Люся и Кэрри

Все собаки попадают в рай. А кошки?…

Двадцать лет назад на работу к моему мужу пришел его племянник Виталик, который жил по соседству, и стал просить, жалобно сделав бровки домиком:

– Дядя Сережа, возьми котенка. У нас в подвале большие коты маленьких бьют.

Он знал, что добрый дядя Сережа с детства любил кошек: бабушка даже называла его «кацiны татка». А у мужа, буквально на руках, «карт бланш»: он знал, что я не против котенка, несмотря на то, что в доме уже жила взрослая собака.

– Выбери самого худого и принеси, – разрешил он.

Не прошло и часа, как по архиву нотариальной конторы, в которой работал муж, уже разгуливал, тоненько мяукая, худой котенок самой плебейской пестрой окраски (серая, белая и чуть-чуть коричневой шерстки вразнобой). Котенок не знал, куда попал, не догадывался, что надо дожидаться конца рабочего дня, чтобы ехать в другой дом, но тут было тепло, никто не гнал, не бил и даже угостили колбаской. Котик имел очень симпатичную мордочку и «прическу»: на белом лобике серая шерстка росла так, как будто это был прямой пробор у девочки с косичкой. Он и был девочкой. Когда муж привез кошечку домой, я пригляделась к ней, послушала тоненький голосок и сказала: «Это – Люся».

Моя редактриса, узнав о прибавлении в семействе, осведомилась, не в ее ли, Людмилы Ивановны, честь названо животное. Я заверила ее, что отнюдь: это просто счастливое совпадение. Тем более что по «отцу» наша Люся получалась Сергеевна. И добавила, на всякий случай, во избежание домыслов, что в мои планы не входит вымещать на «тезке» начальницы свои отрицательные эмоции – подобно японским рабочим, которые колотят почем зря чучело шефа, установленное у входа в офис для снятия стресса.

У мужа есть тетя, которую тоже зовут Люсей, но факт наречения кошки крещеным именем мы от тети скрыли. Тоже могла неправильно понять.

* * *

…Наша кошечка оказалась счастливицей из счастливиц. Всех котов, обитавших в подвале дома, где жил племянник Виталик, работники ЖЭСа согнали в один отсек, заварили вход и оставили умирать «естественным» образом. Коты страшно кричали несколько дней. Протесты жильцов дома и попытки взломать заваренную дверь ни к чему не привели. В общем, из этого кошачьего Освенцима по счастливой случайности выжила одна Люся. Ей суждено было прожить на свете почти двадцать лет…

* * *

Добрейшая наша Кэрри, коричневый доберман, приняла кошку индифферентно. Она не гоняла котов во дворе, и вообще, практически не проявляла агрессии ни к кому. Поэтому нового члена семьи приняла спокойно: бесцеремонно обнюхала и… перестала обращать внимание. Ну, Кэрри вообще была особенная собака. Как будто и не доберман, а лабрадор, у которого агрессия отсутствует на генном уровне.

Люся, дитя подвала, выгнула было спину, но вскоре поняла: здесь опасности нет. Единственное, чего следовало опасаться, – это чтобы Кэрри не съела Люськину еду. На этот случай кошачьи мисочки с водой и пищей были перенесены на холодильник. На специальной клеенчатой салфетке стояла поилка, а корм всегда накладывали в чистую тарелочку: Люся не любила есть то, что постоит. Кэрри достать еду не могла, а Люся в два прыжка – сначала на подоконник, потом на холодильник – добиралась до цели.

Собаку мы всегда кормили исправно, но никакой собачьей выдержки не хватит, чтобы не съесть неохраняемое чужое блюдо. Кэрри очень любила поесть. Особенно чужое.

…Потому что в душе она была охотницей!

* * *

Однажды мы гуляли в лесу, что рядом с авторынком, и довольно далеко забрели. Не то чтобы в дебри, но нога пешехода там явно не ступала, а вот на машине заехать было можно вполне. Наше внимание привлекла громкая музыка, неожиданно зазвучавшая в этом отдаленном от хоженых троп уголке. Кэрри коротко гавкнула и, высунув вперед острую мордочку с чутким носом, понеслась рысью. Вскоре мы увидели и источник звука, и цель Кэрриной экспедиции: неплохая серебристая иномарка, из которой лилась мелодия, стояла с закрытыми дверцами и мерно покачивалась. Что ж… Мы с мужем, не приближаясь, деликатно стали обходить транспортное средство. Чего нельзя было сказать о нашей собаке. Кэрри, напротив, в одно мгновение достигла цели.

Думаете, ей захотелось пугнуть влюбленных? Вот еще!

На капоте стояли два пакетированных набора из «МакДональдса» и два больших стаканчика с колой.

Эх!.. Пара движений острой мордой – и вся еда рассыпалась по траве. У Кэрри даже короткий хвост затрясся от небывалой удачи. Картошка фри? Отлично! Гамбургеры?! ДВА?? О!! Это просто праздник какой-то!..

«Кэр-ри! Кэр-ри! Ко мне!» – вполголоса шипел муж. Я согнулась пополам от смеха и звать собаку не могла. Под музыку Кэрри ела даже быстрее, чем обычно. Миг – и полдник влюбленных исчез в ее ненасытном брюшке. К коле собачка не притронулась. Обнюхала пустые пакеты и бумажки и вернулась к нам.

Муж изловчился и подцепил ее на поводок: «Бежим!»

Убежали… На капоте машины так ничего не заметивших авто любовников остались стоять два одиноких пластиковых стаканчика. Мы живо представили себе, каково будет удивление влюбленной пары, когда будет обнаружен разбой…

Нам было и смешно, и стыдно. Кэрри – ничуть!..

* * *

Кошка быстро прижилась в нашем доме. И мы очень ее полюбили. Некрупная, очень долгое время худенькая, с несоразмерно длинным хвостом, Люся, несмотря на подвальное происхождение, была по-настоящему интеллигентной кошечкой.

Научилась ходить в лоток, никогда не точила когти о диван, в критические дни не орала дурным голосом. Что касается последнего, то тут все просто. Нам не надо было даже травить кошчонку никаким «контрасексом»: функции этого препарата мы доверили нашей собаке. Чуть только начинали проявляться первые признаки кошачьей «охоты» – выгнутая спина, задранный хвост, утробное мурлыканье, Кэрри подходила к Люсе и аккуратно ставила на нее переднюю лапу. Кошка, прижатая к земле, тут же забывала про любые «амуры»: не до жиру, быть бы живу. Все, сеанс окончен.

Если же природа брала верх и Люся снова начинала «пятиться» и страстно мурлыкать, Кэрри брала ее за задницу зубами – «аккуратно, но сильно», как говорил Папанов в «Бриллиантовой руке».

Возможно, такое долголетие нашей кошки объяснялось именно тем, что мы ее не стерилизовали, не пичкали гормональными препаратами… Однажды даже сделали попытку «выдать замуж» за кота моей подруги, жившей по соседству. Хороший кот, из приличной семьи. В общем: совет да любовь!

Отнесли в дом жениха, познакомили с Васькой, оставили вкусной еды и ушли. Знакомьтесь!

Люся дважды неспешно обошла неизвестный дом, запрыгнула на подоконник… Зрелище, открывшееся ей с высоты двенадцатого этажа, судя по всему, было настолько впечатляющим, что она забыла про Ваську напрочь. Сидела между цветочными горшками и смотрела вниз, на бесконечный «телевизор»: птицы летают, люди ходят, машины ездят… В общем, в любви Василию было отказано. Через три дня мы забрали Люсю домой. Кот Васька долго еще слонялся по всем комнатам в поисках пропавшей подруги.

* * *

Высота всегда манила Люсю. Возможно, в прошлой жизни она была кем-то более крылатым. В опасной близости от бездны она любила подолгу сидеть на подоконнике нашей застекленной лоджии, провожая взглядом бреющий полет ласточек, которые гнездились где-то под плоской крышей нашего дома. Однажды она таки совершила прыжок с шестого этажа, на котором мы жили. Возможно, он был случайным. Но не исключено, что и спланированным. Кошки не говорят, а то бы мы узнали.

Просто как-то раз, в одно солнечное летнее утро, в обычное время, выйдя в кухню, Люсю я там не обнаружила. Хотя она, знающая мой режим не хуже меня, прибывала туда завтракать задолго до моего появления. Прибежит и займет свое место на холодильнике: «Где мой заказ?»

А тут… Захожу в кухню, а Люси нет. Возвращаюсь в комнату, где спит муж, а Люси нет. На лоджии тоже! В ванной туалет не справляет! Где Люся?

С бьющимся сердцем разбудила мужа. Открытая в кухне форточка ясно давала понять, где искать кошку. Но, распахнув створки окна, внизу я ее не заметила. «Переломанная, раненая, уползла умирать в кусты», – сделала вывод я.

Взяли коробку из-под обуви и, опустив головы, поехали вниз – подбирать мертвое тельце.

Тельце оказалось живым и сидело на маленьком заборе, который тянулся вдоль всего дома, огораживая некое подобие палисадника. Завидев нас, Люська принялась хрипло и нервно мяукать. Еще бы не переживать: всю холодную ночь она, не знающая окрестностей, просидела под домом, а никто не удосужился хватиться: где же Люся? Невдомек ночному зверьку: нормальные люди по ночам не охотятся на мышей, а спят.

Коробку – прочь, кошку – на грудь… Ночной полет на Люсином здоровье, судя по отличному аппетиту и сохранившейся привычке сидеть на краю форточки, никак не отразился.

* * *

Второй раз мы потеряли ее в деревне.

Машины у нас в ту пору еще не было, а рейсовый автобус уходил с маленькой автобусной станции на авторынке.

Люся на улице была один раз, тот самый, когда свалилась с форточки. Второй раз случился в одну из суббот: мы решили всей семьей съездить в деревню, на «плантацию» свекрови. Собака осталась дома за старшую, а Люсю взяли с собой. Нет бы, посадить в сумку… Но муж вынес ее из подъезда на руках, и тут мир навалился на бедную кошку лязгом дверей, визгом детей, рыком машин… Чужие голоса, хохот, топот, гудки: не диво спятить!

Муж еще смеялся: «Все, думает, топить понесли!»

Неизвестно, о чем думала Люся, но она буквально обняла мужа за шею двумя лапками, а мордочку уткнула ему в плечо, чтобы хотя бы ничего не видеть… Все, кто попадался нам навстречу, смеялись при виде этой кошки, ухитрившейся крепко обхватить шею хозяина обеими лапками.

Люся не зря боялась неизвестности.

ПОТОМУ ЧТО В ДЕРЕВНЕ БЫЛО ЕЩЕ СТРАШНЕЕ!!!

Неважно, что там была собака: Люся не боялась даже высокой Кэрри, а добрый карликовый пудель Джесси, сам похожий на кошку, никого не обижал. Но – куры! Но – крикливый петух! И коровы на лугу с их жутким воем!

Движимый лучшими чувствами, муж спустил Люсю на зеленую травку: погуляй, поешь, подыши… Миг – и кошка исчезла в направлении сарая. Мы – следом: «Люся! Люся!» Нет ответа.

А чего мы могли ждать, что она выйдет? Или отзовется?

Сестра Валерия ходила вокруг да около и ласково кликала: «Люся, Люся…» Сильно громко орать не стоило: тетя могла обидеться.

Но тихий зов Валерии услышала бабушка, которой недавно исполнилось девяносто: «Как это вы ее называете?» «Киса, бабушка, Киса», – обманула старушку Валерия и продолжила поиски…

День полетел к чертям: я, конечно, полола грядки и поливала теплицу. Но сердце-то было неспокойно. Хорошенькое дело, приехали показать Люсе природу. И что – все? Понятно, что инстинкты самосохранения в Люсе погибли в зачаточном состоянии. Она не поймает ни мышь, ни птицу, а вот сама станет легкой добычей деревенских собак.

Мы возобновили поиски.

Я совершенно случайно услышала тихий шорох далеко в углу, за поленницей. Стала снова звать кошку и услышала тихий, жалобный голос. Люся забилась под дрова, а вылезти обратно не было сил. А может, лаз оказался очень узким, чтобы свободно пятиться назад. Пришлось разбирать поленницу. Ясное дело, кошка сидела в самом дальнем углу. В общем, субботник выдался на славу!..

Достали бедолагу, взяли у бабушки маленький плетеный «кошык» напрокат, усадили туда свою Люську, накинули для верности сетку-авоську. И зареклись таскать ее на природу – ни к чему. «Люби и знай родной край» из окна городской квартиры.

* * *

Кэрри в этом смысле повезло больше. Где только мы с ней не бывали!

Когда у нас появилась машина, Кэрри каталась и в деревню к бабушке, и в военный городок к деду, и на рыбалку, и за грибами. Мы пешком наматывали с ней километры по окрестностям – благо, природа в наших местах долгое время была едва ли не заповедная. Позже, когда разросся авторынок, с чистотой в лесу было раз и навсегда покончено. Но поначалу…

Повторю: легкий и беззлобный нрав нашей собаки позволял безбоязненно брать ее куда угодно. Она не провоцировала конфликты ни с братьями по крови, ни с людьми. Замечательная была собака. За ней числился единственный «грех»: в младенчестве она своими острыми, не до конца оформившимися, зубками разорвала мне верхнюю губу. В косметической лечебнице мне все аккуратненько зашили, а потом Кэрри как-то утром забралась ко мне на постель «здороваться», махнула лапой и… история повторилась. В общем, остался шрам.

Но других неприятностей от нашей собаки не было. То, что она у нас была, только добавляло в нашу жизнь радости и смеха.

…Однажды одна маленькая, но уже очень умненькая девочка спросила у меня: «У вас нет детей?» Я призналась, что нет. Девочка покачала умной не по годам головкой: «Тогда понятно, почему у вас есть собака».

Да, возможно, она была права. Но у нас был Антон – сын моего мужа. Он часто бывал у нас, мы брали его к себе на каникулы и во время отпусков. Антошка тоже любил и собаку, и кошку. В интеллигентном доме, где он жил со своей мамой, дедом и бабушкой, животные не приветствовались. Но разве есть хоть один мальчишка, который не хотел бы иметь четвероногого друга? Имея – пусть только на выходные, пусть на каникулах – папиного добермана, Антон вырос без страха перед собаками.

Не знаю, вспоминает ли он, давно взрослый, давно живущий за границей, о наших длинных лесных прогулках с Кэрри?… Мальчишка, конечно, уставал, но во время странствий по лесу мы столько интересного успевали и увидеть, и обсудить. Собрать!.. Ведь в лесу росли и черника, и малина, и земляника. Главное было – не забыть прихватить на прогулку деньги и на обратном пути купить семейное мороженое. Десерт с ягодами получался такой вкусный, такой ароматный… Сами – собрали, сами – сделали! Это называлось – «поцелуй лета».

Идиллии между нами, конечно, не было. Я была для него мачехой, так за что ему было меня любить? Я тоже злилась: он ведь ни капельки не скрывал своего ко мне отношения… И главное: мы оба ревновали друг друга к «папе». Но зато собака и кошка примиряли нас всегда. Мне очень нравилось, что Антошка такой добрый и великодушный мальчишка, любящий нашу живность и жалеющий всех остальных «бездомников».

Нет, еще кое-что обезоруживало меня перед этим ребенком: на спинке у него было (и есть!) целое созвездие родинок – точная копия такого же скопления коричневых пятнышек, как у его отца.

* * *

Как-то раз мы решили посчитать, сколько слов знают наши животные. Кэрри понимала около пятидесяти!.. Кроме обычных собачьих команд и названий продуктов, ее «словарный запас» включал такие сложные понятия, как «холодильник», «конфетка», «врачик», имена «Дима» и «Антоша».

Люсю никто не дрессировал, но мы не раз замечали, что она не только слышит, но и понимает, о чем мы говорим. Например, я скажу: «Пойду кошку покормлю…» А Люся тут же спрыгнет с дивана или кресла и быстрей меня побежит в кухню.

С кормлением связана одна показательная история.

Я уехала на кинофестиваль в Брест, а мужа оставила на хозяйстве. Еда ему, корм собаке и кошке – в холодильнике.

Командировка была недолгой. Я рассчитывала, что приготовленных продуктов моим домашним хватит…

Собираясь ужинать, муж сначала положил еды Кэрри (еда исчезла в мгновение ока), а потом наполнил мисочку Люси. Люся понюхала и потрясла в воздухе лапкой: убери, не буду.

«Что ж, нагуляй аппетит», – философски подумал муж и продолжил свою трапезу.

Люся недвижимо сидела на холодильнике и смотрела на него, поедающего пельмени.

«Мяу».

Никакой реакции со стороны хозяина.

«Мяу!»

Поймав кошкин взгляд, муж протянул указующую вилку в сторону ее пищеблока: там, кушай.

И тогда случилось интересное. Спрыгнув с холодильника прямо на обеденный стол, Люся, привлекая к себе столь необходимое ей внимание, слегка потрепала мужа по щеке: «Мяу!»

Тот засмеялся: «Ну, что?» Встал, понюхал мисочку… Вот оно что – скисло! И тут же вспомнил, что накануне оставил кастрюльку с любимым кошкиным блюдом на ночь на плите. Хорошо, что были пельмени: наковырял начинки Люське на ужин…

Рассказывал мне потом и смеялся: «Треплет меня по щеке, а глаза – полные ужаса: „Засада! С глухим оставили!“»

* * *

Однажды Кэрри, которая всегда бежала впереди нас, рыская по окрестностям в поисках покинутого кострища с остатками шашлыка или еще какой поживы, вдруг зашлась истошным лаем. Фоном для лая был такой же истошный птичий крик. Мы, все трое, рванули на этот «скандал».

И что же оказалось? Вороненок выпал из гнезда и повредил крылышко. Кэрри его обнаружила. Ворона-мать силилась отогнать собаку, а мелкий носатый птах спасал свою душу, прыгая в сторону ближайших кустов.

«Кэрри, фу!» Да Кэрри не съела бы вороненка и без окрика мужа. Хорошо, что у нас при себе была спортивная сумка с бутербродами и термосом: туда и поместили подранка.

Ах, как горели Антошкины глаза! Мы спасли вороненка! Мы несем его домой! У нас будет жить настоящая ворона!..

* * *

А что? Жили же у нас в разное время подобранный возле кольцевой ежик, сбитый машиной рыжий кот, с отрезанными поездом задними лапами маленькая белая дворняжка… Ежик, промучавшись два дня, умер. Кот тоже не выжил: слишком тяжелое было увечье. А вот собачке повезло: названный Нафаней, он стал домашним любимцем. Его «усыновил» наш друг Димка, и мы долго еще гуляли все вместе – Кэрри, Нафаня и их дружные хозяева.

Вороненка до выздоровления поселили в лоджии, в большой пластмассовой ванночке, откуда он никак не мог выпорхнуть. Люсе временно был ограничен доступ за пределы помещения, а поймавшую птицу Кэрри крикливая добыча быстро перестала интересовать.

Приемыш быстро оценил преимущества жизни в городе: многоразовое питание (шарики из творога, кусочки мяса и вареная крупа), защита от любого условного противника, уютное жилище.

По утрам ворона орала противным голосом, едва краешек неба на горизонте окрашивался бледным светом. Так как летом светает рано, а на работу нам было к девяти, приходилось хватать птенца и волочь его в темную ванную вместе с его пластмассовым коробом: ночь! Потом, разумеется, раненый возвращался на место.

Долго, недели две, мой «гринписовец» кормил ворону с руки. Вернее, завидя кормильца, ворона с готовностью раскрывала клюв, а муж бросал туда творожные шарики. «Ему нужен кальций», – заботливо объяснял он. Я ничего против не имела: кальций так кальций, скорей бы уж поправился наш черненький «петушок»…

Окно, за которым находилась лоджия, было занавешено тюлевой занавеской. Сквозь ажурный узор мне хорошо была видна ворона, а я вороне – нет. Мне и удалось, в один прекрасный день, первой разоблачить пернатого симулянта…

Я тихо позвала мужа: «А ну-ка, посмотри…» Мы замерли за своим кружевным укрытием. Не подозревавшая о слежке ворона, потоптавшись в своем корыте, легко вспорхнула сначала на край корыта, потом – на подоконник… Размахнулась своей остренькой дзюбой и клюнула в стену: она была сплошь усеяна маленькими камешками, а птицам камни нужны для пищеварения. «Кальций», – вполголоса объяснила я мужу.

Тот молча сходил в кухню и вернулся с кормом. Откинул занавеску, вышел на лоджию. В одно мгновение бодрая летающая птица сделалась инвалидом. Повесив крылья, она широко и жалобно раскрыла клюв… Добрый муж скормил ей обычную порцию. Ну не стыдить же негодяйку?…

«Здорова. Когда отнесем обратно?» Решили дождаться выходных: должен был приехать Антон. Обидно возвращать птицу «на родину» без него: все-таки нашли мы ее вместе, надо и на волю отпускать вместе. Так и сделали.

… Когда мы, с вороной в сумке, вошли в лифт, этажом ниже в кабину вошли соседи-молодожены. Ворона крякнула в сумке. «Что это?» – спросила молодая соседка. «Ворона», – любезно объяснил Антон. «Так это ВАША ворона?»– засмеялась соседка. – «А мы-то все думали: ну откуда здесь ворона? Одни ласточки…»

* * *

«Доброта – не глупость, а подлость – не ум».

Этот афоризм я придумала совсем по другому поводу. Но доброта, в самом деле, часто воспринимается как разновидность глупости, слабость. А ведь доброта – сестра мужества. Добрые женщины прекрасны. Добрые мужчины – неотразимы. И только они достойны любви. Или – прощения.

* * *

Кэрри прожила с нами всего четыре года. Знакомый ветеринар, заметив, что у нее часто проявляются симптомы «ложной щенности», посоветовал повязать нашу собаку. Застой молока в груди вреден, хоть женщине, хоть собаке, и надо дать ей родить.

Мы дали ей родить. И буквально раздарили семерых замечательных щенков. Но здоровья нашей собаке материнство не добавило, наоборот.

Люся пережила Кэрри. И многое еще, и многих. Она все переживала вместе со мной.

Встречала и провожала наших гостей и друзей, воспитывала Антошку, жалела и лечила меня. Сменила три места жительства, и всюду, в каждом из наших домов, была маленьким, серым, стареющим ангелом-хранителем.

С возрастом у нее почти пропал голос. Из зубов остались всего два, расположенные по диагонали – в верхней и нижней челюсти. Она ослепла на один глаз, а вторым, судя по всему, видела только при ярком свете. До самой смерти любила играть с лазерным огоньком из детского пистолета: ловила его лапой на полу…

… Когда кошке столько лет, она уже не совсем кошка. Неудивительно, что Люся заболела совершенно человеческой болезнью. Людей от нее тоже пока не научились лечить.

Почему я решилась оперировать ее? Потом пришло понимание: это была ошибка. Даже если надеяться на чудо, поминать, что у кошек девять жизней, моя Люська и так прожила вдвое больше нормы… Моя уверенность в том, что моя кошка выживет и будет жить еще, была такой твердой, что казалась, но не оказалась правдой.

Я плакала по своей кошке много дней. По ней и еще – по своей далекой счастливой молодости. По тому, что не сберегла. По всему, чего не вернешь.

* * *

 

Лебединое озеро

Мы с сыном стараемся попасть в наш любимый санаторий каждый год. Пока получается! Чудесное тихое место, окруженное лесом: глаз и сердце отдыхают всюду. Здесь все – от удобных номеров до живописных окрестностей – располагает к спокойствию, гармонии, «дольче фиораниенте», в смысле, «прекрасному ничегонеделанию», почти нирване. Если бы не необходимость посещать процедуры в строго определенное время, точно была бы нирвана…

Кстати, приветливые лица медперсонала тоже добавляют позитива: глядя на них, я часто думала о том, что, эх, если бы не моя странная профессия, с какой радостью я работала бы здесь или в похожем на это месте! Мне нравится общаться с людьми, нечто созидать, кому-то помогать, видеть реальную пользу от своей работы. Уверена, у меня бы получилось! Но, как иногда выражаются, «кто на что учился»…

Да, все здесь здорово: столовая с домашним питанием, ежевечерние киносеансы в клубе, не говоря уже о бассейне, аквапарке и…

… Ой, наверное, надо вовремя остановиться! И главное – не упоминать название этого райского уголка, иначе кто-то решит, что перед ним – скрытая проплаченная реклама. «Джинса», как выражаются в кино. Отнюдь! Дальше речь пойдет вовсе не об этом образцовом лечебно-профилактическом учреждении. Ничего материального: хочу рассказать маленькую историю о бескорыстии, о самых чистых и открытых человеческих эмоциях – любви, доброте и сострадании…

* * *

И все же!.. Все в этом заповедном месте прекрасно. Красивое озеро, одно из нескольких, соединенных друг с другом узкими протоками наподобие ожерелья, притягивает к себе отдыхающих в любую погоду: в ясный день можно покататься на катамаране, в пасмурную погоду порыбачить и ежедневно – покормить лебедей.

На высоком берегу – ажурные беседки, откуда открывается панорама на озеро.

Сидя в такой беседке, однажды я обратила внимание: лебеди, живущие на небольшом, поросшем камышами островке посреди водоема, очень хорошо знакомы с распорядком дня в санатории. Они покидают свое гнездо и направляются к берегу задолго до того, как к берегу подтянутся первые «кормильцы», несущие из столовой корочки хлеба и батона.

Плывут чинно: впереди глава семейства, далее – его супруга, следом – четверо сереньких «гадких утят», то есть лебедят, из длинных шеек которых еще торчат клочки детского пуха. В прошлом году у пары птенцов не было, они жили вдвоем. А в этом – целый выводок. Приятно глазу!..

Вообще, здесь всем живется привольно. В смысле, не только отдыхающим, но и прочей живности: сытым лебедям, жирным, никого не боящимся уткам, ленивым котам, которых я насчитала шесть штук.

Хвостатая эта компания совершенно бесцеремонно передвигается по периметру санатория, валяется в самых неожиданных местах, не обращая внимания ни на прохожих, ни на снующих повсюду юных велосипедистов. Особенно выделяется один довольно взрослый котище с замашками профессионального нищего. Он дальше широкого крыльца столовой, по-моему, вообще никуда не ходил. А зачем? Сядет, свесит голову – тяжела, мол, кошачья доля… До первого подношения! А потом деловито съест подачку и снова «в образе»: эхма, не были вы в кошачьей шкуре… Ага: есть, опять угощают! И снова – «приятного аппетита»…

… Однажды я видела, как он ел глазированный сырок! То есть – в шоколадной глазури! Ни грамма не оставил!

Да, как я уже замечала, райский уголок этот санаторий. Хорошо здесь!

* * *

За отведенным столиком в столовой нам достались приятные соседи – супружеская пара из Москвы. Владимиру – под шестьдесят, Лена выглядела моложе своего мужа лет на семь. Очень симпатичные люди, с которыми мы за трапезой все время находили какие-то интересные темы для разговоров.

Например, выяснилось, что Владимир тоже имеет отношение к кинопроизводству – работает в одной очень солидной российской компании: самый рейтинговый телепродукт, самые популярные ситкомы – дело их рук. Кино, телевидение – темы неисчерпаемые. Вот мы и развлекали друг друга разными «случаями из жизни», обменивались мнениями, дискутировали порой, много смеялись. В общем, неплохо проводили время за завтраком, обедом и ужином. Но и только: в перерывах между кормлениями не пересекались, процедуры у нас были разные.

Лена очень понравилась мне, с первого взгляда, необыкновенным выражением лица. Я не сразу поняла, в чем дело, но, присмотревшись, решила, что в платке. Лена так изящно повязывала голову шелковыми косынками, скрывая все волосы, но открывая лоб, что на лице сразу выделялись большие, ясные, какие-то кроткие глаза. Губы она если и красила, то совсем чуть-чуть. В общем, ничто не отвлекало от ее прямого, искреннего взгляда: такие глаза бывают у монахинь.

В разговоре вскользь Лена как-то упомянула о перенесенной операции: «Все оказалось не очень страшно… Доброкачественно…» Я решила не углубляться в тему, но подумала: «Может, под косынкой – едва отросшие волоски? Мало ли, как лечили Лену…» Нет, спустя какое-то время она пришла без косынки, и волосы оказались достаточно длинными и вьющимися. Глаза тоже показались более веселыми с такой прической.

Мы не «задруживались», не держались сплоченной группой, не особо делились сокровенным, но быстро стало ясно, что у нас много общего: читаем Рубину и Улицкую, смотрим доброе кино, любим кошек и собак.

Конечно, часто говорили о детях: от первого брака у Володи – двое взрослых дочерей, у Лены – одна. А мой хулиганистый «смыслик жизни» при этом сидел рядом и старался, пользуясь случаем, поменьше съесть. Но я зорко следила за ним: высокий не по годам, он не дотягивает по весу. Ярко вспыхивали и моментом гасли конфликты по этому поводу между мной и моим мальчишкой.

Взрослые, сидящие напротив, принимали посильное участие в воспитании моего избалованного, но симпатичного и добродушного отпрыска. Я не приучаю его обращаться к знакомым взрослым «тетя» и «дядя», а отчества мы с соседями друг у друга не спрашивали, так что паренек мой к ним обращался на «вы», но по имени. По-европейски. Им эта демократия даже нравилась: когда нас называют просто по имени, это создает иллюзию молодости…

В общем, в нашей обеденной компании наблюдалась полная идиллия.

Но однажды наши соседи явились на обед с опозданием и оба были чем-то очень огорчены.

– Юля, – без преамбул начала Лена, – с лебедем несчастье: проглотил то ли поплавок, то ли крючок. Он глотает и не может проглотить, только леска из клюва свисает.

– В руки не дается, – добавил Володя, – близко не подплывает. И, по-моему, это случилось вчера: он слабеет как-то. Голову опускает.

– Не ест и не пьет, – Лена сама есть не могла от огорчения.

– Так, и что делать? – спросила я.

– Да вот и мы думаем. Позвонили в МЧС, а они говорят, это, в общем, не их профиль, – сказал Володя.

Стали обсуждать проблему. Решили, что, кроме МЧС, все равно никто не поможет. Просить «добрых самаритян» отвезти птицу в близлежащий областной центр можно, и желающие помочь найдутся, но каким образом отловить страдальца?

– Ладно, попытаюсь их убедить, – решил Володя снова звонить в МЧС.

Выйдя из-за стола, пошли смотреть на пострадавшую птицу.

… Лебедь заплыл далеко в камыши, и видно было только, как судорожно он дергает головой.

* * *

МЧСники появились эффектно – на своей тревожной машине проехали по широкой дороге, ведущей от центральных ворот, мимо аквапарка, мимо столовой, ближе к озеру.

Мужественные ребята, в общем, не лукавили: это не их профиль. Они ведь чаще с людьми имеют дело, попавшими в беду. Люди, как правило, делают все от них зависящее и все, что от них требуют профессионалы. Сотрудничают!

С лебедем не особо договоришься. Даже с таким ручным, как этот.

У МЧСников не было ничего подходящего для того, чтобы отловить пернатого. Но! «Мы не привыкли отступать!..»

Короче, оперативно сняв волейбольную сетку, лебедя все-таки пленили и поволокли в машину. Кричать он не мог, только клекотал с хрипом. Зато как разоралась его семья! Жена, покинув границы водоема, то ли угрожающе, то ли растерянно расставив крылья, шла почти до машины. В панике спешили за ней дети. Душераздирающая картина! Но всех присутствующих (а их, привлеченных явлением бойцов МЧС, собралось немало) охватило общее чувство благодарности за спасение меньшого брата. «Спасибо!» – раздавалось вослед спасителям.

Красная машина уехала. Папу-лебедя увезли в зоопарк: там работал самый лучший ветеринар города.

Маме и детям пришлось вернуться в родную стихию.

Отдыхающие разошлись по делам.

А Лена и Володя остались на берегу. Володя обнимал жену за плечи: она не могла отвести своих печальных глаз от плывущей к своему островку пятерки – покинутой жены лебедя и их лебедят.

* * *

Профессиональная привычка видеть неочевидное и слышать непроизнесенное, выработанная за долгие годы, помогает в работе. Но ее ведь не засунешь в карман, когда я отдыхаю…

Одна фраза, две фразы – без подробностей, без пространных экскурсов в биографию… Но их глаза говорили за них больше, так же, как и особые жесты, которыми обмениваются близкие люди, не замечая того. Я не узнала, да, признаться, и не хотела бы знать, как эти двое нашли друг друга. Почему расстались с прежними супругами. Как построили отношения с детьми, которые стали «общими». Или не стали?… Не важно.

Но, глядя на Лену и Володю, я чувствовала, что они каждый свой день проживают, стараясь не разнимать рук. И чувствуют друг друга – до микрона! Она только посмотрела беззащитными своими глазами, а он уж легонько ее коснулся: я здесь. Она ничего еще не спросила, а он уже знает, что ее заботит, рассказывает. А она кивает, улыбнувшись мельком: да, я об этом… Голову повернула, а он ей сахарницу подвигает. Да, родная? Да.

Как между ними возникло такое единство? Возможно, их сплотила Ленина болезнь. То, как они пережили это вместе. Или – переживают до сих пор. Кто знает…

Они и сами были похожи на лебедей. Дети разлетелись по разным странам, по своим гнездам, а они держатся вместе, закрывая друг друга крыльями от холода и ветра.

* * *

В тот же день я позвонила знакомой журналистке, живущей в областном центре. Изложила ситуацию, попросила навести справки.

Та откликнулась, кругом позвонила, все узнала:

– Все с вашим лебедем в порядке. Врач достала поплавок, он уже кушает и пьет. Кстати, ветеринар сказала, что ест птичка за четверых!

«Еще бы, – подумала я, – если его всем санаторием кормили. Привык к богатырским порциям…»

Оказалось, что проблему вполне можно было решить на месте. Не было необходимости его тащить так далеко… Ну, это была точка зрения ветеринара. Не исключено, что у лебедя с рыбацкой снастью поперек горла было другое мнение.

В любом случае, ситуация была под контролем. Живой и здоровый лебедь находился под защитой государства, на государственном же довольствии. Впрочем, как и раньше…

* * *

Минула ночь.

Наутро мы слегка опоздали на завтрак, но нашли наших друзей за столом, с которого еще не успели убрать их пустые тарелки.

– Юля, – после приветствия обратилась ко мне Лена, – надо что-то делать.

– Леночка, с лебедем все в порядке, – прижала я руку к груди, – он хорошо ест, вполне освоился в зоопарке…

Она посмотрела на меня, как на инопланетянку:

– Его надо вернуть в семью!

Господи, ну конечно… В приятной санаторской суете, в смене одного удовольствия на другое не мудрено начать слегка «притормаживать». Как это я сама-то не дошла?…

Ведь лебеди – особые птицы. Недаром верность бывает только лебединая: не орлиная, не соколиная, не павлинья, не утиная…

* * *

Только однажды я услышала интересную, но очень печальную историю в тему. Она не совсем про верность, скорее – про вероломство… Но тоже – про птичью семью!

Ее рассказывала моему мужу его бабушка. Мы с ним нет-нет да и вспоминали ее: «Про певника». Это по-белорусски: «пеўнiк» – петушок.

У бабушки, как и у всех в деревне, были куры. Главным в куриной стае был петушок, «пеўнiк». Красивый, ладный, с пышным разноцветным хвостом. Всем хороший петушок, но вот только характер у него оказался совсем не петушиный, не боевой. И вообще, он был какой-то… не деревенский, что ли. Интеллигентный, деликатный, застенчивый. Среди своих куриц, конечно, орел, но вот против соседского петуха – сникал, тушевался.

А тот, как назло, повадился приходить на чужой двор. Приходил и вел себя нагло, по-хозяйски: кур топтал, а певника бил смертным боем, да все в темя, в темя…

Певник страдал, стал бояться чужака. Потерял лицо, как выражаются китайцы, прятался в сарай.

В общем, однажды он совсем ушел со двора. Ушел в лес, который начинался сразу за ближним лугом, где его, мертвого, нашла бабушкина соседка и принесла во двор.

Да, злой петух расклевал ему голову, но умер он не от этого. А от того, что не смог пережить оскорблений. Может быть, в его петушиной груди жило гордое лебединое сердце, умеющее любить и страдать.

* * *

…Вы не замечали: доброты люди часто стесняются. Не всякий найдет в себе мужество быть добрым: это куда труднее, чем быть злым, тем более – равнодушным. Равнодушным вообще быть проще всего.

Лена своей доброты не выпячивала, но и не стеснялась. Поэтому она пошла к руководству санатория с просьбой вернуть лебедя на его родное озеро, к семье.

Но на тот момент все руководители – и директор, и начмед были в отпуске, «старшей по званию» на хозяйстве оставалась главная медсестра. И она не могла, к примеру, приказать водителю поехать за лебедем, как-то скрутить мощную птицу, усадить (или уложить?) ее в небольшой «ниссан» и привезти обратно.

Володя вызывался ехать в город с кем угодно, брал на себя самое трудное – «упаковку» крылатого груза, но… Проблема повисла в воздухе.

Прошел день, другой.

Лена переживала, наверное, так же, как переживала лебединая жена на озере:

– Как они без него? Он же кормилец, защитник…

– Леночка, – утешала я ее, – дети уже большие, их мама здорова, и вообще – их же всех кормят отдыхающие.

– Ну какие же большие дети? Они еще не летают, перышки серые, рыбу ловить не умеют… Одним батоном сыт не будешь…

Нет, если бы не печальные и прекрасные серые глаза Лены, я бы, наверное, нашла бы какие-то аргументы, чтобы не только утешить, но и рассмешить ее. В самом деле, откормленным птичкам в ближайшее время никак не грозила голодная смерть.

Но что-то удерживало меня от иронии.

Потому что она, наверное, знала об этой жизни нечто такое, чего не знала я. Еще или пока…

* * *

Со дня на день я ждала приезда в санаторий одной молодой, но очень известной актрисы.

Во-первых, зная, что в ближайший понедельник у Лены день рождения, я попросила эту актрису, с которой мы много лет дружим всей редакцией, привезти из города мою книжку – в подарок имениннице. Во-вторых, учитывая ее (актрисы) неотразимое обаяние, личную отвагу и, вообще, то, что она очень хороший человек, я решила просить именно ее возглавить кампанию по возвращению отца лебединого семейства.

Утром в понедельник раздался звонок моего мобильника: это была она!

– Верочка! – обрадовалась я. – Какое счастье, ты приехала! Я сейчас пойду тебе навстречу!

– Да не спешите, – сказала Вера, – у вас же, наверное, процедуры. Встретимся в обед.

– Нет, Вера, – горячо возразила я. – Есть дело поважнее моих процедур.

…Она шла по дорожке, ведущей к главному корпусу, похожая и не похожая на своих героинь, ослепительно юная, без косметики, в спортивном костюме. Глядя на нее, никогда не подумаешь, что ее старшему сыну уже пятнадцать: кажется, ей самой едва «стукнуло» двадцать.

– Вера, – переведя дыхание, сказала я, – надо вернуть лебедя!

Веселая Вера расхохоталась:

– Лебедя не брала! – а потом продолжила серьезно: – Я уже слышала про лебедя. Но я-то что могу сделать?

– Попроси машину у директора, он тебе не откажет.

Вера пожала плечами:

– Не факт, может и отказать, – и добавила грустновато: – Юля, не все же такие сердобольные, как вы.

Я не стала говорить Вере, что сердце мое болит не столько за лебедя (… буду честной!), сколько за добрую женщину, сидящую в столовой напротив меня… К тому же, упрашивая Веру, я ни секунды не сомневалась в успехе.

* * *

В общем, лебедя привезли в тот же вечер. Его возвращение было «обставлено» куда скромнее, чем отъезд: лебедя, тянущего шею к родной воде, размотали из все той же волейбольной сетки, сетку натянули на место. Все, физкульт-привет!..

Только пришедшие после ужина кормить птиц отдыхающие с радостью отметили, что лебеди плавают снова вместе – впереди папа с мамой, сзади и сбоку – четверо детей.

– Спасибо, Юля, – Лена была такая счастливая, что я даже соваться не стала к ней со своей книжкой. Свой подарок она получила – в виде воссоединения лебединой семьи!

– Это не мне спасибо, – честно сказала я. И рассказала о Вере, которую впервые, десять лет назад, привел к нам в редакцию журнала наш внештатный фотограф. Привел и рассказал, какая замечательная девушка появилась у нас в кино – умница, красавица, трудолюбивая, талантливая…

С годами она стала только лучше.

И, кроме того: она ведь тоже – любящая жена и мать. Какие-то вещи ей не надо объяснять, она и так все понимает.

* * *

…Я всегда немного переживаю: а вдруг кто-то, читающий мои рассказы, спросит: «Ну и что? Что такое, из ряда вон выходящее, произошло, чтобы затевать всю эту историю?»

Как всякий скромный человек, спрячусь за авторитет. В пьесе «Обыкновенное чудо» жена, ставшая свидетельницей головокружительных и просто сказочных событий, все-таки спрашивает у Хозяина: «… Но зачем ты затеял все это?» И он ответил ей: «Мне захотелось поговорить с тобой о любви».

Хозяин в пьесе Шварца еще объясняет жене, что ему хотелось, чтобы она «смеялась и плакала». Наверное, все авторы хотят одного и того же. Поговорить о любви. И подобрать такие слова, чтобы посмеяться и поплакать – вместе с героями и читателями.

* * *

Вскоре Володя и Лена уехали. Мы очень хорошо простились, пожелали друг другу всего самого доброго. Думаю, что ни с их, ни с моей стороны это не были просто вежливые, обязательные, ничего не значащие фразы. Всего самого доброго…

Я была очень рада, что, уезжая в Москву, они повезут с собой воспоминания о Лебедином озере, о добрых людях, которые встретились им в Беларуси.

А еще мне очень грело душу, что мой подрастающий мальчик познакомился с этой парой и, возможно, где-то, в каком-то уголке его потихоньку взрослеющей души, отложится и эта встреча, и вся эта история с лебедями. Кто знает, как она однажды отзовется в нем?…

Мне приятно думать, что Лена и Володя увидят на экране нашу Веру и обязательно вспомнят о том, что у этой молодой женщины не только прекрасное лицо, но и доброе, отзывчивое сердце.

Надеюсь, что их лебединая верность останется с ними на всю жизнь. И пусть эта жизнь будет долгой.

* * *

 

Летучая мышь

Эту историю рассказала мне подруга, у которой однажды случился семейный катаклизм. Налаженная, вполне благополучная жизнь в одно мгновение рухнула: муж признался в измене. И если бы в рядовой, ничего не значащей амурной интрижке, нет: он объяснил, что связь с другой женщиной длится уже почти десять лет, и это очень серьезные и важные для него отношения. Настолько важные, что он готов пожертвовать ради них семьей, всем нажитым имуществом, репутацией идеального мужа и уважением друзей семьи.

Вот примерно из таких выражений могло бы состоять выступление адвоката на бракоразводном процессе. Но драма этой семьи состояла еще и в том, что о разводе не могло быть и речи. Так бывает. Редко, но бывает. По множеству причин нужно продолжать жить вместе. Выход, конечно, есть. Он всегда есть, даже если над ним не светится зеленая надпись. Другое дело, хотят ли его искать. А он – все время рядом.

* * *

Она уже не помнила, сколько лет назад у нее появилась привычка спать одной. Можно было бы посчитать… Нет, зачем? Младшему сыну – пятнадцать. Вот. Примерно пятнадцать лет назад она сначала спала с малышом, чтобы ночью кормить его грудью. Потом сынишка никак не хотел уходить от мамы. А потом… В общем, как-то все привыкли, что у мамы своя комната и своя постель. И своя жизнь.

Стоп. Вранье.

Не так. Сначала она поняла, что любовь куда-то уходит. Уходит вместе с мужем. Куда-то. И не исключено, что у этой уходящей любви есть новый, конкретный адрес и прочие паспортные данные. Надо было что-то делать. Ну… Вот и появился на свет младший – чудесный, милый, добрый мальчишка, настоящий плод любви. Любви, похожей на протуберанец: взвился, вспыхнул… Ну, то есть она-то еще любила, еще надеялась.

Потом ребенок заслонил собой все эти переживания, сомнения. Все просто отошло на второй план. Или на третий: ведь старшему тогда было всего десять.

Нет, это еще был не конец. Та – миновала.

До этой было просто ровное сосуществование, со стороны выглядевшее как идеальный брак.

В конце концов, она всегда была убеждена: если хотя бы один из супругов хранит верность, брак можно сохранить. Она хранила и сохраняла.

* * *

…Господи, как мало надо, чтобы люди считали твой брак идеальным! Соблюдай приличия, в присутственных местах появляйся обязательно в обществе супруга, ну… и сама говори об этом почаще. В смысле, об идеальности твоего супружества.

* * *

Вообще, когда жена – красавица и муж похож на кинозвезду, почему-то хочется думать, что все в их жизни похоже на красивую киношную сказку. Сказки хороши исключительно в детстве. Если, конечно, ты не профессиональный сказочник.

… Она лежала в постели, пытаясь заснуть. Наверное, в своей комнате уже ложился спать муж. Старший сын уже давно жил отдельно, младший гостил у бабушки.

На электронном будильнике зеленело «23.11»: надо было срочно засыпать, потому что каждый час сна всегда был очень важен для нее. Она принадлежала к тем женщинам, у которых недосып сразу сказывался на красоте. А если к недосыпанию прибавить еще и слезы… Да. «Спать, спать, спать», как уговаривал какого-то очередного «батеньку» Ленин в старом фильме про революцию.

Кино, кино… Не надо быть народным артистом, чтобы превратить свою жизнь в кино для других. Всего-то делов – притворяться, что ты чуть счастливее, чем есть на самом деле. Даже особого таланта для этого не нужно. Вот – муж, вот – двое сыновей, вот – наша новая квартира, вот – чудная дача. Машина? В семье их три. Что еще? Отдых? За всеми рубежами, по несколько раз в году. А почему нет? Муж прекрасно зарабатывает, сама тоже не кукурузу охраняю…

«Нет, в Египет больше ни ногой… Другое дело – Эмираты. Знаете, и лучше всего зимой. Дубай в декабре – это сказка…»

Опять – сказка. Бр-р. Даже холодно стало. А ведь говорила, а ведь щебетала… Даже не для того, чтобы завидовали. Скорее, чтобы верилось самой: все у меня – лучше всех. А то, что не все гладко с мужем, в конце концов, никого не касается. Переживем. Или – переживу?

Кое-кто из подруг знал правду. Верные подруги молчали, неверные… тоже молчали. «А кому легко?» Под каждой крышей – свои мыши.

Все, все, все, хватит!..

Дети здоровы, родители – живы, муж – дома, вон там, в конце коридора налево его комнатка, увешанная картинами собственного авторства и картами водоемов. Он же еще и рыбак…

Комната младшего больше, чем его «кабинет».

…Что он делает? Спит? Или читает? Рисует? Сидит в сетях? Говорит по телефону? С ней?

Если бы не его признание, думала бы она о нем, вот так – постоянно, тяжело, неотступно? Ведь привыкла уже к его ровному дружелюбию, к спокойной заботе о детях. И, в общем, к мужскому равнодушию тоже.

Почему же сейчас так саднит сердце? Странно: лучше всего передают чувства вот такие стертые штампы – «саднит сердце». Правда – как открытая рана, ноет и дергает. И чего бы ни вспомнила, что бы ни делала – как будто задевала эту рану.

«Я все понимаю: она не самая красивая, не самая умная… Ты рядом с ней – богиня… Но я люблю ее, я не могу без нее жить. Я должен быть рядом с ней, она без меня пропадет…» Такие же штампы. О любви тоже все говорят одинаково, но так, как будто сами только что придумали эти слова, выстрадали.

А этот – еще и показал фото! Господи, и чего он хотел этим добиться? В чем убедить? В том, что его большая любовь нашла, наконец, достойную из достойнейших? Прекраснейшую из прекраснейших? Чистейшей прелести чистейший образец?

Ей одного взгляда хватило, чтобы сканировать соперницу. Удивительно: у этой молодой (лет на семь моложе ее и лет на десять – мужа) женщины большие глаза, нормальный нос и рот, а все это так и хочется назвать уменьшительно-ласкательно – «ротик, носик, глазки». Что-то такое во взгляде – нарочито беззащитное. «Ах, помоги мне… Я такая слабая… Непредсказуемая такая вся я…» Перебор с женственностью – первый признак хваткой, расчетливой и неискренней особы.

Он, конечно, все еще хорош. Высокий, мужественный, с добрым красивым лицом, сильными руками…

Но и материальные «активы» в виде движимого и недвижимого имущества тоже в большом порядке. За десять лет та, естественно, во всем этом убедилась и не раз.

Но разве что-нибудь можно доказать безумно влюбленному… вот уже десять лет.

* * *

Так, он безумно влюблялся все эти годы, а что делала она?

Если одним словом – ничего. То есть работала, растила младшего. Старший как-то сам собой очень неплохо вырос, поступил в институт, учился, встречался с милыми девушками. Да, тут все – слава Богу.

Что еще? Помогала маме, боролась с болячками отца. Похоронила бабушку…

Дружила, суетилась, смеялась, плакала. Все некогда, некогда, цейтнот, запарка. Ничего, успевала.

Знакомых так много, что одиночество в душе окружающим совершенно незаметно. Ведь и работа такая, что все время на людях: приходится держать лицо. Наверное, правы японские психологи, придумавшие эту теорию насчет того, что настроение можно «заказать» при помощи улыбки. Хочешь улыбаться или нет, растяни губы, сделай над собой небольшое усилие, и организм откликнется, сработает рефлекс: о, она улыбается – значит, у нее все хорошо!

…Она улыбнулась в темноте. Да, уже темно. Летом только после одиннадцати становится темно. А сейчас… Она глянула на зеленые цифры с пульсирующей точкой посередине: «23.56». Еще немного и будет «00.00». Очень символично.

* * *

Странный звук раздался извне, где-то за окном. Кто-то осторожно поскреб по подоконнику чем-то острым.

Это было неожиданно и страшно! Зловеще… Она почувствовала, как на голове натянулась кожа под волосами. Двенадцатый этаж!.. ЧТО ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?!.

Наступила тишина. Сердце билось в ушах, но слух, однако, обострился до предела. Нет, тихо…

И тут звук повторился снова: кто-то скреб… по подоконнику?

Вообще-то она никогда не была робкой. Наоборот: всегда себя уважала за то, что в трудный момент умела сгруппироваться, не раскисать. Если была одна, быстро принимала решение. Если была с кем-то, «командование» брала на себя.

Только вспомнить, как болели дети! У старшего до школы был ларингит: чуть что – удушье, детский испуг, хриплый плач… И всегда – в три часа ночи! Скорее ванну горячей водой налить, ножки – в воду, от горла кровь оттягивать. Пока «скорая» приедет – приступ снят.

С младшим та же история, да тут уже и небулайзеры появились, стало проще.

Вот это был – страх!..

Инфернальный звук, однако, чувства юмора не уничтожил. «Это у меня на душе кошки скребут…»

Какие, к черту, кошки? Может, птица? Птицы в это время спят. Нормальные птицы. А раненые?

Надо было посмотреть, что это. Она встала и на цыпочках пошла на лоджию.

В проеме – никого.

Постояла на пороге, прислушалась. Тихо.

«Наверное, все-таки какая-то птица. Посидела и улетела», – подумала она.

Снова легла в постель, накрылась, повернулась на бок. И тут же резко села: жуткий звук повторился и усилился, и самое ужасное – теперь он приближался!..

Зачем-то завернувшись в одеяло, она пошла навстречу опасности. Встала на порог лоджии и тут же почувствовала, как НЕЧТО взлетело ей навстречу и, коснувшись крыльями головы, влетело в комнату!..

* * *

Жаль, нет соревнований по бегу по квартирам, она была бы чемпионкой: ей понадобилось всего три секунды, чтобы ворваться в темную комнату мужа:

– Саша! Саша!.. Там что-то влетело! Я боюсь!

Он встал резко, по-солдатски, как будто и не спал, и пошел к ней в комнату. Встал на пороге, огляделся, не включая света. Сделал пару шагов и увидел: на ковре, возле зеркала. Увидел и тихо рассмеялся:

– Лен, это летучая мышь!

Протянул руку, взял ее брошенный на банкетку халатик, осторожно набросил на странное существо на ковре. Мышь трепыхнулась было, но он подхватил ее вместе с халатом и вынес на лоджию. Вытряхнул халатик и уже без крылатой пленницы бросил его туда, откуда взял.

– Все! Спи, – сказал и потрепал по плечу, уже выходя из комнаты жены.

И тогда она заплакала – горько, с обильными слезами, всхлипывая:

– Это плохая примета, я знаю… Кто-то умрет… Это не к добру… Откуда мыши… Центр города…

Он задержался еще на мгновение, а потом подошел к ней и обнял. Давно так не обнимал. Погладил по голове. Сто лет так не гладил. Поцеловал в макушку уткнувшуюся ему в грудь, плачущую, всегда такую некрасивую от слез жену.

Такую красивую, такую победительную днем. Такую жалкую и некрасивую сейчас.

* * *

Он ушел к себе, а она еще долго тихо хлюпала носом.

Уже не от испуга – просто все вместе выходило из нее со слезами: обида, сожаления, горечь от того, что все потеряно, ничего не вернуть.

И эта мышь… Почему-то из всех окон высотного дома она выбрала одно-единственное ее окно! Даже не освещенное! Они ведь очень чувствительные, эти мыши. Прилетела на ее боль, как на маяк. Сюда, сюда: здесь тоже одинокая душа, здесь тоже потерянное сердце…

Прилетай опять, здесь не станет лучше. Уже никогда не станет лучше.

* * *

Муж долго не мог уснуть. Ему тоже было плохо. Уснуть мешали две мысли.

Во-первых, крутился и крутился в памяти старый фильм «Летучая мышь». Симпатичная такая оперетта, с хорошими артистами. Он все силился вспомнить слова про жену, которая вырядилась в костюм летучей мыши, чтобы разоблачить неверного мужа. Что-то про «прочитанную книгу», про страницы, которые тот не прочитал, а пролистал.

Навязчивая ассоциация никак не проходила. Стал вспоминать их с Леной жизнь.

Ее, совсем юную, немножко беременную, очень влюбленную. Любил ли он ее так же пылко? Пожалуй, нет. Но когда она призналась, что ждет ребенка, раздумывать, что стало причиной этого, любовь или «все такое прочее», уже не пришлось. Вот и поженились. И ему было легко жить в отраженном свете от ее любви. Он, наверное, даже был счастлив.

Потом все прошло. И так легко было это самому себе простить: ну ведь женился же, ребенка люблю, ее, дурочку, жалею.

Подумал и поморщился от собственных мыслей. Нет, вовсе не дурочка. Разве это глупость – кого-то любить сильнее, чем надо?

Вместе с раскаяньем возникли другие воспоминания. Она кормила младшего, когда случился у нее жуткий мастит. Температура сорок, грудь каменная, а в больницу – ни в какую. Что делать? Массировать, «раздаивать», как выразилась участковая докторша.

Он все это делал: нежно массировал, нежно сцеживал молочко, целовал эту исстрадавшуюся грудку в синих венках. Так, вместе с сыном, выходили «мамку». Обошлось.

Она редко болела, но уж если болела… Опять некстати вспомнил, как грипповала несколько зим назад. В туалет не могла идти. От горшка гордо отказалась. Сам носил, сам усаживал – сердитую, но слабую, не способную сопротивляться и отстаивать свое гриппозное достоинство.

Вспоминал и просто физически чувствовал, как теплеет сердце.

И сегодня – мыши испугалась. Господи, а плакала, как будто эта мышь могла ее укусить. Или съесть!..

Да нет, не поэтому плакала. Он слишком хорошо знал, почему…

А потом случилось вот что.

Ему показалось, что или он сам, или весь мир оглох. То есть нигде не было ни звука – ни внутри него, ни снаружи.

И одновременно с этой глухотой к нему пришла единственная и очень ясная мысль. Он аккуратно, как будто боясь спугнуть, сформулировал ее сам для себя. И пошел к ней. Комната в начале коридора, направо. Очень близко…

* * *