Для этого я выбрал самое непривлекательное место из всех возможных. «У грязного Фрэнка». Название говорило само за себя. А что делалось в туалетах! Такая гадость!

Забегаловка «У грязного Фрэнка», расположившаяся на углу Тринадцатой улицы и Пайн-стрит, официально именовалась притоном. В этом прибежище бородатых байкеров и хрупких, непрерывно курящих студентов-художников стояли замусоренные кабинки с низким потолком, имелась постоянная, не отличавшаяся вежливостью клиентура и играл великолепный музыкальный автомат, на котором крутились старые классические сорокапятки – маленькие виниловые пластинки. В этой забегаловке всегда висел густой сигаретный дым и царил запах немытого тела и пролитого пива.

Я нарочно опоздал, чтобы окружающая обстановка осела на его бледную мягкую кожу. Я нашел его в баре, он сидел между двумя пьяными байкерами перед стаканом вина.

– Я не знал, что в этом притоне подают красное вино, – сказал я.

Лавендер Хилл в бордовом вельветовом костюме с отвращением понюхал вино в стакане.

– Нет, не подают, – сказал он. – Это не вино, а кошачья моча, разбавленная кровью ягненка и приправленная йодной настойкой.

– Фирменный напиток.

– Хорошенькое же место вы выбрали.

– Для вас только лучшее, Лав. Я подумал, что это будет прекрасным местом для наших тайных переговоров.

– Тайных? Да, Виктор, в этом костюме – мешочная ткань, не так ли? – вы похожи на местную шантрапу. Но я не совсем подхожу для подобных мест, или вы не заметили? Если бы вы намекнули на тип заведения, в которое меня направили, я бы надел черный кожаный комбинезон.

– Не хочется признаваться, но мне жаль, что я упустил это из виду.

– О, я уверен, вы были бы очарованы моим костюмом. Тем временем я пью это ужасное пойло, из-за дыма глаза слезятся, что плохо сказывается на гриме, а неандертальцы по обе стороны от меня готовятся устроить соревнование по пуканию.

Байкер, сидящий за спиной Лава, при этих словах оторвал голову от стойки бара.

– Что ты сказал?

– Я адресовал свой комментарий не вам, сэр, – сказал Лавендер Хилл. – Будьте добры, займитесь своим пивом. Единственное, чем может привлечь это заведение, Виктор, – очень вероятная возможность пьяной драки. Ничто так не возбуждает кровь, как хорошая пьяная драка.

– Я не любитель пьяных драк.

– Я это уже понял.

– И вас не принял бы за драчуна.

– Поверьте, что вы вообще неправильно меня принимаете. Может быть, найдем более укромное место для разговора? А вот пустая кабинка. – Он соскользнул с сиденья у стойки. – Закажем пару пива? Боюсь, что пойло, которое здесь называют вином, слишком вредно для пищеварения.

Он засеменил к выгородке с грязным столом и рваной обшивкой сидений. Подошла барменша и стала наблюдать за ним вместе со мной. Это было то еще зрелище. Подойдя к кабинке, Лав заглянул внутрь, грустно покачал головой, вытащил платок и расстелил его на стуле, прежде чем усесться.

– Ваш друг? – спросила барменша, красивая женщина в черной рубашке.

– Деловой партнер.

Она посмотрела на нетронутый стакан вина.

– Оно ему не понравилось?

– Не очень.

– Не представляю почему. Я только что открыла ящик.

– Его вкусы слишком утонченны.

– Наверное, вы правы – от него очень хорошо пахнет.

– Кувшин китайского пива и два стакана, – сказал я, положив десятку на стойку.

Лавендер сидел в кабинке, пытаясь найти достаточно чистый кусочек стола, чтобы опереться локтями, но его усилия были напрасны. Он взглянул на меня с явным раздражением и уронил маленькие ручки на колени. Я сел напротив и наклонился над столом.

– Как я понимаю, вы связывались с моим клиентом.

– Мы разговаривали. Не знаю, откуда ваш клиент получил мой номер, – он подмигнул, – но что было, то было, и последнее время мы часто общаемся. Он поделился с вами содержанием наших бесед?

– Нет.

– Тогда как вы узнали?

– От Джоуи Прайда.

– Ах да, от непокорного мистера Прайда. После того, что случилось с его другом, отыскать Джоуи было нелегко.

– Как вы его нашли?

– У меня есть свои способы.

– Вы говорили с ним лично или по телефону?

– Он не пожелал встретиться со мной лицом к лицу. Наверное, его огорчила смерть друга.

– Убийство, – уточнил я.

– Полиция в этом уверена?

– Он был убит выстрелом в голову.

– О, довольно страшная смерть. Случаем, не самоубийство?

– Ему дважды выстрелили в голову. После того как ранили в колено. На месте преступления оружие не найдено.

– А, понимаю. Небрежная работа, но ведь и обучают в наши дни просто отвратительно. Итак, полагаю, причиной смерти действительно является убийство. Да, это достойно сожаления, хотя не такого, как это заведение.

– Джоуи сказал, что его не устраивают условия, которые предлагает Чарли. Он хочет не одну пятую, а половину.

– Ничего удивительного. Но боюсь, он может остаться ни с чем. Первоначальная восторженность вашего клиента от моего предложения, похоже, пошла на убыль.

– Он колеблется?

– Да, к сожалению. Это могла бы быть такая чистая сделка, такая выгодная для всех заинтересованных сторон, но этот жалкий олух не перестает лепетать о своей матери.

– Он к ней привязан.

– Состояние, достойное сожаления. Вы близки со своей матерью, Виктор?

– Не совсем.

– Это означает, что вы все еще слишком близки, чтобы приобрести душевный комфорт. Возвращайтесь ко мне, когда возненавидите ее с той убийственной страстью, которая будет кипеть в крови спустя десятилетия после того, как ее похоронят в грешной и грязной земле, и тогда мы поговорим. О Боже, у нас незваный гость!

– Где? – Я повернул голову, но увидел всего лишь подходившую к нам барменшу с подносом и кувшином пива.

– Не в зале, а на столе.

И действительно, «гость» стремительно мчался к моему локтю. Я отдернул руку, и жирный коричневый таракан пронесся к краю стола, покружил и застыл, пошевеливая усиками. Потом побежал в ту сторону, откуда явился, и опять замер, теперь уже навек, потому что на него опустился графин с пивом. Две пенящиеся капли, как две слезы, упали на стол.

– Вот ваш «Юн-лу», – сказала барменша и поставила рядом с кувшином два стакана. – Захотите еще, крикните.

Лавендер Хилл некоторое время смотрел на меня с веселой искоркой в глазах. Цвет его радужки вполне гармонировал с цветом твари, только что сновавшей по столу. Лав засмеялся, взял кувшин с пивом и доверху наполнил стаканы. Когда он наклонил кувшин, я увидел безжизненное пятно, прилипшее к стеклянному дну.

– Иногда приходится выступать в роли кувшина, – сказал Лав, – а иногда – в роли таракана. Поговорите от моего имени с вашим клиентом. Убедите, что эта сделка в его интересах.

– Вы хотите сказать: «Убедите его совершить преступление». Нет, спасибо.

Я несколько раз приложился к стакану. Странно, но на вкус пиво оказалось великолепным – прохладным и терпким. Может быть, причиной тому был раздавленный таракан – ведь кладут же червяка в бутылку с текилой.

– У меня есть идея, – сказал Лав с лицемерной искренностью в голосе, как будто идея только что пришла ему в голову. – Вам нужно поговорить с его матерью. Как я понимаю, вы с ней общаетесь. Посоветуйте ей выбрать тот путь, который вы считаете самым выгодным и безопасным для сына. Вы не будете уговаривать Чарли нарушать закон, но сделаете то, что, вполне возможно, спасет ему жизнь.

– Если хотите встать на сторону матери Чарли, то ради Бога, но это вряд ли поможет. Ей нужно, чтобы сын вернулся домой, – ради этого все и затевалось. Поверьте мне, Лав, не стоит вставать у нее на пути.

– Вот как. – На его полных губах заиграла улыбка. – Думаю, что смогу с ней справиться.

– Тогда захватите с собой армию. – Я допил пиво, поставил стакан на стол и сказал, понизив голос: – На кого вы работаете?

– Вам следовало бы знать, что мне платят не только за работу, но и за благоразумие.

– О, я тоже могу быть благоразумным, когда захочу, но меня удивляют некоторые обстоятельства. Из фонда Рандольфа похитили две картины, Рембрандта и Моне. Вы же говорили только о Рембрандте. Почему так?

– В «Новостях» упоминали только Рембрандта.

– Такой умный человек, как вы, Лав, человек, который, по вашему утверждению, всегда готовит домашние задания, наверняка спросил бы о двух картинах.

– Моего коллекционера не интересует вторая картина.

– Верится с трудом. Если он такой, каким вы его описывали, то ничто не доставит ему большее наслаждение, чем приобрести два шедевра в процессе одной незаконной сделки.

– Кто может познать непостижимый разум непристойно богатых? Фицджеральд прав: они отличаются от обычных людей – от вас и меня.

– Конечно, отличаются – они платят меньше налогов. Но немного настораживает то, что вы не спросили о второй картине. Словно ваш коллекционер уже знал, что Чарли доступен только Рембрандт. Как он узнал об этом?

– Как он узнал, меня не касается.

– А как вы догадались, что нужно связаться с Ральфом и Джоуи, когда решили, что не договорились со мной? Почему вы выбрали именно их?

– Они старые друзья Чарли.

– Но они были больше чем друзьями, не так ли? Они хотели получить долю с картины, и вы об этом знали. И каким-то образом узнали также о моем отце.

– К чему вы клоните?

– Мне кажется, вы работаете на того, кто участвовал в происшествии, имевшем место тридцать лет назад. Мне кажется, вы работаете на человека, которому наплевать на картину, – он просто хочет купить молчание. И не только Чарли, но и остальных. Ральфа он уже с вашей помощью заставил замолчать. Такая же участь ждет и Джоуи, если вам удастся встретиться с ним лично.

Лав насмешливо зааплодировал:

– Ну разве вы не смышленый мальчик? Довольно остроумная версия, если исключить, что она полностью и чудовищно неверна. Если бы я убил Ральфа, его смерь быстро списали бы на самоубийство, можете мне поверить. Что касается того, что картина не важна для моего клиента, это ложь, ложь и еще раз ложь. Уверяю: все, что мне нужно, – это приобрести Рембрандта. Мне платят только на этих условиях, и я намерен получить свои деньги. И наконец, по поводу предположения, что основной целью моего клиента является молчание свидетелей. Мне неизвестны его истинные намерения, но позвольте спросить: зачем ему это? Я не адвокат, но знаю, что срок давности по этому ограблению истек. Зачем губить человеческие жизни, если история уже закончилась?

Из кармана пиджака я вынул фотографию и бросил ему. Он поднял ее, посмотрел, прищурившись.

– Никогда не любил детей.

– Ее зовут Шанталь Эдер. Это снимок тридцатилетней давности. Она исчезла одновременно с картиной Рембрандта. С тех пор от нее ни слуху ни духу.

Он опять посмотрел на фотографию, закусил нижнюю губу, пытаясь понять, что мне нужно.

– Именно историю с девочкой не хочет предавать огласке ваш клиент, – сказал я.

– Она мертва?

– Возможно. А может быть, ее незаконно удерживают, как украденную картину. Держат где-нибудь взаперти, изредка навещают. Кто знает.

– И вы намерены заняться ее поисками, я правильно понял?

– Правильно.

– И будете искать ее до тех пор, пока вам не заплатят хорошие деньги.

– На свете нет таких денег.

– Хорошие деньги всегда есть и будут, Виктор, и вы это должны знать.

– Не думаю, – ответил я, развязал галстук и начал расстегивать рубашку.

Глаза Лавендера Хилла метнулись в сторону бара, чтобы проверить, не наблюдают ли за нами, потом он наклонился ко мне. Он смотрел, как каждая пуговка выскальзывает из петли. Увидев татуировку, он широко открыл глаза, прочитал имя и расплылся в улыбке:

– Вот это сюрприз!

– Почему бы нам с вами не договориться, Лав?

– О да, конечно. – Он с удовольствием потер руки. – Я как раз гадал, когда же мы приступим к нашим деликатным переговорам. По-моему, мы одинаково мыслим. Я почувствовал это с самого начала. Итак, Виктор, каковы ваши условия?

– Я передам ваше предложение миссис Калакос – это все, что я могу сделать. Она достаточно умна, чтобы понять выгоду сделки, и достаточно независима, чтобы при любом исходе принять собственное решение.

– Прекрасно. Вы приведете Чарлза с картиной ко мне, если соглашение в конце концов будет достигнуто.

– Я могу отвести его с картиной только в полицию.

– Я ему не верю. Почему-то я больше доверяю вам. Если мы достигнем соглашения, вы гарантируете, что картина попадет ко мне. И разумеется, тем самым вы защитите своего клиента от моих смертоносных замыслов.

Я немного подумал. Как бы Чарли ни решил распорядиться картиной, понял я, мне придется быть участником событий. Шансы Чарли получить пулю в голову были примерно равны шансам остаться в живых и получить деньги. Я обещал миссис Калакос, что доставлю его домой в целости и сохранности, и не мог изменять своему слову – отчасти потому, что боялся ее, а отчасти из-за семейных обязательств.

– Ладно, – сказал я. – Если он решит, я помогу осуществить передачу имущества, но только в целях защиты Чарли.

– Великолепно. А что попросите взамен?

– Вы немедленно пойдете к своему клиенту и передадите ему сообщение от меня.

– Каким же будет это сообщение, Виктор?

– Вы скажете, что я приду за ним.

Лавендер Хилл на мгновение склонил голову набок, а потом громко захохотал. В его смехе звучало и предупреждение и настоящий восторг, он был настолько громким, что мог привлечь внимание, но, казалось, Хилла это не беспокоило. В конце концов хохот стих, но осталась улыбка на лице. Он покачал головой, словно я был шаловливым мальчиком, а он снисходительным педагогом.

– Я в вас полностью ошибся, – сказал Лавендер Хилл. – Все-таки вы любитель подраться.