Принять наконец решение меня заставило домашнее видео. После того как я назвал имя пропавшей девочки, Эдеры с большой охотой поддержали разговор. Они вспоминали яркую индивидуальность Шанталь, наперебой рассказывая разные случаи, описывали великий день, когда Шанталь танцевала в шоу «Витрина Эла Альбертса». Все было слишком благопристойно, чтобы я этому поверил. В мире нет ничего более сомнительного, чем чье-то счастливое детство. Затем миссис Эдер захлопала в ладоши и предложила:

– Давайте посмотрим кино.

Мистер Эдер достал из стенного шкафа проектор, и на стене гостиной замелькали кадры.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы узнать действующих лиц. «Эта молодая женщина с короткими черными волосами, сексуальной улыбкой и гибким телом, женщина, хлопающая от восторга в ладоши, должно быть, миссис Эдер. Теперь понятно, в кого пошла Моника. А этот высокомерный молодой пижон с мышцами, бугрящимися под обтягивающей рубашкой, – мистер Эдер в те дни, когда жизнь сулила только хорошее. А этот светловолосый розовощекий мальчик, со смехом подбрасывающий палые листья? Ричард? Не может быть. Нет, может. Ричард. Боже мой!»

Я посмотрел на родителей, заново переживающих свое безоблачное прошлое, на Ричарда со скрещенными на груди руками, не слишком довольного тем, что видел, но не способного оторваться от экрана. Что-то более страшное, чем элементарное течение времени, превратило яркое прошлое этих людей в блеклое настоящее.

– Она не пришла домой, вот и все, – сказала миссис Эдер. – Вышла однажды поиграть и не вернулась.

– Мы обошли всех соседей, – добавил мистер Эдер. – Вызвали полицию, расклеили объявления, прочесали каждый дюйм в парке. Нам помогал весь район.

– Ее фотографии целую неделю печатали в газетах, – продолжила миссис Эдер.

– Никаких результатов. Неизвестность хуже всего. Мы до сих пор живем в ожидании. Такая боль никогда не проходит. Она началась в груди, а потом проникла в кости. Врач говорит, что это артрит, но он ничего не понимает, – закончил мистер Эдер.

– У нее были друзья? – спросил я.

– Ее все любили, – сказала миссис Эдер. – Она была «Мисс Индивидуальность». Но в тот день никто из друзей ее не видел.

– Кто видел ее последним?

– Ричард, – ответил мистер Эдер. – Но это не его вина, а наша. Мы всегда отпускали ее одну. Мы доверяли ей и доверяли своим соседям.

– Ричард, есть предположения, куда она пошла? – спросил я.

– Я все рассказал полиции, – ответил он.

– Детективу Хатэуэю, – пояснила миссис Эдер. – Какой чудесный человек, какой добрый человек! Он сделал все, что мог.

– Много лет не закрывал дело, – присовокупил мистер Эдер. – Он так и не сдался.

– Что ты ему сказал, Ричард?

– Сказал, что не знаю, куда она пошла. Может, вернемся к автогонкам?

– Иногда я злюсь, – признался мистер Эдер, – злюсь на себя, на весь мир, на собственную беспомощность.

Все замолчали. На экране появилась Шанталь. У меня перехватило дыхание и застучало в груди. Шанталь Эдер. Ее имя было вытатуировано у меня над левым соском и запечатлено глубоко в подсознании, а теперь она встала передо мной на экране. Воплощенная легенда, ожившая героиня преданий.

– О, моя дорогая Шанталь! – прошептала миссис Эдер.

Шанталь была залита солнцем. Темные волосы, горящие глаза, блестящие танцевальные туфельки. Она смеялась, обнимала родителей, тянулась к объективу. В ее манерах уже проглядывало что-то намеренное, рассчитанное на зрительский эффект, что-то от инженю, как будто в шесть лет она уже отлично знала, как следует держаться перед камерой.

Во многих кадрах присутствовала маленькая белокурая девочка примерно того же, что и Шанталь, возраста, которая кидала снежки и смеялась над своими выходками, маршировала и бегала, в то время как Шанталь танцевала перед объективом.

– Моя двоюродная сестра Ронни, – сказала Моника. – Дочка дяди Руперта.

– Дядя Руперт. Тот парень, который похож на президента Гранта?

– Да, тот самый. Брат матери.

– Ронни дружила с Шанталь?

– Они были как родные сестры.

– Водой не разольешь, – подтвердила миссис Эдер. – Они были очень непохожи, но все время проводили вместе. Ронни сильно плакала, когда Шанталь пропала.

– Детектив Хатэуэй выдвинул какие-нибудь предположения о случившемся? – спросил я.

– У него были кое-какие идеи, – сказал мистер Эдер. – Ничего, что дало бы результат, но у него определенно были идеи. Большая часть была основана на том, что он нашел в комнате Шанталь.

– А что он нашел?

– Чертовски странную вещь. Зажигалку. Мы не имеем понятия, откуда Шанталь ее взяла. Зажигалка лежала в ящике для игрушек.

– Она сохранилась?

– Нет, детектив Хатэуэй забрал ее как улику. Я помню эту зажигалку. Золотая, потертая, с гравировкой «У.Р.».

«Уилфред Рандольф», – мелькнуло у меня в голове.

– Вы не дадите мне фотографию Шанталь?

– Для поисков мы напечатали тонну фотографий. Они где-то остались. – Мистер Эдер с тихим вздохом встал с кресла. – Подождите, я сейчас принесу.

И когда мы с Моникой отъезжали от дома ее детства, у меня в кармане лежала эта фотография. Зажигалка с инициалами «У.Р.» свидетельствовала о возможной связи между исчезновением Шанталь Эдер и ограблением фонда Рандольфа. А если связь действительно существовала, тогда мой клиент, участвовавший в одном событии, скорее всего что-то знал о другом. Я решил, что Калакосу стоит учинить допрос третьей степени.

– Спасибо, что навестили моих родителей, – сказала Моника. – Им было приятно поговорить о Шанталь. Когда они говорят о ней или смотрят фильмы, мне кажется, что она с нами.

– Мне понравились ваши родители.

– Вы им тоже понравились.

– Но ваш отец косился на меня.

– Только вначале. Потом он оттаял. Вы самый лучший друг понарошку.

– Были и другие?

– Да, несколько.

– Кто они?

– «Голубые».

– Это, должно быть, упрощало положение.

– Смотря чье. На самом деле родители не показывают фильмы кому ни попадя.

– Вы уверены? У меня сложилось впечатление, что они заманивают мормонских миссионеров и коммивояжеров, чтобы показать им видеопленки и рассказать историю Шанталь.

– Неправда. Между прочим, мама с одобрением сказала, что вы разбираетесь в «Чексмикс».

– В конце концов вам придется сказать им, что мы не встречаемся.

– А разве мы не встречаемся?

– Нет, Моника. Это не было свиданием.

– Я пригласила вас домой, вы познакомились с моими родителями.

– Вы шутите?

– Да, я шучу. Мама некоторое время будет спрашивать о вас, а потом я скажу, что мы расстались, вот и все. Может быть, в следующий раз я буду понарошку встречаться с доктором. Родителям нравятся врачи.

– Почему бы вам не ходить на свидания по-настоящему?

– Это значительно сложнее. А вы не хотите попробовать встречаться понарошку, Виктор?

– Почему бы и нет? Все остальное у меня понарошку. Расскажите о своем брате, Ричарде.

– А что рассказывать? Он немного печальный, немного одинокий, но очень умный. Он мой старший брат. Я его боготворила.

– Чем он занимается?

– Ничем. Только играет на компьютере и смотрит телевизор.

– У него нет друзей?

– Трудно завести друзей, если не выходишь из дома двадцать пять лет.

– Не понял.

– Он не выходит из дома. Он не в состоянии переступить через порог. У него такая болезнь…

– Агорафобия?

– Точно. Первый раз, когда я об этом услышала, я подумала, что он боится верхней одежды. Но в действительности она означает, что он не может выйти на улицу и посещать общественные места.

Я вспомнил домашнее кино на стене гостиной, не ту часть, где Шанталь позирует и играет с двоюродной сестрой Ронни, и не ту, где в сборе вся семья, и не ту, где миссис и мистер Эдер полны надежд на светлое будущее. Нет, я вспомнил розовощекого мальчика, со смехом подбрасывающего палые листья. Печаль, которая, словно паразит, поселилась в доме, превратила его в инвалида. А я жестоко наехал на него. Конечно, он это заслужил, и все-таки мне стало стыдно. По большому счету он не виноват. То зло, которое пришло за Шанталь, затронуло и его.

– Я намерен выяснить, что случилось с вашей сестрой, Моника, – сказал я.

– Вы беретесь за это дело?

– Не в том смысле, в каком вы хотите. Я не могу взяться за поиски Шанталь. Поэтому мне не нужно от вас ни аванса, ни гонорара, ни денег на расходы. Однако этот случай вступает в конфликт с другим моим делом, и я не имею права его игнорировать.

– Только из-за того дела?

– Честно говоря, не совсем.

– Тогда почему, Виктор?

– Не знаю… Может быть, из-за татуировки, которую я буду видеть в зеркало всю оставшуюся жизнь. Может быть, из-за того, как несчастье с Шанталь отразилось на всех вас. Это не должно было случиться.

– Не понимаю.

– Я тоже многое не понимаю. Моя квартира разгромлена, партнерство трещит по швам, я часто напиваюсь, заигрываю с журналистками, сплю с риелторшами. Честно говоря, моей жизни отчаянно не хватает твердой опоры и чистоты. Пропавшая Шанталь – все, что у меня есть.

– Виктор, вы так… Это настолько… – Она поцеловала меня в щеку.

– Но мы все равно не встречаемся, – предупредил я.

– Знаю. Просто я счастлива. Это послание свыше, ведь так? Я имею в виду татуировку.

– Может быть.

– От Шанталь.

– От кого-то. В вашей семье есть татуировщик?

– Нет.

– Я все еще пытаюсь узнать, кто меня разукрасил.

– Она. Вы изо всех сил избегаете правды, и напрасно. Итак, когда мы начинаем?

– Мы?

– Ну конечно.

– Нет.

– Вы не позволите мне помогать?

– Моника, я работаю в одиночку.

– Но я хочу помочь. Прошу вас, Виктор. Мне это нужно.

– Моника, это невозможно… – И тут я запнулся.

Я привык работать в одиночку. Одной из причин, почему Бет не удовлетворяла работа в фирме, являлась моя склонность к самостоятельным действиям. И вот Моника, жизнь которой определялась трагическим исчезновением Шанталь, спрашивала, нельзя ли ей помочь в моем расследовании. Я не представлял, что она может сделать, но чувствовал, что она больше, чем кто-либо другой, имеет право быть в курсе дела. А может быть, я просто размяк от неожиданного поцелуя.

– Ладно, – сказал я. – Можете помогать.

– Правда? Вы действительно разрешаете?

– Ну конечно. Начнем через пару дней. Я думаю, нам нужно навестить старого друга ваших родителей.

– О, Виктор, это сказочно интересно. Я возьму в клубе несколько дней отпуска, куплю черные кожаные брюки, почищу пистолет.

– Нет, никакого оружия.

– Но, Виктор, я так люблю свой пистолет.

– Никаких собак, никакого оружия, никаких острых каблуков, которыми можно поранить человека. Это не мой стиль – по крайней мере на работе.

– Ладно, ладно, угомонитесь. А как насчет черных кожаных брюк – их-то хоть можно надеть?

– Почему именно черные кожаные брюки?

– Как у Эммы Пил из сериала «Мстители».

– Хорошо, черные кожаные брюки можно.

– Но почему нам не начать прямо сейчас?

– Потому что я должен кое с кем встретиться в Нью-Джерси, причем один на один.