Николас брел по грязному переулку с краденными колой и бутербродами в сумке. Джинсовый костюм на нем висел, а некогда качественные ботинки прохудились до того, что пришлось клеить носы темной изолентой.

Несмотря на длительное прозябание в самом бедном районе города Николас остался скромным и послушным ребенком со скрытыми талантами, демонстрировать которые на публике смущался.

После смерти бабки мальчик перестал надеяться только на ее пенсию, паршивые оценки в академии загубили стипендию, поэтому пришлось найти способ зарабатывать деньги самому. Людей с таким очевидным недостатком не брали даже на самые скверные профессии.

Первым делом он продал всю мебель, а вторым сдал квартиру иммигрантам. Платили они немного, но всегда вовремя, и все равно денег этих хватало с горем пополам.

Он старался не попасться на краже и делал это осторожно, выбирая новые места. Набирал немного и не каждый день, чтобы не пали подозрения. Большинство охранников отпускали его из сочувствия. Но были и те, кто делал вид, будто не замечает слепоты мальчика. В любом случае в клетке он еще ни разу не оказывался.

Когда близился конец месяца, он считал дни до начала следующего. Именно тогда мусульманин по имени Ахмед отрывал пять тысяч крон от семьи. Николас распределял их по дням, но никогда не досчитывался на последней неделе: нередко его обкрадывали собственные же напарники.

Он понимал, что всю жизнь так продолжаться не может. Не для этого в него вкладывали столько сил и средств ныне покойные родители, не на это отдавала последние силы бабка. Он знал, каким бесценным даром владеет, но использовать его по назначению не умел. Здесь он попробовал первый в жизни алкоголь и первые наркотики. Здесь он почувствовал себя счастливым и свободным как никогда, но это какое-то нездоровое и слишком быстрое счастье проходило, оставляя неприятный осадок и окуная в еще большую меланхолию.

О его таланте никто в новом кругу знакомых не догадывался. Он редко доставал инструменты и уже начал забывать многие вещи, которые исполнял когда-то перед полным залом восхищенных слушателей.

Разумеется, о том, чтобы сочинять самому и речи не шло. Он не умел вызывать вдохновение на голодный желудок, сломленный уличными болячками.

Николас не решался пройти в дом своего детства и каждый раз, когда забирал месячную выплату, направлял пустой взгляд на то место, где предположительно стояло фортепьяно. Он и не догадывался, что новые хозяева давно от него избавились, чтобы освободить место для стиральной машины. Новые жильцы встретили его уже таким и видели в нем обычного наркомана, готового загнуться через пару – тройку лет. Они не подозревали, насколько важной для мальчика была эта крупица прошлого, и без сожаления от нее избавились.

Из инструментов у Николаса оставалась только губная гармошка. Раньше он не позволял играть на ней даже самым близким, но бедность не знает брезгливости, поэтому та собрала всех микробов проулка.

Взамен на легкое воровство, новые друзья позволяли слушать новостные программы по телевизору, который подключали к трансформаторной будке прямо на улице. Они собирались в круг и обсуждали политические проблемы. Николаса этим вечером чуть не поймали. Ему пришлось бежать, не оглядываясь и не дожидаясь звукового сигнала светофора, поэтому он сильно устал, и сил на споры у него не оставалось. Однако ухо его не могло не поймать собственного же имени, прочитанного с экрана голосом диктора.

– Если вы узнаете человека, чей фоторобот сейчас на экране – позвоните нам по номеру ниже. Николас Эшби. Двадцать лет. Возможно, мертв, – обрывочными фразами сообщала она.

Остальные на телевизор внимания не обращали. Понедельник был самым тяжелым днем для всех бедняков. Уставшие и недовольные рабочие скорее были готовы урвать последнее даже у нищего. О том, чтобы подать и речи не шло.

Юноша с опаской озирался и вытянул руки, чтобы нащупать пустой воздух и спокойно выдохнуть. Его место находилось на крупной дистанции от других бродяг, в ряду погнивших коробок. Он спрятал руки в карманы и поспешил туда, все еще улавливая отголоски своего имени.

– Полиция не сообщает причины поисков этого гражданина. Он может быть потенциально опасен или заражен.

Неужели меня объявили в розыск только потому, что я украл несколько банок со шпротами? – подумал он.

– Скорее всего, мужчина уже мертв, но если вам известно последнее место его пребывания…

Мальчик прибавил шаг, чувствуя чужое присутствие. Он будто находился под куполом или под толщей резко застывшей от мороза воды. Звуки, которые ранее казались просто отчетливыми, стали невыносимо громкими. Шорох в пакетах и отдаленное биение поездов, гудки, чавканье из какой-то забегаловки. Все смешалось, и он сбился с пути, впервые в жизни. Потерял координацию и направление. Больше остальных выделялся голос пожилой женщины. Он перекрывал даже рев колодок и печальный взрыв смеха новых друзей. Николас взялся за голову и заскулил. Что-то железное и раскалено холодное приставили к его затылку. Старуха все еще шептала, но слов он не разбирал. Послышался легкий щелчок и рев двигателя. Холод отступил, и мальчик упал на колени, вытирая мокрое лицо.

Жаклин опередила Лока на минуту. Она застала мальчика растерянным и озадаченным, со сложенными за спиной руками. Он что-то шептал. Девушка наклонилась над дрожащим телом и приставила удостоверение.

– Жаклин Врана, полиция. Удостоверение фальшивое, так что можете не отвечать на мои вопросы до прибытия в участок.

– Я одинока, – шептал он.

– Что? – строго оборвала его неразборчивый лепет Жаклин.

– Я одинока. Она так сказала, – поднял блеклые глаза он.

Свет фар заставил ее выпрямиться. Лок ехал неторопливо, обозначая положение громкой фанковой музыкой.

– Ну что здесь? – подошел он, выпуская густой пар и мелко подскакивая.

Жаклин всмотрелась в его растекшиеся зрачки.

– Ты что-то принял?

– С чего ты взяла? – отвел взгляд Лок. – Это Николас Эшби?

– Да, – вернулась к подозреваемому Жаклин и посветила фонариком ему в лицо. – Он действительно слеп.

– Нам его увозить? – подскочил следователь, потирая руки. – Увозить нам его? – тут же повторил он.

Жаклин перевела усталый взгляд, и лицо ее вытянулось.

– Сдается мне, ты навещал Тоби. Он все еще выращивает запрещенные средства на балконе?

– Ну, я занял у него кое – что, когда забирал адрес, – по-детски отчитался Лок.

– Он послал адрес на мой компьютер в отделе.

– Но ведь Тоби… Тоби почти мой друг.

– Ты его клиент, а у Тоби нет друзей, – спокойно высказалась она, добавляя через небольшую паузу.

– Она хотела меня убить, – прошептал мальчик, опускаясь корпусом на икры. – Она что-то говорила.

– Кто? – пригнулась Жаклин.

– Кто? – повторил Лок, широко и глупо улыбаясь.

– Эта старуха. Она приближалась, а когда подошла вплотную – поднесла дуло к моей голове.

– Дуло? Она хотела вас убить? – удивился аспирант, вынимая сигарету с блокнотом.

Жаклин все еще силилась разобраться в том, кто перед ней: жертва или убийца. Бессвязные фразы испуганного ребенка только уводили ее от окончательного решения.

– Нам нужно его увезти. – Но что это даст? Его посадят за достатком улик даже без суда.

– В любом случае, оставить мы его не можем, – немного успокоился Лок. – Отвезем в отдел, а там и подумаем, что делать.

Через тридцать минут Соня уже раздавала кофе с подноса по кругу. Первым за ним потянулся Виктор. Этим вечером его бил особенно сильный озноб.

– Его посадят, что бы мы здесь не обсуждали, – заметил он, пряча длинный нос в картонный стакан, и опрокинул содержимое залпом. – Какое бы мы решение не вынесли. Отпечатки, фотография, – загибал пальцы он. – Что еще? Видеозапись?

– Слепой убить не может, – тихо сказала Жаклин, грея синие руки о стенки стакана.

– Запутать провода автомобиля так, чтобы она сломалась через какой-то определенный срок, – согласилась Соня. – Это не каждому зрячему дано.

– Испортить или сломать способен даже ребенок, – развел руками Лок.

– Особенно ты, – кивнула Соня.

– А сломаешь кофемашину еще раз – будешь готовить кофе до конца дней, – предупредил Виктор.

– Он жертва, а не убийца, – рассуждала Жаклин.

– Уве? – окликнула мужчину Соня.

Тот стоял у окна, опершись ладонями о подоконник.

– Что? – неохотно отозвался он.

– Может, хочешь что-нибудь добавить?

– У меня сегодня годовщина свадьбы. Предполагается, что в десять тридцать вечера люди отдыхают и занимаются своими делами.

Таким озлобленным следователя в отделе еще никогда не видели. Раньше он не возникал даже по поводу работы в день рождения жены или дочери.

– Твоего субъективного мнения никто не спрашивал, – бросил Виктор, у которого настроение тоже было не к черту. Он сдерживал прыгающее колено обеими руками.

– Женщин здесь только две, а орут почему-то все сразу, – проворчала Соня, отодвигая стул и поднимая пышное тело.

– Будь у нас автомобиль, – начала Жаклин, разглядывая пустое дно чашки, – попавший в аварию, мы бы все поняли.

– Нечего его выгораживать, – поморщился Уве. – Все улики на руках, убийца пойман. Всем хорошего вечера, – добавил он, забирая куртку со стула и покидая зал.

– Это похоже на ритуал, – продолжила мысль Жаклин. – Мужчина уже три месяца как покойник, и убить женщину он не мог. Есть какая-то четвертая сторона. С настоящим мотивом.

***

Переговорить с подозреваемым девушке позволили только на следующий день, перед судебным процессом. Ничего существенного ей выяснить так и не удалось. Она чувствовала ложь в интонации, хотя и не умела прочесть ее по мимике. Николас не солгал ни разу. Он был не причастен к убийствам и откровенно недоумевал на каждую реплику.

Погрузившись в мысли, она утонула в ванной. Пробуждаться в ледяной воде как в прошлый раз она не хотела, поэтому спустила, прежде чем заснет. Однако что-то не давало уснуть. И этим чем-то была розовая зубная щетка в прозрачной подставке с рыбками. Она вспомнила, что не одна в этой квартире и по освобожденным от штукатурки полам. Софи еще не вернулась, несмотря на поздний час.

Жаклин вернулась в комнату и осмотрелась не без омерзения. Ее передернуло от чужих отпечатков пальцев на стаканах и чужих туфлях на входе. Она впервые подумала о том, чтобы постирать одежду.

После продолжительных гудков трубку, наконец, подняли. Однако ничего вразумительного ответить не смогли. Звучала давящая на перепонки музыка, сквозь которую прорывался чей-то испуганный шепот, чьи-то шаги по паркету и взволнованное дыхание. Жаклин сбросила и набрала еще раз. На этот подняли сразу.

– Жаклин? Жаклин, помоги мне! – кричала Софи. – У тебя есть адрес?

Жаклин сбросила и принялась медленно собираться. Запустив в рот сигарету, набросив привычную одежду и не застегивая пальто, она вышла на мороз при мокрых волосах. Те моментально застыли и покрылись льдом. Она сохраняла внешнее спокойствие, но внутри у нее все закипало. Обычно рядом с ней никто не парковался, и на этот раз кому-то сильно не повезло. Жаклин завела машину и дернулась настолько резко, что помяла впередистоящий минивэн. Затем отодвинула его мощной решеткой бампера и выехала на трассу.

Она знала город достаточно хорошо, однако все же вбила адрес в навигатор.

Прежде чем войти в элитный отель, Жаклин посетила кафе ради огромного стакана кофе. Потягивая напиток из трубки, и не произнося ни слова, показала удостоверение охраннику и консьержу. Под напечатанным адресом великолепно выведенным почерком значился номер в отеле.

Консьерж изменился в лице. Было видно, что пускать женщину он желанием не горит. Мало того, что ему пришлось провожать сотрудницу, так еще и взламывать номер своим ключом. То, что они оба увидели, Жаклин ничуть не смутило. Обнаженная девочка, судя по неразвитой фигуре, несовершеннолетняя, сидела в полупоклоне, привязанная к кровати, с кляпом во рту. Полностью раздетый мужчина с папиросой наблюдал за ней с кресла. Сначала он было возмутился и угрожал, но заметив пистолет в руке Жаклин, провалился в сидение и выставил пустые ладони.

– Софи! – окликнула та, вынимая телефон другой рукой.

Новизной и функциями полицейская модель не славилась, но она любила ее не за это. Камера позволяла делать достаточно четкие изображения, а видео записывало объемный звук без песка. Жаклин решила воспользоваться сразу обеими возможностями. Сначала сделала несколько фотографий с разных ракурсов, после чего записала происходящее во всех подробностях.

Софи стыдливо укрывалась шелковым халатом с логотипом отеля и умоляла не направлять объектив на нее.

– Одевайся, – бросила ей одежду с кровати Жаклин и поднесла камеру к лицу насильника. – Назовите свое имя. Громко и четко.

– Гарри Нельсон, – пропищал он.

– Профессия, статус, положение, – протянула пустой стакан консьержу она.

– Владелец компании «Ни…

– А ты не уходи, – кивнула работнику отеля она. – Имя?

– Жак Морье.

– Так мы тески? – криво улыбнулась она. – А ты меня так позоришь. Дальше, – кивнула мужчине она.

– Владелец компании «Нильсон и Нельс». Мы занимаемся кредитным обложением.

– Я вижу, – бросила взгляд на привязанную к кровати девушку она и набрала номер Сони. – Вызови подразделение по адресу, который я тебе отправила.

– Ты мне… – сонно начала женщина.

– Пять минут назад. С добрым утром.

– О боги, Жаклин, – жалобно протянула Соня. – Во что ты опять угодила?

– Не угодила, а напоролась. На педофила, – повесила трубку Жаклин и подошла к девочке, чтобы вынуть кляп. – Ведь я права?

Девочка с потекшей по щекам тушью заплакала в полный голос.

– Сколько лет? – приставила к ней камеру Жаклин.

– Четырнадцать.

Жаклин кивнула и выключила камеру, а Софи тем временем помогла девочке высвободиться.

– Ты задержишься, – остановила сестру Жаклин. – Чтобы дать показания.

– Но я хочу домой! – проскулила та.

– Конечно, хочешь. И уедешь, как только дашь показания, – забросила трубочку в рот Жаклин.

– Не бросай меня!

Но Жаклин уже спускалась по лестнице в холл отеля.

Домой она прибыла только к пяти часам и успела на сводку новостей, в которой речь шла о педофиле – маньяке. Ванко гнездился на коленях. Так он поступал только когда собирался что-нибудь попросить.

– Праздник! – каркнул он.

– Нет сегодня никаких праздников, – не переставала поглаживать его голову девушка, рассматривая свое лицо с экрана.

В некоторых случаях Жаклин брала его на задание вместо поисковой собаки. Он замечал малейшие детали, просматривал все новостные передачи и был в курсе всего происходящего.

Иногда Жаклин казалось, будто Ванко – реинкарнация ее погибшего друга. Никакой религии она не следовала и верила во все и ничто сразу. Всю печатную информацию принимала за истину, а поэтому в ее искривленной философии жили все боги, божки и пантеоны. Ее доверчивость собрала религии всех мастей, настоящие и дутые. Еще в детстве, когда мать рассказывала мифы и сказки ей и сестре, она была убеждена в существовании потустороннего мира с иными материями и существами. Она верила в Апокалипсис и в инопланетян. В Рай и перерождение одновременно. Данные эти она зачерпнула не из художественной литературы, но из отчетов и телевизионных передач.

Мать читала девочкам до пяти лет, но когда возникли проблемы с мужем, времени на чтения не оставалось и пояснить то, что информация эта не информация вовсе, а воображение чужого ума, женщина не успела. Жаклин принимала на веру даже то, что сама считала необычным. «Это странно. Я не знала», – заключала она и помещала в голову новое фантастическое объяснение явлений природы. Сначала она узнавала о том, что молнии посылает Зевс, а уже после о том, что их создает электричество. Так в ее сознании помещалась и наука, и верования. Причем друг с другом они не конфликтовали, никаким мыслительным импульсам не подвергались и мирно сосуществовали.

– Я беседовала с ним на протяжении трех часов. Невиновному скрывать нечего, особенно когда от этого зависит его свобода. Нет, он действительно ничего не делал. Или сделал, но не заметил. Что мог сделать и не заметить слепой?

– Убийство, – предположила птица, сползая с плеча и опускаясь на анатомический череп.

– Убить, – протянула Жаклин и затушила сигарету.

Стукнула входная дверь, и на пороге показалась изможденная Софи. Она собиралась кричать и ругаться, но Жаклин прервала ее рукой и махнула на угол со скомканным бельем.

– Я сложила твои вещи.

Софи прошла в комнату и бросила взгляд на огромный мешок и свернутые в одно платья.

– Это ты называешь сложить? – усмехнулась сестра, опускаясь на диван, и стянула туфли на неприлично высоком каблуке. – Ты меня прогоняешь?

– Вовсе нет. Просто провожаю.

– На твоем месте я бы…

– Но ты не на моем месте. Мы всегда занимали свои места, – напомнила о прошлом Жаклин.

– Я знала, – покачала головой с усмешкой та. – Знала, что ты всегда мне завидовала. Потому что мать выбрала меня, а тебя почти бросила. Да что уж там, она тебя действительно бросила!

– Ну, хорошо, я не отрицаю, – спокойно пожала плечами Жаклин и поднялась, чтобы заварить кофе.

– Когда ты, наконец, поймешь? – поднялась вслед за ней Софи. – Я – все, что у тебя осталось.

– А как же твоя мать?

– Она и твоя мать тоже. И она тяжело больна, – сделалась тише сестра. – И, вероятно, осталось ей не так много. Побороть эту болезнь очень непросто. Она не выживет. Помнишь, когда я тебе звонила после того, как вернулась из Исландии? Врач сказал, что ей осталось… Ей почти ничего не осталось, она умирает, – закончила Софи упавшим голосом.

Когда умер Отто, Жаклин корила себя за то, что не умеет выдавить слез. Она не знала, каким богам молиться.

– Что ж… – задумчиво протянула она. – Мы положим ей монету под язык, и Харон проводит ее в царство мертвых.

– Ну что за чепуху ты опять несешь? – поморщилась сестра, и Жаклин совершенно запуталась. – Перед тем как я уехала, она просила нас друг о друге заботиться.

– Я забочусь, – убежденно кивнула Жаклин. – Сделать кофе?

Софи усмехнулась и обратилась к мешку с вещами.

– Ничего, я и сама собиралась уехать сегодня, но прежде убраться в твоем наркоманском притоне. Честное слово, как будто здесь обитает стадо свиней.

– Здесь наркотиков нет, – честно сообщила Жаклин.

– Я надеюсь, когда-нибудь ты повзрослеешь, – поднялась с мешком на плече сестра.

– Прощай, Софи! – каркнул Ванко.

Жаклин смотрела по сторонам, не поворачивая головы. Она чувствовала неловкость, какую в своем доме еще не испытывала.

– Будешь пить? – спросила она в победный раз.

– И тебя не интересует, как я доеду? – улыбнулась та. – На чем? Как я себя чувствую после того, как меня пытались изнасиловать?

– Так тебя не изнасиловали?

Софи дернула головой с ухмылкой и обняла сестру за плечи.

– Я позвоню, когда все случится, – бросила Софи.

Жаклин было успокоилась, как раздался звонок от Сони. Работа ее утешала, но когда секретарь не здоровалась, ничего хорошего это не значило.

– Николас умер, – объявила она. – Этот слепой подросток скончался прямо в тюрьме.

Жаклин молчала, бросая пустые взгляды на картонные стаканы.

– Слышишь?

– Скоро буду, – опомнилась Жаклин.