…Бравые военные всех родов войск на красочных биг-бордах «С Днем защитника Отечества!», стоящих вдоль дороги, козыряли Вере Михайловне, пока они с Сергеем ехали на работу. Конечно, 23 февраля – праздник сугубо мужской, но Вере очень хотелось его отметить. Наедине. С одним-единственным офицером запаса – старшим лейтенантом танковых войск Стрельцовым С. А. Однако не особенно разговорчивый за рулем Сергей что-то не спешил назначать вечернее свидание жене. Поэтому буквально за полчаса до начала напряженного – она в этом ничуть не сомневалась – трудового дня ей пришлось перебороть свою девичью гордость и самой выступить с инициативой.

– Ну что, Сергей Анатольевич, какие планы на праздничный вечер? – скромно спросила Вера, с удовольствием отметив, что очередной румяный красавец на биг-борде ни в какое сравнение не идет с ее мужем.

– Спасибо за интересный вопрос, Вера Михайловна! – неожиданно охотно и даже, пожалуй, радостно поддержал тему муж. – И у меня на него есть интересный, я бы сказал эксклюзивный ответ…

Вера с подозрением покосилась на Сергея. Откровенно говоря, она ожидала другой реакции. Обычно Сережа переводил стрелки и объяснял, что его профессиональный праздник – День строителя. И что прежнее название мужского праздника нравилось ему больше, потому что в Советской Армии он отслужил, а Отечество защищать выпала честь немногим, и лично он в этот день любит вспомнить своего деда… На самом деле, его всегда немало удивлял праздничный энтузиазм сослуживцев, в большинстве своем никогда не ходивших в армейских сапогах, а также размах, с которым они обычно отмечали 23 февраля.

И в этом он был похож на Бобровского, который всеми правдами и неправдами старался «отнекаться» от поздравлений. Никто точно не знал, проходил ли срочную службу Владимир Николаевич или каким-то образом избежал воен ной обязанности?…

– Вот как? Прямо эксклюзивное? У вас что, сегодня на работе костюмированный бал по случаю 23 февраля? – Вера с иронией посмотрела на мужа. – А может, еще и с участием зарубежных инвесторов?

«… или еще какая-нибудь встреча на Эльбе с переводчиками», – не сказала вслух, но подумала Вера.

Сергей бросил на нее быстрый взгляд, как будто догадался, о чем она думает:

– Нет. Никаких посторонних встреч. Просто у меня на вечер запланирован один сюрприз, – сказал и завернул в больничный двор. Обсуждать вечерний сюрприз было уже некогда.

– Себе или… мне? – зорко глянула Вера.

– Нам.

Вера открыла дверцу, прижалась губами к щеке мужа:

– Тогда не рассказывай! Все, все, все… Я пошла. Буду ждать вечера!

* * *

В приемном покое царила обычная атмосфера легкого волнения и суеты. Кто-то давал наказы мужу, кто-то напутствовал жену, мамы волновались за дочерей, дочери беспокоились о домочадцах. И все они, без поправок на пол и возраст, – ждали детей! В их семьях должен был появиться ребенок… Это общее ожидание всегда наполняло Веру особой энергетикой, каждый шаг по приемному отделению добавлял ей энтузиазма. Скорей, скорей, как там они, мамочки мои…

Но сегодня кое-что заставило Веру Михайловну немного замедлить шаг и лишний раз улыбнуться: какой-то мужчина фотографировал мамочку, наверное, жену. Она стояла возле окна, пальто было расстегнуто, волосы распущены по плечам… Даже со стороны было видно, что фотопортрет в естественной «раме» – там, за окном, фоном было облачное небо и черная графика деревьев – получится красивым.

Когда Вера Михайловна проходила мимо, он, зорко выхватив из общей массы ее статную фигуру и красивое лицо, обратился к ней:

– Простите, вы пациентка или медик?

– Врач.

Фотограф сказал, с сожалением:

– Жаль, что вы не в белом халате. Он вам наверняка к лицу… А вы не разрешите вас сфотографировать?

Вера Михайловна и не прочь была бы сфотографироваться, но странно как-то, показалось ей: шла-шла на работу, времени впритык, и на тебе – позировать. Если еще и Бобровский нагонит…

– Ну, я же не в халате… – нашла причину отказаться она. – А вы что, из газеты?

Фотограф подтвердил:

– Почти: я работаю в журнале… Но здесь я не по заданию. В общем, жену привез. И – просто глаза разбежались! Здесь столько потрясающей фактуры… Не могу удержаться!

И как раз в этот момент – предчувствие не обмануло Веру Михайловну – к ним присоединился третий собеседник, а именно доктор Бобровский. Свежо пахнущий морозным воздухом, только что с улицы, расстегивая на ходу куртку, он поравнялся с ними, ловко подхватил Веру Михайловну под руку. В другой руке он нес объемную дорожную сумку и скорость снижать не собирался:

– Доброе утро, Вера. Идем?

Вера Михайловна, увлеченная мощным локомотивом в лице самого красивого врача больницы, кивнула:

– Да, сейчас, Владимир Николаевич, здравствуйте… – и, увлекаемая Бобровским, полуобернувшись, спросила у мужчины: – А жену рожать привезли?

Фотограф ответил:

– Нет, сохраняться… Видите ли, у нас, так уж получилось, довольно поздний ребенок…

На этих словах затормозил Бобровский. Развернувшись сам и, как в кадрили, на ходу развернув обратно Веру, он внушительно произнес:

– Главное, что получилось! И поздними дети не бы-ва-ют! Дети всегда вовремя!

Вера приветливо помахала рукой фотографу:

– Если жена ложится в патологию, еще увидимся…

* * *

Дальше пошли одни.

– Владимир Николаевич, последняя оптимистическая фраза была специально для меня? – спросила Вера за мгновение до того, как зайти в гардероб.

Бобровский, перекладывая тяжелую сумку в руку, освободившуюся от Веры, иронично покосился на нее:

– Нет, для него. Вера, а чего бы это мне с тобой в слова играть? Мы с тобой и без намеков хорошо друг друга понимаем. Как космонавты, да?

Вера вздохнула:

– Лучше и не скажешь, – и сразу представила, как они с Бобровским делают гигантские шаги по Луне, в нарядных серебристых костюмах, в круглых шлемах с антеннами, с пачками историй болезни в плохо гнущихся перчатках… – Конечно, понимаем. С полуслова, с полужеста… Ладно, пойду скафандр надену. А что это у вас в сумке такое тяжелое?

– Ну, не ракета-носитель! Сюрприз! – Бобровский ласково погладил бочок сумки.

Вера заулыбалась:

– Вы только подумайте, Владимир Николаевич, какое у меня удачное начало дня! Еще и девяти нет, а уже два сюрприза в перспективе. Вот тебе и 23 февраля…

* * *

Женщина, которая позировала фотографу у окна, уже без верхней одежды, отданной мужу, сидела на стуле рядом с врачом приемного покоя. Та заполняла бумаги и одновременно вносила нужные данные в компьютер, тюкая по клавиатуре. В дверь, заранее деликатно постучав, просунул голову фотограф:

– Простите, можно зайти?

Врач приемного покоя, не глядя, ответила:

– Нельзя. Подождите, пожалуйста, в фойе.

Но тот не сдавался:

– Извините… Всего одно фото, для семейного архива. Это ровно секунда…

Врач подняла голову, в одну секунду оценила ситуацию – мамочка лет тридцати пяти, а может, и старше, папа, с дорогим навороченным – явно профессиональным – фотоаппаратом наизготовку… Разрешила:

– Ну, пожалуйста. Только быстро…

Жужжание, щелчок – и кадр замер. Фото готово: мамочка – с немного растерянной полуулыбкой, врач – с добрыми понимающими глазами, ваза с цветами на столе, солнечный блик на тонко граненом хрустальном узоре…

* * *

Прекрасная, как всегда в первой половине дня, Наташа уже заваривала кофе, когда в ординаторскую вошли Вера Михайловна и Бобровский. На столике стояла вазочка с печеньем, манила фигурной россыпью свежеоткрытая коробка конфет «ассорти», извлеченная из подарочного фонда…

– Доброе утро! Вот, вас жду… Владимир Николаевич, с праздником! Но вы не подумайте, это еще не праздник, это все так, в рабочем порядке… А торжественная часть у нас запланирована на обед…

Бобровский в ответ почему-то тяжко вздохнул:

– У меня тоже.

Наталья Сергеевна гостеприимно раскинула руки, приглашая коллег к столу:

– Ну, давайте, чем бог послал… Я сегодня опаздывала, позавтракать толком не успела.

Бобровский присел на диван, мельком бросив Наташе:

– Зато как при этом прекрасно выглядишь… Ну, налей, пожалуй, выпью чашечку…

Отпил глоток, одобрительно покачал головой: Наташа лучше всех в отделении заваривала кофе в чашке. Не в чашке, по ее словам, тоже, да все как-то не было случая удостовериться… Обратился к Вере:

– Верочка, пока не села, дай-ка мне историю Лесниковой, освежу в памяти, без отрыва от производства…

Вера подошла к стеллажу и достала нужную папку. Бобровский отставил чашечку, не спеша перелистал историю болезни:

– Завтра оперируем… Узкий таз, крупный ребенок и свертываемость крови плохая. И что-то мне на этом фоне померещилось, что и резус у нее отрицательный. Но нет, ошибся. У страха, как говорится, сто друзей, вылетит – не поймаешь… А несладкое что-нибудь есть? – встал и положил папку Лесниковой на стол Веры.

А Вера Михайловна вдруг вспомнила, что взяла с собой…

– Вот, как чувствовала, захватила: вчерашние, – она достала из сумочки и выложила из пакетика на общественную тарелочку пирожки. – Правда, холодные, но зато очень вкусные… С капустой и грибами. Муж сказал, что вкусные, и это – не реклама.

Бобровский, повернув «нос по курсу», пошел к пирожкам, как зачарованный:

– Так, где мой кофе… Вера, мне тоже пирожок… Скорее…

Откусил кусочек пирожка и завел глаза к потолку:

– М-мм… Вера Михайловна!.. Ве-ра!.. Вера, ты замужем?… Ах, черт, забыл… Все время забываю… А то бы… Я бы… Мы бы…

Наташа тоже укусила пирожок, ревниво глянула на Веру:

– Да, действительно. Вкусно. Вер, а они у тебя… ну, не заговоренные, как у Тани, надеюсь?

Вера, сложив руки на груди, наслаждалась комплиментами коллег.

– Нет… Это… просто праздник какой-то! – пошел мыть руки к умывальнику Бобровский.

– Владимир Николаевич! Праздник еще впереди! – повторила Наташа.

Вера глянула на часы и добавила:

– Ладно, праздник впереди, а сейчас обход. Пошли.

Вера Михайловна и Наталья Сергеевна все же на секунду замешкались у дверей ординаторской, где они оставили Бобровского: Наташа остановила Веру, чтобы поворчать:

– Ну, ты поняла? К его сердцу – путь только через желудок!

Вера засмеялась:

– А ты думала, если он гинеколог, то возможен какой-то другой вариант?

Наташа покачала головой, с укоризной протянула:

– Вера Михайловна, подруга называется… Ничего похожего я не думала. А пироги свои знаменитые не носи больше. Как уже было сегодня метко подмечено, ты замужем, тебе ни к чему… ах!.. холодное, как вчерашний пирожок, сердце Бобровского…

* * *

Вера вошла в седьмую палату и, как всегда, поприветствовала пациенток с улыбкой:

– Здравствуйте, мамочки! У нас новенькие, да?

Новенькая была одна – жена фотографа Ирина. Вера Михайловна обратилась именно к ней, она и откликнулась первой:

– Да, я новенькая.

Вера села на ближайшую к двери койку и, привычно помогая мамочке лечь для визуального осмотра, сказала, повернувшись к Ирине:

– Ваш муж, если не ошибаюсь, фотограф. Он и меня хотел снять…

Ирина поправила, заметно вкладывая в интонацию уважение и любовь к мужу:

– Не совсем фотограф… Он фотохудожник. И он всегда меня поправляет: «Я девушек не снимаю, я фотографирую…» Шутит так.

– Я понимаю, это существенная разница, – кивнула Вера, осторожно пальпируя ноги лежащей перед ней женщины, – и что фотохудожник, и что… не снимает…

Результат осмотра не удовлетворил Веру, она стала серьезней:

– Скажу сразу, что мне очень не нравится – по внешнему виду и по анализам, – обратилась она к лежащей перед ней пациентке. – Отеки, давление 160 на 100 и белок в моче. Как у вас при этом самочувствие?

Женщина, услышав про результаты анализов, сразу сникла:

– Ну, хвастаться не буду. Белок в моче я, конечно, не ощущаю. А давление – да, чувствую. И отеки вижу…

Вера встала, чтобы перейти к Ирине:

– Принимайте все назначения, старайтесь не нервничать… В общем, не будем пока рваться домой, хорошо? Потому что вы нервничаете, а это вам здоровья не добавляет. Ну и ребенку, разумеется…

Мамочка с отеками кивнула:

– Я понимаю… Не буду рваться… Хотя, конечно, сердце не на месте.

– Справятся как-нибудь… – успокоила ее другая соседка по палате, Зинаида.

Вера Михайловна подтвердила:

– Опыт показывает, что пока мама в больнице, семья только теснее сплачивается… Общие бытовые трудности и так далее… Вернетесь домой – и у всех будет праздник!

Вера Михайловна перешла к Ирине, пролистала историю болезни, в которой, однако, было немало заполненных листов:

– Значит, ваш папочка – фотохудожник…

Ирина с заметным удовольствием уточнила:

– Да, и лауреат разных конкурсов…

Вера Михайловна уже достала слуховую трубочку, начала прослушивать живот… Одобрительно кивнула. Еще раз посмотрела в историю болезни. Сделала секундную паузу, а потом продолжила разговор с Ириной:

– У нас с вами сейчас самая главная задача – успешно преодолеть рубеж восьми месяцев. Вместе с вашим мальчиком…

Ирина прижала руку к животу:

– А откуда вы знаете, что у меня мальчик?

Заметив про себя, как особенно, с какой нежностью произнесла женщина слово «мальчик», Вера Михайловна объяснила:

– В истории болезни – результат амниоцентеза. И я… Просто вижу, что у вас – мальчик!..

* * *

Стихийно организовавшееся в ординаторской совещание было открыто, протокол вести не было необходимости: женсовет обеспечил стопроцентную явку, на повестке дня стоял единственный вопрос – поздравление собственного начальника. Не по расположению на местах, то есть – композиции, а больше по выражению лиц участниц, праздничный консилиум напоминал совет в Филях, запечатленный на известной картине. Исключительно по старшинству роль

Кутузова досталась Прокофьевне. В отличие от прославленного полководца, она не только глядела в оба, но и была абсолютно неспособна на компромиссы, наподобие сдачи Москвы французам. Она предлагала массированное наступление:

– Вот, каждый год одно и то же: объявляет, что в армии не служил, подарков не надо… И каждый раз радуется, как ребенок! Я вам так, девушки, скажу: по отдельности ему от нас подарки принимать как-то неловко. Ну, субординацию-то надо соблюдать, а когда каждая с подарочком, со словом, а то и с поцелуями… Неловко ему. Значит, восьмого-то марта и он так всех перецеловать должен… Нет! Накроем, заманим и все вместе поздравим! Что вручим – тому и рад будет.

Таня возразила:

– Вера Михайловна и Наташа купили подарок вдвоем, нас в долю не берут.

– Их дело, а мы стол накроем. Купили и купили, я, к примеру, что ему подарю? – развела руками старушка. – Не спросишь же. Согласна с их подарком.

Вера Михайловна и Наташа сидели за Вериным столом, как две отличницы за институтской партой, Таня, Света и Прокофьевна с озабоченными лицами занимали диван.

Вспомнив, как они с Бобровским встретились перед работой, Вера сказала:

– Может, и наш подарок – не шедевр. Но неужели надо было у него выспрашивать: Владимир Николаевич, есть ли у вас то, нравится ли вам это… Не надо! Ничего мы от него не добились бы и только имели бы глупый вид.

– «Подарки не просят и не обещают, подарки приносят и отдают», – в тему процитировала медсестра Света.

– И заманивать не придется, он сам подготовился, целую сумку притащил. Что там, интересно? – повернулась Вера к подруге.

– Да мало ли чего? Может, он на тренировку после работы идет, в фитнес-центр… – предположила Наташа.

Вера Михайловна рассмеялась с оттенком жалости – не к Наташе, к Бобровскому:

– Ну да, ну да… Думаешь, ему на работе мало фитнеса?… В общем, лишь бы на совещаловку какую-нибудь по случаю праздника не затащили в главный корпус…

– Подарочек, конечно, не по сезону… – пригорюнилась вдруг медсестра Таня.

– А что ему надо было купить – навигатор? Чтобы у него в ушах уже с самого утра от указивок звенело? Или гаджет какой-нибудь навороченный? – развела руками Наташа. – Ну что еще? Парфюм? Банально. И, вообще, мы вдвоем-то не сошлись во мнениях, давайте уже – что есть, то есть… Элегантно, в конце концов. И с намеком: пора отдыхать… Подумать о лете… О море… О солнце…

Размечтавшаяся было о солнце и море Вера вдруг спохватилась:

– Девочки, стихи выучили?

Таня расцвела улыбкой:

– Уже прорепетировали. Хотите, покажем?

Но как раз на этих словах дверь открылась, и в ординаторскую зашел Владимир Николаевич Бобровский, эффектным широким жестом приглашая войти кого-то еще:

– Прошу! Минздрав сделал мне индивидуальный подарок ко Дню защитника Отечества – распределил Александра Сосновского в наше отделение. Я, лично, очень этому рад.

И в дверь с робкой улыбкой на молодом озорном лице вошел… интерн Сосновский!

– Ну, как сюрприз? – с видом фокусника вопросил Бобровский.

– Супер, – без энтузиазма ответила Наташа.

Вера Михайловна вышла из-за стола навстречу молодому человеку:

– Добро пожаловать, Саша! Владимир Николаевич, так, значит, это Сашу вы утром в своей большой сумке несли…

Бобровский явно «не догнал» Верину шутку, а ей просто хотелось сгладить Наташину холодность: все-таки, парень вливается в коллектив, зачем вот так…

– Почему Сашу?… – нахмурился Бобровский. – А, нет. Честно говоря, я сегодня его сам не ждал, мы договорились, что наш молодой коллега прибудет в понедельник, но он решил не ждать. Спешит приступить к работе…

Наташа продолжала смотреть на Сосновского с иронией:

– Ну, работы-то у нас всегда невпроворот. Правильно Саша решил: нечего ждать понедельника. Понедельник – день тяжелый…

Сосновский во время этого представления застенчиво улыбался и смотрел на кого угодно, но только не на Наташу…

А тут уж и Владимир Николаевич посмотрел на часы:

– Ну, все, официальная часть закончена. Работаем. А Сашу пока оставляю вам, Вера Михайловна. Пусть вливается заново. Он в новом качестве непосредственно с вами будет работать.

…Все как-то организованно разошлись, а Саша и две женщины остались.

Наташа откинулась на стуле и долго, игнорируя смущение Сосновского, рассматривала его. Молча. Это было уже неловко, поэтому Вера пришла на помощь молодому человеку:

– Сашенька, а мы тут стихи сочинили о Бобровском… Но, знаешь, особого опыта в поэзии у нас нет, может…

Вера не успела закончить фразу, как ее перехватила Наташа:

– Может, пройдешься мастерским пером?…

О, эта стрела сразу попала в цель. Вера даже поежилась. Она-то хотела таким образом поддержать парня, потому что совершенно искренне считала, что все стихи, посвященные Наташе, были хороши. А вот Наташка, неблагодарная, подкалывает мальчишку…

Саша слегка покраснел, а потом взял себя в руки: а чего ему, в конце концов, стесняться?…

– Конечно, пройдусь, – мужественно взглянул он на прекрасную насмешницу. Ему и в голову прийти не могло, что все его стихотворения Наташа хранит в двух экземплярах – авторском оригинале (на бланке анализа) и в памяти своего компьютера. – Редактировать легче, чем писать. Раз вы все уже написали… Да я и добавить могу… От себя.

Наталья и тут решила установить дистанцию:

– От себя не надо. От нас добавь – теплоты, нежности… Любви…

Вера Михайловна примирительно коснулась их рук:

– Вот, все вместе и отредактируем, и добавим… чего-нибудь. Две головы – хорошо, а три головы…

Но Наташа – разве даст кому-нибудь себя переговорить?

– … а три головы – это уже Змей Горыныч…

В дверь просунулась голова медсестры Светы:

– Вера Михайловна, вас там какой-то папа спрашивает. Я его в отделение не пустила.

Вера Михайловна направилась к выходу, а Сосновский и Наташа остались наедине: она, со скрещенными на груди руками, смотрела на него все с той же иронией, а он – немного исподлобья, но все равно с улыбкой и влюбленностью в глазах…

* * *

Вера Михайловна так и подумала, что на выходе из отделения увидит фотографа. Тот тоже был рад видеть уже знакомое лицо:

– Я так и знал: белое вам очень к лицу! – слегка поклонился он. – Вера Михайловна, у меня к вам большая просьба: разрешите мне немножко поснимать в вашем отделении. Тезка мой, Владимир Николаевич, разрешил и даже распорядился выдать бахилы и еще что-то… панамку какую-то… – как доказательство он выставил вперед руку с пакетом, полным каких-то тряпок, – но сказал, что окончательное решение за вами.

Вера ничего не имела против:

– Если ваша работа не будет нарушать обычного распорядка дня и не побеспокоит мамочек – пожалуйста! А, кстати, это вам зачем – для публикации в вашем журнале?

Фотограф оживился:

– Я мог бы сказать – для души, но, на самом деле, у меня есть идея тематической выставки. Видите ли, с тех пор как мы с Ириной… с женой… живем всем этим… Очень много накопилось – эмоций, впечатлений, зарисовок каких-то, понимаете… Уже можно работать, короче.

– И с чего начнете? – Вере и в самом деле было интересно, как творят люди искусства. Она почему-то сразу поверила жене фотографа, что он – очень одаренный человек.

Тот пожал плечами – наверное, еще не определился:

– А можно, я поброжу здесь немного, поприсматриваюсь к натуре?

Вера Михайловна не стала препятствовать:

– Что ж! Переодевайтесь и… присматривайтесь…

Она сделала приглашающий жест рукой, а фотограф поднял свой навороченный фотоаппарат, он зажужжал и…

…фото готово! Вера Михайловна в приглашающем жесте протянула руку: в перспективе – длинный коридор с рядом стеклянных дверей, сквозь которые пробиваются потоки света, а в конце коридора – еще одно яркое пятно – освещенное солнцем окно.

* * *

Ирина достала из тумбочки свежий номер журнала, в котором она работала до декрета. С обложки ей приветливо улыбалась известная актриса. Умелая рука мастера фотошопа сбросила ей несколько лет, смягчила довольно жесткий взгляд умных серых глаз и, кажется, сильно отбелила зубы. Ирине не надо было смотреть на подпись к фотографии: известную красавицу снимал явно не ее муж Владимир. Потому что для того, чтобы вернуть молодость кинозвезде, ему достаточно было… с ней поговорить. Напомнить о ее лучших ролях, спросить, какие успехи делает ее умница-дочь, искренне восхититься ее прекрасным – на самом деле, прекрасным! – голосом. Владимир знал какое-то волшебное слово, что ли? Герои его фотографий смотрели по-человечески, а не таращились во все глаза, улыбались, а не демонстрировали результаты славного труда своих дантистов. Они были живыми, потому что их снимал чуткий, внимательный и искренний человек.

Ирина гордилась своим мужем. Самое важное для нее было – родить ему сына и сделать своего Володю совсем, окончательно счастливым человеком. Этим она и занималась вот уже… три года.

На Ирину было приятно смотреть: женственная и грациозная, несмотря на беременность, со «стихийными» волосами, не доходящими до плеч, в общем – немного забавная. Однако в ней чувствовался и ум, и доброта, и ироническое отношение к миру…

Ее соседка Зинаида, чтобы как-то завязать разговор, обратилась к ней:

– Ирина, а твой муж в каком журнале работает?

– Вот в этом, – Ирина подняла журнал, показав обложку Зинаиде. – Мы там вместе работаем. Да вот, Володя захватил мне парочку последних номеров. Я ведь в декрете: не писать, так хоть почитать, что другие пишут…

Зинаида протянула руку:

– Дай-ка полистать… Спасибо… Это его фотография на обложке, да?…

Ирина покачала головой:

– Нет, не его.

Соседка пролистала дальше, потом снова обратилась к Ирине:

– Как это с мужем работать в одном месте, даже не представляю. Целый день друг у друга на глазах. Дома вместе, на работе вместе. Хорошо это или плохо? Не надоедает, вот так?…

Ирина улыбнулась, не зная, как ответить:

– Да не успело как-то надоесть… Мы вообще – сначала долго работали вместе, а потом поженились. Мы, в общем, совсем недавно поженились…

* * *

В редакции они сидели вместе в одном небольшом кабинетике. Настолько небольшом, что вдвоем в нем было, пожалуй, тесновато: столы друг напротив друга, проход между ними узкий. Был у их рабочего места один большой плюс: в этом крохотном кабинете был индивидуальный балкон. Тоже небольшой, но позволяющий выйти и покурить в любое время (… года, дня и ночи…), без отрыва от творчества. Ирина-то не курила, а Владимир очень ценил это эксклюзивное удобство.

Но, к вопросу о тесноте: Владимир на месте вообще сидел мало – он больше ходил по разным объектам, фотографировал. А с тех пор, как начал вести авторскую рубрику «Пристальный взгляд», еще и по командировкам стал ездить.

Ирина в журнале вела популярную рубрику, посвященную вопросам морали. Рубрика была на самом деле популярной: Ирине приходило много писем от читателей, ей часто звонили на редакционный телефон, читатели порой приходили «своими ногами».

Она любила свою работу. И свой маленький кабинет. И Владимира она любила тоже – давно.

Он появился в их редакции в тот год, когда она развелась с мужем. Невысокий, плотный, с умным веселым лицом, он сразу со всеми подружился. Ирина, профессионально занимающаяся человеческими душами, интуитивно поняла, в чем секрет обаяния Владимира. Он быстро схватывал человеческую суть, находил в своем герое (и в собеседнике, и в сотруднике, и даже в начальнике…) что-то лучшее, а наносное и случайное игнорировал. Это не значит, что он дружил со всеми, нет: как было сказано, он… хорошо разбирался в людях.

Он был женат.

Его молодую жену все – коллеги, друзья и родственники – звали Сашенька. Именно так, уменьшительно-ласкательно она когда-то представилась ему при знакомстве. Его позабавило такое… м-мм… отношение к самой себе, а потом он понял: да, именно Сашенька. Принципиально – Сашенька. Она не хотела взрослеть. Не хотела решать проблемы. Боялась жизни. Очень боялась, настолько, что… Впрочем, все, кто знал Владимира и дружил с ним, никогда не задевали эту болезненную тему. Ну, Сашенька – так Сашенька.

Ирина часто разговаривала с ней по телефону (Сашенька звонила мужу по любому поводу), точно так же обращаясь к ней. И лишь один раз увидела ее портрет. Говорят, дома у него их были сотни.

Владимир опубликовал на страницах журнала свой сезонный фотовернисаж. Была ранняя весна. Фотография жены вписалась в тему.

У Сашеньки на фотографии были совершенно медовые глаза, длинные волосы, вьющиеся, как у Эсмеральды, тонкие руки и накосо закушенная нижняя оттопыренная губка. Это был портрет абсолютной прелести, в нем было все: победительная очевидность красоты, таинственная женская история, оставшаяся за кадром, и грозовое предчувствие драмы.

…Примерно через два журнальных номера после того вернисажа Владимир вошел в их общий кабинет и коротко поприветствовал сидящую за столом Ирину, углубившуюся в чтение гранок. Он был чем-то расстроен, но держался спокойно, ничем себя не выдавая – вот только глаза были опущены и брови нахмурены:

– Привет…

Ирина по случаю жары была одета во что-то свободное, светлое, слегка сползающее на плечо и в такие же легкомысленные брючки-капри. Она запомнила с детальной точностью декорации того знаменательного дня. Стол был завален бумагами и, тоже по случаю жары, заставлен всеми атрибутами борьбы с высокими температурами: вентилятором, бутылкой минералки, полурастаявшим мороженым…

На столе у Владимира царил идеальный, немного «солдатский» порядок: компьютер, подставка для дискет, в пластиковых коробках – CD-диски. Ничего лишнего.

У Ирины – наоборот: кроме перечисленных предметов, на столе красовался компьютер, комнатные растения, женские журналы, календари нескольких видов и фасонов. На том, что висел за спиной, – размашистые пометки маркером: что сделать, с кем встретиться, у кого день рождения…

– Привет, – поздоровалась Ирина. – Опаздываешь, шеф уже интересовался, где ты.

Владимир потер ладонью лоб:

– Да было дело неотложное… А шеф просто так интересовался или сказал, зачем я ему?

Ирина пожала плечами:

– Что-то по поводу твоего репортажа из того агрогородка… Какая-то накладка с посевной.

– И что же – я что-то не так посеял? – иронично осведомился Владимир.

Ирина попыталась сосредоточиться на гранках, но не вышло:

– Слушай, спроси у него. Четвертый раз одну фразу читаю, не могу сосредоточиться. По-моему, ты все нормально посеял. В смысле, снял. Ну, разве что…

– Ну, разве – что? – была у него такая забавная манера задавать вопросы, переставляя смысловые ударения в словах собеседника.

Ирина пожала плечами:

– Володя, ты же знаешь, я большая поклонница твоего таланта…

Владимир сделал предупредительный жест рукой, с ироничным пафосом прервав Ирину:

– Не сейчас… Что не так? Да скажи ты, в самом деле, Иринка, – предупрежден – наполовину вооружен…

Ирина глянула вопросительно:

– Да чего тебе вооружаться – вы же друзья. Можно подумать, ты прямо испугался шефа. В общем… Бабуси его смутили… несколько. На фоне коттеджей… Типа, молодых почти нет, а бабок – ажно четверо…

Владимир оживился, ощутив прилив полемической энергии:

– Ах, бабуси ему не понравились… Ну, я что-то такое предвидел. Хотя… Ладно, пойду, разберусь… В этих бабках – вся суть. Если бы не бабки, то и коттеджей не было бы… никаких…

Как только Владимир вышел, раздался телефонный звонок. Ирина успела только поздороваться, а дальше вся обратилась в слух… Слушать пришлось долго: уже и Владимир возвратился… По его лицу было видно – победил.

А Ирина уже отвечала по телефону своим жизнерадостным позитивным голосом:

– Да, спасибо вам большое за такие слова. Спасибо. И вам всего доброго. Все-таки, как приятно… – поделилась она с Владимиром. – Вот, позвонила женщина, поблагодарила за статью «Дочки-матери». Сказала, что ей она очень помогла, семейный конфликт уладила. Не зря работаем, правда, Володя?

Ирина сделала паузу:

– Знаешь, как я свою рубрику называю? Не смейся только: «Носовой платок».

Владимир изобразил на лице недоумение:

– А чего тут смешного… Вещь нужная, многофункциональная. Знаковая, я бы сказал, вещь. Судьбоносная даже. Вот один, помнится, темнокожий военачальник в близкие к античности времена, будучи довольно счастливо женат на красивой блондинке из благородного рода…

Смешливая Ирина не выдержала – слушать этот велеречивый рассказ было смешно – и захихикала. Но быстро перестала – он же хотел ей высказать мнение о ее рубрике:

– Это ты про Отелло, да? Да, зря сказала, теперь задразнишь.

Но он, как начал ерничать, так и прекратил:

– И не подумаю. Мне сейчас самому платочек не помешал бы носовой. В переносном, конечно, смысле.

Ирина насторожилась:

– Случилось что-то?

Владимир кивнул, глядя в сторону:

– Случилось.

Его профессионально чуткая коллега спросила осторожно и недоверчиво:

– Что, неужели шеф разбор полетов учинил? Вроде так беззлобно спрашивал, где, мол, наш зоркий сокол?…

– С шефом все в порядке. Другое… Сашенька от меня ушла. Я сегодня документы на развод подал, – просто объяснил Володя.

Прикрыв рот ладошкой, Ирина прошептала:

– Прости, я не знала.

– Я и сам… долго ничего не знал… – внешне невозмутимый Владимир, похоже, решил ничем не выказывать своих чувств. Но Ирина, свято верившая в силу слова, спросила осторожно:

– Ты хочешь об этом поговорить?

Тут уж Владимир иронично усмехнулся в ответ:

– Где же я это уже слышал, раз двести пятьдесят?

Ирина не стала отпираться:

– В кино так часто говорят, в американском. Нет, я серьезно… Иногда нужно проблему… беду проговорить… Тогда она… уменьшится, что ли… Лучше всего рассказать кому-то случайному, как попутчику в поезде…

Ее собеседник все с той же ироничной улыбкой поинтересовался:

– Иринка, сама-то веришь?… Куда эта проблема денется?

Ирина помолчала:

– Верю. Хотя бы потому, что пережила что-то похожее.

Владимир промолчал. А Ирина продолжила, глядя куда-то в точку, которая видна была только ей.

– Тоже ничего не знала… Хотя… – она рассмеялась, – могла бы и догадаться! Видишь ли, в один прекрасный день у моего мужа родился ребенок.

Владимир, похоже, и впрямь заинтересовался:

– Да что ты говоришь… Так он у тебя уникум, биологический феномен.

Да, хотелось бы и ей посмеяться вместе с ним. Но Ирине не было смешно тогда, не было весело и сейчас:

– Да-да, можно и так сказать… Мне бы понаблюдательней быть, я бы сразу поняла, что к этому все дело идет. Знаешь, он пережил, кажется, все стадии беременности. Сначала как-то стал задумчив, молчалив, погрузился в себя… Настроение стало такое… нестабильное, вплоть до истерик. Опять же, отказ от секса… Аппетит испортился… Вот ну ничего не хотел! Правда, выпивал понемногу, закусывал острым: видимо, мучил токсикоз…

Владимир слушал Ирину внимательно, но смотрел не на нее, а на свои руки, лежащие на столе…

– А потом, когда ребенок родился, все прошло. Все прошло… И он мне с такой… затаенной радостью объявил, что у него родился сын. И что он от меня уходит.

Повисла пауза. Владимир молчал, Ирина тоже. Потом встряхнулась:

– Вот так. И знаешь, что я сделала?

– Что? Поговорила с попутчиком в метро? – спросил он.

– Нет, собеседника у меня никакого не оказалось, ни случайного, ни знакомого. И тогда я написала об этом очерк, не называя имен, и конечно, не выдавая, что история-то, на этот раз, моя собственная.

Владимир не торопил ее с рассказом. Помолчали.

– Мне пришло очень много писем. В каждом – исповедь. И я поняла, что не одинока. В смысле – не одна я такая.

Они снова недолго помолчали. Наконец, Владимир произнес:

– Спасибо тебе.

– За что?

– За готовность помочь. И ты не обращай внимания, что я ерничаю. Это так, от безнадежности. И… Давай будем считать, что мы все обсудили.

Он начал сортировать и придирчиво разглядывать большие глянцевые фотографии, давая понять, что это конец разговора.

Но это оказался не конец, а совсем наоборот – начало…

* * *

Владимир, нарядный, как боец химзащиты в рабочем облачении, задумчиво смотрел на развешанные по стенам отделения плакаты и фотографии: все как всегда, очень традиционно – толстые младенцы, прекрасные мамочки, цветочки и сердечки… А он бы украсил отделение настоящими детьми, выношенными, сбереженными в этих стенах, портретами их счастливых матерей, рабочими эпизодами из жизни больницы… Но он пришел сюда не хозяйничать и распоряжаться, а просто… чуть-чуть прикоснуться к этому таинству… Таинство от обыденности обстановки своего величия не теряло, а наоборот, как-то усиливалось. Эти ненарядные, с бледными лицами, просто причесанные женщины, тяжело ходившие вдоль коридора, медики со спокойными лицами, озабоченные родственники, наверное, не замечали того, что открылось ему. Он уже видел, как все будет выглядеть на фото. Жаль, что фотографии не могут передать витающий в воздухе, неслышный, как ультразвук, щебет… Владимир мог поклясться: какой-то нежный звон раздавался отовсюду! Конечно, это могли медсестры звенеть инструментарием, сестра-хозяйка – вилками, нянечка – своим ведром… А ему хотелось верить, что это голоса гнездящихся где-то под потолком детских ангелов-хранителей пробуют свою силу: скоро, скоро их маленькие подопечные появятся на свет! Возвышенный строй его мыслей прервало вполне телесное видение: из боковой двери вдруг показалась со всем своим вооружением Прокофьевна. И, конечно, старушка бдительно сдвинула бровки, увидев чужака в бахилах и халате не по росту:

– Кто разрешил съемку на объекте?

– С праздником защитника Отечества, уважаемая… – заслышав командный дискант, приветствовал Владимир строгую бабку.

– Елена Прокофьевна, – вежливо представилась та. – Мы тут не отечество, мы тут материнство защищаем… Бахилы, гляжу, не я выдавала… Сам-то, Владимир Николаевич, добро дал?

Фотограф кивнул:

– И Вера Михайловна подтвердила. Разрешите и вас запечатлеть?

Прокофьевна не ожидала такого поворота событий. И вот уже, волнуясь, как любая женщина перед фотографом, она снимала свои перчатки цвета фуксии, пыталась поправить шапочку:

– Да ну… Меня… Тут молодых да красивых пруд пруди… Что на старуху пленку изводить… Куда встать-то?

– Да вот тут и стойте!

Прожужжал фотоаппарат, раздался щелчок – фото готово. И на нем удивительным образом отобразилась суть Прокофьевны: большие добрые глаза, раздвигающая лучистые морщинки светлая улыбка. И руки с зажатыми в них розовыми латексными перчатками – натруженные, рабочие…

* * *

Зина лежала, повернувшись к Ирине лицом, выражающим живой интерес. Ей, половину сознательной жизни проработавшей диспетчером в троллейбусном парке, до этого не приходилось сталкиваться с журналистами. А Ирина так подробно рассказывала о своих «журналистских буднях»…

– Ну и как получилось, что вы поженились? Работали-работали, и что? Фотоаппарат, случайно, не помог? Типа, давай-ка я тебя сфотографирую, а?

Ирина засмеялась:

– Нет, сначала помог не фотоаппарат. Телефон!

* * *

…Светлана, заместитель главного редактора и по совместительству университетская подруга Ирины, всегда безупречно одевалась. Это был ее особый стиль и, пожалуй, кредо. Она, действительно, считала, что внешний облик не только отражает внутренний мир человека, но и формирует его! Вот такая причинно-следственная связь. Поэтому возвела свой ежедневный дресс-код в ранг искусства. Ирина была попроще в этом смысле, она не стала бы заморачиваться на ерунде, каждое божье утро изобретая сочетания своих вещей с соответствующими аксессуарами и макияжем.

И все-таки эта одежная теория, изобретенная Светой, подтверждалась жизнью. Ну, хотя бы ее личным примером. Она была женщиной со вкусом и четким пониманием любой жизненной ситуации. Однако не лишенная сердечности и чувства юмора, всегда готовая прийти на помощь – хоть словом, хоть делом.

Когда Ирина вошла в ее кабинет, она готовила себе кофе. Предложила и подруге:

– Привет. Кофе хочешь?

– Давай, – не отказалась Ирина. – Ты знаешь, Володя разводится.

– Иди ты… – почему-то весело прореагировала Светлана Ивановна, – не удержал, значит, свою жар-птицу…

Ирина покачала головой:

– А я думала, Сашенька его любит. Сашенька… Я ведь с ней только по телефону общалась.

Светлана кивнула:

– Я тоже только на фотографии видела. У них, кажется, десять лет разницы. Ну, не меньше. Очень красивая девушка… Хотя… Володька так снимет, что любая…

– Нет, не любая. А Сашенька и в самом деле красивая…

Светлана наклонилась ниже к столу и заговорщицким тоном произнесла:

– Ну, так что, свободен, наконец? Так действуй! Он же тебе всю жизнь нравится!

– С ума ты сошла! – пригорюнилась Ирина. – Вот так, по живому… И что значит – всю жизнь? Он у нас от силы лет пять работает.

Светлана перебила:

– Не пять – шесть. Они с Добрыниным в один год пришли, я помню.

У Ирины потеплели глаза:

– А ты помнишь, как красиво он к нам пришел? Принес свою фотосессию, она называлась «Солнце в городе», помнишь?

Света нахмурилась:

– Не-а. Вот это – не помню.

– А я помню… Он на каком-то международном конкурсе приз за нее получил. И шеф его работы в коридоре вывесил, чтобы мы знали, кто к нам пришел… Там такие необычные фотографии были: старушка сидит на лавочке, улыбается, а очочки на солнце блестят! Бомж в луже бутылки моет, а они сверкают под солнцем, как хрусталь… Мальчишка на подоконнике сидит и зайчиков зеркальцем пускает… Солнце в городе!.. Да, может, я и увлеклась… тогда. Но ведь Сашенька…

Ее подруга хлопнула в ладоши, как дрессировщик – «Але-гоп!»:

– А теперь Сашенька – тю-тю! Не пропадать же такому мужику! Красивый, умный, талантливый! Сексапильный – сил нет! Знаешь, я замечала, вот в хороших мужских руках фотоаппарат, ну, крутой типа «Кэнона» с наворотами – это как саксофон, очень такая… эротичная штука. Точно?

Ирина посмотрела на Свету внимательно:

– Свет, да я для него боевой товарищ, дружище…

Та с энтузиазмом возразила:

– А чем плохо – дружище? С каких пор «дружище» – это плохо? Не деталь же интерьера, согласись! Не чайник!

Пришлось согласиться:

– Нет, не чайник.

Света даже встала в полный рост за своим начальственным столом:

– Дерзай, подруга! Ты у нас сама – солнце в городе. А ну, улыбнись! Вот! Давай, давай! Чего надо – помогу…

* * *

На сестринском посту сидели, шушукаясь, Таня и Света:

– Я его спрашиваю: Владимир Николаевич, а вы в каких войсках служили? – рассказывала Таня. – А он мне: в продовольственной разведке. Ну, шутит, конечно. Какая может быть разведка?…

Света утвердительно кивнула:

– Он не служил, я точно знаю. Но в МЧС какое-то время работал. В медслужбе, конечно. Он как-то в разговоре, между прочим, сказал, что, мол, у нас в МЧС случай был…

Обе одновременно заметили фотографа, который подошел и ждал момента, чтобы вклиниться в разговор девушек.

– Вы что-то хотели? – спросила Таня.

– Хотел бы зафиксировать какие-то моменты живые, будничные… – ответил Владимир. – Сейчас что-то никого в коридорах нет…

Света пояснила:

– У нас вообще редко ходят просто так, без дела. На КТГ ходят, в столовую, на процедуры… Как мы уколы делаем, вы ведь снимать не будете, правда?

– Уколы не буду, а КТГ – это, наверное, интересно. Ничего… секретного?

– Интересно, конечно. У нас все интересно! И секретно, кстати, тоже, – пошутила Таня, мельком глянув на большие часы в холле. – Ну, пойдемте, я вас провожу. Там сейчас обязательно кто-то есть.

По пути к кабинету КТГ фотограф обратился к Тане:

– Татьяна… Это я на бэйдже прочитал. Вы очень фотогеничны. Я это сразу вижу. Вас я тоже хотел бы сфотографировать. Отдельно.

Таня покосилась: не заигрывает ли?… Тот как будто прочитал ее мысли:

– Ничего личного! У вас очень интересное лицо! И вообще: у меня алиби – жена в шестой палате, Ирина Скворцова.

Таня улыбнулась. Они подошли к кабинету КТГ, откуда слышен был бойкий перестук сердечек.

– Подождите-ка минуточку…

Но и в эту «минуточку» фотограф не терял времени: «подсек» сидящую возле кабинета КТГ мамочку, увлеченную чтением. Ее лицо было скрыто типично дамской книжкой. И это забавно контрастировало с круглым, как арбузик, животиком…

Фотоаппарат зажужжал и щелкнул – фото готово: «арбузик», скрещенные в щиколотках ножки в белых носочках, книжка с названием «Любовь – это жизнь!».

А тут и Таня появилась из кабинета КТГ, жестом подкрепляя приглашение:

– Заходите! Только быстро: здесь электроника!

* * *

Зинаида увлеченно читала журнал, который ей дала Ирина. А Ирина пыталась листать книжку, которую ей взамен дала соседка. Первые шесть страниц пыталась войти в сюжет, но ситуация была предсказуема с самого начала: так, если в первой главе красивая героиня и неотразимый герой – враги, значит, в финале их ждет упоительная страсть, сметающая все преграды. Да, а преграды будут в середине. Кроме того, героиню звали Стелла, а у Ирины это имя ассоциировалось с самой противной девчонкой из детства – ябедой и попрошайкой Стелкой Забродиной. Как-то незаметно детские мемуары перешли в мысли о будущем ребенке, а потом Ирина стала думать о муже…

* * *

Владимир сидел за своим «солдатским» столом и держал на весу трубку телефона… Прокричал в дверь:

– Ирина, ты где? Тебя к городскому…

Иринин голос донесся из глубины коридора, где она поливала перетасканные из дома разросшиеся цветы:

– Иду!

Ирина влетела в кабинет, схватила лежащую на столе трубку и своим «позитивным», жизнерадостным голосом сказала:

– Слушаю вас! Да, это я… – и, как всегда, повисла довольно долгая пауза. – Знаете, наверное, не очень удобно обсуждать это по телефону. Напишите письмо на адрес редакции, я попробую разобраться. Да, можно на мое имя. До свидания…

Положила трубку и некоторое время сидела в задумчивости. Владимир поднял голову от газеты, которую просматривал, и спросил:

– Что, какие-то проблемы?

– Нет, просто – жизнь…

– Но есть тема? – не отставал фотограф.

Ирина посмотрела на него задумчиво, но было видно, что мысли ее далеко:

– Конечно. Ты ведь сам мне однажды сказал: «Каждый человек достоин портрета». И рассказа о себе – тоже, поверь мне…

Владимир согласился:

– Верю. Знаешь, я уже давно понял: лучше всего я вижу людей сквозь объектив фотоаппарата. Правда! Люди ведь хотят на фото выйти в лучшем виде, ну, лучше, чем в жизни. А получаются – такие, как есть. И если я что не разглядел сразу, потом увижу – на фото.

Ирина пристально посмотрела на него. Видно было, что ей хочется о чем-то спросить…

– А… – она не договорила.

– Что?

– Нет, ничего, – не стала объяснять Ирина.

Владимир, усмехнувшись, сказал:

– Да, я понял… Ты хотела спросить, почему я не смог рассмотреть Сашу? Я рассмотрел. Когда мы встретились, она была… Просто хорошенькая девочка за окошком регистратуры, в поликлинике. И мне показалось, я могу показать ей, какая она на самом деле.

– И ты ее сфотографировал, – утвердительно произнесла Ирина.

– Да. И не один раз. Я работал с ней, как Леонардо с Моной Лизой. Разговаривал, рассказывал какие-то истории, читал стихи. А она так умела слушать! Все впитывала, примеряла на себя, и все это отражалось на лице. Она посмотрела свои фотографии и удивилась: «Это я?» «Ты», – сказал я. Смотрела на меня, как на волшебника…

Владимир закрыл глаза руками, некоторое время сидел неподвижно, потом резко отнял руки и сказал:

– Все.

Ирина ничего не сказала в ответ. Чтобы разрядить обстановку, стала рассказывать веселым голосом:

– Я сегодня шла на работу, опаздывала… И так пожалела, что нет тебя рядом, с фотоаппаратом.

– Что-то интересное увидела? – Владимир «принял» предложение больше не обсуждать тяжелую тему…

– Да, в общем-то, обычная утренняя картинка… Для твоей рубрики «Пристальный взгляд». Идут мне навстречу четыре дворничихи. Всем – за пятьдесят… Или – под… Ну, не знаю, короче, в возрасте девушки. Вид деловой, лица сосредоточенные, у всех на головах косыночки, метлы несут в руках: кто наперевес, кто на плече…

Она засмеялась… Владимир тоже улыбнулся:

– Ну-ну, и что же?

– Да ничего! Я на них глянула – и смех унять не могу, помнишь мультик, как бабки-ежки в стаю сбились и полетели: «Земля, прощай!»

– … а тут целая эскадрилья навстречу, да? – подхватил Владимир.

– Вот, видишь! Понял! – обрадовалась Ирина. – Я так и думала, что уж ты бы этих теток не пропустил…

– А ты молодец, Иринка. Нет, правда, молодец, – он смотрел на нее как-то по-новому.

Ирина, вздохнув, согласилась:

– Стараюсь.

А Владимир по-прежнему пристально присматривался к ней:

– Послушай, а ведь я тебя ни разу не фотографировал…

Ирина смущенно махнула рукой, автоматически поправляя волосы:

– Ай, я нефотогеничная.

А он уже взял фотоаппарат наизготовку:

– Я готов поспорить…

Ирина полезла под стол и оттуда жалобно заблеяла:

– Давай в другой раз… И спорить, и фотографироваться. У меня прическа не в порядке… Макияжа нет…

Вооруженный объективом, спустился на пол и Владимир, выискивая ее под столом:

– Перестань, при чем тут прическа? Тем более, другой я у тебя и не видел…

* * *

В ординаторской сидели Вера Михайловна, Наташа и вполне освоившийся в коллективе Александр Сосновский. Сосновский сидел за компьютером, а дамы стояли по обе стороны от него подобно ангелам в белых одеждах – темноволосый и светловолосый…

Что-то писал, стирая и восстанавливая, Сосновский, Вера Михайловна и Наташа пристально вглядывались в строчки на мониторе. Сосновский, с серьезным и вдохновенным лицом, явно чувствовал себя хозяином положения:

– Я извиняюсь, а чей это, вообще, шедевр?

Вера Михайловна с достоинством ответила:

– Коллективный труд.

Бывший интерн хмыкнул:

– И вы всем коллективным разумом почему-то решили, что слово «красавец» рифмуется с «поздравить»?

– А что, нет? – холодно спросила Наташа.

Сосновский язвительно просветил присутствующих:

– Нет! «Красавец» рифмуется с «Мерзавец», а «поздравить» – с «отправить» или «поправить».

– Ну, так поправь, Пушкин! – не оставила его без ответа Наташа.

– Мне ближе Пастернак, – горделиво отбился Саша.

Наташа вложила в интонацию всю возможную иронию:

– Да в курсе я, в курсе!..

И в этот напряженный момент открылась дверь и в ординаторскую вошел Бобровский. Сосновский моментально закрыл файл со стихотворениями, встал из-за стола и сделал движение к выходу вместе с прихваченными с Вериного стола бумагами…

Никто не стал его задерживать, а Бобровский опустился на диван.

– Устал… В родильном ажиотаж: в честь Дня защитника Отечества одни невесты сегодня рождаются. Там наша спортсменка, Семина, сегодня рожала… Ну что, в сестринской накроем наш кисло-сладкий стол?…

В этот момент в дверь постучали. Вера Михайловна сказала погромче:

– Войдите!

Вошел экипированный, как для заброски в эпидемический район, фотограф. Увидел всех медиков в сборе и обрадовался:

– Это я удачно зашел. Разрешите, я вас всех сразу сфотографирую.

Вера Михайловна ретировалась:

– Вы меня уже снимали, а вот Наталью Сергеевну и Владимира Николаевича можно даже вместе, она его ученица, практически…

Бобровский отрицательно покачал головой, галантно возразив:

– Ну, какая ученица… Ученого учить – только портить. Давайте, сначала – красоту, потом – профессиональный… хм… опыт.

Наташа тоже (больше – для вида) засмущалась, но больше – явно напрашивалась на комплимент:

– И насчет красоты я бы тоже сегодня поспорила… Хоть бы припудриться, что ли?

Фотограф все же навел объектив на Наташу, но неожиданно резко повернулся и сделал снимок Бобровского, который, естественно, этого не ожидал, а поэтому получился совершенно… настоящий!

Жужжание, щелчок… На фото у Владимира Николаевича внимательный, чуть печальный взгляд, устремленный на Наташу. Зрителю не видно, на кого он смотрит, но Бобровский смотрит очень выразительно: брови чуть сдвинуты, на лбу – вертикальная морщинка. Хорошо видны руки, которые он скрестил на груди: красивые, сильные и в то же время изящные руки практикующего хирурга. Заметно, что Бобровскому уже есть сорок, и это – зрелое и красивое мужество…

Наташа была удивлена этим поворотом событий и… самого фотографа, но долго удивляться ей не пришлось: фотограф еще раз повернулся и «словил» ее поднятые брови, улыбку, нежность в глазах… Стал смотреть, что получилось, чтобы повторить заход, если будет необходимость. Владимир предпочитал первый снимок: как первое впечатление, он редко бывает ошибочным, то есть – неудачным…

Вера Михайловна видела все эти маневры и специально вышла из-за стола. Украдкой посмотрела сменяющиеся на мониторе фотоаппарата портреты коллег и не смогла удержаться от аплодисментов:

– Вы – мастер! Боже мой! Просто мастер!.. Я такого Бобровского никогда не видела! Владимир Николаевич, дайте-ка я на вас посмотрю…

– А я, а я… – забеспокоилась Наташа.

Но фотограф уже откланялся со словами:

– Нет, уважаемые медики. Только в готовом виде. Спасибо всем! И извините, полработы никому не показываю. Еще полчасика в отделении у меня есть?

Бобровский кивнул:

– Да, пожалуйста, – и фотограф ушел так же быстро, как и появился…

* * *

– А дальше? – спросила Зинаида, сочетая интересный рассказ Ирины с полезным йогуртом. Любительница любовных романов, она заслушалась: Ирина излагала, как Даниэла Стил, – романтично до невозможности!..

– В общем, вот так мы с ним очень хорошо общались… И однажды я поняла, что чем дальше – тем «дружбе крепнуть». А мне хотелось… Да я просто замуж за него хотела, вот и все!

Ирина засмеялась…

Зинаида, поставив пустую коробочку из-под йогурта на стол, грустно протянула:

– Интересно у тебя все как. А у меня просто: со школы дружили, ушел в армию, вернулся – поженились. Дети друг за другом пошли… Это у меня третий… А почему у тебя с первым мужем детей не было?

Ирина пожала плечами:

– Не знаю: по всем показаниям должны были быть. А вот – не было.

Зина понимающе покачала головой:

– Мне кто-то говорил, что дети сами знают, когда им нужно родиться. Значит, с тем мужем не нужно было рожать. И ему с… тобой тоже – не судьба. Извини, конечно…

– Не знаю. Но что-то есть в этом, конечно… – согласилась Ирина, – не судьба.

* * *

Владимир, получив у завотделением карт-бланш на дальнейшую работу, неспешно направился к палате, где лежала Ирина. А у мамочек уже настал тихий час…

…Однако ни Ирина, ни ее соседка не спали – откровенничали дальше. Владимир заглянул в палату:

– Девочки! Я вас щелкну и уже пойду, хорошо, Ириша? Не волнуйтесь, дамы, пожалуйста, кто суеверный – снимать не буду.

Но и остальные мамочки в палате уже начали прихорашиваться. Одна из них спросила:

– А фотографии принесете?

Владимир заверил ее:

– А как же!.. Вечером и принесу. Ты, кстати, Иринка, напиши, чего еще донести, ладно?

И начал работать…

* * *

…Квадратный столик был вытащен на середину комнаты, вокруг поставлены стулья. Столик изобиловал разнообразными закусками и не менее разнообразными безалкогольными напитками, среди которых красовалась единственная бутылка шампанского. Процессом сервировки руководила Прокофьевна. Света формировала бутерброды, Таня нарезала колбасу. Прокофьевна наблюдала пару минут, а потом все же сделала замечание.

– Татьяна, режь ровней. Во-первых, примета: когда девка криво режет, муж кривой будет. Во-вторых, ты же в институт поступать будешь, тебе хирургию учить придется…

Таня добродушно огрызнулась:

– Прокофьевна, при чем тут колбаса к хирургии? Скажете тоже. Весь аппетит пропадает.

Прокофьевна тоненько, по-старушечьи захихикала:

– Но замуж, видать, все же собираешься: ишь, какие ровные колесики пошли…

Дверь открылась, в нее вошли Вера Михайловна и Наташа, которая в руках держала уже выведенные на принтере стихотворения.

Вера Михайловна сказала:

– Так, у мамочек обед, и нам можно покушать. Где виновник торжества? Вроде только что был…

* * *

А вышеназванный виновник, Владимир Николаевич Бобровский, разговаривал с Сашей Сосновским, который всей душой стремился уйти с праздника: он уже видел, как исказится от раздражения красивое лицо Наташи при виде непрошенного, вернее, напросившегося гостя.

Бобровский настаивал на явке:

– Саша, перестань. Что значит «не ждали»? Это картина Репина «Не ждали». Пошли, ты теперь полноправный член коллектива. Все, не ломайся, как красна девица… Кто твой руководитель, в конце концов?

* * *

Визит фотографа внес оживление в ряды мамочек шестой палаты. До этого скромно державшиеся в стороне Маша и Алевтина теперь тоже включились в общение.

– А чего твой муж нас в столовой не снял? – спросила молодая воспитательница студенческого общежития Алевтина. – По-моему, мы похожи на старшую группу детского сада: рисуночки на стенах, как в садике, кашка на тарелочках, компотик. Такой интересный он у тебя, такой симпатичный. Так что за история с телефоном у вас была? Я краем уха услышала…

По лицу Маши было заметно, что краем уха что-то слышала и она. А Иринин журнал и вовсе перекочевал на ее кровать: Машу заинтересовала серьезная экономическая статья о банковских вкладах населения и кредитной политике…

– Да это долго рассказывать, – немного смущенная общим вниманием, сказала Ирина.

Алевтина рассмеялась:

– А мы вроде и не спешим никуда…

Ирина посмотрела в потолок и начала рассказ:

– Короче, жили мы так и поживали, каждый со своей тоской, разговаривали, конечно, по работе… Но личного интереса никакого он ко мне все равно не проявлял. И тогда я вспомнила один старый французский фильм, где люди познакомились по телефону. Разговаривали, разговаривали, не видя друг друга. Откровенно, раскрывали друг другу душу. И полюбили друг друга в конце…

Зинаида вспомнила:

– Я смотрела, кажется… давно. Там Анни Жирардо играла. И какой-то лысый мужик…

Ирина кивнула:

– Да, Жан-Пьер Мариэль. В общем, я бы сама до этого… хулиганства не додумалась, если бы не одна ошибка…

* * *

…Ирина сидела возле работающего телевизора, по очереди нажимая кнопки пульта. Звонок телефона отвлек ее от этого занятия. Она неторопливо взяла трубку:

– Алло? Нет, вы ошиблись… – молодой голос в трубке назвал номер, похожий на ее. – Нет, вы ошиблись на одну цифру. Ну, какая разница – на какую? Ах, голос… Спасибо… Внимательнее набирайте номер, там наверняка ждут вашего звонка. Потому что у вас тоже очень приятный голос. До свидания… Нет, не до скорого свидания, просто – до свидания. Молодой человек, вы не выпили, случайно? А сколько вам лет? Ах, двадцать два… Как это я сразу не поняла. Мне? Двадцать… три. Было. Давно.

Она положила трубку. Разговор с нахальным мальчишкой ее развеселил. И внезапно Ирину осенило: «А если… Я тоже ошиблась на одну цифру?!. Просто ошиблась…»

* * *

Ирина делила на дольки апельсинку и продолжала рассказ:

– Этот случайный звонок… толкнул меня на рискованный поступок, да что там – на авантюру! Я решила позвонить Володе. Послушать его голос… Заговорить… А вдруг, по телефону, с незнакомой женщиной он как-то раскроется, оттает… А там – как пойдет! Знаете, мне ведь часто читатели звонят… Я чувствую людей!..

Она сделала паузу, мечтательно посмотрела в потолок… Продолжила:

– Нужно было сразу сказать что-то, что заставит его продолжить разговор. Пригласить к телефону Сашеньку? Нет, это жестоко. Потом я испугалась: а вдруг у него телефон с определителем? Нет, не в его характере. Ни определителя на телефоне, ни сигнализации на двери, ни мышеловки на даче… Дачи тоже нет. И я сделала это!

* * *

…Ирина набрала номер, обернув трубку носовым платком. Сидела на краешке дивана, очень прямо. Когда соединение произошло, она заговорила довольно неуверенно:

– Алло? Здравствуйте… – прислушалась к голосу и добавила: – Извините, к сожалению, я ошиблась.

Голос Владимира в трубке звучал почти весело:

– Да ничего… А почему – к сожалению?

Ирина, очень осторожно, опасаясь быть узнанной, произнесла:

– Ну… У вас такой умный голос. Еще раз извините и… до свидания…

Но, судя по голосу, Владимир не горел желанием прощаться:

– Да ничего, бывает… А что, голос разве бывает умным?

* * *

Ира продолжала свою популярную лекцию о психологии отношений, беременные слушательницы были предельно внимательны:

– Я и объяснила ему, что глаза, жесты, голос человека бывают красивыми и не очень, глупыми или умными. Голос – это как пароль: свой человек или не свой. А он сказал: «Да ну? Объясните, пожалуйста, вашу теорию. Если вы не спешите, конечно…» – Ирина рассмеялась: – Я только и ждала чего-то похожего! Конечно, я не спешила! И свою доморощенную теорию подробно объяснила… И мы долго разговаривали. Обо всем. О жизни. О любви. Об одиночестве…

Алевтина задала наводящий вопрос:

– Что – три часа, что ли?

Ирина рассмеялась:

– В тот вечер – час, наверное. А в общем… Целых два месяца!

Аля посмотрела недоверчиво:

– И он тебя за это время не узнал?

Ирина рассмеялась в полный голос:

– Нет! Я шифровалась! Да еще и говорила через носовой платок!

Зинаида вспомнила:

– А платка в том фильме не было!..

* * *

…Ирина, улыбаясь, проговорила в трубку, обернутую платком:

– Хорошо… Если вы мне скажете, на какую именно цифру я ошиблась, я еще позвоню. Мне было с вами интересно.

Голос Владимира в трубке звучал бодро и заинтересованно:

– А зачем усложнять? Давайте просто обменяемся мобильными? Будет проще общаться.

На лице Ирины отразился ужас:

– Нет… Может быть, позже…

Владимир не настаивал, и…

…на следующее утро Ирина сидела в кресле перед столом Светы, вид у нее был растерянный, но радостный! Света, напротив, смотрела на нее с заметным раздражением и откровенным недоумением. Пауза затянулась, чтобы, наконец, оборваться безапелляционной репликой Светы:

– Дура! По-моему, ты просто дура! Я это давно подозревала, потому что ты очень молодо выглядишь для своих лет, – начала Светлана с раздражением, а потом уже просто закричала: – Только идиоты молодо выглядят в такие…

Ирина, явно не желая выслушивать, «в какие именно годы», тут же дала сдачи:

– Ну, знаешь, тебе тоже твоих лет ни за что не дашь!

– Да я слежу за собой! Посещаю косметолога, диетолога и солярий! Йогой занимаюсь по вторникам! – и вдруг Света как будто опомнилась, что отвлеклась от темы. – А ты воплощаешь в жизнь идиотские прожекты! Далекие от реальности! К чему тебя это приведет? Нет, ты хочешь знать мое мнение?

Ирина робко кивнула:

– Ну, я бы к тебе не пришла, если бы не хотела… Только не ори на меня так. И, что касается реальности… Я назвалась своим реальным именем. Правда, сказала, что я психолог…

Светлана, отмахиваясь от просьбы «не орать», торжествующе произнесла:

– Секс по телефону – вот что это такое! Не буквально, но в принципе. Разве это нужно было делать? Неужели нет более естественного способа стать друзьями? Уж лучше бы ты попросилась у шефа в командировку вместе с Володей. Он бы отпустил. И понял бы, кстати, правильно…

– Пойми, Володя просто не готов вот так вдруг увидеть во мне… что-то новое. Ему нужно просто выговориться, освободиться… А командировка? Ты думаешь, сильно сближает жизнь в одной гостинице? Нелепо… Или ты рассчитывала, что я… сразу…

Светлана расхохоталась, как Мефистофель:

– Нет, дорогая, зная тебя столько лет… Я вообще ничего не рассчитывала. Просто думаю, что вдвоем в чужом городе – это как в поход в детстве сходить, кругом лес – а мы вместе… Вместе костер, вместе картошка там, ну я не знаю… Романтика, хотя бы.

Ирина вздохнула:

– Ну, да. Полтора дня командировка: не заблудиться бы в асфальтовых джунглях райцентра. Извини, заметно, что ты уже давно не ездишь в командировки. И давно не была на лоне природы, кстати.

Света сбавила тон, сказала спокойно:

– У меня дача в Крыжовке. Хватает мне природы. Господи, Ира, я же тебе не враг…

Ирина ответила так же, без интонации:

– Да, я знаю.

* * *

В шестую палату серой уточкой вплыла маленькая старушка Прокофьевна с улыбкой на лице, поставила ведро, выжала тряпку. Прежде чем начать уборку, приветливо кивнула Ирине:

– Ишь, какой орел у вас папаша: меня сроду так никто не фотографировал. Вечно я на снимке как испуганная, что ли! А тут – королева!

Ирина выслушала комплименты с удовольствием. Прокофьевна, дотошно обследуя пространство под кроватями, продолжала:

– Сказал, вечером принесет снимки. Быстро как-то…

– Сейчас технологии такие, быстрые, – заверила Ирина бабку. – Конечно, принесет.

Уже домывая пол, Прокофьевна важно кивнула:

– Ну да… У нас тоже технологии…

И прежде чем выйти, обернулась и сказала мамочкам:

– Любить да родить: вот и все технологии!

Мамочки с готовностью покивали старушке в ответ…

А Ирина вспомнила о том, что не рассказала в своей истории.

* * *

…Владимир вошел в кабинет, когда Ирина поливала цветы. Зазвонил телефон.

Ирина взяла трубку и тут же растерянно протянула ее Владимиру:

– Это тебя. Сашенька…

Владимир взял трубку. И у него тоже сделалось растерянное лицо. Он бросил на Ирину беспомощный взгляд. Она, пряча глаза, взяла наугад какие-то бумаги со стола и вышла…

* * *

За плотно уставленным маленьким столом в сестринской царило невинное веселье: шампанское уже было разлито, первые тосты уже прозвучали, и слово взяла Вера Михайловна:

– Сашенька, ты извини, мы к твоему возвращению подготовлены не были, поэтому вот тебе чисто символический подарок… – она протянула молодому врачу хирургический зажим с кокетливым бантиком, – он действительно символический: крепко держись за профессию. Будь чистым и твердым, как эта сталь. И пусть твое мастерство будет таким же блестящим…

Раздались дружные аплодисменты, Саша поклонился, хотел было толкануть какое-нибудь «алаверды», но Наташа поспешила перебить Веру и переключиться на Бобровского. По этому, не дав Вере закончить фразу, она продолжила ее сама:

– … как мастерство Владимира Николаевича Бобровского, которому мы всем коллективом посвятили стихи по случаю Дня защитника Отечества. Девочки!

Вперед чинно выступили три «девочки» – Таня, Света и Елена Прокофьевна. Шурша, разобрали бумажки, вытянутые из-за спины Тани, и начали читать стихи с листа:

Первым голосом зазвучала Таня:

Бобровский слушал доморощенный панегирик с улыбкой, изредка мотая головой и прикрывая раскрытой ладонью пол-лица…

Прокофьевна сразу сбилась на частушечный ритм:

Сорвала общий аплодисмент…

Света, как всегда, говорила немного нараспев:

И все же истинной звездой в этом трио была Прокофьевна с ее лихим фольклорным задором:

Света, в стиле детсадовской солистки, продолжала литмонтаж:

Не позволяя аплодисментам долго звучать в чужой адрес, прима декламации Прокофьевна выдала заключительный стихотворный залп:

Бобровский уж и не знал, куда деваться от этой всенародной любви:

– Ну, давайте, за неимением грога, хоть чаю попьем… Спасибо, родные, за внимание к моей скромной персоне, конечно. Вот только в армии я не служил…

Вера замахала руками на Владимира Николаевича, который скромничал, судя по всему, совершенно непритворно:

– А это не важно! У нас тут бои местного значения – через день! И кто у нас полководец?

Наташа, ласково улыбаясь главному «защитнику», провозгласила:

– И это еще не все! – достала из-под стола пакет, чем-то зашуршала… – Вот, Владимир Николаевич, хотим, чтобы даже 23 февраля в сердце у вас была весна, а в глазах – лето!

И подарила ему нечто, завернутое в красивую подарочную упаковку.

Бобровский не стал тянуть, открыл коробку и несколько озадаченно примерил… очень модные темные очки от солнца. Они были ему так к лицу, и в один миг он стал настолько загадочен и красив, что женщины захлопали ему в ладоши, как кинозвезде, посетившей провинцию…

А медсестра Света вдруг заметила вполголоса, чтобы слышала только Таня:

– А вот теперь можно поверить, что в разведке служил!

Но услышал и скромно сидящий Сосновский. И, конечно, он явно заревновал и проговорил вполголоса в сторону:

– Ага, в американской… А я до института, между прочим, в десанте служил…

* * *

…А Ирина рассказывала подругам по палате:

– В общем, отругала меня Светка за мою авантюру, и тогда я решила закончить это… кино по телефону…

* * *

…Ирина вытерла платочком слезу, потом «встряхнулась» – кудряшками, головой, взяла себя в руки, обернула платком трубку и набрала номер:

– Добрый вечер.

А на другом конце столицы, в другой квартире Владимир, подпоясанный полотенцем, буквально подскочил к телефону из кухни и, услышав голос, заулыбался в трубку:

– Добрый вечер. Добрый, добрый вечер!

Ирина, у себя дома, осторожно проговорила в трубку:

– Это Ирина. Мы договаривались, что я позвоню на днях…

Владимир едва не приплясывал у трубки:

– Я помню! Я узнал… И я… так рад, что вы позвонили.

Ирина даже растерялась от такой его радости:

– Мне показалось, что вы не моего звонка ждали…

Владимир сказал в трубку максимально проникновенно:

– Вам показалось. В смысле, я ждал именно вашего звонка. Дело в том… Наверное, мне все-таки нужна ваша помощь. Профессиональная.

– Я слушаю вас внимательно, – несколько расслабившись, сказала Ирина.

И то, что она услышала, заставило ее сердце забиться сильнее:

– Сегодня мне позвонила моя будущая… бывшая жена. Как-то я коряво выражаюсь… Будущая бывшая… Волнуюсь, наверное. В общем… У нас в суде лежит заявление о разводе. И вот… Она, оказывается, на распутье. То есть, она в растерянности. Как она сказала, ей, наверное, не нужно было уходить от меня сейчас…

Владимир замолк.

Ирина сжалась от подкатившего отчаяния, но вежливо перебила Владимира, пользуясь минутной паузой:

– Может быть, помощь нужна ей?

– Нет, мне, – на этот раз Владимир перебил Ирину. – Дело в том, что я никогда столько не разговаривал с женщинами. И, наверное, это моя ошибка…

Ирина внимательно слушала, а Владимир продолжал:

– И вот… В общем, когда позвонила Сашенька – так зовут мою жену… будущую бывшую жену… Я понял, что я ее, в общем, и не интересую. Вот вы… Всего лишь ошиблись номером, но проявили столько внимания и понимания… Моя сотрудница, Ирина… Да нет, она больше, чем коллега, она друг, я только сейчас это стал понимать, а мы ведь много лет работаем вместе… ее Ирина, кстати, зовут, вот такое совпадение… Так вот… И она нашла какие-то нужные слова…

* * *

Ирина заметила, как Аля смахнула слезу, скатившуюся по щеке…

– Я слушала его и не могла сообразить: это что – ирония судьбы или все-таки подарок?… – она пожала плечами и грустно рассмеялась: – Вот так я вляпалась в смешную ситуацию. Мне по телефону он стал рассказывать про меня… которая на работе! Советоваться, как себя вести. А на работе однажды взял, да и рассказал про телефонное знакомство! Ну, разве не смешно? Нет, совсем не смешно мне было… Надо же было какой-то выход искать…

* * *

…Сотрудники редакции расходились по домам. Владимир догнал спускающуюся по лестнице крыльца Ирину.

– Ну что, до завтра?

Ирина, улыбаясь, сделала ладошкой:

– Пока. Устала я что-то… Длинный день…

Владимир остановился:

– Слушай, я совсем забыл! Хотел тебе рассказать, да все времени не было… Я познакомился с потрясающей женщиной…

Ирина опустила глаза, уже понимая, о чем речь:

– Вот как?

Но Владимиру, судя по всему, надо было выговориться:

– Да, и так странно познакомился. Вернее, она какая-то странная.

Ирина почувствовала легкий укол самолюбия, но уточнила с усмешкой:

– Так потрясающая или все-таки странная?

Но Владимир отмахнулся:

– По-моему, одно другое не исключает. В общем, мне нужен твой дружеский совет. На бегу не хочу… Завтра расскажу. Все, побежал!

Владимир легко коснулся руки Ирины, затормозил маршрутку и заскочил в нее. Ирина проводила взглядом удаляющуюся машину и сказала вполголоса:

– Нет, права все же Светка. Сто раз права. Это – путь в никуда.

…На следующий день Владимир и Ирина сидели и смотрели друг на друга – по-разному: Владимир – выжидающе, Ирина сохраняла на лице выражение слегка отстраненной задумчивости. Он только что рассказал ей о загадочной телефонной собеседнице.

– Извини, но это путь в никуда, – изрекла Ирина.

Владимир, слегка опешив, уточнил:

– То есть?

Ирина пожала плечами:

– Она по какой-то причине не хочет общаться с тобой лично, только по телефону. По какой? Может быть, ей семьдесят? Или она страшна как смертный грех? Или замужем, в конце концов? Или прикована к постели, не дай бог? Есть что-то ненатуральное в этой ситуации, уж ты меня прости.

– Согласен. Что-то странное есть. – Владимир прижал руку к сердцу. – Но я никогда в жизни не встречал такого желания понять, настроиться на другого человека. Помочь… Среди женщин, по крайней мере!

На этих словах Ирина почувствовала нечто похожее на раздвоение личности. Она совершенно искренне обиделась и покачала головой, нервно вертя маркер:

– Что ж… Тебе просто не повезло. Вероятно, ты много лет провел в пустыне. Или среди айсбергов.

И тут же спохватилась, взглянув на него виновато:

– Извини, я имела в виду… Ладно, глупость сказала, забудь.

Владимир опустил голову:

– Что тут извиняться? Да, мне не повезло. А насчет того, что это путь в никуда… А тебе самой никогда не хотелось пойти в никуда? Наугад?

Ирина, грустновато хмыкнув, призналась:

– Да я только и делаю, что курсирую – из никуда в никуда, из наугад – в наугад… Делаю остановку и сама себе объявляю: следующая станция – Никогда-Не угадаешь-Что… А следующая станция оказывается – Ни-Че-Го… А на горизонте – Про-Сто-Мрак… Ладно, извини. Я сегодня что-то трудно настраиваюсь на чужие проблемы. Наверное, устала. Кстати, уже пора по домам.

Но Владимир, положив подбородок на сцепленные в замок руки, вдруг предложил:

– А давай сходим куда-нибудь сегодня. Сейчас.

У Ирины расширились от удивления глаза:

– Куда?

– В бар «Синатра». Там такой джаз…

Ирина уже «оттаяла», но еще не поверила:

– Я люблю джаз.

Владимир усмехнулся:

– Я заметил.

Удивленная Ирина засмеялась:

– Интересно, как? Я что, напеваю, когда работаю за компьютером? Имитирую трубу?…

– Ты одеваешься в манере «фристайл». И прическа у тебя нестандартная. Я наблюдательный – это часть моей профессии, – объяснил Владимир.

– И это значит, мне нравится джаз?

– Ну, скажи, что я ошибаюсь… – и он взял ее под руку.

…Они шли по вечернему городу, Владимир что-то рассказывал, Ирина смеялась. Откуда-то – может, с неба – звучал саксофон…

* * *

Доктор Бобровский сидел за столом, закинув руки за голову. Улыбался, глядя, как Вера Михайловна и Наташа расставляют чистую посуду, туда-сюда сновали Таня и Света…

Владимир Николаевич находился в благодушном настроении:

– Удивительно… Но не хочется спешить домой. А пора…

Вера глянула на дисплей телефона:

– Мне точно пора. Скоро Сергей приедет, какой-то очередной сюрприз мне обещал…

Таня, поставив стопочку вымытых маленьких блюдец в нижнее отделение шкафа, попросилась:

– Я тоже побежала, да? До свидания!

И в какое-то мгновение в ординаторской повисла тишина. Бобровский повернул голову и увидел, что Наташа стоит у стены и как-то особенно задумчиво смотрит на него.

Он насторожился и даже слегка поежился: уж очень странно смотрела Наталья – прямо прекрасный вампир…

– Ты чего, Наташа? О чем задумалась?… – Но Наташа, по-прежнему неотрывно глядя на Бобровского, начала движение к нему…

* * *

…В баре «Синатра» соло саксофона заглушало разговоры, но Ирина все время что-то рассказывала Владимиру, а он смотрел на нее то через высокий бокал, то шутливо пальцами делал «рамку» видоискателя… Им было так интересно общаться, что становилось непонятно – а что они делали все эти предыдущие годы…

* * *

Маша, до этого молча слушавшая, спросила:

– И чем же все кончилось?

Ирина развела руками:

– Если коротко – скромной свадьбой. Света была моей свидетельницей, Толик, наш главный, – его свидетелем. Но сначала… Я попала под дождь и охрипла. То есть даже не охрипла, а просто потеряла голос. И не смогла позвонить ему, как обещала…

* * *

Владимир вошел в кабинет, подошел к Ирине, и посмотрел на нее. Она сразу поняла: смотрит немного по-новому. И говорит тоже по-новому, хотя слово самое обычное:

– Привет!

Ирина изо всех сил старалась сделать вид, что забыла про вечер в «Синатре», и вместо приветствия просто неопределенно махнула в воздухе пальцами и начала рыться в сумочке. Владимир, однако, был немного опечален – или чем-то расстроен?

Он поднял на Ирину глаза. И невольно улыбнулся:

– А ты хорошо выглядишь. Заметно, что отдохнула за выходные…

Пришлось и Ирине улыбнуться. Она кивнула в знак благодарности за комплимент, и все так же молча разложила на столе вещи из сумочки – дискеты, диктофон, мобильник. Включила компьютер…

Владимир произнес – немного в сторону.

– Ты знаешь, она мне больше не позвонила. Ни в субботу, ни в воскресенье…

Ирина села, выпрямившись, как на скамье подсудимых, и так же безнадежно положив руки на колени. Смотрела в стол…

Как будто не замечая всего этого, Владимир повторил:

– Не позвонила. В самом деле, а что такое – я? Случайно набранный… попутчик. Послушай, что ты молчишь? Может, обиделась на что-нибудь? Или тебе надоели мои откровения?

Ирина, не поднимая глаз, начала быстро отрицательно качать головой…

– Так в чем дело? – наседал Владимир.

И тут Ирина медленно положила голову на стол. Волосы закрыли ее лицо, а плечи начали вздрагивать…

Владимир в одно мгновение подскочил к ней:

– Иринка, ты что? Что случилось? Да не молчи ты, в конце концов!.. Ну, прости меня, дурака, что я тебя гружу своими проблемами. Но ты сейчас мой самый… моя самая… Не плачь ты, ради бога!

Ирина резко подняла голову. Ее глаза блестели, вид был не просто растерянный – какой-то растерзанный… Да, прежнего шарма как не было! И в довершение она произнесла – хриплым, каркающим голосом:

– Я простыла! Горло болит!.. И насморк!

И снова уронила голову на скрещенные руки, в которых зажат был тот самый носовой платок.

Владимир отступил на шаг. Присел на краешек своего стола, наклонил голову, присматриваясь к Ирине… На его лице появилось более осмысленное выражение. Он отвернулся, достал из кофра фотоаппарат… Позвал:

– Ирина!

Интонацию выбрал спокойную, а вот тон – почти приказной. И подействовало! Ирина осторожно подняла голову… И тут раздалось жужжание и щелчок фотоаппарата.

…Потом они вместе смотрели слайд-фильм из фото Ирины, на которых менялось выражение ее лица:

…вот оно виновато-испуганное…

…вот оно жалобно-извиняющееся…

…вот она робко улыбается…

…вот она смеется, запрокинув голову…

Потом уже они подмонтировали к этому слайд-фильму фотографии Ирины…

…стоящей на фоне туманного лесного озера…

…лежащей, раскинув руки, в ярких осенних листьях…

…прикрепляющей нос из морковки к снежной бабе…

На всех фото она светилась от счастья…

…Последним в этой исторической подборке стало свадебное фото: по обеим сторонам от жениха и невесты, одетой в нечто светлое, но по-прежнему в манере «фристайл», стояли свидетели, подруга Светлана и друг Анатолий. Жених успел сделать указующий жест снимающему их человеку. Впервые не он руководил съемкой…

* * *

…А дислокация в ординаторской поменялась: покинувший диван Бобровский стоял уже у стены, а держащая его под контролем Наташа – рядом. Она положила ему руки на плечи и прижалась всем телом, издав какой-то неясный звук…

Бобровский вяло отбивался:

– Наташа, ну перестань. Неудобно, честное слово… Сейчас придет кто-нибудь, а тут – «будьте любезны!» Я же живой человек…

Наташе надоел этот скулеж, и она топнула ногой:

– Это я живая, а вы – как айсберг в океане!

Мягко, но настойчиво отстраняя ее, Бобровский рассмеялся: хмельная Наташка все же была очень хороша собой, ну что тут скажешь… Ну, как было с ней справиться, ласково тормозя ее за плечи и при этом не особо поощряя к безумствам?…

– Наташа! Наталья Сергеевна! – взывал к рассудку завотделением. – А ничего бы сейчас к нам сюда начмеду забежать, в поисках компании?… Все, Наташка, не время, товарищ… Ну, это не спортивно, в конце концов…

Хитрая Наташка сделала какой-то неуловимый маневр, и они поменялись местами: теперь она нашла опору у стены, а Бобровский, отталкивающийся от стены обеими руками, перед ней. Наташа уже чуть не плакала:

– Владимир Николаевич! Ну, почему вы такой? Ну, неужели я вам совсем не нравлюсь?

И, не справляясь с собой больше, потянулась к нему губами…

* * *

Саша Сосновский, закончив последние дела в отделе кадров, шел мимо поста, где сидела Света:

– Спокойного дежурства, Светик.

В ответ получил приветливое:

– До завтра, Саша! – и пошел дальше по коридору…

* * *

А поединок между Наташей и Бобровским продолжался, и видит Бог, силы были неравны…

Бобровский, стерев с носа, куда попала Наташа, ее яркую помаду, но став при этом отдаленно похожим на Деда Мороза в молодости, гладил соблазнительницу по голове:

– Почему же – не нравишься? Конечно, нравишься. Очень. Во-первых, ты красивая. Грамотный специалист. Глаза у тебя замечательные: серые, да? Да. Фигура – выше всяких похвал. Оперировать с тобой – одно удовольствие…

Наташа, уже не в силах выносить эту пытку, просто закричала от бессилия, одновременно колотя его в грудь кулачками:

– Зачем вы так? Не надо! Так нельзя с женщиной!..

И – надо же! – именно в этот момент в ординаторскую зашел героически настроенный Александр Сосновский. В мгновение ока оценив ситуацию, развернулся и – бац! – ударил своего непосредственного руководителя прямо в красивое лицо!..

* * *

Уже переодетая Вера Михайловна вышла из гардероба и отправилась на выход. Звонок телефона прозвучал для нее как фанфары…

– Да, уже бегу!.. – крикнула она Сереже и побежала, как на первое свидание…

Но в дверях столкнулась с фотографом:

– Вера Михайловна! Вот, я принес, но меня уже не пускают.

И он протянул Вере Михайловне пакет. Она приняла увесистую упаковку и, не удержавшись, открыла ее… Улыбка осветила ее лицо:

– Спасибо! Вы приходите завтра! Обязательно! Спасибо…

Какое-то время они шли к выходу бок о бок. Фотограф говорил:

– Всего один день – и столько удачных кадров. Буду готовить выставку… Название уже есть, а это – половина успеха.

Вера спросила:

– Неужели половина?

Он подтвердил:

– Да! Название – это почти концепция!

Вышли во двор, и Вера Михайловна с радостью увидела машину мужа. Она поспешно повернулась к фотографу:

– До свидания! И… с праздником вас! С Днем защитника Отечества!..

В машине Вера первым делом поцеловала мужа, а потом спросила:

– Где мой сюрприз?

Вместо ответа Сергей нажал на газ:

– Поехали!

* * *

…По пустынному коридору отделения шел несколько озадаченный Владимир Николаевич Бобровский в шикарных темных очках «Дольче Габбана». Прошел мимо изумленной Прокофьевны, домывающей сестринскую, сделал ей на прощанье ручкой:

– До свидания, Елена Прокофьевна! Спасибо за праздник!

Прокофьевна медленно, как зачарованная, подошла к пос ту и растроганно сказала Свете:

– Вот! Понравился подарок-то! Сразу и надел!..

Света, неожиданно для старушки, залилась смехом, который не сразу смогла унять. Прокофьевна посмотрела на нее укоризненно:

– Ты чего это, Света?

– Да тут… В общем, Владимир Николаевич, я так думаю, в нашем подарке и завтра ходить будет, и послезавтра еще…

И Прокофьевна уверенно повторила:

– Ну, я же и говорю – угодили!

* * *

Прямо у выхода из отделения стоял, прижавшись к стене по стойке смирно, опальный интерн Сосновский. Со «сложным» выражением на лице ждал неторопливо приближающегося Бобровского. Тот невозмутимо и молча прошествовал было мимо, не поворачивая головы в его сторону, в своих черных очках фирмы «Дольче Габбана»… Парень низко-низко опустил голову…

Но через два шага Бобровский вдруг резко затормозил, вернулся и… протянул Саше руку!

Тот судорожно схватился за нее:

– Владимир Николаевич! Я… В общем… Был неправ. Это не мое дело… Просто…

Но загадочно блестящий очками Бобровский отмахнулся:

– Ладно, проехали, – и неожиданно улыбнулся, сразу приобретя окончательное сходство с Джеймсом Бондом из рекламы «Мартини». – В общем, спасибо, мужик. Защитник, одно слово… Все, пока. До завтра.

Бобровский ушел. А Сосновский остался на месте – несколько озадаченный.

* * *

В салоне звучала музыка. Сергей вел машину, а Вера Михайловна рассматривала фотографии… Вот она сама… Это – печальный красавец Бобровский… Наташа с влюбленными глазами… Светящаяся добротой Прокофьевна… Таня с какой-то мамочкой, своей ровесницей, стоящей на весах, о чем-то разговаривают. Солнце, отражаясь от плаката на стене, подсвечивает их юные лица… Сестра-оператор КТГ вместе с мамочкой смотрят на монитор аппарата, на лицах – общее выражение: обе слушают сердце малыша… И – мамочки, мамочки, мамочки: такие разные, такие прекрасные…

Вера подняла глаза к зеркальцу и увидела в нем свое просветленное лицо…

* * *

Когда Стрельцовы подъехали к высотному дому, Вера поняла, какой будет очередной сюрприз Сережи. Но всего предугадать невозможно!

…Квартира еще стояла пустая, без обоев, только коробки дверей уже были установлены новые. Сергей обнял Веру за плечи:

– Пошли… Закрой-ка глаза…

За руку ввел ее в маленькую комнату, щелкнул выключателем. «Лампочка Ильича» осветила ее, и Вера поняла – это детская… Потому что обои были все сплошь в веселых смеющихся солнышках!..

– Вот. Это восточная сторона, но здесь всегда будет солнце. Здорово я придумал?

Вера подняла на него свои ясные глаза:

– Здорово…