Глава 1. Поездка в неизвестном направлении

Я прошагал в сопровождении солдат и офицера под изумленными взглядами людей во двор. Там уже поджидала черная карета, а возле нее на лошадях несколько кавалеристов. В голову невольно полез «Черный ворон, ты не вейся надо мной». К сожалению, блатных песен бабушка не уважала, и мы с ней текстов не разучивали. Осталась в задней каморке в самом глухом чуланчике черепа единственная строчка. И, как ни силился, так ничего подходящего и не вспомнил. Пушкина, про орла молодого — несколько не к месту. Пока за решеткой не сижу.

Тем не менее за отсутствием возможности дать в морду (а руки всерьез зудели, но он же ни в чем не провинился, просто исполняет приказ) и за невозможностью сбежать несколько лихорадило. Хотелось похулиганить. Уселся, развалившись поудобнее и дождавшись, пока офицер устроится напротив, а карета тронется, исполнил: «Призрачно все в этом мире бушующем». Хоть не тюремная романтика, но очень уместно.

Петь я не умел. Тот я, прежний. Зато у Михайлы оказался недурной голос, и он в детстве даже подвизался в церкви не хуже дьячка, но я предпочитал стихи выговаривать. Без музыки все равно не так звучит. На «есть только миг, за него и держись» господин Рихтер смахнул слезу. Кажется, я удачно зацепил сентиментальную душу колбасника.

— У вас талант, — сказал он прочувствованно, — господин Ломоносов. Я и раньше в том был уверен. Ваши басни в «Ведомостях» очень недурны, но вы же понимаете, сюжет не нов.

— Эзоп, — соглашаюсь. — Я и не претендую на оригинальность. Старый сюжет попытался изложить хорошим русским языком. Простым и доступным каждому, а не одним читающим на греческом.

Претензии, естественно, к Крылову. Это он сюжеты тырил. Я просто от него стараюсь не отставать. В последнее время стихи из-под моей руки ходили не токмо по рукам. Благодаря статье о вакцинации и при дружеской поддержке Бидлоо их печатали в самих «Ведомостях»! В первую очередь, естественно, назидательные басни. Главное, имя Ломоносова на слуху у образованной публики. Иные молодые дворяне принялись раскланиваться и интересоваться мнением о словесности.

— Вы говорите на немецком, — разрешаю барственно, переходя на иностранщину, — я неплохо понимаю. Учился на средневековых виршах и даже сам попытался нечто создать. Ну например… — И дальше уже чисто для интереса выложил: «Fuhr einst zum Jahrmarkt ein Kaufmann ktihn».

To есть: «Ехал на ярмарку ухарь-купец». Уж не в курсе, когда появилась, однако слова вроде народные. Всегда можно сослаться, что чисто переложил на другой язык.

Переводить я бы не стал. Поэзия тонкая штука и прямому перекладыванию на чужое наречие не поддается. Пропадает ритм и рифма. И выходит из-под пера очередного поэта нечто крайне отдаленно напоминающее оригинал. Но иногда попадаются неплохие специалисты.

Правда, не живи я в Швейцарии, вряд ли бы когда услышал о сборнике «Поэзия великих вагантов всех времен и народов», составленном Мартином Лёпельманом. С какой стати эта и еще «Вот мчится тройка удалая по Волге-матушке зимой», то есть «Seht über Mutter Wolga jagen die kühne Trojka schneebes-taubt», угодили в книгу, так и не разобрался. Зато выучил, как и пару десятков других, уже тамошних и давних времен. Скорее всего, они достаточно известны. Ну ему лучше знать, а мне пригодится на будущее. В здешнем прошлом. Возле власти немцев много, почему бы и не вставить им для прикола.

— Браво, — воскликнул барон с энтузиазмом, — у вас замечательно вышло. — Только не советовал бы при высоких особах исполнять «Кем ты, люд бедный, на свет порожден», могут неправильно отреагировать.

А ты типа просвещенный.

— Суровый реализм, — говорю с ханжеской мордой.

— Как?

Опять ляпнул неуместно. Неужели еще не изобрели?

— От слова «реальность».

Опять не дошло.

— Я считаю, искусство должно быть понятно всем, и неуместно излишне приукрашивать жизнь.

— А еще? — после непродолжительного молчания спрашивает с надеждой.

Гейне, Гёте, Байрон, Киплинг? Пожалуй, не стоит, особенно на английском. К собственной гениальности надо приучать постепенно. Все хорошо в меру, а не то потребуют завтра торжественную оду на очередной юбилей — и стухну.

— Настроение как-то пропало, — признаюсь, глядя в окно.

Окрика не трогать занавески не последовало. Или охмурил своего стражника, или пофиг. А скорее — инструкция таких подробностей не содержит. Он не тюремщик, а обычный военный.

— У тебя куча планов, — скорбным тоном поведал я. — Желание подвести некие итоги, сходить в баню — и тут тебя хвать, и под стражу, без пояснения причин. Как-то не до витийств поэтических. Мы же не в Москву едем?

— В Измайловское. Всемилостивейшая государыня там пребывают.

Опа! Так меня не в застенок, а совсем наоборот везут? А чего сразу не обрадовали? Нет, все же не зря я изливался. Поручик явно намекнул на обстоятельства. Так-так. И что мне известно о нынешней царице и данном месте? Все же не захотел оставаться лохом и кое-что разузнал.

Соправитель Петра Первого был сыном от первого брака царя Алексея Михайловича с Марией Ильиничной Милославской. Царевна Софья женила болезненного, слабоумного Ивана на Прасковье Федоровне Салтыковой. Та родила одну за другой целых пять дочерей.

В 1689 году Петр сверг и заточил в монастырь Софью и начал самостоятельно править Россией, не считаясь больше с безвольным и тихим братом Иваном. Тот умер в 1696-м, оставив всю власть Петру, а царица Прасковья скончалась лишь в 1723 году в Петербурге.

На сегодняшний день живы три дочери Ивана. По рангу они ничуть не ниже дочерей Петра. Во всяком случае, юридически. При нем их гнобили не по-детски. Теперь одну из них, Анну — признали царицей. Хотя я так и не понял, почему ее, а не потомков старшей.

Вторая, а вернее, первая по старшинству царевна Екатерина в 1716 году выдана Петром Великим за герцога Мекленбургского Карла-Леопольда, с которым она через несколько лет разошлась. Родила дочь Елизавету. Будто нарочно, чтобы легче путать с дочерью Петра.

А ведь имелся в наличии дополнительно сын умершей в 1728 году самой старшей сестры Анны, Карл-Петер-Ульрих. Он родился от брака с голштинским герцогом Карлом-Фридрихом. Это и есть единственный мужской наследник всего рода Романовых. Кстати, и удобный: за спиной малолетки приятнее править.

Видимо, какие-то неизвестные мне подводные политические течения. У Андрюхи и даже Постникова уровень базарный, дворцовые тонкости и интриги далеко. Чем та или тот хуже этой, не ясно. Ладно еще младшая дочь царевны Прасковья находилась в Москве и, как было хорошо всем известно, состояла в морганатическом браке с генералом Иваном Дмитриевым-Мамоновым. Она все же позже родилась.

А в целом не везет Романовым с потомками мужского пола. Приходится выбирать из сохранившихся отпрысков, не особо привередничая. Ну и пусть папа слабоумный, все равно, говорят, не от него рожала. А в другой ветви вообще незаконная.

— Вряд ли я подобающе одет, — говорю вслух.

На сей раз он промолчал. Границы благожелательности отнюдь не бесконечны. Правильный немец любит порядок и выполнение приказов. Ну и ладно. Выходит, не зря старался, сумел обратить на себя внимание. Теперь чтобы оно мне боком не вышло. Поднимешься высоко, да падать больно. Близ начальства всегда стремно. Тем более когда не разбираешься в ситуации.

— У вас странное произношение, — говорит он с Недоумением. — Не могу понять, откуда был ваш учитель.

Ага, прямо сразу объяснять кинусь.

— Не обижайтесь, но на мой слух ваш акцент тоже странен. Вы из Курляндии?

— Фамилия Рихтер внесена в Лифляндский Рыцарский матрикул.

Я уважительно поклонился. Еще бы иметь представление, о чем он. Видимо, древний род. По мне, тут гордиться нечем. Предки чего-то достигли, а сам? Особыми богатствами явно не блистает, иначе бы не шел наниматься в чужое государство. Или оно включено в Российскую империю? Курляндия точно вассальная, и спорят насчет нее с Польшей. А Прибалтику мы вроде давно приватизировали у шведов.

— Неплохая карьера для начала. В гвардию сразу — и близ трона.

По мне, создание сразу двух новых полков, Измайловского и Конной гвардии, в противовес прежним, Преображенскому и Семеновскому, дурно пахло. Всего пара месяцев прошла, как в феврале нынешнего тридцать первого года присягали в верности государыне. Офицеры Измайловского полка из иностранцев, а также прибалтийских немцев. Природных русских — мизер. А солдаты нового полка являлись однодворцами и переведены из ландмилицейских полков Слободской Украины. Ощущение, что местным кадрам новая властительница империи не доверяет напрочь.

— Мы сменили во дворце караулы семеновцев, — подтверждает с гордостью.

Как раз в тему моих подозрений. Прежних убирают потихоньку. Натурально иностранные наемники в Версале в исполнении русских. Кажется, даже того Людовика, которому голову отрубили, единственно швейцарцы и защищали. Странно, но, видимо, уже сейчас особой любви между малороссами и русскими не наблюдается. Иначе брали бы каких литвинов на рядовые должности.

Поговорили на ничем не обязывающие темы: про службу, дороговизну — это во все времена любимая тема для беседы и дороги. Передвигаться по ним весной и осенью крайне затруднительно из-за грязи. Летом тоже не рекомендуется: никто, естественно, пути не чинил. Поэтому умные ездят зимой на санях или по рекам. Дольше, однако легче, и груз любое корыто способно взять больше. По воде всегда выходит перевозка дешевле.

Впрочем, судя по ответственным речам поручика, побывавшего на Западе (Польша и Пруссия), в Европе ничуть не лучше. Правда, они исправят это дело, а в России так и останется семь ухабов на версту. Из личного опыта знаю. Тут колеса загрохотали по камню. Это мы въехали на мост. Прямо за ним — огромная трехэтажная, каменная по виду башня. Ну если загородная резиденция царей, то сильно экономить они не станут. Могут себе позволить.

Так что я не особо удивился и хорошей дороге, и прудам. По воде гордо плавали, демонстрируя себя, лебеди, да всплескивали рыбы. Наверное, неплохо посидеть с утречка, рыбу половить.

— Государыня предпочитает охоту, — сказал Рихтер. — Очень недурно стреляет.

Похоже, я вслух выдал про удочку от удивления. Нужно лучше следить за языком. Все же обстановка выбила из нормального состояния. А насчет Анны дело натурально странное. Насколько я понимаю после осторожных вопросов, жизнь царевен в прежние времена была тиха и спокойна. Замуж их не выдавали, потому что князья и бояре их есть холопы и в челобитье своем пишутся холопьями. И вечный позор, ежели за раба выдать кровь царскую. А за бугор и вовсе ужасно. Равных по положению православных монархов нет, не станут же они веру истинную менять на противную душе католическую или еще какую?

Так и жили потихоньку, никого особо не обременяя, с течением лет перебираясь в Вознесенский монастырь. И под его полом находили они свое последнее пристанище. Между прочим, у Алексея Михайловича Романова, умершего в 1676 году, от первой жены помимо сыновей Федора и Ивана имелось и шесть дочерей, а от Натальи Нарышкиной помимо Петра еще две девочки. Мерли они все как мухи, но то уже другой разговор. Главное, тихо и спокойно проживали, забавляясь прогулками по загородному дворцу и сплетнями. Никаких особых интересов и устремлений. Так их воспитывали.

И тут грянула буря в виде вечно куда-то спешащего сводного брата. Как говорится, принялся рубить окно на Запад. Почему не дверь, я и в детстве не понимал. Видно, чтобы не удрали подданные. Смотреть можно, фасоны платья копировать тоже. А идейки вредные — ни-ни. Про парламент и демократию он все просек в годы Великого посольства и делиться властью отказался. И то, самодержцем быть приятнее и удобнее. Захотел — казнил. Не с той ноги встал — помиловал. Или наоборот.

Петр принялся устраивать браки царевен. Для Анны нашел страшно захолустного курляндского герцога, с целью наладить связи и подчинить окончательно России. Сильно сомневаюсь в ее желании так резко изменить удобную жизнь. Забавно, но и матушка ее придерживалась той же идеи. Вместо старшей подсунула вторую, совсем не по правилам. Наверное, меньше любила.

А там уж как обычно водится: отказ прекратился — и страсть моментально появилась, едва Петр пообещал высечь с особой жестокостью. Все бы хорошо, но стоило герцогу после свадьбы отправиться с молодой женой домой, как вдруг дал дуба. Народная молва упорно заявляет — взялся пить с русскими наравне и не выдержал. Одно слово Фридрих-Вильгельм. Разве с таким именем можно с нашими умельцами соревноваться по части алкоголя?

Петр долго молчал, принимая единственно верное решение. Вместо монастыря для неудачливой вдовы в следующем году сделал выбор. Ей не нашли нового жениха, не постригли в монахини, а попросту приказали следовать в Курляндию той же дорогой, на которой ее застало несчастье 9 января 1711 года. В чужой стране, одинокая, окруженная недоброжелателями, не знавшая ни языка, ни культуры, она не могла быть счастлива. Только кого это волновало? Государственная необходимость! В этом смысле в России ничего не изменилось. И крепостное право, и создание колхозов, и развал СССР — всё называют государственной необходимостью.

Герцогством после смерти Фридриха-Вильгельма формально владел его дядя Фердинанд, проживая безвыездно в Гданьске. Оттуда он временами пытался управлять делами подданных. Особенно когда в деньгах нуждался. А это было непросто, ибо фактическая власть в герцогстве принадлежала дворянскому собранию. Поддерживаемые Речью Посполитой, вольнолюбивые немецкие дворяне уже давно сделали своего герцога формальной фигурой, оставив ему лишь управление собственным доменом да сборы некоторых налогов.

В один прекрасный день тамошние дворяне решили и вовсе обойтись своей компанией вместо правителя. Он возмутился. Поляки встали за тамошних баронов, Россия, естественно, воспротивилась. Тяжба до сих пор не закончилось, а пока она тянется, сидела в Курляндии несчастная Анна на птичьих правах и без приличного содержания. Неудивительно, что тридцатисемилетняя женщина, получив предложение стать императрицей Российской, была согласна на что угодно, включая конституцию, лишь бы смыться из опостылевшей за многие годы хуже горькой редьки Прибалтики. Я бы на ее месте тоже ни секунды не сомневался.

Едем мимо сада. Скорее всего, деревья фруктовые, издали не разобрать. Когда мелькнула самая натуральная теплица, я всерьез удивился. Глядишь, в образцово-показательном хозяйстве вызревают собственные арбузы с виноградом. Большевики, что ли, всю эту красоту похерили? Сад Измайловский посещал, но ничего такого там не присутствовало. Приехали, осознал, глядя на огромный терем, будто выскочивший из детской книжки про древних русичей.

Карета остановилась, я вышел, повинуясь жесту, и тут же обнаружился крупный остролицый дядечка пожилого возраста со здоровенным орденом на груди. Очередное домашнее задание. Пора попытаться выучить наиболее значимые награды. Как называются и выглядят. А то наверняка что-то говорят окружающим о статусе и ранге. Один я смотрю и хлопаю ушами.

— Почему так долго? — нетерпеливо потребовал он, позабыв представиться. — Не пил? — резко наклонился вперед и принюхался. Я лишь усилием воли удержался, чтобы не отшатнуться. — Государыня не любит выпимших.

Ну неудивительно, если вспомнить ее мужа и чем он закончил.

— Смотри у меня, — показал немалых размеров кулак, — знаю я вас, таких пронырливых. Попович, кхе!

Все-таки знают, обреченно подумал. Ну ничего не поделаешь.

— Веди себя с наивозможной почтительностью и не лезь с умствованиями, — поучал по дороге, быстро следуя по странному лабиринту комнат и переходов. И кругом слуги, солдаты, праздношатающиеся. Кажется, у Дюма описывалось, как в Лувре запросто можно было заблудиться. Здесь тоже без определенных навыков недолго.

А дизайнеры потрудились очень недурственно. Стены комнат затянуты сверху донизу цветными сукнами зеленого, голубого и различных оттенков красного цвета. Потолки дворцовых покоев обиты атласом, златоткаными обоями и редкостной красоты тисненой золоченой кожей с изображениями фантастических птиц, животных, трав, деревьев. А свечей кругом! Снаружи сумерки, а внутри помещений светло, будто в полдень.

Хорошо быть самодержцем. Такой красоты я не видел ни в богатых купеческих, ни в очень приличных дворянских домах, бывая там с проверками состояния своих пациенток. Детей и несовершеннолетних мы редко брали в больницу, предпочитая не пугать, оставляя в знакомой обстановке. В результате Москву я повидал самую разную — от первоначальных нищенских халуп до особняков. Но такого еще не встречал.

Правда, в Кремль пока не звали, да не очень-то и хотелось. Я человек простой, не обремененный нынешним этикетом, и нередко путался в правильном обращении. Приходилось учиться на ходу. Например, «Табель о рангах» я представлял раньше в виде стройной таблицы. Ага, еще куча поясняющего текста и масса путаницы в понятиях — ранг, должность, титул.

А куда деваться — приходится зубрить. Главное, она позволяла простому человеку выслужиться до получения дворянского звания, поощряя желание трудиться и делать карьеру. Заодно и родовитых подталкивала не сидеть, с леностью почесываясь. Недолго таким образом и сзади остаться.

Подозрительный дедушка остановился, незаметно для себя выдохнул и уставился на застывшего по стойке «смирно» слугу в богатой ливрее. Тот толкнул ничем не отличающуюся от остальных дверь. Я напрягся в ожидании вопля дворецкого, оповещающего о появлении гостя.

 

Глава 2. Высокие сферы

Представлять меня никто и не подумал. И многолюдного собрания тоже не оказалось. Если не брать в расчет нескольких слуг, за небольшим столиком с грудой монет сидели четверо. Двое мужчин и две женщины лениво перебрасывались в картишки. Я позволил себе только один взгляд и, сорвав с головы шапку, поклонился по-русски в пояс.

Не надо обладать особыми талантами в дедукции и зваться Шерлоком Холмсом, чтобы определить, что мужиковатая толстая баба со смуглым рябым лицом и есть всемилостивейшая государыня Анна Иоанновна. Тем более что меня без всяких околичностей заранее предупредили. Мои услуги по вакцинации ей явно поздноваты. Первая версия мимо.

Вот кто были остальные трое — достаточно интересный вопрос. От этого могло многое зависеть, да поразмышлять мне не дали.

— Удачно подъехали, — произнесла царица с приятной улыбкой. — Не идет карта, так развлечемся.

Симпатичная грудастая девка с блестящими золотыми волосами, глянувшая участливо, может оказаться Елизаветой. А может, какой фрейлиной. Во всяком случае, я не люблю фразы «хорошего человека должно быть много». А здесь все к месту, хоть парочка лишних килограммов имеется. Зато нос курносый, ямочки на пухлых щеках замечательные. Приятная во всех отношениях девица. За такой и приударить не грех.

— Кафтан у тебя неплох, — сказала между тем рябая баба добродушно, — видать, не бедствуешь.

— Под твоей властью живем, благоденствуя, — бормочу в некоторой растерянности, спиной чуя волчью ухмылку приведшего сюда дедушки. Уж коли начальник Тайной канцелярии заинтересовался, наверняка о доходах все выяснил, — ваше величество.

Всякого ожидал, но такого…

— Без докторского диплома людей взялся лечить, — наябедничал из-за моей спины дедуля с орденом. — Университета не кончал, одна Спасская школа, да и ту не гораздо посещает.

— То мы ведаем, Андрей Иванович, — согласилась царица величественно.

Эге, как бы не сам Ушаков, начальник Тайной канцелярии. Ну странно было бы, приведи меня на посиделки к императрице мелкий служащий. Одна награда на груди с небольшую тарелку. И почти наверняка брильянты с золотом. В теперешние времена дешевок от царской милости не подсовывали.

— К пользе российской старался, — говорю, судорожно пытаясь вспомнить основные тезисы двухсотстраничного конспекта по риторике. Это же хуже любого экзамена! Там пусть приблизительно представляешь, о чем пойдет речь и с кем имеешь дело. — Во всех обстоятельствах уменьшение смертности и увеличение количества подданных на пользу государства идет.

Царица задумчиво кивнула.

— Проявляя ревность к России и пытаясь рачительно увеличить ее силу, — радостно продолжаю, — а также оставить о себе длительную добрую память в потомках…

— Правда, что ли, себя заражал для проверки? — очень по-бабьи потребовала изумленно.

— Истинно так. Не мог я пытаться людей лечить без убежденности в отсутствии вреда. Не помощь то, а шарлатанство и шулерство выходят. Токмо в убеждении неминуемой пользы и без опасения причинить вред можно делать вакцинацию. Иначе никак. Посему на себе все сделал на глазах и доктора Бидлоо, и под евонным контролем.

Не сдаю я его. Все и так прекрасно знают о нашей совместной деятельности. И как над душой первоначально стоял. И что сегодня он требует от учеников мыть инструменты врачебные и кипятить, да и про руки не забывает. И ведь реально помогло! Смертность в госпитале в четыре раза меньше. Нельзя не заметить. Я уже подкатился с предложением написать совместную статью об антисептике и не был послан.

Правда, доктор от меня потребовал выяснить сначала разницу между асептикой и антисептикой, однако это уже мелочь и дело житейское. Вторая действительно удачная идея ко всеобщей пользе скоро оформится в статью и появится в «Ведомостях Академии наук» с приложением статистических данных и авторитетным мнением хорошо известного человека, а не мужика из поморов.

Честное слово, не жалко поделиться кусочком славы. Трезво оценивая собственные отрывочные школьные знания, совсем недурно людям реальную помощь и облегчение организовать. А то ведь сам видел, роженицы мрут как мухи от заразы, занесенной врачами. Не зря шарахаются и не к закончившим университеты, а к обычным бабкам-акушеркам норовят обратиться.

— Замечательный у нас народ, — сказала Анна Иоанновна с милой, меняющей ее лицо к лучшему улыбкой. — Каких людей производит. Нельзя оставить полезное начинание без внимания.

Я покосился на грудастую.

— Елизавета оспой болела, — отмахнулась государыня, правильно поняв.

Что любопытно, в голосе прозвучало сожаление. Видимо, она бы легко поменялась с красоткой своими излишне заметными следами на лице. У той прошло в легкой форме, и последствия не наблюдаются. Что опять же гробит мою вторую версию по поводу приглашения на корню.

— Зато моя племянница Елизавета-Екатерина-Христина, — явно подчеркнуто, чтобы отличить от сидящей здесь, — нет.

Есть! Лихорадочно соображая и продолжая стоять с полным вниманием на физиономии, обрадовался. Все же по профилю вызвали, как и рассчитывал.

А что я, собственно, знаю про данную девицу? Дочь мекленбургского герцога Карла-Леопольда и царевны Екатерины Ивановны, родной сестры нынешней царицы. Еще одно последствие петровской европейской политики. Несколько лет назад перебралась из Еермании в Россию. Ей лет пятнадцать сейчас. Возраст нормальный, вряд ли в плохом состоянии. Уж с питанием должно быть все в полном порядке.

— Я вижу ее своей наследницей…

Ого, а старшую Елизавету куда, и при ней не стесняясь?

— И желаю обеспечить будущность.

— Счастлив услужить государыне делом! — вскричал я, получив еле заметную паузу, рушась на колени. — Жизнь отдам за слово ласковое из ваших уст.

Не испортить бы все кривлянием. Только как себя правильно вести в подобной ситуации, информация отсутствует. Никто мне заранее советов не давал по поводу личного приема у царицы. Нет у меня таких продвинутых знакомых.

— Заслужишь — и награду получишь соответствующую, — закончила царица, милостиво позволяя поцеловать свою ручку.

До сего дня подобный опыт у меня отсутствовал. Пальчики у девушек разве в постели приходилось облизывать. А с дамами среднего возраста не пробовал. Попутно очень занимало, что же она имеет в виду. Если спросит, что отвечать и просить?

У меня вообще-то большие сомнения насчет ее щедрости. Помогших сохранить самодержавие не шибко осчастливила. Майоры гвардии получили от пятидесяти до ста душ, капитаны — по сорок, капитан-поручики — по тридцать, поручики — по двадцать пять, подпоручики и прапорщики — по двадцать.

И ведь не краснея просили люди с громкими фамилиями, подавая прошения: генерал-майор Алексей Шаховской, статский советник Василий Татищев и кавалергардский капрал Иван Пашков, сенатор Василий Новосильцев, Юсуповы, Никита Трубецкой, и многие другие офицеры и унтер-офицеры били челом о «дворах» из числа конфискованных имений Меншикова. Одни были бы счастливы получить хоть крохотную «деревнишку», другие просили даже о конкретных.

Такие вещи очень быстро становятся известны на Москве. Я тоже не прочь приподняться, но лучше бы золотом и не писать про «рабски припадая к стопам Вашего императорского величества…» в челобитных. Как-то у меня не согласуется все это с гордостью дворянской. Хотя гасконец в «Трех мушкетерах» брал запросто у кого попало. Наверное, я еще не вжился окончательно в представления из других веков.

— Девочка любит читать, — в голосе проскользнуло неподдельное чувство, — вы споетесь. Ты же умеешь. Вон как басню зарядил, — она хихикнула, — про лебедя, рака и щуку. Прям верховники наши.

— Каждый греб под себя, — пробурчал на немецком мужчина с неприятным взглядом. Такой зарежет и глазом не моргнет. Нешто Бирон?

И чего только люди не умудряются вычитывать в простеньких виршах. Еще и намеренно намеки ищут. Тот князь, а этот боярин, и интересы их не сходятся кардинально. Мораль же прямо на виду: «Когда в товарищах согласья нет…» Но занятно, данную басню я же в печать не пускал. Людям читал, но в качестве нотации. А пошло далеко и высоко. Какая скотина настучала?

— Для подданных гораздо полезнее, когда процветает все государство в целом, а не когда отдельные лица преуспевают, — подтверждаю вроде бы правильную царскую мысль.

Точно Бирон. Берет за руку, она тоже постоянно касается. Натурально голубки влюбленные. Видел я однажды очень похожее, но тем лет по семнадцать было. А эти же взрослые люди. На четвертый десяток перевалило. Забавно. Оказывается, есть в народных слухах увесистое зерно истины. Оберкамергер не зря недалече от государыни живет. Нет, я бы не смог ни за какие деньги. Страшная очень и старая. Я бы на такую и не посмотрел, разве на необитаемом острове. Мяса надолго бы хватило.

— А про волка подозрительно звучит, — высказался неожиданно мой проводник из пыточной канцелярии, припомнив про ягненка.

— А господин Ломоносов не прост, — сказал Бирон нехорошим тоном, с ударением на «господин». — Волк — про обладающего силой и пользующегося своим положением, но, если подумать, не ровен час, отыщется сила повыше и с ним поступят так же. Острая сказочка от высокого ума.

Я с опозданием испугался, что он мог принять басню на свой счет. Для не владеющего русским языком и вынужденного искать компромисса с вельможами, пока не утвердится окончательно, могло прозвучать намеком. Причем неизвестно, приятным ли. Смотря как перевели…

Второй раз влипаю на пустом месте. С баснями придется завязывать. А уж про Конька-Горбунка лучше спрятать навечно. Царя сварили в котле, царица вышла замуж за дурака. Тут совсем рукой подать до злоумышления на монархию и прочих заговоров с прорытием подземного хода в Кремль с целью подрыва.

— Поэт, — произнес еще один старикашка за столиком с отчетливым оттенком пренебрежения, — пусть придумает в честь государыни.

Ну я не я буду, если несет от него хуже выгребной ямы. Аристократия высшей пробы. Как остальные терпят?

— А действительно, — произнесла Анна Иоанновна, — давай, испытай счастливый случай.

— Удача — это такая огромная девка, — хмуро говорю, решив, что уже нечего терять. — Голова до неба, да подслеповатая. Иногда нагибается к мельтешащим у ног людишкам, подбирает одного и подносит на огромную высоту близко к очам, рассматривая. Приглядится и с возгласом «не тот!» швыряет вниз.

— Ну вот и проверим, — скалясь не хуже волка, сказал Бирон, перемешивая колоду карт. — Не пришло ли твое время падать. — И он произнес: — «И, взлетев под небеса, до вершин почета, с поворотом колеса плюхнулся в болото».

А вот с этим я хорошо знаком. Все те же ваганты. «Колесо фортуны». А он не глуп и где-то наверняка учился. Впрочем, мы не из одной альма-матер и ссылаться на подобное не выйдет.

— Какая? — потребовал фаворит, держа в руке карты.

— Дама червей, — без паузы сообщаю первую попавшуюся. Несложно догадаться, чего хочет. — Какой вот в этом смысл?

Он принялся раскладывать карты поочередно налево и направо. Все дружно уставились на стол. Как игра называется, я не в курсе, однако догадаться о смысле просто. Чистая проверка на фарт. Седьмая, восьмая, девятая ложатся картинкой вверх — и наконец слева падает загаданная дама. Бирон хмыкнул.

— А говоришь, не любимец Фортуны.

— Я не это пытался сказать. Муза недоступная девка, — наглея, возражаю. — Не приходит, когда зовешь. Сама решает, навестить или нет.

Очень тянуло сказать про снизошедшую до меня в пути, что чистая правда, вдруг всплыло от очередной ямы, заставившей внутренности поменяться местами и исполнить из «Чокнутых»: «И у черта, и у Бога на одном, видать, счету…»

Нет. Чересчур рисково. Можешь одно — будь любезен другое. А в моем репертуаре не содержится восхвалительных арий в честь коронованных особ. В детских и подростковых фильмах они редко попадаются. Правда, я однажды чуть не попал на оперу «Жизнь за царя», но именно чуть. В театры меня бабушка по одной ей известной причине не водила. Иди знай, может, и пригодилась бы ария Сусанина. Не мог не исполнить.

— И за словом в карман не лезешь, — одобрительно произнесла царица. — Но для меня постараешься?

И ведь как по-простецки общается, прямо с равным. Будь обычной барыней — без всякого насилия над собой назвал бы приятной женщиной.

— «Венец творенья, дивная Диана, — обреченно вытаскиваю заготовку. — В котором нет ни одного изъяна!»

Не может она не понимать, насколько лесть подобного рода глупа. Внешность достаточно неприглядна. С другой стороны, Диана — древнегреческая богиня охоты. Вдруг понравится и пронесет. Тредиаковский, считающийся знаменитым поэтом, отчебучил не лучше: «Земля при Анне везде плодовита будет!.. И всяк нужду избудет»…

— Браво! — неожиданно воскликнул на мою дешевую попытку Бирон.

Неужели понравилось?

Анна Иоанновна легко коснулась его плеча и ласково улыбнулась. Все же отношения ничуть не скрывают. Противный старикашка горячо закивал, одобряя. Есть же такие отвратные человеческие экземпляры: в момент меняют мысли согласно даже не приказам, а одному намеку начальства. Странно, не заранее. Иногда и до такого доходит. Вслух еще не прозвучало, а подчиненный выполнил. Только с таким ушлым типом лучше держать ухо востро. Подует ветер повыше не в ту сторону — и уверенного в поддержке начальника сдаст в момент.

— Сей рифмоплет в шуты не годится, — утвердительно сказал он, заставив похолодеть.

Знаю-знаю, приходилось слышать эти глупости про возможность говорить вышестоящим истину в лицо и не бояться, занимая место половичка под ногами у королей. Да не из той я породы, чтобы кувыркаться на публику и торчать рядом с троном, звеня бубенчиками. Подальше от начальства и поближе к кухне, говаривал мой родной папаша, имея в виду не одну пищу. Уж он точно умел себя поставить и наладить деловые отношения с чиновниками. Откаты, распил — и все довольны.

— Зато достоин полученной известности. Нельзя не замечать его успеха. И не скрывает новаторских причин успеха. Работу «О правилах российского стихотворства» на всеобщее обозрение отдал. Ямбы, хореи…

У меня появилось стойкое ощущение, что подобные глупости его меньше всего интересуют. Вот была бы у меня шапка, полная золотых червонцев, — мог бы и всерьез заинтересоваться. Очень похоже, он неглуп, однако плевать хотел на словесность, пока она про него фельетонов не сочиняет.

— Он заработал звание адъюнкта элоквенции? — глядя на любовника, переспросила Анна Иоанновна, точно напрашиваясь на одобрение.

Конечно, завсегда приятней числиться по медицинской части, однако я твердо усвоил две вещи. Во-первых, не пытайся изображать врача. Мои умения и знания совсем в другой плоскости лежат. А во-вторых, медицины в Академии наук нет в принципе. Я заранее интересовался. Три отделения: I — математика, астрономия с географией и навигацией, механика. II — физика, анатомия, химия, ботаника. III — красноречие (элоквенция, то есть филология, со словесными науками) и древности, история, право. Так что оптимальный вариант нарисовался неожиданно.

— А ты что думаешь? — потребовал уже у меня Бирон с подколкой.

Ну да, скажешь «мне положено» — обсмеет. А выскажешься отрицательно из скромности — так и в будущем нечего рассчитывать на приятные бонусы. Кушал я подобное раньше, в своем времени.

— Голландец Антони ван Левенгук, не знающий даже латыни, был принят в члены Лондонской академии наук за свое открытие микроорганизмов, невидимых человеческому глазу, — говорю неопределенно, но с заметным намеком.

— Открытия, идущие на пользу, уважаемы должны быть, — согласился он после длительной паузы.

— А нашему истинному русскому в Санкт-Петербургской академии наук самое место за достижения, — торжественно произносит Анна Иоанновна, дождавшись еле заметного кивка Бирона.

Положительно, в будущем со всеми делами, если, конечно, получу доступ, не к Диане ходить, а к фавориту. В Москве давно болтают: ни одно дело без него не двигается. Тут уж не сплетня, сам убедился.

— Быть по сему. Поздравляю тебя со званием, — сказала значительно.

Я вновь старательно облобызал подставленную руку. Если я правильно помню старательно зазубренную «Табель о рангах», соответствует VIII классу, т. е. коллежскому асессору. А по военной линии — майору. Кажется, одновременно с присвоением чина положено дворянство. Это я нехило скакнул. Из мужиков в господа в двадцать лет. И обращаться отныне ко мне положено «ваше высокоблагородие».

— Это сколько ему жалованье идет? — завистливо, но очень своевременно проскрипел вонючий старикашка.

— Триста шестьдесят рублев на год, счисляя в то число квартиру, дрова и свечи, — небрежно озвучил Ушаков.

Этому, видать, по должности положено все знать. А что, недурно. Не десять, как ученику.

— Заготовить о сем определение. Ну, за стол с нами, — показывая на карты, рассмеялась императрица, — пока рано садиться. Ступай. Тебя проводят в покои к племяннице.

Многократно кланяясь и пятясь, отступаю к двери. И ведь никто не хихикает и не показывает пальцами. Неужели такое поведение нормально? Учиться мне еще и учиться чужим правилам. Рефлексы Михайлы, столь часто выручавшие, во дворце не помогают. Нет у меня в подкорке правильного поведения и не может быть. Приходится играть на слух, импровизируя.

 

Глава 3. Непредвиденное знакомство

Опять я шел в сопровождении слуг по запутанным коридорам, даже не пытаясь запомнить дорогу. В наличии услужливых проводников есть немалая прелесть. Покажут, посветят, постучат и доложат. Остается лишь войти. Почтительно кланяюсь толстой бабе — матери царевны, о статусе женщины мне нашептал лакей еще за дверью, и прохожу мимо, не задерживаясь. Ноги у нее страшные, отечные, но это не по адресу. Водянку я не лечу и вообще она признак болезни, а не сама болезнь. Уж на таком уровне разбираюсь.

Парочка не то горничных, не то служанок тем более не интересны. Сейчас главное — наладить отношения с пациенткой. Она сидит на роскошной постели, с тревогой глядя на меня. Несчастный нескладный подросток, внезапно оказавшийся предметом внимания малознакомой тетки.

Хотя и достаточно высокая, но, видимо, я опять с датой лажанулся. Не может ей оказаться пятнадцать. Грудь даже не проклюнулась. Со спины запросто за мальчишку примешь. Волосы темные, глаза внимательные, личико овальное, с бледной кожей. На воздухе редко бывает или под зонтиком шествует, как принято у высокородных. Загорелость в среде аристократок не приветствуется.

— Меня прислала государыня, ваше высочество, — с подобающим глубоким поклоном говорю.

— Я знаю. Ты Михаил Ломоносов, специально заразивший себя оспой. — И в голосе ужас пополам с изумлением.

Ну хоть с визгом не шарахается — и то хлеб.

— Не совсем так, я вовсе не собирался болеть. Проверял правильность предположений о пользе вакцинации.

— Но ведь мог и ошибиться?

— Поэтому я не стал искать другого добровольца. Каждый отвечает перед Богом за свое деяние. Искать заместителя в таком деле… подло.

— Покажи! — требовательно сказала она.

Я молча скинул кафтан, стянул через голову рубаху. Мать встревоженно шевельнулась — наверное, этикет топчу сразу всеми копытами, не вытирая подков о коврик.

Девочка внимательно осмотрела руку и потрогала пальчиком шрамы.

— И у меня тоже так будет?

— Это гораздо лучше, чем то, что присутствует на лице всемилостивейшей государыни, — сказал я очень тихо в маленькое розовое ушко.

Надеюсь, она не возмутится вслух и меня не поволокут моментально в ближайший застенок пытать за оскорбление величия. Лучшего способа приободрить просто в голову не пришло. Она же хоть и маленькая, но особа женского пола. Не может не задумываться о подобных вещах.

Девочка несмело улыбнулась.

— На сегодняшний день через процедуру прошло шесть с половиной сотен человек, — сообщаю, натягивая вновь рубаху. — Ни один не умер.

Определенная доля лукавства в словах присутствует. Подавляющая часть моих клиентов перенесла вакцинацию достаточно легко. Но не все. К сожалению, нет. И все же умерших за моей спиной не имелось. А по статистике, упорно собираемой в течение года, каждый седьмой ребенок из заболевших оспой умирал.

— Быть уверенным в невозможности заразиться натуральной оспой можно исключительно после прохождения человеком полного цикла коровьей. Именно поэтому я настаиваю на изоляции до полного выздоровления, — и обернулся на мамашу. — Не входить, не выходить из покоев.

Она только руками всплеснула.

— Вы же можете найти парочку служанок, переболевших оспой? Ну вот и замечательно, — провозгласил, не дожидаясь ответа. — Конечно, у меня было бы не столь удобно, но я могу найти опытных девочек, неоднократно ухаживавших за больными.

— Мама?

— Да, да, деточка, — со слезами в дрожащем голосе пообещала мать. — Пусть присылает.

— Ну вот и замечательно, — бодро говорю. Самое время перевести все на деловую почву. Многих подобное отношение успокаивает. — Бумага тут имеется с чернилами? Я ведь не зря рассказываю о количестве, — продолжаю, обращаясь к девочке и игнорируя торчащих за спиной, — каждый мой пациент отвечает на несколько важных вопросов, и в дальнейшем я записываю все о течении процедуры. Итак, — получив затребованное, — Елизавета-Екатерина-Христина, сколько вам полных лет?

— Двенадцать, — влезла мамаша.

Я выразительно посмотрел на девочку.

— Двенадцать, — подтвердила та. Все-таки я в очередной раз с датами напутал. Почему-то не задерживаются в памяти, в отличие от разных фактов. — И зовите меня просто Лизой.

— Доченька! — возглас с явным неодобрением.

— Когда ко мне обращаются сразу с несколькими именами, всегда хочется обернуться и посмотреть, сколько нас.

Я рассмеялся. Она шутит, и это замечательно. Приходилось мне уже иметь дело с замыкающимися или орущими в ужасе. А эта ничего, нормально себя ведет. И спеси особой не заметно.

Дальше пошло проще. Стандартный вопросник мы одолели легко. Хоть у нее в дедушках числится слабоумный Иван, ничего такого не заметно. Наверное, не зря свистят про «много лет не рожала бабуля, и вдруг понеслось». Вслух это, безусловно, произносить не стоит. А в целом ничего страшного в простейших вещах, как то: прежние заболевания, характер питания, жалобы, наличие бессонницы или отсутствие запоров или поноса. Думаю, и врач нечто подобное обязан узнать до кровопускания. Хотя девочка слабенькая, вечно болячки цепляются, но вроде ничего опасного.

— Перо у вас какое, — сказала она с восхищением, когда я закончил свой труд. — Никогда не видела металлических.

— Есть один хороший мастер, — говорю, мысленно потирая руки. Вот это реклама так реклама! Глядишь, и царица увидит, а там найдется кому подражать. Аристократы люди не бедные, надо подсказать, чтобы цену взвинтили раза в три. — Может на заказ сделать. Моя простая, а есть изумительной красоты. Я оставлю на столе — пользуйтесь.

— Уже уходишь? — спрашивает с оттенком сожаления в голосе.

— Ну, сделать я сейчас ничего не могу, под рукой отсутствует нужное. Меня… хм… пригласили несколько неожиданно.

— Но это же ты написал те басни?

— Я, — пытаюсь рассмотреть обложку книги, на которую раньше не обращал внимания, лежащей у подушки.

Лиза у нас, оказывается, читательница. Интересно, там про очередную девицу и принца на белом коне? Хочется верить, не новомодный перевод с французского господином Тредиаковским «Езда на остров любви». Для меня это выглядело нудотой и юмором, но для восемнадцатого столетия ужасно прогрессивно. Эротика и все такое. Единственное, это нужно читать все же ребятишкам постарше. Хотя и я норовил в свое время залезть в запрещаемое и рассмотреть откровенные картинки.

— Расскажи что-нибудь! — потребовала с горящими глазами. Даже темперамент вдруг проявился. Между прочим, за ручку могла бы и «спасибо» сказать.

— Лизхен! — возмущенно вскричала мамаша. — Как ты можешь. — Дальше пошло откровенное кудахтанье.

— При условии, — демонстративно не замечая родительницы, говорю, — что станете слушаться, ваше высочество, и выполнять указания.

— Обещаю!

Что же ей подойдет? «Спят усталые игрушки» уже переросла. И кроме того, мне с ней общаться достаточно долго. Требуется нечто с продолжениями, и немалого объема. Сидеть рядом долго. «И на следующий вечер Шахерезада продолжила дозволенные речи».

Хм… только не «Алису». Сюжет для наркоманов и с английскими намеками. Все эти бармаглоты и королева с придурью звучат не вполне адекватно в русском дворце при наличии на троне правящей тетушки. Собственно, если по справедливости, то ее мамаша должна на троне сидеть. Тогда Лиза автоматически становится наследницей.

О! Король Матиуш Первый! То, что надо! Самолеты переделаем в драконов, а что я дословно не помню — пустяки, дело житейское. Лакуны заполним самостоятельно. Главное — сюжетную линию сохранить, а ее я неплохо помню. Сиротка, ищущий свой путь. Должно понравиться.

— Завтра начнем. Обещаю. А сейчас важно хорошо подготовиться к процедуре.

Уф, мысленно выдохнул, когда дверь за спиной захлопнулась. Кажется, все идет удачно, и про создание изолятора договорился. Какая ни есть клуша несостоявшаяся царица Екатерина, однако когда речь идет о конкретных вещах, все нормально соображает. Лучше было бы проделать это при больнице в моем флигеле, но невозможно получить все.

Очередной слуга появился моментально, будто ждал. Не удивлюсь, коли реально так и было. Поклон. «Вас ожидает карета», — и, освещая мне путь, ненавязчиво двинулся вперед. Жуть какая, сколько при дворце должно народу кормиться. Одних печек несчетное количество. А убирать все это!

У выхода меня поджидал все тот же «черный ворон» с кучером. Правда, сопровождающих в кирасах и с оружием осталось всего двое, и поручик отсутствует. Но тоже недурно. Я уж опасался, придется пехом нестись.

— А ты откуда взялся? — оторопев, спрашиваю выныривающего из темного угла Андрюху. Не успел сесть в карету, а он туточки.

— Да рази же можно без меня, — плачущим голосом сказал тот, — Михаил Васильевич. Куда же я без вас?

— Ты, отрок, не придуривайся, — твердо говорю. — Я сам так умею. Передо мной хвостом махать не требуется и елеем глаза замазывать тоже. Отвечать прямо, лаконично и по делу.

— Как прикажете, Михаил Васильевич.

Он распахнул дверцу и, дождавшись, пока поднимусь, нырнул следом. Щелкнул кнут, и мы тронулись.

— И?

— Ну узнал я про измайловцев, взял из конюшни кобылу и следом пошел. А когда выяснил, зачем покликали…

— Откуда?

— Слуги все знают, — с непрошибаемой уверенностью снисходительно объяснил. — Надо лишь с уважением подкатиться. Без гонора и крика.

Это я и так в курсе. Не в первый раз он справки наводит. Прежде — по просьбе, сейчас — сам решил.

— Тогда и стал поджидать.

— Ну а ежели бы не в покои царицыны с уважением, а в тюрьму, что бы сделал? Нетто на штурм пошел?

— Охрана тоже люди, — с усмешкой возражает. — Повернуться разно может. Побег устроить аль весточку передать. Пусть и просто питание приличное. Вы думаете, кормят там?

— Пошто я тебе?

— Вы, Михаил Васильевич, мой случай, — сказал Андрей очень серьезно после секундного молчания.

Здесь под случаем подразумевалась удача.

— Как встретил, так жизнь переменилась кардинально.

Как многие недоучившиеся, но свысока относящиеся к остальным, не понюхавшим наук и прикладываемым к ним розог, он обожал вставлять «умные» словечки в речь. Не самая худшая слабость.

— Бывает, фортуна пройдет рядом, а ты испугался пойти за ней. Я такой ошибки не совершу! В общем, вы мой, семейства тоже благодетель, и я для вас что угодно сделаю. Скажете — украду или убью, чтобы мне с места не сойти и печенки сгнили внутри, коли лжу произношу. — И он перекрестился.

Вот так? Что угодно?

— Ты, часом, в Меншиковы не метишь?

— Нет, тот плохо кончил. Занесся чересчур. А другие денщики Петра Великого — Бутурлин Александр Борисович, Василий Иванович Суворов, Ягужинский Павел Иванович — ничуть не хуже карьеру сделали. И главное, сидят сейчас крепко, не в опале пребывают. Большие должности занимают.

Мне стало смешно. Нет, я понимаю мечты, однако это нечто изумительное. Прилично жить, обеспечив себя, оставить о себе хорошую память, попасть в дворяне — это все нормально. Каждый не прочь подняться. Но такое!

— Ты за кого меня принимаешь? За Петра Великого? Я Михаил Ломоносов — помор из деревни Мишанинская на Курострове.

— А говорят, очень вы похожи на почившего императора Петра Алексеевича, — поблескивая в полутьме глазами, сказал Андрюха. — Внешне будто копия. И ведете себя иной раз как он. Наорете — да быстро отходите.

Я среагировал с заметной задержкой. Уж очень странная идейка. Потом рука сама потянулась и взяла пацана за горло. Давно со мной такого не случалось, мы с телом нормально сосуществуем и очень неплохо притерпелись друг к другу. Уже не промахиваюсь, не спотыкаюсь на бегу и не нуждаюсь в отвлечении, чтобы дрова рубить.

— Ты на что, гадский выкормыш, намекаешь? — прошипел в испуганное лицо. — Мать мою шлюхой величать вздумал? — При каждой фразе встряхивал не особо тяжелое тельце мальчишки не хуже терьера, ухватившего крысу.

И это тоже не я, подумал с оторопью. Полез наружу Михайло всерьез. С трудом разжал пальцы и швырнул его к стенке.

— Не мои слова, — держась за горло, прохрипел он. — Люди молвят.

— Какие люди? Впрочем, молчи, не говори. Пасть свою зашей толстыми нитками и не повторяй чушь. А буде вякнет при тебе кто — можешь сразу бить.

Я подумал уже трезво, выплеснувшаяся наружу ярость потихоньку ушла, и ум не туманился. Вариант реально неприятный. Не дай бог, пойдут всерьез разговоры. Надо пресечь сразу и резко болтовню. В моем окружении такое невозможно. Тут всерьез и до «Слово и дело» рукой подать. И доказывай потом, что не верблюд и тайного злоумышления не имел.

— Тебе который год?

— Шестнадцать скоро, — ответил с запинкой.

— Пора головой пользоваться и тем веществом, что внутри черепа находится, — в особенности. Не кушать в нее и не шляпу поверх носить. Думать! Пусть все так, разве это к лучшему?

— А разве нет?

— Думай! Царская кровь не водица. Кому нужон еще один претендент на трон мужского пола, да еще сомнительный? Кто за мной стоит, кто поддержит, кто испугается? Дойдут разговоры до доносчика — и всем нам на дыбе висеть. И не найдут ничего, так загонят в Сибирь аль еще дальше, дабы умов не смущал. А и отпустят потом, так шкура не казенная. Внял?

— Да, Михаил Васильевич, — покорно соглашается. — Больше не повторится.

— Вот и ладно, — вздыхаю с облегчением. — Хочешь при мне и дальше состоять — не лезь вперед батьки в пекло. Я решаю, что правильно!

— Да, Михаил Васильевич, теперь осознал. Можно меня выдрать за глупость.

Ну да. Россия вскорости погибнет, коли народец не драть. В аксиоме нет сомневающихся. И почему у меня чувство, что он соглашается, да идею про запас прячет? И не прогонишь: удобен и полезен.

— Только в остальном я ничуть не раскаиваюсь, — будто эхом мыслям, довел до меня Андрей. — Куда вы, туда и я. В лепешку разобьюсь, а исполню любое поручение.

Забавный вопрос: а что ему еще слуги поведали помимо рассказа об аудиенции? Про причину — обязательно. А происходящее внутри — шалишь: я прямиком к карете. Но это в принципе и не суть важно. Анна Иоанновна решает. Она приказала.

— А завтра кто больше предложит…

— Зря вы так, — укоризненно сказал он. — Пусть я не гений вроде вас в науках и словесности…

— Не льсти, не люблю.

— …Одно твердо знаю: единожды предавши, кто тебе поверит. Потому хозяин может быть исключительно один. Против пользы вашей никогда не пойду, честь моя хоть и невелика, но имеется. Преступить чрез нее — все одно как из рода людского низвергнуться.

Может, это ему на роду суждено было поэтом стать? Ишь, как витиевато выражается. А я все обломал, пустив по иной стезе… Теперь поздно. Все их семейство подобрал да за собой потащил. А теперь пообещал девчонок пристроить к царевне. Понравятся — останутся рядом. Там другие перспективы. И по деньгам, и по замужеству. В графья на манер родственников Екатерины Первой не попадут, но по происхождению ничуть не хуже Скавронских, Гендриковых и Симановских, вышедших из крестьян.

А я ведь об этом не подумал, рекомендуя в ближние служанки. Ему пеняю на отсутствие мозгов, а сам туда же. Без этой беседы и не допер бы. Не научился я еще по-настоящему дальше двухходовки думать. Все еще брезгаю дополнительно унижаться. Лишний раз поклониться и попросить спина не переломится. А не так я воспитан — меня, бывало, просили, сам — никогда.

Пора выбросить окончательно и бесповоротно прошлое. Возврата не будет, про миссию мне ничего не известно. Хватит надеяться на чужого дядю и спасителей, пора превращаться в аборигена.

А Андрюха молодец. Себя предложил и меня попутно повязал обещанием. Как бы не сообразительней гения Ломоносова оказался в итоге. Тем более что я-то в курсе, насколько фактически не титан мысли и практики.

 

Глава 4. Серьезная беседа

— А что ты пишешь?

— Ваше высочество уже обдумали сказку? — показательно удивляюсь. — И какие выводы сделали?

Это у нас такая игра. Я Лизе очередную главу, а наутро она засыпает несчастного сказочника градом вопросов. И не по тексту. Ничего непонятного в моем изложении он не содержит. Просто раньше с ней о подобных вещах и не пытались беседовать. В основном ее образование исчерпывалось грамматикой, арифметикой, началами географии с историей, немецким и французским языками, и на закуску танцы.

Считается, для девочки достаточно. Еще книжки. «Тристан и Изольда» — не худший вариант. Я-то считал, жанр женского любовного романа родился с появлением всеобщей грамотности. Оказывается, нет. Чисто ради интереса пролистал и понял — такого не потяну. Исключительно за большие деньги и с голодухи. В смысле, чтобы мне платили.

Проблема в том, что на троне сидит столь же дурно воспитанная тетушка. Самостоятельно Анна Иоанновна разве что подписываться умеет. В принципе не вредная и без особых заскоков женщина, судя по двум состоявшимся у меня с ней встречам. Вторая — с отчетом не так давно, при толпе придворных, уже не интимно.

Однако управлять государством она пытается на манер поместья. Встревает в мелочи, не замечая основного. Ну а про обращение с дворовыми девками — то дело нормальное. Бить по щекам, отправлять фрейлин лично стирать грязное белье или заставлять плясать себе на потеху — все же получше порки. Об этом мне исправно доносит Андрюха. Ему лучше знать.

К сожалению, в России много больше проблем и трудностей, чем в самом лучшем имении. Надо хоть слегка разбираться в финансах, а не издавать указы «с гневом», призывающие чиновников исполнять свой долг. Проку от них — как крокодилу от зонтика.

Недоимки по-прежнему не собирались, хотя здесь уж не вина государыни. Большинство долгов накопилось с бог знает каких времен. Ревизии подушные проводились несвоевременно, кто сбежал, кто помер, кто впал в нищету, а бюрократические колеса продолжали медленно и со скрипом крутиться. Чаще вхолостую, иногда перемалывая в кровавую труху невезучих.

— Так что?

— Проект для вашей тетушки.

Я надеюсь, она меня позовет на прощанье и получу шанс подсунуть лично в ручки. Вряд ли сразу подмахнет, но вдруг заинтересуется.

— О чем?

— Пока еще нет названия. Скорее всего, «О необходимости реформы российской гражданской грамматики».

Тут ударение именно на слове «гражданской». В Московской Руси вообще не было четких правил правописания (кроме немногих слов церковной традиции, но даже здесь были разночтения). Писцы корябали совершенно по-разному, на слух. Кто как хотел, тот так и рисовал.

С некоторых пор книги светского содержания выходят в виде собственноручно почерканном Петром Великим. Он исключил из алфавита «пси», «кси», «омегу», «ижицу» и другие буквы, изрядно облегчив мне вживание. Еще появились в текстах прописные (большие) и строчные (малые) буквы. Раньше писали все одинаково, и иной раз не разобрать, где слово или предложение заканчивается.

Встревать в дела церкви мне не по чину, но как минимум реформа грамматики один раз уже состоялась. Почему не попробовать вновь. Нельзя сказать, что сегодня все твердо знают грамматику. Многие продолжают писать как пожелают, употребляя даже в официальных указах «милостию не оставим», «с радостию своею… и без всеякаго». Оттого и меня за шиворот до сих пор не словили. Подумаешь, не так выразился. Главное — смысл доходчив.

Я, честно говоря, большинство школьных правил насчет «жи и ши пишутся через и», а также «уж замуж невтерпеж без мягкого знака» успел позабыть за отсутствием практики в Швейцарии, однако есть веши доступные и простые. Подогнать под себя алфавит, в первую очередь убрав буквы Ѣ (ять), (фита), (ижица) и («и десятеричное»), вместо них использовать привычные в будущем Е, Ф, И.

Самое важное — избавиться от твердого знака Ъ (ер) на конце слова.

Когда слова шли сплошным набором, он требовался для разделения. Сейчас, с появлением пробелов, абсолютное излишество и необходимо исключить. Кроме всего прочего, серьезная экономия бумаги для типографии. Я даже специально пересчитал на трех страницах и привел в тексте среднее количество с дополнением, сколько места (страниц) Ъ занимает в итоге.

— Книги должны быть доступны для чтения, не вызывать отторжения иностранными выражениями, путающими смысл, и не содержать ненужного.

Лиза фыркнула.

— А что есть ненужное? — потребовала, глядя с превосходством поймавшего на страшной ошибке.

— Например, — с укоризной говорю, употребляя логику взрослого, не любящего, когда его сбивают, — желание уклониться от ответа. Я про столь настойчиво требуемую сказку. Все честь по чести закончил, а в ответ?

— Это неправильная сказка, — сердито отрезала Лиза, подходя ко мне и усаживаясь напротив, с той стороны стола.

— А какая должна быть?

— Со счастливым концом.

Ну, ей подавай свадьбу под занавес. Девчонка. Немецкие сказки, не адаптированные в поздние времена для мягкой психики инфантильных детей, те еще ужастики. В прошлом явно иначе многие вещи воспринимаются. У швабов полный список всяческих извращений присутствует — от самых простых вроде каннибализма до изнасилования спящей красавицы женатым (!) королем.

— А здесь нет конца! — обвиняюще воскликнула.

Ну точно, пришлось слегка подредактировать. Необитаемого острова нет, я, честно говоря, и не помню толком, что там происходило, а выдумывать с ходу пороху не хватило. И так пришлось отсебятиной постоянно заниматься. Невозможно помнить три сотни страниц наизусть. Я же не компьютер. Стихи проще.

Я вообще не уверен, сколько там осталось от изначального. Общее направление сюжета, и не больше. Еще попытался показать разные точки зрения на события и внятно объяснить, что за дядя такой министр финансов, кто такая коррупция и зачем посылают шпионов. Жизнь как она есть.

По мне, две на свете книги, доходчиво рассказывающие детям о взрослых проблемах. Эта дает понятие о свободе выбора, об ответственности власти, о бремени долга и сознательном самопожертвовании. Вторая, «Незнайка на Луне», доходчиво излагает теорию и практику капитализма. Не для нынешнего века: не доросли пока.

Короче, вместо ареста и высылки Матиуша осуществил отбитие нападения с большими потерями и прощальное раздумье на тему построения нового государства. Прежнее, с детским парламентом, оказалось несостоятельным.

— Приходится самой обдумывать, разбираться, искать пути, — подпустив слегка иронии, соглашаюсь.

— О чем ты? Не так все! Сам постоянно пытаешься сделать, чтобы всем было хорошо, и вдруг на прощанье: «Никак!» Так не честно!

— Не выходит счастье для всех, — грустно говорю. — Я бы и сам не прочь такое придумать, но — никак.

— Почему?

— А чего общего у крестьянина и его хозяина? Один мечтает о свободе, второму нужны работники, и желательно помалкивающие. Как совместить и удовлетворить обоих? То, что кажется правильным одному, может показаться совершенно недопустимым другому. Всеобщее счастье невозможно хотя бы потому, что каждый человек понимает его по-своему.

— И что же делать? — потребовала Лиза после долгого молчания.

Есть в ней эта черта, все старается тщательно изучить. Я сначала думал — нерешительность и неуверенность в собственных суждениях, хочет предварительно получить авторитетное мнение… Не так. Она осторожна, но отнюдь не страдает слабостью характера. Просто всегда долго обдумывает слова и поступки, а со стороны кажется — не готова к действиям. Когда ей чего-то действительно хочется, не стесняется идти напролом или требовать ответа.

— Разум должен быть универсальным руководством: все следует делать, не поддаваясь влиянию сиюминутных эмоций. Свершенное в запале и ярости не ведет к добру.

— Это не ответ, — морщась, отрезала она.

— А иного я дать не смогу. Смотреть в лицо истине, пусть самой печальной и неприятной, не боясь признать собственных недостатков, — ключ к победе.

— А у тебя они есть? Недостатки.

— У всех имеются. Нет безгрешных людей на свете.

— И какие?

— Горячность в первую очередь. Иногда я в ярости не контролирую себя. Очень неприятно, когда все заканчивается.

— Да? — с любопытством переспрашивает.

Еще не хватает подробностями делиться. Или про моего колмогорского покойника ребенку поведать. Ей, быть может, и любопытно, да мне вспоминать кисло.

— Пытаюсь с этим бороться, обуздывая природную натуру.

— И как?

— С переменным успехом.

— А еще? — после паузы потребовала. — Чем нехорош?

— Ну, кто же сознается в проступках прилюдно? Чай не на исповеди!

— Таня, — говорит без задержки, — принеси господину Ломоносову чай.

Это она устраняет свидетеля, отсылая служанку. Сообразительная девочка. Только разбежался я каяться всерьез. Или за сумасшедшего примут, или на костер потащат. Кстати, нашли общий язык с моей протеже от семейства Акулины Ивановны. В ее возрасте надо иметь нормальную подружку, а не сидеть взаперти. Танька как раз подходящая по всем параметрам. Бойкая, умеет слушать, сама способна многое рассказать, и рангом заметно ниже. Никогда не заслонит и навечно на вторых ролях за спиной.

— Я ленивый, — говорю тихим шепотом, убедившись в уходе Таньки.

— Ты смеешься! — воскликнула Лиза с обидой.

— Честное слово, ваше высочество. Не умею, вернее, не так… Мне очень быстро надоедает однообразная работа. Понимаете, есть одна многообещающая идея об улучшении вакцины, но для ее реализации необходимо найти определенную дозу лекарства, способную на действия в строго определенное количество времени. И для этого требуются многие месяцы упорного труда с фиксацией каждого опыта. Мне не хватает усидчивости. И я сделал хитрый ход…

— Какой? — не выдержала она затянувшегося молчания.

— Поручил другому этим заниматься. Моему хорошему знакомому, обладающему безграничным терпением и готовому точно исполнять данные инструкции.

— Ага. — В голосе азарт.

Ей кажется, обнаружился философский камень. А ведь нормальная реакция любого разумного существа — переложить исполнение на нижестоящего. Отсюда и вечная бюрократия с бессмертным законом Паркинсона. Вот что делать при их полном отсутствии?

— Надо только очень тщательно изучать человека, прежде чем давать поручение. Не всем можно доверять. Порой тот, кому ты веришь, очень сильно может подвести. Поэтому за всякое порученное дело должен отвечать один, и только один, конкретный человек. Справился — я с удовольствием возьму его в долю.

— И не жаль? Денег. Он все равно обязан.

— Делать дело ради чистой наживы — неинтересно. Куда важнее оказаться быть полезным людям, и тогда в прибыли нет ничего дурного. А человек, зная, что с другим поделился, и сам стараться станет. И непременно расскажет потом о твоей щедрости или обманутых ожиданиях.

Реально это, конечно, не так просто. Чаще всего практически невыполнимо, но я же не грузчику и не нищему у церкви втираю. Рано или поздно она станет женой очередного принца с кучей подданных или даже императрицей Российской. Дай бог, западет что-нибудь из моих нотаций. Не самый худший вариант, коли помимо собственного комфорта и о жителях державы побеспокоится слегка.

— Бывают случаи, когда ты просто не разбираешься в чем-то срочно необходимом. Когда не знаешь, признавай, что не знаешь. Не пытайся обмануть: люди поймут и за спиной станут смеяться. Поменьше говорить, побольше слушать. Достойнее найти специалиста и спросить. А лучше — двух. И сравнить ответы.

Вернулась Таня и принесла поднос. Слегка неуверенно сделала положенное приседание, данную науку ей еще долго усваивать. Зато чашки расставлять и наливать чай умеет бесподобно. Все тянуло за язык поинтересоваться у нее потихоньку — не грызет ли сахар хозяйский втихомолку, но, думаю, вся прислуга не без греха.

О! Черт побери! Почему я опять торможу! Самоваров-то в Москве не видел ни разу. Когда же их производить стали? Можно еще одну идейку с пользой для себя лично внедрить. Мастера знакомые уже есть. А сама вещь элементарная. Сосуд с водой, топка внизу — угли или древесный уголь, что много проще, и жаровая труба насквозь для нагрева. Еще краник, и все из меди. Снаружи изображения красивые — это мы с Лехтоненом сообразим. Форма внутренняя достаточно сложная, но на то существуют Демид и Козьма.

Или что-то еще требуется? Никогда в руках не держал, помимо электрического. Там устройство все же не такое. Но к чему сложности? Красота, удобство в простоте и легком доступе к любой части агрегата. В России самовары в каждом доме имелись — это же какие бабки сшибить выйдет!

— Надо просто понимать: я такой, какой есть, и пытаться измениться к лучшему, а не бессмысленно ждать удачи. Она приходит к тем, кто над собой работает. От жизни не уклониться, и она продолжается даже тогда, когда кажется, все для тебя закончилось и выход отсутствует.

Тут очень в тему ложился анекдот про два направления съеденного, только не уверен, насколько он подходит для девочки ее возраста и воспитания. Так недолго и опошлить воспитательный процесс.

— Правителю все это гораздо труднее, — задумчиво сказала.

Ага! Все же не зря старался. Посыл она поймала.

— Не умеешь управлять собой — не потянешь и власть над многими, — заверил твердо. — Совершенства достичь невозможно и не нужно. Что бы ни сделал, всегда найдутся недовольные и обделенные.

А взгляд у нее тоскливый. Как бы не напугать окончательно. А то ведь мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, и старость не помогает, так и остаешься в подозрении, что кто-то что-то тебе недодал.

— Люди часто ругают правителя за жестокость и бессердечие, за невозможность дать им счастье. Человека на троне всегда судят предвзято. Потому что никто не может дать людям все, ими алчемое. Государство существует для наказания людей, отступивших от общих правил. И роль верховного властителя — в защите подданных от произвола. Распоряжения и законы совершенно бесполезны, если они не сопровождаются приведением их в исполнение, — пытаясь закруглиться, но никак не выходя из поучительного тона, заканчиваю неловко. Далеко мы ушли от Матиуша. — Тяжела шапка Мономаха, да рождение обязывает стране служить. Извините, если напугал невольно.

А вот теперь голова вскинута, подбородок выпячен, в глазах злость. Гордость в полном формате. Неудачно высказался.

— Завтра ведь последний день и все у меня нормально?

— Так, ваше высочество.

— Значит, можешь идти, — заявляет. — Награда воспоследует!

— Спасибо большое за общение и ласку, — ответно кланяясь, отвечаю. — Сохраню в сердце милость безграничную, ваше высочество.

 

Глава 5. Возвращение

Вокруг меня бегали, суетились, спрашивали мнения, заглядывая в глаза. Приятно, черт побери! Во дворце я был один из многих не сильно важных типов, временно используемых. У себя дома — самая большая шишка. Правда, настоящих личных хором с хозяйством так и нет, обретаюсь во флигеле госпиталя с разрешения начальства, сиречь лично доктора Бидлоо. Пока чумы в Москве не наблюдается, пользуемся. Выгнать в теории может в любой момент.

Тем не менее теперь не в углу у добрых знакомых сплю, а имею собственные апартаменты из одной комнаты.

Так, а это что за иностранные морды по мою душу заявились не ко времени?

— Вот, — без особой радости объясняет мой верный заместитель, — господин…

— Антонио Рибейро Санхец, — представляется тот нетерпеливо. Эдакий живчик лет под тридцать, со смуглым лицом и носом, на который с завистью покосится самый уважающий себя орел.

Испанец, что ли? Кого только не заносит на нашу благословенную землю. Правда, католики редко попадаются. В основном протестанты самых разных мастей.

— Иоганн Лесток, — барственно ставит меня в известность более старший с виду.

Безусловно, слышал данное имя, и недавно. Вообще-то все хорошие врачи наперечет, и где-то в разговоре с Бидлоо должно было мелькнуть. Он всех знает, а я не стесняюсь советоваться. Оно и полезно. Все-таки мы по-прежнему числимся филиалом госпиталя, и разборки с подчинением мне не нужны. Проще проявлять уважение. Он в мои дела не лезет, а ему все нужное и так покажу и расскажу.

— Михаил Васильевич Ломоносов, — не особо стараясь подражать безупречным манерам, снимаю шляпу и кланяюсь.

— Недавно прибыл в Московию, — говорит по-немецки Санхец, но с каким-то непонятным акцентом, — и назначен «физикусом» при медицинской канцелярии в Москве.

На слух человека двадцать первого века звучит дико, ну да я привычный. К той физике его должность отношения не имеет. Речь идет о физическом теле.

— В мои обязанности входит подготовка фельдшеров, повитух и аптекарских фармацевтов, однако слухи о вашей деятельности крайне заинтересовали. Особенно о замечательном уменьшении смертности от горячки среди рожениц при вашем методе.

— Я не врач, — честно отвечаю тоже по-немецки, — поэтому метод сей должен по справедливости именоваться по имени доктора Бидлоо, впервые применившего его на практике. А я что, всего лишь пристальный наблюдатель за природой и теоретик.

Лесток почти незаметно ухмыльнулся. И при том я уверен: постарался, чтобы я заметил. Типа от скромности не умрешь. Учиться мне еще и учиться такие вещи изображать. Сразу виден долгий опыт интриганства.

— Простите великодушно, — продолжаю, — я отсутствовал почти месяц…

— С ее высочеством все в порядке? — вклинивается Лесток.

— О да! Бодра, весела и здорова. Именно поэтому я смог вернуться к своим прежним обязанностям. — Он прищурился, явно обнаружив нечто глубинное в словах и моем поведении, чего абсолютно не вкладывал. — Поэтому вас проводит и все подробно расскажет мой друг и помощник Павел Федорыч Иванов.

Тот посмотрел на меня обреченно.

Не любил он подобных мероприятий, и обычно я ему старался не вешать на шею посетителей с докторскими дипломами. От их высокоучености и авторитета он частенько терялся. Чрезмерное уважение розгами вбили навечно.

— А у меня дела, заботы. — Я постарался улыбнуться пошире, на американский манер. — Часа через два разберусь с накопившимися делами — и к вашим услугам. Хорошо? Акулина Ивановна, — приказал, не дожидаясь подтверждения, — за мной!

Мы проследовали в так называемый кабинет. За неимением нужного количества комнат я отвел себе бывшую хозяйственную пристройку, где помимо тюфяка присутствовал стол с двумя табуретками, а все остальное место занимали сложенные стопками книги и всевозможные бумаги.

Книги требовались для образования, и с появлением наличности я принялся жадно приобретать, тщательно отбраковывая старые трактаты и отдавая предпочтение новым. С древними римлянами и греками я уже достаточно знаком и не испытывал потребности углубляться во взаимоотношения цезарей. На самом деле предпочел бы пусть выжимки, но последовательно излагающие хотя бы последние лет сто российской истории. Ничего подобного мне предложить не смогли даже продавцы в книжных лавках.

Вроде бы в монастырях и у богатых аристократов могли быть в наличии самые разные списки и летописи, помимо всем известного обхаянного в будущем Нестора, однако мне туда доступа пока не имелось. Купцы, с которыми я в основном дело имел по части вакцинации, даже при очень приличных доходах не заморачивались такими сложностями. Кроме всевозможных Житий святых у них надыбать ничего не удалось.

Интернета под рукой не имеется, а временами требовалась точная цитата или сослаться на нужное место. Да и некоторые вещи реально важны. Сложно назвать себя образованным человеком и спорить на равных, не представляя, кто такие Самуил Пуффендорф и Гуго Гроций, или не прочитав «Истинного способа укрепления городов» Вобана, а также «Земноводного круга краткого описания».

От иных писаний я весело смеялся, в других (юридических) тонул, настолько сложным и высокопарным языком изложены. И бесконечно конспектировал заинтересовавшие места, перемежая собственными записями из воспоминаний. Обходились книги в немалые суммы, отчего по-прежнему при достаточно солидных доходах мало чего имел в карманах. Приходило и тут же исчезало на самые разные потребности и покрытие очередного долга или выплату пашущим на меня людям жалованья.

Акулина Ивановна в моей личной табели о рангах проходила в должности заместителя по хозяйственной части. Андрюха не иначе пошел в нее. Пронырливостью и всезнайством. Как-то незаметно персонал разрастался, и всех положено кормить. А я еще пытался, и неплохо, чтобы были заинтересованы не уходить. Учишь, учишь иного, объясняешь, почему так, а не иначе, и для чего я требую чистоты, включая телесную, а он, скотина, раз — и запьет. Потом приползает весь в слезах и соплях и просится назад.

После второго случая я это дело отсек. Никаких санитаров или помощников дополнительно. Бабы все лучше сделают и клиенток с уважением обиходят. И иметь с ними дело приятнее и легче. Мужику без причины не перечат и высокую плату за труд ценят. Среди них тоже попадаются любящие заложить за воротник, но меня пока бог миловал.

— Вот, у меня все записано, — сказала она, примостившись на краешке стула и выкладывая на столешницу бумагу.

Садилась она в моем присутствии исключительно по прямому указанию. И это оказалось отнюдь не из большого уважения. Такое поведение чуть не с грудного возраста впитывалось, и каждый прекрасно знал, кто выше по положению и перед кем шапку ломать положено. Я бы точно влетел в первые же дни в неприятности, не работай у меня Михайловы рефлексы. Потом привык и усвоил этикет. Теперь уж и не различаю, когда подсознание срабатывает, а когда сам. Иногда, правда, как во дворце, приходится импровизировать.

— И вот. — Она полезла за пазуху и извлекла оттуда узелок.

— Акулина Ивановна! Вы не способны пришить карман?

— Так спокойнее, — ответила она знакомо. Не переучить уже. Так и будет прятать в дальнейшем.

Высыпала на стол кучу мелочи.

— Девять рублей четырнадцать копеек.

— Авдотья? — спросил чисто для проформы, изучая каракули, и получил кивок в подтверждение.

Женщина была неграмотной и приспособила для ведения бухгалтерии Татьяну. Теперь, когда я ее отобрал и сплавил в услужение царевне, пришлось среднюю сажать за писанину. Все же от Андрюхи польза в доме имелась — больше некому было девчонок учить. Со счетами Акулина Ивановна управлялась лихо, а с записями начинались проблемы.

Фактически совсем не так сложно. Две колонки. Слева расходы, справа поступления. В конце дня (месяца), в зависимости от оборота, подбивается итог, одно минусуется от другого — и дело в шляпе. Когда имеется парочка компаньонов или хозяин, крайне удобно для разбора. Чеков в восемнадцатом веке не выбивают, зато запись, у кого купила и за сколько, элементарно проверяется. Конечно, если не пучок морковки на базаре. Вот на таких мелочах умные люди как раз и набивают карманы. За медный грош редко всерьез попеняют, да покупка не одна и каждый день.

Заставлял я ее заниматься бухгалтерией не зря. Мой папаша, съевший огромную свору собак на всевозможных махинациях, когда я летом приезжал на месяц-другой в гости, искренне радовался и проявлял заботу в своем понимании. В частности, она означала попытки научить уму-разуму. Все эти монологи с поучениями не представляли интереса, но когда по пятому разу одно и то же талдычат, невольно кое-что откладывается. Оказалось, многое из сказанного им тогда имеет глубокий смысл. Нет, я не про сентенции из боевиков: «Держи друга рядом, а врага еще ближе». Таких глупостей он не произносил. Зато подробно излагал свое кредо про подчиненных. Ты можешь доверять им сколько угодно, тем не менее каждого необходимо время от времени проверять. И уж документацию они обязаны вести и предъявлять по первому требованию. Никаких «ты меня уважаешь» или «мы знакомы с детства». Деньги имеют неприятную особенность портить людей. И чем больше их проходит через руки, тем чаще они прилипают.

Воруют все и всегда, убежденно говорил папаша. Если нет, значит, боятся, но, увидев беспечность, не преминут запустить руку в хозяйский карман. В каком-то смысле даже полезно. Иметь крючок на человека и получить возможность надавить на него при определенных обстоятельствах — прекрасно. Поэтому на мелкие делишки можно иногда и закрыть глаза.

Другое дело, когда речь о серьезных кражах. Тут надо быть безжалостным, наказывать жестко, и даже жестоко, и не обращать внимания на причины, чтобы другим неповадно было. Болен ребенок? Приди и попроси. А лезть к чужому вредно.

Заместитель по хозчасти — это не просто так. Множество дел по покупке необходимых материалов, и еще у меня своя сыроварня появилась, опять с ней на паях. Двужильная и своего не упустит. Теперь понимаю, как на одних бабах в Отечественную деревня выжила, да еще и город накормила, пока мужики воевали.

— За портрет…

— Да?

— Ну, ежели как вы желаете, с рамкой золоченой и под стеклом, так просят два рубля и шестьдесят четыре копейки. Не решилась на такую трату. Разрешение надобно.

— Возьми, — показывая на мелочь на столе, разрешаю. — Только стекло действительно прозрачное и не искажает?

— За такие рубли он сам у меня прозрачный станет, — пообещала сердито.

Пельмени на продажу продолжает делать целая компания девчонок, пусть я теперь знаю, что существуют какие-то «ушки», отличающиеся только рубленым мясом внутри. Еще и коровник на ней, включая зараженных телят, откуда я беру материал для вакцинации. Она пашет не хуже папы Карло, а я владелец стада. Оба вполне довольны результатом. Мне потребовалось всего лишь дать деньги и указать направление, а все остальное она взяла на себя. От сена на корма до продажи излишков.

Еще и экспериментирует с моей наводки. Сыры — они же разные бывают. Можно солить, коптить, сдабривать специями. Тут важно не бояться получить неудачный продукт. Я прямо пообещал часть молока под новые сорта выделять и за ошибки не ругать сильно. На сегодня два новых вида с удовольствием берут. В перспективе еще два одобренных мной после снятия пробы. Девять рублей с копейками — это итог за месяц с наших совместных гешефтов. Фактически мое заведение самоокупается без платы за вакцинации. Совсем недурно.

— О! — сказал я обрадованно, обнаружив соответствующую запись, помимо обычных: стирка, жалованье, фураж, продукты, телят с коровами и куда пошли суммы за проданное молоко и молочные продукты. — Достала!

— У голландцкого гостя картупеля нашла, — поджав губы, ответила она.

Чуть не единственный раз, когда посмела возмутиться и принялась возражать с пылом. Откуда это суеверие про отраву от черта, я так и не добился. Типа если в Библии упоминание картошки отсутствует — так от дьявола, не иначе.

— На кухню пошли, — ощущая, как течет слюна, потребовал. — Заодно и мои банки откроем-посмотрим. Полгода прошло, даже свыше — пора.

Поварня у меня работала в лучшем виде. Не все клиентки предпочитали сидеть дома взаперти, многие переезжали во флигель. Здесь в обслуге люди переболевшие, а заодно и можно повидаться с соседкой, потрепаться о делах девичьих и послушать последние сплетни от моих санитарок. А раз такое дело, и кормить нужно. Кого под заказ, кого и без меню.

Естественно, попадались предпочитающие домашнее, но большинство прекрасно обходилось приготовленным на месте за отдельную невысокую плату. Попутно и обслуга со мной во главе себя не забывала. Ведь где варится на два десятка, еще полтора не особо напрягают.

Чуть ли не главным продуктом питания считался ржаной хлеб. Пшеничный редкость и малоупотребим. Ели мясо жареным и тушеным, мясные щи, суп, похлебку, яичницу на сале, молоко, масло, сметану, творог, простоквашу. В постные дни пироги с луком, грибами, морковью, иногда с рыбой, лепешки с ягодами и овощными начинками.

На самом деле питание самого простого человека достаточно сытно. Всевозможные блюда из крупы, репы, капусты, огурцов, рыбы свежей или соленой. Та частенько откровенно пованивала, и люди меня не понимали, когда отказывался. Нормально шла практически у всех. Я подозреваю, просто из-за неумения хранить привыкли.

Хуже постоянный чесночный и луковый запах. Как говорится, «лук от семи недуг». И употребляли его много и часто. Практически от всех изо рта несло. В первое время отвратно, потом привыкаешь. Я ко многому приспособился и перестал замечать. Даже иногда тараканов, считающихся признаком зажиточности, вшей непременных у знатных господ и блох с клопами.

Что толку от посещения бани, если ты после нее натягиваешь старые одежды, где в швах тебя с нетерпением дожидаются. Или твой знакомый при посещении стрясет в доме. А выводить их очень тяжело. Прожарка, устроенная по моим указаниям, портит вещи, и всяческими правдами и неправдами норовят ее избегать.

— Самый простой способ, — объяснял на манер артиста, проводя демонстрацию, — тщательно моешь кожуру, чтобы ни кусочка грязи. Внимательно смотришь. Если цвет зеленоватый, лучше не есть, горький на вкус. Но у нас хороший. — Я показываю всей гоп-компании, от поварят до выздоравливающих, набившейся в кухню в ожидании, когда я начну в очередной раз травиться без ущерба для жизни. Все изначально абсолютно уверены, что мне ничего не будет. Но вот им…

— Чистый картофель режем пополам поперек. А потом каждую половинку нарежьте на четыре — шесть частей. Все зависит от размера. Авдотья, а ну иди сюда.

Та подходит с непередаваемым выражением на личике: то ли радоваться привлечению к действию на публике — доверие и уважение, — то ли шугаться. А пойди че не так, с кого спрос?

— Теперь выкладываем на противень, поливаем жиром, — мне моментально сунули в руку горшок, — и в печь. На четверть часа.

М-да, с часами здесь напряженка. Право же, я не повар и не так часто этим занимался и в детстве. Но что может быть проще картошки? В любом виде и без особых изысков. Вкусно, сытно и никогда не надоедает. Главное — добавить маслица, соли и для особых гурманов — специи. Ну тут я уже пас. Какие и сколько — это по вкусу. Перец нормально, да в нынешние годы недешев. Перебьются.

— Пока не подрумянится, — поправляюсь. — Это называется «запеченная картошка». Теперь вареная. Гораздо проще. Вода кипит? Картошка помыта хорошо?

— Да, Михаил Васильевич, — пискнула девочка.

— Кладем тихонько в кастрюлю и оставляем вариться.

— До каких пор? — деловито потребовала внимательно наблюдающая за моими манипуляциями кухарка.

— Пока нож не будет легко входить. Ткни чуток сейчас. Ага, видела? Твердо. А в вареную без усилий войдет. Будет вам еще и жареная, а пока волоките мои сосуды.

Это очередной проект с дальним прицелом. Как обычно, вышло не очень. В мое время вообще и в нашем доме в частности прекрасно обходились без огорода и закатывания овощей на зиму. Уж что-что, а папаша при желании мог выписать и устриц из какой-нибудь Ниццы. А если они там по каким причинам не водятся — и с Тихого океана.

Честно сказать, он нас не особо баловал разносолами, оставшись верным вкусам своей пролетарской молодости. Селедочка, огурчики, картошечка. Конечно, мы посещали рестораны, изредка заказывали на дом, и я знаком с самыми разными кухнями. Но именно хорошо знакомый советскому человеку набор продуктов, ах да, еще салат оливье и котлеты, — это то, в чем трогательно сходились вкусы бабушки и папаши. И, естественно, к чему приучили меня вопреки стараниям муттер, выписавшей из самого города Парижу французского повара и заботящейся о правильном здоровом питании.

Суть в том, что я в очередной раз никогда не видел, не делал и представляю очень приблизительно технологический процесс консервирования. Зато прекрасно помню про длительность хранения. Несколько месяцев назад, когда дело вакцинации вошло в стабильное русло и превратилось в однообразную рутину, я на эту тему всерьез задумался. Зимой вечно не хватает овощей и фруктов. Летом, впрочем, тоже не особо хранятся за неимением холодильников. Консервы — очень даже подходящее направление.

Естественно, все, как обычно, оказалось непросто. Крышек герметичных из будущего пока не завезли. Жесть подходящая тоже в наличии отсутствия. Точнее, она имелась. В Германии, Австрии и Англии. Как ни удивительно, Москва находится в России, и здесь пока не научились делать подходящее для моих целей по цене и толщине. Выходил жутко тяжелый предмет, который вскрывать приходилось топором. Нож не брал. Я даже засомневался — жесть это или мне подсунули чистое железо. Ко всему еще банку запаивали свинцовым припоем, а я помню про отравление тяжелыми металлами древних римлян, пошедшее от свинцовых труб.

Отодвинул первоначальную многообещающую идею как не реализуемую на данном этапе и занялся стеклянными банками. Что, я не видел в магазинах банок и бутылок разных объемов и размеров? Нарисовать — плевое дело. А сделать — как раз нет. То есть по твоему капризу любой вид, но стекольных заводов в окрестностях Москвы я обнаружил целых три. Причем один из них находился в том самом Измайлове и работал на царское семейство, не беря заказов. И надо было видеть эти предприятия под гордым названием «завод»! Кустарные мастерские — вот для них самое лучшее наименование.

Короче, сделал Фома мне нужное. Он способен выдуть и изобразить из стекла хоть андроидный коллайдер, что бы это ни означало, нарисуй ты его и заплати. За такие деньги, что лучше бы не пытался.

А потом я еще два месяца занимался поиском правильной температуры при стерилизации (лопаются), длительности прогрева с содержимым внутри (опять лопаются). Сегодня полгода как последнюю партию закупорил. Пришло время окончательной проверки. Проделал дырку и понюхал. Кажись, нормально пахнет. Я, правда, не дегустатор. Сунул под нос первой попавшейся бабе, смотрит коровьими глазами и мычит.

— Шавку нашу сторожевую покличьте, — велю, — будем ее угощать. Ну чего стоите? Марш!

Теперь с места сорвались аж три. В глазах остальных разочарование. Не стану я жрать сразу мясное. Ну его. На то существуют другие подопытные животные.

— Акулина Ивановна, проследите.

Она молча вышла.

— Картошка уже спеклась, — говорю между тем, дирижируя кухаркой, — вынимаем, даем слегка остыть. Горячую в рот не суем. — Это скорее для проформы, никто и не рвется. — Теперь в одну руку соленый огурчик из бочки…

Огурцы, как и грибы, здесь жутко дешевы. Их при покупке считали чуть не возами. Зато соль для многих дорога. Поэтому и рассол не так распространен после пьянок, как мне прежде представлялось.

— …В другую картошку — и едим. Угощайтесь!

Количество зрителей неуловимым образом стремительно уменьшилось.

Из всех взяла одна кухарка. Она уже привыкла к моим пищевым выкрутасам и даже начала находить в них вкус. Все же не каждый может правильно сготовить и угодить.

— А ничего, — сказала с оттенком удивления, проглотив. — Скусно.

Авдотья, а за ней еще парочка девочек потянулись за угощением. Я с интересом ждал реплик. Жевали они — как я в свое время кальмара. С глубоким подозрением и сдерживая позыв на рвоту. Принуждать не собираюсь. Мне больше останется.

Хотя нет. Глупо съесть столь полезную жратву. Надо посадить хотя бы один мешок. Неизвестно откуда есть ощущение, что не обязательно целиком клубень, а можно и разрезать. Для контроля поделить огород на несколько частей и проверить. Я же и расстояние, на котором сажать положено, не представляю. Слишком близко не всегда полезно. А кто, собственно, запрещает купить еще мешок-другой?

Сзади хлопнула дверь.

— Ну как там собака?

— Не сдохла, — заверила Акулина Ивановна. — Еще просит — видать, понравилось.

— Вот и замечательно, — бодро отвечаю, — проверь, сварилась картошка?

— Ага, — потыкав в овощ тесаком, способным разрубить надвое вражеского солдата, соглашается кухарка.

Почему-то повара вечно пользуются такими большими. Я обходился всю жизнь гораздо меньшим острием. Правда, раньше редко сам готовил, и уж тем более не на ораву голодных ртов.

— Снимаем, выливаем воду, потом очищаем от кожуры — и хорошее блюдо, да еще и с подливкой, — показывая на банку, провозглашаю, имея в виду обычное пюре. У меня в качестве гарнира в банках большой набор продуктов содержится: мясо с подливкой, крепкий бульон, зеленый горошек, овощи нескольких видов. Проверять опытным путем возможность длительного хранения — так на совесть.

 

Глава 6. Доктор санхец

— Обязательно приеду, — провожая, заверил Лестока еще раз. — Счастлив получить приглашение и прочее.

Язык молол без участия мозгов, а я думал. Не зря мне его имя показалось знакомым. Личный врач и доверенный человек Елизаветы. Той, что дщерь Петрова. Заехал вроде случайно пригласить в гости. Некие люди вкупе с царевной веселой компашкой ставят спектакль и хотят услышать мое мнение о нем, а также о возможности поставить «Сказку о царе Салта-не». Окончание в «Ведомостях» еще не появилось, но у автора ведь спросить не проблема. Понравилось.

Зачем отказываться? Пусть репетируют. Связи — вещь исключительно полезная. Высокие покровители мне пригодятся. Да и известности как-никак добавится. Гости же придут на постановку у ее высочества цесаревны.

И все бы хорошо, но не понравился мне Лесток. Скользкий он какой-то, и дело не в шести проигранных мной за кратчайший срок рублях. Жалко, да не разорюсь. За руку не поймал, так что, может, и не шулер.

И все же первое впечатление редко обманывает. Кажется, не зря с ходу помнилось насчет интриганства. Смотрит, вынюхивает, намеки кидает. По большей части они до меня не доходят, и превращается наше общение в комедию вроде старой французской, когда музыканта принимают за убийцу.

Его в принципе не интересовала ни вакцинация, ни остальные дела, имеющие отношение к врачебной практике. Он привез приглашение и желал меня рассмотреть предварительно, до попадания ко двору Елизаветы. В какой-то момент уяснил, что в профессиональном плане не соперник, и заметно успокоился.

Вот Санхец не такой, подумал, с облегчением освободившись от незваного гостя и усаживаясь за стол. Этот натурально слушает с горящими глазами излагаемые теории о болезнетворных микробах и борьбе с ними. Аж Иванова замучил вопросами. Он сюда заявился не в картишки перекинуться. Мне жалко? Нет, конечно. Как минимум распространит полезное начинание по России. А излагать с каждым разом выходит все легче и глаже. В надцатый раз повторяю все формулировки наизусть.

— Нет-нет, спасибо, — поспешно он отказывается на мой жест в сторону кувшина с пивом. — Я начал изучать медицину под руководством моего дяди Диего Нуньеса в Лиссабоне.

То есть не испанец. Португалец. Одним миром мазаны, а из наших далей их внутренние свары пофиг. Зато ясно отношение к пиву. К вину приучен. Романские народы все с детства хлещут за милую душу. Пиво северней привычно, где виноград не вызревает. Чего нет, того нет. Оно дороже, и предпочитаю хорошую водочку.

— Затем продолжил в Саламанке и, уже получив врачебный диплом, практиковался в Лондоне, Париже, Генуе.

Ишь, как его носило, подумал благодушно. Закосеть с выпитой дозы не удалось, но настроение, и так неплохое, заметно улучшилось.

— Когда я впервые ознакомился с сочинениями Бургаава…

А это еще кто на мою голову? Смотрит многозначительно.

— Решил даже переехать в Лейден и до отъезда в Россию три года слушал его лекции. Вы не знаете о нем? — озаботился, не обнаружив реакции.

— Я все-таки не получил соответствующего образования. Каждого иностранца не обязан помнить. Да и вы, простите, не так давно о нем узнали. Лет пять назад, нет? Иначе бы еще в этой Саламанке выучили.

Он посмотрел на меня с недоумением. Наверное, я был излишне груб.

— Вы поможете достать его сочинения?

— Конечно! — обрадовался Санхец. — В моем багаже «Институции» и «Афоризмы о распознавании и лечении болезней», написанные им для учеников и составлявшие как бы объяснительный текст к его лекциям. Есть и «Наставления по медицине». Я пришлю вам для ознакомления.

— Большое спасибо, — отвечаю, несколько изумленный щедрой готовностью делиться. Обычно врачи не баловали меня своим расположением.

— Это поразительный человек! Он смог вывести медицину из схоластики и догматики, дав новое интереснейшее направление развития. Объяснял процессы жизнедеятельности организмов законами химии и механики. И в этом отношении часть ваших идей, безусловно, совпадает с его! Вы удивительно разносторонний человек, — оживленно продолжает. — Я никак не ожидал от русского…

— А мы все типа лаптем щи хлебаем, — это я произнес на русском, не имея понятия о точном переводе.

Он понял по тону недовольство.

— О! — вскричал столь же по-южному темпераментно. — Я вовсе не хотел вас обидеть! Понимаете, в последнее время в Европе издают достаточно много книг о России. Всем после вашего императора Петра стало вдруг интересно и важно знать о ней. Я перед отъездом прочитал несколько сочинений…

— А их, случаем, калякают не иностранцы, изгнанные со службы и мечтающие хоть задним числом пнуть обидчиков?

Пауза. Он задумался всерьез.

— С этой стороны я никогда не рассматривал, — сознался наконец. — Их писали самые разные люди, от путешественников до послов, но определенная правда в ваших словах присутствует. Любые свидетельства нужно рассматривать и с данной точки зрения.

Судя по поведению моего гостя, элементарная для моего прежнего времени мысль о критическом отношении к любым источникам здесь до сих пор не привилась. Я мимоходом совершил очередной прорыв в сознании отдельного представителя западной культуры. Хорошо хоть не переклинило.

— И все же, — опять после паузы, — вы только не обижайтесь, не все в них неправильно. Например, когда сидишь за столом с русским — даже образованным человеком, даже дворянином, — постоянно стойкое ощущение, что, если скажешь нечто показавшееся ему обидным, — он выхватит из-за голенища нож и тебя зарежет.

Я невольно заржал.

— Благодарю вас, — отдышавшись, говорю, — за эту замечательную минуту. Я непременно запомню, отложив на полочке рядом с цитатами древних римлян.

Он развел руками с неуверенной улыбкой.

— Рад, — говорю вслух, — что вы не токмо способны отрешиться от навязываемых обществом шаблонов и думать своей головой, но и не боитесь высказать собственное мнение, — и протягиваю руку.

Он торжественно пожал, поднявшись со стула.

— Почту за честь.

— Никому не нравится, когда о его родине говорят предубежденно и неприятно. Между собой мы можем критиковать порядки или ругаться на власти и неустройства, но, услышав от постороннего резкие слова, недолго и действительно добраться до его физиономии. Не думаю, что в вашей стране ведут себя иначе.

Санхец еще подумал и кивнул, соглашаясь.

— Просто вы, европейцы, считаете себя почему-то светочем всего. А мы не хуже. Другие, но не хуже. И как в любом народе, у нас бывают трусы и храбрецы, подлецы и альтруисты, жадные и щедрые, честные и вороватые. Не стоит пусть и правильные впечатления о контактах с отдельными личностями переносить сразу на весть народ. Мы люди с данной нам Богом свободой воли. И мне как раз проще всего об этом говорить. Я — помор.

У него на лице большими буквами проступило недоумение.

— Ну как вам объяснить, — пытаясь подобрать правильные слова, бормочу, — скажем, в Швейцарии… нет… кантоны неудачный пример. Ну вот в Испании есть баски, гасконцы и разные каталонцы. Они все говорят на испанском, молятся в католической церкви и для иностранцев скорее всего одинаковы. А внутри страны очень различаются. По поведению, воспитанию и даже языку. Так и в России народ русский отнюдь не един. Есть малорусы, великороссы, а есть такие вроде нас, поморов. Мы живем на окраине и столетиями общаемся и с Москвой, и с заграничными людьми. Нет среди поморов предубеждения против других народов, потому что встречаемся мы с ними регулярно. И с Европой, и с Киевом через столицу, и с Казанью. Мой отец водил корабль в Скандинавию неоднократно, и я на том карбасе присутствовал в качестве зуйка.

Собственно, не я, а тот прежний Михайло, но сейчас не особо важно. Главное — донести мысль, а попутно закинуть в отношении себя кой-какие мысли. Он при случае поделится со знакомыми, и дополнительный кирпичик в стенку выстраиваемой легенды удобно ляжет.

— Вроде юнги, — поясняю термин для большей доходчивости. — Насмотрелся на всякое разное. И как люди живут иначе, и как ведут себя, а без языков и не поторгуешь. Мы ходили с хлебом, досками, текстилем, крупой вокруг Кольского полуострова в Норвегию. Там обменивали товары на рыбу, в изобилии водящуюся в тех водах. Торговать выгодно. На каждый руль вложенный почти столько же прибытку. Но и риск немалый. Море бывает жестоко. И чтобы не обдурили, желательно знать язык. Не тот, на котором обычно объясняются, — «как твоя купом, давай фир пуд, как твоя нет купом, со, прощай».

Судя по выпученным глазам, он ничего не понял. И неудивительно. Часть слов норвежских, часть русских, попадаются и вовсе не известно откуда. Купцы еще не такое отчебучить могут. Я подозреваю, и лингва франка в Средиземноморье звучит подобным образом. Из разных языков вперемешку. Без привычки ни черта не разберешь. А моряки из любых государств прекрасно объясняются.

— «Если ты будешь покупать, то давай за четыре пуда, а если нет, то прощай», — перевожу на нормальный немецкий. — И стал я думать, пошто течения или северное сияние возникают. Да зачем людям разные языки и обычаи. Тятя отмахивался, для него ничего странного нет. Так Богом дано от начала. А мне мало было, я все думал и в книгах искал ответы. И как по звездам путь определяют — а для того математика важна чрезвычайно. Что обнаружил, а что и сам придумал. Верно аль нет, только практикой проверяется. Да понял я главное — поиск нового и есть смысл жизни. Ну а ежели попутно польза будет людям, мне приятно вдвойне.

А если еще хорошо заработать выйдет, так и втройне. Только излагать я этого не собираюсь. Если не глуп, сам поймет. Наука сама себя прокормить не сумеет. А внедрение нового — дело много тяжелее изобретения. Объяви завтра Анна Иоанновна указ о всеобщей вакцинации — так и бунт грянет. И ведь тебе же на пользу, но заставлять?..

— Я недостаточно самонадеян, — наливая себе для помощи в пересохшем от долгого монолога-лекции горле, — чтобы пытаться убеждать дипломированных специалистов, что болезнь вызывается крошечной тварью, едва различимой в микроскоп. Тем более что они частенько его даже издали не видели.

Врачи в моем нынешнем столетии упорно придерживались взглядов, высказанных еще Клавдием Галеном. Здоровье организма есть равновесие между четырьмя элементами: черной желчью и кровью, лимфой и желтой желчью. На сем фоне мои тезисы блистали неожиданностью и наглостью. Кто он — и кто я. Поэтому прямо в статье совершал поклон в сторону авторитетов медицинских кафедр, поясняя: не могут все заболевания происходить по указанной (микробы) причине.

Скажем, при подагре или грудной жабе — заболевании сердца (скорее всего, нескольких разных) — правильное питание облегчает положение, а значит, в создании внутреннего равновесия заложен некий смысл. В отдельных случаях. На пояснения в виде обмена веществ, кровообращения или холестерола, вызывающего закупорку сосудов, даже не пытался замахиваться.

Мои познания в медицине исключительно из общеобразовательных брошюр, читанных в очереди от скуки. Разница между венами и артериями за давностью и невнимательностью стерлась. Ну что толку, что я помню о существовании витаминов и их полезности? Выделить не сумею. А путем тыка англичане давно разобрались в необходимости давать цитрусовые экипажам кораблей. Не зря их зовут лимонниками. Квашеная капуста ничем не хуже.

Устал я от этих вечных проблем. Ну почему я не инженер… как его там… из «Таинственного острова». Тот на пустом месте умудрялся создавать любой предмет. Хочешь — кирпич сварганит, пожелаешь — и сталь выплавит. А мелочи всякие и вовсе не в счет. Плюнет, дунет — и будьте любезны. А я эти страницы пролистывал. Легко сказать «мы в будущем сильно умные». А что реально знаем? Как выглядит сенокосилка или сеялка, видеть приходилось? А плуг из скольких частей состоит?

Нет, чем дальше, тем меньше верю в неких личностей, засунувших меня сюда. Какой смысл смотреть, как я корячусь? Взяли бы мастера на все руки и воткнули напрямую в царя…

По-любому пора заканчивать. Чересчур разговорился.

— Не примите за обиду, — сказал, стараясь сделать извиняющуюся физиономию, — время уже позднее, а у меня куча дел.

Выглянул наружу и обнаружил спокойно беседующую компанию. Расторопный мне помощник попался. Привел. И беспокоить не стал. Когда натурально срочность имеется, чует за версту.

— Андрюха!

Он, не задерживаясь ни на секунду, подлетел и стал во фрунт.

— Слушаю, Михаил Васильевич.

И смотрит, стервец, на манер преданного пса. Неужели всерьез или прикалывается? Иногда страшно хочется дать по шее, чтобы вел себя нормально.

— Проводи-ка господина Санхеца до дому.

— Зачем? — удивляется тот, и я с запозданием осознал, что продолжаю говорить на немецком. — Я не настолько пьян, чтобы не найти дороги.

— К зиме в Москву собираются разнообразные подонки и воры со всей округи. В лесу не отсидишься — холодно. А потом и уходить не хотят. Чем поджидать с кистенем раз в неделю путника в глухом лесу, проще возле кабака в городе обирать. На улицах в темное время не всегда спокойно. А если честно — здорово шалят. С проводником, знающим местное наречие и все переулки, гораздо проще.

— Да-да, — согласно кивает. — Вы правы. Живя в стране, важно знать ее язык.

Э… вроде я такого не произносил.

— А вы заходите при случае, помогу с изучением. Всегда к вашим услугам! Андрюха, понял?

— Доктора в его хаус доставить.

— Бережно! — приказал со значением. — А вы, ребята, заходите.

— Вы это… — терзая в руках шапку, смущенно сказал Демид, когда я показал на койку, чтобы присаживались.

Что поделать, табуреток у меня всего две, и на одной они не поместятся. Предпочитаю смотреть свысока. Давно мечтаю завести лично для себя нормальный стул, но все руки не доходят.

— Чего это?

— Правда, что Андрюха сказал?

— Откуда я знаю, чего он брешет?

— Что вам пожаловано дворянство.

— Ах, это! Иногда не врет. Всемилостивейше признан достойным звания, герба, изображающего руку с оспенным нарывом за труды. И на оное дворянство дан диплом. Показать?

Он испуганно отшатнулся. М-да, кажется, я в очередной Раз серьезно впросак попал. Переход в другое сословие положено иначе отмечать. С помпой и праздником. А заодно и именовать их холопами сквозь зубы.

— Шляхтич я едва испеченный, а дела наши давние, — говорю, перестав искать выход. Как выйдет, так и выйдет. — Садитесь и докладывайте по совести.

Первым приземлился Демид, затем уж и Козьма, с запинкой. Братья походили друг на друга лишь с первого взгляда. Оба кряжистые, бородатые, под горшок стриженные. Я сначала их почти не различал. Ан нет, старший Козьма, а верховодит Демид. Что он приговорит, так тому и быть, хотя в работе именно Козьма решает.

Все шло как обычно. Ни шатко ни валко. Безопасная булавка расходилась бойко. Более того, чрезвычайно резво. Объяснив про разделение труда (здравствуй Адам Смит и лекции об экономике), я получил внимательных слушателей и заметный подъем производительности труда. Вместо десятка в день подсобники клепали сотни. И все же на ней серьезного капитала не сделаешь.

Мясорубка оказалась еще одним сомнительным проектом. Казалось бы, чего проще? Минимум деталей — и котлеты на выходе. Ага, так легко и просто исключительно в мечтах происходит. Сначала долго искали нужный металл. Потом мучились с обычным винтом. Резьбу сделать даже не пытались, соорудили запор на решетку.

Мало того, почему-то московские хозяйки считают, что в фарш легче легкого яд подсунуть. Кому надо, и так сподобится, без мясорубки. Пока что существует два работающих экземпляра. У меня на кухне, и действует исключительно под мои заказы. Второй, почти производственных размеров, крутит мясо под пельмени со всей возможной конспирацией. Узнают — перестанут брать.

Чем плоха вещь, ума не приложу. Кухарки предпочитают рубить мясо. Кроме предвзятости, причин не наблюдается.

— Опять, что ли, новая выдумка? — спросил Козьма.

Демид пихнул его локтем.

— А вот и ознакомитесь.

Косу-литовку придумали до меня и, видимо, литовцы, если исходить из названия. Вещь пока не очень распространенная, так что пусть не открыватель, однако покупают. Колючая проволока оказалась сплошным разочарованием. Стальную и достаточно широкую в сечении и длинную не производили даже в Англии. Только небольшие куски. А мягкая здесь не годилась. Вот и оставалось, исходя из булавочной конструкции, осваивать пряжки, застежки и прочее добро, на удивление пользующееся спросом.

Первое восхищение уже прошло, появились многочисленные подражатели, однако Россия большая, и закупки купцами продолжаются. Итого моя доля почти шестьдесят рублей за месяц. На этой почве братья меня всегда выслушивают внимательно. Худо-бедно через два раза на третий, а прибыток пошел ощутимый. И сейчас уставились на чертеж самовара с любопытством.

Попробуем. Хуже точно не будет. А для начала подарю царице раззолоченный. Или Бирону. Нет, обоим сразу, и неодинаковые. Удачная реклама — двигатель прогресса. Пусть попробуют не подражать, если Анне Иоанновне по душе придется кипяток в любое время. Не просто для нагревания воды, а чтобы держать ее постоянно горячей. Для зимы ничего лучше не придумать!

 

Глава 7. Елизавета петровна

Я не великий театрал. Четно говоря, и не помню, когда на представлении бывал. И посещал ли хоть раз. Детские утренники в расчет не берем. По телевизору постановки видел. Ну, понятно, со сцены, не в кино, мелких огрехов не убрать, звука не отгладить, но такое…

Это даже не областной театр, а студенческая самодеятельность. Играть актеры не умеют категорически. Все время неестественно форсируют эмоции и жесты. Для цирка бы сошло. Представление грустных клоунов.

Я покосился на соседей. Зрителей очень немного, почти все молоды, и я не особо выделяюсь. Но как смотрят! Можно подумать, на ярко освещенной площадке выступает воскресший Майкл Джексон собственной персоной. Положительно с критикой лучше не выступать.

Тем более что пиэса лично написана камер-фрейлиной двора Елизаветы Петровны и ее подругой Маврой Егоровной. Некрасивая, но веселая и приятная в общении девушка. Совершенно не хочется ее обижать. И ведь имеется собственный в штате стихотворец Егорка Столетов, музыкант и любовных романсов слагатель. Зачем же я понадобился?

Надо бы проверить наличие театров в Москве и что там ставят. Нет, даже пытаться не стану излагать сюжеты на бумаге. Боюсь, не поймут. Тут людям драму подавай, о прекрасной и беззащитной красавице, дочери короля Иерусалимского, оклеветанного злой матерью мужа и брошенной в пески умирать от солнца и жажды. Ой! А чем лучше «Салтан»? Не зря меня позвали. Как бы здесь не присутствовал очередной толстый намек на теперешние российские обстоятельства и отстранение Елизаветы Петровны.

Кажется, я опять умудрился по незнанию вляпаться в нечто подозрительное. Со сцены неслись высокопарные речи, почему-то на французском. Я не настолько хорошо с ним знаком, чтобы улавливать некие тонкости. Лучше бы на английском или немецком травили текст. Главное понятно — свекровь противная и подлая, типичный сериал. Рожденный в пустыне ребенок теряется в буре. Все плачут, заламывая руки. Ничего ужасного. Скоро обнаружатся какие-нибудь бедуины, бедные и страшно благородные.

Господибожемой, оказывается, это с таких давних пор тянется. Не Пушкин первый набрел на идею. Как бы не с каменного века выросло. И чего я сомневался тырить у него? Сам явно передрал. Правда, все же по-русски оформил. Это жирный плюс и моя искренняя благодарность. Правда, ему заплатили, и вроде как немало. А мне пока в основном обещают.

О! Так и Моисей из той же оперы. Мамаша подбросила в речку, а его фараонова дочь подобрала. Бессмертный сюжет.

Ну надо же! Не просто кочевники, а еще и красавец-вдовец с черными усами и при наличии недавно родившейся дочки. Сейчас организует поиски. Тут едва челюсть не вывихнул, пытаясь не показать. В зале хорошо протоплено, кресло уютное, происходящее навевает скуку, и тянет подремать. А ведь нельзя. Не поймут.

— Как тебе? — тихонько касается моей руки Елизавета.

— Мне нравится, — отвечаю, проглотив ехидные комментарии и получая в ответ кивок.

Опять напряженно смотрит за действием. Будто не ясно, чем закончится. Неправды и интриги злоумышленницы окажутся вытащенными на свет, жена вернется на трон, а от свекрови избавятся самым радикальным образом. Сын поженится с дочерью спасителя. Или это в продолжении?

И все с вычурными позами и не похожими на нормальную речь декламациями. Нет, правда, почему не на нормальном русском? Видать, за тем меня и пригласили. Как бы не самая первая история на родном языке, да вдобавок в стихах и очень в тему.

И ведь не наивные люди, прекрасно понимают ситуацию. Я наверняка много хуже в ней разбираюсь. Побуждения и психология ничуть от хорошо знакомых не отличаются. Больше вкусной еды, баб и имущества. А главное — власти. За нее многие душу продадут. Восемнадцатый век или двадцать первый — ничего не изменилось. Человек — он и в Африке человек. Он и дальше продолжит бегать без штанов, просто вместо ассагая воспользуется «калашом» для получения желаемого.

Нет, в политику я не хочу. Здесь хуже всего, и любой плавает в фекалиях. Честных политиков не бывает. Лучше уж бизнесом заниматься. Там кинут, так за деньги, а не звеня обещаниями. Честнее и не столь неожиданно. И ведь впрямую не скажешь. Портить отношения на пустом месте вредно в любом смысле. Лучше сослаться на занятость и доверить «Салтана» их усилиям. Как поставят, так и ладно.

Или, может, рассказать про теорию Станиславского? Дала. Много я про него знаю. Как раз парочка анекдотов типа Станиславский любил, держа во рту конфету, делать кислую физиономию и «не верю!». Объяснятель системы из меня тот еще выйдет. Не берись за дело, в котором ничего не смыслишь. Хотя… На безрыбье и рак рыба.

Не требуется быть великим режиссером и даже изучать его творчество, чтобы дойти до элементарных вещей: реализм более органичен и понятен зрителям. Надо вести себя и говорить естественно. Ага, попутно дав понять, насколько мне все это Не по душе. Мавра Егоровна умная, я уже понял, враз срубит отношение. И ведь не пройдет, не привыкли они к такому. Все равно что современную эстраду пенсионерам показывать. Не въезжают и морщатся.

Боже мой! Неужели конец!

Я бурно захлопал, вызвав недоуменные взгляды. У них не принято так выражать одобрение? Ну вон же, актеры кланяются. И ухмылочки странные. Рядом раздались хлопки, Елизавета поддержала мой порыв, и все дружно зааплодировали. Причем многие вместо сцены пялятся сюда.

До меня дошло быстрее, чем до жирафа. Только что, на глазах у всех, я продемонстрировал отвратительное мужицкое воспитание. Даже не так. Полное отсутствие и непонимание простейших правил и приличий. Посмел влезть до цесаревны. В другой компании уже волокли бы в пыточный застенок, выяснять — нет ли у меня некоего злого умысла с дальним прицелом. К счастью, здешний народец либерален до безобразия. Уважения, правда, эта выходка мне не добавит. Хотя, если честно, все к лучшему. Чего с мужика взять.

Елизавета молча похлопала по руке, улыбнувшись многообещающе. Видимо, не сердится. Поднялась с кресла, и я поспешно вскочил следом. Положено подать руку или еще как — вопрос крайне интересный. Кинофильмы в подобных вещах не подспорье.

— Пойдем прогуляемся.

К счастью, скачек устраивать или нестись на охоту Елизавета не собиралась. Действительно неторопливая прогулка, причем на удивление без сопровождающих, по земле, отданной ей в вотчину. Это я уже выяснил заранее. Как и про то, что имение не одно.

По придворному протоколу на всех церемониях Елизавета занимала весьма почетное третье место после императрицы и ее племянницы, то есть моей знакомой Лизы. В таком же порядке провозглашалось ее имя в церквах. Если Анна Иоанновна действительно намеревалась провозгласить дочку сестры наследницей, она вела себя достаточно странно.

Реально коллизия решалась простейшим образом — выдать замуж одну из Елизавет за иностранного принца и отправить от Москвы в дальние края.

При желании найти подходящую кандидатуру не проблема. Помимо несметного количества немецких, есть более или менее подходящие Георг Английский, инфант Мануэль Португальский, граф Мориц Саксонский, инфант Дон-Карлос Испанский, герцог Эрнст-Людвиг Брауншвейгский.

А если посмотреть на Восток и сплавить в персидский гарем, то вообще замечательно. К туркам нельзя: Россия с ними вечно воевала за Константинополь, и потомок Петра в чалме — лишний. А в Мадриде или Лондоне иметь родича с кровью Романовых и одновременно Бурбонов или Габсбургов в перспективе могло быть и полезным.

— Почему молчишь? — потребовала Елизавета внезапно.

— Один раз опростоволосился — не хочется окончательно пасть лицом в грязь в ваших глазах.

В каком-то смысле так и есть. Девушка очень красива. На пару лет меня старше, но это особой роли не играет. В нашем возрасте такие тонкости слаборазличимы. Самые мои лучшие девушки уже школу закончили, а кое-кто и в университете обретался. Определенный опыт имеется, и не надо бояться ни последствий, ни претензий.

А Елизавета очаровательна. Кожа белая, зубки без отбеливателей жемчужные и ровные, большие сине-зеленые глазищи, моментально затягивающие в себя. И снобизмом не страдает. Простая до безобразия. С обычными людьми уважительно калякает на улице. Я не про себя, а про жителей слободы. Что ни встречный, то знакомый, и она помнит о каждом подробности. Жена, дети, проблемы. Явно не на показ, действительно сама, суфлер отсутствует.

— Манеры предназначены для окружающих, а удовольствие для себя, — говорит она вполне серьезно.

— Я пока привыкаю. Неопытен в общении в столь высоком обществе.

— Значит, требуется искушенная наставница, — говорит определенно с намеком. — Но говорить ты умеешь. И пишешь недурно. Я раньше и не подозревала, что в нашей стране может появиться литература. — Она звонко рассмеялась. — Все Французы да французы.

Читая авторов, красиво пишущих, сам учишься красно говорить, — пытаюсь отделаться неопределенностью.

Не готов абсолютно обсуждать современную ей художественную литературу из города Парижа. Мы такого в школе и интернате не проходили. До сих пор я читал исключительно научные сочинения и работы. Мольер еще, кажется, не родился, и вообще проще творить многозначительное лицо, отделываясь общими фразами.

— Тогда поведай занятное, для меня, — хитро блестя глазами, потребовала.

Похоже, я перестарался с баснями и сказками. Скоро начнут требовать каждый день новое.

— Однажды встретились две женщины в таверне. Обе грязные и ободранные да голодные. И денег совсем немного нашли. На пару кусков хлеба да пустую похлебку. Хозяин таких посетительниц невзлюбил и отправил в дальний темный угол. Пусть побирушки там сидят и никого из гостей состоятельных не раздражают.

— Совсем плохо, бабушка? — спрашивает тихонько одна из них вторую.

— Какая я тебе старуха, — возмутилась та, — я всегда молода, и зовут меня Любовь.

Совершенно не помню, откуда взялось. Может, и не вычитал, а сам на ходу создаю, склеивая восточные притчи. И направление нужно придать очень определенное.

— Видно, врут легенды, — скривилась первая, — описывая твою красоту, но я не удивлена. По себе знаю, как способны люди изуродовать кого угодно.

Любовь отложила ложку и пристально посмотрела на собеседницу.

— А тебя как зовут? Где-то видела прежде.

— Счастьем кличут.

— Да, — после долгого молчания произнесла Любовь, — не удивительно, что не узнала. Ты тоже, знаешь, не лучшим образом смотришься.

— Люди, гады, — всхлипнула Счастье. — Как признают, норовят кусок оторвать, и ладно бы еще для себя, а то на продажу.

Они обнялись, утешая друг дружку, и, успокоившись, порешили никогда не расставаться. Вместе легче странствовать по бесконечным дорогам мира. Потому если уходит Любовь от человека, с ней и Счастье исчезает. Порознь они не встречаются.

— Ты грустный сказочник, — скривилась Елизавета, аж губы задрожали, и, схватив меня руками за голову, наклонила к себе, впиваясь жадным поцелуем. Губы у нее оказались сладкими и умелыми. — Идем! — отпустив, почти приказала.

Это продолжалось с поразившей меня изобретательностью достаточно долго. Солнце давно село, оставив комнату в темноте. Как-то не до зажигания свечей было, да и не требовались они в тот момент. Страсть была удовлетворена в полной мере, и сейчас ее красивое тело, плотно прижавшееся ко мне, уже не вызывало особого волнения.

Не сказать, что совсем не попадались с моего появления в Москве доступные женщины. Найти их столь же нетрудно, как и в любом городе в двадцать первом веке. Но у меня они вызывали стойкий ужас. Что не моются и обязательно вшами наградят — это как бы в порядке вещей. А вот подцепить гусарский насморк или что похуже совершенно не улыбается. Лечить здесь нормально не умеют, антибиотиков еще три столетия не появится, и страдать потом всю оставшуюся жизнь, глотая ртутные порошки? Спасибо, я лучше потерплю, используя энергию в творческих целях.

Есть, правда, напрашивающийся вариант, но я не настолько опаскудился, чтобы покупать девственниц на базаре. А с обычными горожанками опасно. Вляпаться в историю с разъяренными родителями (и ведь правы будут) тоже не рвался. К счастью для моих бурных гормонов, существовали и иные возможности. Среди клиенток женского пола частенько попадались замужние, с удовольствием наставляющие рога своим супругам. А на славу девки всегда были падки. Любой артист или певец без промедления порасскажет массу случаев. В своем роде я в последнее время стал тоже широко известен.

Ко всему я еще, прямо скажем, оторвал недурственную внешность. И на морду симпатичен, и крепок. Моей заслуги никакой, но, честно говоря, раньше смотрелся хуже. А сейчас прямо орел, и терять достоинства в ближайшее время не собираюсь.

Тут главное — не форсировать события и не трепаться, олная тайна. Нам огласка обоим не требовалась. Обычно все Достаточно быстро заканчивалось. Купчихи редко имели возможность гулять без сопровождения, и с этой стороны все чисто. Иные, кроме как к родственникам, за ворота дома годами ни ногой. А тут такой случай удачный подворачивается!

Ну прямо как сегодняшний. Дико бы смотрелось, вздумай отталкивать и рассуждать про моральный облик, лениво подумал, продолжая перебирать ее роскошные волосы и без особого интереса слушая очередную жалобу.

— Все время следит, — говорила Елизавета, подразумевая свою кузину и одновременно императрицу Анну Иоанновну, — вздохнуть невозможно, чтобы не узнала и выговора не сделала. Почему одеваешься не так, смотришь не эдак и амуры крутишь не с тем.

Так, мысленно напрягся. Можно было и догадаться, а не прыгать с разбегу в постель к царевне. Хорошо, скрытых камер пока не существует.

— Алешеньку Шубина сослала, морда рябая!

Это, видать, предыдущего любовника, без особой радости отмечаю. Опять я влип на пустом месте. Только-только начал нормально устраиваться — и на тебе. Завтра пригласят проехать в Сибирь навечно.

— Я даже стихи написала…

— А прочти. — Многозначительная пауза не могла быть нечем другим, как предложением попросить.

«Я не в своей мочи огонь удушить, сердцем болею, да чем пособить?» — напевно исполнила она.

— Искренне, — честно отмечаю. Страдания страданиями, а я уже здесь. Но ведь от души.

Она благодарно уткнулась в плечо.

— Танцев и маскарадов при дворе мало, вечно карточная игра по копеечке да забавы с шутами. Скучно! И всего тридцать тысяч рублей в год выдает на содержание! — завелась почти сразу вновь.

Ничего себе «всего»! А ведь есть еще личные имения, и с них тоже доход поступает.

— Проси, не проси — ни копейки больше.

Главное, чтобы в долг не попросила. При таких аппетитах я могу и штаны снять, а ей все одно будет мало.

— И как же мне жить?

Как и раньше, цинично подумал. Здесь бы замечательно подошел классический совет: «Не верь, не бойся, не проси», — но в данный момент он неуместен. Елизавета в моих афоризмах не нуждается. Поступать станет по-прежнему, и экономить не заставишь. Как там мне мимоходом Мавра призналась, веселье бьет ключом. К столу цесаревны ежедневно подается вдоволь спиртных напитков, так что в месяц выходило по 17 ведер водки, 26 ведер вина и 263 ведра пива — и это «ок-роме банкетов».

— Ни на что не надейся, лишь помни о Боге, — сказал вслух, переходя к поглаживанию прелестных выпуклостей и с удовлетворением отмечая положительную реакцию своего организма и ее тела. — Жизнь дается на время, а Господь навсегда. А потому провести дни надо так, чтобы не стало мучительно больно за бессмысленно упущенные минуты. А посему, — я повернулся и навалился сверху на женщину, подмяв, причем она оказалась совсем не прочь, обнимая, — не станем говорить о прошлом. Редкая красота ваша меня подобно магниту железо влечет.

 

Глава 8. Бухарский торговец

Татарская слобода в Замоскворечье не такой уж и маленький район. Фактически их несколько, давно слившихся и в достаточной степени отгородившихся от остальной Москвы. Нет, заборы и стены, разделяющие город, отсутствуют, но сам образ жизни настолько разнится, что не сливаются абсолютно. Это я еще по той жизни замечательно помню. С ассимиляцией У мусульман всегда не очень, и вечно держатся друг за друга, так и не выйдя из патриархального родового строя.

Живут здесь самые разные типы. Попадаются татары, таджики, узбеки, персы и вообще неизвестно кто. Для моих целей не особо и важно. Теперь я точно знаю, куда и зачем направляюсь, не то что в два первых раза. И ко всему помимо бдительного Андрюхи шествую в сопровождении специально присланного типа. Голова бритая, как бильярдный шар, усищи на манер буденновских, плечи широкие, руки сильные, и глаза вечно настороженно шарят по сторонам. Типичный разбойник, спустившийся с гор.

Причем внешность не кавказская и не азиатская. Всего пару фраз произнес, но говорит не хуже меня по-русски, без всяческих «вах» и «зарэжу». Только присутствует нечто в глубине черных глаз, отчего совершенно не хочется с ним ссориться. Я не великий физиономист, но убежден — убивать ему приходилось, и неоднократно.

— Ассалам алейкум, Ибрагим-джан, — провозглашаю прямо от входа в лавку, оставив на пороге сопровождение. Грабить меня внутри не станут. По крайней мере, в прямом смысле. Вот взять за товар все, полностью очистив карманы, — в обязательном порядке.

— Алейкум ассалам, Михайло, — ответно кланяется полненький мужчина при моем виде, расплываясь от счастья. Ну не иначе родного брата встретил после долгой разлуки. — Присаживайся, сейчас чаем угощу. — Он крикнул нечто непонятное в глубину лавки.

Вот у него акцент имелся, и достаточно заметный. К счастью, переводчик не требовался. С азиатскими наречиями у меня швах, а европейских он не знает. Зато, торгуя с Севером и живущими там, недурно наблатыкался на нашем языке и объяснялся практически свободно, лишь иногда вставляя отдельные слова из родной речи, когда не хватает запаса выразить нечто сложное.

Появилась молоденькая девочка с несколькими косичками, с чайником, чашками и блюдцами. Скромно опустив глазки, она расставила все на низеньком столике, налила куда положено и застыла рядом, в ожидании команды. Мешка, кстати, этого, полностью скрывающего фигуру и лицо, не имеется.

Это я тоже помню из прошлой реальности, оставшейся в будущем. Одежда и поведение мусульман очень зависят от обстановки и воспитания. Есть целые районы, куда лучше не соваться, и есть вполне нормальные и образованные, позволяющие себе щеголять в европейских тряпках. Причем нередко живут рядом.

За девушками своими, правда, следят бдительно обе категории. На практике убедился. Машка, то есть Мириам, шифровалась от своих не хуже разведчика. Причем в качестве жениха я не рассматривался даже теоретически. Гулять любила по-взрослому, особенно на чужие деньги, и бездна темперамента. Но стоило выйти за дверь — превращалась в примерную студентку, прилежно грызущую гранит науки. Строгую и недоступную.

Я уж задним числом догадался, кто кого на самом деле выбрал, вопреки моей попытке познакомиться, и по какой причине. С богатеньким молокососом вроде меня можно было верховодить во всех смыслах, не опасаясь осложнений. Сказала встретимся там — будь как штык, а то развернется и уйдет. Приказала снять квартирку и потребовала подарок — не вздумай отказываться.

А я разве был против? Она многому научила по части так называемого слабого пола. Никакие книги или объяснения опытных людей не дадут столько, сколько личный опыт. И я ей очень благодарен за все, пусть и трижды использовала.

— Понравилась? — хмыкнул Ибрагим на мой взгляд. — Хочешь, подарю?

— Не выросла еще, даже груди нет. Я таких не люблю.

Не хватает еще записаться в педофилы. Не то чтобы кого волновало в данном времени, даже небезызвестной царевне Будур, приятельнице Аладдина, в оригинальном варианте сказки двенадцать лет, и никто до двадцатого века не удивлялся. И все же через некоторые старые понятия я переступать не хочу. Именно не хочу, а не не могу.

— Почему? — Он действительно удивился, а не притворяется. — Взрослая совсем. Таких у нас замуж берут. Да и у вас иногда.

— Дома у меня пока нет, — говорю со смешком, — не в конуре же селить. У женщины должны иметься все условия, иначе не похвастаешься перед друзьями.

— Правильная мысль, — соглашается, делая жест, на который несостоявшийся подарок понятливо растворилась в глубине лавки. Похоже, он сообразил, что это чистая отговорка, но зачем ставить в неловкое положение покупателя. — Красота для того и существует, чтобы гордиться ею и любоваться. С ней обращаются бережно.

Мы попили чай из красиво раскрашенных пиал, обмениваясь стандартными вопросами о здоровье родственников, благополучии вообще и впечатлениями о Москве и погоде. Как правильно проводят чайную церемонию в Японии, не представляю, да и не собираюсь выяснять. В России проще.

— Долго же ждать пришлось, — говорю, решив, что достаточно соблюдал вежливость.

— Путь долог и тяжел. Караван вышел из Бухары в мае месяце, а русские границы пересекли в октябре. Из Астрахани еще месяц. Ничего не поделаешь, — разводит руками. — Расстояния, грабители, жадные государственные люди. Нам ведь в Сибирь положено отправляться, а не в Москву. — И он хитро прищуривается.

— Только не говори про ужасное подорожание товара, случившееся за время перехода!

— Какая удачная мысль пришла в очередной раз в столь мудрую голову! — вскричал он, крайне довольный.

— Но-но! Мы договаривались!

— Не зря так много и уважительно говорят в Москве о Михаиле Ломоносове! — вскричал он, вздымая руки к небу. — Сколь высок его ум и изумительны творения!

Кажется, нашелся некто, норовящий переплюнуть меня в кривлянии. Натурально издевается. Или у них в Азии так принято превозносить достоинства покупателя в надежде его размягчить?

— И не надейся, аллах свидетель, больше не заплачу, чем сговаривались.

Когда я искал подходящего человека, на осторожные расспросы все дружно показывали на Ибрагима. То есть были и другие купцы, кое-кто мог, постаравшись, достать и луну с неба, на манер кузнеца Вакулы, однако лишь один был достаточно честен и всегда выполнял договор. У каждого случаются форс-мажорные обстоятельства, но он еще никого за двадцать лет не кинул. И не по доброте душевной. Долго и упорно создавал целую сеть своих лавок в нескольких странах и дорожил репутацией.

Хива и Бухара не очень-то торговали с Россией. Далеко и неудобно. Максимально — приграничный обмен. А вот он умудрился создать целую корпорацию. От Ферганы до Казани и Москвы ходили караваны с товарами семьи и компаньонов Ибрагима. Лично уже давно их не водил, переложив проблемы на плечи многочисленных детей и зятьев. Сам сидел на самом верху и наблюдал за процессом. Совсем не простое дело при полном отсутствии нормальной связи, нескольких границах и множестве опасностей. Иногда приходилось совершать и путешествия, решая накопившиеся проблемы.

— Аллах? — спрашивает изумленно.

— Это всего лишь одно из имен Бога. «Тот, кому поклоняются», или «достойный поклонения».

Пусть мы и беседовали с Мириам исключительно на немецком, но кое-что она все же рассказывала. Например, как-то сослалась на хадис пророка Мухаммеда: «Стремление к знанию есть обязанность каждого мусульманина и мусульманки». Отнести его можно не только к занятиям в университете. Конечно, если не выдумала высказывание прямо в постели. Я потом посмотрел в Интернете, а там хадисов этих, сиречь высказываний Мухаммеда, десятки тысяч, и сами верующие не могут договориться, какие истинны, а какие нет.

— Шляхтичу не льстит быть скаредным, — переходя на деловой тон, провозглашает мой собеседник.

— Это у кого именьице имеется, любезный Ибрагим, а мне как-то позабыли вручить. — А сам отмечаю, насколько хорошо у него поставлена информация. По радио сообщения о моем возвышении не передавали. За полным отсутствием приемников с передатчиками. — Лишь трудами праведными и спасаюсь от нищеты, — делая постную рожу, ответно восклицаю со слезой.

— Из тебя мог бы получиться неплохой купец, — одобрительно кивает.

— Ты ошибаешься, характер неподходящий. Деньги важны, да. Никто отрицать не станет, но доставаться они могут по-разному. Я не ставлю цели получить миллион рублей. Ведь тогда всю жизнь придется копить его, и он станет моим хозяином, а не я его. Мысли мои будут заполнены золотом, и я стану бояться его потерять. Право быть самим собой и ни от кого не зависеть — вот высшая цель в жизни. Заниматься чем нравится и не бояться потерять вложения гораздо приятнее.

— Это, к сожалению, недостижимый идеал.

— Вот и прекрасно! Мечты не должны сбываться, а то осмотришься по сторонам — и дальнейший смысл жить отсутствует. К мечтам надо стремиться и всегда не достигать их чуть-чуть. Тогда ты будешь если не счастлив, то доволен.

— Ты действительно мудр, — сказал Ибрагим, задумчиво поглаживая бороду и внимательно глядя.

И самое приятное, что это мои личные, а не в очередной раз заимствованные мысли. Останься я в прежнем качестве, а не угоди сюда — продолжал бы прожигать папашины капиталы, нимало не задумываясь о серьезном.

— Будто стар годами, вопреки внешности.

А сейчас неприятно прозвучало. Он наверняка хотел комплимент сделать, на Востоке возраст достаточная причина для уважения, да слишком близко к реальности выстрел вышел. Ну попробую ответно изобразить красивую мину.

— Многое из моих достижений — от прежде живших великих. Я беру их работы и пытаюсь развить. В силу своего разума. Того же Авиценну, Омара Хайяма или Улугбека, создавшего лучшие на тот момент астрономические таблицы.

— Его звали Мухаммед Тарагай ибн Шахрух ибн Тимур Улугбек Гураган.

— Ну извини, ваши имена столь же трудны для европейцев, как наши для вас.

— Русские славятся любовью к переиначиванию имен. Я уже давно не удивляюсь, когда Авраама Иванычем кличут.

— У нас говорят: хоть горшком называй, только в печь не отправляй.

— И все же, без лицемерия и глупой лести, — произнес Ибрагим очень серьезно, — я восхищаюсь твоими успехами. Не услышать о них невозможно.

— Успех — это талант плюс работоспособность и дополнительно удача. Вот она пока меня не оставила, но Бог дает Бог берет, вот и весь тебе сказ.

— Кто битым жизнью был, тот большего добьется.

А это, часом, не Омар Хайям? Он проверку решил устроить? Ха, да, может, сейчас просто перевода не существует. Или то вообще не его стихи. Косили под известного, подражая.

— «Кто умирал, тот знает, что живет», — отвечаю очень подходящими строчками из хорошо известного.

— Не хочешь осмотреть товары? Есть шелк, китайский фарфор, чай и многое другое.

— Боюсь, мне не потянуть после заказанного, — намекающе говорю. Пора бы завязывать с церемониями и приятными улыбками.

— Сейчас.

Он легко поднялся с низенького стульчика и бодро направился к прилавку. Я с облегчением вытянул ноги. Хорошо еще не предлагают сесть, поджав под себя. И так затекли. Хозяин вернулся и выложил на стол увесистый пакет.

— Зачем тебе столько? — глядя, как разворачиваю множество оберток и изучаю содержимое, спрашивает. — Русские не употребляют, предпочитают алкоголь, — еле заметно морщится.

Вполне понимаю, пророк запретил мусульманам водочку пить, как и пиво с вином. Хотя при желании легко обойти любые запреты. Как-то там в Коране, по словам Мириам, неопределенно сказано. «Будь проклята первая капля вина». Легко делается вывод про разрешение на водку или шнапс. Она с удовольствием прикладывалась…

Вроде то, что нужно, ничем не отличается от прошлогоднего образца. Просто тогда я получил совсем немного. Не на продажу купчина вез — так, побаловаться по праздникам, и, не особо страдая, продал удачно подвернувшемуся покупателю. А вот мое возвращение и просьба привезти несколько килограммов всерьез обескуражили. Такого он не ожидал.

— Как ни странно, лечить людей, — взвешивая на предусмотрительно принесенных хозяином весах, отвечаю.

Раз уж выяснил, кто я и чем занимаюсь, ничего странного. Мелкие тонкости уже другое дело. В принципе я не вру, просто недоговариваю слегка.

— Он успокаивает, и когда врач копается в ране, пациент не чувствует боли.

— Курение опиума опасно, если употреблять длительное время. Привычка приводит к… — Он задумался, не находя слов, и продолжил не сразу: — Человек со временем превращается в животное. Он готов на все ради новой трубки. Способен обокрасть родную мать или брата. Даже убить родных за последнюю монету.

— Спасибо, — искренне говорю, — за предупреждение. Я буду осторожен.

Не ожидал подобного поведения. Все же торговец по идее должен норовить продать побольше и подороже. А последствия — не его дело. Не гонялся же за мной, пытаясь всучить. Сам пришел и очень конкретно спросил.

— Любое лекарство суть яд и отрава, а бывает, становится снадобьем. Главное — правильная доза, — и выкладываю на стол тяжелый мешочек. Прикинул мысленно и извлек из кармана еще десяток серебряных рублей. Он привез больше, чем я рассчитывал изначально. — А понадобится еще — доставишь по той же цене?

— Один верблюд везет восемнадцать пудов груза, — меланхолически поведал Ибрагим новую информацию, — сколько тебе понадобится, столько и доставлю. Но учитывай, его получают из мака, надрезая головки, после опадения лепестков. Тяжелый сезонный труд, и все нужно проделать достаточно скоро. Никто не может держать такое количество людей весь год, а значит, разбивать большие плантации не имеет смысла. Или заранее договариваться под устойчивого постоянного покупателя. А ты и сам пока не очень понимаешь, сколько нужно. Я прав?

— Да.

— Ну и охрана. Столь дорогой и компактный груз всегда привлекает хищников. Так что цена возрастет, буде вес много выше. Увы, увы.

Ну обычная история. Про законы рынка, когда с увеличением количества автоматически падает себестоимость, в восемнадцатом веке никто не слышал. Маркс здесь не в ходу, как и конвейерное производство.

— И на сколько больше?

— Не могу точно ответить.

— Тогда на будущий год обсудим. Торопливость хороша при ловле блох, а не в делах, оплачиваемых полновесным серебром.

— Это правильно, и сказано недурно. Вы вечно торопитесь.

— У нас не принято сидеть на берегу, дожидаясь, пока мимо проплывет труп врага.

Он вежливо улыбнулся. Кажется, китайцы еще не придумали поговорку.

— Говорят, в Турции опиум тоже есть, через Крым достать проще.

Глянул остро. Уверен, эти махинации просчитал без моих подсказок. Не зря я товар внимательно осматривал. Мог и подсунуть качеством похуже. Попутно пусть знает: он на свете не один, и есть иные возможности. Не стоит вздувать цену.

— У меня, кстати, есть для тебя подарок, — говорю. — Не знаю, правда, насколько понравится. Андрюха! Тащи сюда!

Дождался, пока прислонит к столику, картинным движением сдернул тряпку. Ибрагим замер, изучая портрет. Наклонился вперед, погладил рамку. Он явно не знал, как реагировать, выбитый из колеи. Я постарался во всю меру возможностей. Не только оформление, еще и самого удачно изобразить. Не меньше трех набросков порвал и выкинул. Редко так изощряюсь. Обычно раз-два — и закончил. Поскольку не Рембрандт и даже не Левитан, на бессмертие своих творений не рассчитываю. Но эту не зря под стекло убрал. Неплохо вышло.

— Керим! — позвал негромко, и бритоголовый появился мгновенно. — Посмотри, похож?

Это знакомо. Со стороны себя редко кто видит, а в зеркале мы чаще всего строим суровую мину. Мало кто себя узнает на картинах сразу.

Керим что-то пробурчал невнятное на незнакомом наречии.

— Похож! Почему не понравится? — почти обиженно спросил Ибрагим у меня.

— Ну вам вроде не положено человеческие изображения держать в доме.

— А я выставлять не стану, — гыгыкнул купец. — Ай, угодил! Чего хочешь проси взамен!

— Да не надо мне ничего. Ты ко мне по-доброму — я к тебе тоже.

Ну не объяснять же, что на меня иногда находит. Случается со мной не очень часто, пару раз в год. Начинаю нечто — и плющит, пока не сделаю окончательно и идеально. С моей, конечно, точки зрения. Муз девять, и покровительница живописи и скульптуры древним неизвестна, но она точно изредка навещает и сидит на шее с садистским удовольствием. Ну сделал, а выбрасывать жалко. Решил укреплять взаимопонимание.

— Нельзя так! За дорогой подарок положено отдариться, иначе удачи не будет.

— Ну какой он дорогой. Безделица. Сам рисовал, не у художника заказывал.

— Не говори так. Что, это ерунда? И совсем нет! Девочку не хочешь — возьми Керима! Иначе оскорбишь.

Лучше бы скидку за оптовую покупку сделал, чем на фиг ненужного убивца всучивал. Вот зачем мне такой человек с непонятными побуждениями рядом?

— Он раб?

— Ну не могу же я вольного дарить, — фыркнул Ибрагим.

— А давай тогда так — я взял, да вольную ему выпиши. И я доволен останусь.

— Как пожелаешь, — сказал он с сомнением. — Твоя воля. Сейчас рассчитаемся и оформим, как полагается. Хорошо не медные копейки, — пробормотал, изучая мои сокровища и возвращаясь к более насущному вопросу.

Наверное, предложи я того Керима прикончить — он бы тоже не особо удивился. Довел сделку до конца, а затем с тем же приятным выражением на лице воткнул бы мужику нож в тело. Ну да не мне его судить. Разное у нас воспитание, но традиции я уважаю. При условии, что они также мои.

— Странная страна Россия, золота нет, хотя все его видели, серебро в монетах с низким содержанием. Ты ведь в курсе — эти разной стоимости и достоинства.

Еще бы. Сам долго мучился, высчитывая правильную сумму, и не зря прихватил с собой последние остатки наличности. Ни один приличный купчина не упустит шанса снять в свою пользу еще чуток.

Порча монеты — самая любимая игра наших правительств, начиная с первого императора. Говорят, лет тридцать назад цены были в разы ниже. А бедолаги-чиновники так и живут на прежнее жалованье, невзирая на инфляцию. Так его еще и медью платят.

— Считай!

 

Глава 9. Использование наркотиков

В той жизни, все дальше уплывающей от меня, мы проживали в комнате вдвоем, и постоянно одни уезжали, другие появлялись. Мало кто высиживал весь срок, до университета. Не тюрьма, славу богу. Иногда достаточно покаяться и пообещать родителям быть пай-мальчиком. А кто и отправлялся в настоящую колонию или лечебницу. Деньги деньгами, а существуют определенные правила и границы. Переступив их, ты мог и загреметь в место много хуже.

На третий год поселился со мной Леон. Он был странный парень. Гений в химии, без всяких справочников из подручных материалов мог сделать что угодно. От взрывчатки до наркотиков. На том и погорел. Ладно бы еще продавал: всегда найдутся желающие. Как раз нет. В деньгах он не нуждался.

Точнее, как и у всех воспитанников интерната, его родители были обеспечены много выше среднего уровня. Какая-то там фирма компьютерная с акциями на бирже, я особо не вникал. Важнее — им вечно оказывалось не до ребенка, и он занимался химией в свое удовольствие. Именно в лично свое, изготавливая и употребляя изобретенные на досуге новые виды бьющих по мозгам веществ.

Я в принципе не уверен, что в черепе у него к моменту нашего знакомства присутствовало твердое вещество, а не некая слизь. Иногда он был вроде бы адекватен, добр и умен, а спустя самое малое мгновение превращался в угрюмого и противного козла, с которым невозможно иметь дело. Причем практически постоянно на людях душа-парень.

Я на первых порах не въехал, будучи достаточно домашним ребенком и представлявшим все эти закидоны исключительно по киношным картинкам. Марихуану пробовал, а чего сильнее не доводилось. Зато в последний год, не поехав к папаше на каникулы и затусовавшись в веселой компании, посмотрел на ломку в его исполнении. После этого резко прекратил даже экстази употреблять на танцульках. И плевать на разговоры, испугался реально.

То было действительно по-настоящему страшно. Мы вернулись в родной интернат после веселого времяпрепровождения, и где-то через неделю у него закончились запасы. А может, хотел сделать перерыв. Типа мне соскочить раз плюнуть. Этого я уже не узнал. Леон не спал, он не мог сосредоточиться, его рвало и било ознобом при повышенной температуре. Ну мелочи вроде постоянно текущих из носа соплей уже не трогали. Я принес ему «колеса», сходя в самоволку, иначе реально бы загнулся. А вызывать врача он запретил.

Принять дозу он не успел. Пока я штурмовал забор и искал дилера, надзиратель зашел проведать заболевшего ученика. Больше я приятеля не видел, и даже выяснить, куда отправили, не смог. Да особо и не пытался. Меньше всего хотелось, чтобы учителя построили напрашивающуюся параллель. За мной и так довольно долго пристально наблюдали. Даже проверки устраивали и кровь на анализ брали. Благо к тому сроки прошли и выветрилась из меня дурь. Пронесло.

Но я это, собственно, к тому, что Леон преподал мне несколько практических уроков химии. Не так уж это и сложно повторить виденное не в книжке, а собственными глазами. Достаточно один раз поучаствовать. Он как раз героин показательно произвел, но мне хватит и первой стадии. Тем более что сообщение Леона о возможности замены в молекуле морфина одного из атомов водорода в группе ОН на метильную группу СН3, с получением сравнительно безвредного вещества кодеина, выше моих возможностей. Я даже пытаться не стану.

Кое-что необходимое я добыл через аптеку. В ней продаются не одни лекарственные растения, как оказалось.

Любые порошки, притирания и мази готовят на месте. Фармацевтическая промышленность в настоящий момент отсутствует полностью. Вот и стараются специально обученные люди. И при госпитале, естественно, имеются. А здесь меня очень хорошо знают, и если покажешь монету, не прочь помочь в новых исследованиях. Причем не ставя начальство в известность. Кому дополнительная копейка помешает?

Первый опыт удался на славу, но тогда без шприца с полой иглой ничего толкового сделать было нельзя. Конечно, можно просто глотать, но так медленнее усваивается и не зрелищно. Я напряг незаменимого Лехтонена и после очередных ощутимых трат получил искомое, вкупе со специальным металлическим ящичком для кипячения. С запорами, монограммами и отделениями для десятка игл.

Он давно уже может без меня обойтись, однако честно продолжает соблюдать прежнее соглашение о сотрудничестве. Идею поймал достаточно быстро и сделал инструмент, не изображая великих трудностей. Другое дело — захотят ли врачи пользоваться такими штуками под мой инструктаж. Без правильного применения недолго и заразу занести. А относятся к господину Ломоносову профессионалы с все больше заметным подозрением.

Ну вот. Немного труда — и очередная кристаллическая рыбка выловлена из пруда. Запах отсутствует, на пробу узнается по характерному терпкому привкусу. Он плохо растворяется как в воде, так и в спирте, и на выходе вместо положенных десяти процентов от веса получается меньше. Фильтрация подгадила или выпаривание? Но это уже дело поправимое. У меня сырья до фига и больше, набью руку.

— Да! — крикнул на осторожный стук в дверь. — Кто там?

— Вы просили сообщить, когда появится португалец, — доложил Андрюха.

— Очень хорошо, — обрадовался. — Зови его сюда!

Доктор вошел, с любопытством осматриваясь по сторонам.

Да уж, обстановка заметно изменилась с прошлого раза. Тогда кругом валялись книги, сейчас почти все пространство комнаты занято оборудованием. На мой взгляд, хуже и примитивнее обычной школьной лаборатории. На аборигенов обычно производит убийственное впечатление.

— Присаживайтесь. Слушайте, как вас правильно зовут? — любопытствую, дождавшись, когда он устроился за столом. — Я уже слышал несколько вариантов — Санхец, Санхес, Санжес, Саншес и Санше.

— Меня не обижает такая разница, я давно усвоил, что русские обязательно переврут иностранное слово, — машинально ответил, почти дословно повторив высказывание таджика Ибрагима.

— В документах меня не трогает. Мне неудобно обращаться неправильно, — говорю со значением.

— Антонио Рибейро Санхец, и вы можете говорить просто Антонио.

— Тогда ко мне — Михаил. Без отчества.

Если до него до сих пор не дошло, что имя по отцу употребляют в качестве уважительного обращения, а я предлагаю перейти на дружескую ногу, уже ничего не поможет. Только, думаю, все сознает. Очень неглупый человек, готовый, в отличие от большинства дипломированных индюков, выслушать и дилетанта вроде меня. Тут важнее польза, а после изучения статистики смертности в здешнем госпитале и бесед с доктором Бидлоо проникся ко мне симпатией. Точнее, к предложениям, которые я пытаюсь внедрять, и идеям.

— Я пригласил вас для демонстрации столь заинтересовавшего опыта операционного вмешательства без боли.

— Да-да, — он горячо подался вперед.

Те три случая с моей подачи ему описали в подробностях, но до сих пор я надувал щеки и делал многозначительный вид, уклоняясь от разговора. При том мизерном количестве добытого порошка предпочитал держать на всякий пожарный случай лично для собственных нужд. Мало ли, случится что завтра со мной или нужными людьми — а все ушло. Теперь можно идти на контакт.

— Вы действительно добились нового открытия? А почему на этот раз нет соответствующей статьи?

— Я объясню. Но прежде хотелось бы прояснить некоторые веши. Вы знаете о свойствах опиума?

— Об этом писали еще Гален и Гиппократ, предлагая давать опиумную настойку в качестве болеутоляющего.

— Вот именно, — радостно поддерживаю.

Оказывается, еще древние греки додумались. Чего не узнаешь про них. Такие умные, аж Архимед сжег зеркалом флот. В будущем повторить его подвиг никому не удалось.

— Почему сегодня не используется повсеместно? Множество людей погибает от боли, и ничего удобнее, кроме как накачать алкоголем до полусмерти или врезать киянкой по башке, так и не придумали.

— После появления арабов многие торговые связи с Востоком оборвались. Это продолжили османы, захватившие Константинополь.

Допустим, там и католики успели недурно погулять. До сих пор в Венеции имеются статуи, украденные в разграбленной столице Византии, сам видел.

— А с гибелью Римской империи и знания во множестве утеряны. Лишь сейчас мы сумели продвинуться дальше, но слегка.

— А главное — известный еще со времен пирамид мак не вызревает в северных широтах, — соглашаюсь. — Но по мне это просто лень и неуважительное отношение к людям.

Мне понравился блеск глаз. Азартный человек.

— Данная настойка достаточно известна в фармакологии и многими врачами предписана для улучшения здоровья. Опиум возбуждает дух, вызывает сон и бесчувствие, успокаивает сильные боли. Его прописывают при коликах, плеврите и расстройствах кишечника.

Молодец. Пять баллов. Не зря врачом работаешь.

— Вот и я о том. Можно приобрести сырье при желании. Я это сделал. И после задумался. Большое вам спасибо, — церемонный поклон в сторону доктора, — за знакомство с творчеством господина Бургаава.

Язык не поворачивается сказать так: «Руки не дошли до его откровений». Не успеваю я, времени страшно не хватает, особенно в последний месяц. Елизавета жутко взбаломошная. То ей кататься на лодочке, то на богомолье, и вечно требует моего присутствия. А после очередной попойки и диких танцев до упаду не лежит душа к науке.

— Он очень заинтересовал мыслью о законах химии и механики, применимых к человеческому организму. Я подумал — а нужен ли опиум в его натуральном виде, или, как любое вещество, он состоит из неких химических элементов?

Пауза. Ишь, смотрит.

— Может быть, я не очень разбираюсь в науке, — подпускаю в голос иронию, — диплома университета не получу, потому что не очень хорошо запомнил, что там кто рекомендует для получения философского камня, зато после целой серии опытов удачно выделил из опиума некое вещество.

Со стуком ставлю на стол между нами закупоренную пробирку.

— Пришлось помучиться с отделением примеси, — еще одна многозначительная пауза. — Данная субстанция испытана сначала на собаках, затем на людях. Можно погрузить в долгий сон или одурманить на время больного, чем очень облегчается любое вмешательство на хирургическом уровне. Также можно избавить от болей после операции. Фактически она в десять раз сильнее изначального действия опиума. А при равных объемах сравнивать просто смешно. В унции на пару тысяч доз обезболивания. Вы понимаете?!

— Очень замечательно и с глубокой завистью, — ответил Санхец моментально.

— Есть одно очень большое «но», Антонио, — говорю со вздохом. — Меня предупреждали прекрасно знакомые с ситуацией люди с Востока, что длительное употребление опиума приводит к зависимости курильщика. Или пьющего настойку. Не столь важно. Вопреки убеждениям многих, увлечение сим зельем до добра не доводит. Оно не излечивает болезней и не повышает сил. Оно притупляет эмоции и вызывает помрачение ума и упадок сил при длительном приеме.

Слушает внимательно. Я, похоже, сделал правильный выбор. Доктор Бидлоо практически отмахнулся. Медицинские авторитеты так не считают. Нечего смотреть на реальность. Парацельс с Галеном советовали, что еще надо?

— Хуже того, — стараясь вложить в голос максимум убедительности, продолжаю, — чем дольше употребляешь, тем больше должна быть порция. А постоянный прием приводит к смерти. Достаточно посмотреть на таких людей, чтобы отвратиться навечно. Он просит и ищет снова, не желая прекратить, пусть в лечебных целях не требуется. И чем больше принимает, тем хуже становится. Деградация личности и смерть. И вот здесь встает вопрос о выделенном мной веществе.

Еще одна хорошо рассчитанная пауза.

— Усиление воздействия, если в десять раз лучше помогает?

Молодец! Поймал идею сразу.

— Совершенно верно. Морфий, я назвал вытяжку по имени бога сна, просто обязан сработать схожим образом. Поэтому крайне важно, — для наглядности поднимаю палец, — не злоупотреблять прописыванием пациентам и длительным приемом. Только действительно нуждающимся и страдающим от боли. Не чаще трех-четырех раз в день в течение недели. И ни в коем случае не постоянно!

— Первый закон медицины, идущий от времен Гиппократа, гласит: не навреди! — с пафосом провозгласил Санхец.

Да он идеалист! Неужели в это время уже существовали? Впрочем, это к лучшему. Выходит, правильно выбрал в компаньоны. Не станет крысятничать из гордости и во исполнение клятвы. А навариться в особо крупных размерах мы оба сумеем. Монополия еще и не то позволит.

— И вот здесь меня ожидает большая неприятность, — объясняю вслух. — Стоит опубликовать метод — и найдется достаточное количество бесчестных людей, готовых специально подсаживать пациентов на морфий. Они станут приходить снова и снова, предлагая деньги в любом количестве. Мало кто устоит даже из честных людей.

— Я понимаю, — почти прошептал доктор. — Это огромный соблазн.

— Поэтому я не хочу выпускать из своих рук описание производства. И в то же время против совести не помочь страдающим, если я могу. Дилемма. Я оказываюсь в положении того самого осла, которому предоставлены два одинаковых угощения. И так нехорошо, и эдак не очень красиво. И я выбрал! Пока способ публиковаться не будет. И одновременно я хочу заключить соглашение с вами. Понимаете, мне не с руки бегать по пациентам и предлагать им свои услуги параллельно с врачами.

А вот теперь он насторожился и правильно сделал. Я же не похвастаться позвал, а затем навечно убрать в дальний ящик. Кроме всего остального, я не прочь не только отбить затраты, а еще и хорошо нажиться. Начинается самое важное. Репутация и финансы.

— Потому позже я подробно изложу, чего достиг, покажу практически и научу использованию соответствующего инструмента.

— А…

Теперь он не понял. А я ему еще один козырь предъявляю, выкладывая на стол шприц.

— Если вены резать, кровь идет под давлением. Сердце, сокращаясь, его толкает на манер насоса. И она постоянно переходит с места на место, в замкнутом круговороте.

— Это не доказано, — пробормотал он.

— Не буду вторгаться в высокие материи, просто я считаю и доказал, — это уже с нажимом, — что при введении напрямую в кровь лекарства действие происходит ничуть не хуже, а скорее лучше. Быстрее и в меньшей дозе.

Вы проверяли вновь на себе?

— Ну да, — подтверждаю с запинкой.

Не сейчас и не в этом теле, но реально употребил под руководством Леона. И даже неоднократно, и не один морфий. Это было баловство, но все в жизни когда-нибудь отзывается. Так или иначе. На пользу моя прежняя дурь вышла.

— Чуть позже я подробно изложу, как пользоваться сим инструментом, а также любые интересующие вас подробности.

Вот тебе еще одна морковка. Если выйдет достаточно скоро, появятся готовые присоединиться к нашему договору другие желающие. Сейчас нужен прорыв, и я его дожму. Он не уйдет, отмахнувшись.

— В данный момент я должен быть уверен в вашем согласии соблюдать мои, — подчеркнуто, — правила в использовании сего порошка.

— Почему не Лесток? — очень логично спрашивает. Я с тем достаточно часто вижусь в последнее время, и опыта он должен иметь даже больше, чисто за счет возраста.

— Допустим, вы мне представляетесь более прогрессивным по взглядам, готовым сотрудничать даже с необразованным мужиком, и что гораздо важнее — честнее француза.

Он слегка усмехнулся. Лестока многие недолюбливали за высокомерие, хотя вроде на здешнем уровне не паршивее иных.

— Мне нужна подробная, исчерпывающая информация о применении морфия и последствиях. Тут есть некая сложность, пока мне ясная лишь в теории. Если взять мышь, найти приемлемую порцию морфия для сна и затем механически пересчитать на человека, ничего хорошего не выходит. Видимо, мы разные не только по весу. Это касается и собаки. Подозреваю, и с более крупными животными, лошадьми или слонами — то же. Я нашел подходящие цифры.

На самом деле я помнил написанное на ампулах. Да и разговор соответствующий состоялся, когда Леон добывал самостоятельно. Ничего особенного делать не потребовалось. Так, мелкая подгонка. С граммами здесь беда: еще не изобрели. Кубический дециметр воды в качестве килограмма веса тоже не канает. Сантиметр я откуда возьму?

В очередной раз спасибо императору Петру Первому, неизвестно зачем внедрившему в России дюйм. Кстати, я давно перестал маяться попытками выяснить — мой это мир или какой альтернативный. Ну дюйм, ну не было в мое время. Ну и что? Могли большевики, к примеру, отменить попутно с твердым знаком.

Зато я точно в курсе: инч — два с половиной сантиметра длина. Еще сотые доли присутствуют, но, когда высчитываешь две сотых от грамма, уже не особо волнует. Главное, я сумел почти точно определить нужные параметры. И не потребовалось ни справочников, ни советов Википедии. Труда это стоило немалого, от изобретения метода до измерительных приборов, — так ничего не дается даром.

— Тем не менее не могу быть абсолютно уверен в их истинности для каждого. Лучше дать морфия слегка меньше, чем вызвать неприятные последствия у страдающего.

Он кивнул, подтверждая. Вот и замечательно.

— Потому до широкого использования крайне важны любые данные о положительных и отрицательных сторонах. Категорический отказ в постоянном применении при просьбах больных и родственников. И крайняя осторожность с дозами. Все мне известное я выложу без промедления, но последнее достаточно сложно. Очень важно добиться точности в применяемых порциях. И последнее. Главное. Если уж пациенты платят за прием и получают максимум удобств, не грех с них взять и за морфий. Это справедливо?

— Сколько?

— Пополам доход поделим.

— Сколько вы хотите за минимальный размер морфия? — поправил он меня.

Я сказал. Он чуть не схватился за голову. В последний момент остановился.

— Немногие смогут себе позволить воспользоваться, — сказал Санхец с сомнением.

— А сейчас нам, — слово «нам» вполне сознательно подчеркнуто, — и не требуются многие. Предварительная подготовка с собиранием статистики.

В мое время компании годами обкатывали новое лекарство. К счастью, в этом веке не нужно заботиться о побочных неприятностях и борцах с фармакологией, а также комиссиями из министерства здравоохранения. Это понятие не скоро родится. Без проблем впарить любое шарлатанство помирающему. Проблема одна: от разгневанных родственников недолго и схлопотать. Вот и не стоит переступать определенную черту и продавать несуществующие услуги. Сибирь большая, и клеймо на лбу — украшение излишнее.

— Откровенно говоря, и сам опиум далеко не дешев.

Цена сухого около сорока рублей серебром за фунт. А химикаты и моя работа? Да и желательно хоть двести процентов сверху. Мы же прибыль делить собираемся. Кроме того, за монополию добавил еще столько же. Честное слово, насколько проще стать натуральным наркобароном и не париться. В таком качестве я устроюсь в любой стране мира. Те же англичане столетием позже в Китае миллионы сделали на продаже опиума. Противно. Лучше меньше, но с пользой и не бояться прихода человека в мундире с ордером на арест.

— Кстати, настойчиво прошу не делиться ни с кем до поры до времени своими познаниями. В том числе и об исходном сырье.

Доктор кивнул с задумчивым выражением на лице. Понятное дело — конкуренты, задирающие цены на Востоке, без надобности.

— Кажется, я уеду из России состоятельным человеком, — сказал он, протягивая руку.

— А зачем вообще ее покидать? Напротив, зовите знакомых специалистов сюда. Моя страна предлагает вам неограниченные возможности. Деньги, меха, земли. Надо лишь приносить ей пользу и не противопоставлять себя местным жителям. Разве, приехав в другое государство, вы показываете, насколько не уважаете его людей? Воспитание не позволит, пусть и не ангелы там обретаются. Но они все разные, есть и замечательные, и мы тоже. Постарайтесь понять окружающих, их заботы, побуждения и стремления. Так намного приятнее и легче жить. Атам, глядишь, еще и возвращаться не захочется.

 

Глава 10. Прогрессивное лечение

— Я думаю, в госпитале без труда обнаружится подходящий экземпляр пациента для демонстрации, — захлопывая дверь, говорю Санхецу.

Лечили в нашем заведении в основном острые заболевания или травмы. Причем люди с достатком редко обращались сюда. Предпочитали вызвать на дом немецкого профессионала. Да московское население обращалось к врачам лишь в крайних ситуациях. Люди жили традициями по принципу «Бог дал — Бог взял». Старики и хронические больные умирали дома, «по-простому», ни разу не побывав в больнице.

Обернулся и, что не так часто со мной случается, растерялся. Очередная радость на мою голову. Под стенкой сидит на корточках Керим. Рядом торчит с обескураженным видом Андрюха. Вывести слабо, да и агрессии незваный гость не проявляет. Сидит себе спокойно и смотрит невесть куда.

Поодаль из-за угла выглядывают сразу три девчонки, числящиеся нянечками-санитарками. Всем любопытно полюбоваться на очередное чудо. Подобные типы в восточных халатах нас редко навещают. Я и не упомню, случалось ли за все время моей деятельности во флигеле.

— Ты чего здесь делаешь? — спрашиваю у гибко поднявшегося навстречу мужчины. — Вольную получил? Ступай домой.

— Возвращаться мне некуда.

И тот мешок, что лежит на полу, — его имущество, судя по всему.

— И если я свободен, — практически без акцента отвечает Керим, — выходит, имею право поступать как мне угодно?

Он типа пришел ко мне навеки поселиться? Ну это уже наглость.

— И отныне собираешься торчать у меня под дверью?

— Что происходит? — озабоченно спрашивает доктор. — По-русски он по-прежнему улавливает с пятого на десятое, и мы общаемся в основном на немецком. — Этот человек опасен?

— Это смотря кому, — на том же языке говорит невозмутимо Керим. — Господину Ломоносову — нет. А вас, человек хороший, я не знаю. Может, оторвать ему голову? — Это уже ко мне, и притом явно демонстративно, на том же вполне разборчивом германском наречии.

Я уже давно привык к разнице в произношении и редко затрудняюсь при общении. Классического хохдойча здесь не услышишь. Ко всему и сам объясняюсь далеко не правильно. Мои познания идут из швейцарского кантона, где изначально существует разница с германскими или австрийскими. А за триста лет проваливания в прошлое добавилось дополнительно. Но здесь встречаются очень разные иностранцы — от итальянцев до шотландцев, — и язык, невольно вырабатывающийся в общении, включает в себя слова из разных стран. Английские, французские вкрапления в речи никого не изумляют.

— А чего меня спрашиваешь? Ты же свободный человек.

Санхец покосился с кислым выражением лица. Видимо, предложение прибить ему не пришлось по душе.

— Потому и спрашиваю, — невозмутимо поведал, — пока рабом был, за меня отвечал хозяин. А теперь я сам по себе. Мне он не мешает, а вам, может, да? Так скажите.

Это или какая-то очень хитрая философия, недоступная сразу моему школьному разуму, или прямое предложение на манер Андрюхиного. Ты начальник — и приказы выполняются. Только парня я не первый день знаю и приблизительно представляю, на что он реально способен. А что выкинет этот странный тип, не представляю.

— Михаил Васильевич! — орет не ко времени знакомый голос, и топот, будто стая слонов с костылем скачет. — Есть! Нашел!

Это наш сторож. Отставной солдат на деревяшке. Тупой как валенок, со второго раза усваивает приказания, отчего доверить ничего, помимо рубки дров и парочки столь же интеллектуальных занятий, нельзя. Неизвестно чем закончится. Зато имеет огромное достоинство — не пьет. У него проблемы с желудком: как глотнет чего покрепче, так корчится в судорогах.

— Чего нашел?

— Так человека, как вы просили!

— Я?

— С переломом.

А, да. Что-то такое Павлу говорил в его присутствии. Оказывается, со слухом, в отличие от желудка, у сторожа полный порядок.

— Есть такой! Сам пришел! С крыши упал и руку вот эдак держит, — показывает он.

— Веди его сюда! — суя копейку и получая кучу благодарностей, нетерпеливо говорю.

Замечательно. Удачно совпало. Еще и второй опыт для наглядности проведем.

— Андрюха! Бегом к Журавлеву, пусть все приготовит. Воду, повязки, что он изладил под моим руководством.

— Я знаю.

— Так чего стоишь? А ты, — уже моему нежданному гостю, — приходи вечером, поговорим нормально. Только, Керим, тебя ведь так зовут?

— Да. Можно и Керим.

А можно и Вася? Странно прозвучало. Придется и с этим разбираться.

— Ты можешь как-то переодеться, чтобы не так пялились?

Он определенно с иронией посмотрел на меня, затем на доктора и в заключение на себя. Типа чем отличается его прикид от нашего. Я — чисто по-московски в кафтане, врач — в немецком камзоле и белых чулках.

— Сделаю.

— Вот и ступай пока, — радуюсь. — А мы, — переходя вновь на немецкий для Санхеца, — займемся делом.

Мужик с крыши оказался отменным экземпляром. Глаза мутные, изо рта несет сивухой на добрый километр. Но это еще пусть, и не такое видели. Гораздо противнее были ползающие по нему вши в добрые полкило весом. Как можно откормить, и в таком количестве, я не представляю. Противно до невероятия. Даже подходить неприятно.

Привели его двое детишек неопределенного возраста, истощенные на манер узников концлагеря. Все кости наглядно выступают, будто для составления атласа по анатомии. За собой не смотришь — так за детьми ухаживай. Тот еще скот.

— Этих сначала помыть, затем накормить, — приказываю. Судя по оживившимся грязным физиономиям, предложение им понравилось. — Расспросить об именах, где живут.

Ни в коем случае нельзя их отпускать. Папашу придется пристроить в сарай под замок, и желательно зафиксировать, иначе больше я его не увижу, и все труды насмарку. Значит, и пацанов лучше держать под рукой. Надеюсь, распробовав угощение, не сбегут.

— Пожалуй, ребра с пятого по седьмое сломаны, — сказал доктор после осмотра. — Достаточно тугой повязки. А вот на руке перелом лучевой кости. Вот здесь, — прикоснулся он пальцем, и мужик, вскрикнув, попытался его ударить левой.

Санхец оказался не промах и уклонился не хуже тореадора от нападения разъяренного быка.

— Нам такое лечение не нужно, не правда ли? — спрашиваю серьезно, набирая в шприц заранее приготовленный морфий в пробирке. Погнал назад, с сожалением наблюдая за брызнувшим препаратом.

Антонио шевельнулся.

— Лучше не допускать наличия внутри воздуха. Неизвестно куда он пойдет и как отреагирует сердце. — Точнее, я точно знаю последствия. Проверял. Кролик умер. Правда, на человека такая малость может и не подействовать, но проверять духу не хватило.

Санхец кивнул и посмотрел определенно с уважением. Вон какой я предусмотрительный и скрупулезно готовлюсь до начала лечения.

— В нормальной ситуации лучше все же выяснить правильный вес для определения точной дозы согласно таблице, я ее не зря давал, ребенку может оказаться доза большой, взрослому малой, но и дети бывают достаточно крупные, а мужчины недокормленные. Это важно.

— У меня диплом есть, — с легкой иронией сообщает.

Так, похоже, не особо мои откровения Санхецу важны.

Элементарные сведения и без моих повторений получил давно. Обижаться глупо. С его точки зрения, данные поучения неуместны.

— Здесь у нас взрослый мужчина без признаков интеллекта, и спрашивать бесполезно. На глаз приблизительно семь с половиной пудов будет. Держите его, ребята, — скомандовал подручным. Получать по роже чисто рефлекторно неприятно, да и здоровый жлоб на удивление. — Конечно, гораздо удобнее было бы иметь стеклянный цилиндр с делениями для наглядности при взятии дозировки, но существует проблема герметичности. Поэтому пока пользоваться придется доступным мне способом. На поршне нанесена насечка. А плотность его прилегания необходимо проверять постоянно.

Тщательно протер смоченной в спирту выстиранной предварительно тряпочкой кожу на здоровой руке, мысленно пожурив себя за очередной прокол. Вату делают из хлопка. Надо обязательно заказать у Ибрагима, а попутно прошерстить лавки восточных людей. Ведь они вроде в халаты набивают. Значит, с давних времен производят и полно должно быть. Гораздо удобнее пользоваться нормальным материалом. Использовал — выкинул. Пары пудов надолго хватит, вряд ли дорого.

Воткнул иглу в вену со второй попытки, под бессмысленное мычание объекта, ругаясь про себя. Все же опыт минимальный. В основном на собаках. Всего пяток раз с людьми проверял. Правильно сделал, что привел всю команду. Журавлев и Пальчиков держат, Андрюха на подхвате. Один я весь в белом. Ввести халаты, что ли? Да ну его! И так вечно плачут, что мыть помещение с антисептиками и руки уксусом заставляю.

— На самом деле, если просто в мышцу, тоже дает эффект, но в основном местный. Несколько неудобно и больше лекарства требует. Теперь слегка подождем. А пока, хоть вы и врач, напоминаю еще раз. Внутрь насоса-шприца могла попасть его кровь. Другому пациенту ни в коем случае нельзя колоть этой иглой и механизмом до кипячения в течение не меньше пары часов. И хранить их в промежутке в спирту. Иначе можно вместо лечения занести заразу. Стерильность прежде всего! Это касается и других хирургических инструментов, но я крайне настойчиво прошу при использовании моих методик не нарушать инструкцию.

— Сколько их нужно в таком случае? У меня не одна пациентка.

— Ну на роженицах я бы повременил — неизвестно, как подействует на младенца, — только в крайнем случае. Но у вас ведь и другая практика имеется. Два-три прибора и запасные иглы найдем. Я вас сведу с человеком, их изготовляющим. Кстати, и внутри иголки не мешает после использования прочистить тонкой проволочкой, чтобы не забилась.

— Кажись, готов, — доложил Журавлев. — Обмякши.

Санхец приблизился, похлопал мужика по щеке. Хмыкнул и потянул веко, заглядывая в глаз.

— Действительно без сознания, — прокомментировал, взяв за больную руку и не получив энергичного отпора.

Очень хотелось послать по матери. Я чего столько распинался. Удержался. Некоторая доля скептицизма, особенно при первой демонстрации чуда, не удивительна. Тем более при внешних признаках уважения он просто обязан подсознательно помнить о разнице между нами. У него диплом и европейские медицинские университеты, а я русский мужик с путины, машущий мозолистыми руками.

И в чем-то ведь, без сомнения, прав! Не стой за мной опыт будущего раньше девятнадцатого века — до подобных вещей не додумались бы. А я кой-чего добился, пусть на примитивном уровне. И это уже не плагиат, а чисто мои достижения. Мало того, собираюсь и дальше убивать профессионала морально.

Человек на кушетке невнятно замычал от боли. Даже сквозь наркоз его достало, когда кисть выкручивают, ставя кости на место. Я бы не взялся и с тремя дипломами без рентгена. А Санхец шурует уверенно. Видно — умеет, и рад стараться.

— Теперь лубок, — оглянулся он.

— У меня другое предложение, — говорю спокойно. — Рука должна быть неподвижной, но фиксировать ее можно иным методом.

— Опять новая идея? — в тоне пробилось заметное раздражение.

— Естественно, — говорю весело. — В мастерской у скульптора когда-нибудь доводилось присутствовать?

— Да, но к чему это? — уже несколько мягче.

— Гипс очень быстро твердеет, и ему легко придать нужную форму. Андрюха!

— Сейчас, Михаил Васильевич, — отзывается послушно тот.

— Вода теплая?

— Была, — пощупав пальцем, пожимает плечами. — Пока мы возились, остыла. Да пусть. Все равно не чувствует.

— Что вы хотите сделать? — потребовал Санхец.

— Мы натирали на материю сухой гипс, теперь обернем в нужном месте и намочим. Будет жесткое соединение.

— А если нет?

— Тогда он останется без руки, и мне не особо жаль. Я обещал показать действие морфия, и вы убедились. Так?

— Безусловно.

— Вылечить его я не обещал. Не в моей компетенции. Складывать кости, брр, не взялся бы ни за какие деньги. Но когда все уже сделано умелым специалистом, почему не проверить дополнительно? Мне представляется, мой способ держать руку в неподвижности много проще и удобнее, чем делать шину из досок. Если не хотите, — после паузы, — я сам попробую. Хотя могу и напортачить без опыта.

— Нет уж, — вполне предсказуемо воскликнул врач. — Я не собираюсь пускать лечение в неизвестном направлении. Вы понимаете, что надо сделать сохраняющую в неподвижности повязку очень точно?

— Вы — доктор, Антонио. А я что? Раз всего и проделал. Косой перелом зажил без нагноения. Но это же как бог даст!

Он что-то зарычал, явно почувствовав сарказм, и приступил к действию, осторожно оборачивая руку полосами материи. Не безнадежен.

— Так, ребята, — сказал позже, когда возбужденный Санхец, в десятый раз поколупав гипс на руке слетевшего с крыши мужика, наконец успокоился. Правда, сразу после этого он вспомнил про прием у себя. Категорически отказавшись принять на грудь по случаю удачного во всех отношениях начинания, умчался. — Павла сюда вмешивать не будем, у него полно других занятий.

Подумал еще раз, расписав подробно ситуацию и загоняя по полочкам. Кажется, все предусмотрел.

— Вас обоих снимаю со всех процедур и трудов. Будете торчать в сарае постоянно. Особенно в ближайшее время, вдвоем. Этот, — я показал на кушетку, — должен оставаться здесь и ни в коем случае не пытаться сломать гипс или пользоваться рукой. И чтобы не вздумал показывать характер. Кормят, поят — пусть ведет себя примерно. Можете его привязать или поить до полусмерти. Либо бить по голове, или все сразу. Мне нет до этого дела. Наоборот, оплачу водку или пиво. Естественно, — сказал на подозрительно заблестевшие глаза, — сами ни-ни.

— Горло промочить, — жалобно прошептал Пальчиков.

— Поймаю лыка не вяжущими — разбираться не стану. Пойдете на все четыре стороны, встреч ветру вольному. Ясно?

— Да, Михаил Васильевич, — дружно проскандировали два обормота, каждый из которых старше меня. Все те же академики из Спасской школы, не преодолевшие барьера старших классов и застрявшие в средних. Фактически я и сам такой. Давным-давно числюсь и не посещаю занятий.

Они прекрасно понимали: чуток я позволил. Главное, чтобы не мешало официальным действиям. Не в первый раз видимся, и изучить тонкости общения успели досконально.

— И сколько нам с ним сидеть в качестве нянек? — осторожно спросил Журавлев.

— Одно из двух. Первое — проспавшись и опохмелившись, войдет в норму, и тогда покличьте меня для разговора. Второе — он полный идиот, и придется сторожить, пока окончательно не заживет рука. Три-четыре недели. Позовете все равно, но второе сложнее.

— Будем надеяться на лучшее, — постно прокомментировал Пальчиков.

— Безусловно, — соглашаюсь, не пытаясь уточнить, какой из вариантов он предпочитает.

У меня тут во флигеле отнюдь не курорт, как многим представляется. Если Иванов не придумает очередной серии опытов, то Акулина Ивановна с удовольствием припашет. Нет, в сравнении с прежним много лучше. Никто не издевается, и даже не порют постоянно. Всего пару раз и пришлось двинуть за все хорошее. В основном за попытки панибратства по старой памяти. Не один я начальник, слушаться положено и Иванова, пусть он три раза приятель.

— И ничьих указаний, пока не прояснится с этим, не слушать помимо немецкого доктора Санхеца. Сидеть здесь безвылазно хотя бы одному, пока второй по нужде отлучился. И лучше в горшок. Второй раз повторять не буду. Что-то неясно?

Они переглянулись.

— Все понятно, Михаил Васильевич, — опять совместно ответили.

А пуще всего они видели, что я действительно изгонял не выполняющих приказы и пьющих. И назад, сколько те ни просились, не принял. Профсоюзы пока не изобретены, пособия по безработице тоже. Предпринимателю счастье и полная свобода рук. Жаловаться некому и бессмысленно. А я — далеко не худший шанс. Достаточно быстро они усвоили, что готовлю на замену, и Павел проскочил в младшие компаньоны, неплохо приподнявшись. Такого добросовестного, как Иванов, долго искать, однако стараются.

— Все, — говорю за дверью, — освободился пока.

— А к Елизавете Петровне не отправитесь? — спрашивает Андрей.

— Она уже вернулась с богомолья? — удивляюсь. Совсем закрутился с химией.

— Так Елизавета Петровна, — с непередаваемой смесью восхищения и насмешки отвечает, — вчерась снова вертались.

И ведь не погрозишь кулаком, он ничего не произнес неприятного. А тон к делу и в Тайной канцелярии не пришьешь.

Как нормальный человек понимает паломничество? Есть некое святое место, где на выбор: находится особо почитаемая икона, похоронен некий святой, мощи которого при прикосновении к ним откалывают чудеса. Или жил некто в тех местах, и кругом следы. Вроде дуба, посаженного лично Пушкиным. Оградка вокруг и посетители, умиротворенно вздыхая, крестятся, прося замолвить словечко на том свете. Вдали от своих суетных, пожирающих душу дел все видится иначе и наступает озарение.

А к месту сему принято ехать или ходить, что гораздо правильнее, не отвлекаясь на всякую ерунду. Может, даже ползти на коленях, вымаливая прощение за грехи. Типа душевная подготовка, облегчение и конец делу венец — исповедь. Обязательно еще поставить пудовую свечку или обычную. Это уж в зависимости от доходов. Вроде логично. По крайней мере, я всегда считал себя абсолютно нормальным и ни с одним реальным паломником дела не имел.

Оказывается, все не так! Конечно, не у всех, а у конкретной Елизаветы Петровны. Отказываться идти с ней на богомолье до Троице-Сергиева монастыря, где-то верст семьдесят, — вещь совершенно выпадающая из моих представлений. Неудобно было уклониться, и я отправился за компанию. Для начала она заехала в город и сходила на очередной бал. Затем отдохнула, сладко выспавшись. Выехав за последнюю заставу Москвы, она вышла из кареты и двинулась впереди обычной свиты из придворных и прихлебателей пешком.

Километров десять мы прошли нормально. Затем цесаревне наскучило тихо плестись, наслаждаясь природой и приятными разговорами. Она пожелала отобедать. Мы неплохо повеселились под обильную выпивку. К вечеру удалились в специально разбитый шатер и тоже недурно провели темное время суток. С утра она пожелала поохотиться, чем ввергла в изумление. Нет, ну всему есть предел!

На третий день я окончательно утратил понимание, зачем и куда мы собираемся следовать. Потому что Елизавета Петровна вдруг засобиралась назад в вотчину. У нее по расписанию ожидалось очередное веселое мероприятие с танцами. Никак пропустить нельзя. Поскольку у меня тоже имелись дела в Москве и оставлять их надолго не очень удачная мысль — ведь живу за счет заработков, а не получаю из казны, — я остался доволен.

Спустя неделю меня пригласили опять на богомолье, причем во второй раз она собиралась начать путь к покаянию с места первой остановки. Я сказал себе: так не пойдет. Развлекаться здорово, но не все же время. А паломничества в таком виде больше напоминают издевательство над верой. Меня не воспитывали в почтении к церкви, от бабушки-коммунистки и папаши-деловара такое поведение вполне понятно. И все же я крайне удивился, столкнувшись с поведением Елизаветы Петровны. Странная у нее вера, как ни глянуть.

— Завтра поедем. Надо за этим проследить и побеседовать. Часа через два очухается, тогда и позовешь.

— Мне остаться?

— Я неясно выразился?

 

Глава 11. Брошенный

Глаза не открывались. То есть если очень постараться, можно и добиться, но любое движение вызывало нешуточную боль в голове. Очень не хотелось страдать. Проблема, что я уже проснулся, а помимо палача, с садизмом закручивающего мощный обруч на черепе, внутри сидел еще и звонарь, периодично бьющий в колокол, надежно спрятанный в глубине мозга.

Между прочим, я точно помню из фильма про Ганнибала Лектера, только забыл, из которого по счету, в мозге нервы отсутствуют и нечему ввинчиваться в меня наподобие острого шила. Хоть ложкой ковыряйся, хоть ножом, человек ничего не почувствует. Все это неправильно, и медицина явно ошибается. Болит, и еще как!

К тому же сушняк жуткий. Во рту пробежало стадо жвачных животных, позабывших убраться за собой. Нет, так жить нельзя! Надо искать воду для начала. Я всегда держал на столике кувшин с кипяченой водой, чтобы не бегать лишний раз на кухню. Значит, и сейчас он должен присутствовать.

Со страшным скрипом удалось слегка приоткрыть веки. В щелку немедленно угодил солнечный луч, спровоцировав очередной злорадный трезвон колокола. Это вызвало невольный стон и машинальное зажмуривание.

— Пей, — сказал смутно знакомый голос, и ко рту поднесли кружку.

Я вцепился в нее на манер утопающего за дерево, внезапно обнаруженное рядом, и принялся сладострастно поглощать содержимое. Даже не вода, а замечательный на вкус рассол из-под соленых огурцов. Восхитительный, изумительный и вкуснейший, отдуваясь, признал. Изобретателю положено поставить памятник.

С появлением дна мне полегчало. То есть пыточных дел мастера в моей несчастной башке не успокоились, но уже стало много проще. Даже отдельные мысли возникли. Например, где это я нахожусь и в чьей компании. Отнюдь не у себя во флигеле, как рассчитывал. Кровать роскошная, двуспальная, потолок тоже не мой. Уж трещины в личном кабинете я как-нибудь изучил. Стоп! Чего так странно торможу? Раз койка чужая, да еще такого размера, значит, что?

— Все? Ну давай, — сказал тот же голос, и в поле зрения обнаружился человек.

Уже не мальчик, зрелый муж, изрядно за тридцать, что заметно по морщинкам возле темно-синих глаз, загорелый, с правильными приятными чертами лица, небольшими усами и абсолютно лысый. Щелчка не раздалось, но нечто внутри меня внезапно подбросило отгадку, заставив от изумления открыть рот.

— Керим?

— Пить меньше надо, — с интонацией добродетельного во всех отношениях святого сказал тот с укоризной.

Значит, правильно угадал. Господибожемой, давно так не изумляли. Ко всему притерпелся, а тут вдруг нечто действительно странное. Аж про головную боль позабыл. В неизвестном направлении испарился опасный восточный уркаган, и внезапно родился обычный, ничем не примечательный московский мещанин. Ни в одежде, ни во внешности ничего настораживающего. Усы подстриг, волосы на черепушке, скорее всего, отрастут. Глаза вот не изменились, но сразу не сообразишь. По одежке встречаем, так?

— Еще, — попросил, пихая ему кружку в руки. — Ты шпион, что ли? — спрашиваю, прикончив одним махом и вторую. — Не узнал бы на улице.

— Вы сказали сделать так, чтобы не обращали внимания, — невозмутимо сообщает.

— А удостоверения штандартенфюрера Штирлица у тебя случайно нет? Уж больно хорошо шпрехаешь.

— Я не понял, — говорит настороженно, и слабым бликом мелькает тень жесткости на физиономии. Скользнула — и нет. Все же он действительно непрост, зато, к счастью или горю, не очередной посланец из будущего. А я уже раскатал губу. — Кто это? И аусвайса никакого не имею, помимо вольной. А язык с детства знаю.

— Не суть, — сползая с высокой кровати и ногой доставая ночной горшок, отмахиваюсь. — Я пытался’ пошутить, но не в форме сейчас.

Стоит, смотрит с непонятным выражением. Подносить сей важный сосуд не собирается. Типа уважает себя. Ладно, мне важно подумать. Усаживаясь вновь на кровать, пытаюсь разобраться — где я и как сюда попал.

Что последнее помню? Пьянку. Нет, надо начинать с самого начала. Ага!

Действительно, надо поменьше употреблять, совсем память отшибло. Керим появился поздним вечером, когда я уже завалился спать после насыщенного трудового дня. Этим, нужно сказать, здешняя жизнь кардинально отличается от прежней. Там самое веселье начиналось именно после захода солнца, благо освещение электрическое и не требуется экономить дрова или керосин.

Кстати, насчет него… Русские войска стоят в Персии и Азербайджане, можно нефтью разжиться. Обычная перегонка, мне же не бензин высшей пробы. Да нет, не выйдет. И с доставкой проблемы, и, кроме слов «керосиновая лампа», ничего не знаю. В детстве видеть не приходилось, разве пару раз на экране. Как обеспечить горение и застраховаться одновременно от взрыва? Способ должен быть простейшим, но вряд ли обычный фитиль, плавающий в банке с керосином, подойдет.

О! Почему раньше не вспомнилось? Вшей выводили в войну керосином. Где же я слышал? Ну не так важно. Одно применение, и не самое паршивое, обнаружил. Ладно, отложим на будущее.

О чем бишь я? То есть в нынешнем виде увидел Керима впервые утром и тоже удивился. Только тогда было не до лежаний. Как всегда, с восходом пробежаться по флигелю и хозяйству, проверить клиенток, поинтересовавшись самочувствием, отдать указания, погавкать на обслуживающий персонал. Не столько по делу, сколько для порядка.

Правильный начальник должен время от времени тыкать носом подчиненных в замеченное нерадение. И совсем не вредность. Пуская их постоянные дела на самотек, быстро дождешься сачкования и невыполнения простейших вещей. По себе знаю. Сам такой и неоднократно наблюдал у других. Честное слово, я тоже не прочь, чтобы все меня любили, а не вздрагивали при появлении в ожидании разноса.

Нельзя категорически выпускать на вольные хлеба, коли пашут на тебя. Ревизия и контроль. Один раз даешь слабину — и садятся на шею. А каждого знаешь и помнишь про его проблемы и необходимость зарабатывать. У той куча детей, у этой муж-инвалид. Тяжело и неприятно. Пусть лучше граница между нами имеется четкая. Я командую — они подчиняются. И это не абстрактные советы, а наработанный за год с лишним опыт.

— Я нашел способ хранить вакцину! — страстно прошептал Павел, хватая за плечо. Давненько он так не забывался.

Керим шевельнулся, готовый вмешаться, но так и не двинулся. Нюансы хорошо улавливает. Занятный человек. Так и ходит сзади в новой ипостаси в полном молчании. Не собираются меня лупить, просто господин Иванов от наплыва чувств забылся.

— И?

— Мыло! — торжественно произнес он. — Когда жир обрабатывают шелочью, получается прозрачный раствор. Я проверил на оливковом масле, ничуть не хуже. Все дело в наличии в веществе жира. Если смешать содержимое оспенных пустул у телят и растереть в ней…

Ну вот, слушая краем уха рассказ о заметном прорыве и успешном доказательстве, думаю. Можно себя поздравить. Русская наука ничуть не хуже любой другой. Павел абсолютно не теоретик, звезды с неба не достанет, но я ведь и сам не особо озаряем. Все больше от чьих-то разработок отталкиваюсь.

Он практик, причем упертый до невозможности. Способен поставить тысячу, десять тысяч, сто тысяч опытов, чтобы найти одно-единственное решение. Метод перебора вариантов не самый быстрый, зато надежный. Двести разных жидкостей испытал в разных условиях, прежде чем добился. Но ведь сумел!

— Теперь в запаянном сосуде можно доставить в другое место, где и не было телят.

— Поздравляю, — искренне говорю, — мы с тобой на пару сделали нечто действительно важное для людей. Сейчас, извини, не выйдет, но завтра я подробно прочитаю твои записи… Что?

— Ну я это…

Он внезапно потерял дар речи. Ясно. Опять ничего не записал.

— А придется. И нечего такое жалобное лицо делать. Мы не в Спасских школах, и ты розгой не получишь. А дело важное и полезное.

— Я знаю, — с тоской говорит.

— Пора взрослеть. Короче, вернусь — вместе обсудим и напишем. Обязательно публикация должна появиться, понимаешь? Это приоритет. И не просто твой или мой — русской науки.

Так, кажется, с пафосом перегнул, совсем он скуксился. Ну нельзя быть таким запуганным. Ведь в нормальной жизни человек, и не глупый. А как доходит до публичных мероприятий, будто подменяют. Внимания пугается. Про деньги и компаньонство сказать? Не поможет.

— Я без тебя не справлюсь.

Моргнул удивленно, и глаза расширились. Ага, то, что надо. Клиентки и их мамаши имели милую привычку обижаться на отсутствие желания выслушивать абсолютно неинтересные подробности их личной жизни, включая болезни и трудности родственников до седьмого колена. После пятнадцатого раза уже заранее знаешь про дальнейшие перипетии, после сорокового хочется огреть рассказчицу чем-то тяжелым. А Павел обладает безграничными запасами терпения и не срывается на крик.

— В последнее время ты держишь на себе все это. — Широкий жест вокруг. — Я постоянно занят другими делами.

Что на самом деле называется — разбрасываюсь и не довожу до конца наработки, почуяв, что с ходу не выйдет. Убить четыре месяца на опыты с жидкостями, когда технология и так отработана на ять? Мне же не всю Россию окучивать. Даже не собираюсь. Лавры доктора Айболита излишни. Я пытаюсь делать капитал и не стараюсь облагодетельствовать всех и каждого, трудясь до нервного истощения.

Нет уж. Я лучше к Елизавете закачусь и отдохну от трудов праведных. Двое суток парился, пока достаточно морфия изготовил. И все это под аккомпанемент регулярно появляющихся за распоряжениями и с вопросами подчиненных. Хорошо еще клиенток будущих и настоящих сбагрил на Иванова.

— Теперь еще определенно добился заметного прорыва. Ты сам, — с подчеркнутой интонацией. — Вот и пиши четко и подробно. В конце концов я тебя не перед академиками Санкт-Петербурга выступать заставляю. Сделаешь — зайдешь, обсудим. И не тяни. Давай, — хлопнул по плечу, удаляясь по коридору.

Натурально иногда тоска берет от этой бесконечной гонки в неизвестность. Да, да. Я все понимаю, в том числе и о невозможности остановиться. Чтобы лежать под бананом на побережье Тихого океана, похлопывая по заду мулатку с приятными формами, надо много иметь в кармане. На самом деле очень много.

И хуже всего, что я начинаю понимать папашу, который практически не имел каникул. Вечно боялся за свои деньги и проекты. Оставишь на время — растащат, украдут, поломают, и государство отнимет. Теперь сам трясусь и ищу несколько корзин, куда бы яйца упрятать. Дворянский статус — он того, не особо греет. Даже пороть и пытать не возбраняется. Да и какой я реально шляхтич без своего маетка, то бишь имения? А купить — много понимаю в сельском хозяйстве? Курам на смех.

Проблемы, проблемы. Одни заканчиваются — и моментально проявляются другие. Мне всего биологически и фактически двадцатник стукнул! В другой жизни сидел бы на лекциях в университете да пивасик глушил, заливая девушкам о будущем и потенциальных миллионах. И не размышлял бы про выживание с легализацией и одновременным добыванием наличности из каждой вспомнившейся внезапно глупости. Мир определенно прекратил вращаться вокруг меня с некоторых пор.

— Акулина Ивановна!

— Да никто не заставлял, — сказала она без удивления. Несложно догадаться о моем поведении в данном случае.

— Мы не нищие, — глядя на меня исподлобья, произнес мальчишка. Второй, помладше, насупившись, продолжал старательно скрести котел. Уши у него отчетливо повернулись в нашу сторону. — За угощение отработать положено.

— Тогда ладно.

Лица уже чуток порозовели, однако от узников Освенцима ушли пока не очень далеко. Сутки кормежки на откорм маловато будет.

— Мамка ваша не беспокоится или с утра прибежали?

— Преставилась она в прошлом годе от горячки.

— Пусть земля ей будет пухом, — говорю, усаживаясь за стол.

Тут уже все для меня приготовлено. Сытный завтрак, как и подобает для тяжко трудящегося. К приходу всегда только что из печи.

— Пусть их, — говорю своему завхозу. — Небось не объедят.

— А когда всех учат?

— Пусть сидят и слушают. Нечего без присмотра шляться.

Это уж нововведение из всех нововведений. Поначалу в голос выли и жаловались на самодурство. Всех безграмотных работничков, от соплюх до взрослых баб, обязал посещать занятия, пока не сдадут лично мне экзамен по чтению и письму. И не из любви к образованию. Так гораздо удобнее отдавать распоряжения даже заочно. Написал мелом на доске перед входом список неотложных дел — и пусть попробуют заявить о незнании.

А чтобы стимул придать, за лишние сроки или несдачу зачета безжалостно штрафую. И сразу все отговорки исчезают, а успеваемость резко повышается. Никакое битье так не способствует усвоению материала, как удары по кошельку. Тем более что я не заставляю сидеть и хором мычать буквочки. Рисуешь картинку и пишешь нечто вроде: «А я арбузу был бы рад», или: «Врач больного осмотрел, срочно вымыться велел».

Выдумать на каждую букву достаточно непросто, но это уж точно лично мое, и можно гордиться результатом. И месяца не прошло — читают. Кто лучше, кто хуже, но сумели. Писать, конечно, сложнее, но тут у меня у самого неполадки. Стараюсь зря не придираться.

— Доброе утро, господин Санхец. Не рановато ли?

— Нетерпение снедает, — сознался Антонио, старательно выговаривая слова на русском. — Но вы уже, похоже, давно на ногах, — тут он не стал ломать язык, а произнес на немецком.

Для столь краткого срока очень недурственные успехи.

— Он очнулся и вполне готов разговаривать. Пока побудет здесь, до отдельного распоряжения. Ну осмотр в вашей компетенции. Если что требуется, скажете парням. Они худо-бедно немецкий и латынь усвоили.

— Конечно, конечно, — бормочет.

Доктору не до моих подсказок. Он сам с усам, фигурально выражаясь. Вообще-то гладко выбритый, как нормальный иностранец. Это русскому можно с бородой хаживать, если только не военный или не дворянского роду-племени.

Ну и ладно. У меня другие, более интересные занятия имеются. Вон Андрюха стоит в готовности. Выезд собственный — сильно дорогое удовольствие, приходится брать коляску напрокат. Типа такси, и дерет три шкуры ничуть не хуже. За город? Двойной тариф! Не нравится — шагай цехом.

Очень скоро вынужденно завелся поставщик услуг. Пару раз в неделю приходится кататься в Елизаветино гнездышко, да и по Москве, буде зван к солидным людям, некрасиво являться с грязными ногами. Люди они такие, все примечают. Приехал или пришел, как одет — в наше платье или заморское, — для купцов иностранное хуже, у дворян — выгоднее. Потому полезно иметь под рукой, и лучше иметь дело со знакомым. Телефона еще не изобрели, и приходится посылать закладывать, коли заранее не договорился.

Поездка вышла на удивление спокойной. Ни поломок, ни особой тряски. Видать, уже неплохо извозчик запомнил дорогу. А вот реакция по приезде всерьез насторожила. Оба братца Шувалова при моем появлении сдернули в сторону, Балакирев ухмыляется, а Лесток и вовсе сквозь зубы отвечает.

Решительным шагом иду в прекрасно известном направлении, отшвыриваю с дороги сунувшегося под ноги лакея и вламываюсь в покои цесаревны, замечательно догадываясь об ожидаемом. Как говорится, предчувствия меня не обманули. Шалава — она и есть шалава, в каком веке ни живет и каким титулом при рождении ни величается. И смотрит на меня с любопытством, не пытаясь взвизгнуть и укрыться простынкой.

С постели поднимается красавец-мужчина. Чернявый, высокий, мордатый и прочее, прочее. Я сам по всем параметрам не мал ростом, весом, но, пожалуй, переплюнул он статями. Тот еще жеребец. Мечта любой нормальной бабы. Но я-то не женщина и млеть от мужественного вида не собираюсь.

— Ты хто? — с мощным украинским прононсом требует. — Почему врываешься?

— А такой я невежливый, — отвечаю, попутно врезав в челюсть.

Он вскочил, не промедлив ни секунды, не хуже Ваньки-встаньки, довольно скалясь. Метнул вперед кулак размером с хорошую дыню, целясь в лицо, и тут же сложился пополам от попадания в солнечное сплетение.

Боксом я сроду не занимался, да у Михаилы рефлексы отточенные. Машинально идет, уход-ответка. А бью я тяжко и умело, всем весом, вовсе не замахи на манер кино, с попыткой захватить другой конец села. Не зря уважали в родных местах.

Елизавета взвизгнула, когда красавец завалился вторично, с грохотом приложившись тушей об пол.

— Алешенька, тебе не больно? — вскричала, кидаясь к нему.

На мой слух прозвучало в высшей степени дико. Последний раз слышал нечто подобное в американском боевике в той жизни. Полицейский лежит, подстреленный врагами, а напарник участливо спрашивает: «Ты о’кей?» Конечно же да, будто не видно. Пуля в теле — сущая мелочь.

Наверное, и он нечто подобное подумал, потому что небрежно оттолкнул ее в сторону, аж ляжки голые в воздухе мелькнули, когда приземлилась на кровать. И стал подниматься. Здоровый, как слон. Больно, а встает. И упрямый. Я бы, наверное, не смог. Дать пару раз в этот момент на удивление просто. Хоть рукой, хоть ногой, но такое поведение надо уважать.

— Стоп! — говорю, отодвигаясь назад и краем глаза отслеживая толпящихся у распахнутой двери.

Людей набежала куча. Кто из любопытства, кто позлорадствовать, а кто и спасать Елизавету. Заори она всерьез — и застывший у них глыбой на дороге Керим с кинжалом в руке не остановит. Или начнет убивать, а это абсолютно излишне.

— Я вижу, ты не дурак подраться и крепкий как дуб. Могу ведь вбить сейчас по уши в паркет, но не стану. Не хочу продолжать.

— Почему? — спрашивает озадаченно.

— Так она уже выбрала, разве нет? Вон как метнулась. Не ко мне.

— Ну и что?

— А ничего. Сегодня тебя выкину, завтра сама придет и к тебе ласкаться станет.

Тут Елизавета непроизвольно кивнула.

— Баба.

— Баба, — подтверждает глубокомысленно. — Их оставлять надолго нельзя.

— Ну и плевать. Другую не найду?

Вот здесь я заработал негодующий женский взгляд. Как это я не плачу? Нет, реально, какой смысл выяснять отношения? Одного уже нашла — найдет послезавтра второго. Любови за нами особой не числилось, оба приятно проводили время. Я об этом знал с самого начала. Нашла в моем лице или, точнее, другом месте замену прежнему любовнику Шубину.

Это я по горячности характера взъерепенился. Сколько ни борюсь с натурой, вечно прорывается. Тут наверняка не просто подсознание, попутно какие-то химические реакции в теле. Гормоны, ферменты — и взрываюсь без промедления. Невозможно полностью избавиться от заложенного природой. А спущу пар — и проявляется уже мой, не Михайлы, характер.

— Значит…

— Извиняться не буду. Что сделано, то сделано. Понимать должен.

— Ага! Ты человек, не подхалим. Душа горит — в морду.

— Во именно. Не по злобе, но ведь за дело?

— Пойдем выпьем? — очень логично спрашивает.

— А то!

— Алешенька!

— Молчи, баба! Их иногда, — уже мне, — учить надо, — показывая кулак. Подумал и продемонстрировал ладонь.

— Бьет — значит любит?

— Правильно про тебя говорят, умеешь слова правильные найти. Не то что я. Я же простой. Сейчас, подожди, оденусь.

— Так и я не из Голицыных.

— Потому и понимаем друг друга.

— А за то и выпить не грех.

Потом мы взяли на грудь. И еще, и еще. Начала я еще не забыл, и разговоры о правильном воспитании женского пола в голове сохранились. На определенном этапе он принялся петь задушевно и красиво украинские песни. Именно в придворном хоре Елизавета и раскопала. Я поддержал в меру собственного умения и даже, кажется, нечто исполнил самостоятельно из широко известных песен будущего. Конкретно какую — провал. Тут уже некая путаница начинается.

Потом накатили еще, и дальше — полная дыра. Ну хоть основное не исчезло. До розовых слонов и зеленых чертиков не добрался. Почти в адеквате. Головная боль лечится аспирином, его берут из ивы. То есть не сами таблетки, безусловно, они — химия. Основная составляющая. В аптеке присутствовала настойка, правда, раньше не нуждался. Хорошее у меня тело, крепкое. Не надо над ним в будущем издеваться. Что же хотел? А!

— Керим?

— Да?

— А он как?

— На своих ушел, шатаясь.

Будем считать, наотмечался по поводу расставания на совесть. Пить наравне с Розумом в будущем не стану. Мужик он приятный во всех отношениях и незлобивый, но явно покрепче меня на алкоголь.

— Керим?

— Да?

— Тебе действительно некуда возвращаться?

— Нет у меня никого и ничего, — глухо ответил и вновь замолчал. На откровенность, выходит, пока нечего надеяться.

— А чего я? Нешто другого найти не смог?

— У богатых давно личная свора имеется. Не собираюсь просить.

Это точно. Пришел и остался.

— Ты чужак здесь, и я тоже, — сказал он после длительного молчания.

Я подождал, однако продолжения не последовало. Мог подразумевать что угодно. Хотя первый вариант — рано или поздно мне все одно понадобится «крутой» умелец — просто напрашивается. Андрюха хорош, и все же максимум, на что его хватит, — пырнуть в спину. Встать на пороге насмерть не каждому дано.

— С едой у тебя, помимо свинины, какие запреты?

— Я все ем, — невозмутимо отвечает.

— А ты вообще мусульманин? — после почесывания в затылке спрашиваю.

— Молитвы знаю.

Нет, он положительно странен. Будет время, попробую всерьез заняться.

— Короче, оставайся. Жалованье обсудим, когда я смогу нормально общаться. А пока посплю еще часик-другой.

 

Глава 12. Бесплатные подарки

Впереди широким шагом шествовал Эрнст Иоганн Бирон, практически не замечая уступающих ему дорогу, низко кланяющихся людей. Всем известный фаворит официально до сих пор не занимал никаких государственных постов. Если без предвзятости присмотреться, он имел даже большее влияние, чем будучи одним из ответственных лиц. Фактически отстранился, играя роль наблюдателя и судьи в непременных спорах. Роль эта избавляла от ответственности.

Зато всевозможные российские граждане всех уровней и сословий с утра до вечера переполняли приемную Бирона, добиваясь и выпрашивая милостей. Не очень это приятно стоять в очереди, алчущей привилегий и готовой облизывать сапоги начальства. Не то что я настолько принципиальный, чтобы гордо отказаться посетить всесильного человека. Заветы съевшего пуд соли на этих делах папаши по-прежнему являются руководством к действию. А он не стеснялся слать подарки высоким чиновникам и заносить им в кабинеты.

Причем не обязательно деньгами, хотя и это достаточно важно. Случалось и борзыми щенками. Если человек коллекционер, принести ему давно мечтаемый, но нереально редкий или дорогой предмет куда важнее чемодана с деньгами. Или подсуетиться, отмазывая отпрыска, вконец ополоумевшего от безнаказанности. Далеко не всегда полезно привлекать к таким делам людей в погонах. Они же подневольные. Завтра спустят очередной план по борьбе с чем-то — и информация пойдет в неприятном направлении.

Это же в кино любой купленный станет делать что угодно, а ты о него ноги вытираешь. В жизни у многих существует четкая грань, через которую не переступят. Кто из страха, кто потому что проще тебя сдать и не иметь проблем в будущем. Поэтому с российскими чиновниками полезнее дружить, а не грубо шантажировать или покупать.

Причем не стесняться лишний раз выказать уважение и занести подарок. Без всякой причины. Человек такие вещи помнит и чувствует себя обязанным. Папашины методы давали недурной результат — конечно, не олигарх, но по нашим провинциальным масштабам второй человек после губернатора области. Мало того, он как поднялся в девяностые, так и сидит бессменно, пережив массу всякого. А значит, его способ работает.

Кстати! Не пошло ли слово «чиновник» от чинов в «Табели о рангах»? Здесь слово не в ходу, а я, похоже, случайно набрел на происхождение. К сожалению, в данном случае лично моего открытия никто не оценит. Не пришло время.

Так что проблема не в стоянии в приемной. Тут важнее не потеряться в толпе. И для этого есть свои нестандартные методы. Если все приходят с длинными волосами — побрейся, в иностранном платье — оденься богато, но чисто в русском стиле, говорят прозой — переходи на пение. Ну последнее, конечно, перебор, хотя смысл в том есть, и немалый. Главное — выделиться из безликой кучи ярким оригинальным пятном. Есть шанс вылететь за дверь, однако много больший — обратить на себя внимание. А это уже полдела.

И я выиграл! Бирон удивился и захотел узнать, какого черта я здесь делаю. Тут-то и был извлечен «рояль в кустах» в виде богато украшенного самовара. Не помню, честно говоря, как выглядели реальные, но наш, безусловно, самое настоящее произведение искусства. Помимо инициалов барона в заковыристом виде и герба, весь украшен гравировками в виде картинок сельской жизни. Я сам старался, изображая. Убил на то кучу времени, денег и нервов, воспитывая работников и добиваясь идеальных линий и шлифовки. Клеймо производителей тоже присутствует на каждой детали. Малозаметно, но кому надо обнаружит без труда.

Сказать поразил — наверное, нельзя. Разного рода нагревательные чайники и без меня существовали. Заинтересовал, что гораздо важнее. Богатым оформлением подарка и особенно тем, что не стал просить взамен чего-то материального или должности. Я мечтал от всей трепетной души преподнести Анне Иоанновне еще один и просил протекции. Ну простой я рюсский мюжик и сильно верноподданный, с трепещущей при виде титулов душой.

И вот теперь он выступал величественно впереди, я с тоской, принарядившись в неприятный, немецкого покроя сюртук, трущий где только возможно (два рубля с полтиной, одуреть), и напялив по такому ответственному случаю парик, двигался сзади. А за нами слуги тащили несколько накрытых белой тканью предметов.

Уже второй раз я попал в страшно узкий ближний круг. Теперь помимо Ушакова и вовсе никого при императрице не оказалось. Мне ситуация не очень понравилась, но задавать вопросы было несвоевременно. Потому дождался разрешения и принялся показывать наглядно, объясняя действия и стремясь продемонстрировать возможности самовара во всей красе.

Еще больше времени, чем на предыдущий, убил на создание охотничьих сценок, в надеже потрафить богине Диане. За основу взял скифский стиль: в этом времени он неизвестен. Ходили слухи о подделках и что вещи из курганов новоделы, умельцы из Одессы создали, но сейчас роли не играет. Я хорошо знаком с теми побрякушками по художественной школе, где мы пытались копировать репродукции. Буквально не вышло, однако достаточно нетипично и броско. А под это дело и я присутствую собственной персоной. Презентация с продажей продукта и себя. Чему-то такому нас учили в интернате, но там воспринималось под ухмылки.

Потом Анна Иоанновна долго пила приготовленный мной чай (не жалей, Михаил, заварки, плюнув на заоблачную цену, — фунт шесть рублей, не каждый дворянин со вкусом знаком!), со всхлипом втягивая и беседуя о домашних делах с Бироном, закусывая заграничным сахаром (семь с полтиной за пуд — все за мой счет).

Я терпеливо дождался окончания и с глубоким поклоном предложил отведать гречневой каши с тушеной свининой. Фаворит несколько удивился: о таком мы не договаривались. Я опять шел ва-банк. Если меня заподозрят в попытке отравления, проблем не оберешься. Она вообше-то изрядно подозрительная и вечно ишет покушения на власть. Для показа сам проглотил, отложив пару ложек на припасенную заранее тарелку. Да-да. Не на авось притопал. Все необходимое с собой. Ложка — и та серебряная.

Царица недоумевающе попробовала с принесенного блюда, заранее накрытого крышкой для сохранения тепла, и посмотрела на меня смутным взором.

— Вы вкусили мясо и кашу, коим уже полгода, — бухаясь с разбегу вновь в ледяную воду, говорю, — ваше величество.

И быстро-быстро, пока во взгляде сохраняется тупость, а не злость, продолжаю:

— Это новый, никому не известный до сего дня способ длительного хранения продуктов.

Бирон, не спрашивая разрешения, зачерпнул ложкой и запихнул в рот.

— Неплохо, неплохо, — к моему облегчению, провозгласил в ответ на ее беспомощный взгляд.

Жест в сторону начальника пыточных дел. Тот без особой охоты тоже присоединился к дегустации.

— Действительно практически не отличается от свежего, — признал он с отчетливым удивлением.

— Сосуды вскрыты в присутствии кучи свидетелей, и на каждом имелась дата приготовления, — патетически восклицаю. — Если стеклянные емкости заполнить вареньем, бульоном или жареным мясом, наглухо их закупорить, а потом долго кипятить в воде, то содержимое не испортится длительный срок.

— Полезная вещь для армии, — прищурившись в мою сторону, говорит задумчиво Эрнст Иоганн.

— Особенно в походах, ведь можно сохранить не одно мясо с кашей, но и многое другое. Токмо подряд нужен, разрешение на поставку.

Про Комиссию, определяющую, на пользу ли русскому солдату консервы и не чебурахнется ли он от подобных продуктов, я уж молчу. После пробы, снятой лично императрицей, как-то неловко подобные тонкости обсуждать. На то и расчет изначальный.

— Заходите, Михаил Васильевич, — спокойно, без нажима говорит Бирон, — обсудим сие любопытное достижение.

Ну это уж как водится. Без откатов и взяток в родном Отечестве дело не двинется. Я готов. Тем более что массовых закупок, кроме государства, никто не потянет. В хорошую копеечку обойдется моя идейка казне. С другой стороны, и польза имеется нешуточная. Не сегодня, так через десяток лет технология пойдет в народ, стеклянные заводики появятся — и неминуемо упадут производственные расходы с себестоимостью. Да людям занятие. Может, и голодных меньше станет в неурожай, раз появятся запасы.

Анна Иоанновна глянула в свою чашку, и я поспешно подскочил, наполняя ее вновь. Ей-богу, не трудно, а уважение надо проявить самым наидоступным образом.

— Если выдавить каплю лимона в чай, он приобретает особый вкус и запах, — попутно комментирую. Все это продается свободно, правда, очень недешево. Здесь важнее не дать отвлечься. Напор и натиск.

Подносик, нож, лимон — все до приезда приготовлено. Презентация должна проходить бодро и без задержек. Заказчиков ошеломить с ходу и подсовывать продаваемый продукт, пока не опомнились. Обойдется мне вся эта радость в опупен-ные деньжищи, считая с производством самого самовара. Если не захочет быть лицом рекламной кампании, попивая чаек в кругу аристократов и генералов, я в серьезном прогаре. За морфий когда еще прибудут рублики, а траты у меня и без того серьезные.

— Странный ты человек, Михаил Васильевич, — сказала она, попробовав. — Высок, статен, благообразный внешний вид и дивно резвый ум имеешь. А взгляд, — закончила неожиданно, — дерзкий.

— Э…

— Молчи! — скомандовала резко. — Ведешь себя свободно чересчур. Редко кто себя держит так. И уж не мужику с таким честолюбием рождаться.

Кажется, меня раскололи. Ушаков присутствует не зря. Уверенность в правоте и привычки не самого бедного человека все же сказались. Не в том дело, что на деньги плевать. Просто не привык по-настоящему унижаться. Если прав, обязательно постараюсь настоять на своем. А здесь общество сословное — и вываливаюсь из образа.

Стоп! А чего там Бирон про посещение намекал? Всерьез меня допрашивать не собираются. Иначе не здесь бы беседовали, а в подвале при помощи палача. Да и в чем меня реально подозревать можно? В непомерной наглости и разносторонности? Ну право же, это не криминал.

— Мы, поморы, холопами сроду не были, потому и ведем себя свободно, — с глубоким поклоном отвечаю. — Ужели обидел чем, матушка государыня? Умоляю простить невежественного, — и на всякий пожарный рушусь на колени. — Не приходилось раньше бывать столь высоко, невольно мог по незнанию чего важное нарушить. Этикету не обучался.

Анна Иоанновна сидела неподвижно, и лицо ее было равнодушно, будто обернувшись маской, куда девалось добродушие доброй барыни. Зато глаза смотрели пристально, и шутить совершено не тянуло. В глубине их таился холод зимы. Несколько мгновений она сидела так, и мне казалось, прошла вечность.

— Я собираюсь позволить создать собственный придворный штат племяннице, — произнесла она наконец, и меня отпустило. Что бы у царицы ни имелось на уме, казнь пока не предвидится. — Руководить им станет князь Юрий Трубецкой.

Дело важное. Лично у нее полторы сотни человек в штате, какое-то количество вне штата (почетная должность) и добрых полтысячи прачек, лакеев и прочих служителей. И эти люди имеют доступ к самому главному телу в России. Конечно, не в том смысле. Не Елизавета Петровна.

С Анной Иоанновной один Бирон блудно живет, да и понять бабу вполне можно. Одна, а плоть просит. Вот и обер-камергером, то есть начальником придворного штата, не зря числится. Контролирует подходы. Я же не на авось к нему первоначально поперся. Прорваться через голову фаворита напрямую к царице без отмашки — неминуемо нажить массу неприятностей.

— Екатерина-Христина…

А куда девалось первое имя?

— …настоятельно просила позволить взять тебя на место личного секретаря.

Опа! А надо ли мне такое счастье? Заниматься обслуживанием капризной принцессы вместо нормальной работы по собственному желанию. Жить по ее, а не своему расписанию. На одну такую имел удовольствие недавно насмотреться.

— Для начала получишь камер-юнкера.

Данный придворный чин относится к IX классу «Табели о рангах». На повышение не похоже. Или здесь суммы иные? Кстати, допускается ли получать государственное жалованье из нескольких источников, занимая разные должности? Вроде да.

Деньги будут, допустим, другие, но не в них же счастье. Торчать постоянно рядом и отвечать за все Лизины проступки — оно мне надо? Или это возможность завести полезные знакомства на будущее? Скажу в очередной раз нечто непонравившееся и вылечу с места. Детей воспитывать я не умею. Хотя что я умею реально? Институтов не заканчивал, на производстве не горбатился. Макаренко с Песталоцци не штудировал. В основном языком болтать.

— В твои обязанности войдет истолковать девочке, что жребий ее навеки соединен с Россией. И благополучие ее — в ней же.

Все-таки видит именно Лизу в роли наследницы, иначе это условие не так важно. У жены испанского или немецкого принца отношение к России дело десятое.

— Как видишь свои действия? — требовательно спросила.

— Воспитывать любовь к России, к ее истории, прошлому, — принялся набрасывать предварительный план. Легко сказать, а как совершить практически? — Дать понятие о принципах управления государством: правосудии, налогах, армии и постараться ознакомить с современными достижениями науки.

Царица еле заметно поморщилась. В очередной раз перегибаю палку: на то у нее муж или любовник будут иметься. Ну не чесать же про добронравие и кротость. Первое — дело фрейлин, второе — для правящей государыни жирный минус. Милосердие и нежное сердце обществу в принципе противопоказаны. Я не помню ни одного тирана, свергнутого народом, зато стоит дать слабину — и выкинут в момент, отрубив голову.

— Нельзя на Руси быть неправославной, — продолжаю, нащупав удачный ход. — А значит, крайне важно формировать в душе безусловное благочестие. Оно очищает душу, утверждает любовь и уважение к родителям, Отечеству и всему роду человеческому.

— Ты когда в последний раз был на исповеди? — вкрадчиво спросила Анна Иоанновна под неприятную ухмылку Ушакова.

Ой навели обо мне справки плотно. Зря в духовность понесло. Честный ответ — никогда. Я и церковь посещал в Москве всего пару раз, когда отвертеться не получалось.

— Грешен, — покаянно говорю, — токмо есть оправдание. Нельзя оставлять больных без присмотра. Ведь говорил Господь: «Не человек для субботы, а суббота для человека». То бишь ради спасения жизней можно поступиться правилами.

— То Иисусу можно, а тебе невместно! — мгновенно раскалилась она. — Так, — допив чай, провозгласила после затянувшегося молчания, — божественного не тронь. Этим займется архиепископ Феофан Прокопович. А в остальном недурно.

— Позволено будет спросить, ваше величество?

— Да говори уже.

— Я буду иметь право приглашать учителей?

— Каких еще? — внезапно подал голос Бирон.

— Есть множество наук, мной не превзойденных, ведь я одолел самоуком лишь начала математики и географии с историей.

— Пусть, — отмахнулась Анна Иоанновна, — это не столь важно. Позволяю.

Еще как важно, мысленно ликую. Формировать круг общения, отбирать наиболее продвинутых не по знатности, а пользе, — огромный стимул. Я ведь реально не знаю очень многого, а теперь можно позвать прочитать лекцию по нужному направлению и попутно выяснить имена и тонкости.

— Справишься — получишь чин выше. Глядишь, и гофмаршала пожалую.

До третьего класса мне тянуть лямку минимум до совершеннолетия Лизы. А вернее, до смерти занимающей престол сегодня. Ну это такая теоретическая морковка. А теперь, скорей всего, покажут и кнут.

— Запомни одно, — глядя сузившимися потемневшими глазами, сказала, — ты у выблядка больше не появишься. Служить можно токмо одной принцессе.

Это она про Елизавету Петровну ругательно выразилась, с опозданием дошло.

— Предательства и интриг не спущу.

— Молодой человек, — вроде сочувственно подал голос Ушаков, — а девица-то в самом соку. И поведения не самого добродетельного, чего же не воспользоваться. Почему же не гульнуть, хороводы не поводить да песни и пляски не устроить. Тем более что Лизка себе нового кавалера нашла.

— Да?

— Олеша Розум из придворного хора. Потрясающе поет и красавец. И дерется неплохо.

Андрей Иванович та еще скотина. В жизни не поверю в случайность. И чего раньше в известность не поставил? Для меня концерт устраивают. Мы все видим и слышим. Спасибо большое, намотаю на ус. Пригодится.

— И тянет на мужиков вечно, — ни к кому не обращаясь, прокомментировал информацию Бирон.

Вроде и не оскорбляет впрямую, а ведь и меня опустил преднамеренно. Диплом о достоинстве дворянском есть или нет — то для простых людей важно. А для аристократов навсегда останусь выскочкой и быдлом. Будто про самого не говорят, поминая худородность.

— Кровь — она сказывается, — пренебрежительно ответила царица, явно имея в виду мать Елизаветы, происходящую из крестьянок.

Не подбери ее Петр в свое время — никто бы и не ведал о холопке Марте Скавронской. Да и проблема престолонаследия сегодня отсутствовала бы. Сам сына удавил, и дочек бы ему некому было рожать.

Хотя… мог бы и жениться на другой. Почему нет. Важнее — эта ветвь Романовых ту не считает своей. И забывать об этом крайне не рекомендуется. Вон и меня абсолютно не стесняются. Я — отныне их человек. А ежели поперек чего удумаю, недолго и под следствие. Как говаривал кто-то из древних героев: «Дай мне собственноручно написанное любым письмо, а за что посадить — я без труда найду».

— Нельзя так оставлять, — озабоченно сказала Анна Иоанновна, — кровь играет, завтра опять сбежит в поисках гулящей. Ему делом заниматься надо, а не о срамных женских местах размышлять.

— А ты жени его, матушка, — со смешком посоветовал Ушаков.

— А угодил советом! — очень по-бабьи всплеснула руками.

Мне стало нехорошо. Стоило сбегать из дома, чтобы нарваться на повторение. Я еще молод. По-любому рано.

— На ком? — подозрительно потребовал Бирон.

— Так сам же говорил про проект.

— Но я же не его… — Он смерил меня взглядом, как смотрят на таракана. Еще чуть — и тапкой прихлопнут.

— А вдруг и нет ничего?

— А есть?

— Так Михаил Васильевич разве мне откажет? — очень натурально удивилась.

И то, разве возразишь, когда убедительно просят? Понять бы, о чем речь. Не по вкусу мне эта беседа, решающая всю дальнейшую жизнь, очень не нравится.

— Жизнь за ваше величество готов отдать! — рявкнул, выпучивая глаза и выпячивая грудь.

А что еще остается? Не падать же в обморок или убегать. Возражать против чего? Мне же не объяснили.

— Ступай пока, — махнула она рукой. — Невесту мы тебе подберем, в обиде не будешь. В крестные позовешь?

— Счастье-то какое, — вновь падая на колени, молвлю с подвыванием. — Помнить стану о доброте вашего величества и внукам заповедаю. Сама Анна Иоанновна, всемилостивейшая государыня Империи Российской, на свадьбу придет.

Плакать хочется, но играть дурной спектакль придется до конца. Выбора мне не оставили. Не та, так эта. Найдут беспременно подходящую с их точки зрения — и заставят жениться. Но кто хоть та, из проекта, и о чем они секретничают?

 

Глава 13. Секретарь ее высочества

Князь Юрий Юрьевич Трубецкой, мой будущий прямой командир, имел звание генерал-поручика, помимо действительного тайного советника и придворного обер-гофмейстера. Не человек, а сплошные титулы. Вряд ли он притом натурально состоял в армейских списках, иначе мне здорово жаль войска. А уж уровень его тайных советов, судя по происходящему, и представить страшно.

Он оказался очень полным, чтобы не произносить слов «жирный» и «одышливый». Фразы выдавал с перерывами, поскольку воздуха не хватало и приходилось переводить дух, хрипя и задыхаясь. Каждая из них определенно показывала недовольство нежданным происшествием в виде свалившегося внезапно на голову Михаила Васильевича Ломоносова.

— Как можно… не предупредив… по росписи некуда вставить. — Пауза в два раза длиннее обычного. — Из личных средств ее высочества…. пятьсот восемнадцать рублей пятьдесят пять копеек на секретаря…

Ого! А недурно камер-юнкеры получают. Расту прямо на глазах. Еще бы реально увидеть монеты, а не одни разговоры. За звание адъюнкта уже не первый месяц шиш вручают — и куда жаловаться, не представляю. У Академии нет средств, очень вежливо отвечают на вопросительные послания. Одним званием сыт не будешь и в стакан не нальешь.

Попаду в столицу — всем жуликам по финансовой части ребра пересчитаю. Они у меня кровью харкать станут. Все подряд. От Блюментроста до Шумахера. С такой фамилией — и в ученые! Жулик натуральный. Настоящий Шумахер должен быть гонщик, а не канцелярская крыса.

— Зачем из Пруссии гувернантку… гувернантку госпожу Адеркас… выписывать и еще две фрейлины… Так мало, что ли… французских мадам Белман и «мамзель» Блезиндорф… Пришлось назначать госпожу Адеркас гофмейстериной…

Благодаря трудящейся в поте лица в роли камер-медхены Таньке, сестре Андрюхи, своевременно пристроенной, я об этой кухне немного уже знал. Медхены, как и камер-фрау, происходили от немецкого Kammeijungferin и означали просто старших и младших горничных. Таковых в штате имелось целых четыре, и получали они почти шестьдесят рублей. Занимались уборкой личных комнат, одеванием и раздеванием августейшей хозяйки и всевозможной помощью при покупке тканей, женских туалетных и других принадлежностей.

Самое важное, что лица податных сословий, принятые на придворную службу, автоматически исключались из прежнего состояния. Сейчас это, может, и не суть важно, но для ее детей занятный казус. Родственники останутся мещанами, а они? Впрочем, встретив ее мимоходом только что, убедился: такие материи ее пока мало занимают. Возраст не тот. Зато возможность кушать лакомства от щедрого стола — очень даже. Морда довольная и сытая. Чаще всего на такую работу брали финок, считающихся наиболее чистоплотными, однако у Лизы есть еще дополнительно Варя Дмитриева, и вместе с Татьяной они составили русскую партию при дворе.

— А еще… мундшенк Андрей Шагин…

Это в смысле отвечающий за своевременную подачу к столу разных напитков (вина, пива, кваса, питьевого меда). У Анны Иоанновны имелся еще дополнительно кофешенк, ответственный за чай, кофе и горячий шоколад. Я со своим самоваром влез ненароком в его ведомство и был облит на выходе молчаливым негодованием, пополам с презрением. Пришлось налаживать добрые отношения, вручая рубль и подробно объясняя еще раз лично ему технологию кипячения и чистки. Иногда со слугами лучше не ссориться. Они теневая власть во дворце и запросто в тапки нагадить смогут. А от него достаточно много зависит. Не захочет выносить мой замечательный прибор — и станет ржаветь до следующей императрицы. Пусть лучше серебром подавится.

— …Лакей Карл Вильгельм Клеменс, — продолжал страдать под мои размышления Трубецкой.

Ощущение, что не о сохранении вверенного бюджета заботится, а чисто по жизни меланхолик и огромный нудник.

— Ваше высочество, — вскочил он на открывшуюся дверь, будто подброшенный пружиной. Явно не от глубокого уважения, а сработали рефлексы по поводу положения вошедшей. Мне до такого еще долго воспитываться.

— Вы закончили? — требовательно спросила младшая Лиза.

— Не вполне, ваше высочество… Круг обязанностей…

— Я сама объясню, что мне требуется, — отрезала она. — Можете оставить нас?

Просьба начальства — приказ для подчиненного, и господин Трубецкой, даже не пытаясь возразить, послушно отправился восвояси, пыхтя и отдуваясь. Дверь, кстати, и не подумал закрыть. Там торчит как бы не пресловутая гувернантка Адеркас, выписанная специально из Берлина. На Мэри Поплине меньше всего похожа. Не старая, но сухая вобла с пристальным взглядом.

Еще одна докука на будущее. Нельзя оставлять молодую особу женского пола наедине с мужчиной. Постоянно присутствуют свидетели. Но видеть и слышать — вещи немного разные. Похоже, Лиза намеренно оставила сопровождение снаружи.

— Я хочу извиниться за свое неразумное поведение, Михаил Васильевич, — говорит она, посмотрев мне в глаза.

Обалдеть! Впервые в истории России вышестоящий извиняется перед простым парнем вроде меня. Никак не ожидал такого начала. А она имеет характер. Не стала делать вид, что ничего не произошло. Сама пошла навстречу. Респект, мадемуазель. Я вас реально зауважал. Честно признать ошибку немногие способны.

— Я, честное слово, не в обиде. Это бьш минутный каприз, да?

Она кивнула, соглашаясь.

— А сейчас вы повели себя очень достойно. Я благодарен за ваше отношение, но, право же, к чему вам рядом неотесанный мужик? Я еще недавно не подозревал, что в театре положено восхищение выражать криком «фора»!

А не «бис», как орут в моем времени. Уточнять не стоит. Удивился всерьез в свое время на просмотре, кстати говоря, «Салтана». Елизавета Петровна свою затею не оставила и даже не стала возражать насчет моих потуг на «не изображать, а пытаться представить себя на месте героев». Особо не настаивал, благо приняли предложение достаточно благожелательно. Изменения минимальные, но хоть актеры не бились во время монологов на манер эпилептиков, заламывая руки.

— Ты сидел возле меня месяц, — сказала Лиза очень серьезно. — Более чем достаточно, чтобы многое понять о человеке. Не станешь ради денег унижаться.

Смотря сколько и давно ли голоден. Я не слишком оптимистичен в этом отношении и точно не мечтаю жить в шалаше. В принципе меня опять спалили. Не привык вести себя униженно. Старую натуру так просто не выбьешь. А после того, как стали узнавать на улицах по поводу басен и оспенных прививок и близких отношений с Елизаветой…

— И говорил не как взрослый с ребенком, и не лебезил, как многие.

Э, да тебе просто не с кем нормально общаться! Служанки — не тот уровень, и за равных их не держат, пусть и видят многое. Надо иметь в виду. Компанию какую-то организовать, чтобы не варилась в собственном соку. Без приятелей нельзя, а то вырастет очередная барыня, не умеющая с людьми говорить и раздающая приказы. А на возражения впадающая в истерику.

Я же не Макаренко и даже не бабушка. Воспитанием детей не занимался. Правда, я много чем раньше не занимался, и удрать не удастся. Сразу две разъяренные женщины, да облеченные немалой властью, за спиной — перебор. Придется стараться. Тем более для карьеры и завязывания связей идеальная ситуация. Года три, пока подрастет, у меня есть на внедрение в очень высокую среду.

— Мне нужен кто-то, кому я могу доверять.

— А мама?

Гримаска была не очень понятной, но смысл ясен без уточнений. Та тоже строит в отношении нее определенные планы и, скорее всего, не пылает любовью в сторону Анны Иоанновны. Она старшая сестра, а сидит на троне другая. Наверняка исходит желчью по данному поводу и капает на мозги дочери.

— Мне нужен человек, за которым не стоит целый клан родовитых людей, и он не станет думать в первую очередь об их интересах. Мне нужен друг, — помолчав, закончила, прикусив губу и пристально глядя на меня.

Не бывает друзей в подчинении или ниже по положению. Такое не забывается и невольно накладывает отпечаток на отношения. И у царицы не может быть друзей по определению. У всех свой интерес. Говорить об этом пока рано. Отталкивать протянутую руку нельзя.

— Я готов служить вам, ваше высочество. Честно, насколько хватит сил. Только…

— Что?

— Дружба — это не когда поддакивают или рассказывают сказки на ночь. Дружбой называется положение, когда говорят иногда очень неприятные вещи и на них не обижаются. Потому не из вредности, а для исправления сказано.

— Я понимаю.

— Боюсь, пока еще нет. Книги не могут научить быть терпеливым и стойким, а взрослых советчиков мы не особо любим. Я тоже отца не больно слушал, — объяснил на открывшийся рот, причем сам не очень соображая, про кого высказался. Видимо, про обоих. — Поэтому хотелось бы получить обещание слушаться меня, а не пропускать советы мимо ушей.

— Например? — подозрительно спросила она.

Молодец. Уже кое-что приняла и ощутила от окружающих.

Разбрасываться словом не хочет. И правильно.

— Я не титан мысли, пусть и, надеюсь, не глуп.

Лиза махнула на меня рукой.

— Вам требуются настоящие учителя. Нет-нет, — поспешно высказываюсь, пока не перебила, — вы, ваше высочество, совершенно правы. В иных отношениях месяца знакомства действительно достаточно. Я не собираюсь вмешиваться в женские правила этикета, однако с моей точки зрения ваше образование крайне однобоко и недостаточно. Особенно если впереди правление Россией.

— Это еще бабушка надвое сказала, — совсем не по-детски ответила Лиза.

В каком-то смысле она права. Вышедший буквально позавчера Манифест повелел подданным вновь присягать самой государыне «и по ней ее величества высоким наследникам, которые по изволению и самодержавной ей от Бога данной императорской власти определены, и впредь определяемы, и к восприятию самодержавного российского престола удостоены будут».

Лично я не понял, кого имеют конкретно в виду. Присягнул честно, как и прочие. А куда деваться. Но ведь дикий манифест! Ни одного имени не прозвучало. Надо сказать, не один я в недоумении чесал затылок. Все мои знакомые предпочитали помалкивать с версиями, чтобы не угодить в Тайную канцелярию на допрос.

— Государыня Анна Иоанновна в приватной беседе со мной высказалась очень определенно на сей счет. Она видит вас наследницей. И, — очень хотелось оглянуться, нет ли кого рядом, подслушивающего, но я просто понизил голос, — шансов на появление ребенка у нее ноль. Голштинского родственника она ненавидит. Других вариантов не существует.

В ее головке определенно забегали очень занятные мысли при моем заявлении. А что я теряю, пусть царица и передумает? Ничего. Это не мое обещание. Одни предположения. После смерти императрицы Екатерины Первой из десяти ее детей от Петра Великого в живых оставались две дочери — Анна и Елизавета. С моей знакомой все ясно, если уж неприлично называют в открытую.

Анна Петровна была выдана замуж за герцога Голштинского Фридриха-Вильгельма, уехала с ним в Киль и там, родив мальчика Карла-Петера-Ульриха, умерла от родовой горячки. Не сомневаюсь, очередной эскулап с грязными лапами подсуетился в огромном рвении. Таким образом, несчастному мальчику года три, и всерьез его рассматривать не имеет смысла. После смерти царицы сразу начнется свара за регентство. Да и ветвь рода другая.

— В любом случае лишние знания исключительно на пользу, и даже принцессе испанской или австрийской не мешает иметь понятие о том, как управляют владениями и как сделать бюджет страны больше, а людей довольнее. Важно знать историю, географию, математику, грамматику и языки.

— Ну немецкий и французский я лучше тебя могу, — впервые сорвалась со взрослого тона.

— Признаю. У меня не имелось гувернанток из этих стран. Но остальное, и особенно основы православия, придется изучать в обязательном порядке. На троне России не может сидеть лютеранка, ваше высочество.

А это была обманка. Я тоже принялся интриговать не сходя с места. Сбить, подсунув Закон Божий, от которого не отвертеться, и под этим соусом вырвать согласие на приглашение других учителей. Им ведь придется платить, а это предпочтительней проделать в обход мнения Трубецкого. Лиза прикажет — куда он денется.

На самом деле лютеранство отнюдь не худший вариант. Человек, в нем воспитанный, возводит в ранг добродетели не успешность, а упорный труд и зарабатывание денег. А вот озолотившись, правильно позаботится и о других. Например, раздав крупную сумму на благотворительность. В США и сейчас распространенное явление.

— Хорошо, — слегка поколебавшись, соглашается цесаревна. Первый барьер взят успешно. — Рублей сто, сто двадцать — достаточно?

— Думаю, да.

— Постарайся не приводить очень уж занудного, — полушутливо попросила.

На самом деле сразу излишне давить вредно. Я еще не страдаю маразмом и не забыл собственного отношения к занятиям. Часа три — три с половиной до обеда, не больше, чтобы не вызвать сразу отторжения.

— Благодарю за доверие. Распорядок я переделаю, — как об уже решенном, говорю. — И обязательно придется заняться физкультурой.

— Чем?

— Вам не нужно иметь такие мускулы, — демонстрирую, подсовывая напрягшиеся бицепсы и позволяя пощупать. Гувернантка впервые за достаточно долгий срок встрепенулась. Поведение, не укладывающееся в привычные рамки. Наступил момент усиленно бдить. — Тем не менее для улучшения здоровья важно чаще гулять на свежем воздухе, играть и делать упражнения для физического развития.

— Я на все согласилась, — сказала Лиза с хитрой улыбкой, — но и ты мне кое-что обещай.

— Я внимательно слушаю.

— Во-первых, ты служишь мне, и никому другому.

— Ваши интересы будут на первом месте, клянусь.

Для меня серьезная проблема с хозяйством, однако деваться некуда. Торчать во дворце в ближайшее время придется постоянно. Ну не самый худший вариант. Основные проекты вышли на самостоятельный ход, есть кому присмотреть. Плох руководитель, без которого все развалится.

— Во-вторых, я требую честных ответов.

— Только не по поводу моих амуров, умоляю!

Я хотел пошутить, а она покраснела не хуже помидора. Ай-ай. Про шашни с цесаревной и сюда проникло. Нет уж. Не стану обсуждать одну женщину с другой. Я немного джентльмен, самую малость, и не сплетничаю о таких интимных вещах.

— У Елизаветы Петровны, — говорю неопределенно, — недавно новый сердечный друг завелся.

— А мне нет до того дела, — очень логично восклицает Лиза, топая ногой.

— Ну почему же, — изображая недоумение, — всегда полезно знать разные интересные подробности. Кто чей конфидент.

Она молчала, глядя под ноги. Ничего, иногда стоит понять — твои хитрости прозрачны и ни у кого удивления не вызывают.

— Все? — подождав, спрашиваю. — Других условий нет?

— А сказки придется все же рассказывать, — злорадно заявила.

— Ваше высочество!

— Должна я получать не токмо одни трудности, а и удовольствие от своего положения?

— Вы уже выросли из детских!

— Так излагай взрослые.

— Я не могу регулярно придумывать новое!

— Почему нет? — откровенно удивилась она.

И не объяснить, что память не бездонна, а сам я способен в рифму разве для азбуки на букву две строчки изобразить. Умудрился прославиться — соответствуй.

— Книги, — произнесла Лиза проникновенно, — останутся навечно.

Это типа меня соблазняет. Они и так останутся. Может быть. Через сотню лет, если я всерьез не наломал дров и будущее не изменилось кардинально. А то, глядишь, и Пушкин не родится. Или Лермонтов. Ха, только сейчас обратил внимание. У обоих предки иностранцы.

— Я прикажу записывать, а потом опубликуем.

— Не надо записывать, — обреченно говорю, — я сохраняю.

— И про Матиуша?!

— Да. Причем не уверен в полном соответствии со слышанным вами. Я же на ходу придумывал, а потом мог нечто изменить или добавить.

— Принесешь обязательно! Я хочу внимательно перечитать. Я… — Она поколебалась и решительно продолжила: — Увидела нашу жизнь иначе. Не как во французских романах. Она… более близкая и одновременно совсем не похожа на мою.

Большое спасибо, мысленно поблагодарил. Приятно слышать. В отличие от стихов, там я накрутил отсебятины выше крыши. А когда фиксировал на бумаге, многое переделал под здешние реалии. Парламент, министр юстиции, объясняющий про диктатуру и реформы, — это не про современные российские умы. Попытка ограничить власть Анны Иоанновны закончилась плачевно. Ну и не стоит обострять очередным намеком, как и с фаворитом Фелеком. В результате от Корчака вообще крайне мало осталось. Сплошь Ломоносов.

— Да, ваше высочество. Доставлю.

 

Глава 14. Ловить удачу

— Вы просили подвижной игры вместо наклонов и приседаний? Гимнастика не понравилась? Вот, — широкий жест на площадку, — специально для вас. Игра под названием «городки».

Фактически нечто подобное уже существует, однако мало распространенное. Чаще простонародье развлекается игрой в бабки. Смысл заключается в том, что в поставленные в ряд овечьи позвонки кидают кость; выигрывает тот, кто больше всех сбил бабок. Ну, это как бы не для княжон.

Что вовсе не отменяет физкультуры. Прыжки со скакалкой — не так уж и сложно оказалось вырезать ручки под веревку — им по душе пришлись. Сплошной визг и счастье. А просто упражнения, видите ли, скучны. Ничего, я еще и турник поставлю. В новопостроенном Анненгофе обширный парк, бассейн, фонтаны. Места сколько угодно.

Почему Анна Иоанновна отказывалась жить прямо в Кремле и постоянно скакала с места на место, понукая Растрелли воздвигать дворец и через краткое время переселяясь в новый, поближе к Немецкой слободе, мне не объясняли. Скорее всего, верна первоначальная мысль о близости, как и в Измайловском, к верным офицерам. Лифляндцы с курляндцами расселялись все больше возле Яузы, рядом с соплеменниками.

— Бросками бит, — демонстрирую одну, подсовывая под любопытные девичьи носы, — необходимо выбить поочередно определенное количество фигур, составленных из пяти… э… столбиков. Побеждает сумевший за наименьшее количество бросков.

Точных размеров площадки, в отличие от правил и фигур, я не помнил, пришлось импровизировать на ходу. Не так уж часто я этим занимался, но папаша забавлялся у себя изредка. Боулинга он почему-то не уважал, в бейсболе ничего не понимал, зато биты приводили его в восторг. Можно использовать самыми разными способами — и никто не придерется.

То есть первоначально вроде бы так. А потом неожиданно увлекся и стал тренироваться постоянно. Исконно народная игра, восклицал на вопросы корреспондентов, изображая огромный патриотизм. Ну типа парная осетрина, простая русская еда, ее ловлю в своем пруду. Оказывается, сгодилось. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Да и проще чурбачок распилить, чем шары и дорожки посреди зимы организовать.

— Дальняя линия называется «кон», ближняя — «полу-кон». Начинают с дальней, — продолжаю излагать правила, размышляя попутно о своем.

Обязательно требуется профессиональный преподаватель. В здешней истории я крайне слаб и постоянно путаюсь в датах. Грамматику со мной лучше не изучать. У меня по-прежнему вечно попадаются ошибки, несмотря на попытки улучшить положение писаниной. Проект о реформе алфавита, позволяющий и в дальнейшем пользоваться привычными правилами, исчез в недрах бюрократической машины.

Ну, собственно, особо и не рассчитывал на понимание. Кто я такой на сегодняшний день? Мелочь пузатая. Точнее, без пуза и серьезного веса в государственных раскладах. А Бирону это не интересно. Он по-русски практически не говорил, не то чтобы писал и читал. Вот приди отданной реформы ощутимые средства — имело бы смысл к нему обращаться. А так и пытаться не стану. Снял копию на будущее и постараюсь через Академию наук пробить поддержку.

— Понятно?

— А когда начнем? — требует Катя. Она у нас самая старшая, почти на три года старше Лизы. Отсюда и бойкость. Уже глазками стреляет. Возраст такой.

— Сейчас покажу, — обещаю.

Ну, господи, не подведи! Я и в прошлой жизни не особо уважал это развлечение, но там был хиляком и близоруким, отчего и не стремился с папашиными охранниками соревноваться. Выиграй — сразу ясно: поддаются. А проигрывать никогда не любил. Куда ни кинь, всюду клин. Проще уклониться.

— Держим так, — медленно показываю, шаг вперед и…

Опа! Не подвел глазомер и рука. Так и полетели в стороны.

Прошли времена, когда я ложкой мимо рта норовил ткнуть. Все мои рефлексы вошли в норму. Кажется, нервные связи не отрастают, однако я все равно не медик. Получил роскошное тело без сопутствующих болезней, большое спасибо.

— Я! Я!

— Давайте.

Бум! Палка пролетела в добрых десяти метрах слева от цели под радостный девчоночий смех. Я невольно покосился на Керима. Он не зря застыл еще одним столбиком в стороне. Причем очень правильно. Противоположно от фигур. Проще сбегать дополнительно, чем получить по кумполу. Куда полетят биты — большой секрет. Тут никто не догадается. Зато площадка размечена по моему рисунку правильно, очищена от снега, и чурки деревянные вместе с битами подобрал нормально. Полезный человек.

— Моя очередь! — радостно кричит вторая метальщица по имени Юля.

Назначение камер-фрейлин от меня нисколько не зависит и даже к прерогативам Трубецкого не относится. Про себя я старательно повторяю необходимое. Баронесса Юлиана Магнусовна Менгден. На год младше Лизы, что полезно. В остальном угодила сюда по родственным связям. Дочь лифляндского ландмаршала барона Магнуса-Густава фон Менгдена, родственница Миниху. Родственные связи очень важно знать. Хотя бы чтобы представлять, на кого шпионит.

Бум! Почти рядом попала, не то что Катя.

Екатерина Андреевна Ушакова, сводная сестра Апраксина и дочка всем хорошо известного Андрея Ивановича Ушакова, главы Тайной розыскной канцелярии. Вот от кого я бы избавился с превеликим удовольствием. Она и шпионить не станет, просто расскажет папочке, о чем в тесном кружке беседует, по доброте душевной. Он в первый же день пришел проведать — не плохо ли кровиночке. Ну невозможно нормально жить под таким прессом. Меня к такому не готовили люди в темных очках с добрыми глазами и бордовым удостоверением разведчика в нагрудном кармане. Я просто бывший школьник, а не засланный в логово медведей Джеймс Бонд.

— Ага, заступила за линию, — в восторге кричит Юля. — Заступила! Не считается!

Правила она запомнила, умница. Еще бы не злорадствовала столь открыто.

— Вы помните, как я держал?

Лиза, промедлив, взялась за биту правильно. Кинула все равно чисто по-девчоночьи, однако фигуру все же зацепила. Одна чурочка поразмышляла и отвалилась от фигуры. Прогресс, и подружек опередила. Личико строит бесстрастное, но видно — довольна.

— Катина очередь, — вручая без поклона биту, но подчеркнуто щелкая каблуками, говорю. Дети есть дети. Им много не надо. Так и прыснули.

— И ведь говорили, что господин Ломоносов большой выдумщик, а я только сейчас имею возможность убедиться, — сообщил из-за спины приятный женский голос.

— Не только стихи пишет, — отвечает еще один, — причем получше твоего Антиоха.

Разворачиваюсь и обнаруживаю двух приятных девиц. Блондинка и брюнетка. Смуглая и светлая, даже кожа. Полная противоположность. Первая где-то моего возраста, вторая изрядно старше. Хорошо за тридцать по виду, но со следами былой красоты, как говорится. На самом деле не так уж плохо выглядит. На фоне простолюдинок просто супер.

По мне в таком возрасте у женщин самый расцвет, да не здесь. Тут к сорока уже старухи. Правда, не из бывающих во дворцах, а обычных баб. Бесконечные роды, отсутствие приличной медицины и работа, работа, р. абота. Нет, эта вполне в кондиции, но все же уже утратила былую свежесть.

— Позвольте представиться, — пытаясь изобразить политес, срываю шляпу и выпячиваю грудь.

— Мы-то вас знаем, — говорит со смешком младшая, — Михаил Васильевич. А вы нас нет, Давайте исправим сие упущение, а то неудобно получается.

Между прочим, эта мушка, приклеенная на щеке, нечто конкретное означает. Не то страстная, не то бойкая особа. Существует четкий список мест и их обозначений. Опять я плохо подготовился. Хотя оба варианта более чем устраивают.

— Фрейлина ее величества Варвара Алексеевна Черкасская, — приседает блондинка в книксене.

Бум, раздается стук биты. Катерина в очередной раз промахивается на огромное расстояние.

— Моя очередь!

— Мария Дмитриевна Кантемир, — повторяя ее движение, сообщает старшая.

Опа! А ведь камер-фрейлинами и фрейлинами могли быть только холостячки. Лишь немногим из них в замужестве давалось более высокое звание; остальные по выходе замуж отчислялись от двора. А она в таком возрасте…

Господибожемой! Так это же Боярская из сериала! То есть, конечно, не она, а прототип. Последний просмотренный бабушкой и мной заодно, урывками. Я все больше по малолетству на актрису пялился и про политические расклады не задумывался. Опять у меня пробел. А что помню? Бывшая любовница Петра Первого. Все. Дальше пробел.

Как обычно, ничуть не похожа внешне, но лет десять назад наверняка блистала на балах. Неужели натурально в полуголом виде отплясывала? Вот уж не ожидал такой встречи. После смерти императора жена его должна была сплавить девицу в Тьмутаракань. Сама Екатерина — та гуляка была, судя по здесь услышанным сплетням, однако не отыграться задним числом?..

— Право же, я не в восторге от поэзии вашего брата, — говорю, сложив два и два: «Антиоха» и «Кантемира». — Однако же сатира «На хулящих учение» произвела на меня приятное впечатление. Остер у него язык, и ум светлый.

Бум, стукнуло за спиной, и счастливый визг.

— Я передам ему ваши слова, — с легкой улыбкой говорит Мария.

— К сожалению, вы вряд ли лично познакомитесь, — отвечает Варвара, скорчив гримаску. Смысл ее до меня не дошел. Опять какие-то внутридворцовые течения, в коих не разобрался. — Он вскорости отъезжает за границу, в Лондон. Будет заседать там, занимая пост русского посланника в Англии, — опять гримаска. Похоже, со смыслом «хоть бы и на всю жизнь». Положительно они нечто всерьез не поделили.

— Так какие правила? — деловито спрашивает старшая, не-Боярская.

Я принялся вторично излагать, благо ничего особо сложного. Девочки, поглядывая в нашу сторону, метнули еще по разу. Теперь биты ложились заметно ближе. Пристрелялись и опыта набрали. В первый раз всегда сложнее, и ничего страшного, коли не выходит.

— Можно играть один на один или организовать две команды…

— А ничего дубинка, — взвешивая в руке, признала Варвара. — Ежели мужику приставучему приложить по голове… — И она залилась смехом.

— Легковата, — замахнувшись, возразила Мария. Само предложение и вытекающее из него действие у нее, видимо, возражений не вызвали.

— Я рассчитывал на другой рост и вес при изготовлении, — осматривая ее фигуру внимательным взором, объясняю.

— Кажется, что-то случилось, — прошептала Лиза, трогая меня за рукав.

Широким шагом к нам приближалась ее мамаша в сопровождении толпы слуг. Ей здесь абсолютно не место, и появляется она в покоях дочери раз в день, не чаще. Причем без очередной нотации не обходится. Лиза ее любит и одновременно не переносит.

— Доченька, — сказала та на грани истерики, хватая несчастную Лизу и прижимая ее к себе, — тете Анне плохо.

С задержкой до меня дошло, что речь об Анне Иоанновне. Никто при мне до сих пор государыню так не называл, включая ее родную сестру. Фамильярность в царском дворце не приветствуется. Да и не любит особо царица свою сестру. Уж не в курсе о причинах.

Как определенно с намеком поведал мне папа Кати, господин Ушаков, не так давно некто настрочил донос. Якобы отставной генерал-майор Василий Вяземский не стал пить за здоровье сестры государыни Екатерины Иоанновны. Казалось бы, на дыбу негодяя! Ничего подобного. Дело закрыто по повелению лично царицы. За оскорбление родственницы столь вызывающее поведение не посчитала. О чем это говорит? То-то и оно. Делать ставку на старшую сестру бессмысленно. Она здесь никто, и звать ее никак.

— А что за болезнь?

— Мочекаменная, — вместо Екатерины Иоанновны ответила Мария. — Не в первый раз у нее боли.

Это вроде про камни в почках? Совершенно не смертельно. Хотя крючить может жутко. Но их же снять не проблема. В мое время засовывали какие-то свечи в задницу. Иногда достаточно оказывалось. Камешек поворачивался — и проходило. К сожалению, помимо совета много пить и двигаться ничего не отложилось. Не у меня же болело, у нашего садовника.

— Одну минуту, — уже внаглую требовательно говорю, когда весь курятник, позабыв про игру, принимается собираться, выстраиваясь в порядок в соответствии с положением. — Известный в Москве доктор Антонио Рибейро Санхец умеет замечательно снимать боли.

— Где он принимает? — резко потребовала Мария.

Антонио появился уже поздним вечером, когда я, замечательно выспавшись, сидел в отведенных покоях и раздумывал, чем заняться. Анненгоф не чета папашиному дому или вилле муттер. Здесь добрых четыре сотни комнат, несколько залов, считая большой для приемов. И все, включая росписи на стенах и меблировку, за четыре месяца строительства с нуля. Правда, требовалась сущая ерунда — тысяч десять работников и огромные деньги, да не императрице Российской о такой чуши размышлять. Команда дадена, люди забегали.

Во всяком случае, для несчастного секретаря по фамилии Ломоносов помещение нашлось без всяких сложностей. Первое в здешней жизни почти просторное и без соседей. Может, и зря не отправился со всей сворой, но толкаться в толпе у дверей посчитал излишним. Меня все равно к телу не допустили бы. Не близкий родственник и не обладаю нужными познаниями в лечении. Между прочим, с некоторых пор могу не хуже дипломированного коновала кровопускание устроить. Насмотрелся в госпитале. Причем стерильными инструментами и не внося заразы.

По зрелом размышлении и после бесед с профессионалами пришел к неожиданному выводу: в некоторых случаях действительно полезная процедура. При затруднении в работе сердца, легких или повышенном давлении у чересчур откормленных субъектов. А широкие морды и толстые телеса фактически через одного у солидных господ. Пища жирная, калорийная, двигаются не особенно, поспать любят. Им же в огороде сорняки не полоть. Ничего удивительного, что кровопускание получило такое распространение. Само по себе ничуть не опасно. Доноры даже деньги получали, насколько я помню.

Я, правда, не уловил, почему здешние Дуремары не в почете. В аптеке при необходимости достать пиявки без проблем. И не нужно тело ковырять, оставляя шрамы. Наверное, все же мода, как ни странно звучит. Хм… прямое переливание? Нет, не стоит рисковать. Про группы крови я знаю одно — чужая может привести к смерти. А методов определения до меня в школе не доводили.

— К вам доктор Санхец, — предупредительно доложил Керим, заглянув в дверь. У него перед входом личный предбанник, и пройти без разрешения может далеко не каждый.

— Так чего держишь снаружи? Запускай!

Португалец вошел со своим неизменным врачебным кожаным баулом в руках и несколько странным выражением лица. Тяжкая скорбь мне не понравилась. Неужели прокол?

— Все ловите случай? — спросил он брюзгливо, усаживаясь напротив.

— Не вышло?

— Напротив, — отрицательно помотал он головой. — После укола государыня изволили почивать, — сказано на русском, определенно для подчеркивания.

— Почему? Снять боль не требуется столь большая доза.

— Я и не давал. Строго по вашей инструкции действовал. Но когда в течение трех часов непрерывные боли, а затем наступает заметное облегчение…

Задремала. Это уже лучше. Мало кто замечает организм, пока он в порядке. А вот когда ой-ой начинается, тут совсем иное отношение.

— А проснувшись, она почувствовала себя прекрасно.

— Надеюсь, вы не приписываете чудодейственные свойства морфию? — озабоченно говорю. — Скорее всего, камень повернулся или вышел. Это не лечение.

Он посмотрел на меня с укоризной. Аж стыдно стало. Действительно, сам все три раза объяснял и вновь пытаюсь обучать его профессии настоящего врача.

— Ну так что произошло? — не выдерживаю.

Санхец кинул мне через стол извлеченную из баула бумагу. Я прочитал. Обалдел. На такое и не рассчитывал. Ничего замечательнее просто и быть не может.

«Пожалование за верноусерднейшую и своевременную службу Е.И.В. первым лейб-медикусом и главным директором над медицинскою канцеляриею и всем медицинским факультетом во всей Российской Империи и с жалованием по 7000 Рублев ежегодно, и притом он собственною своею персоною в единственном Е.И.В. ведении состоять и прямо от Е.И.В. повелений зависеть имеет, о чем сенат имеет ведать и куда надлежит послать указы».

Затем еще раз перечитал, внимательно вникая в текст в поисках подвоха. В полном недоумении уставился на недовольного назначением первым врачом императрицы и государственным советником, что соответствует чину генерал-майора. Наверное, жалованье показалось недостаточным.

— Кто вам сказал, что я желаю этого? — вскричал Антонио с нешуточным темпераментом. — Меня позвали ко двору без всякого желания с моей стороны и назначили не спросясь!

В дверь заглянул встревоженный Керим, явно привлеченный воплем. Я отмахнулся, и он понятливо затворил назад.

— А завтра у нее снова заболит — и что я смогу сделать? Вы сами предупреждали о не слишком частых инъекциях!

Императрица-наркоманка — очень занятный поворот в истории. Доктора своего страстно любит и прислушивается к советам. Ай-ай, неужели я с разбегу проскочил прямо в дамки! Куда он без меня и морфия теперь. А попросить милости в ухо государево с моей подачи при постоянном доступе за очередной проект — сам бог велел. Господибожемой, спасибо тебе огромное. Не забываешь.

— Ну есть же прибор для удаления камней из мочевого пузыря. Я сам в госпитале видел, — с умным видом сообщаю, содрогаясь в душе. У него вид — как у пыточного механизма. И чтобы внутрь такой штукой лазили…

— А то я не догадался! — саркастически вскричал Санхец. — От вас, дорогой Михаил Васильевич, в первый раз слышу! И другие доктора тоже не подозревают о методике. Один господин Ломоносов в курсе.

— Ну я-то в чем виноват? Хотел как лучше. Разве вам не требовалась известность? А я попытался обеспечить. Ну чересчур удачно вышло.

— Я не готов к такой ответственности, — упавшим тоном сообщает. — Медицина всей Российской империи, шутка ли.

— А чем это отличается от обычного лечения? Одного человека меньше жалко?

— То профессиональные заботы, и я за них в ответе. А здесь административные указы.

— А мыть руки и кипятить инструменты вы сможете приказать? — озвучиваю внезапно блеснувшую мысль. — Одно это окупит все. Смертей станет много меньше. Вы же убедились с роженицами!

Санхец странно на меня посмотрел, вздохнул и выложил на стол еще одну красиво оформленную бумагу. Я заглянул с опаской, не представляя, чего ожидать после предыдущей нервной реакции.

«Господину советнику и первому лейб-медику Антонио Санхецу за благополучное излечение Ее Императорского Величества пожаловать пять тысяч рублев».

— По справедливости и нашей договоренности половинка этой суммы ваша, — бухнул доктор. — Без вашей протекции я ничего бы не получил.

— Если честно, речь не шла о подобных выплатах. Мы обговорили лишь стоимость моего препарата. Немалую, замечу. Но такие деньжищи?! Простите, не могу согласиться с вами и принять.

— Я настаиваю!

— Вы еще предложите ваше жалованье разделить.

— Будете упираться — подумаю о таком требовании.

— Неужели не жалко? Две с половиной тысячи рублей! Девку можно за десяток-другой купить.

— Не суть, жаль или нет. Честь дороже!

Ну хорошо, что я не настолько идеален и не повернут на альтруизме. Деньги в жизни, безусловно, не главное, но существовать без них гораздо труднее.

— Ну?! — грозно потребовал Санхец.

— Сдаюсь. Ваше право поступать как угодно, сообразуясь с честью шляхетской.

 

Глава 15. Соблазнение на пользу

— Тарас Петрович!

Он оглянулся, близоруко прищурившись.

— А, Михаил. Вознамерился вернуться в родные стены Спасской школы?

Я здесь уже больше года не бывал и, откровенно говоря, не пылаю желанием нарваться на ректора. Не боюсь, однако выслушивать упреки не особо приятно. А они в определенном смысле справедливы. Именно благодаря академии сумел так недурно зацепиться и пошел вверх. Да и дала она мне определенно многое. Не знания — ничего особо ценного из преподавания не вынес. Возможность получить передышку и вжиться в общество.

Очень разные вещи — смотреть на общество со стороны или изнутри. К примеру, я четко усвоил, насколько бесправным бывает человек. Не в том дело, что могут выпороть за нерадение в учебе. Ты обязан находиться в рамках предписанного сословного поведения. Шаг влево или вправо без связей и знакомств карается жесточайшим образом. И это касается абсолютно всех.

Недавно случайно своими глазами видел среди деловых бумаг в присутственном месте прошение не кого-нибудь, а генерала и кавалера многих орденов Апраксина. Еще петровских времен. Писано начало так: «Раб твой государской, пав на землю, челом бьет». Хорошо еще просто раб, а не холоп Ивашка.

Теперь у нас заметный прогресс наметился в бумагах. Положена более либеральная формулировка: «Всенижайше, рабски припадая к стопам Вашего Императорского Величества…» Именно положено. Не унижение, а нормальный шаблон.

Нет в России реально свободных. Любой может без вины угодить на плаху. И счастье мое, что не занесло в крепостного. Уж там бы всерьез наплакался. Вывод простейший. От добра добра не ищут, и выпавший шанс надо использовать полностью. И если кругом существуют кланы, важно создавать свой, раз уж не имеешь серьезной поддержки за спиной. Ты людям поможешь — они тебе поспособствуют.

Ничего нового здесь не придумаешь. Любой начальник, поднимаясь наверх, тянет за собой длинный хвост доверенных помощников. Беда, что я сильно хорошо принялся делать карьеру. Никого почти не знаю, а тормозить и отказываться поздно.

— Нехорошие у вас шутки, Тарас Петрович.

— А что так?

— В моем возрасте и при звании камер-юнкера да с мальчишками на одну скамью…

— Растешь, Михаил, — сказал Постников с неопределенной интонацией. — Такими темпами на будущий год в генералы пролезешь.

— А вот этого не надо! Я по военной части ничего не соображаю и отвечать за жизни солдат не хочу. Их смерти на моей душе останутся.

— Хорошо, что такие вещи понимаешь.

Да уж, не дурак. Некоторым все дается легко, а иные крупно расплачиваются за самоуверенность. Никогда не рвался в первые ряды. В середине безопаснее. И от пуль, и от излишнего внимания.

— И очень ясно вижу вашу правоту, — слегка польстить никогда не вредно. — Потому и пришел. Вы должны меня спасти.

— Не понял. Я? Отчего?

— Неудобно долго говорить на холодном ветру прямо на улице, — постаравшись не пялиться выразительно на его потрепанные одежды, говорю. — Пойдемте в нормальной обстановке побеседуем.

— Я не при деньгах, — сконфуженно признался Тарас Петрович после заминки.

— Да кто приглашает в трактир? — крайне удивляюсь.

Положительно он чрезвычайно, свыше всякой меры щепетилен. Не удивительно, что с его образованием не поднялся выше преподавателя младших классов. Или просто не хочет чувствовать себя обязанным.

— Идемте до моего флигеля. Там никто не помещает, а разговор действительно серьезный. Я бы сказал, круче некуда.

— Все со словами играете?

Нет, в очередной раз ляпнул лишнее. Хорошо не часто со мной случается, однако иногда вгоняю в ступор собеседников. Они мучаются, пытаясь вычислить, кальку из какого языка я использовал. Особенно когда треплемся с иностранцем или не на русском.

— Мне и так частенько пеняют за простонародные выражения в стихах, но вы-то должны меня понимать, — говорю уже по дороге. Не стал упрямиться, пошел. Любопытство великая вещь. — Высокопарность, изысканность, следование схемам латинского или польского языков не позволяет правильно раскрыть красоту нашего. Он ничуть не уступает по выразительности, живости и богатству выражений…

Постников усмехнулся. Прозвучало несколько двусмысленно.

— …Ни одному из европейских. Мне иногда просто не хватает словарного запаса для нужной рифмы. Приходится подбирать наиболее подходящее по смыслу.

— Ты понимаешь, что закладываешь некие новые стихотворные нормы?

— Право, не сознательно. Так доходчивее. Даже дворянство еще не настолько объевропеизировалось, чтобы успеть забыть исконную речь, полученную от мамок и нянек.

Он остро глянул. Ну об этом несколько позже в частном порядке, не на улице.

— А это и нормально. Язык — он живой. Любой. Достаточно сравнить классическую латынь, более позднюю вульгарную и произошедшие от нее итальянский, испанский, португальский, французский, И наш русский ничем в этом смысле не отличается. Развивается, впитывает в себя чужие выражения, для которых не существует нормальных аналогов. И я не про камергеров разных. Это преходяще. Есть масса вошедших в речь и никем не воспринимаемых на манер чуждых. Из церковно-славянского, то бишь скорее староболгарского, татарских языков и теперь уже европейских, в основном немецких.

— Ты пишешь новую работу?

— Почему? А. — Он, видимо, решил, что обкатываю на нем тезисы. — Нет, Тарас Петрович. Здесь огромное поле для знатоков языка. Я же в татарских ничего не понимаю. Некоторые можно определить без труда. Лошадь, артель, колчан, орда, богатырь, караул, барыш, харч. У любого есть русский стародавний аналог. Но когда и как их переняли — дело огромной сложности. Я подозреваю, существует определенная закономерность, характерная для любого языка, и она определяется математически. Только и в ней недостаточно силен.

И ведь действительно так. В высшей я ни в зуб ногой, синусы, логарифмы и им подобные все больше по формулам определял. Которые благополучно испарились, стоило выйти за порог класса. Поэтому блистать еще и на данном поприще не придется. Ну а что способен изобразить таблицу умножения и объяснить на пальцах смысл, а не заучивать долбежкой, — не удивительно. Меня учили иначе. Достаточно отложилось.

Нормальный человек в здешней школе зазубривает такое: «Умножить два числа вместе значит: дабы сыскать третие число, которое содержит в себе столько единиц из двух чисел, данных для умножения, как и другое от сих двух чисел содержит единицу».

На этом фоне простейшее определение, созданное на месте, а не выученное: «Умножение — это математическая операция, которая заключается в сложении одинаковых слагаемых определенное количество раз», — звучит нехилым откровением. И главное, натурально проще и легче запоминается учениками. Заодно и мозги не застаиваются от бесконечного повтора заумных определений.

— Попробуйте еще и это, — суетилась вокруг кухарка, предлагая созданную по моему приказу котлету с картофельным пюре.

Как обычно, я всего лишь изложил общие принципы. Все остальное она создала сама. Наверное, не очень сложно, однако без знания рецепта я бы получил нечто крайне сомнительное. Кто бы мог подумать, что в перемолотое на моей личной мясорубке в фарш мясо важно добавлять хлеб, да еще и размоченный в молоке. Удивительно напоминает домашние, от бабушки. Я много лет такого не пробовал. Вечно или подогреть в микроволновке полуфабрикат, или в ресторане по-киевски. Еще случалось бифштекс или бефсторганов. Тут я полностью пас. Про соусы не имею понятия.

— Что это? — удивился Постников, распробовав.

— Картопля.

Упорство, с каким она не желала произнести «ф» в слове, вызывало невольное уважение.

— Вкусно, — признал он удивленно.

Ну не только один вареный овощ. И масло, соль, перец. Опять же ее личная самодеятельность. Между прочим, с собой надо взять. Зачем искать другую, когда уже имеется и во всех отношениях устраивает. Выслушивает, делает по очень приблизительным наметкам и принимается самостоятельно улучшать. А французского повара мне не надо. Наелся в прошлом лукового супа. Лучше уж нормальный украинский борщ по ее рецепту. Такого и бабушка не варила.

— Так Михаил Васильевич все экспериментирует.

А вот это слово она столько раз слышала, что произносит правильно, без запинки.

— Ступай, — говорю, поспешно перебивая.

Всем она хороша, да вот болтать ужасно любит. Лучше не рисковать. Не для того сюда тащил своего учителя.

— За человека, благодаря которому я стал тем, кем стал, — без всякой иронии, абсолютно честно, протягивая стаканчик с прозрачной жидкостью (дополнительная фильтрация собственными руками через древесный уголь из березы: помоев и сивухи не употребляю), провозглашаю.

Постников крякнул и неторопливо зажевал соленым огурцом с тарелки. Никогда не понимал, чем отличается закуска от пищи. Видать, мал был до отъезда из РФ и не успел усвоить основной народной премудрости.

Он слегка раскраснелся и перестал вести себя скованно, хлопнув грамм двести. Что и требовалось.

— Вы понимаете, какой шанс выпал? — спрашиваю негромко, продолжая прерванный разговор. Куда и почему — уже объяснил. А вот зачем — лучше без лишних ушей высказать. — Такое бывает один раз в жизни. И дело не в ста двадцати рублях жалованья, которое выплатят без промедления. Мы получили возможность направить устремления возможной наследницы в определенное русло.

— И как вы видите это?

Похоже, специально подсунутое «мы» не прошло. Тарас Петрович достаточно умен, чтобы так просто угодить на крючок.

— Хватит заимствовать на Западе внешнее. Технологии, идеи, науку — да. Моды и людей — нет. Почему иностранным офицерам платят больше русских? Почему так много иноземцев вокруг?

— Без них, к сожалению, не обойтись, — вертя в пальцах стаканчик, отвечает. — Коммерц-коллегия нуждается в специалистах по финансам, Юстиц-коллегия — в юристах, армия и флот — в опытных вояках и судоводителях, Академия наук — в ученых, и так далее, и тому подобное.

Обычная привычная нехватка профессиональных специалистов практически в любой сфере.

— Они давно должны были подготовить новое поколение из российских уроженцев, а на деле заслоняют путь.

— Как раз с целью повысить профессиональный уровень офицерства в этом году и был основан Сухопутный шляхетский кадетский корпус. Причем по предложению Миниха — немца. Разве нет?

— Недостаточно, — рубанул я рукой. — Категорически мало. Как минимум можно отобрать в Спасской школе наиболее дельных учеников и направить для дальнейшего обучения в Санкт-Петербургскую академию наук.

А вот это зацепило. Аж подобрался.

— Пока вы забираете их в свою частную оспенную клинику.

Ну не всех же. Всего четверых, если и меня считать.

— А если я докажу, пробив назначение?

— Было бы недурно, хотя отцу Герману, — в голосе отсутствовало сожаление, — данный поворот особо не понравится.

— Значит, договорились.

— Это о чем?

— О моем предложении учить цесаревну, — с ухмылкой говорю, извлекая из сумки предписание, заверенное всевозможными подписями и печатями.

Быть вблизи власти полезно. Бирон не чувствует в данном деле, как и требовании выплатить мне за звание адъюнкта обещанных сумм, ни малейшей угрозы, а поставить в положение должника — удобный повод. А я лишний раз дал повод убедиться в своей преданности и покорности. Прямо горю мечтой освещать окружение. Предварительно поставив в известность Лизу. Не надо давать ей повода усомниться в моей верности.

Постников торопливо схватил, поднеся к глазам.

— Василий Лебедев, Яков Несмеянов, Александр Чадов, Иван Голубцов, Прокофий Шишкарев, Симеон Старков, Алексей Барсов, Михайло Коврин, — зачитал вслух имена. — Они все мальчишки.

— Зато способные. — Тут я четко навел справки. Отбирал реально лучших по рекомендациям и подсказкам Андрюхи и наших бывших соучеников. — Пусть приносят пользу отечеству, а не пытают философию с риторикой.

И шестнадцать — по здешним понятиям совсем не детский возраст. Случается, женаты в эти годы. Хотя он это знает не хуже меня. И если пойдет не так, всегда можно переиграть, взяв к себе под крыло. Мне полезные и благодарные нужны не меньше, чем России.

— Она любознательный и смышленый ребенок. Нельзя упускать. С детства важно научить делать «как надо», а не сообразуясь с собственными настроениями и хотениями. И пример для подражания, ну, скажем, французский король Генрих Четвертый. Тут вам и карты в руки. Вы знаете историю досконально, во Франции учились и можете объяснять с полным знанием.

Постников явно удивился.

— Почему не Петр Великий?

— Генрих создал сильное королевство, с которого и началась эпоха доминирования Франции в Западной Европе. Сила и справедливость были его девизом. Петр… его лучше обсудить как-нибудь в другой обстановке и подробно.

— И все же?

— Наряду с явно положительными реформами и изменениями император серьезно ограничил личную свободу основной массы населения, укрепив принципы крепостничества, — без особой охоты высказал я вывод, следующий из многих разговоров с самыми разными людьми. — Нельзя на заводах держать работников прикрепленных. Это мешает расширению и развитию. Да и множественные чрезвычайные налоги и повинности наряду с рекрутчиной изнуряли и так полунищее сельское население. Неудивительно, что во множестве ответили на его начинания единственно возможным способом — бегством на Дон, в Сибирь, даже за границу.

— Так говорят поморы? — подался вперед заинтересованно Постников.

— Так очень многие простые люди думают. А говорить вряд ли станут.

— Сидя в деревне и не видя дальше околицы, немного увидишь.

Ну это типа камень в мой огород. Много понимаешь, необходимо обладать широким кругозором и прочие бла-бла.

— Я не пытаюсь отрицать заслуги Петра в начале модернизации России. Только вот нам с вами выпала возможность продолжить ее. Не гордиться чьими-то заслугами, а добиться продвижения державы нашей на пути к величию самостоятельно.

— Ты так серьезно настроен?

— Человек формируется в юности, и некий мудрец советовал приступать к воспитанию прямо в момент рождения. Это явное преувеличение, но время продолжает неумолимо течь. И все же упустить такой шанс, — я невольно развел руками, — это больше чем ошибка. Это — преступление.

Ну если и сейчас не смог убедить, видать, сдохло окончательно честолюбие. А такие люди бесполезны. Привыкли к своему шестку и боятся любых изменений. И я крупно пролетел со своей уверенностью в наличии прекрасного учителя и возможного помощника.

— Близ власти — что близ огня, — произнес Тарас Петрович после долгого молчания. — Но ведь действительно интересно и перспективно. Вот тебе, Михаил, моя рука.

Спасибо, господибожемой, счастливо вскричал мысленно. Теперь добавим — и завтра уволоку его прямо отсюда, не позволив зайти в школу. Мне проблемы с ректором, уговорами и совестью не нужны, имущество недолго и задним числом забрать.

В этом смысле все вышло удачно. Обычай обмыть новое дело как бы не во времена Владимира Крестителя родился. Не зря у Нестора поминается. Господин Постников слегка разомлел и был устроен на ночлег, как планировалось. Я находился на первой стадии, когда жизнь кажется прекрасной и удивительной. Не с Разумовским в самом деле приложился к бутылке, совсем другая доза. Поправил одеяло на закемарившем учителе и вышел из кухни.

Как и планировалось, к этому часу вся приглашенная код-ла оказалась в наличии. Андрюха поручение выполнил. Все мои ответственные товарищи. Иванов с Акулиной Ивановной по флигелю, Демид и Козьма по металлическим изделиям, Лехтонен ювелирные изделия, Фома со стекольного заводика.

Есть еще парочка полезных человек, вроде ударно трудящегося на мои нужды аптекаря госпиталя или кухарки, да Керим с Андрюхой, однако их данный разговор не касается. Эти со мной на паях в налаженных предприятиях, те — на жалованье. Разница существенная.

— Слушайте, господа, внимательно, — даже не подумав извиняться за задержку, приступаю. Начальство, всем известно, не опаздывает. — Государыня Анна Иоанновна вместе со двором и родственниками собирается вскорости в Санкт-Петербург перебираться.

Ну, это новость не великая, слухи не первую неделю ходят. И подготовки при таком количестве народу, включая армейские полки, не заметить нельзя. Да и разговоров надолго хватит. Уходит множество людей, и в первом приближении такой зигзаг означает серьезное снижение оборотов торговли. Мало того что покупать меньше станут, так еще и основная масса клиентов с деньгами потянется за царицей, лишив здешних купцов серьезных доходов.

— Я тоже переезжаю. И это означает любопытный поворот в наших с вами отношениях. Есть три варианта. Первый — вы перебираетесь со мной. Чем смогу, на месте помогу. Как проделать и в какие сроки — вам лучше знать. Срываться вдруг и непременно завтра не требуется.

Демид принялся задумчиво поглаживать бороду, оглядываясь на брата. Конечно, легко мне говорить, у них хозяйство. Не чухонец с тисочками и лупой да пятеркой помощников. Тут на сотни пудов оборудования и железа, десятки людей. Причем самовары идут на удивление бойко, он с братом всерьез рассчитывал расширяться. Но ведь игрушка для богатых и что станется, когда дворяне потянутся из Москвы?

— Второй — все идет как прежде, договоренности остаются в силе. Вы в конце года высылаете в столицу мой процент, прикладывая необходимые для проверки записи. Я в любой момент приеду с ревизией или пришлю своего человека.

Фома отчетливо кивнул, наверное сам не замечая. Он на моих банках и бутылках да пробирках немалые деньги сумел поднять. И прекрасно знает, что без меня заказ для армии уплывет к другому. А именно на нем он делает капитал со страшной скоростью. Казна не скупится, пока Бирон поощряет сделку. Не особо красиво выходит, но я беру сверх себестоимости всего четверть, и приходится делиться с несколькими заинтересованными лицами.

Он уж точняк не внакладе. Это мне пришлось организовывать закатку и поставку. Точнее, несравненной по хозяйственной хватке Акулине Ивановне. Я ей отрезал аккуратный процентик в качестве компаньона, и она по-настоящему довольна. Нельзя быть жадным в отношениях с работающими на тебя. Иначе кинут в момент.

— И есть третий вариант, — делая многозначительную паузу, провозглашаю. — Кто хочет выкупить мою долю и работать сам на себя — не держу.

Тут уж насторожились все.

— Будете самостоятельно устанавливать правила, цены и вообще творить что угодно. При одном условии. Берете сумму за последний год, что мне причитается, увеличиваете в пять раз — и деньги ко мне в кабинет. Я у вас на глазах прежний договор рву или сжигаю. Как пожелаете.

Денежные дела на слово честное купеческое ведут частенько. Да вот я не честной торговый гость. Сама сделка четко оформлена на бумаге, под залог имущества и при свидетелях подписи. Кому сколько и за что причитается. Мне чужого не надо, но и своего отдавать не собираюсь. Знаю я этих гавриков. Пока раскрутка идет, они спонсора облизывают. А потом делают удивленный вид и разводят руками. Мы и без тебя справимся. Вот отдадите треть заводика — и справляйтесь.

— Почему в пять? — озабоченно потребовал Фома.

Он из компании самый дотошный. От слова «тошнить». Каждую фразу обсосет и при малейшей не там поставленной запятой потребует объяснений и исправлений.

Не думаю, что с них реально больше снять. Контролировать издалека сложно и неудобно. Заводов они не перетащат. Лехтонен переедет. Он хорошо учуял, где бутерброд маслом намазан. Если кому во дворце его изделия впарю, заказчиков появится много. А Акулину Ивановну пора пускать на вольные хлеба. Она всерьез заматерела, если так можно сказать о женщине, и без присмотра не пропадет.

— Я мог бы сказать и в десять, затем поторговались бы до семи. Хочешь?

— He-а, — отрицательно помотал Фома кудлатой головой.

— Я так сказал, и думаю, цена справедливая. Не хочешь — как хочешь. Короче, сроку вам до завтра. Как решите, так и будет. Все. Андрюха, зайди, поручение имеется.

— А нет таких денег? — касаясь моего плеча, тихонько спрашивает Павел.

— Потом зайдешь, договоримся.

Он довольно улыбнулся. Ну да, давно мне на темечко капает с горячей мечтой снизить стоимость вакцинации и расшириться всерьез. Сам же подал идею об увеличении оборотов. Иногда проще взять с десяти по рублю, чем с одного десять. Забот добавится, но теперь, когда благодаря его опытам появилась возможность хранить вакцину, уже не требуется очередной теленок и можно поставить прием на поток. Пусть пробует. Мне не жалко. Свободному кораблю свободное плаванье. Тем более что самые сливки я снял. Теперь работы станет много, навара кот наплакал.

— Неправильно это, — приземляясь на табуретку, надул губы Андрей.

— Чего?

— Да мало вы с них взять хотите, Михаил Васильевич.

Какое мало! Год проработал с большинством. Самый смак сейчас пошел. А прошу за пять вперед. Я все прежде обдумал. Даже реально под торговлю люфт оставил.

— Между прочим, с «них» — это и с твоей матери с сестрами.

— Так я же за вас душой болею, — ничуть не смущаясь, возражает.

— И очень хорошо, — говорю довольно. — Выходит, правильный выбор сделал. Станешь беречь мои интересы.

— В смысле — следить за ними?

— В смысле — поехать к самому морю.

— Все шутите!

— Сейчас я полностью серьезен. Завтра в Колмогоры идет обоз, возвращаясь. Рыбу сгрузили, гостинцев приобрели, пора назад. Я с ними насчет тебя договорился. Вот здесь, — я выложил на стол тяжелый пояс с зашитыми внутри собственноручно золотыми монетами и два мешочка, большой и малый, — триста рублей. Навестишь моего родителя, отдашь ему двести, — толкнул пояс к нему. — На дорогу тебе, как и на расходы всякие, пятьдесят рубликов серебром. Не жмись, если расходы непредвиденные. Я верну, случись по делу.

Молодец Андрюха. С недоуменными вопросами не встревает, внимательно слушает.

— Понятно?

— А это? — Он показал на маленький мешочек.

— Была там в моих родных краях вдова Иринья… Начнешь ухмыляться — зубы выбью.

— Да вы что, Михаил Васильевич, нормальное дело.

— Помалкивай, мальчишка.

Он изобразил многозначительную физиономию. Типа видали мы всяких в голом виде. Может, и правда. Проверять не собираюсь.

— Посмотришь, что к чему. Не надо ли женщине помощи какой. Скажешь, деньги от меня. Не для успокоения совести, а в память. Подарка так и не сделал, так пусть купит чего захочет.

Честно говоря, давно надо было и про отца, и про нее задуматься. Не кидать письма в мусор после беглого просмотра. Возвращаться не собираюсь, и уговоры все равно не действуют. Ну не привык я просто так заботу проявлять. До попадания сюда в основном обо мне беспокоились. Конечно, не сильно здорово после смерти бабушки, но мне бы и не стукнуло в голову посылать подарки. Не нуждаются. А здесь вдруг подумал — больше никого у меня нет. Пусть не родные реально, а все же. Почему не сделать хорошее дело!

 

Глава 16. Духовный пастырь

— Входите, входите, святой отец, — вскакивая, восклицаю с радостью, абсолютно не ощутимой в душе.

Архиепископ Феофан, первенствующий член Синода Русской православной церкви и прочее и прочее, решил почтить своим посещением. Причем мне оно без надобности, и достаточно подозрительно. Пришел обучать цесаревну Закону Божьему и прочим крайне важным вещам — замечательно.

А вот в гости ко мне — уже подозрительно. Не того полета птица, чтобы внимание обращать. Да и не требуется мне его пристальное любопытство. В курсе, чем кончается. Ему донос накатать — все равно как мне таблицу умножения вспомнить.

Лик святого отца благообразен и одухотворен, да пришел наверняка не просто так, чайку попить. Тем не менее я заорал, призывая слугу, и послал того за самоваром. Реклама — двигатель торговли. Понравится — купит. Глядишь, и его гости заинтересуются новинкой.

— Нет, я ненадолго заглянул, — отвечает на мое предложение, — любопытно стало глянуть на столь молодого, но уже достаточно известного человека со столь многогранным талантом.

Это как будто час назад я не провожал его в покои цесаревны. Не заметил, ага. Гофмейстерина отвлекла своими изумительными сушеными прусскими прелестями.

— Стихи пишешь с баснями да о людях заботу проявляешь.

И глаза при том внимательно сверлят, реакцию отмечают.

— По мере возможности стараюсь, владыко.

Ой, кажется, вляпался. Это к епископу обращение. Или можно, не возмущается.

— На благо русского народа и во славу Господа нашего Иисуса Христа, — старательно крещусь, — стараюсь, ваше высокопреосвященство. Ведь что может быть приятнее ему, чем сохранение здоровья людского.

Черт, опять я вышел на очень скользкую почву. Предопределенность судьбы у протестантов, а у православных с этим как? Сказанное вполне может оказаться ересью. Никогда не мучился теологическими тонкостями и в православной церкви побывал впервые только здесь. Плохо. Надо срочно сворачивать. Не приготовился к посещению — и носом в грязь.

— На простонародном, легкодоступном любому языке стремился писать. Не токмо иностранцы и люди просвещенные, знающие языки, должны ознакомиться с литературой. Пользу всем норовил принести.

Тут вперся очень своевременно человек с самоваром, а за ним второй, с подносом. Разложили и исчезли, повинуясь жесту. Все как я люблю. И чай крепкий, и лимон, и сахар куском в отдельной мисочке. Почему нельзя сразу раздробить на мелкие или в порошок — тайна глубока и темна. Не делают, и все. А в остальном мои вкусы прислугой изучены с похвальной быстротой. И что сам по себе я предпочитаю кофе, а с гостями пью чай, уже зафиксировали.

— Басни твои, сказки, — весомо уронил поп, испытующе изучая и прихлебывая чай, от которого недавно отказался, — да и статьи. Ладно еще медицинские. Твое ли то дело о распространении школ для всех и каждого рассуждать в печати. Так ли уж полезно образование в народе, сын мой?

Опа! А Феофан действительно непрост. Глубоко копает. Умение читать и писать не всегда полезно для власти, способствуя распространению радикальных идей. Тут он в точку угодил. Не зря говорят — умнейший мужик. На десятке языков говорит и кого угодно очаровать способен умом и красивыми речами. В свое время на торжественном богослужении в Киеве по случаю Полтавской победы в присутствии Петра он произнес такую блистательную речь, что был тотчас замечен и приближен государем.

— Для государства — очень, — решительно отвечаю. — Я не знаю точного числа чиновников в империи, но их крайне мало, и те, с которыми встречался, по большей части неквалифицированны. Они не справляются с текущими проблемами, и ведь это Москва! Что говорить об окраинах или малых городах? Указы и манифесты далеко не всегда исполняются по неумению и малочисленности персонала.

Неужели не поймет? Человек, во многом руками которого была проведена синодальная реформа Русской православной церкви, окончательно превратившая ее в контору духовных дел, послушную царскую служанку, очень хорошо умел ловить правильный ветер, причем не просто так, а с пользой лично для себя.

Феофан мог подвести под заказ сверху что угодно. Понадобилось обоснование самодержавия — пожалуйста! Подобрал множество примеров, доказав, как благотворна для страны, народа единодержавная, никому не подчиненная сильная власть.

Когда потребовалось доказать вред безраздельной власти патриарха в церковном управлении, он и это сделал так же блестяще. Куча примеров из истории и изумительный вывод: «Лучшаго к тому способа, паче Соборного правительства, понеже в единой персоне не без страсти бывает». Кто сказал, что двойные стандарты появились в двадцатом веке? Вам с Феофаном побеседовать надо.

— Мне приходилось слышать, когда приказных забирали из одного места и направляли в другое, где нужда возникла срочная. И не всегда новый человек разбирался в новых проблемах, что создавало очередные трудности. Главное, он грамотен и расторопен! Но это же не выход! Очень нужны дополнительные люди. Здесь не поможет гнев сверху. Ведь низший и средний состав надо откуда-то брать. А для нормального управления страной необходимо много больше канцелярских работников. Значит, требуются школы и училища для податного населения. Возможность для них подняться прилежным трудом. А не запрещать, на манер спасских классов, прием мечтающих учиться недворянского происхождения.

Он сидит и слушает, не пытаясь перебивать.

— Нет на самом деле выбора! Для дворян приготовлено иное поприще — военное в основном. А кто в присутствии сидеть станет? Ведь лучше на пустом месте можно не ждать. Народ размножается, бумаг повсеместно становится больше. Так надо создавать сознательно нужных людей. России предназначено величие в грядущих веках, и наше дело — обеспечить его!

— Горячо, искренне и толково, — задумчиво протянул Феофан. — Обычно не стоит судить людей по тому, что они говорят, но вижу, невзирая на резкость слов, боль за землю нашу.

Он еще позабыл сказать про веру православную. Что учился в Германии и Ватикане — мелочи жизни. Ходят слухи, в униатство переходил и у иезуитов в колледже образование получил. Правда, его оттуда выгнали, но за что — толком никто не в курсе. Плечами пожимают и одни предположения. То ли в морду кому дал, то ли бабу обрюхатил. Однако добежал из Рима аж до Киева и стал профессором в аналоге моей грекославянской академии на Украине. Пронырливый и скользкий, никакого мыла не надобно. И так в любую дырку пролезет.

— Токмо не надо преувеличивать характер людской в положительную сторону. Получение образования не сулит улучшения нравов. Конечно, и среди наших чиновников есть заслуженные и ревностные служители, однако каждый второй «в канцелярских делах знание и искусство имеет, токмо пьянствует» или «всегда от порученных ему дел отлучался и пьянствовал, от которого не воздержался, хотя ему и довольно времени к тому дано».

— Русская болезнь.

— Не без этого, — признал без улыбки. — Два из пяти канцеляристов не просыхают, а двое не токмо гуляют — еще и писать плохо умеют.

— Появятся новые — проще станет избавиться от негодных.

— Да разве же в одном пьянстве дело? Оплата труда работника канцелярии составляет от семидесяти до ста двадцати рублей в год. Разброс в жалованье самой массовой категории, копиистов — от девяноста до пятнадцати рублей. Низшая граница — это заработок не особо умелого ремесленника. Так на что пьют?

— Взятки, — заинтересованный разговором с умным оппонентом, отвечаю. Всегда полезно отточить аргументы для будущих споров на соображающем. Чужим глазом недостатки теории вскрываются быстрее и удачнее.

— Берут, — соглашается. — Жить надо? При Петре Алексеевиче, случалось, годами не платили. Сейчас до такого не доходит, ан задержки постоянно. Нет денег! А ты мечтаешь еще толпу получающих добавить.

— Денег нет никогда. Их всегда не хватает государству. И все же мы должны думать о будущем. Не враз же появятся новые канцелярские работники и сразу станут получать солидные суммы. Первые выпуски через два-три года, и поступать в гимназии, — есть уже одна в Санкт-Петербурге, точно выяснил, не новая идея, — должны уже имеющие начальное образование. Затем и школы нужны. А брать в них любых желающих за малую плату или способных очень. Определенный процент на кошт казенный для… — я запнулся: «социальный лифт» прозвучит неуместно, — годных по уму, а не знатности, — закончил неловко.

Это он должен понять. Сам с подозрительным происхождением, и не могли не тыкать в свое время снисходительно и неприятно. Да и я не из Рюриковичей. Неужели не клюнет?

Взять школы под церковный патронаж — это неплохой кусок бюджетного пирога.

А расходы откуда? — потребовал внутренний голос. А учителя те же попы, и лишние труды их не обрадуют. Жалобы на кого посыплются? Да смогут ли они чему научить?

— Экзамены сдают — дальше переводят, — отодвигая несвоевременные заботы, продолжаю гнуть свое. Останавливаться поздно. — Нет — нечего казенные средства тратить. И не учить философии и прочим высоким наукам. России нужны не заумники, а знающие бухгалтерию, скоропись да законы.

— Практично, — признал, определенно с оттенком уважения. — Да несвоевременно. Сиди! — резко приказал, когда я вскинулся. — Не за тем пришел, хоть и разговор любопытный вышел. Просила меня государыня всемилостивейшая Анна Иоанновна высказать мнение о баснях твоих и сказках.

Это до назначения к Лизе секретарем или после?

— Молчишь? — Феофан усмехнулся. — Язык внезапно проглотил? Нелояльности не узрел, однако некий оттенок вольнодумства определенно присутствует.

Ну просто соломоново решение. С одной стороны, с другой. А вы поступайте как знаете. И в глазах Анны Иоанновны не опозорился, и с Лизой не стал ссориться. Я тут пешка и для него пустое место.

— Хороший у тебя вышел самовар, — вдруг говорит арихиепископ, вне всякой связи с происходящим. — По твоим наметкам изготовили?

— Скажите, какие сценки на нем изобразить, — и вам доставят в ближайшее время.

Опять придется за свой счет, но токмо куда деваться.

— Не думаю, что удобно изображать монахов, — произносит со смешком. — Ты уж сам придумай чего занимательного.

Судя по разговорам, Феофан любил красивую жизнь и роскошные вещи. Совершенно нет желания еще и ему вручать бесплатно, да деваться некуда.

— Так о чем это я? С раскольниками встречался? — потребовал, будто выстрелил.

Шантажист паршивый. Все время то подследственный, на которого непрерывно доносили, то доносчик, сообщающий на других. Предыдущего главу Синода архиепископа Феодосия Яновского утопил, дав показания, о чем все знают и помнят. А мой уровень много ниже. Положено сидеть и не кукарекать.

— Доводилось, владыко, — честно покаялся. Не поверит ведь, начни отпираться. Мог и справки навести. — На Севере их много.

— А на исповеди когда был?

— Давно, — не менее искренне отвечаю.

Второй раз данный вопрос уже не пугает. Тоже вариант, и не такой и паршивый. Мне совершенно не нужно, чтобы косились, а здесь нормальная подсказка навязаться в духовные дети. Придется хорошо фильтровать базар, ну да не в первый раз лапшу на уши вешать.

— Дозвольте к вам обратиться за нуждой той. Духовником своим назвать.

— Ну что ж, заходи, — благодушно разрешил. — Заодно и «Русскую грамматику» обсудим.

А там что не так? Переспрашивать не хотелось.

— Раз уж пишешь много, сделай любезность о пользе церковных книг для словесности трактат создай, — и ласково улыбнулся на манер волка, показав острейшие клыки.

Меня припахивают, и очень неясно — к лучшему или к худшему. Типа дает шанс реабилитироваться, но сочинения на заданную тему мне никогда не были по душе.

— Я постараюсь, но практически нет свободного часа. Очень постараюсь, — поспешно говорю на взгляд из-под мохнатой брови.

Он поднялся, протягивая руку, и я почтительно приложился к перстню. Смутно помнится, нечто подобное папы римские делают. Ну вроде так правильно, а мир этот меня давно не удивляет. Уж точно не мной выдуман. Мне такого и в бреду не представилось бы — лобызать грязную мужскую лапу.

— Благословите, ваше высокопреосвященство, — потупив глазки, прошу.

Ну, кажется, на сей раз угадал, решил, получив искомое и попрощавшись елико возможно почтительно. Аж кисло во рту стало.

— Ты опять пишешь? — бесцеремонно врываясь, изумилась Лиза.

Будто под дверью дожидалась, пока он уйдет. Сразу возникла. Хотя чего это я? Достаточно послать слугу, чтобы доложил своевременно.

— Приходится, — мысленно проклиная не особо приятную ситуацию, в которую внезапно угодил, отвечаю. Рано еще, а она обязательно сунет нос в бумаги. Врать нельзя.

— И что?

Она с интересом огляделась в кабинете. В будущем я собираюсь найти приличного мастера (плотник или столяр нужен?) и объяснить ему принцип выдвижных ящиков и раздвигающихся шкафов. Нечто подобное давно существует в письменных столах, и ничего сложного. Просто перенести на высокий удобный шкаф. И в обязательном порядке с хорошими замками.

А пока приходится обходиться обычной коробкой. Та еще проблема оказалась найти подходящую. Закончилось указаниями Андрюхе. Где он дощечки надыбал с гвоздями, я узнавать не пытался. Тем более что сколотил шустряк вполне прилично.

Культура упаковки в многочисленные обертки, коробочки, баночки в восемнадцатом веке отсутствует полностью. Надо — заказывай. На мусорках такие полезные вещи не валяются, даже если бы те уже существовали. Любую дребедень тщательно хранят на будущее. Вдруг пригодится.

— Понимаете, ваше высочество, я человек во дворце новый, многого не знаю.

— И что?

— Не люблю попадать впросак. Поэтому на каждого нового знакомого завожу карточку. Имя, отчество, фамилия, дата рождения, жена, дети, награды, титулы, чем известен.

— Я и так помню.

— Это и вам может оказаться полезно. Кто-то просится на прием — быстро глянуть и спросить про детей с упоминанием имен. Человеку такие вещи приятны.

— Обман получается? — с сомнением. И уже увереннее: — Лукавство.

— Почему, все честно. Разве всех в государстве упомнишь, а чем старше становитесь, тем больше людей станет искать ваших милостей и общества. Неплохо бы заранее в таких случаях представлять, с кем имеешь дело.

— Про каждого? — с ужасом переспросила.

— Ну на то и существует секретарь, чтобы заглянуть в карточку и на ухо подсказать. Этот военный, трижды раненный, храбр и верен, да не поднялся.

Вручить иному майору из дальнего гарнизона лично в руки подарок, да про жену вспомнить — и твой навеки. Команду преданную нужно создавать загодя, и по возможности не из гвардейцев. Анна Иоанновна не зря два дополнительных полка организовала. Только ничем они не отличаются от Преображенского и Семеновского. Быстро нравы переняли. Гораздо важнее ключевые фигуры контролировать. Говорить про такое не к сроку: каждому овощу свой сезон.

— Ага, — сказала Лиза с заметным облегчением. — Когда еще будет. Но занятно. Только ведь всегда можно и спросить по ведомству.

— Так там только про службу расскажут, а нам обязательно положительные и отрицательные качества. Пьет, к примеру, сильно и положиться нельзя либо подлость делал. Данный казус записать важно особенно, а то через пару лет подробности забудутся.

— Ты умный и непростой хороший человек, — пробурчала она задумчиво, без стеснения изучая мои записи. Приятного там про святого отца мало. Феофана очень многие откровенно ненавидят. Но и он спуску врагам не дает, не гнушаясь наветами.

— Нет на свете просто хороших или плохих, — говорю убежденно. — Все кругом в полосочку. Иной на пули грудью пойдет, а в обычной жизни жену лупит смертным боем. Другой деток обожает, а работа у него палаческая. И выполняет ее не по злобе, а за жалованье. Потому и приходится собирать информацию о людях.

— Как о нем? — спрашивает, махнув моей писаниной с упоминанием доносов.

— А он тоже не полностью черный. В пятнышках.

— Гадкий утенок. Вырастет — лебедем станет.

Ну куда деваться бедному, если настойчиво просят чего занимательного изложить, а главное, чтобы никому не известное. И ведь не помню абсолютно, зато мультфильм смотрел. Еще старый, советский.

Ничуть не хуже вышло. Сказка ложь, да в ней намек сознательный. Вырасти и стать другой птицей, на которую станут смотреть снизу вверх. Думаю, Андерсен не узнал бы своего произведения в моем исполнении. Шекспира с Толстым из меня не выйдет, мораль на поверхности, но я и не претендую.

— Да, боится за насиженное возле трона место и готов на все ради сохранения его. Так это же прекрасно! Для сидящего на престоле! Одобрить любое злодеяние, отпустить сильнейшему любой смертный грех. Беспринципность, готовность совершить бесстыдство ради сохранения поста — разве есть нечто более выгодное для царицы?

Уж яснее сказать нельзя. Иные слова и в пустой комнате опасны. Не для нее — Елизаветы-Екатерины-Христины стараться станет. Для ее тетки.

— Зато сегодня он может быть опасен, — правильно поняла она.

— Вот и учитесь у него прилежно. Не задавайте лишних вопросов и принимайте с благодарностью все сказанное. В конце концов выяснить о православии все нужно вам самой. А Феофан действительно ума палата и много знает.

— Государыня его не любит, — сказала она после долгого молчания. Нет, не заторможенность. Она всегда тщательно обдумывает чужие слова и раскладывает по полочкам. Все же папа немец, дает себя знать любовь к порядку. — Варлааму больше верит. У тебя и про него есть?

— Архимандрит Варлаам, — довольный возможностью блеснуть, принялся излагать не так давно сделанную запись, — в миру Василий Антипеев. Одно время занимал должность священника церкви Рождества Богородицы в Кремле. Это особая придворная, «женская» церковь в допетровские времена. Для цариц и царевен. В семисотом году отец Василий постригся в монахи Борисоглебского монастыря под Переславлем-Залесским под именем Варлаама и впоследствии стал его настоятелем. Екатерина Первая перевела архимандритом Троице-Сергиева монастыря. С восшествием на престол Анны Иоанновны Варлаам стал вновь ее духовником, присутствовал при ее коронации в Кремле.

— Замена грядет?

Недурно. Умеет делать выводы.

— Может быть. Феофан ориентируется на протестантский тип отношения государства и Церкви, Варлаам считается сторонником старомосковского благочестия. Самое правильное — держать на высоких должностях обоих. Чтобы следили друг за другом и докладывали.

— Ты хитрый.

— Я пытаюсь найти оптимальный путь. Противовесы, удерживающие равновесие, чтобы воры не давали друг другу спуску, а искали арбитража у высокого начальства.

— Доверять нельзя никому? — подумав, потребовала Лиза.

— Сегодня для вас все люди у власти сомнительны. Они ищут милостей Анны Иоанновны.

Тут уж продолжать не стоит.

— И прислуга может наушничать. Не сами — так спросят.

— И что делать?

— А ничего. Быстро только сказка сказывается. Впереди еще несколько лет.

Тут я сам затрудняюсь уточнить, до какого конкретно момента. Смерти Анны Иоанновны, совершеннолетия, замужества, объявления официальной наследницей. Вариантов море. В любом случае не завтра.

— Жить спокойно, учиться и пытаться разбираться в людях. Привлекать их к себе. Создавать собственную команду. Эта игра интереснее любого романа.