Грек Чарли нашел меня.

Я стоял на набережной в Оушн-Сити, штат Нью-Джерси, напротив ларька с мороженым «Братья Кор» на выезде с Седьмой улицы и, облокотившись на парапет, озирал окрестности. Воздух был влажным и соленым, сумрак пронзали огни дешевых баров и забегаловок. Крутилось колесо обозрения, над морем парили чайки. Маленькие дети визжали, увлекая родителей к площадке с аттракционами, мальчики покупали доски для серфинга. Ах лето на берегу океана, вызывающее у кого-то сладостные воспоминания о беззаботном детстве!

– Вы Карл? – раздался хрипловатый, сухой голос, принадлежавший, судя по выговору, уроженцу северо-восточной Филадельфии.

Я обернулся и увидел того, кто пристроился рядом со мной. Его подбородок доходил мне до локтя. Он выглядел лет на шестьдесят, и похоже, это были шестьдесят трудных лет. У него была крупная круглая лысая голова, прищуренные глаза и короткие пухлые руки. Ремень держал клетчатые шорты высоко на животе. А под шортами виднелись белые носки и сандалии.

– Да, я Карл.

– Не могли попроще одеться, чтобы слиться с толпой?

– А вы узнали бы меня, если бы я не был в костюме?

– Может, и нет, но, черт побери, – старик покрутил головой по сторонам, – каждый простофиля на набережной обращает на вас внимание.

– Давайте проясним ситуацию, Чарли. Даже на набережной мой костюм меньше выделяется, чем ваши шорты.

– Бермуды, – сказал он, подтягивая ремень. – Купил на распродаже в «Коль».

– Где же еще, как не на распродаже!

– За вами нет «хвоста»? Вы убедились, что за вами не следят?

– Кто должен за мной следить?

Старик опять покрутил головой по сторонам.

– Хватит огрызаться, лучше ответьте.

– Я проверялся, прежде чем выехать из города, и еще раз – на площадке для отдыха на шоссе. Все чисто.

– Вот и хорошо. – Он помолчал. – Как мать?

– Она умирает.

– Эта кляча умирает уже несколько лет.

– Она выглядела весьма скверно.

– А когда она выглядела хорошо? Поверьте мне: когда все закончится, она еще придет на мою могилу.

Чарли подтянул шорты, вследствие чего они оказались почти у него на груди, и обвел глазами набережную.

– Хотите знать, почему я бегал все это время? Думаете, из-за срока? Нет, он меня не беспокоил. Больше, чем есть, мне бы не дали. Но если бы я сел, она приходила бы на свидание каждый день и доводила меня до белого каления. Я покончил бы с собой, не просидев и половины.

– Она хочет, чтобы вы вернулись домой.

– Знаю.

– И что?

– Она сказала, что мне светит?

– Немного. Чуть больше я узнал в офисе окружного прокурора.

– Возвращение домой не доставит мне никакого удовольствия. И не только из-за срока, который мне припаяют. Будет чудом, если я вообще останусь в живых.

– Вы имеете в виду банду братьев Уоррик?

– Говорите потише, ладно? Черт возьми, хотите, чтобы меня замочили прямо здесь?

– Это может показаться смешным, Чарли, но вы не похожи на гангстера.

– Гангстер не всегда выглядит как громила. Я, конечно, не высок ростом, но Мейер Лански тоже был маленький.

– Даже Мейер Лански был выше вас.

– Я просто констатирую факт, вот и все. Но я тоже кое-что умею.

– Так почему братья Уоррик так разозлились на вас?

– Наверное, сболтнул что-то лишнее. Эй, я бы охотно съел мороженое. Не желаете угостить меня сливочным?

Я на мгновение сжал зубы, потом сказал:

– Конечно. С каким наполнителем?

– С ванильным. И не забудьте про обсыпку. Мне нравится разноцветная. Создает праздничное настроение. Вроде веселой вечеринки во рту.

– Сейчас принесу.

– И побольше, – велел он.

Я встал в очередь у ларька «Братья Кор». Мне нужно было немного отдохнуть от хнычущего малыша Чарли. Меня раздражали не его причитания (он имел на них право, если вспомнить, что его ждала мать), а ускользающая выгода. Ведь если он решит остаться в бегах, мне придется вернуть две горсти драгоценностей, хранящихся в ящике письменного стола. С другой стороны, учитывая острый интерес ФБР и намеки Чарли на бывших дружков, возможно, было бы лучше для всех, если бы он продолжал скрываться.

– Вам не нравится сливочное мороженое? – спросил Чарли, когда я принес ему вафельный рожок высотой чуть меньше, чем он сам.

– Каждый раз, когда я его покупаю, оно тает и капает мне на ботинки.

– Нужно носить сандалии, тогда мороженое течет через дырки, – посоветовал он.

– Послушайте, Чарли, чем мы вообще здесь занимаемся? Похоже, вам совсем не хочется возвращаться домой.

– Да, я знаю, что вы об этом догадываетесь.

– Ну так что, вы вернетесь?

– Все дело в матери. Она хочет повидаться со мной перед смертью. Говорит, что простит мне все, если я приду.

– Ну и?..

– Вообще-то мне надоело бегать. Я не Райли, я живу совсем другой жизнью.

– Кто такой Райли?

– Один парень, который не снимает комнату с покосившимися стенами в доме без лифта, не боится стука в дверь и с нетерпением ждет пенсии, потому что у него есть карта социального страхования.

Какой-то мужчина подвел троих сыновей к скамейке у парапета, чтобы они сели и спокойно съели мороженое. Детские лица были перепачканы шоколадом. Младший ребенок плакал, средний колотил старшего, а отец не обращал на них внимания, потому что, разинув рот, смотрел на проходивших мимо молоденьких девочек. Ах, счастливое отцовство!

– Вы сможете обо мне позаботиться? – спросил Чарли.

– Не знаю.

– Мать сказала, что сможете. – Он с удовольствием лизнул по центру вафельного рожка. – Она надеется, что вы все уладите.

– Не знаю, смогу ли. Положение гораздо сложнее, чем она думает. – Я глянул на отца с сыновьями. – Давайте прогуляемся по пляжу.

– Мне не хочется гулять по пляжу, – поморщился Чарли. – Ненавижу, когда в носки набивается песок. Он натирает пальцы.

– Нам не помешает чуть больше уединения, разве не так?

Чарли, как обычно, повел головой, оценил многодетного отца с одной стороны от нас и молодую парочку – с другой.

– Да, конечно.

Мы начали спускаться по деревянной лестнице на пляж. Чарли споткнулся, а когда ухватился за железные поручни, мороженое вывалилось из рожка и шлепнулось на ступеньку.

– А, черт возьми! Мое мороженое. Ненавижу, когда оно падает.

Он стоял, с безнадежным отчаянием глядя на пустой рожок и белую кляксу, расползшуюся у его ног. В свете, льющемся сзади, с набережной, и превращающем его в округлый силуэт, он выглядел самим собой – большим ребенком, готовым расплакаться.

– Хотите, принесу еще?

– Принесете? Правда? Правда?

– Ждите меня у воды.

Чарли ждал меня на кромке прибоя у каменного мола. На черной поверхности моря поднимались и опадали линии светящейся в темноте пены. Шум набережной приобрел металлическое звучание, как будто доносился из старого транзисторного приемника.

– Почему ФБР до сих пор охотится за вами, Чарли? – спросил я, глядя на океан, после того как отдал ему рожок с мороженым. – Может быть, вы что-то натворили много лет назад? В банде Уорриков?

– Нет, – сказал он. – Еще раньше. Когда я еще не бегал от полиции и пытался доказать матери, что чего-то стою. Тогда мы с ребятами кое-что сделали.

– Немного пошалили?

– Можно сказать и так.

– Когда это было?

– Почти тридцать лет назад. Это долгая история.

– У меня есть время.

– Я не могу об этом говорить.

– Почему?

– Потому что не хочу выдавать старых друзей. Парни из банды Уорриков могут идти куда подальше. Те ребята были для меня больше, чем семья, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Расскажите мне о них.

– Что рассказывать? Нас было пятеро, мы вместе выросли.

– Как братья.

– Конечно, как братья. Одного звали Дубина Ральфи, он жил на соседней улице. Огромный, как слон, крепкий, как кремень. Он был кошмаром для мальчишек, ему все завидовали. Когда они мылись в душе после физкультуры, всем им нечем было похвалиться, а он размахивал перед ними длинным волосатым инструментом. Этого было достаточно, чтобы надолго уложить весь класс в психушку. Дубина Ральфи.

– Он все еще жив?

– Кто его знает… Кто знает о них о всех? Еще с нами был Хьюго, он жил на одной улице с Ральфи. Настоящая шпана – один из тех, кто всегда ищет способ спереть пять долларов из чужого кармана. И Джоуи Прайд, живший на границе нашего района и Фрэнкфорда. Джоуи был помешан на автомобилях. Абсолютно надежный парень. Наверное, другим он и не мог быть – черный пацан, принятый в компанию белых хулиганов. Но сделал нас теми, кем мы стали, Тедди Правитц, еврейский парнишка из соседнего района. Это он убедил нас, что мы сможем провернуть то дело.

– Что провернуть?

– Я не могу об этом говорить.

– Бросьте, Чарли. Что вы провернули?

– Послушайте, это не важно. Я не буду об этом распространяться. У меня есть кое-какие обязательства. И тайны тоже, темные тайны, если улавливаете разницу. Чего бы они ни хотели, они этого не получат.

– Я разговаривал с окружным прокурором. Он согласен на определенные послабления, если вы дадите сведения об остатках банды Уорриков, но фэбээровцы явно ищут что-то другое.

– Еще бы! И надо признаться, я могу достать ту штуку, которую они ищут.

– Какую штуку?

– Это не важно. Важно, что я знаю, где она.

– Если это правда, я смогу кое-что придумать для вас.

– Это поможет мне вернуться домой и попрощаться с матерью без того, чтобы меня замочили в дороге или уморили в тюрьме?

– Могу договориться о сделке с правосудием и защите, если она вам нужна. Может быть, вас даже поселят где-нибудь в Аризоне и вы начнете новую жизнь.

– В Аризоне?

– Там хорошо.

– Но жарко.

– Это сухая жара.

– Подлечу свой насморк.

– Это точно.

– Я по ней скучаю.

– По матери?

Он повернулся ко мне и странным образом переменился – стал маленьким ребенком. Огни набережной собрались в его глазах и потекли по щекам.

– А как вы думаете? Она же моя мать.

– Ладно.

– Она умирает. А я слишком стар, чтобы бегать от закона. Я устал. И к тому же изменился.

– Вы тоже?

– Я уже не тот бандит, каким был. Вы сможете это сделать? Сможете заключить сделку? Сможете вернуть меня домой?

Именно тогда я почувствовал всплеск эмоций, у меня задрожал подбородок, и я сделался беззащитным перед Чарли. Если в профессии адвоката есть что-то, в чем я преуспел, то это сопереживание клиентам. Пусть я получил залог, который согревает душу по ночам, пусть считаю часы, потраченные на клиентов, с дотошностью бухгалтера, но мною движут не деньги – по крайней мере в последнее время. Честно говоря, мой бизнес с финансовой точки зрения терпел крах, я зарабатывал бы больше, продавая галстуки в универмаге «Мэйси»: «Полиэстр – это современный шелк, и можете мне поверить, что этот красный цвет чудесно гармонирует с вашими глазами». Но мой источник энергии – это клиент, находящийся в отчаянном положении, а Чарли Калакос был именно таким клиентом. Живая мишень, человек в бегах, на которого охотятся по обе стороны закона, отчаянно стремящийся помириться с умирающей матерью, которая всю жизнь изводила его неуместной опекой. А теперь он просит меня привести его домой.

– Попробую, – сказал я.

– Хорошо, – ответил он, – попробуйте.

– Как мне с вами связаться?

– Если захотите поговорить со мной, сообщите матери. Она единственная, кому я могу доверить свой телефон.

– Ладно. Но мне нужно знать больше. Вы должны сказать, что ищет ФБР.

– У меня есть выбор?

– Нет, если хотите, чтобы у меня появилось средство давления на прокуратуру.

– Мы провернули одно дельце.

– Наверное, не дельце, а делище, если за вами охотится ФБР.

– Возможно, вы правы. У меня тогда была блондинка. Ее звали Эрма.

«Почти „сперма“», – подумал я и одобрил:

– Волнующее имя.

– Она была высокой и красивой. – На его щеках проступил румянец гордости. – И я ее трахал. Вот такой шалостью мы занимались.

Я пристально посмотрел на округлый силуэт, очерченный фонарями с набережной, и почувствовал, что начинаю злиться.

– Скажите откровенно, черт возьми, что вы украли.

– Вы когда-нибудь слышали о парне по имени Рембрандт? – спросил Чарли.