Во двор на большой скорости въехала машина Стрельцовых, сделала почти «полицейский» разворот и резко остановилась. Немного растрепанная, но от этого не менее хорошенькая Вера Михайловна выскочила из машины и хотела было бежать в клинику, но…

Следом, с отрывом буквально полминуты, на территорию двора въехала машина Бобровского! И Вера Михайловна так же резко, как их машина, затормозила и, оглянувшись, очень весело сказала мужу:

– Ха-ха! Опоздал! Сережка, он сам опоздал! Все, я спокойно, с достоинством иду на работу. Пока!

Сергей поманил ее рукой:

– Дай-ка, я тебя поцелую… Говорил же я тебе, сегодня – все можно.

Бобровский, который уже тоже вышел из машины, и вовсе не проявил ни беспокойства, что он опаздывает сам, ни даже тени недовольства по поводу Вериного опоздания. Напротив, еще издалека он начал радостно кричать:

– Верочка, здравствуй! Сергей Анатольевич! Доброе утро! Подойдите ко мне, пожалуйста, на секунду, просьба есть…

Вера сказала:

– А я пойду, ладно? – и с чистой совестью направилась к крыльцу.

Сергей подошел к Бобровскому, пожал протянутую руку. Бобровский заговорил в своей обычной полусерьезной манере, которая Стрельцову вовсе не импонировала:

– Ну что, с международным днем мужской солидарности, Сергей Анатольевич! Не поможете мне до гардероба багаж дотащить? Неудобно взад-вперед бегать, и так уже опаздываю…

Он, пыхтя, вытащил из багажника две объемные сумки:

– Из дома за две ходки перенес. Все-таки коллектив у нас большой, подавляющее… большинство – женщины. И пациентки, что характерно, тоже. И сегодня очень важно, чтобы у всех был праздник… Он – здесь!..

Сергей «держал дистанцию» – агрессию, естественно, не проявлял, но и особо задруживаться с всеобщим любимцем не хотел:

– «Подавляющее», говорите. К женщинам как-то не подходит, да и звучит жутковато. Просто их – большинство. Давайте вашу… – Сергей поднял одну из сумок. – Ух, ты!.. Это что, подарки? Понесли… Да, мне Вера говорила, что женщины вас обожают. Теперь понимаю, за что…

Бобровский, споро взяв другую ношу, легко отбил удар:

– Вы считаете, женщины очень ценят такую мелочь, как подарки? Ерунда! Они их принимают как должное. И правильно, в общем, делают.

Стрельцов не хотел соглашаться с этим красавчиком ни в чем, даже в очевидном:

– Ну, хорошо. Хотя подарки, конечно, бывают разные. И что такое «мелочь», каждый понимает по-своему. А по вашей версии, что они ценят больше всего?

Врач рассмеялся:

– Моя скромная версия, по некоторым объективным причинам, в расчет браться не может. Ваша, думаю, тоже. Это все теории… Спрашивать нужно у них самих. Сколько женщин – столько вариантов… – Бобровский как-то иллюстративно приподнял свою сумку вверх, – важен индивидуальный подход.

* * *

В приемном отделении всегдашняя суета, хотя и праздничная, а все равно – слегка тревожная атмосфера. Все присутствующие кучкуются: каждый – возле своей «мамочки». Кто-то явился сюда с мужем, кто-то с мамой, кто-то с подругой… Когда по приемному проходили одинаково высокие, плечистые Бобровский и Стрельцов, многие женские глаза поглядели им вслед. А одна – «мамочкина» подруга – даже и поделилась бледненькой и озабоченной «мамочке»:

– Ну, почему врачи все такие красивые? Я от мужиков-врачей млею просто…

«Мамочка» даже внимания не обратила на этих двоих, вся в своих переживаниях:

– А почему ты решила, что они врачи? Может, посетители?…

– Ну да, конечно, – покачала головой подруга. – Видишь, лица какие? Врачебные…

* * *

Тем временем мужчины подошли к гардеробу, поставили на пол обе сумки.

Бобровский протянул Сергею руку:

– Спасибо, дальше сам. Удачного дня!

Стрельцов в ответ сделал приветственный жест, как американские морские пехотинцы:

– Вам удачи!.. А у меня-то – чисто мужской коллектив!..

* * *

Стрельцов пошел на выход, а ему навстречу попалась интересная пара: красивая женщина примерно сорока лет и военный моряк в парадной форме. Сергею, конечно, невдомек, а ведь это Мила, которую студенты раньше называли «Людоед»…

– Слава, ты уже поезжай, – сказала вполголоса Мила своему спутнику, поправляя белоснежный шарф под его черной шинелью, – возьмешь вещи и поезжай. Я тут все знаю… Ничего сложного… Документы сейчас отдам и буду ждать очереди…

Ее спутник посмотрел на нее внимательно:

– Ты тут уже была? Или кого-то привозила сюда?

Мила улыбнулась:

– Студентку свою, Лену Петровскую… Да мы с тобой уже знакомы были, ты просто забыл.

* * *

Бобровский расстегнул молнию на одной сумке и извлек из нее объемный ворох разнообразных цветов, бережно упакованный в один кусок целлофана, как запеленутый младенец. Расстегнул вторую – в ней так же пестро от каких-то мелочей в ярких обертках… Подошел к двери, конспиративно выглянул в коридор и закрылся изнутри.

Поднял руки с расставленными пальцами, как в хирургических перчатках, и так же, как перед операцией, сказал:

– Ну что, приступим…

* * *

Вера Михайловна стояла рядом со столом врача приемного покоя, отбирала истории болезни женщин, которых госпитализировали к ней в отделение. И не обращала внимания на сидящую в полной готовности на диване Милу. Но Мила ее узнала и улыбнулась…

Вера Михайловна ушла, а вместо нее зашла старушка Прокофьевна и скромно села у двери – ждать, когда поступит приказ вести мамочек…

Мила увидела и ее, и сказала вполголоса:

– Все знакомые… Как домой попала…

* * *

Медсестра Таня быстрым шагом двигалась навстречу Вере Михайловне:

– Вера Михайловна, у Арбузовой, похоже, схватки.

Вера тоже прибавила шаг:

– Да рановато как-то… Иду!

* * *

…А встревожившая медперсонал Арбузова лежала на кровати и говорила по телефону:

– Денис, ну ты как маленький! Я откуда знаю, как это бывает? У меня что, семеро по лавкам сидят? Это же наш первый ребенок! Ой… – Настя погладила живот, – единственный!..

Денис что-то сказал в трубку. Настя рассмеялась:

– Отстань… Я еще не решила – замуж за тебя выходить или сохранить свободу и независимость. Ой… Почему – «Ой!»? Не смеши!.. Для связки слов, наверное! Как сам-то думаешь?…

Вошла Вера Михайловна, и Настя сразу свернула разговор:

– Все, Денис, пока. Врач пришел…

Вера приложила к Настиному животу сначала трубку, потом руку:

– Так, давайте посмотрим, что у вас… Пойдемте-ка в смотровую…

Пошли к двери, в которую Прокофьевна ввела уже переодетую в халат Милу:

– Вера Михайловна, вот, дама к вам попросилась. Так ее история у Натальи Сергеевны… В приемном сказали, что они-то пошли навстречу, а вы уж тут сами разберетесь…

Вера Михайловна чуть сдвинула брови:

– Да, разберемся, конечно… Почему Наталья Сергеевна не устроила… Я к вам позже подойду, – выйдя уже из палаты, она оглянулась на Милу, и какое-то узнавание мелькнуло в ее глазах. И, уже закрывая дверь, она спросила, – Вы у нас рожали уже?… Лицо знакомое…

И, не дожидаясь ответа, ушла с ойкающей Арбузовой-Суворовой.

Прокофьевна поставила пакетик вновь прибывшей мамочки на тумбочку и широким жестом показала на кровать:

– Вот – добро пожаловать! Располагайтесь. Знакомьтесь. Будьте как дома!

Прокофьевна пошла на выход. Мила села на кровать, с улыбкой глядя на симпатичную мамочку, сидящую с полной готовностью дружить, написанной на лице…

Это Алиса:

– Здравствуйте! Меня зовут Алиса, а вас?…

* * *

Сергей стоял возле строящегося полным ходом международного торгового центра, разговаривал с главным инженером, стараясь перекричать строительные шумы:

– Мне сегодня отлучиться надо… Будете смеяться, приемо-сдаточные работы в нашем доме. Пойду смотреть, как устранили недоделки… Это на пару часов, не меньше…

Инженер так же прокричал в ответ:

– А то и больше, что я, не знаю? К обеду-то успеете в контору, женщин поздравлять?

Стрельцов отрицательно замахал руками:

– Ну, нет, это без меня! Деньги я сдал, а остальное… Мне свою сегодня надо поздравить, а у меня подарок… в стадии недоделок.

* * *

Наталья Сергеевна и Вера Михайловна разложили истории болезни. Вера сказала:

– Так. Вот – Саранцева Людмила Викторовна, эту я беру себе… А тебе – Котову. – Вера рассмеялась: – У Котовой двойня… Твой формат. Все. Чейндж…

Наташа не выказала недовольства:

– Я уже могу диссертацию начать писать: тема – «Вынашивание многоплодной беременности». Нет, правда, надо подумать! Ладно, мое. А ты эту Саранцеву вела, что ли? Срок у нее вроде небольшой…

Вера Михайловна пожала плечами:

– Лицо знакомое, но я ее точно не вела. Может, кто-то из моих посоветовал? Не знаю.

Наташа заглянула в историю:

– Сорок один год… Поздновато рожать собралась, мамочка… Возможно, второй брак. Беременность ЭКО или своя?

Вера вздохнула:

– Своя… А ведь молодец, мамочка! Сорок один год… Героиня.

* * *

Настя Арбузова неожиданно для всех снова вернулась в палату. Алиса не преминула пошутить:

– Так когда тебя рожать-то поведут? Или сказали, что рассосется?

Настя отмахнулась:

– Ой, не смеши ты меня… Нет, не сегодня. Она сказала… Синдром какой-то сложный. Организм, типа, репетирует… Не роды еще…

Мила, уютно свернувшаяся на кровати, подала реплику хорошо поставленным преподавательским голосом:

– Предвестники родов – так называется.

Настя спросила:

– А вы тоже медик?

– Нет, я преподаватель в вузе.

– У вас, наверное, еще старшие есть дети? – деликатно спросила Алиса.

Мила улыбнулась:

– Нет. Это мой первенец.

И Настя, не зная того, повторила с интонацией Натальи Сергеевны:

– Вот это да… Да вы просто героическая женщина!..

* * *

Бобровский сидел за своим столом, и вид у него был ну очень серьезный. Но в кармашке его обычного белого халата была вставлена, как бутоньерка, пышная роза. Франтоватый вид Владимир Николаевич приобрел в результате оплошности: одна из розочек сломалась, вот и… Он сосредоточенно набирал номер на мобильнике:

– Вера Михайловна? А где Наталья Сергеевна? Срочно, обе – ко мне в кабинет. Очень важно. Жду.

После этой суровой тирады, которая не могла не мобилизовать названных коллег, он выдвинул ящик стола и достал два подарочных пакетика. Открыл нижние створки стеллажа и достал две розы – алую и белую. На длинных, целых стеблях.

Стук в дверь заставил его вновь войти в образ. На пороге стояли озабоченные Вера и Наташа.

– Что случилось, Владимир Николаевич? – Вера не на шутку встревожилась: в праздники в отделении, как правило, происходили самые неожиданные происшествия.

Бобровский молча вышел из-за стола и сурово, что не очень вязалось с его цветком «в петлице», спросил:

– А сами вы не знаете? Что, Вера Михайловна, и не догадываетесь?

Вера спросила тихо:

– Я сяду, можно?

– Можно! А вы, Наталья Сергеевна, постойте пару минут… Так вот, объявляю вам последнее предупреждение, – на этом месте он легонько погрозил пальцем, – сначала одной, потом второй, если вы обе и впредь будете…

– Ну что, опаздывать, что ли? – нелюбезно перебила Наташа, – хоть в праздник можно было как-то не заметить, а?

– Такие умные и… – повысил голос завотделением, а женщины от неожиданности засмеялись, – такие ослепительно красивые…

Он понизил голос до своего самого бархатного тембра:

– Если будете так же украшать каждый мой день на работе… Если будете смущать мой мужской взор и поражать человеческий разум… – тут он тяжело вздохнул, – я буду вам очень благодарен. Потому что очень вас люблю и не могу без вас жить. С праздником, родные!

Он осторожно, по-братски, поцеловал Наташу:

– Я в тебя верю!

И чуть нежнее поцеловал Веру:

– Ты – моя надежда!..

И вручил крохотные, изящные подарочки…

Обе (обе, обе – что скрывать!) зардевшиеся красавицы ответно поцеловали любимого начальника во вкусно пахнущие дорогущим парфюмом, подаренным благодарными родителями, щеки. Он обнял их за плечи и сказал уже совсем по-домашнему:

– Ну что, девчонки? Официальная часть закончена. Неофициальная – чуть позже. Работаем?…

* * *

Алиса, сходившая живой ногой на КТГ, вернулась в палату радостная, но растерянная:

– А меня выписывают! Сказали, дома дохаживать! Я мужу сказала, пусть сейчас и приезжает.

Начала собирать вещи в пакетик – рубашку из-под подушки, домашнее полотенце со спинки кровати… Потом остановилась, обернувшись к Насте. Села к ней на кровать:

– Я так рада, что вы с Денисом помирились. И что с тобой познакомилась, рада. Увидимся же еще, да?

Настя кивнула:

– Да у нас с тобой одна детская поликлиника будет – первая, на Золотой горке.

И обе дружно расплевались:

– Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – и уж потом засмеялись.

Мила смотрела на девчонок с улыбкой…

* * *

Саша Сосновский стоял возле стола завотделением, а тот делил мимозу на веточки. Формировал трогательные букеты, а в кабинете пахло весной.

– Владимир Николаевич, ну, вы потратились! – вдруг дошло до Саши. – Я тоже кое-что принес, но вы просто… Дед Мороз какой-то. По фамилии Рокфеллер…

Бобровский глянул иронично на Сашу:

– Я по фамилии Ротвейлер. Но не сегодня. Ты бы хоть стихи написал, пиит. Как девчонок обрадовал бы, а?

Сосновский отказался гордо, даже с вызовом:

– Я не могу всем! Я только одной могу.

Завотделением исподлобья глянул на Сашу:

– А всем сразу, что – жалко? Или слабо?

– А всем сразу… я конфеты принес, – отбился тот.

– Ну, так неси свои конфеты! – скомандовал Бобровский. – Стол-то у меня будем накрывать.

Сосновский метнулся к выходу:

– Ну, сейчас схожу…

* * *

В коридоре было тихо: мамочки сходили на обед, лежали по палатам, многие спали. «Мамочка спит, а срок подходит» – как в армии…

Возле Таниного поста сидела усталая Прокофьевна и с видимым удовольствием мазала руки дорогим кремом – Таниным подарком:

– А пахнет как… Хоть ешь его… На руки-то изводить жалко.

Таня улыбнулась:

– Не жалейте, Прокофьевна… Я всегда такой беру. Он называется «Земляника со сливками», по-французски только…

И Таня продолжила что-то писать, старательно склонившись над столом.

По коридору бесшумно, как ниндзя, крался Бобровский, спрятав руки с большим пакетом за спиной. Подошел к посту.

Прокофьевна увидела его первая, расплылась в улыбке:

– Владимир Николаевич, а вы что же это, с инспекцией? Докладываю: все чисто, у нас производственная пауза.

Таня робко, но с симпатией смотрела на Владимира Николаевича: уроки немецкого сильно сблизили самого главного и не самого главного медиков отделения… Тот с загадочной улыбкой произнес:

– А ну-ка, Татьяна, отгадай, в какой руке?

Татьяна, всегда готовая играть и развлекаться, улыбнулась:

– В левой!

Бобровский на секунду заглянул себе за спину и сказал внушительно:

– Думай, Таня, думай…

Таня засмеялась:

– Ну, что – тогда в правой.

Бобровский лирически заговорил, протягивая ей нарядный пакетик:

Таня растянула шелковые ленточки на пакете, заглянула внутрь и заверещала от восторга: там сидел хорошенький сувенирный зайчик из «Икеи», до невозможности похожий на саму Таню – белозубый, глазастый, с нарощенными ресничками…

Бобровский прокомментировал:

– Не поверишь, еще зимой его увидел, и отойти не мог: это ж Танюшка, ее портрет!.. Елена Прокофьевна, а это – вам!

Прокофьевна, волнуясь, как девушка, заглянула в свой пакетик и тоже всплеснула руками:

– Владимир Николаевич, родной! Да вы что, мысли читаете? Откуда знаете, что мои любимые? Вот, спасибо, вот, угодили старухе!

Любопытная Таня подергала Прокофьевну за рукав:

– А что у вас там?…

А Прокофьевна, доставая и показывая Тане флакончик «Красной Москвы», открыла флакончик, намазала за ушами:

– М-мм… Как в молодость вернулась!

Бобровский полюбовался на старушку, попробовал представить, какой она была… дцать лет назад: красивая, должно быть! Опять отвернулся, порывшись в своем пакете, и сказал:

– Так… Опять выбирайте: в одной руке у меня цветочек, в другой… поцелуй.

Таня, зачем-то отерев руки о халатик, тут же выступила вперед, протягивая Владимиру Николаевичу свое нежное юное лицо:

– Меня, меня поцелуйте! Можно в губы, я без помады… Мне двадцать один год…

Бобровский, пряча улыбку, сурово сдвинул брови:

– Таня, опять думай!

Татьяна пригорюнилась… Прокофьевна, напротив, была настроена благодушно:

– А мне – уж что останется.

Бобровский вытянул обе руки вперед, в каждой держа по цветочку. Поцеловал женщин по очереди, приговаривая:

– Сначала – красоту, – и приник к Прокофьевне, – потом – молодость, – и в румяную щеку поцеловал Таню…

Как-то очень не вовремя зазвонил телефон на посту. Таня взяла трубку, нейтральным голосом проговорила:

– Патология, второй пост… Да, он здесь, – протянула трубку Бобровскому, – это вас, Владимир Николаевич!

Бобровский взял трубку, выслушал…

– Так. Да, у кого-то была такая группа. У кого? Недавно совсем был разговор… Универсальный донор, идеальный… муж! Да, Сосновский, наш новый врач. Ах, так он еще и почетный донор? Он у вас в базе данных? Замечательно. Сейчас отправлю.

Вера Михайловна в ординаторской раскладывала на своем столе «пасьянс» из бумаг на выписку.

– Так, эту девушку выписываем… А к нам… – она подняла вверх палец, – а вот это в науке называется «Теория парных случаев».

– О чем ты? Опять двойня, что ли? – спросила Наташа.

Вера отрицательно покачала головой:

– У нас только в седьмой палате свободное место, да? Ну вот, новенькую туда и положим. А ей тоже сорок лет, как Саранцевой. И тоже первые роды! Будет о чем пообщаться… – и, не глядя, набрала номер на городском телефоне: – Приемное? За Гурьевой можно присылать? Хорошо…

В этот момент в дверь ворвался, как метеор, Саша Сосновский, ничего не говоря, с грохотом бросил издалека – просто метнул – на стол большую двухэтажную коробку конфет и тут же вихрем умчался в неизвестном направлении…

Женщины переглянулись. Вера сказала:

– Торнадо! Пожар, что ли?…

Наташа взяла в руки увесистую коробку:

– А это что – нам? С 8 Марта поздравил, так надо понимать?… Без лишних слов?… Эх, учить и учить его еще Бобровскому…

* * *

Сергей Стрельцов уже собирался уходить из нового дома и перед этим обходил квартиру, придирчиво глядя на стены, потолки, открывал и закрывал кран в ванной, сливал воду в унитазе…

Перед тем как выйти, огляделся, оценил натюрморт: прямо напротив входной двери – роскошное зеркало, возле которого стояла одинокая табуретка с шампанским, виноградом трех сортов на тарелке и двумя бокалами. В трехлитровой банке рядом с зеркалом – три длинноногие алые розы…

Сергей удовлетворенно, если не сказать, самодовольно хмыкнул и вышел, закрыв дверь. Сухой щелчок – и высокое зеркало осталось ждать свою красивую хозяйку…

* * *

Бессменная Прокофьевна, благоухающая царственным запахом «Красной Москвы», привела в седьмую счастливую палату еще одну мамочку – сорокалетнюю женщину, чем-то похожую на подростка: то ли стройностью, то ли задорной стрижкой с кудлатым чубчиком, то ли мальчишеской повадкой. Животик у нее был небольшой, а одета была мамочка не в халат, а в спортивный костюм – явно с чужого плеча…

Мамочка-подросток оказалась не робкого десятка, поздоровалась громко, весело, компанейски – так, как в походе:

– Добрый день всем! Будем знакомы: я – Валентина. Мне 40 лет, у меня первая беременность.

Изложено было так верно и бодро, что Мила, всегда одобрявшая в своих студентах умение четко излагать свои мысли, совершенно искренне ответила:

– Я очень рада.

Настя с доброй улыбкой смотрела на двух взрослых теток, которых так интересно свела жизнь…

Валя, оглядывая пространство тумбочки, заявила:

– А я так просто абсолютно счастлива! Жалко, на обед опоздала, но мы сейчас… За знакомство… Кто йогурт будет со мной за компанию?

Мила отказалась за себя и за Настю:

– Спасибо. Мы пообедали недавно. А здесь ты почему, какие-то проблемы? Вроде не похоже, чтобы по «скорой» тебя привезли…

Валя отрицательно и энергично покачала головой:

– Никакой «скорой», все планово. Правда, план – мой! Как решила, так и сделала! Но, оказывается, врачи сильно не любят такие сюрпризы, когда мамке – сорок, а она на учет только на двадцатой неделе встала, от амниоцентеза категорически отказалась, да и на УЗИ не очень рвалась.

Врачи правильно рассчитали: было что обсудить мамочкам Саранцевой и Гурьевой. Мила спросила у Вали:

– А что ж ты так поздно собралась на учет? Сразу же и на сохранение отправили?

Валя улыбнулась просто, женственно:

– Да не хотела я, чтобы тревожили… его. Мою нечаянную радость!

Мила понимающе кивнула ей:

– И я уже не чаяла, вот уж точно… Тут у нас с тобой похожая история.

Валя засмеялась, даже руками замахала, чуть не пролив свой йогурт:

– Нет уж, у меня такая история, что ни у кого ничего похожего не бывало.

Настя подала голос, вклинившись в диалог:

– В космос, что ли, за ребенком слетали?

Валя обрадовалась и этой шутке:

– А почти! На рыбалку поехала!

Обе другие мамочки переглянулись: рыбачек среди них, действительно, не нашлось…

– Да вы не смотрите так, девушки! Я с детства все это люблю: охоту, рыбалку, картинг… Я в футбол играю, могу и на воротах, если что!

Тут засмеялись все, включая рассказчицу: Валя ведь была одета как раз для футбола, если бы не одна маленькая деталь в виде пятимесячной беременности…

– С парнями всю жизнь дружила, ну, такая «пацанка» была. Хотя, почему – «была»? – и Валя опять засмеялась своей нехитрой шутке. – А потом мои друганы начали уходить на сторону, пошла любовь у них, и конечно, с другими девчонками. Дальше – хуже: они начали жениться… И тут до меня стало доходить, что я – не в теме! Дружить-то с ними я умею, а вот как замуж за них выходить – не знаю. Но, если честно, мне не особенно-то и хотелось замуж. Не вру!

Настя решила и тут свое слово сказать:

– Это все потому, что девочки должны в кукол играть, а не в футбол. Я воспитатель, я знаю. Это же педагогика, наука…

Валя бросила на нее быстрый одобрительный взгляд:

– Воспитатель, да? Хорошо тебе, удобно малому будет с такой мамкой… Да. Так вот. Во что бы мы ни играли в детстве, детство проходит. И приходит время, когда понимаешь, что хочешь ребенка. Согласны? Хочешь – и все! Видишь где-нибудь чужого – и в горле комок. А мне? А мой? А я?… Но тут новый облом.

– Не от кого? – предположила Настя.

– Не угадала, – махнула рукой Валя. – Просто… Самый верный способ НЕ забеременеть – сказать мужчине, что хочешь ребенка: «О, это не ко мне…» Угу. А потом время идет, и… Сидишь, как в засаде, одна… В разведку, в общем, пойти не с кем.

Мила поддержала Валю:

– Знаешь, у меня что-то похожее было. Но… чтобы уж совсем одна, совсем в засаде… Ты такая интересная, яркая, ну неужели тебя никто никогда не звал замуж?

Валентина поперебирала тесемки на своей спортивной куртке:

– Кого любила, тот меня не любил. Ну и не женился, соответственно. Позвал другой – а этот как раз мне не нужен. И не то, чтобы принца ждала. Своего ждала…

– Дождалась? – улыбнулась Настя.

– Одним словом не скажешь.

– А ты двумя скажи! – попросила Мила. – Можно больше…

В дверь заглянула медсестра Таня:

– Гурьева! На КТГ, пеленку с собой возьмите, пожалуйста…

– Пеленка… Вот она, – Валя встала, сделала соседкам «физкульт привет!», – девушки, продолжение следует! Оставайтесь с нами! «КТГ – это «Кто Там Говорит»? Фильм такой американский был, комедия…

Саша Сосновский сильно скучал в пункте переливания крови. Во-первых, потому что в это время в кабинете у Бобровского уже явно начинался «бал», посвященный Женскому дню. И Наташа уже смотрела на своего ненаглядного Бобровского, а не на него, перед всеми виноватого Сосновского. Впрочем, если бы он там был, она все равно смотрела бы на него, как на пустое место. Ну, вот там и будет теперь пустое место…

Во-вторых, вернувшись на работу, ему совершенно нечем было козырнуть. Все вокруг медики, ни для кого не секрет, что вместо героического прямого переливания крови у него планомерно брали очередную дозу, чтобы позже изготовить из нее эритроцитарную массу. Все планово, все централизованно, все без спешки. Можно было и завтра прийти.

* * *

Мила словила себя на том, что ждала прихода Валентины. Сказала Насте, кивнув на Валину кровать:

– Я люблю оптимистов. Сама другая… А ты?

Настя посмотрела на Милу понимающе:

– Я тоже… склонна к меланхолии. Так Алиса говорила. Ну, вместо которой эта Валя теперь, – Настя засмеялась, – а вот они – похожи! Только без рыбалки. И без футбола.

* * *

Вокруг неожиданно пышно накрытого («Зайка, в кулинарии отоварился!» – с умилением подумала Наташа) на рабочем месте Бобровского праздничного стола в стиле «а-ля фуршет» стояли женщины и сам хозяин кабинета. У всех в руках шипело пузырьками шампанское в чайных чашках. Глава отделения держал речь:

– Самые любимые, самые надежные, вы мои самые-самые… – потом вздохнул и проговорил как-то горестно: – В общем, единственные вы мои, так уж выходит, и неповторимые! С праздником!

Все звонко, не заботясь о конспирации, чокнулись чашечка ми и выпили. Тихое веселье воцарилось за столом. Наташа почувствовала прилив оптимизма и веры в светлое будущее. Ей хотелось делиться радостью с людьми. С некоторыми, конечно, хотелось бы поделиться любовью, но…

– Вот всегда замечаю: на работе – выпьешь на копейку, а радости на десять долларов! Вера, дай мне вон ту конфетку Сашкину… А где он сам, кстати?

Бобровский принял соответствующую информации позу и провозгласил:

– Наш героический друг и, кстати, почетный донор Александр Сосновский сейчас делится своей горячей кровью со своими соотечественниками, – бросил взгляд на часы, – ну, я думаю, уже поделился… Кстати, уважаю его за это благородное самопожертвование. Позавчера у одной мамочки кровотечение в родильном открылось нешуточное… Спаси и сохрани. А кровь у нее оказалась редкая. У Сашки нашего такая же.

Наташа, не понаслышке знающая, что бывает, когда у роженицы открывается кровотечение, спросила:

– А какая – редкая?

Бобровский, почувствовав какой-то новый интерес Наташи к молодому коллеге, с удовольствием рассказал подробности:

– Мало того, что первая группа, так еще и резус отрицательный. Он про резус рассказал, когда мы тот случай обсуждали. Он, к слову, просто: мол, я – идеальный муж… Резус-конфликта не будет, если у жены будет резус отрицательный. Да он вообще, хороший парень.

– Так его там навеки, что ли, оставили, раз он такой хороший парень?

Бобровский покивал:

– Ну, пусть полежит человек. Отдохнет, усиленно попитается. Заслужил…

Зазвонил телефон. Бобровский с вполне извинительной неприязнью глянул на незнакомый номер:

– Да, слушаю. Ах, Александр… Да что ж вы так спешили… Не надо было спешить, все равно опоздали. Мы уже шампанское выпили, – выслушал еще что-то, добавил серьезно. – Да конечно, Саша. Полежи.

Нажав отбой, Бобровский доложил присутствующим:

– Вернулся и лежит в ординаторской. Доступ к телу свободный. Татьяна, отнесла бы ты ему, что бог послал.

Таня не сильно хотела отрываться от компании, а Наташа неожиданно вызвалась:

– Схожу я к нему…

Бобровский милостиво кивнул:

– Сходи-сходи. Привет от нас передай. Гордимся, скажи…

Наташа вышла, провожаемая заинтересованным Вериным взглядом… Встретившись глазами с Бобровским, Вера Михайловна удивилась: он был чем-то ужасно доволен.

* * *

…Валентина, с аппетитом хрустя большим сочным яблоком, продолжила свою повесть:

– И вот однажды летом один друг пригласил меня на рыбалку, недельки на полторы. Мы с подругой, недолго думая, собрались, приезжаем, а оказывается, что компания собралась исключительно мужская, женщин никто не ждал и, в общем, нам никто не рад. Ну что тут делать? Не ехать же обратно. Подруга у меня – рыбак со стажем, мы с ней и с берега каждый день с уловом приходили. А на лодки нас мужики принципиально не брали. Ну, это рыбацкие приметы всякие: нельзя, мол, женщин на судно…

И вдруг Валентина замолчала, совсем было проявившийся «заядлый рыбак» куда-то испарился, а вместо него на кровати сидела милая, скромная, нежно улыбающаяся мамочка:

– Ой, толкнулся… Легонечко так… Вот тут ножка… Лешенька мой.

Валя погладила животик и продолжила свой рассказ.

– В общем, товарищи рыбаки нас игнорировали как часть пейзажа, по вечерам к нам только соседи на рыбку жареную заходили, но мы не расстраивались! Говорю же, порыбачить приехали!

Мила, чтобы не обидеть, спросила:

– И что, значит, только товарищи кругом? И никто не проявил… естественного интереса?

Валентина даже рукой махнула:

– Знаешь, как они нас назвали? Мы-то их – товарищи, а они нас – «антиквариат»!

Валентина засмеялась, вспоминая события, произошедшие не так давно… Глянула на Милу:

– Но ты все правильно поняла! В этом краю непуганых рыбаков с прекрасным полом было, прямо заявим, бедно. И дней через восемь стали мы ощущать: повысился градус общения! В гости к нам просятся, помощь предлагают… Толкутся буквально в домике, уже и мешать начали! Их же больше…

Настя догадалась первая:

– Та-ак… Вот тогда-то все и произошло?

Валентина неожиданно загрустила:

– Да нет, произошло все раньше. Он один не демонстрировал, как мы ему неинтересны. С шуточками не прохаживался, на «вы» с отчеством не называл. Надо – камин растопит, надо – рыбу почистит. Мужики его подкалывали, археологом называли. А он – ноль эмоций: как ходил к нам, так и ходил. Я даже и не поняла, когда им увлеклась. Почему – понятно, а вот когда – не знаю. В общем, последние две ночи мы провели вместе. И поверьте, не для того только… чтобы забеременеть.

Настя заторопила Валю, предвосхищая счастливый конец:

– И потом – поженились…

Валя подняла на нее свои лукавые и мудрые глаза:

– Эх, девочка… Жизнь – не кино. Поженились… Отнюдь, графиня, как говорили в прошлом веке. Никакого продолжения не было и быть не может: он моложе меня лет на 10, живет где-то на Урале, у нас у каждого своя жизнь. Все, что было, – просто подарок судьбы… Я так решила…

Мила сочувственно покачала головой:

– Что ж ты будешь теперь делать одна с этим подарком судьбы?

– На что ты будешь жить, пока ребенок маленький? – забеспокоилась Настя. – На одно пособие не протянешь… Вот у меня… Я в разводе, между прочим, официально. Но алименты будут в любом случае.

Мила с улыбкой подтвердила:

– Ну да. Точно – будут. Потому что твой «алиментщик» по сто раз на дню звонит, передачи носит пудовые и вместо «здрасьте» «выходи за меня обратно замуж» говорит…

Настя, как будто не слышала Милу, все сокрушалась:

– Нет, я не представляю… То есть он там, рыбачит где-то на Урале. А вы, значит, с ребенком тут кукуете…

Валентина не сдавалась:

– Ну, ты не представляешь, а я все прекрасно представляю. Не пропаду, у нас с подругой свой маленький салон-парикмахерская, своя клиентура, очередь расписана на месяц вперед. Мы автономны и независимы, как атомная подводная лодка, да и непотопляемы, кстати!

Мила даже поаплодировала немного:

– Вот это да! А ведь ты еще и завидная невеста. Жаль, что он не в курсе…

Валя стала серьезной:

– Не только это жаль: жаль, что я не знаю, какая у него наследственность. А надо бы знать. Врачи сказали… И снова объясняли, что все анализы надо вовремя делать, если рожаешь… не вовремя. В общем, поэтому-то я здесь и залегла. Не знаю, насколько.

Настя предложила:

– Может, надо ему позвонить?

Валентина отрицательно покачала головой:

– Я не должна ему звонить. Это мое решение, мой выбор, мой ребенок. А он… Он здесь, в общем, не при чем.

* * *

В ординаторской на диване лежал, для удобства подтянув колени к животу, высокий Саша Сосновский. Он спал как младенец.

Наташа тихо вошла и закрыла за собой дверь. Подошла к дивану и села на край, рядом с Сашей. С улыбкой посмотрела на его лицо, протянула руку, чтобы погладить по волосам и…

…он открыл глаза. И тут же оценил ситуацию!

Слабеющим голосом, с трудом приоткрывая веки, выговорил:

– Наталья Сергеевна… Я потерял так много крови… Сегодня людям пришлось отдать гораздо больше обычной нормы… Я молод… Все могло быть впереди – карьера, счастье, семья, любовь… Но… Не помню, как добрался до родного отделения… И сейчас я тихо… умираю от любви…

Наташа засмеялась:

– Ах ты, хитрюга!

Но Сашка все так же тихо проговорил:

– Это все раньше… Раньше… Теперь я другой…

И вдруг сильным ловким движением он схватил Наташу за плечи и мягко привлек к себе на грудь!

– Поцелуйте меня, Наталья Сергеевна… А то ведь… Не ровен час…

И Наташа, приглядевшись к Сашиным глазам, поцеловала его – быстро, легко, и хотела уже вырваться… Куда ей против десантника, хоть и потерявшего больше нормы донорской крови…

– Ну, все, пусти. У нас там праздник… Пойду, – Наташа сделала движение уйти. – Давай, приходи. Хватит валяться…

Саша отпустил ее, но остался лежать, глядя ей прямо в глаза, начав шепотом читать стихи:

Наташа опустила глаза:

– Это ты – мне?

Саша приподнялся на локте, пятерней расчесался:

– Про тебя. Я тебя столько раз до дома провожал… Хоть бы раз заметила.

Наташа внимательно посмотрела на молодого человека. И без всяких поползновений с его стороны наклонилась и поцеловала его так, как он и не мечтал, – по-настоящему. Одним поцелуем ограничиться не получилось, но и слишком задерживаться возле «больного» было опасно. Наташа и так чувствовала, что заразилась…

– Значит, дорогу ты знаешь. Ладно, проводи сегодня… – сказала она вероломному поэту.

И вышла из палаты.

* * *

Телефон Милы зазвонил в тишине: вся беременная троица после рассказа Валентины долго молчала. Каждая мамочка думала о своем. Мила нажала на прием и услышала самый родной голос…

– Слава! Ты где? Да, сейчас спущусь… – она спустила ноги с кровати, сказала соседкам по палате:

– Муж пришел, пойду, повидаюсь…

Доктор Бобровский выходил из одной палаты, сопровождаемый аплодисментами…

…и направлялся к следующей…

А следующая была седьмая, и из нее как раз выходила Мила!

– Мила! Это – ты?!.

По его ошарашенному лицу было заметно: у него просто нет слов!

– Я, Володя, – развела руками Мила.

Бобровский, похоже, окончательно забыл, зачем пришел:

– Мила, и ты… – он протянул перст, указующий в сторону маленького, но вполне беременного животика Милы.

Все это было очень смешно, и Мила не могла не пригласить его посмеяться с ней вместе:

– Владимир Николаевич, я чувствую себя в серьезной опасности. Вы же тут отделением заведуете, а знаете только два слова – «Мила» и «Ты»… Ну, и как будем строить наши дальнейшие отношения? Дайте-ка пройти…

И засмеявшись, как девчонка, Мила пошла к выходу, ускоряя шаг.

И ушла! Бобровский понял, наконец, комизм ситуации и торопливо обратился к соседкам Милы с поздравительным спичем:

– Девушки! С праздником вас наступающим, с первым праздником весны и любви! Поздравляю и желаю всего… Всего… И всякого! Я еще потом зайду…

И врач устремился за Милой…

Валя с интересом прослушала поздравление, но от комментария не отказалась:

– Это он всегда такой странный или только по праздникам?

Настя, тоже не придя в восторг от скомканного поздравления, улыбнулась:

– Ой, нет, он такой замечательный… Это же Владимир Николаевич Бобровский, завотделением.

Валентина, судя по всему, авторитеты назначала себе всегда сама, поэтому прореагировала сдержанно:

– А… Понятно…

* * *

А недооцененный по достоинству доктор Бобровский, игнорируя фактор солидности, со всех ног догонял неторопливо шествовавшую на встречу с мужем Милу. Поймал ее на самом выходе:

– Мила! Мила!..

Она остановилась и ждала его с улыбкой. Бобровский – к чести его – быстро восстановил дыхание:

– Я… У меня действительно нет слов: вот только – Мила и ты… Ты и Мила. Как… Как все это получилось?

Мила сложила руки на животе, прищурилась лукаво:

– Володя, меня уже спрашивали некоторые мамочки, не ЭКО ли это. И знаешь, что я им ответила? Как в анекдоте: «А чем старый-то способ плох?»

Если честно, Мила не ожидала, что в ответ на «бородатый» анекдот Бобровский нахмурится:

– Слушай, а я не люблю этот анекдот. У меня моментом чувство юмора пропадает, когда я думаю о тех, кому… не дано.

Мила, приподняв подбородок («Как в юности…» – мелькнуло у Бобровского), ответила со спокойной гордостью:

– Не обижайся, Бобровский. Мне кажется, я заслужила право пошутить. Даже неудачно. Знаешь, смеясь, мы прощаемся со своим прошлым.

Бобровский усмехнулся, глядя в пол:

– Человечество прощается… Это Карл Маркс писал… И то – про античную литературу.

– Да бог с ним, с Карлом Марксом, – сказала Мила, став прежней. – Я простилась со своим прошлым, Володя.

Бобровский помассировал виски, как от головной боли. Ее прошлым был он сам. И спросил:

– Какие у тебя проблемы? Хотя… Я сам посмотрю, в истории болезни.

– Посмотри, – разрешила Мила. – Ну, я пойду, муж ждет.

Вышла и закрыла за собой дверь, оставив Бобровского стоять в коридоре…

* * *

В палату Милы вошел Бобровский и поставил на общий столик большой букет мимозы. Подмигнул дамам и уже почти вышел… Потом, спохватившись, спросил:

– Как самочувствие, мамочки?

Валентина озорно подмигнула красивому врачу:

– Приподнятое!

– Я еще зайду, попозже… – и закрыл дверь.

Валентина весело крикнула вслед:

– С нетерпением ждем!..

* * *

Мила и ее муж, офицер-военмор, стояли у окна. Муж принес Миле букет мимоз, еще что-то вкусное в пакете… Мила цветы взяла, а пакетик вернула:

– Слава, у меня же все есть. А вот чем вы там питаетесь, я стараюсь не думать.

Муж Слава крякнул:

– Правильно делаешь. Знаешь, я вдруг понял: килька в томате – это особое блюдо. И не стоит ее есть с гарниром из вермишели. Митька глянул на тарелку и спрашивает: «Папа, тебе плохо было… или будет?»

Мила засмеялась:

– Так, давайте лучше по старинке, пока я не вернусь: картошка в любом виде, вермишель с маслом и сыром, пельмени. К бабушке – по выходным, она там борщом накормит. Первое достаточно есть и дважды в неделю, не страшно, гастрита не будет.

– Ты не введи это в уши Митьке, а то он совсем перестанет суп есть. И… – Слава замялся, – я тебе подарочек к 8 Марта принес, на словах, так сказать.

Ну, давай, – улыбнулась Мила, надеясь, что Слава снова скажет, что любит ее…

А он сказал другое:

– Митька тебе имя придумал новое. Спрашивает сегодня: «Ты к ма… Миле?» Смутился, а потом выкручиваться стал: «Она же еще не мама?» Скоро станет, говорю. А этот жук выплясывает и говорит: «Тогда я ее пока буду звать Ма-мила… Ма-мила…» Так вот. До мамы – рукой подать. Здорово, да?…

– До мамы – еще почти полгода, Слава, – нежно сказала Мила.

– Подождем, – обнял ее муж. – А как тут врачи?…

Мила дотронулась до его черного форменного рукава:

– Лучше не бывает. Не беспокойся… – она сделала паузу. – Слушай, я давно хотела тебя спросить. А почему ты так и не подошел ко мне там, в санатории? Почему потом – нашел, а там – не решился?

Слава засмеялся. Подумал. Потом сказал:

– Не знаю, поверишь ли ты мне… В общем, мне сразу захотелось на тебе жениться. Не роман завести, а жениться.

Хотел просто подойти и сказать: «Выходите за меня замуж. Вы мне очень нравитесь. Я вижу, у вас была какая-то драма. Я тоже потерял жену. Вы не похожи на нее, но мне кажется, вы чем-то похожи… на меня. У меня есть сын, я уверен, вы поможете мне его воспитать, а я хочу еще одного сына или дочь. Родите мне сына или… дочь?» И я боялся показаться тебе… глупым, что ли, смешным. Ну, и – оробел, одно слово. Да еще форму с собой не взял – отдыхать же ехал. А не в форме я – не в форме. Помнишь мою шапку лыжную? Жених, ничего не скажешь… Так вот…

Мила улыбнулась:

– Странно, а мне кажется, я именно так все и поняла. Так ты мне, правда, ничего этого не говорил? Что, никогда?

Слава молча обнял жену:

– Ну вот, сказал же.

И на этих словах Мила обняла своего военмора и нежно-нежно поцеловала…

* * *

Вера Михайловна заговорила со стоящей перед ней Валентиной, не предупредив беременную женщину, что ей хорошо было бы присесть. Это была ошибка. Потому что текст последовал такой:

– Гурьева, у меня праздничный сюрприз: мы вас выписываем.

Валентина прижала руку к груди:

– Как? Только сегодня положили и все? А как же моя проблема… с отцом… с генетикой…

Расцвела Вера Михайловна – ей так нравилось радовать мамочек:

– Проблема разрешилась чудесным образом. Действительно, чудесным! В общем, с вашей, в смысле, с папиной генетикой все ясно, и все замечательно: я всегда говорила, что патриархальный уклад жизни – залог здоровья будущих поколений. Заберите вашу карту, держите ее при себе. Ждем вас через три месяца, будем рожать.

Валентина еще на словах про «патриархальный уклад» начала понимать, что плавно сходит с ума. И все-таки взяла себя в руки и спросила:

– А с чего вы взяли про «патриархальный уклад»?

Вера Михайловна подняла брови:

– Как откуда? Папа сам сдал, добровольно, все необходимые анализы. Вот, например, результаты анализа крови – первая отрицательная, очень редкая. Хотя… У нас у одного молодого человека тоже такая же. Идеальный донор… Универсальный партнер. Скажите мужу, что он просто клад.

Валентина никак не могла прийти в себя:

– Вы что-то путаете, доктор, у меня нет мужа!

Вера Михайловна пожала плечами:

– Ну, мужа у вас, может, и нет, а отец у ребенка есть всегда. Вам повезло, у вашего ребенка очень ответственный папа. Все выспросил, все подробненько записал – когда роды, когда привозить, куда привозить, что с собой, что при выписке. Редкий случай по нынешним временам.

Теперь пришла очередь Валентины поднимать брови… Она собралась было уходить, но прямо перед дверью обернулась:

– Спасибо… а как он выглядит?

Вера рассмеялась:

– Симпатично, по-моему. И просто счастлив. Да он в приемном покое вас ждет. Сами полюбуйтесь…

* * *

Бобровский вошел в палату, сел на кровать, долго смотрел на Милу. На тумбочке у нее – принесенные мужем яркие яблоки… Мила смотрела на него, откусывая по кусочку от яблока, ждала, что он скажет. Потом иронично «подсказала»:

– Ну: ты – Мила?… Мила – ты?… Яблочко бери, угощайся.

Бобровский взял яблоко, машинально потер о халат, потом сунул в карман. И сказал – в тон Миле:

– Ты – Саранцева? Ты – Саранцева. Крылович я бы не пропустил. Хорошо, Саранцева, я тебя лично до родов поведу.

– Да уж, будь другом, Володька, доведи, – пожевала яблочко. И боковым зрением заметила, как Настя удивилась, услышав необычное обращение к САМОМУ Бобровскому.

«Володька» тоже слегка дрогнул, но ответил невозмутимо:

– Буду. Пойду девчонок распущу и еще раз зайду…

Вышел, а Настя прыснула:

– Володька… Он ваш друг детства, Людмила Викторовна?

Вот и у Милы появился повод смутиться:

– Не совсем детства… Не очень друг… Но, в общем, что-то в этом роде.

Настя не унималась:

– И чего он сюда, так и будет по двадцать раз на дню бегать? Он меня смущает. Но такой красивый ваш этот друг детства, такой заботливый… Еще немного, и он колыбельную вам споет, Людмила Викторовна…

Мила рассмеялась:

– А мы с детишками послушаем…

* * *

Валентина стояла рядом с молодым человеком, чье лицо уже не надеялась увидеть никогда. А вот, довелось, однако, – не прошло и полгода… Не было ни признаний, ни объятий, ни «ах!», ни «ох!». Хотя радость, что скрывать, радость вспыхнула – даже лампочки в приемном покое засияли ярче! Но первое, что сказала Валя, увидев «рыбака», был простой, грубоватый вопрос:

– А ты как узнал?

Он тоже не говорил лишних слов:

– Подруга твоя – конспиратор хренов! – фотки прислала с той рыбалки и так, как-бы между прочим, спросила, не было ли у нас в роду хронических заболеваний, генетических нарушений и т. д. и т. п…

Валя прикрыла рот ладошкой, засмеялась:

– Да, это ее приемчик… Вот так, взять и… И что? Ты такой умный, сразу догадался?

Молодой человек засмеялся:

– Во-первых, я умный. Во-вторых… Ладно, про во-вторых – во-вторых… Просто: назови мне хоть одну причину, по которой она интересуется моей наследственностью? Если она, конечно, не ударилась в науку, с ее-то окончательно средним образованием…

Что было сказать Вале? Разве что:

– Ну, не знаю…

Мужчина покачал головой:

– Вот и я не знаю… Но кое-что все-таки знаю. И кое в чем был уверен. Хочешь, признаюсь? – Валя напряглась, но тут же и расслабилась, потому что ее собеседник вдруг переключился, как ей показалось, на другую тему. – Так вот, во-вторых. И это тоже касается наследственности. У меня дед охотник, так вот он всегда говорил: веди долго, целься быстро, стреляй метко, чтобы с первого раза в цель. Я уж думал, что промахнулся, ан нет – попал.

– Ну, раз ты еще тогда все решил, чего тогда ждал… целых полгода? – прямо спросила рыбака Валя, которая вообще не любила окольных путей.

А он, видно, тоже не любил ходить вокруг и около:

– Я и сейчас жду.

– Чего?… – почему-то шепотом спросила Валя.

– Твоего согласия… – прямо в ухо прошептал ее умный и меткий мужчина.

* * *

…Дверь в пустую прихожую открылась… В освещенном проеме возникли два силуэта, Вера и Сергей. Сергей, не заходя, протянул руку и зажег свет. Вера увидела зеркало, а зеркало отразило ее! Она вошла осторожно-осторожно… Сергей опустился перед ней на одно колено и снял сапог – один, потом второй… Обнял ее колени…

Она поиграла его волосами и спросила:

– Сереж, когда переедем?

Сергей вместо ответа посадил ее к себе на колени и ласково, как ребенку, объяснил:

– Обои – только в… детской. Из мебели – только зеркало… А я хочу все новое.

Вера поняла, покачала головой:

– Только жену оставь старую…

Ну, это был явный перебор и вызов. И Сергей его, конечно, принял:

– У меня самая молодая, самая красивая жена в мире! Сама посмотри, какая красавица!

И он показал на ее отражение в зеркале. И зеркало подтвердило его правоту…