Уильям Адаме, первый англичанин в Японии

В старинном районе Токио Нихомбаси есть квартал, который носит название Андзии-тё — «квартал штурмана». Он назван так в честь англичанина У. Адамса, который попал в Японию в 1600 г. и прожил там 20 лет. Его имя широко известно в современной Японии, и следы пребывания У. Адамса можно обнаружить в разных частях страны. Японцы умеют хранить память о людях, оставивших заметный след в их истории.

У. Адамс родился в городке Джиллингем графства Кент. Точная дата его рождения неизвестна, но, согласно записи в приходской книге, мальчика крестили 24 сентября 1564 г. В 12 лет Уильям уехал в г. Лаймхаус на берегу реки Темзы учиться корабельному делу, но ему больше нравилось плавать на судах, нежели их строить. Он добился своего — стал хорошим моряком, и ему уже в 1588 г. доверили первое самостоятельное плавание в должности шкипера на судне «Ричард Даффилд» с командой в 25 чел. Это было время соперничества на море между Англией и Испанией, и свой скромный вклад в разгром «Непобедимой армады» внес и У. Адамс — его корабль подвозил боеприпасы и продовольствие английским судам, участвовавшим в битве с испанцами.

20 августа 1589 г. У. Адамс обвенчался с девушкой по имени Мэри Хин, но она редко видела своего молодого мужа, поскольку он почти все время находился в море. Адамс много плавал на голландских торговых судах, а в 1598 г. принял предложение принять участие в экспедиции на Дальний Восток через Атлантический и Тихий океаны. На одном из пяти судов — «Лифде» («Милосердие») — штурман Адамс отправился в далекое путешествие, не предполагая, что он уже никогда не вернется в Англию.

Плавание проходило очень тяжело — моряков все время преследовали разнообразные несчастья. Часть команды требовала вернуться в Голландию, но после жарких споров было решено продолжить путешествие через Тихий океан к берегам Японии — трюмы были набиты тканями, а по сведениям голландцев этот товар пользовался в Японии наибольшим спросом. Дальнейшее плавание стало еще более суровым испытанием — продовольствие кончилось, люди слабели и умирали, в живых осталось 24 чел., которые находились в такой степени истощения, что с трудом передвигались по палубе.

Из пяти судов, отправившихся в плавание, уцелело лишь «Лифде», которое подошло к берегам Японии 19 апреля 1600 г. в районе городка Оита, расположенного на северо- восточном побережье о-ва Кюсю. Местные жители, завидев судно, подплыли к нему на лодках. Адамс и его товарищи были настолько слабы, что с полным безразличием созерцали, как любопытные японцы сновали по всем уголкам корабля. Местные власти, узнав о прибытии корабля, перевезли членов экипажа на берег и поселили в доме, обеспечив всем необходимым, а губернатор послал гонца к Токугава Иэясу, чтобы узнать, как следует поступить с иноземцами дальше.

Прибытие голландского судна очень обеспокоило португальцев, которым вовсе не хотелось утратить свое монопольное право на торговлю и распространение христианства в Японии. Поэтому они всячески старались очернить прибывшую команду, отзывались о голландцах как о разбойниках и пиратах и подстрекали власти убить чужеземцев. А поскольку на борту «Лифде» было и оружие, и боеприпасы, то это, по мнению португальцев, служило доказательством того, что торговля — вовсе не главная цель голландцев.

Иэясу приказал доставить к нему старшего по команде, но капитан корабля голландец Якоб Квакернак был еще слишком слаб, и выбор пал на Адамса; к тому же последний владел португальским языком, который в то время был основным средством общения между японцами и европейцами. Моряки понимали, что их дальнейшая судьба зависит от того впечатления, которое произведет их товарищ на правителя. 12 мая 1600 г. Адамс был доставлен к Иэясу.

Вот как спустя 11 лет Адамс описывал эту встречу:

«12 мая 1600 г. я прибыл в город, где проживал великий король, который приказал доставить меня ко двору. Его дворец — прекрасное здание, богато украшенное позолотой. Он встретил меня очень приветливо, даже, я бы сказал, благосклонно, подавая мне различные знаки, часть которых я понял. Наконец, появился человек, говоривший по-португальски. Через него король задал мне ряд вопросов: откуда мы родом, что побудило нас отправиться в столь далекое путешествие и прибыть в его страну».

Адамс называл Иэясу «королем» ошибочно: в 1600 г. тот еще не был сёгуном, верховным военным правителем страны, но стал им в 1603 г.

Адамс объяснил, что он — англичанин и рассказал, где находится Англия. Он предусмотрительно захватил с собой карты, поэтому смог показать Иэясу весь путь судна от берегов Голландии через Атлантический океан, Магелланов пролив и через Тихий океан к берегам Японии. Он сообщил, что англичане хотели бы торговать с Японией, поскольку они производят товары, которых нет в Японии, а в восточных странах есть товары, которые пользуются большим спросом у англичан. Но у Иэясу оставались сомнения — почему в трюмах корабля так много оружия, если прибывших интересует лишь торговля? Поэтому он задал Адамсу вопрос, участвует ли Англия в каких-либо войнах, на что последовал ответ, понравившийся Иэясу своей правдивостью. «Да, — сказал Адамс, — Англия воюет, но не со всеми странами, а только с испанцами и португальцами. С остальными народами англичане живут в мире». Иэясу спросил у Адамса, поклоняется ли он каким-нибудь богам, на что моряк ответил, что верит лишь в одного Бога — создателя небес и земли.

Хотя ответы Адамса удовлетворили Иэясу, и сам англичанин произвел на него весьма благоприятное впечатление, подозрения относительно большого количества оружия на борту у него окончательно не рассеялись. Прежде чем отпустить Адамса, он попросил его подробно перечислить те товары, что находились в трюмах корабля, а поскольку Адамс предусмотрительно захватил список товаров, дело заняло считанные минуты. Перед уходом Адамс еще раз повторил свою просьбу — разрешить англичанам и голландцам торговать с Японией, как это делали испанцы и португальцы, на что Иэясу что-то быстро ответил. Адамс ничего не понял, его без дальнейших объяснений вывели и поместили в ту же тюрьму, где он находился до беседы с Иэясу.

Спустя два дня Иэясу снова приказал доставить к нему англичанина и долго и подробно расспрашивал его о войнах, которые вела Англия, о причинах вражды между Англией с одной стороны и испанцами и португальцами — с другой. И опять казалось, что ответы англичанина удовлетворили Иэясу, но Адамса снова поместили в тюрьму, наказав обращаться с ним вежливо.

Адамс провел в тюрьме долгих 6 недель, с ужасом ожидая каждый день смертного приговора — он был наслышан, каким страшным пыткам подвергали в Японии приговоренных к смерти. Но его в третий раз вызвал к себе Иэясу и опять вел с ним длительную беседу. Казалось, на этот раз он окончательно поверил в искренность и правдивость ответов англичанина и ему разрешили вернуться к команде, которая и не чаяла увидеть его живым.

Целый месяц голландцы и Адамс пребывали в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы, пока не получили приказ прибыть в Эдо, где находился замок Иэясу. Команде очень хотелось вернуться на родину, но все их попытки успехом не увенчались: японцы официально объявили, что никто из членов команды не имеет права покидать страну. Моряки поделили оставшиеся деньги и разбрелись кто куда. Иэясу проявил неожиданную щедрость — каждому была назначена небольшая годовая пенсия и ежедневный рисовый паек. Как сложилась их судьба, неизвестно, сведения сохранились лишь о Квакернаке, Адамсе и еще об одном матросе.

Судьба милостиво обошлась с Адамсом, он стал советником Иэясу, который все больше и больше доверял англичанину, ценя его разносторонние знания. Адамс, по просьбе Иэясу, начал преподавать ему основы математики, а позже стал переводчиком сёгуна, вытеснив с этой должности иезуита Родригеша. Во время одной из бесед Иэясу высказал пожелание, чтобы Адамс построил судно по образцу «Лифде». И сколько Адамс не объяснял, что он штурман, а не корабел, ему пришлось приступить к работе. С помощью старательных японских мастеров было построено судно водоизмещением 80 т, которое очень понравилось Иэясу.

Адамс был осыпан многими милостями. Иэясу подарил ему большое поместье в Хэми на юго-востоке о-ва Хонсю, но жизнь на природе его не привлекала. Поскольку он стал заниматься торговлей, то купил себе дом в Эдо, городе, куда устремлялись представители многих купеческих домов и где заниматься торговлей было очень выгодно.

Адамс стал в Японии богатым и влиятельным человеком, однако он не мог вернуться в Англию, где его ждали жена и дочь, которым ему изредка удавалось отправлять письма. И он решил жениться на японке. Брак оказался счастливым, у него родились сын Джозеф и дочь Сюзанна.

К концу 1605 г. дела Адамса процветали, и даже португальские иезуиты считали за лучшее поддерживать хорошие отношения с человеком, который пользовался уважением самого Иэясу.

А Адамса одолевала тоска по родине, и он решил еще раз обратиться к сёгуну с просьбой разрешить ему вернуться в Англию. Но Иэясу остался непреклонен, и можно предположить, что ностальгия стала вечной спутницей англичанина.

Адамс выполнил важную роль в налаживании японо-голландских торговых отношений. Он сопровождал к Иэясу прибывших в 1609 г. в Японию голландцев, и благодаря его содействию они получили право торговать во всех портовых и даже отдаленных от моря городах, а также открыть торговую факторию на о-ве Хирадо.

Несколько позже, 12 июня 1613 г., к берегам Японии приплыл английский корабль. Наконец-то Адамс встретился с соотечественниками! Он приложил много сил, чтобы наладить выгодную для Англии торговлю с Японией. Однако у него не сложились отношения с капитаном корабля Д. Сэрисом, которого возмущало, что Адамс стал «настоящим японцем». Поэтому он часто не прислушивался к советам Адамса и тем самым обрек английскую торговлю на провал: Адамс советовал Д. Сэрису основать английскую торговую факторию в Урага, а не на Хирадо, где уже вели торговлю голландцы. Но к разочарованию Адамса капитан выбрал именно этот остров, получив в лице голландцев серьезных конкурентов. И спустя некоторое время англичанам пришлось покинуть Японию.

Воспользовавшись прибытием в Японию англичан, Адамс в 1613 г. еще раз обратился к Иэясу с просьбой разрешить ему вернуться на родину. Сёгун поинтересовался, серьезно ли его намерение, и, услышав утвердительный ответ, к удивлению Адамса, дал наконец свое согласие. Но вернуться в Англию ему было не суждено. Можно только гадать, что повлияло на его решение остаться в Японии — любовь к жене-японке и детям или неуверенность в своем будущем в Англии: ведь в Японии он стал влиятельным и богатым человеком.

Положение Адамса пошатнулось после смерти Иэясу. Новый сёгун Хидэтада не оказывал ему такого покровительства, как его отец. Ему приходилось часами ожидать ответ на какие-либо просьбы или обращения. Было ясно, что Адамс впал в немилость, и время его огромного влияния безвозвратно ушло.

16 марта 1619 г. Адамс ушел в плавание, во время которого тяжело заболел. Он вернулся в Японию в августе и 16 мая 1620 г. умер на о-ве Хирадо. У него хватило сил продиктовать и подписать завещание, в котором он распорядился, чтобы деньги, которые останутся после оплаты долгов и обязательств, и все то, чем он владел, «были поделены на две равные части, из коих одну завещаю мой любимой жене и дочери в Англии, а другую — моим двум любимым детям Джозефу и Сюзанне, проживающим в Японии».

Он оставил также подарки своим друзьям и знакомым, как в Японии, так и в Англии, не забыв и о своих слугах.

Сын Адамса пошел по стопам отца — стал штурманом. Магомэ, японская жена Адамса, умерла в августе 1634 г. В 1636 г. сын поставил в Хэми надгробный памятник. Есть предположение, что Адамса перезахоронили в Хэми. В 1905 г. там разбили мемориальный парк, а в 1918 г. воздвигли мемориальную колонну, на которой высечена длинная надпись на японском языке, повествующая о жизни У. Адамса. Перед смертью он якобы оставил следующий наказ:

«Причалив в своих скитаниях к этой земле, я до последней минуты жил здесь в покое и достатке, всецело благодаря милости сёгуна Токугава. Прошу похоронить меня на вершине холма в Хэми, чтобы моя могила была обращена на восток, и я мог взирать на Эдо. Мой дух из загробного мира будет защищать этот прекрасный город».

Никаких доказательств достоверности этих слов не обнаружено, но на одной из сторон мемориальной колонны можно прочитать следующие строки, которые японский поэт адресовал Уильяму Адамсу как стражу города:

В 1934 г. память Адамса решили почтить и его соотечественники. Тогда на его родине в Джиллингеме были собраны деньги на постройку мемориальной башни-часовни на римской дороге, которая пересекала город и выходила к реке Мидуэй, с детства знакомой Адамсу. Так японцы и англичане воздали дань уважения человеку с удивительной судьбой.

 

Голландский след в истории Японии

На протяжении более 200 лет голландцы были единственными европейцами, которым было дозволено жить в Японии и вести торговлю. Правда, такое же разрешение было дано в начале XVII в. и англичанам, но торговля у них не заладилась и уже в 1623 г. они покинули страну.

Жизнь голландцев в Японии была строго регламентирована. Круг японцев, с которыми они общались, был ограничен, и даже в Нагасаки, где они вели торговлю, их видел далеко не каждый. Об их внешнем облике ходили всевозможные слухи. Так, один автор писал:

«Говорят, будто у голландцев нет пяток, что глаза у них, как у зверей, и что они великаны. Но все дело в том, что жители разных стран всегда несколько отличаются друг от друга. Из того, что голландцы не походи на нас, вовсе не следует, будто они похожи на животных. Все мы порождение одного творца».

А вот впечатления японца, однажды посетившего голландский корабль:

«Лица у них темные, болезненно-желтоватые, волосы желтые, а глаза зеленые. Кто при виде их не обратился бы в бегство от страха?»

С точки зрения японцев, голландцы явно им проигрывали, так как не знали китайской науки и письменности. Правда, постепенно мнение японцев о них начало меняться в лучшую сторону. Уже другой автор отмечал, что хотя у голландцев всего 24 буквы, но они могут записать все, что нужно:

«Они самые лучшие в мире мореходы, сведущие в астрономии, географии и предсказаниях. Они также первоклассные медики» [361] .

* * *

Впервые голландцы появились у берегов Японии 19 апреля 1600 г. Это было судно «Лифде», единственное уцелевшее из пяти кораблей, которые в июне 1598 г. покинули Роттердам. В задачу этой экспедиции входило налаживание торговых отношений с Ост-Индией и Японией. Прокладывать новые торговые пути в восточные страны голландцев заставила жизненная необходимость. После того как в 1600 г. Голландия освободилась от испанского ига, испанский король Филипп II приказал закрыть лиссабонский порт для голландских судов (в 1581–1640 гг. Португалия была подвластна Испании). Это было серьезным ударом для голландцев, поскольку они закупали там пряности и шелк, которые португальцы привозили с Дальнего Востока. Эти товары голландцы с большой выгодой для себя перепродавали в странах Северной Европы.

Находившийся на борту «Лифде» англичанин Уильям Адамс, которого Токугава Иэясу сделал своим советником, сыграл большую роль в развитии торговых японо-голландских отношений. Центральное место в них заняла Ост-Индская торговая компания (1602–1798), где заправилами выступали амстердамские купцы. Компания имела монопольное право торговли, мореплавания, размещения факторий и т. д. Амстердам стал европейским центром торговли и кредита.

Однако потребовалось несколько лет, чтобы голландцы смогли наладить торговлю с Японией. Для развития торговли необходимо было наладить контакты с голландцами, проживавшими в других восточных странах. Но Иэясу не разрешил ни У. Адамсу, ни кому-либо из прибывших вместе с ним голландцев покинуть Японию. Все-таки Адамсу удалось уговорить Иэясу разрешить кому-нибудь из голландцев отбыть в Ост-Индию, чтобы найти там своих соотечественников. В 1605 г. капитан «Лифде» Якоб Квакернак и Мелькиор ван Сантворт отплыли в Сиам, где у голландцев был основан один из торговых постов. С собой у них было письмо Иэясу, в котором тот приглашал голландцев торговать с Японией.

Прошло еще четыре долгих года, пока первые голландские торговые суда под командой капитана Якоба Спекса в июле 1609 г. прибыли на о-в Хирадо, где и была открыта голландская торговая фактория. Хотя им предлагали город Урага близ Эдо, голландцы выбрали о-в Хирадо по одной веской причине — там не было португальцев, их главных соперников в торговле. Кроме того, голландцы нашли поддержку и покровительство со стороны местного даймё Мацуура Сигэнобу.

Токугава Иэясу предоставил голландцам право торговать во всех портовых городах. Но по мере того как бакуфу стало проводить политику ограничения миссионерской деятельности, торговля с иностранцами также подверглась ограничениям. Бакуфу стремилось установить над ней правительственный контроль. После появления указов 1612–1613 гг., направленных против европейских миссионеров, иностранная торговля была ограничена портами Нагасаки и Хирадо. И когда в 1639 г. последовал запрет португальцам приезжать в Японию, Голландия стала единственной европейской страной, с которой Япония поддерживала торговые (именно торговые, а не дипломатические) отношения.

В 1631–1636 гг. голландцы столкнулись с большими трудностями в своей торговой деятельности на о-ве Хирадо. При новом сёгуне Иэмицу, внуке Иэясу, от которого голландцы получили большие привилегии в торговле, отношение к иностранцам резко изменилось. Теперь они должны были подчиняться жестким правилам. В 1633 г. голландцев обязали продавать шелк-сырец только по фиксированным ценам (как и португальцев в Нагасаки); им было сказано, что другие товары могут поступать в продажу лишь после того, как будут определены цены на шелк-сырец. Тогдашний глава фактории Николас Кукебакер попытался проигнорировать это требование и был строго предупрежден. Когда новый глава фактории Ф. Карон (он жил на о-ве Хирадо с 4 февраля 1639 по 24 октября 1641 г.) прибыл в Эдо, чтобы засвидетельствовать свое почтение сёгуну, он был принят с пренебрежением. По-видимому, бакуфу в то время подумывало о том, не применить ли указ об изгнании иностранцев и к голландцам. В частности, негативную позицию по отношению к ним занимал киотский сёсидай, который считал, что все христиане, несмотря на различия в догматах, представляли собой угрозу Японии. Кроме того, правительство опасалось возможных контактов между голландцами и тодзама даймё.

В августе 1640 г. голландцы закончили сооружение большого каменного товарного склада, но на свою беду на его фронтоне поместили дату постройки согласно христианскому календарю. Незамедлительно последовал приказ разрушить не только этот склад, но и все другие постройки, где были такого рода надписи. Глава фактории тут же его выполнил, поскольку понимал всю опасность положения небольшой группы голландцев (не исключена была и возможность их физического уничтожения). Вообще, послушание и демонстративная покорность властям помогли голландцам избежать многих осложнений. То, что Ост-Индская компания проводила трезвую, с учетом местных условий, политику, было одной из причин того, что она смогла сохранить свою торговлю в Японии.

На этом неприятности голландцев не окончились — последовал еще ряд унизительных для них распоряжений. Кроме того, 24 июля 1641 г. голландцам пришлось перебраться на небольшой искусственный островок Дэдзима в гавани Нагасаки, где не так давно обитали португальцы.

Остров Дэдзима был крошечным, его общая площадь составляла 3969 цубо. По очертаниям он напоминал раскрытый японский веер. Остров был обнесен высоким забором, по верхней части которого шел двойной ряд железных шипов. В западной части острова были ворота, но они открывались, лишь когда прибывали голландские суда — чтобы разгрузить их и затем нагрузить японскими товарами. Вокруг острова в воде были размещены столбы с табличками, оповещавшими о запрете причаливать к острову.

Остров Дэдзима сообщался с берегом небольшим каменными мостом. Стража зорко следила за тем, чтобы никто без разрешения не мог войти на остров или покинуть его. Голландцы могли совершать прогулки по двум узким улочкам на острове, а для выхода в город требовалось специальное разрешение властей. Раз в год глава фактории с несколькими подчиненными совершал поездку в Эдо, чтобы преподнести подарки сёгуну и засвидетельствовать ему свою верность. Кроме того, голландцы должны были одаривать и власти в Нагасаки.

Шведский врач К. П. Тунберг, служивший в голландской фактории в 17751776 гг., писал, что европеец, которому пришлось бы окончить свои дни на о-ве Дэдзима, мог считать себя заживо погребенным. Здесь не было ни малейшего намека на какую-либо интеллектуальную деятельность, которая скрашивала бы монотонно текущие дни.

«Так же, как в Батавии, мы каждый день после прогулки, которая состоит в том, что мы несколько раз пройдемся вверх и вниз по двум улицам, наносим визит директору. Обычно эти вечерние визиты начинаются в шесть и заканчиваются в десять, иногда в одиннадцать или двенадцать часов ночи; образ жизни весьма неприятный, годный только для тех, кто не умеет иначе проводить свой досуг, чем пыхтеть трубкой» [368] .

На острове размещались жилые дома, товарные склады, а также помещения для официальных лиц, переводчиков и охраны. В доме было четыре комнаты, кухня и туалет. Обстановка во всех постройках оплачивалась голландцами. Голландцы разбили на острове цветник, у них имелось небольшое подсобное хозяйство — коровы, овцы, свиньи, куры. Аренда острова обходилась голландцам в 55 каммэ серебром. Питьевая вода привозилась из Нагасаки, за нее было необходимо платить отдельно.

Число голландцев, проживавших на острове, не было постоянным. Оно колебалось год от года, но редко превышало 20 чел. Факторию возглавлял резидент. После 1640 г. бакуфу распорядилось, чтобы его меняли ежегодно, дабы он не успел наладить слишком дружественные отношения с японцами. За весь период существования фактории ее глава менялся 162 раза, но довольно часто случалось, что вновь появлялся человек, уже бывший в этой должности. У главы фактории был помощник, обычно один. Были один или два секретаря, врач (один или два), помощник врача, библиотекарь (один или два), помощник библиотекаря, сторож на товарном складе. В состав служащих фактории также входили канониры, корабельные плотники, столяры и негритянские слуги.

Число чиновников и различного обслуживающего персонала с японской стороны значительно превышало количество проживавших на о-ве Дэдзима иностранцев. Одних переводчиков было около 150 чел., что преследовало цель воспрепятствовать каким-либо попыткам голландцев изучать японский язык. Никому из японцев не позволялось жить в доме у голландцев. Мало того, не разрешалось хоронить голландцев в Японии. Не дозволялось совершать и религиозные отправления — ни на о-ве Дэдзима, ни на кораблях. Местные власти строго следили, чтобы никакая религиозная литературе не достигала прилавков японских лавок. Прибывшие корабли находились под жестким контролем местных властей, и морякам не разрешалось посещать другие корабли.

Японцы поставляли на о-в Дэдзима не только воду, продукты, повседневные товары, но и проституток. На мосту была надпись: «Только для проституток, вход для других женщин воспрещен». Такое маленькое послабление было сделано, чтобы скрасить голландцам одиночество — им не разрешалось приезжать в Японию с женами. Проституток поставляли те же торговцы, что снабжали остров продовольствием. Женщины приходили в сопровождении молоденьких служанок из чайных домиков. Содержать девушку можно было долго — год или несколько лет, но не менее трех дней. Кроме жалованья, голландец должен был ее содержать, дарить ей шелковые платья, шляпы, пояса и т. д.

В XVIII в. голландцам разрешили посещать «веселые кварталы» в Нагасаки в районе Маруяма. Но и здесь их подвергли дискриминации — они платили 65 моммэ серебром, тогда как китайские торговцы — только 5 моммэ.

Если рождался ребенок, то японке разрешалось жить в доме его отца в качестве кормилицы, но ребенок считался японцем: уже с самого раннего возраста он подвергался таким же ограничениям, как и другие японцы, имевшие сношения с иностранцами. Детям предоставлялась одна маленькая поблажка — их голландским отцам разрешалось с ними встречаться в строго установленное время; кроме того, их отцы могли оказывать им материальную поддержку и заботиться об их образовании. Часто отцы помогали своим взрослым сыновьям приобрести какую-либо должность в Нагасаки или в другом месте.

Жизнь на острове, который был примерно 120 м в длину, 75 м в ширину и возвышался над уровнем моря на 1–2 м, давала мало поводов для радостей. Она навряд ли приносила удовольствие жившим там иностранцам и, видимо, была довольно суровой. Совершенно очевидно, что голландцев удерживали в Японии только экономические интересы. Наибольшие доходы от торговли с Японией они получали в 1638–1641 гг. И даже когда голландская торговля переживала периоды упадка, они не теряли надежду на улучшение своих дел и стойко переносили все ограничения и унижения, аккуратно подчиняясь всем распоряжениям японской стороны.

Голландцы стойко выносили еще одну обязанность — поездки в Эдо, где они должны были свидетельствовать свое почтение и благодарность сёгуну и преподносить ему подарки. Поскольку только даймё имели право аудиенции у сёгуна, главе фактории был пожалован статус даймё, что надо рассматривать как величайшую милость по отношению к иностранцам. Для голландцев ежегодные поездки в Эдо были единственной возможностью узнать что-либо о Японии, увидеть страну вне пределов Нагасаки, а местным жителям предоставлялся шанс узнать об иностранцах, проживавших в их стране.

Голландская миссия обычно состояла из главы фактории (или специального представителя), секретаря, врача и еще нескольких человек. Благодаря немецкому врачу Энгельбергу Кемпферу, служившему в голландской фактории и в 1691 и 1692 гг. в составе миссии посещавшему Эдо, мы имеем интересные сведения о Японии тех лет и подробное описание церемоний, которыми сопровождалось представление сёгуну.

К поездке готовились заранее. Бугё Нагасаки решал вопрос о подарках, и если, по его мнению, они не соответствовали этому торжественному случаю, требовал их заменить. Переводчики и официальные лица назначались властями Нагасаки. В число членов миссии включались и полицейские чиновники мэцукэ. Нанимались лошади и носильщики: необходимо было взять с собой все, что могло потребоваться в пути — столы, стулья, вино, сыр и другие продукты.

Путешествие обычно длилось 90 дней — сначала по воде на лодках, потом по главному тракту в Эдо. Каждую ночь путешественники останавливались на ночлег в гостинице или в доме местного чиновника. Во время пути голландцам не разрешалось осматривать достопримечательности и отклоняться от маршрута.

В Эдо голландцы проводили две-три недели. Они останавливались в доме, который бакуфу предоставляло для официальных лиц, приезжавших из Нагасаки, и который поэтому назывался Нагасакия. Он находился на Нихомбаси, в центре города. Свободно гулять по Эдо голландцам не разрешалось, но зато в Нагасакия приходили японцы, которые интересовались медициной и астрономией. Все посетители должны были иметь официальное разрешение от бакуфу, но на деле на это смотрели сквозь пальцы — голландцы жаловались на большое число любопытных, которые приходили в любое время дня и ночи. Голландцы часто были не в состоянии ответить на вопросы японцев, многие из которых ставили их в тупик. Кроме того, следует учитывать и уровень переводчиков, познания которых ограничивались торговой и бытовой лексикой.

В назначенный для посещения сёгуна день подарки отправлялись на проверку. Затем голландская миссия торжественно прибывала в сёгунский замок. Аудиенции удостаивался лишь глава фактории. Вот как описывает Э. Кемпфер визит в Эдо, участником которого он был:

«Мы ожидали стоя в течение часа, пока император [372] займёт свое место в зале для аудиенции. Затем вошел Синогами с двумя своими помощниками и провел нашего начальника пред императорские очи, нас же оставили ждать. Как только начальник наш вошел в зал, раздался громкий крик «Голландца-капитан», что было знаком подойти ближе и нижайше поклониться. В соответствии с указанием он полз на коленях, опираясь о пол руками, к отведенному для него месту, между подарками, разложенными в надлежащем порядке, и возвышением, на котором восседал император. Затем, не поднимаясь с колен, он поклонился так низко, что коснулся лбом пола, и в той же позе должен был пятиться назад, словно краб, так и не вымолвив ни единого слова» [373] .

Спустя несколько часов голландцы вновь были вызваны в замок. Сёгун и его ближайшее окружение сидели, скрытые от гостей решетками, сделанными из тростника. Они были накрыты шелком, однако между полотнищами были оставлены большие щели, что позволяло наблюдать за голландцами. С точки зрения иностранцев, им задавали «наглые и нелепые вопросы». Их спрашивали о возрасте, заставили каждого написать свое имя на листе бумаги, потом главу фактории спрашивали, каково расстояние от Голландии до Батавии и от Батавии до Нагасаки, кто обладает большей властью — глава Ост-Индской компании или «государь» (prince) Голландии. Непосредственно Э. Кемпфера спрашивали, какие болезни представляют наибольшую опасность — внутренние или наружные, и что труднее вылечить; как он лечит раковые опухоли и внутренние нарывы. А вот его записи о поездке в Эдо в следующем, 1692 г.:

«После выполнения всех положенных церемоний император приказал нам сесть прямо, снять наши плащи, назвать имена и возраст, встать, походить, повернуться кругом, спеть песни, поприветствовать друг друга, рассердиться, побеседовать любезно, как будто отец с сыном, продемонстрировать, как два друга или муж и жена здороваются или прощаются друг с другом, изобразить игру с детьми, поносить их на руках — словом, показать множество других вещей… Затем нас заставили поцеловать друг друга, как это делают муж и жена…» [374]

К концу XVIII в. подобные шутовские представления прекратились, и ежегодные миссии в Эдо приобрели более формальный характер. Несмотря на унизительный характер визитов, возможность видеть сёгуна и вручать ему подарки следует рассматривать как большую привилегию, которой никогда не удостаивались японские купцы. Кроме того, голландцы, в свою очередь, получали подарки от сёгуна и чиновников. Так, в апреле 1692 г. сёгун подарил им 30 платьев (кимоно?); им также подарили одежду родзю и другие чиновники. Наконец, восприятие голландцами церемонии аудиенции как «унизительной», возможно, объяснялось их незнанием тонкостей японского этикета, который в корне отличался от европейского. Тот же Э. Кемпфер признавал, что не лучший прием оказывался и знатным даймё. Во всяком случае, согласие голландцев подчиняться местным обычаям обеспечило им длительное сотрудничество с бакуфу.

После 1790 г. миссия приезжала к сёгуну раз в четыре года, но подарки сёгуну отправлялись ежегодно, хотя и не такие дорогие, как раньше. Следует отметить, что и объем торговли тогда сильно сократился. Количество голландских судов, доставлявших в Японию шелк, пряности и другие редкие для Японии товары, которые закупались в Китае и Юго-Восточной Азии, существенно уменьшилось. По данным Ф. Зибольда, в 1609–1709 гг. Нагасаки посетило 480 голландских судов, а за последующее столетие (1709–1809) — всего лишь 70.

Первоначально голландцы, как и португальцы, получали плату за товары серебром. Со второй половины XVI в. и на протяжении всего XVII в. в Японии добывалось больше серебра, чем в любой другой азиатской стране. Вывозилось из Японии и золото. Но постепенно на первое место вышла медь. В XVIII в. на амстердамском рынке японская медь выполняла важную роль в торговых сделках.

В XVIII в. голландско-японская торговля резко сократилась. Так, в 1622 г. голландцы завезли в Японию товаров на сумму в 4 579 878 кан серебром, в 1729 г. — 1 477 757 кан, а в 1789 г. — только на 593 859 кан. Причина заключалась в том, что в привозных товарах преобладали шелк-сырец и сахар; постепенно японцы начали сами производить эти товары, что позволило сократить их импорт. В 30-е гг. XIX в. Япония полностью прекратила ввоз сахара. Политику закрытия внутреннего рынка для иностранных товаров можно рассматривать как дальнейшее развитие политики ограничения внешних связей страны. Но следует учитывать, что она проводилась бакуфу сознательно и преследовала цель сохранить природные ресурсы и создать условия для развития собственного производства.

Однако несмотря на ухудшение дел, голландцы не ушли из Японии. Свою монополию на ведение торговли им удалось сохранить до 1854 г.

* * *

Вторая половина XVIII в. отмечена ростом интереса японцев к западным наукам. Толчок распространению западных знаний дал появившийся в 1720 г. указ сёгуна Ёсимунэ о разрешении ввоза в Японию книг по прикладным наукам, чтобы использовать в практических целях европейские достижения в области астрономии, медицины, математики и др. Можно сказать, что после этого интересы японцев в общении с Западом переключились на интеллектуальную сферу.

Роль своеобразного моста между Европой и Японией более двухсот лет играла Голландия, и каким бы хрупким и узеньким ни был этот мостик, он служил проводником новых веяний, узнать которые стремились передовые люди Японии тех лет. Хотя среди обитателей голландской фактории было не много людей по-настоящему образованных и культурных, именно они стали для японцев носителями европейских знаний. Впрочем, японцам повезло, что длительное время они имели дело именно с Голландией, которая была более развитой страной, чем Испания и Португалия. Голландцы быстро переводили на свой язык все то значительное, что появлялось в Европе, поэтому в переводе на голландский в Японию попадала литература и других европейских авторов.

Разрешение на ввоз в Японию книг по прикладным наукам стимулировало изучение голландского языка. В 1741 г. сёгун Ёсимунэ приказал изучать голландский язык Норо Гэндзё (1693–1761) и Аоки Конъё (1698–1769). Аоки был специалистом по китайскому языку и литературе и выполнял работу библиотекаря при бакуфу. Ему сёгун поручил составить японо-голландский словарь. Эта работа была закончена в 1758 г. Аоки долгие годы продолжал изучение голландского языка, используя ежегодный приезд голландской миссии в Эдо. Ему принадлежит издание голландского алфавита. За свои заслуги Аоки был удостоен почетного титула «отца голландских знаний в Японии».

Норо Гэндзё должен был освоить голландскую научную терминологию. Позже ему поручили хранение получаемых из Голландии книг, их просмотр и отбор наиболее ценных для перевода. Он получил титул «управляющего» голландскими книгами.

Постепенно голландская наука (рангаку), перешагнув порог сёгунского замка, вышла за пределы узкого круга переводчиков. Шел процесс формирования особой школы рангакуся («голландоведов»), представители которой являлись пропагандистами европейской науки и выступали за расширение связей с заграницей, за что подвергались преследованиям со стороны бакуфу. Истоки школы рангакуся следует искать в деятельности небольшой группы японцев-переводчиков, которая изо дня в день контактировала с голландцами в Нагасаки и на о-ве Дэдзима. Они были первыми, кому открывался далекий западный мир, так отличавшийся от японской реальности.

Долгое время главным инструментом в общении с иностранцами был португальский язык. Но после изгнания португальцев из Японии практическая надобность в знании этого языка отпала, и в дальнейшем более двух столетий голландский язык оставался в Японии единственным европейским языком международного общения. Правда, постепенно появились японцы, владевшие и другими европейскими языками, но их было чрезвычайно мало.

Японцы, имевшие ежедневные контакты с голландцами при заключении торговых сделок, являлись не только переводчиками — они сочетали в себе функции и торговых агентов, и шпионов. Каждый переводчик имел определенный ранг, от этого зависело его жалованье. У них был свой глава — цудзиката-но касира. В течение XVIII в. сложились следующие ранги переводчиков.

Оцудзи — старший переводчик; пять человек, занимавших эту должность, получали 11 каммэ.

Коцудзи — младший переводчик; их было трое, им причиталось 7 кан 300 мэ.

Коцудзисукэ — помощник у младшего переводчика и коцудзинами — младший переводчик среднего класса; они получали по 3 каммэ.

Коцудзимассэки — младший переводчик низшего класса; получал 3 каммэ или 3 кан 170 мэ или вообще работал без оплаты.

Кэйкоцудзи — начинающий переводчик получал 3 каммэ или 2 кан 170 мэ или не получал ничего.

Найцудзи — переводчик, который получал комиссионные за перевод во время ежегодных продаж голландских товаров. Его оплата составляла 2 каммэ или 170 мэ, или ему не платили.

К концу XVII в. переводчиков всех рангов было более 100 чел., а к концу периода Токугава их насчитывалось более 140.

Переводчики на о-ве Хирадо не были государственными служащими: их нанимали голландцы, так же как и слуг, из местного населения. Восемь семей переводчиков переехали с о-ва Хирадо на о-в Дэдзима: Хидэсима, Иномата, Исибаси, Кимоцукэ, Намура, Садаката, Такасаго и Ёкояма. Семья Ниси переквалифицировалась из переводчиков с португальского языка на голландский, а семья Баба — с китайского на голландский. На о-ве Дэдзима к переехавшим семьям переводчиков добавились семьи Хори, Имамура, Кафуку, Мотоки, Нарабаяси и Сигэй, в которых ремесло переводчика тоже являлось наследственным. Они представляли собой своего рода закрытую корпорацию переводчиков-профессионалов, большая часть из которых находились в родственных связях друг с другом — браки, как правило, заключались внутри этой корпорации, и дело переходило от отца к сыну.

Изучение чужого языка с абсолютно несхожей грамматической структурой в то время было делом довольно трудным — не было ни словарей, ни учебников, ни настоящих учителей. Сохранились относящиеся ко второй половине XVII в. сведения о том, как шло обучение голландскому языку на первых порах. Обучение было устным. Голландские слова транскрибировались японской азбукой катакана и при этом сильно искажались (надо помнить, что в японском языке нет буквы «л», и, кроме того, отсутствуют закрытые слоги).

Позднее японцев стали обучать и голландскому письму. В 1671 г. бугё Нагасаки распорядился отправить на о-в Дэдзима мальчиков в возрасте 10–12 лет, где их должны были обучать чтению и письму по-голландски. В 1673 г. мальчики в возрасте 12–13 лет, сыновья переводчиков, ежедневно приходили в факторию, где ее жители в установленные для них дни давали детям уроки. Сохранился список учеников, относящийся к 1693 г., где каждому давалась оценка его способностей и уровня знаний голландского языка.

До сих пор остается не вполне ясным вопрос, запрещало ли полностью в XVII в. правительство бакуфу ввоз голландских книг, и все-таки могли или нет японцы читать по-голландски?

Общеизвестно, что запрещались все книги, где хотя бы косвенным образом содержались упоминания о христианстве, причем бакуфу не делало различия между религиозной литературой и литературой иного профиля. Подлежали уничтожению даже книги по китайской истории, если там упоминалось о христианских миссионерах и т. д. Но в тексте указа 1630 г. речь не шла конкретно о книгах, написанных по-голландски. Похоже, что бакуфу не давало полного запрета на ввоз иностранной литературы. Кроме того, переводчикам на возбранялось читать голландские книги. Их только предупреждали, что перевод следовало делать точно и аккуратно, без каких-либо изменений. Судя по всему, переводчики в Нагасаки не только видели голландские книги, но и старательно учились читать по ним.

Кроме того, бакуфу получало книги в виде подарков. В 1650 г. бакуфу попросило у голландцев книгу по анатомии; в 1659 г. бакуфу получило в подарок копию книги XVI в. по ботанике, автором которой был профессор Лейденского университета Ремберт Доноенс; в 1663 г. глава фактории Хендрик Индийск подарил сёгуну голландское издание перевода с латинского книги о животных с иллюстрациями Маттауса Мериана (1593–1650). Другое дело, что многие книги долгое время хранились без дела в библиотеке сёгуна и попали в руки японских ученых лишь в XVIII в. Так что книги из Голландии привозились в Японию и после 1630 г., когда антихристианские меры были особенно суровыми.

В дальнейшем голландские книги, особенно по медицине и астрономии, были постепенно включены в Японии в научный и образовательный оборот. Они стали доступны японцам благодаря подвижническому труду Сугита Гэмпаку (1733–1817), Маэно Рётаку (1723–1803), Такэбэ Сэйан, Оцуки Гэнтаку (1757–1827), Удагава Гэндзуй (1755–1797), Имамура Сампаку, переводивших их на японский язык.

* * *

Наиболее сильным влияние голландской и европейской науки было в медицине, и именно она являлась главным объектом изучения. Появление в XVII в. голландцев в Японии совпало с периодом, когда медицина в Европе достигла большого прогресса. Лейден в то время был крупным медицинским центром, куда стремились попасть студенты из всех европейских стран, и японцы узнавали о новостях в медицинской области или от врачей фактории, или из голландских книг. Следует отдать должное практичности японцев — они всегда старались заимствовать у иностранцев то, что можно было с пользой применять в повседневной жизни.

До того, как европейские медицинские знания начали проникать в Японию, в стране господствовала китайская медицина (кампо игаку). В Японию эти знания попали через Корею. В трех корейских царствах — Когурё, Пэкче и Силла — широко использовались китайская медицинская литература и практика; были там и свои лечебники, а когурёские врачи славились по всему полуострову.

Древняя корейская медицинская школа в немалой степени способствовала формированию японской медицины. В 458 г. когурёский врач по имени Ток Аэ поселился в г. Нанива, и его потомки и ученики еще долго практиковали в тех местах. В 593 г. при храме Ситэнъодзи в Нанива открылась лечебница. В V–VII вв. корейская медицинская школа имела в Японии несомненный приоритет перед китайской. Но постепенно японцы осознали, что истоки корейских медицинских знаний находятся в Китае. Непосредственное знакомство японцев с китайской медициной произошло в 608 г., когда в Китай прибыли японские лекари для усвоения медицинских знаний; в 623 г. они вернулись на родину с книгами и лекарствами.

Китайская медицина доминировала и в токугавской Японии. Но в отличии от Китая в Японии получение звания лекаря не было строго регламентировано. В Китае надо было пройти курс обучения и сдать экзамены, и только после этого можно было получить доступ к медицинской практике. В Японии же профессия врача была, скорее, наследственной, а индивидуальная квалификация часто заключалась в умении делать прижигание или иглоукалывание и прописывать лекарство. Не было никакой системы выдачи лицензий, и человек, который хотел заниматься медицинской практикой, просто объявлял себя лекарем. Но общественный статус их был высоким, поскольку, согласно китайской конфуцианской традиции, эта профессия была уважаемой. Престиж лекарей еще более возрастал, если они получали покровительство официальных лиц или даймё.

Интересы практики заставляли японских лекарей расширять свои знания, а доступ к европейским книгам помогал им познать устройство человеческого тела, природу болезней и открывал новые методы лечения.

Кроме книг большую роль в распространении медицинских знаний и обучении японцев сыграли врачи, состоявшие в штате фактории. Всего за время существования голландской торговой фактории в Японии побывало 150 врачей. Большая часть из них не имела высшего медицинского образования и не обладала хорошей квалификацией. Те же, кто получил образование в лучших университетах и добился успехов до поездки в Японию, оставили заметный след в развитии медицины в стране. Их имена сохранились в японской истории, а их портреты можно увидеть в музеях. К их числу принадлежал Виллем тен Рийне (1647–1700), окончивший Лейденский университет и затем учившийся в Сорбонне: это был первый врач, приехавший в Японию с университетским образованием. Он интересовался традиционной японской медициной, и благодаря его работам в Европе узнали о японских методах иглоукалывания и прижигания. Немец Э. Кемпфер (1651–1716) обучался в нескольких университетах Европы, был широко образованным человеком и обладал глубокими знаниями не только в медицине. Другой немец, Ф. Зибольд (1796–1866), также получил университетское образование и, помимо медицины, имел обширные знания в области ботаники, зоологии, географии и т. д.

Первыми извлекли для себя выгоду из европейских медицинских знаний японские переводчики. Им вменялось в обязанность не только переводить, но и надзирать за голландцами. Когда кто-либо из голландцев заболевал, японцы-переводчики присутствовали при его лечении, хирургических операциях; поскольку во время всех лечебных процедур цитировались латинские названия, японцы запоминали их, что позволяло им потом изображать из себя врачей, хотя хирургия внушала им страх. Но, как ни странно, эти «врачи» имели неожиданно хорошие результаты. К ним часто обращались за помощью, и это приносило им хороший доход.

Первую группу японцев-переводчиков, практиковавших как врачи, называли кацупарурю (Casper-style), поскольку они обучались в Нагасаки и Эдо под руководством ученого Каспара Шамбергена, который жил в Японии в 16491651 гг. Постепенно в Японии сложились свои династии врачей со своими методами лечения. Например, Нарабаяси Тиндзан (Сингобэй) (1648–1711) создал школу медицинской практики. Он происходил из семьи переводчиков из Нагасаки. Поэтому Нарабаяси с детства обучался писать и говорить по-голландски, потом совершенствовал свои знания под руководством врачей фактории и через 20 лет получил ранг старшего переводчика. В 1691 г. он был назначен официальным врачом при бакуфу. В 1706 г. он написал два трактата, где описал свои методы хирургического лечения.

Профессию врача стали приобретать и люди, которые никак не были связаны со средой переводчиков. Большой известностью пользовался Арасияма Хоан (1633–1693). Он был сыном торговца из провинции Тикудзэн, обучался западному стилю медицины в Нагасаки и в 1665 г. получил свидетельство от врача голландской фактории Даниеля Буша.

Однако следует отметить, что, несмотря на распространение западных медицинских знаний, китайская медицина не утратила своего значения в Японии и сохраняла свое влияние в медицинской практике.

Хотя в XVIII в. медицина по-прежнему оставалась главным объектом изучения, японцы начали проявлять интерес и к другим отраслям знаний — к ботанике, астрономии, а в XIX в. — к европейской технике, технологии и методам управления. До берегов Японии добрались и западные общественно-политические идеи. Поэтому можно сказать, что школа «голландской науки» (рангаку) постепенно стала школой «европейской науки» (ёгаку). Термины «рангаку» и «ёгаку» заменили собой слово «бангаку» («наука варваров»), что свидетельствовало об уважении к западным знаниям. Рангаку переходило в разряд достойных занятий, которыми не возбранялось заниматься человеку благородного сословия.

В конце XVIII — начале XIX в. усилился интерес к западным знаниям в отдельных княжествах, главы которых пытались использовать их в чисто практических целях. Европейские знания были нужны им для того, чтобы справиться с экономическими трудностями, решить вопросы обороны и сельского хозяйства, развивать у себя в княжествах промышленные производства.

В XIX в. появилось много частных школ, где изучались западные науки; в эти школы даймё отправляли на учебу способных молодых самураев. Как правило, главным предметом в таких школах была медицина, но во многих из них программа обучения была шире. Например, Огата Коан (1810–1863) изучал медицину в Эдо и в Нагасаки у голландского врача Иоханеса Эдвина Ниемана. Вернувшись в 1838 г. в Осака, он открыл на одной из центральных улиц — Каварамати — свою школу Тэкитэкисай дзюку, где, кроме медицины, преподавали ботанику, химию и баллистику. Среди его учеников были Фукудзава Юкити (1834–1901) и Сано Цунэтами (1827–1907), будущий организатор Красного Креста в Японии.

Как шло освоение западных знаний в Японии в то время, можно продемонстрировать на примере некоторых княжеств.

Княжество Сага находилось недалеко от Нагасаки. Там большую роль в изучении западных наук сыграл глава этого княжества Набэсима Наомаса (1814–1871), у которого были тесные контакты с голландцами. Набэсима активно искал практическое применение в своем княжестве западным знаниям. В 1834 г. он открыл школу Рангакурё, где велось обучение западной медицине. Кроме того, он укрепил оборону побережья княжества, освоил литье, и в 1853 г. в княжестве была отлита пушка.

Многими своими мероприятиями в деле укрепления обороны княжество Сага было обязано Такасима Сюхан (1798–1866). Он унаследовал от своего отца должность городского старшины Нагасаки (матидосиёри). Такасима детально изучил европейскую военную науку, чтобы модернизировать оборону Нагасаки (защита его входила в обязанности княжества Сага). На свои собственные средства он закупил через голландцев ружья, полевые пушки и мортиры. Голландцы, жившие на о-ве Дэдзима, обучили его, как применять это оружие. Такасима изучал и западные строевые уставы пехоты и проводил артиллерийские учения. Все это он продемонстрировал бакуфу во время парада в Эдо в 1841 г.

Инициатива Такасима пришлась как нельзя кстати — бакуфу знало о печальных для Китая результатах англо-китайской опиумной войны. Поэтому бакуфу не только наградило Такасима, но и поручило ему организовать обучение пользованию этой новой западной военной техникой. Такасима Сюхан успел обучить 280 даймё и самураев, но против него ополчились те, кто с ревностью следил за распространением западных знаний. Такасима выступал и за открытие страны для более широкой внешней торговли, что тоже вызывало резкое отношение со стороны тех членов правительства бакуфу, которые ратовали за сохранение политики изоляции. Консервативная конфуцианская группировка внутри правительства добилась его высылки из Эдо; затем его посадили в тюрьму, откуда освободили лишь в 1853 г. Но его идея о необходимости овладевать западной военной техникой нашла отклик не только в Сага, но и в других княжествах.

Распространение и развитие западных знаний в тот период никакими репрессивными мерами остановить было уже невозможно, поскольку оно было вызвано практическими потребностями времени.

Глава княжества Сацума Симадзу Сигэхидэ (1746–1833), тесть сёгуна Иэнари, проявлял интерес ко всему спектру естественных наук. Его очень интересовали пути повышения продуктивности сельского хозяйства. Он стремился развивать производство у себя в княжестве, поощрял ремесла и расширял внешнюю торговлю. В 1771 г. с разрешения бакуфу он отправился в Нагасаки, где осмотрел голландское судно, конструкция которого ему очень понравилась. В Нагасаки Симадзу Сигэхидэ остановился в доме переводчика Имамура Гэнъуэмон (Акинори), общаясь с которым, он почерпнул много знаний о западной культуре. В 1779 г. он построил обсерваторию при астрономической школе Мэйдзикан, где велось изучение астрономии и календаря под руководством переводчика Мацумура Гэнко. Кроме того, Симадзу Сигэхидэ разбил сад с лекарственными растениями и написал книгу о птицах, в которой их названия были указаны на латыни. Он переписывался с Зибольдом, используя ромадзи — латинскую азбуку.

Следующий глава княжества Симадзу Нариакира (1809–1858) в освоении западных знаний сделал акцент на военные новшества и значительно укрепил оборону Сацума. В своей столице Кагосима он основал школу Рангаку косюдзё специально для изучения западных наук. Он не ограничился тем, что приглашал ученых к себе в княжество, а заботился о том, чтобы в княжестве были и свои кадры. Для этого он отобрал среди молодых самураев способных людей и отправил их учиться. Он построил и своего рода гостиницу для иностранцев — Гайкокудзин сэттайсё. Наконец, Нариакира создал предприятие по производству стекла — Хари сэйдзосё. Можно сказать, что он смотрел далеко вперед — его целью было с помощью западной техники и технологии наладить собственное производство товаров, используя природные и сельскохозяйственные ресурсы своих владений.

В княжестве Фукуока проследить историю изучения западных наук можно после 1720 г. Сфера интересов ограничивалась двумя направлениями: как повысить продуктивность сельского хозяйства и укрепить оборону княжества.

Глава княжества Фукуи Мацудайра Ёсинага (1828–1890) был предприимчивым человеком. В его владениях тоже заботились об укреплении обороны княжества, прилагали большие усилия, чтобы поднять продуктивность сельского хозяйства. Ёсинага был заинтересован как во внутренней, так и во внешней торговле. У него были товарные склады в Нагасаки, и он успешно торговал по всей Японии бумагой, шелком, чаем, нитками и пенькой. Кроме того, он заботился и о здоровье подданных. Через Хино Тэйсай (1797–1850), который обучался у Зибольда, Ёсинага узнал о вакцине от оспы. При его поддержке Хино открыл в княжестве Фукуи своего рода медицинский пункт, где делали прививки от оспы, стремясь охватить ими как можно больше жителей княжества.

* * *

Контакты с голландцами длительное время оставались для японцев единственным каналом проникновения европейских знаний в страну. Вместе с тем европейские знания и изучавшая их «голландская наука» играли немаловажную и все возрастающую роль в жизни страны. Это было вынуждено признать и бакуфу, создав в 1811 г. специальное учреждение для перевода иностранных книг (бансё вагэгоё), которое в 1855 г. было переименовано в ёгакусё, а в 1856 г. — в бансё сирабэсё. В 1839 г. группа ученых, специализировавшихся в изучении западных наук, стала называть себя банся («варварская группа»).

Постепенно знание одного лишь голландского языка стало недостаточным — в Японию попадали книги и на других европейских языках. Обучение им началось в 1808 г., когда Хенрик Дёфф, директор фактории, начал давать уроки французского языка шестерым ученикам. В следующем году группа японцев приступила к занятиям русским и английским языками, и с того времени оба эти языка стали регулярно изучаться. Одним из первых стал изучать английский язык потомственный переводчик из Нагасаки Нарабаяси Дзюбэй, приглашенный в 1798 г. в княжество Мито для оказания помощи в изучении западных наук.

Нельзя сказать, что европейские знания доходили до Японии в систематизированном виде. Часто информация носила отрывочный характер. Но японцы, обладая длительным опытом заимствования и практической смекалкой, смогли извлечь и применить на практике много полезного из европейского опыта. А начиная с XIX в. можно говорить о том, что добывание информации о Западе приняло целенаправленный характер. Эта деятельность приняла такой размах, что есть все основания согласиться с Д. Кином, написавшим, что «грубую ошибку совершают некоторые историки, недооценивая знание Запада в жизни Японии до прибытия Перри».

К этому можно добавить и мнение Н.И. Конрада, который отмечал, «что через нагасакскую форточку все время дул свежий ветер, заносивший в Японию семена учений Дж. Бруно, Г. Галилея, И. Кеплера, Н. Коперника. С трудами этих корифеев европейской науки знакомили своих соотечественников приставленные к голландцам люди — именно те, кто по роду службы должен был знать голландский язык, т. е. переводчики и информаторы».