КОЛЛЕГА ПО РАБОТЕ

19 апреля. Среда

Сначала я подумал, что просто обознался. Есть вещи, которые нельзя объяснить совпадением. Если человек живет в одном районе, работает в другом, а я его встречаю непонятно где, да еще и в то время (а было начало девятого), когда он обычно спит, все это нельзя назвать фантастическим совпадением. И откуда этот дурацкий клетчатый костюм?

— Александр Иванович, что вы здесь делаете?

— Да, понимаете, Виктор, к жене родственник приезжал. Так я на автовокзал ездил, чтобы успеть ему документы отдать.

Очень убедительно. И с родственником, и с документами, и особенно с автовокзалом, который находится в другом конце Столицы.

— А, ну понятно. Удивительное совпадение, что мы так встретились.

— Да ничего, и не такое бывает. А вы куда едете?

А как ты думаешь, куда я еду в маршрутке с надписью «Столица — Васильков»?

— Да, думаю, на работу надо бы заехать. Мы же еще формально не уволены.

— Замечательно, Виктор. Я как раз тоже на работу собираюсь.

Мы замолчали. Маршрутка проехала стелу перед выездом из Столицы, и молчание стало еще более неловким. По бокам дороги начинались поля, а мы ехали «на работу».

Во-первых, он здесь не случайно. Во-вторых, если не случайно, тогда из-за меня. Его, так же как и Веру, шантажируют гулу? Весьма возможно…

— …И премьер у нас тряпка, и президент тряпка. Все они разочаровывают… — Сущенко стал знакомо причитать на политическую тему.

Я в это время с интересом разглядывал его костюм. Честно говоря, раньше я видел людей в клетчатых костюмах только в художественных фильмах. Где он его раздобыл и зачем нацепил на себя? Не то чтобы он в нем выглядел совсем уж по-идиотски, но уж точно необычно. Сущенко был похож на одного из персонажей романа Булгакова.

— А где вы такой интересный костюм нашли?

— Друг из Македонии привез, а ему не подошел. Мне и отдал. Ничего так?

— Очень вам идет. Типичный македонский стиль.

И мы вновь замолчали.

Минут через пятнадцать будет Васильков, и продолжать делать вид, что мы дружно едем на работу, было абсурдно. Я стал размышлять, что предпринять. То, что Сущенко все еще человек, а не гулу, было очевидно. Но это совершенно не означает, что он не выполняет их приказов, как это делала та же Вера. Убежать от него будет несложно, но он уже знает, где я, и тут же сообщит все гулу. Таким образом, мой план по посещению Алисиной квартиры будет раскрыт, а что делать дальше, я не знаю. Но не идти же вместе с ним на квартиру Алисы?

В это время мы стали проезжать мимо Васильковского кладбища, и я увидел, как посуровело лицо Сущенко. Что с ним делать, я по-прежнему не знал. Моя нога соскользнула со ступеньки, и я резко дернулся к двери. Собственно, пустяковый эпизод, но Сущенко так дернулся в мою сторону, что я тут же понял: он сам от меня никуда деваться просто так не намерен.

Увидев мой раздраженный взгляд, Сущенко проговорил:

— Осторожно! Не выпадите!

— Куда уж я без вас выпаду!

Начался Васильков. Мы подъезжали к автовокзалу.

— Кажется, Александр Иванович, мы не в ту маршрутку сели.

— Ничего страшного. Сейчас на автовокзале пересядем в другую. И не такое бывает.

Все у тебя «не такое» бывает.

— Я, пожалуй, выйду где-то здесь.

— Нет-нет. На автовокзале. Там сразу и пересядем.

— Да я не спешу особо. Я и здесь пересяду.

— Нет, Виктор Николаевич, — и Сущенко стал держать меня за плечо, — пересядем на автовокзале, уж не обессудьте за прихоть вашего старшего коллеги.

— Александр Иванович, вы можете смело ехать до автовокзала, а я выйду здесь. Водитель, остановите!

— Водитель, едем до автовокзала! — Сущенко не сдавался.

Тут же загалдела какая-то толстая тетка:

— До какого автовокзала?! Мне здесь, на повороте!

Сущенко тут же повернулся к ней:

— Вы не можете до автовокзала потерпеть?

— До какого автовокзала, гражданин?! Вы в своем уме?! Водитель, немедленно здесь остановите!

— Да останавливаю, останавливаю. Чего все разгалделись!

Тут же с разных сторон понеслось:

— Нет, ну нахал! До автовокзала ему!

— А щэ костюм начэпыв!

— Интеллигент клетчатый!

Сущенко явно не был знаком с васильковской публикой. Нормальные люди здесь встречаются крайне редко, и тех обычно убивают.

Пока разрастался скандал (а Сущенко по-прежнему стоял перед дверцей, показывая всем видом, что не намерен никого выпускать до автовокзала), я спустился на самую последнюю ступеньку маршрутки. В целом, к деру я был готов полностью, по крайней мере, когда будет открываться дверь, на улице я окажусь первым. Сущенко это заметил и неожиданно сменил свою позицию:

— Граждане! Успокойтесь! Я оперативный работник! У нас в маршрутке находится опасный преступник! Мы все доедем до автовокзала, где его задержит милиция, — и Сущенко пристально уставился на меня.

Честно говоря, я даже обрадовался услышанному. То, что Сущенко помогает милиции, а не гулу, значительно упрощало мою жизнь. По крайней мере, теперь можно было смело идти на квартиру Алисы, не опасаясь присутствия засады. Другое дело, что менты теперь могут активизировать свои поиски именно в Василькове, что однозначно создаст мне большие трудности. Однако милиция — это все же не гулу. Оставалось только отделаться от самого Сущенко.

— Александр Иванович, дорогой! Ну сколько можно одно и то же! Ну не бил я ваш шифер! Каждый раз, как едем на дачу, одно и то же! Да, я там ночевал! Но по вашей же просьбе! И все-таки я ведь не сторож! Не знаю, кто разбил крышу на сарае! А вы все: преступник да преступник! Ну сколько же можно?!

— Этот человек — убийца! — Сущенко стал орать и, оглядываясь на людей, показывать пальцем в мою сторону.

— Ну не убивал я ваш шифер! Не убивал!

— Да высадите их обоих, сколько можно это слушать?!

— Водитель, я сказала, на повороте остановить! — это уже заорала толстая женщина.

Маршрутка стала тормозить, а Сущенко вновь схватил меня за плечо и стал орать:

— Не выпускайте его никуда! Не открывайте дверь!

— Мужчина, выходите с ним на улицу и там его задерживайте!

— Освободите проход! Немедленно!

Дверь открылась, все в маршрутке стали орать, а Сущенко, держа меня за руки, полностью заблокировал проход и никого не выпускал.

Зная немного васильковскую публику, я не сомневался, что это совсем ненадолго. И действительно, буквально через несколько секунд озверевшая толпа с криками и оскорблениями вытолкала нас с Сущенко на улицу. Он тут же попытался меня втащить обратно, но тут уже стал упираться я.

— Не уезжайте! Нам до автовокзала! — Сущенко орал как ошпаренный, заблокировав ногой дверь маршрутки.

Из маршрутки раздалось:

— Уберите этих идиотов!

Тут же чья-то нога наступила несколько раз на ногу Сущенко (последний раз особо сильно), и маршрутка, с руганью и криками, поехала дальше. Мы вдвоем остались стоять на тротуаре.

— Ну че? Маршрутка уехала. Теперь можете меня отпустить.

Но Сущенко еще сильнее сжал мой локоть и процедил:

— Не отпущу. Только в руки милиции. Лично.

Я оглянулся по сторонам. Людей поблизости почти не было, ближайшие прохожие были в метрах в двухстах нас.

Глядя Сущенко в глаза, я ударил его коленкой в пах. Учитывая, что он безумно высоченный (выше меня буквально на голову) удар получился именно туда, куда и надо. Сущенко тут же стал приседать, прикрывая причинное место руками. Я еще раз оглянулся. Мимо быстро прошел парень, делая вид, что ничего не видит. В принципе, теперь я мог бы и убегать, но тогда минут через двадцать Сущенко доложит в милицию, где я, и передвигаться в малознакомом городе будет практически невозможно.

Я схватил Сущенко за ворот пиджака и потащил в сторону кустов. Вплотную к ним прилегал торец пятиэтажки. Остановившись возле дома, я еще раз ударил Сущенко, на этот раз кулаком в висок. Так как драться я не умею, то ударил как-то неправильно, умудрившись ушибить сразу два пальца.

— Что вы делаете? — Похоже, Сущенко стал меня бояться по-настоящему. — Сказали, что вы убийца.

— Ну так пусть милиция меня и ищет. Вам-то какое дело? Вы ведь политолог, а не участковый милиционер.

Сущенко мне ничего не ответил. Я сорвал с него галстук и узлом завязал ему руки за спиной.

Мимо проходил мальчик лет пяти и, увидев, как двое дядек в костюмах непонятно чем занимаются, остановился.

— Малой, вали отсюда!

Но мальчик меня не послушал, отойдя лишь на несколько шагов. Тогда я схватил кусок кирпича, валявшийся под ногами, и бросил прямо в пацана. Мальчик заплакал и убежал.

Сущенко стал постепенно приходить в себя, и, чтобы он не стал кричать, я его еще раз ударил. На этот раз по всем правилам кино — ребром ладони по шее. Не знаю, насколько получилось больно, но Сущенко стал поскуливать и просить меня:

— Виктор Николаевич, пожалуйста, отпустите. У меня же дочь. Я не выдам вас.

Ситуация становилась противной. Я бил своего коллегу, кандидата философских наук моего же университета, и совершенно не знал, что с ним делать дальше. То, что он меня выдаст милиции тут же, как я его отпущу, сомнений у меня не вызывало. Но и куда его деть сейчас, я тоже не знал. Не убивать же мне его.

Я потащил его дальше и выглянул за угол дома — возле среднего подъезда сидели две старушки. Плюсом было то, что они сидели к нам спиной и что возле ближайшего ко мне подъезда было пусто.

Я пригнулся к самому уху Сущенко:

— Александр Иванович, я сейчас вас оставлю в подъезде и уйду. Если вы издадите хоть звук, я достану свой большой ржавый нож и аккуратно перережу вам шею. Поэтому попрошу помолчать всего несколько минут.

После этих слов Сущенко перестал скулить, и я быстро поволок его к подъезду. Но по дороге я поменял свой план, так как увидел, что прямо перед подъездом находится подвальная лестница с приоткрытой дверью. Это было даже лучше. Повернув к ней, мы быстро спустились в подвал и очутились в кромешной темноте. После солнечного света здесь не было видно абсолютно ничего. Я подтянул Сущенко поближе к себе и стал рыться в его карманах, отыскивая спички или зажигалку.

— Что вы делаете?

— Я же попросил, чтобы ни звука. Мне нужен свет. Вы же не хотите расшибить здесь голову?

Наконец я достал из его брюк коробок спичек, запалил, и мы двинулись в глубь подвала.

Коридор перед нами уходил в две стороны — я решил идти направо и толкнул Сущенко в спину. Подвал оказался неким жэковским хранилищем, по обе стороны стены были деревянные двери с амбарными замками, такие же подвалы есть и в доме у моей мамы в Г. — обычно здесь хранят закрутки, банки, старые игрушки и прочий хлам.

Я потащил Сущенко в самый конец подвала, пока мы не уперлись в тупик. Запалив очередную спичку, я увидел, с каким ужасом посмотрел на меня Сущенко, — он был безумно напуган, похоже, думал, что я собираюсь его убивать.

Мне стало неловко за свои действия и я решил смягчить ситуацию:

— Александр Иванович, не бой…

В этот момент Сущенко с воем ринулся на меня и, ударив головой в грудь, повалил меня на цементный пол. Над моим ухом пискнула мышь.

Сущенко, истерически ударяя меня головой в грудь, орал:

— Я не хочу, не хочу!

Я схватил его за грудки и ударил несколько раз головой об стену. После третьего или четвертого удара у него что-то неприятно хрустнуло, и Сущенко как-то сразу замолчал. Мне стало страшно. Неужели я убил человека?

Я тихо позвал:

— Александр Иванович, Александр Иванович…

Сущенко не отвечал.

Я сел на корточки и стал искать в темноте спички. Опять рядом что-то отвратительно пискнуло, и моя рука на мгновение прикоснулась к животному. Похоже, это были даже не мыши, а крысы. Какого черта я сюда приперся? Убежал бы от него — и все.

— Александр Иванович, Александр Иванович… — теперь я скулил почти так же, как Сущенко несколькими минутами ранее.

С трудом найдя спички и со второй попытки запалив, я увидел, что Сущенко лежит на животе, запрокинув голову. Я перевернул его на спину и услышал тихий стон. Как же я обрадовался, что он жив! Уж кто-кто, но я людей убивать был не готов. Я ощупал его голову. Крови нигде не было. Это еще больше меня успокоило. В общем, ничего страшного с ним не произошло, мужик просто сильно ушибся. Я связал ему руки его брючным ремнем, и, немного сдернув с него брюки, завязал штанины в крепкий узел.

На этот раз получилось отменно. Пока он окончательно придет в себя, его руки и ноги затекут, и, чтобы отсюда выбраться, Сущенко придется приложить серьезные усилия.

Оставалось решить вопрос с его ртом. То, что Сущенко громко кричит, я уже убедился. Как назло, носового платка не оказалось ни у меня, ни у Сущенко. Одним словом, славянская интеллигенция. Можем спорить о трактатах Ницше, но при этом у обоих дырявые носки.

Мне пришлось оторвать часть рукава рубашки Сущенко и сделать из него импровизированный кляп, засунув часть рукава ему в рот, а остатком обмотав голову. Получилось не очень надежно, и при желании с таким кляпом можно не только мычать, но и пытаться что-то говорить.

Наконец я поднялся и направился к выходу, но тут же вернулся. Я залез к Сущенко во внутренний карман, достал оттуда деньги и какие-то бумажки и опять пошел к выходу. Да, подло. Да, низко. Но, в конце концов, он же меня сдать милиции собирался. И я ведь на самом деле ни в нем не виновен. А деньги мне сейчас нужны, чтобы доказать свою невиновность.

Выйдя из подвала на улицу, я зажмурился от яркого весеннего солнца. Самооправдание не слишком меня утешило. Когда я взял деньги из сумочки Алисы, это было совсем другое: во-первых, Алиса была бы точно не против, а во-вторых, она была уже мертва. С Сущенко же получился самый настоящий грабеж. И оправдывать это тем, что я собираюсь с помощью денег доказывать свою невиновность, по крайней мере, не убедительно. Я собираюсь что-нибудь пожрать, это правда. А невиновность люди доказывают, например, явкой с повинной.

Выйдя на дорогу, я остановил частника на «москвиче».

— Мне чуть дальше за автовокзал.

— Какая улица?

— Я не знаю названия, за автовокзалом пойдут дома, там и покажу.

— Ну поехали.

Я сел в салон и стал считать деньги Сущенко. Оказалось всего 42 гривны.

— Еб твою мать!

— Что? — водитель полуобернулся ко мне.

— Да ничего, — я натянуто улыбнулся. Мало того что я грабитель, так еще и мелочной грабитель. А что может означать 42? Так, сегодня девятнадцатое, сорок два минус девятнадцать — получается… Получается гребаное 23.

Затем я развернул листок, который был рядом с помятыми купюрами Сущенко, и сразу напрягся.

Я стал читать:

Это было очередное стихотворное послание! Но почерк был другой, не Анилегны. Несколько корявый, с почти прямыми буквами.

Еще несколько секунд я смотрел ошарашенным взглядом на бумажку, и тут до меня дошло содержание послания:

— Водитель! Разворачиваемся! Быстро!

— Что такое?

— Мне срочно надо обратно, туда, где вы меня только что подобрали.

Водитель что-то пробубнил,но все же развернул «москвич». «По клеткам трудно сосчитать…» Это же странный клетчатый костюм Сущенко! Черт! Ключ к какому-то земному ходу — в его клетчатом костюме! Я достал часы бомжа Миши, прошло не более десяти минут как я покинул подвал. Фу… Да ничего страшного, чего я так нервничаю? Сейчас приедем.

Но все же я попросил водителя:

— Пожалуйста, чуть быстрее.

Кто-то мне помогает. Может, это вновь сестра Анилегны? Но она ведь умерла. Впрочем, я ведь не видел, что она умерла. Да и ну ее к черту, такую помощницу. Может, кто-то еще есть? Найти ключ и погубить ту, кто меня все ищет. Кто меня все время ищет? Анилегна. Значит, в костюме Сущенко спрятан этот ключ. Так, спокойней себя надо вести. Но меня всего трясло. Я наконец-то впервые получил прямой намек на то, что можно как-то спастись, что есть способ избавиться от всей этой гадости. Машина уже подъезжала к дому. Рядом я увидел киоск «Союзпечати» и попросил остановить возле него. Вручив водителя двадцатку, я подбежал к киоску и купил маленький фонарик с комплектом батареек, а затем, перейдя дорогу, в крайнем возбуждении ринулся к подвалу. Но перед самым входом в нерешительности остановился. А вдруг там засада? Прямо мне в лицо зияла зловещая чернота подвала. Я посмотрел налево: две бабки по-прежнему сидели на лавочке. Это меня немного успокоило. Я приоткрыл дверь шире и вступил внутрь.

Фонарик я пока решил не включать. Постояв несколько секунд в темноте и прислушиваясь к гробовой тишине, я повернул направо и осторожно стал двигаться по коридору к месту, где я оставил связанного Сущенко. Из глубины подвала по-прежнему не доносилось никаких звуков. Я стал двигаться еще медленнее, все собираясь включить фонарик, но с каждым шагом откладывая это намерение. Наконец моя рука уперлась в тупик. Сущенко должен лежать внизу, правее от меня. Я осторожно сделал шаг по направлению к нему и нащупал что-то мягкое. Это была нога Сущенко. Но почему нога? Я ведь связал его ноги?!

Я присел на корточки и очень тихо позвал:

— Александр Иванович… — Мой голос покатился по коридору, и мне почему-то больше не захотелось говорить.

Наконец я включил фонарик и направил его в лицо Сущенко. Сначала от яркого света я ничего не увидел и зажмурился. А когда открыл их вновь, то отпрянул, а фонарик, выпав из моей руки, звонко покатился по полу. Но этих секунд света мне хватило.

Сущенко сидел полностью развязанный, с перерезанным горлом и выколотыми глазами. Но больше всего меня потрясло то, что ни клетчатого пиджака, ни клетчатых брюк на нем больше не было. Он был в одних трусах и рубашке.

Оперевшись рукой о пол, я почувствовал что-то липкое — подо мною была кровь Сущенко. Нащупав руками фонарь (вновь включить его я не решился) и медленно поднявшись, я направился к выходу. Я даже не мог толком описать свои чувства — это было нечто среднее между глубоким потрясением и вновь нахлынувшей апатией. Количество смертей вокруг меня становилось как на войне, скоро к ним можно будет привыкнуть. Но сейчас меня больше потрясла даже не смерть Сущенко, а осознание того, что я потерял что-то очень ценное, какой-то ключ, который мог бы мне помочь. Нету больше клеточек… В этот момент я уловил еле слышное шуршание. Мне показалось, что кто-то очень тихо крадется по параллельному коридору. В подвале я отсутствовал не больше двадцати минут, с учетом того, что я еще покупал фонарь в киоске. Даже если предположить, что убийца проник в подвал (или уже был здесь) сразу после моего ухода, убить жертву, снять с нее одежду… Элементарно: убийца мог просто не успеть покинуть подвал и… И двигаться, например, сейчас в параллельном коридоре, как и я, по направлению к выходу. Я ускорил шаг и услышал теперь отчетливый шорох за спиной. Кто-то действительно двигался параллельным ходом.

По-прежнему боясь включить фонарик, я шел быстрым шагом к выходу — необходимо было успеть дойти до конца развилки подвальных коридоров первым. Впереди показался просвет из приоткрытой двери, выход был уже совсем рядом. Выйдя на место, где сходятся два коридора и не услышав никакого шума, я посветил в темноту, из которой ранее слышался шорох. Луч света выловил нечто агрессивно красное, стремительно приближавшееся ко мне. Тут же я увидел, как луч света стал сужаться — за моей спиной с мерзким скрипом стала закрываться подвальная дверь. Швырнув фонарь в яростное лицо женщины в красном платье, я побежал к двери, которая закрывалась прямо на моих глазах. Успев протиснуться боком в щель, я попытался грудью открыть дверь, но та не только не поддалась, но продолжала закрываться. Тогда я стал боком протискиваться к выходу. В этот момент в мою руку впилась рука женщины из подвала и с чудовищной силой стала затаскивать меня обратно. Мое тело заскользило в подвал, в лицо ударил сжатый воздух склепа. Яркое солнце игриво прощалось со мной, а подвальная чернота все больше смыкалась вокруг меня. Мама, мамочка, нет!

В этот момент в моем кармане послышался какой-то звук. Я почувствовал, что хватка женщины чуть ослабла. Инстинкт подсказал мне, что сейчас необходимо не продолжать попытки вырваться, а полезть в карман. Левой рукой я извлек часы, которые выбивали время 10.23. Женщина в красном потянулась обеими руками к часам — я готов был поклясться, что ее пустые глазницы сейчас уставились на них. Подняв часы высоко над головой, я бросил их в глубь подвала. Видимо, чтобы они не разбились, женщина с криком кинулась за ними, оставив меня зажатым в двери. Вдохнув в себя воздух, я двумя рывками просунулся наружу — дверь тут же громко захлопнулась за мной.

Отбежав на пару шагов, я остановился, чтобы перевести дыхание. Прямо передо мной стоял тот же мальчик, в которого я сегодня кинул куском кирпича.

— Пошел вон, придурок!

Мальчик опять заплакал и убежал. Вытерев окровавленную руку о траву, я вновь вышел на дорогу. Итак, твари уже знают, что я в Василькове.