ДВОЙНОЕ СВИДАНИЕ

15 апреля. Суббота

Совсем рядом залаяла собака. Я вздрогнул и отложил дневник в сторону. Мне показалось, что я услышал приближающиеся шаги. Я прислушался, но собака залаяла вновь, да к тому же громче и ближе. И тут же стихла. Никаких шагов слышно не было, видимо, мне показалось.

В этот же миг кто-то сильно ударил по крыше домика и заорал:

— Попался!

От страха я передернулся и замер на месте. Бой сердца ощущался в висках, а мои глаза в этот момент напоминали, пожалуй, два больших блюдца. Невозможно стало даже дышать.

— А ну вылазь отсюда! — заорал грубый мужской голос (но не женский!!!).

Я скосил глаза в сторону окошка и увидел здоровенную фигуру, которая полностью заслоняла лаз из домика. Внутрь домика проникла огромная волосатая рука и потянулась в сторону моей шеи, ухватилась сначала за одеяло, а затем и за ворот Димкиного свитера. Тут же чудовищная сила потащила меня наружу и выдернула из домика.

— Ну что, наркоман, в милицию потопали!

Я посмотрел вверх и увидел каких-то невероятных размеров дворника, в старомодной фуфайке, черных брюках с давно пропавшей стрелкой и грязных коричневых туфлях. Рядом с ним стояла и время от времени погавкивала облезлая, под стать своему хозяину, дворняга: тоже большая, злая и вся грязная.

— Или тебя, сучонок, прямо на месте удавить? А? — дворник замахнулся на меня своей громадной ручищей. — Отвечай, падло, что делал тут?

Хоть у меня и был довольно-таки потрепанный и очумелый вид, все же на наркомана я не был похож. И дворник это тоже стал понемногу замечать.

— А одеяло чего сюда притащил? — тон его был все еще хамский, но оскорбления уже не сыпались.

— Одеяло я никуда не тащил, потому как я, в принципе, ничего не таскаю, а ношу. Это раз, — я медленно поднялся и отряхнулся. — Здесь я потому, что меня вчера вечером ограбили я идти мне было некуда, так как я приехал с другого города. Это два. А в милицию я пойду с вами с удовольствием, так как хочется выяснить, как вы охраняете детский сад, если здесь возможны грабежи людей, и почему применяете рукоприкладство наряду с нецензурной лексикой к пострадавшим гражданам. Это три.

Моя тирада с фандоринско-акунинскими «это раз, это два» произвела на дворника просто феноменальное воздействие. Здоровенный детина стоял в полной растерянности и не знал, что ему делать. В результате крайней оказалась дворняга. Не зная, на ком выместить злость, дворник стал орать на собаку.

— А ну пшла! Растявкалась, сволота! — Он пнул дворнягу, и та, завыв, отбежала чуть в сторону, низко опустив голову. Но далеко не убежала, видимо, привыкла к своему дурному хозяину.

— А я подумал, что наркоман забрался в домик, — совсем уже мягко, но все еще растерянно сказал дворник. Похоже, слова о коллективном походе в милицию его смутили.

— Наркоманы такие же члены нашего общества, как и другие граждане страны. Более того, данная категория людей является психологически ущербной и глубоко ранимой субстанцией гражданского организма. Наличие агрессии и оскорбительного поведения к обозначенной группе может вызвать деструктивную реакцию с их стороны. Потому необходимо быть корректным и вежливым ко всем людям на Земле.

Чем дольше я нес весь этот бред, тем больше округлялись глаза у дворника. Похоже, нужно было сворачиваться, иначе этот идиот начнет думать, что я ненормальный. По крайней мере, по выражению его лица было видно, что он вообще ничего не понимает.

Чтобы не выпускать инициативу из своих рук, я продолжил уже более нормально, но все тем же официозно-менторским тоном:

— Я вас попрошу достать мою шкатулку, — так я назвал металлическую коробку, — и реквизитный журнал, — а это уже дневник Обухова, — из домика.

Я смотрел не мигая на дворника до тех пор, пока он не развернулся и не выгреб своей ручищей мои вещи и не отдал их мне. Додуматься, как меня могли ограбить, но при этом оставить «шкатулку», он, видимо, был не в состоянии. А уж о словосочетании «реквизитный журнал», я думаю, он постарался забыть сразу же, его мозг и так работал вот уже несколько минут на износ.

— Уважаемый, и последний вопрос. Как мне отсюда добраться до автовокзала?

Мой «последний вопрос» дворника обрадовал, он явно хотел от меня поскорее избавиться.

— Вон так. Вон туда, направо. За дом, туда, — дворник активно жестикулировал, употребляя при этом набор бессвязных междометий. — И там дальше пройдешь… Те… Повернете направо. Там остановка. Сядешь туда. Сядете в двадцать третью маршрутку. Она до автовокзала прямо…

23 маршрутка! Ну какая же еще?!

— А пешком далеко идти?

— Да это… Как-то… Не очень… Далеко. Минут двадцать. Или пятьдесят.

Совсем, блядь, одно и то же!

— Угу. Понятно. Ну, спасибо. Вы мне помогли, — я кивнул и пошел в сторону детского сада, куда мне указал дворник.

Чего-то более внятного от него добиться было сложно.

Что теперь делать? Екать к маме в Г. и выяснять, что все же произошло в городе 13 лет назад? Кто такая Анилегна, какие у мамы отношения в молодости были с Обуховой, куда пропали четыре ребенка, о которых упоминал Димка в своем дневнике, и как это все связано со мной? Или ехать в Столицу и найти Игоря Шеста, который тоже как-то замешан во всей этой истории? Или остаться в Василькове, где… От одной только мысли, что мне нужно остаться в этом ужасном городишке, с Обуховой, Соней и Анилегной вместе взятыми, я остановился на месте и весь передернулся. Эту мысль я отбросил как бредовую. Что меня здесь держит? Алиса! Единственный человечек, который стал близок за такое короткое время и которого я, дурак, отпустил от себя. Я решил окончательно. Пока не найду Алису, никуда из Василькова не уеду.

Выйдя из ограждения детсада, я побрел в направлении, которое указал мне дворник. Улица шла перпендикулярно улице Гагарина, на которой жили Обуховы, и потому я ускорил шаг, желая быстрее пройти этот район частных домов. Было уже около 10 часов утра, но во дворах я не встретил еще ни одного человека, что было само по себе странно. Еще странней для меня был вопрос, откуда здесь вообще может взяться маршрутная остановка, когда дорога представляла из себя сплошные ямы и безобразное болотное месиво из земли и когда-то давно накиданного гравия. Постепенно я ускорял шаг. Что-то меня стало пугать. Кругом по-прежнему не было ни души, но я стал ощущать еще чье-то присутствие. Кроссовки, соприкасаясь с гравием, издавали неприятно громкий звук, но чтобы не шуметь, нужно было идти чуть медленнее, я же, напротив, лишь ускорял шаг. Где эта сраная остановка? И где люди? И когда уже улица закончится? Я чувствовал, что во мне загорается панический ужас, еще немного, и я кинусь бежать. Но я не понимал природу страха — что меня так пугает?

Постепенно улица стала неестественно петлять и сужаться, дома по ее бокам попадались все более убогие, многие с заколоченными окнами (почему-то в форме правильного креста). Вдали за ними виднелись сплошные огороды и неухоженные сады, я явно шел не в центр города, а, скорее, на его глухую окраину. И улица… Она становилась все более необычной, бесконечно длинной и замысловато-извилистой. За все время моего следования с ней не пересеклась ни одна дорога, как будто путь здесь был только один. Я с трудом заставил себя остановиться. Зачем я иду прямо на 23 маршрут? Нужно повернуть обратно. И тут я понял, почему я иду прямо. За моей спиной послышался шорох гравия. Кто-то шел за мною следом. Кто? Я не стал проверять, а ускорил движение по улице. Шорох за моей спиной усилился и даже как будто приблизился. Я еще прибавил, идя своим широким размашистым шагом. Но теперь я уже слышал равномерное поскрипывание гравия за своей спиной. Сомнений не было — за мной бежали! Я побежал тоже. И тут же увидел впереди остановку. Самую обычную, с одной лавкой и небольшим облупленным бетонным навесом. Таких остановок десятки тысяч по всему бывшему Советскому Союзу. Но… Я в ужасе остановился. На остановке стояла девушка в красном платье! Та самая, которую я видел после выхода из церкви, когда меня чуть не сбила «Волга», она же была на порнофото, на загадочной улице, где я встретил Шеста, и все в той же «Волге», когда я отправлялся в Васильков. Девушка, встречи с которой предвещают серьезные неприятности, стояла на остановке 23 маршрутки и смотрела в мою сторону. Грохот гравия за моей спиной стал громче.

В это время подъехал автобус, какой-то квадратный бобик. На таких обычно возят крестьян на картошку (а еще покойников в гробу в заднем отсеке). Бобик подъехал почему-то задним ходом. Открылась дверь, и девушка в красном платье вошла в него. В этот же момент я оглянулся и непроизвольно ринулся к автобусу. За моей спиной прямо на меня бежала Соня в своей грязно-белой ночнушке, с вытянутыми вперед руками и с мерзким шипением. Я добежал до бобика и остановился в нерешительности перед открытой дверью. Больше всего на свете мне сейчас хотелось ринуться внутрь салона и крикнуть водителю, чтобы он жал на газ. А может, это простое совпадение, что девушка в красном платье зашла в автобус?!! Соня была уже совсем близко. Я поставил ногу на подножку автобуса и подался вперед, как вдруг почувствовал запах, который не забыть никогда в жизни. Это был все тот же приторно-гнилой запах земли, как и тогда, в том автобусе, на не найденной мною впоследствии улице в Столице. Тот же запах доносился из «Волги», перед самой поездкой в Васильков. Тогда от попадания в автобус и машину меня остановили сила воли и голос мамы. Теперь же меня гнал в этот же автобус (пусть он и другой по форме) страх надвигающейся беды. Но я осознал окончательно — входить внутрь нельзя. Иначе я больше никогда из него не выйду.

Я сделал движение назад, и в этот же момент меня схватила за руку костлявая кисть в красном рукаве:

— Добро пожаловать, — на меня прямо в упор уставились пустые глазницы девушки в красном платье. — Витя, тебе сюда, — девушка стала втягивать меня в автобус.

Сзади приближалось шипение Сони, — похоже, я погиб. Я вспомнил маму. Она ведь не переживет мою смерть. Мамочка, прости меня. Я не сберег себя. Соня набежала сзади и вцепилась мне в шею, помогая безглазой затащить меня в автобус. Я изо всех сил ударил безглазую тварь металлической коробкой по лицу, коробка разлетелась на две части, из нее выпали блокнот, туго перевязанный шпагатом, колбочки, волосы и пакетики. Одна из колбочек с красной жидкостью, похожей на кровь, разбилась о косяк автобусного проема, и ее содержимое прыснуло твари в красном платье прямо в лицо. Та тут же отпустила мою руку и шарахнулась внутрь автобуса. Похоже, жидкость попала и на Соню, по крайней мере, она громко зашипела и тоже отпрянула от меня.

Я стоял в какой-то мокрой дряни, вонючих порошках, земле и волосах. В нескольких метрах от меня громко шипела Соня, в глубине автобуса было тихо. Но все это, похоже, ненадолго. Я присел и схватил желтый блокнот, весь в крови и еще какой-то дряни, в другой руке у меня оставался прочитанный дневник Димки. Подбежав к изгороди забора, я перемахнул в чей-то заброшенный сад и побежал в сторону лесопосадки. Из содержимого жестяной коробки у меня теперь остался только блокнот. Но теперь я точно знал: именно здесь кроется ключ к разгадке всех происшествий.

Через час я стоял на столичной трассе и ловил попутную машину. Я возвращался в Васильков, чтобы посетить два места: квартиру Алисы и могилу Обухова.