– Не знаю, чего ты так беспокоишься об этом, – сказал Скинк. – Ты не единственный, у кого есть наколка на теле.

– Но я, наверное, единственный, кто не помнит, как ее наносили, – ответил я.

– Не стоит себя переоценивать, приятель. Если бы не отупляющее воздействие алкоголя, половина этих заведений обанкротилась бы.

Под «этими заведениями» он имел в виду татуировочные кабинеты, потому что именно в таком кабинете мы находились, а именно в «Салоне татуировки Беппо». На стенах тесной и темной приемной висели собственные рисунки Беппо: драконы и грифоны, мечи и кинжалы, иконы, кинозвезды, насекомые и оружие, танцующие запальные свечи, лягушки и скорпионы, скелеты и клоуны, гейши, самураи и всякого рода обнаженные женщины в сладострастных позах. В приемной стояли пластиковые стулья и потертый журнальный столик, на котором лежали отрывные блокноты с образцами татуировок. Помещение пахло нашатырем и протирочным спиртом, сигаретами, искуренными до фильтра. Из-за занавески, прикрывающей дверной проем, доносилось жужжание, то и дело прерываемое жалобным писком.

– Обнаружил что-нибудь о Лавендере Хилле?

– Навожу справки.

– И неаккуратно. Он недоволен.

– Ты сам так хотел, приятель. Он явно замешан во многих делах и имеет множество связей.

– Неудивительно.

– Большинство знакомых Хилла считают его безобидным фатом с безукоризненным вкусом. Однако те, кто знает его лучше, боятся говорить о нем.

– Это неприятно. – Я вспомнил нарисованные мелом контуры тела Ральфа на ковре. – Бессердечен и жесток?

– В том числе.

Из соседней комнаты донесся короткий визг. Жужжание на секунду стихло. Раздался громкий шлепок, и жужжание возобновилось.

– Раскопал что-нибудь о федеральном расследовании в отношении Брэдли Хьюитта?

– Я работаю над этим, – сказал Скинк. – Через несколько дней может появиться задание, которое придется тебе по вкусу.

Послышался еще один короткий визг, следом ругательство, произнесенное тонким голосом, потом грубое: «Остынь, мы почти закончили», – и снова жужжание.

– Думаешь, Беппо нам поможет?

– О, Беппо – профессионал. Местные татуировщики называют его наставником. Он без труда определит, какой художник поработал на твоей груди. Если найдем художника, значит, узнаем и заказчика.

– Какого заказчика? Я ввалился вусмерть пьяный и потребовал увековечить имя женщины, которую едва знал и вообще не запомнил.

– Ну, приятель, если так оно и было, то татуировщик может вспомнить, с кем ты пришел и как расплачивался. Интересно, не правда ли, почему все твои деньги оказались в наличии и с кредитной карты не было снято ни цента?

– Возможно, платила она.

– Это странно… Но если она расплачивалась не наличными, а другим способом, то есть шанс отследить ее.

– Ну что ж, давай попытаемся.

Жужжание прекратилось, осталось жалобное похныкивание.

– Откуда ты знаешь этого парня? – спросил я.

– Однажды я оказал ему услугу. Когда сядешь в кресло, хочешь, я скажу Беппо, чтобы он вытатуировал что-нибудь эротичное?

– Нет, спасибо, Фил.

– Это может оказать благотворное влияние на твою светскую жизнь.

– У меня и так все прекрасно.

– Правда? Ты опять виделся с этой девушкой?

– С какой девушкой?

– С той, из клуба, у которой пропала сестра.

– С Моникой? Нет уж, извини. Во-первых, я с ней не встречался.

– Ты угощал ее обедом.

– Я оплатил чек в придорожной забегаловке. Это не означает, что у нас было свидание.

– Что, слишком гордый, чтобы встречаться со стриптизершей?

– Дело не в этом.

– А я однажды встречался со стриптизершей. Во Фресно. Ее звали Шона. Хорошая была девочка. Порядочная.

– Порядочная?

– Для стриптизерши.

В этот момент занавеска отодвинулась и в приемной появился парнишка в футболке. Забинтованная выше локтя левая рука беспомощно висела. Глаза у мальчишки покраснели, веки распухли, тем не менее он улыбался так широко, словно нанес первый визит в публичный дом.

Когда он проходил мимо нас, из-за занавески вышел коренастый черноволосый мужчина, снимая с рук латексные перчатки. У него были большие уши, выпирающий подбородок и короткие кривые ноги портового грузчика. На мощных руках красовались многочисленные татуировки. Во рту дымилась сигарета. Увидев Скинка, он улыбнулся:

– И ты все это время ждал?

У него был грубый голос – вероятно, вследствие чрезмерного употребления спиртного и табака. И говорить он умудрялся, не вынимая сигареты изо рта. Она казалась приклеенной к его нижней губе.

– Если б знал, что ты здесь, врубил бы третью скорость.

– Не хотел беспокоить художника за работой, – сказал Скинк. – Как бизнес, Беппо?

– Идет потихоньку.

– Что с Томми?

– После того как ты помог ему выйти под залог, он подался в морскую пехоту.

– Как у него дела?

– Мотает второй срок в Ираке. Наверное, было бы лучше оставить его там, где он находится. – Беппо повернулся ко мне: – Так это ты тот парень?

– Это я, тот парень.

– Виктор, – представил меня Скинк.

– Где наколка, Виктор? – спросил Беппо.

– На груди.

– Ладно, – сказал он, придерживая занавеску. – Разденься до пояса и прыгай в кресло – сейчас посмотрю.

Комната оказалась маленькой, но светлой. Кресло посередине подозрительно напоминало стоматологическое. Я снял пиджак, рубашку с галстуком, испытывая неприятное ощущение, будто обнажал не просто часть тела, но частицу внутренней жизни.

– Не стесняйся, Виктор, – сказал Беппо. – Я видел все, что есть на свете: хорошие рисунки, плохие рисунки, гнусное и возвышенное.

– Думаешь, сможешь определить татуировщика? – спросил Скинк.

– Если он отсюда, я смогу сделать обоснованное предположение, – ответил ему Беппо. – Я видел работы почти каждого мастера в городе. Большую часть дня я провожу, исправляя ошибки остальных. Если это оригинал, я смогу его идентифицировать. Забирайся в кресло, – велел он мне.

Я сел в стоматологическое кресло, откинулся на спинку и инстинктивно открыл рот.

– Закрой пасть, я не собираюсь драть зубы, – сказал Беппо, надел очки с толстыми стеклами и склонился надо мной.

Столбик пепла на его сигарете пошатнулся, но не осыпался. Беппо удивительно нежно потер пальцами по моей груди и принялся осматривать татуировку, рыча, как неисправный карбюратор.

– Грабштихелем здесь не орудовали, – сказал он, закончив осмотр. – Это хорошая работа, сделанная первоклассной иглой. Классический дизайн. Сплошное наполнение, цвета яркие и равномерно насыщенные. Держи ее в чистоте, смазывай кремом и не выставляй на солнце. На солнце все блекнет. Ухаживай за татуировкой, Виктор, и она годами будет оставаться свежей.

– Утешительное известие.

– Эта Шанталь, должно быть, много для тебя значит.

– О да, много, это верно.

– Есть какие-нибудь идеи? – спросил Скинк.

– Пока нет. Качество высокое, и, по-моему, я видел такой дизайн раньше, но не похоже, чтобы татуировку выполнил один из местных художников. Точно такую же я видел много лет назад. – Он наклонился ближе и потрогал кожу. – Подождите секундочку. Я сейчас вернусь.

Он ловко нырнул в бисерную занавеску в задней части комнаты. Мы услышали, как он поднимается по лестнице. Затем шаги и голоса раздались над нами.

– Он живет наверху, – пояснил Скинк.

– Удобно.

– Он разговаривает со своей подругой. Ей шестьдесят восемь лет. Женщине, с которой он ей изменяет, сорок четыре года. А кроме того, он развлекается на стороне.

Когда Беппо вернулся, во рту у него торчала новая сигарета, а на лице играла победная улыбка. Он держал в руках большой черный альбом.

– Я знаю мастера, выколовшего рисунок на твоей груди.

– Кто он? – спросил Скинк, потирая руки.

– Парень по имени Лес Скьюз.

– Скьюз?

– Да, Скьюз. Я же говорил, что видел такую наколку. У меня целая коллекция татуировок. Я начал их зарисовывать, когда занялся этим бизнесом. Пара страниц посвящены Лесу Скьюзу. Сейчас покажу. – Он положил альбом мне на колени.

Альбомные листы были переложены прозрачной бумагой. На первой странице размещались змея, готовая к броску, перекрещенные окровавленные мечи, сцепившиеся пауки и птица на черепе. На второй красовались различные сердца – уязвленное кинжалами, поддерживаемое розовощекими херувимами, обрамленное цветами, пронзенное стрелой, зажатое целующимися фигурами с надписью на плашке: «Настоящая любовь». В углу я заметил знакомый рисунок.

– Вот оно, – сказал я, указав на сердце с двумя цветочками по бокам и надписью на развевающемся транспаранте: «Любое имя».

– Точно, – подтвердил Беппо. – Видишь, как сходятся цвета на оформлении транспаранта? Желтый и красный с одной стороны и голубой с желтым – на другой.

– Значит, нашего парня зовут Лес Скьюз.

– Где он обитает, Беппо? – спросил Скинк.

– В Бристоле.

– Это в том, что в Пенсильвании?

– Нет, в другом.

– В Англии? – предположил я.

– Именно там. Лес Скьюз называл себя самым выдающимся татуировщиком Великобритании. Я однажды встречался с ним. Довольно грубый человек. – Беппо закатал рукав футболки и продемонстрировал орла, расправившего крылья над достаточно правдоподобным зоопарком. – Его работа. О нем ходили легенды. Но в Англии вы вряд ли его найдете. Он давно умер.

– Как это случилось? – поинтересовался я.

– Как обычно. Состарился и умер. Он был уже пожилым, когда вытатуировал мне орла.

– Нет, я спрашиваю, как…

– Я знаю, о чем ты, Виктор. – Беппо хрипло рассмеялся. – Тебе нужно чаще бывать на людях, чтобы не думать о всякой ерунде. У тебя есть девушка?

– Нет.

– Походи без рубашки и сразу найдешь. Ничто не привлекает девушек сильнее, чем татуировка.

– Но как этот рисунок оказался у меня на груди?

– Кто-то его свистнул – вот как. Это не преступление. Я и сам так поступал.

– Есть идея, почему был выбран именно этот рисунок? – спросил Скинк.

– Конечно. Видишь ли, у каждого художника своя манера изображения. Она проявляется даже в таком простом рисунке, как сердце, – например в ободке и штриховке, в расположении сопутствующих элементов. Стиль так же индивидуален, как отпечаток пальца.

– А при копировании чужого рисунка индивидуальность пропадает.

– Верно, Фил. Твой татуировщик, Виктор, явно не хотел выдавать себя.

– Он не хотел, чтобы его нашли, – сказал я.

– Правильно, а это значит, он знал, что ты будешь его искать.

– Но зачем ему скрываться?

– Откуда я знаю? Спроси у Шанталь.