом не отмажешься.

Парень с повязкой сидел прямо на земле в неловкой позе, поскуливая и зажимая живот рукой. Глаза у него были тоскливые. Рядом несколько человек дружно топтали ногами нечто бесформленое, не так давно еще дышавшее, говорившее и даже стрелявшее. В скрюченных раздавленных пальцах чудом держался револьвер.

По мужику будто каток проехал. Разобрать что там с лицом и прочими частями тела решительно никакой возможности. Кого другого наверняка бы вывернуло при виде отвратительного зрелища, однако Лайса давно подобными картинами не проймешь. Насмотрелся на войне выше крыши. А что иной раз по ночам приходит, так лучше посторонним не рассказывать. Тем более чем дальше, тем реже.

Он вытащил из-под рубахи свисток, долго его разыскивая неловкой рукой. Все перекрутилось и неизвестно когда костяшки пальцев умудрился разбить. Вроде просто кулаком не работал. Обнаружив искомое свистнул. Потом еще раз, продублировал всем известную команду. В бою младшие офицеры часто пользовались этим методом. Свист, в отличие от криков услышать проще и понять команду легче. Сознание четко выделяет из посторонней мешанины криков и воплей чуждый звук. Вот и сейчас топтуны остановились практически сразу.

– Его, – показывая на раненого, – ты и ты, – тычок в первых попавшихся, – перевязать и в больницу. Срочно!

– Да командир, – послушно ответил один из них и присел возле сидевшего.

– Пран на фронте был санитар, – сказал одобрительно второй. Явно решил, что Рудов всех так замечательно помнит. С первого взгляда отдает правильные указания.

– Закончили, – повышая голос, приказал тот, собирающимся вокруг.

– Раненых проверить. Чужих тоже. Не обязательно за ними ухаживать, – заявил с нажимом в ответ на недовольное гудение голосов, – проследить, чтобы лишних покойников не получилось. Хватит с нас, – он махнул в сторону раздавленного трупа. Кому не ясно? Все. Победа окончательна и не надо проявлять лишнее усердие. Массовые убийства нам не заказывали, – под общее ржание объявил.

Дождался пока начнут выполнять указания и отошел к крыльцу. Ступеньки были измазаны кровью, Лайс подобрал с камней первый попавшийся, неизвестно чей пиджак и, кинув его поверх грязи, уселся, закуривая. Адреналиновый выброс закончился и ему не хотелось стоять на ватных ногах под взглядами. Спина ныла, руку дергало и кровоточили неизвестно когда разбитые костяшки.

Сегодня развлечение было по полной программе, давно он так не срывался. Нехорошо и опасно. Не мальчик уже старающийся доказать всем окружающим насколько он их превосходит. Пора поумнеть и не лезть в самую гущу без веской причины. Спустить излишнюю агрессивность легко проще – наорав на подчиненных, а не подставляя башку под удары.

О! Какая замечательная идея. Он завертел головой отыскивая мишень и быстро ее обнаружил. Слава Богу целый. Лайс заметил его еще до начала, однако тогда не до внушений было.

– Сюда иди дорогой! – попытался крикнуть, но неожиданно захрипел. Сам не заметил, как голос сорвал. Откашлялся и поманил рукой.

– И что это значит? – спросил, не столько желая услышать ответ, сколько приступая к воспитательному процессу.

Зверев замер перед ним с наипочтительнейшим видом. Только что честь не отдал. Не из-за отсутствия формы, а по причине абсолютной гражданской сущности. Будь кто другой Лайс бы заподозрил в тонком издевательстве. Ничего подобного. Меньше всего он, по сути, соответствовал своей фамилии. Мягкий вроде бы, отнюдь при этом не позволяющий на себе ездить. Он обычно терпел, терпел и посылал обнаглевших страшно далеко, разрывая всякие отношения. Вода тоже мягкая, а можно и убиться, упав неудачно. Не утонуть, так переломать кости.

А специалист был хороший, иначе не смог бы подняться из мобилизованного флотом судна с обычного механика грузовоза до старшего инженера на крейсере «Молниеносном». Насколько Рудов знал, он единственный из патранов ушел в отставку в звании инженер-капитана. Конечно должность и звание у него не армейские, да ведь во флоте с этим еще хуже. Сплошь аристократ на аристократе в офицерах. Золотые погоны редко кто ниже барона получал.

Ко всему еще опровергал старую всем известную истину: дурак идет в пехоту, умный служит в артиллерии, в морской пехоте забияка, а на флоте пьяница. Зверев не пил вообще. Родная душа. Чудо из чудес. Его не совратили и во время войны. Мягкий-то капитан-инженер мягкий, а как решил что – упряжкой тяжеловозов не сдвинешь. Будет стоять на своем насмерть. По слухам осмеливался спорить с адмиралами, доказывая невозможность движение указанной скоростью при его драгоценных турбинах и выдавал в критические моменты нереальный разгон. За что и ценился умными командирами.

– Я обязан участвовать во всех действиях подчиненных. Я за них отвечаю, – послушно отрапортовал Зверев.

– И как? Понравилось?

– Турбины мне легче понять, – честно доложил капитан. – А это, – его передернуло. – Бессмысленная жесткость. И люди… Я ведь почти всех знаю. Не среди них, – он замялся.

– Ясно, – подтвердил Лайс.

Он действительно разобрался без особых усилий. Война у них была совершенно разная. Одно дело служить на корабле, где постоянный распорядок и самое страшное снаряд большого калибра, попавший раз пять в борт за всю войну. Совсем другое участвовать в рукопашной. Ничего нет страшнее. Там дерутся всем. Штыками, ножами, лопатками, гранатами, кулаками и зубами. Все хотят первыми убить врага и самим остаться живыми. Протяженность окопов или поля потом измеряется количеством трупов.

Сегодня было милое развлечение в сравнению с прошлым и не все забыли каков реальный бой. А инженер впервые поучаствовал и не стоит скрючившись, выворачиваемый наизнанку после некоторых сцен. Честь ему и хвала. И все-таки…

– Займись своими прямыми делами, – твердо приказал Лайс. – Каждому свое.

– Да? И кто у нас получит должность начальника Лиги в Натмуке?

– Вот ты и посоветуешь, идет? А мне нужно совсем другое.

– Не доходит до меня, – сознался Зверев, моргая честными глазами. – Зачем это нужно? Вот это, – он кивнул на площадь, – я представляю. А спорт?

– Представитель Лиги занимает первое место на соревнованиях по боксу и едет в другую страну, давать там интервью. Чем плохо?

– Я не разбираюсь в боксе.

– Зато в баскетболе замечательно, – мысленно вздохнув, заверил Рудов. Он сам не в курсе, но Уна говорила у инженер-капитана даже какая-то серьезная медаль имеется. Лет пятнадцать назад он вполне профессионально играл на общешиольских соревнованиях флота. – Короче, – поспешно прервал сам себя, поучения не вышло, напрашивались подозрительные переговоры. – Мордобитие явно не твоя стихия. Давай честно, за что ты хочешь отвечать.

– Флот, – моментально ответил Зверев.

– А он у нас завелся?

– Понадобится.

– Тогда подваливай завтра, – Лайс прикинул расписание, – часам к трем. Обсудишь свои идеи с Команданте. Это выше моего разумения. По мне самый лучший выход прямо просить потребное. Глупо заставлять человека заниматься неприятным ему делом. Только обдумай предварительно, кем заменить себя.

– Слово?

– Еще землю есть заставь! Мы вроде взрослые ребята, а ты вообще офицер!

– Знаешь, – очень тихо сказал Зверев, – я себя ощущаю по прежнему юношей, только вчера окончившим мореходку. Будто все над головой пронеслось, пока я ковырялся в железках. Даже на детей иногда смотрю и удивляюсь. У меня и такие большие?

– Так это ж хорошо, – убежденно заявил Лайс. – Сохранить молодость в душе. Жизнь прекрасна и не люблю странных людей вечно ноющих и изображающих страдания. Лучше уж остаться мальчишкой до самой смерти и удивляться окружающему миру.

– Да я не о том. Не мое дело люди. Я чувствую себя неловко, командуя и не представляя к чему. Вот турбины, механизмы – вызывают интерес.

– Договорились, – согласился Рудов.

Все-таки каждому свое. Променять должность начальника Лиги в крупнейшем городе на абстрактную возможность возиться с двумя или тремя шаландами, называя их флотом. Еще неизвестно найдутся ли там вожделенные механизмы или придется ходить под парусом.

Работать руками он умел, но сейчас шел как раз в обратную сторону, к руководству людьми. Чем дальше, тем больше попадало к нему в подчинение народу и далеко не каждый раз все решалось настолько просто. Дал по кумполу и сиди, перекуривай. Власть штука притягательная и выпускать ее обидно. Это называется честолюбием и ничего ужасного он в себе не находил. Власть не цель. Это попутное. Обеспечить людям в стране возможность жить и свободно трудиться, получая достаточно для семей и повышая благосостояние – вот основная идея. А если придется идти к ней по крови, ничего не поделаешь. Даром ты только рождаешься и умираешь.