Выбежали мы поскорее из этого проклятого дома, и – хлоп – уже не в трущобах никаких, а на опрятной такой улочке, вокруг домики двухэтажные, на них кое-где надписи: «Смерть кавказцам», «Бей жидов», «За православие!» и так далее. Женщина в платке и длинном тёмном платье ведёт на прогулку своих двенадцать детей, в каждой руке у неё по младенцу, на шее – крест пудовый болтается. Где-то вдалеке колокола бьют, на службу народ созывают.

– Лепота, – Лукас говорит. – Вроде снова русским духом повеяло.

– И главное: никакого Достоевского. А то у них, наверное, даже в секс-шопе вместо резиновой бабы с сиськами и вагиной – резиновый Достоевский. А скажите, товарищ…, – обратился было Лесин к прохожему.

– Антихрист тебе товарищ. Почему не в храме?

– А вот вы – почему не храме? – парировала Лукас. – Мы-то, может, не в храме по долгу службы, а вот вы, гражданин…

– Да я, православные, тоже по долгу… филёр я. Агент, знаете ли, Комитета христианской безопасности.

– Так бы сразу и сказал – коллега, – хлопнул его по плечу Лесин, – А что ж ты грустный такой?

– Э… – чуть не заплакал новоявленный коллега, – агностицизмом страдаю.

– Как же тебя, горемыку, угораздило? И что – сильно скрутил, агностицизм-то? Все тело, небось, болит?

– Ну, тело ещё ничего – метастазы не пошли, опухоль скептицизма, говорят лекари, доброкачественная. Но если запустить – могут приступы атеизма начаться. Обмороки, припадки, выпадут зубы, провалится нос…

– Скажешь тоже – нос! – успокаивает добрая Лукас. – Это ещё что. В заднице заведутся прыщи, глаза выкатятся из орбит, раздвоится и отвалится язык, а по ночам начнёт Бертран Рассел являться. У-у-у!

Сексот испугался и хотел было убежать, да мы тоже ловкие.

– Стой, магометанин! Где тут кабак? Мы, может быть, тебя спасём от хвори твоей. Только сперва причаститься надо.

– Что ж, идёмте, коли не шутите. Только я натурой платить не буду. Пущай баба… тела свои подставляет.

Лукас, услыхав про натуру, заинтересовалась:

– А что, дедушка, у вас и натурой берут? Не деньгами, не облигациями, не пушниной?

– Только, царица, натурой и берут. Мужиков – ну сама знаешь куда и что. А девок – это у нас теперь редкость: девки-то – девок могут всем табором залюбить. До смерти.

Лукас аж заколдобилась от предвкушения. Она любит, когда за ней красиво ухаживают. Идёт, бюстом шевелит, припрыгивает, ногами ворон расшвыривает. Опрокинула две детские коляски, попу под рясу обеими руками залезла, хохоча сатанински, разбила четыре витрины в церковных лавках и покусала котёнка.

– А что за напасть у вас, – Лесин интересуется, – почему на женщин такой спрос?

– Да ты, мил человек, совсем, видно, умом тронулся, небось, бифуркацией грешишь втихаря? У нас же все по-христиански. Бабы замуж выходят ещё до рождения. В смысле, мужей им находят ещё до рождения – на кого батюшка укажет, тот и муж. И тому тоже деваться некуда – младенец ведь ещё. Ну, поженятся, когда вырастут и – давай детей рожать. Каждый год, до 54-х лет. Если баба год пропустит – штрафбат. На два месяца в штрафной батальон для лучших священников губернии. Они её там уестествляют, пока не забеременеет. Мужика, понятное, дело на каторгу на эти же два месяца. Если ж баба ещё раз провинится и не родит в положенный срок… – тут он закашлялся.

– Лихую голову с плеч? – обрадовался жестокий Лесин.

– Хуже. Могут и поругать. А то и дурой назвать. Мужиков, понятное дело, или казнят или на государственную службу берут.

– Ну, тебя-то вот не казнили, – пожалела мужика Лукас, – Скоро ль кабак, кобелина?

– А вот он.

Перед нами высилась церковь Всех святых, что возле метро «Сокол». Церковь, как любили шутить смоленские рабочие, имени Хэллоуина. Там ещё всегда хорошей порнухою торговали. Да. Как-то идём с одной научной конференции на другую, остановились у Церкви, прямо возле киоска с порнокассетами. А там на все вкусы. «Иван Исаакович и шустрые обнажённые черепашки», «Мальчишник в стиле поп», «Трое трахают шестерых», «Семеро одного не ждут», «Четыре танкиста и собака Путина», «Тысяча и одна в тихую украинскую ночь»…

– А какая-нибудь особо адская порнуха, – интересуется Лукас, – у вас есть?

– Да вы что – храм же рядом!

Храм-то рядом, а вот киоска с кассетами и метро, станции «Сокол», нет на положенном месте.

– Где же у вас метро? Вот здесь же была станция, – ткнул пальцем Лесин

– Была. Верно говоришь. Только не здесь. В начале тридцатых секта жидовствующих во главе с террористом Лазарем Кагановичем Моисеевым опоила государя нашего – Ивана Сталина и верного его друга Льва Бронштенко, опоила и подсунула проект. Метрополитен, мол, как в Англии. Или как в Омерике – Метрополитен-Опера. Ну, построили. И метрополитен и оперу. Шофёров на поезда брали только из музыкальных училищ – всё-таки опера. Они названия станций пели. Но вы же знаете, что у нас шоферня – суки, а оперные певцы – гады. Все поют одинаково мерзко, а поездами рулить и вовсе не способны. Короче, поют они козлиными голосами, за дорогой не следят – аварии, крушения, а потом и бунты начались с забастовками. Тут ещё и балерины с балерунами масла в огонь подлили. Хотим, мол, тоже поезда водить. А как они водить будут? Чем? Певец он ведь только глотку дерёт, а руки свободны. А танцовщик? Крутится, руками машет – как ему поезд водить?

Хорошо хоть один учёный, Владимир Ильич Бланк (среди жидков, если они от веры своей поганой отрекутся, лично казнят сотню-другую соплеменников, тоже есть знающие люди) излечил Ивана Сталина и друга его закадычного Льва Бронштенко. Те очнулись и издали указ: метро закопать, залить цементом, а всех, кто захочет вылезти – из пулемёта под звон колоколов.

Правда, поговаривают, есть ещё по схронам да тайникам сторонники Лазаря Кагановича Моисеева. Один певец и одна танцовщица. Раскопали они вместе с бандой таких же отморозков несколько станций, починили поезда и по ночам устраивают там шабаши и оргии – орут песни, пляшут танцы, один раз даже якобы на поезде прокатились. Но я думаю – врут люди. Орать и плясать они, конечно, могут, а поезда уже не починить да и рулить они не умеют. Всех, кто умел, под песни и с благословения тогдашнего патриарха отца святого Георгия Гапона, цементом залили. Но банда точно есть. Вожаками там Анастасий Волочков, певец, и Николь Баскова, танцовщица. Звери, бандиты, атеисты, пьют кровь не только христианских, но даже и магометанских младенцев. Мы их уже сорок раз анафеме предавали – не помогает. Танцовщице ноги переломали, певцу горло перерезали – всё одно поют, пляшут, от ереси своей не отрекаются. Нехристи, короче… Мы, кстати, долго перед входом стоять будем? Храм, знаете ли, этого не любит. Или вы, может быть…

– Не может! – хором закричали мы, – Обожаем патриарха и всякого попа, и приход его, и попадью его, и поповну, и попёнка, и Алёшу Поповича, и Добрыню Никитича, а уж с Ильёй Муромцем мы бы и вовсе на брудершафт выпили…

– Ну так а я вас куда привёл? – ласково улыбается наш истинно православный приятель.

Что ж, вошли. Деревянные столы, лавки, на полу вповалку лежат пьяные мужики в тулупах, попы с задранными рясами, хасиды (из организации «Истинные православные хасиды против католического Израиля и магометан») пени поют, все заблевано, – красота и лепота, одним словом. А вот баб в Кабаке всех святых не водилось, даже стриптиз танцевали борцы сумо.

– Кто такие? – раздался строгий глас стрельца-вышибалы. – Если не пройдёте Экзамен – убьём. Тебя – убьём, а бабу – хе-хе… (он пробормотал что-то нечленораздельно), а потом тоже убьём.

– А если мы Экзамен выдержим? – нахально осведомился Лесин

– Никто ещё не выдерживал, – успокоил его стрелец, – Водку пьёшь?

– Пью.

– Перекрестись, – на всякий случай не поверил стрелец. А наш провожатый тайком попятился, дверь приоткрыл – и тикать. Видимо, работа у него была такая – всех подозрительных элементов в храмовый кабак, на экзамен заманивать.

Лесин истово перекрестился (правда, левой рукой и все где-то возле гениталий), а Лукас вежливо сказала:

– Да я тебя щас порву, чурка нерусская. Христос воскрес, понял, сволочь?

– Так бы сразу и сказали, чего христами яриться-то? Свои люди – сразу видно, – заулыбался вышибала, – Самогоночки?

Хлопнули, не закусывая, самогоночки. Пощекотали пьяных попов. Расслабились было.

– А теперь…Главный Экзамен! – похабно подмигнул стрелец-вышибала, – Вы ведь выпили? Надо теперь Жиду морду набить!

И захохотал воцерковлённо, а хасиды переглянулись: некоторые, совсем глупые подозреваемые, пытались их выдать за Жида и таким образом сдать Главный Экзамен. На то и рассчитывали, надо полагать, проснувшиеся попы и мужики. Думали, полезем мы православных хасидов бить, тут им (нам, то есть) и конец. Одного убьют, а другую… хе-хе – а потом тоже убьют.

Лесин, кстати, сделал неуверенный шаг по направлению к хасидам-то. Но только один. Потому что Лукас с воплями «Бей жидов!» и «Зенит – чемпион!» начала избивать истово крестящегося Лесина.

– Не крестись, падаль! Всё равно не умеешь! Не той рукой, гад, и вообще ты не крест в воздухе рисуешь, а могиндовид! Бей гада!

Добрые люди опешили. Во-первых, Главный Экзамен сдан, чего уже не случалось с заезжими и чужими давно, а во-вторых, Лукас разошлась не на шутку. Еле уняли мужики, попы и хасиды разбушевавшуюся девку. «А ты, – кричит она одному попу, – Когда последний раз крест свой наперстный чистил? Совсем тут обленились без меня? Получай в морду, гад! А ты, собака, почему рясу в сапоги заправляешь? Почему между ремнём и пузом кулак просунуть можно? На вот тебе этим кулаком, на ещё!» Только самогоном и успокоили.

Сидим, пьём с православными, Лесин говорит томно:

– А здесь… э… миленько.

Лукас тоже угомонилась, только вяло стучит время от времени табуреткой по лысине близлежащего пьяного русского мужика. Хасидам улыбается, попов за кресты дёргает, стаканы об иконы бьёт, пустые бутылки грозит каждому в зад запихать. Каждому не получилось, конечно. Первым трём (а очередь сразу большая выстроилась – эротики мужикам не хватает, на все готовы) ещё запихала, а четвёртую не стала.

– Потому что она недопитая ещё. Мы её с собой заберём.

– Прощайте, православные! – Лесин поднял над головой руки в приветственном жесте олимпийца-победителя, – Вступайте в банду Волочкова и Басковой, там хоть поебётесь по-человечески в туннелях метро.

– Жида не выпускайте! – закричал откуда-то из недр кабака стрелец-вышибала, но непонятливые наши собутыльники на него же и накинулись. Хорошими они оказались ребятами.