От Немана до Вислы

От великого до смешного только шаг. Армия Наполеона перестала существовать. О господстве над миром нельзя было даже мечтать — удержать бы под своим контролем уже завоеванные страны Европы. Ради этого и спешил император французов в Париж. А потому переход русских войск через границу был предопределен. К тому же именно теперь перед Александром I открылась реальная перспектива осуществить свою заветную мечту — прибрать к рукам Польшу. Имелись у него и планы относительно будущего раздела Германии. Естественно, все эти проекты пока скрывались от потенциальных союзников — Австрии и Пруссии.

Русская армия пришла в изнурение, растянулась, численность ее «приметно уменьшилась», обозы с провиантом, боеприпасами и обмундированием отстали. Она нуждалась в отдыхе и пополнении резервами. Учитывая все эти обстоятельства, Кутузов принял решение остановиться, о чем и сообщил Александру I.

Свое решение Кутузов мотивировал тем, что именно Главная армия, бывшая «в беспрестанном движении… на пространстве почти в одну тысячу верст… делая форсированные марши и находясь почти день и ночь то в арьергарде», то в преследовании «бегущего неприятеля», больше всех нуждалась в отдыхе.

По утверждению историка П. А. Жилина, М. И. Кутузов предоставил передышку той части армии, которая «вынесла на себе основную тяжесть борьбы с противником», пройдя путь «от Тарутина до Вильно».

Главная армия действительно прошла путь от Тарутина до Вильно, но в боях под Малоярославцем, Вязьмой, Красным и на Березине основные ее силы не участвовали. А казаки с 13 октября по 2 декабря постоянно были в погоне за неприятелем и непрерывных атаках, за исключением, пожалуй, двух дней, когда Платов пировал по случаю получения высокой царской награды и упустил возможность «заарканить» маршала Нея. Но им отдых не полагался.

Уже 2 декабря, то есть в день освобождения Ковно, корпус Платова получил предписание «следовать за неприятелем до самой Вислы». И это при том, что в лучших его полках насчитывалось не более «полтораста человек на таких лошадях, кои могут еще, хотя и с трудностью, действовать». Все прочие по разным причинам отстали.

Впрочем, как ни сочувствуй с опозданием на два столетия изнуренным донцам, упрекнуть Кутузова трудно. Главная армия действительно нуждалась в отдыхе и пополнении, пусть не больше казаков, но нуждалась, а государь требовал от всех войск «следовать беспрерывно за неприятелем» — союзники настаивали.

Остановка Кутузова в Вильно позволяла Наполеону хоть как-то подготовиться к встрече с ним. Поэтому трудно сказать, кому больше пользы сулил отдых русской армии. Так что и Александр I не подлежит безоговорочному осуждению за требование немедленно приступить к активным военным действиям на территории Европы. Главнокомандующий принял правильное решение бросить через границу сначала донские полки М. И. Платова, за ними — менее изнуренные маршами и боями войска П. X. Витгенштейна и П. В. Чичагова, а три недели спустя — главные свои силы.

Наставляя атамана перед походом через границу, главнокомандующий требовал предупредить казаков, чтобы они не чинили грабежей «и вообще никаких обид» мирным жителям, ибо это несообразно не только с его «видами, но и совершенно противно воле государя императора».

Понятно, не пользуйся казаки дурной славой грабителей, не было бы и необходимости предупреждать их. Атаман предупредил, пригрозив строжайшим наказанием за ослушание. На время донские корсары утихомирились…

Вечером 2 декабря донские полки Платова двумя отрядами пустились за отступающими французами: один — по левому берегу Немана к Тильзиту, другой — по дороге на Вильковиск. Сам же атаман с частью своего корпуса остался в Ковно ожидать отставших казаков.

Сидя в пограничном городе, Матвей Иванович ежедневно принимал от казаков и отправлял в Вильно до тысячи «изнуренных, израненных, убитых холодом» пленных. Уже в течение первой недели остатки Великой армии, отступавшие к Тильзиту, были «истреблены совершенно». Атаман убеждал главнокомандующего, что и та ее часть, которая потянулась по дороге на Вильковиск, до Вислы не дойдет, ибо французы умирали, как мухи, — «не менее четырехсот человек» в сутки.

На эти войска Наполеон рассчитывать не мог. Но за Неманом у него было около 70 тысяч человек, сосредоточенных на флангах: в Восточной Пруссии — корпуса Макдональда и Йорка и в районе Варшавы — Шварценберга и Ренье. Общее командование над обеими группировками император поручил испытанному Мюрату.

В середине декабря Кутузов определил направление главного удара на Кенигсберг, куда двинул корпус Платова в составе 24 казачьих полков, а справа и слева от него пустил войска Витгенштейна и Чичагова. Общее командование этой группировкой численностью около 60 тысяч человек он возложил на адмирала, месяц назад упустившего Наполеона при переправе через Березину. Перед ним была поставлена задача «не допустить Макдональда к соединению с главными неприятельскими силами».

Мюрат, убедившись в том, что ему не удастся закрепиться на рубеже правого берега Вислы, приказал отводить войска за реку, усилить там гарнизоны крепостей и, опираясь на них, остановить наступление русских.

В течение двух недель за Неманом действовали только казаки Платова. В середине декабря на левый берег реки переправились 3-я Западная армия Чичагова и отдельный корпус Витгенштейна. Боевые действия русских войск сразу же приняли наступательный характер.

Отношение казаков к мирным жителям Европы беспокоило не только Кутузова, но и командующего группой войск Чичагова. В предписании Платову от 19 декабря адмирал выразил уверенность, что «при вступлении в пределы Пруссии» атаман употребит «все возможные меры к соблюдению в корпусе строжайшей дисциплины и порядка» и не допустит «ни малейшего самоуправства и насилия, тем более что край сей по известным дружественным расположениям государя императора не должен почитаться неприятельским…».

Понять беспокойство Кутузова и Чичагова нетрудно: вступая в пределы Восточной Пруссии, важно было расположить население к русской армии, вовлечь его в освободительную борьбу против наполеоновской агрессии. Опыт же всех минувших войн свидетельствовал, что казаков надо постоянно держать под надзором. Атаман в очередной раз заверил фельдмаршала и адмирала, что давно уже дал своему корпусу соответствующий приказ…

Едва войска адмирала П. В. Чичагова и графа П. X. Витгенштейна переправились через Неман, как прусский генерал Г. Д. Йорк подписал Таурогенскую конвенцию о нейтралитете и прекратил военные действия, ослабив корпус маршала Ж. С. Макдональда сразу в пять раз. Последнему пришлось бежать, чтобы русские не отрезали ему путь отступления на Кенигсберг.

Мюрату не удалось организовать сопротивление русским на правом фланге их наступления в Восточную Пруссию. Он покинул Макдональда и срочно отъехал в Эльбинг, чтобы закрепиться на берегах Вислы, куда из районов Белостока и Гродно подходили саксонские и австрийские войска Ренье и Шварценберга.

Витгенштейн слишком поздно переправился через Неман, чтобы успеть отрезать Макдональду пути отхода к Кенигсбергу. Поэтому перед ним ставилась задача преследовать ослабленный французский корпус и нанести ему «сильное поражение». В то же время армия Чичагова и казаки Платова, «ускоряя марш», должны были не допустить противника к Эльбингу и Висле.

Почти три недели многочисленные партии казаков находились в постоянном «поиске» на возможных путях движения неприятеля и поддерживали сообщение между армией П. В. Чичагова и корпусом П. X. Витгенштейна. Сам же М. И. Платов по-прежнему оставался в Ковно, где задержался аж до 20 декабря. Поползли какие-то грязные слухи, исходившие, по-видимому, от графа В. В. Орлова-Денисова, который «по молодости лет сильно капризничал». Смысл генеральских сплетен могло бы прояснить письмо лейб-медика Я. В. Виллие, полученное атаманом в эти дни, но я не нашел его. Зато сохранился ответ Матвея Ивановича «истинному другу Якову Васильевичу». Приведу несколько строк из него:

«…За искренние объяснения ваши на счет меня некоторых завистников в рассуждении службы моей чувствительнейше вас благодарю. Бог видит, сколько предана душа моя ко всемилостивейшему монарху моему и любезнейшему Отечеству. Кто же может потемнить ревностнейшее служение мое… когда оно чисто…

О графе Орлове больше ничего не нахожу сказать вам, как то, что я сожалею о нем… он из рода нашего и сын покойного приятеля моего; но что происходит — я не понимаю…»

Процитированное письмо Платова датировано 12 декабря 1812 года. Через три дня атаман написал очередное послание лейб-медику с выражением благодарности за присланные капли, «которые начал употреблять». Остается предположить, что Матвей Иванович задержался в Ковно из-за болезни.

«Долговременное пребывание» Платова в Ковно вызвало недовольство Кутузова. Главнокомандующий отправил к нему генерал-адъютанта Чернышева, приказав тому «подвинуть престарелого атамана к большей деятельности».

21 декабря атаман, так и не излечившись от недуга, прибыл в Нейштадт и приступил к выполнению повелений фельдмаршала и адмирала. Через несколько дней корпусной медик Соколов написал Виллие:

«Ваше Превосходительство, милостивый государь Яков Васильевич! Присланные от Вашего Превосходительства капли для его сиятельства Матвея Ивановича произвели желаемое действие. Тошнота по утрам и позыв на рвоту утолились, желудок начал укрепляться. Остаются головная боль и слабость в груди…»

Еще находясь в Ковно, М. И. Платов получил предписание распространить воззвание М. И. Кутузова к населению Германии и выяснить, «какое действие произведет в народе вступление российских войск в Пруссию; и если бы паче чаяния возродило оно ропот и неудовольствие», ему рекомендовалось остановиться и ждать нового повеления. Эту задачу атаман возложил на полковников А. И. Быхалова и И. Е. Ефремова. Главнокомандующий призывал «мужественных и честных немцев» присоединиться к борьбе русской армии против «врага всей Европы».

Казакам останавливаться не пришлось. Жители приграничных областей Восточной Пруссии встретили их дружелюбно, о чем атаман сообщил главнокомандующему в тот же день, когда приехал в Нейштадт.

25 декабря казачьи полки из авангарда отдельного корпуса генерала Витгенштейна с ходу ворвались в Кенигсберг, оставленный войсками маршала Макдональда, взяли в плен более 9 тысяч человек, в основном больных и раненых, не способных сопротивляться, и сразу же пустились за французами, отступавшими по дороге к Эльбингу.

Чтобы опередить неприятеля и отрезать ему путь отступления от Кенигсберга к переправе через Вислу, М. И. Платов создал отряд из 2 тысяч доброконных казаков, подчинил его присланному из штаба армии А. И. Чернышеву и отправил к Эльбингу. Сам же с остальными полками донского корпуса двинулся вслед за ним, взяв курс на Прейсиш-Голланд.

Здесь Платов узнал, что в Мюльгаузене собрались значительные силы прусской пехоты, пришедшей из Данцига. Не теряя времени, атаман пустился вперед. Утром 30 декабря он вытеснил неприятеля из местечка и бросил за ним бригаду регулярной кавалерии Н. В. Дехтярева, подкреплявшую донской корпус со времени перехода его через Неман. Преследование продолжалось до Эльбинга, в районе которого концентрировались войска маршалов Мюрата, Нея и Макдональда. Их численность достигала 20 тысяч человек.

Противник не решился защищать город. На рассвете следующего дня он «ретировался по двум дорогам: идущей к Мариенбургу пошли большие колонны, а по другой, до Нейтага, — малые». За первыми двинулся сам атаман с казаками и пехотой Ф. Ф. Штейнгеля, а за вторыми — отряд В. Ф. Шепелева.

Ну а А. И. Чернышев, что делал он со своими доброконными казаками? Генерал-адъютант императора вполне оправдал выбор атамана.

Утром 30 декабря, выполняя предписание Платова, Чернышев выступил из Тиргартена и, отмахав за сутки более 70 верст, достиг Мариенвердера, в котором, как было известно, находились маршалы Богарне и Виктор и несколько генералов «с небольшим прикрытием войск». Отряд подступил к городу настолько скрытно, что никто даже не заметил его подхода.

Мариенвердер — не цитадель, но все-таки крепость с тремя воротами, запиравшимися на ночь. Для их штурма генерал А. И. Чернышев выделил равные по численности колонны под командованием К. П. Кирсанова, И. И. Андрианова и И. Е. Ефремова, придав каждому по одному орудию.

Воспользовавшись предрассветным сумраком, казаки ворвались в город и даже во двор дома, занимаемого вице-королем Итальянским. Началась невообразимая паника, неприятель «совался из стороны в сторону». Однако Богарне сумел построить войска в боевой порядок. Французское каре с маршалами во главе, отстреливаясь, отступило к Нейенбургу.

Мариенвердер был освобожден. Победителям достались «довольно великие магазейны жизненных припасов».

В последний день декабря весь правый берег Вислы был очищен от неприятеля. Под контролем русских оказались Эльбинг и Мариенвердер. Казачьи полки даже переправились через реку и заняли Нейенбург. Но противник удерживал в своих руках важные крепости Торн, Данциг и другие.

«Здешние жители везде принимают наши войска совершенно дружественно, и никаких от них неприятностей нет, — писал Платов Кутузову, — продовольствие доставляется нам безостановочно и охотно; с нашей стороны строжайше соблюдается порядок».

Вечером 31 декабря к берегу Вислы подошли армия Чичагова и корпус Витгенштейна. До Нового года оставалось несколько часов.

 

От Вислы до Одера

Вместо двух недель Главная армия Кутузова отдыхала месяц. Но наступила пора и ей действовать. В первый день Нового года армия форсировала Неман и тремя колоннами потянулась на запад: первая под командованием Тормасова начала наступление на Млаву и Плоцк, а две другие во главе с Дохтуровым и Милорадовичем и присоединившийся к ним корпус Остен-Сакена должны были овладеть Варшавой.

Платов же с казаками 1 января 1813 года занял Мариенбург и Диршау. Потеряв не менее 500 человек пленными, оставив понтоны и палубы с ружьями и около 800 офицеров и солдат в госпиталях, неприятель по двум дорогам отступил к Данцигу и Штаргарду.

«За быстрое занятие городов Эльбинга и Мариенбурга, за соблюдение при сем случае военной дисциплины» главнокомандующий приказом по армии объявил казакам благодарность.

По направлению к Данцигу за неприятелем двинулись: от Диршау — сам М. И. Платов и следовавший за ним авангард корпуса графа Ф. Ф. Штейнгеля; от Нейтага — отряд В. Ф. Шепелева, подкреплять который должна была сильная бригада И. Д. Иловайского.

По дороге к Штаргарду атаман отправил бригаду Н. В. Дехтярева в составе пяти полков: Ольвиопольского гусарского, Арзамасского и Житомирского драгунских и двух казачьих с четырьмя орудиями донской конной артиллерии. В случае необходимости помощь им мог оказать А. И. Чернышев, отозванный из Нейенбурга в Диршау.

У неприятеля осталась единственная возможность спастись — укрыться за стенами Данцига, где Платов предполагал окружить его казачьими полками, занять все дороги так, «чтобы ни от него, ни к нему и курьера не пропустить».

Однако у Кутузова был свой «общий план». Правда, он вызывал сомнения. 2 ядааря главнокомандующий предписал всем войскам, подчиненным Чичагову, остановиться в районе Гутштадта и ограничиться лишь наблюдением за противником, «посылая партии не только к самой Висле, но и за оную».

Чичагов не успел предупредить Платова. 3 января тот блокировал Данциг, надежно закупорив неприятельский гарнизон за его стенами. Едва казачьи войска расположились на подступах к городу, атаман получил приказ адмирала вернуться на правый берег Вислы.

Пытаясь хоть как-то объяснить свое решение, главнокомандующий писал адмиралу: «Движения наши и быстрота оных нужны были для истребления неприятеля, пока он на правом берегу находился». Отсюда следует: теперь спешить некуда.

Естественно, атаман повернул донские полки и двинулся к Висле. Правда, для наблюдения за противником «аванпосты оставил на прежнем месте».

Армия П. В. Чичагова и корпус П. X. Витгенштейна еще не успели переправиться на левый берег, и их солдатам не пришлось совершать бесполезные марши.

Минули сутки. 3 января Кутузов приказал войскам правого фланга под командованием Чичагова «немедленно» перейти Вислу и «твердо поставить ногу на левом берегу сей реки». Что случилось? Чем была вызвана такая спешка? Сам фельдмаршал объяснил это стремлением облегчить союзникам Наполеона присоединение к русской армии. А что же накануне, когда он отзывал казаков от Данцига, такая задача не стояла? Стояла, конечно.

За минувшие сутки никаких изменений в настроении союзников Наполеона не произошло. Австрийские и прусские войска давно уже не оказывали сопротивления русским, ожидая решения своих правительств, чтобы обратить оружие против Франции.

Великие полководцы тоже ошибаются…

Воспользовавшись неожиданным снятием блокады, неприятель стал вывозить из города больных и «тяжести» и отправлять их по дороге на Берлин. Платов подумал: уж не намерен ли противник уйти из Данцига? Чтобы получить ответ на этот вопрос и не волновать жителей, не расположенных к гарнизону, атаман оставил свои пикеты на подступах к крепости. Долго ломать голову не пришлось. 5 января он получил предписание вернуться назад и занять «те самые места, кои были уже заняты» казаками двумя днями раньше…

7 января атаман снова обложил Данциг, задействовав в блокаде Башкирский, Симферопольский татарский, а также 24 казачьих полка и 4 эскадрона регулярной кавалерии своего корпуса, не считая подходивших частей пехоты. Снабжение гарнизона продовольствием из ближайших к городу деревень было совершенно пресечено.

По оперативным данным, полученным М. И. Платовым от полковника А. И. Быхалова, гарнизон Данцига насчитывал 20 тысяч человек, но атаман нашел эту цифру несколько преувеличенной. Солдаты еще были обеспечены продовольствием, а вот жители уже испытывали его недостаток; их ожидал голод, поэтому они «находились в великом волнении».

Все дороги к Данцигу были надежно перекрыты. А когда П. X. Витгенштейн, стоявший с корпусом в Старгарде, усилил М. И. Платова отрядом пехоты численностью в 9250 человек, блокада крепости стала непроницаемой.

Русские войска, осаждавшие Данциг, также испытывали недостаток в продуктах питания и особенно в фураже. Но жители окрестных селений, разоренные французами, делали все возможное, чтобы обеспечить своих освободителей самым необходимым, и относились к ним «чрезвычайно дружелюбно и искренно», ни на что не жаловались. Впрочем, и казаки вели себя смирно, соблюдали дисциплину, чем немало порадовали и атамана, и главнокомандующего.

М. И. Кутузов — М. И. Платову,

8 января 1813 года:

«Одному деятельному преследованию Вашего Сиятельства обязаны мы падением городов Эльбинга, Мариенбурга, Мариенведера и Нейенбурга. За дисциплину же, сохраняемую в войсках ваших, приношу вам мою совершенную признательность…»

Главнокомандующий отметил заслуги казаков не только в письме к атаману, но и в приказе по армии.

Если по «общему плану» М. И. Кутузова войска М. И. Платова и П. X. Витгенштейна были устремлены на Данциг, то армии П. В. Чичагова предписывалось блокировать Торн, расположенный также на правом берегу нижней Вислы. Адмирал вел войска по указанному маршруту, выдвинув вперед авангард под командованием генерал-лейтенанта М. С. Воронцова.

Блокада Данцига продолжалась. А неприятель время от времени предпринимал попытки сбить казаков с занимаемых позиций и восстановить связь с войсками, стоявшими за Вислой и на Одере, но всякий раз они решительно пресекались.

С подходом к Данцигу корпуса Витгенштейна Кутузов предписал Платову «действовать хотя бы партиями по дорогам… к стороне Одера по разным направлениям, чтобы тем подать вид, что наше движение и к сей реке простираться будет».

Получив это предписание главнокомандующего, атаман отправил «к стороне Одера» генерал-майора Александра Ивановича Чернышева с 10 казачьими полками, предоставив ему полную свободу действий и пообещав усилить дополнительными войсками, если в том возникнет необходимость.

М. И. Кутузов — М. И. Платову,

17 января 1813 года:

«…Государь Император приглашает Вас в Главную Его Императорского Величества квартиру, которая 25-го сего месяца быть имеет в Плоцке. При личном с Вами свидании Его Величество желает переговорить с Вашим Сиятельством касательно Донского войска и поблагодарить Вас за все подъятые труды в сию кампанию.

На временное отбытие от вверенного Вам корпуса извольте поручить оный старшему по себе, который состоять должен в команде генерала от кавалерии графа Витгенштейна…»

Это предписание Платов получил 20 января. Еще несколько дней он оставался в селении Бушкау, где находилась атаманская квартира, занимался делами своего корпуса. Перед отъездом казаки порадовали его рядом частных успехов под стенами Данцига.

22 января неприятель предпринял вылазку из крепости, бросив против казаков Алексея Васильевича Иловайского 600 сабель и 5000 штыков, но был обращен назад. При этом он потерял 25 человек пленными и свыше 100 убитыми.

По показаниям пленных, гарнизон Данцига составляли в основном французы и частично поляки, форштадт занимали 4 тысячи мекленбуржцев. Немцы явно не пользовались доверием защитников крепости, их редко впускали в город и выдавали «самую малую порцию». Не желая служить Наполеону, они пытались «дознаться», как примут их русские. Матвей Иванович не стал мучить сомнениями потенциальных союзников, тут же послал в форштадт флигель-адъютанта Павла Петровича Сухтелена, и тот именем его сиятельства графа Платова заверил: всех немцев готовы принять «не пленными, а на приятельском положении».

Противник не отказался от попыток прорваться через заслон казаков. 23 января он сделал вылазку из крепости в разных местах, но был отбит донцами, которые, по определению атамана, «по всей истине… дрались, как львы».

В тот же день французы решили еще раз испытать на «проницаемость» аванпосты бригады генерал-майора Алексея Васильевича Иловайского, бросив против них 800 солдат пехоты. Казаки «разбили их совершенно».

25 января М. И. Платов передал своих казаков под начало генерала П. X. Витгенштейна и поручил графу А. И. Чернышеву вступить в переговоры с командующим прусским корпусом Ф. В. Бюловом, «который, хотя и разделял с гражданами ненависть к французам, однако же не решался явно действовать против них». Надо было подтолкнуть его.

А главнокомандующему пришлось «подтолкнуть» самого атамана, напомнив ему, что государь пока не потерял надежды принять его в своей главной квартире в Плоцке.

Со дня первого приглашения Матвея Ивановича прошло уже больше недели, а он так и не сдвинулся с места. Это как-то не похоже на него. Раньше атаман старался использовать любую возможность попасть на глаза его величеству, бывало даже добивался разрешения приехать в главную квартиру, когда и оснований для того никаких не имел. А на этот раз заставил вызывать себя дважды. Почему? Современники не оставили нам своей версии. Впрочем, сохранилось одно письмецо. Прочитаем его внимательно…

М. И. Платов — Я. В. Виллие,

26 января 1813 года:

«Милостивый государь мой, истиннейший приятель Яков Васильевич! Я вслед за сим из-под Данцига в главную квартиру отправляюсь; позвольте мне въехать прямо к вам, другу; иначе я ни к кому не согласен — вы мой друг, и в характере есть честнейший англичанин. Я грустен по моим домашним обстоятельствам и здоровьем не так хорош. Сын мой большой есть в горячке жестокой. Благодарен я господину Соколову…»

Не хотелось Матвею Ивановичу ехать в главную квартиру. И дело, естественно, не в царе, а в тех завистниках, отиравшихся при штабе главнокомандующего, о которых писал ему в середине декабря лейб-медик Яков Васильевич Виллие.

Задержали атамана и обстоятельства личного свойства: сам он был слаб здоровьем, старший сын находился в жестокой горячке, очевидно, после ранения. Но главное — известие о смерти жены, полученное из Новочеркасска. По свидетельству Михаила Семеновича Воронцова, Матвей Иванович столь мучительно переживал кончину Марфы Дмитриевны, что на старика больно было смотреть.

Пребывая в главной квартире и готовясь к новым сражениям за освобождение Европы, Платов занялся укреплением своих войск. За время, минувшее с начала контрнаступления, казаки-ополченцы «от старости лет и дряхлости никак уже не могли нести полевой службы» и превратились в «одну только тягость» для остальных. Поэтому Матвей Иванович демобилизовал и отправил домой не менее двух тысяч больных и увечных, а вместо них вызвал на укомплектование донских полков «19-летних выростков», достигших призывного возраста. Атаман уверял главнокомандующего, что пополнение придет в конце февраля или в начале марта.

 

От Одера до Эльбы

За Одером, между Штеттином и Франкфуртом, у Наполеона было всего около 40 тысяч человек. А в одной только армии П. X. Витгенштейна, наступавшей на правом фланге, насчитывалось не менее 30 тысяч штыков и сабель. С присоединением же к ней прусских корпусов Ф. В. Бюлова и Г. Д. Йорка эта цифра могла удвоиться.

«Превосходство наших сил, к коим присоединяется ныне все прусское войско для поражения общего врага, — писал князь Кутузов графу Витгенштейну, — подает нам удобный случай разбить совершенно сей остаток неприятельских войск, и для того сообщаю Вашему Сиятельству общий план действий…»

Основная идея плана сводилась к окружению и истреблению довольно крупной группировки французских войск, сосредоточенных в Берлине, силами казаков Платова, армии Витгенштейна и прусских корпусов Бюлова и Йорка.

Однако в самом начале февраля к Одеру подошли только казаки Чернышева, Теттенборна и Бенкендорфа. Северная армия Витгенштейна была еще далеко, а корпуса Бюлова и Йорка ожидали решения своего правительства, чтобы присоединиться к русским.

5 февраля казачьи полки Чернышева переправились через Одер в районе Кюстрина, а отряд Теттенборна, австрийского полковника, который еще в августе прошлого года вступил в русскую службу, форсировал реку у Шведта. Командиры договорились объединить свои силы для совместного овладения Берлином. Внезапность нападения должна была компенсировать малочисленность атакующих.

7 февраля отряды соединились в Ландсберге. На следующий день они скрытно от неприятеля подошли к Берлину и заняли исходные позиции. Ожидали лишь броска бригады М. Г. Власова на Шарлоттенбург, который должен был послужить сигналом к общей атаке.

Начался отчаянный галоп донских воинов по параллельным улицам прусской столицы. Вдохновляясь примером командиров, они четыре раза врубались в скопления французских войск, обращали их в бегство и остановились только на Александрплац перед выстроенным каре с восемью пушками, после чего организованно отступили, уведя с собой 18 офицеров и более 600 рядовых. Убито же было гораздо больше.

Убыль в людях у русских не превышала 150 человек убитыми и ранеными. В числе последних оказался «храбрый войсковой старшина Комиссаров», поймавший пулю в левую руку.

По утверждению генерал-адъютанта Чернышева, казаки оставались в городе около двух часов.

Несколько дней спустя некий свидетель этого дерзкого начета писал другу:

«…Все началось с того, что в полдень через Бранденбургские ворота ворвались казаки, рассеяли и частично перебили охрану и с неслыханной смелостью в одиночку или небольшими группами промчались от одного конца города до другого… Утверждают, что среди них были переодетые пруссаки, потому что они прекрасно разбирались в улицах и немного говорили по-немецки…

Наши защитники были охвачены паническим страхом. Можно подумать, что несколько тысяч казаков вызвали такое замешательство… Их, конечно, никто не считал…»

В самом деле, сколько казаков ворвалось в Берлин? Четыре неукомплектованных полка, общая численность которых едва ли превышала тысячу человек. Автору письма казалось, что их было раза в три больше.

Удержаться в Берлине, гарнизон которого насчитывал до 18 тысяч человек, казаки, естественно, не могли. Они отступили и остановились на расстоянии пушечного выстрела от заставы. Французы пытались оттеснить их от города, но были отбиты ружейным и артиллерийским огнем. У стен прусской столицы отличились также гусары и драгуны Теттенборна…

А весна вступила в свои права. «Какая сладость разливается в мире! Как приятно жить и дышать в это время!» — захлебывался от восторга русский офицер Федор Николаевич Глинка.

Будущий декабрист Ф. Н. Глинка «плыл» на бричке, а солдаты Главной армии шли пешком по дорогам, превратившимся в реки. Но и они добрели до Калиша, красивого городка на берегу Просни, населенного в основном немцами, где 16 февраля состоялось подписание союзного договора с берлинским королевским двором о совместной борьбе с наполеоновской Францией. По условиям договора Россия брала на себя обязательство положить оружие не раньше, чем Пруссия будет восстановлена в границах 1806 года, а все германские государства снова обретут независимость. Командование всеми прусскими войсками возлагалось на генерала Гебхарда Леберехта Блюхера.

«Вчерась я имел честь подписать трактат с Пруссией, — сообщал Кутузов жене. — Это дает нам тысяч сто войска… Без нынешней кампании этого бы не было».

Французы очистили Берлин и двумя колоннами потянулись на Магдебург и Виттенберг.

Рано утром 20 февраля 1813 года казаки А. И. Чернышева, а за ними донской полк И. А. Селиванова из отряда А. X. Бенкендорфа вошли в Берлин. Несколько часов спустя в город вступил авангард Северной армии под командованием князя Н. Г. Репнина-Волконского. «Дружеский прием жителей был неописуемый», — писал П. X. Витгенштейн М. И. Кутузову. Они встречали своих освободителей «с изъявлением восторга», прямо-таки «в исступлении от радости».

Через неделю к Берлину подошли остальные войска Витгенштейна и расположились на отдых вокруг города. Овладение столицей Пруссии давало русским «значащие военные выгоды»: вселяло в союзников уверенность в победе над Наполеоном, воодушевляло и поднимало их на борьбу против общего врага, открывало возможность начать совместные боевые действия.

Потеряв Берлин, французы стали отступать: войска Вандама потянулись к устью Эльбы, Лористона и Латур-Мобу-ра — к Магдебургу, Богарне — к Лейпцигу, Даву — к Дрездену, куда должна была подойти и новая армия Наполеона, сформированная им после бегства из России.

Армии союзников не сдвинулись с места, но многочисленные летучие отряды устремились за отступающим неприятелем к Эльбе, обложили Шпандау, Кюстрин и Штеттин и активизировали поиски на дорогах, ведущих к Магдебургу и Гамбургу.

Платов уже полтора месяца изнывал от бездействия в главной квартире в ожидании приезда прусского короля Фридриха Вильгельма, который желал непременно увидеть его во время встречи с императором Александром I.

В начале марта войска Витгенштейна располагались на квартирах вокруг Берлина. Блюхер и Винценгероде следовали к Дрездену. Главная армия Кутузова оставалась в Калише, а ее авангард под командованием Милорадовича осаждал Глогау.

Наконец наступил тот день, ради которого Платов прибыл в главную квартиру русской армии. 21 марта там готовились к приезду Фридриха Вильгельма III. Навстречу ему отправился атаман с эскортом гвардейских казаков. Александр I ожидал их на последней почтовой станции перед Калишем, а Кутузов — у самого города. Главнокомандующий стоял, не имея сил сесть на лошадь. Король поблагодарил его за «великие подвиги», пожаловал орден Черного орла, табакерку, инкрустированную бриллиантами и украшенную портретом прусского монарха, обещал наградить после победы поместьем, от которого фельдмаршал отказался…

Немало добрых слов сказал король и атаману донских казаков.

В эти дни войска Витгенштейна, снявшись с позиции у Берлина, подошли к Эльбе, переправились на левый берег между Мейсеном и Торгау и двинулись на сближение с прусским корпусом Блюхера, который форсировал реку у Дрездена. Оба они должны были действовать по направлению на Лейпциг. Кутузов счел возможным не связывать их «общим планом», предоставив им известную самостоятельность из-за удаленности от основных сил армии.

26 марта Александр I и Кутузов наконец выступили из Калиша и повели Главную армию по дороге на Дрезден. «Общий план» Кутузова предусматривал концентрацию всех войск в районе Лейпцига, Люцена и Альтенбурга.

В начале апреля прусский корпус Блюхера подошел к Альтенбургу. Вслед за ним двигался авангард Главной армии под командованием Милорадовича, вскоре достигший силезского города Бунцлау. А Витгенштейн сосредоточился в районе Дессау.

Сколь важное значение придавал Кутузов соединению всех союзных сил в одном районе за Эльбой, предельно отчетливо выразил он в письме к царю, написанном 10 апреля 1813 года, то есть за шесть дней до смерти:

«Я в отчаянии, что так долго хвораю, и чувствую, что ежедневно более ослабеваю; я никак не могу ехать, даже в карете. Между тем надобно стараться, сколь можно поспешнее, сосредоточивать армию за Эльбою».

А генералы рвались вперед, настаивая на необходимости распространить действие союзных войск как можно дальше за Эльбу. Кутузов противился. «Самое легкое, — сказал он однажды с мужицкой прямотой, — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови».

Кутузов лучше других понимал, сколь важно захватить как можно более германской территории и тем вселить в немцев уверенность и поднять их на борьбу. Однако опасался встретить «большие силы неприятельские» раньше, чем сам успеет усилиться «прибывающими из России резервами». Поэтому он запретил войскам переходить через реку Эльстер — «черту самую последнюю». «ьудьте уверены, — охлаждал фельдмаршал порыв генералов, — что поражение одного из наших отрядов уничтожит выгодное мнение, которым мы теперь пользуемся в Германии».

Предостережение главнокомандующего не распространялось на партизанские отряды, состоявшие в основном из казаков. Им он позволил действовать по обстоятельствам, ибо был уверен, что «ни один из них не пропадет».

Кутузов опасался не без оснований: Наполеон спешно формировал новую армию; далеко в тылу продолжалась осада важных крепостей. Правда, 5 апреля капитулировал гарнизон Торна, но Данциг и Модлин на Висле и Штеттин, Кюстрин и Глогау на Одере продолжали сопротивляться, отвлекая на себя немалые силы русских.

Силы же самого главнокомандующего таяли. В последних письмах к жене он жаловался на усталость от забот и хлопот — «дай Бог только остаться живу». Увы, не остался. 16 апреля 1813 года сердце великого полководца остановилось. Его набальзамированное тело отправили в Петербург. Часть останков захоронили близ Бунцлау, где поставили обелиск.

Армия осиротела.

А жизнь продолжалась. И продолжалась война. Фельдмаршала Кутузова сменил генерал Витгенштейн. Дебют его в роли главнокомандующего оказался неудачным.

20 апреля произошло сражение у города Люцена. Несмотря на заметное численное преимущество французов, союзники удержали занятую позицию, но утром следующего дня вынуждены были отступить и на некоторое время отказаться от роли освободителей Европы. Опасение Кутузова сбылось: русская армия слишком отдалилась от своих резервов. А к Наполеону подходили свежие войска.

Французы потеряли в этом сражении 15 тысяч человек, союзники — несколько меньше.

Пришлось отступать за Эльбу. 26 апреля союзники остановились в Нейштадте — левобережной части Дрездена, недавно освобожденной казаками отряда Д. В. Давыдова. Противников разделяла только река…

Генералы Витгенштейн и Блюхер, доведя численность союзных войск до 96 тысяч человек, решили дать сражение на выгодной позиции у Бауцена, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление от неудачи под Люценом. За два дня кровопролития — 8 и 9 мая — они потеряли 12 тысяч своих солдат и офицеров, французы — на 6 тысяч больше. 17 мая Петр Христианович Витгенштейн уступил командование Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли.

Столь крутой поворот в развитии войны после смерти Кутузова поверг в уныние монархов России и Пруссии, и они обратились к императору Франции с предложением о перемирии…

Пока договор о перемирии не был подписан, война продолжалась. Успешно действовали легкие отряды, укомплектованные в основном казаками.

Между тем 23 мая в Плесвице было заключено перемирие. Платов уехал на один из курортов Богемии подлечить желудок.

 

Между Одером и Эльбой

Перемирие было заключено на шесть недель, но фактически продолжалось на три недели больше. Лишь в полночь 30 июля во французский авангард было передано заявление союзников о возобновлении боевых действий. За это время противники пополнили армии резервами, оружием, припасами; солдаты и офицеры отдохнули, подлечились. В начале августа обе стороны готовы были продолжить кровопролитие. Даже Австрия сделала свой выбор, объявив войну Франции. Швеция — тоже.

С какими силами противники вступили в осеннюю кампанию?

Союзники имели без малого 522 тысячи штыков и сабель и почти 1400 орудий. У Наполеона находилось в строю 440 тысяч человек и 1200 пушек.

В регулярной кавалерии силы сторон оказались примерно равными: у французов — 73 тысячи сабель, у союзников — 77 тысяч. Однако последние превосходили конницу неприятеля на 26 тысяч казаков. Понятно, что это преимущество Наполеон компенсировать не мог.

По данным на 8 июля 1813 года, когда должно было закончиться перемирие, на театре прерванных военных действий находилось 65 казачьих полков, приписанных к девяти корпусам и к главной квартире всех армий. Матвей Иванович Платов, пребывавший на лечении в Богемии, в приказ о распределении казачьих полков не попал.

Военные действия должны были развернуться на пространстве между Эльбой и Одером и от Балтийского моря до Богемских гор, служивших границей Чехии с Саксонией и Силезией.

Союзники разделили свои силы на три армии: Богемскую, Северную и Силезскую, каждая из которых насчитывала соответственно 261, 162 и 99 тысяч человек. Командование первой возлагалось на отменно храброго австрийского фельдмаршала, но посредственного полководца Шварценберга. Вторую возглавил наследник шведского престола, бывший маршал Франции Бернадот. Третья досталась энергичному прусскому генералу Блюхеру.

Прошел всего месяц со времени прекращения перемирия. Поначалу союзники избегали сражений с войсками под личным командованием Наполеона, но теперь он сам стал побаиваться союзников. «Ослабление душевных сил» императора было так велико, что он не знал, что предпринять…

Союзники не сомневались уже в окончательной победе над Наполеоном. Поэтому высокие русские начальники стали приглашать в армию своих жен и невест. Правда, пока в безопасную Прагу. Приехала туда и любимая дочь атамана Мария Матвеевна, бывшая замужем за генерал-майором Тимофеем Дмитриевичем Грековым.

8 августа 1813 года Платову исполнилось шестьдесят лет. Утром он покинул курорт в Богемии и покатил в главную квартиру, надеясь через два дня, «хотя бы в ночь», встретиться с государем. В дороге узнал, что его дочь уже прибыла в Прагу. С тем же курьером, который привез ему эту весть, атаман отправил ей письмо и посоветовал оставаться пока на месте и нанести визит графине Анне Степановне Протасовой, обещавшей ему представить Марию Матвеевну великим княгиням Марии Павловне и Екатерине Павловне:

«…Вам должно непременно им представиться, ибо я просил их Императорских Высочеств… Они вас примут очень ласково в рассуждении милостивого расположения ко мне; будьте посмелее, без застенчивости, однако же с подобающею вежливостью…»

11 сентября начальник Главного штаба Александра I П. М. Волконский уведомил М. И. Платова о намерении императора создать отдельный донской корпус в составе семи полков под личным командованием атамана для действий в тылу неприятеля, чтобы предоставить ему возможность «явиться перед целым светом в новом блеске» славы.

По-видимому, император испытывал известную неловкость, коль поручил Волконскому узнать, согласен ли Платов «принять начальство над сим корпусом». Матвей Иванович согласился, хотя численность корпуса, равная численности обычного партизанского отрада, огорчила полного генерала. Такими частями бывало командовали даже полковники.

***

До сих пор на европейском театре войны действовали армейские партизанские отрады А. X. Бенкендорфа, М. С. Воронцова, Д. В. Давыдова, А. И. Чернышева… «Душою их всегда были донцы, — писал А. И. Михайловский-Данилевский. — Казаков употребляли везде, где требовались быстрота, отвага, расторопность. Наследственные доблести их являлись в самом блистательном виде в 1813 году, истинной эпохе торжества Донского войска…»

После возобновления военных действий был сформирован и отправлен в тыл к неприятелю отрад из 12 эскадронов австрийской и прусской регулярной кавалерии и пяти казачьих полков при двух орудиях донской артиллерии под командованием саксонского генерал-лейтенанта Иоганна Адольфа Тильмана.

Комендант крепости Торгау Тильман вступил в русскую службу в мае 1813 года. Получив в командование армейский партизанский отрад, он 6 сентября занял Мерзебург, но удержаться в нем не смог и отступил. С частью войск он отошел к Вейсенфельсу, а большую их часть отправил в Фрейбург.

Гостеприимный хозяин Вейсенфельса предложил офицерам отрада обед. Не успели гости сесть за стол, как последовало нападение. Генералу Тильману и его свите едва удалось спастись.

Оказалось, что на отрад союзников напала сильная кавалерийская дивизия французского генерала Шарля Лефевра-Денуета, посланная Наполеоном против партизан. Пришлось отступить к Фрейбургу, где произошла жаркая схватка.

Александр I, создав казачий корпус Платова, предоставил ему полную свободу действий в тылу неприятеля и фактически подчинил атаману все летучие отрады Главной армии. Это решение императора оказалось очень своевременным: конно-егерская дивизия генерала Лефевра-Денуета была так сильна, что одолеть ее партизаны Тильмана не могли.

14 сентября граф Платов выступил из Зайда и, преодолев через горы 40 верст, пришел в Альтгейм, находившийся радом с Хемницем, а на следующий день был уже в Пените, откуда послал нарочного в Цвенкау с предписанием барону Тильману срочно следовать к Альтенбургу, чтобы вместе с ним атаковать стоявшие там войска генерала Лефевра-Денуета.

В Пениге М. И. Платов соединился с авангардом своего корпуса под командованием князя Н. Д. Кудашева. Отрад И. А. Тильмана находился еще в пути. Рано утром 16 сентября атаман подошел к Альтенбургу. Он счел неудобным стоять без дела, атаковал противника, имевшего 8 тысяч человек и 8 орудий — в два раза больше, чем было у него, — выбил его из занимаемых позиций и преследовал «с поражением» до местечка Мейзельвиц.

Здесь Лефевр-Денует получил в подкрепление 3 тысячи человек. Но и на помощь Платову подоспел Тильман с отрядом. Неприятель, сохранивший численное преимущество, усилил сопротивление. Однако огнем шести орудий донской конной артиллерии и атакой казачьих полков, венгерских и прусских гусар он был выбит и с этой позиции у Мейзельвица, опрокинут и преследован до Цейца.

Отступая, противник оставил для прикрытия переправы через Эльстер двести итальянцев на территории городской фабрики, обнесенной высокой каменной стеной. Пока они там находились, союзники не могли чувствовать себя в безопасности.

«Так как у нас не было пехоты, то пришлось вызвать добровольцев, которые должны были взять фабрику приступом, — вспоминал командовавший штурмом И. Р. Дрейлинг. — Вызвалось довольно значительное количество; около 100 казаков тоже спешились…

Каждый этаж, каждую комнату пришлось брать с бою. Чудные залы и лестницы были покрыты трупами и залиты кровью, от роскошной мебели остались одни обломки».

В этот день отличились князь Н. Д. Кудашев, который во время командования авангардом находился с казачьими полками «впереди и распоряжался ими как искусный генерал», начальствовавший атаманцами Т. Д. Греков, командир 1-й роты донской конной артиллерии П. Ф. Тацин, «с отличною храбростью поражавший неприятеля картечными выстрелами». О действиях остальных героев М. И. Платов обещал донести М. Б. Барклаю де Толли «особенно».

Дивизионный генерал Лефевр-Денует отступил к Вейсенфельсу, потеряв 3 знамени, 5 пушек и 1435 человек пленными, в том числе 55 офицеров. У союзников, «слава Богу, урон был не так велик… всего до двухсот убитых и раненых чиновников и казаков, а также венгерских и прусских гусар».

Атаман, присоединив к своему корпусу два казачьих полка и четыре эскадрона австрийской кавалерии под командованием полковника Эмануэля Менсдорфа-Пуилли из отрада Иоганна Тильмана, двинулся к Фробургу, а самого генерал-лейтенанта с остальными его войсками оставил в Альтенбурге.

Утром 19 сентября Платов и Менсдорф заняли позицию у селения Лом, между Пенигом и Альтенбургом, выслав по разным направлениям партии казаков для сбора сведений о противнике, который силами 20-тысячного корпуса князя Понятовского обеспечивал безопасность главной коммуникации Наполеона: Лейпциг — Дрезден.

Платов и Менсдорф располагали слишком малыми силами — до 3 тысяч человек, — чтобы рассчитывать на успех в бою с огромным корпусом Понятовского. Поэтому атаман решил действовать, «соображаясь с обстоятельствами и числом войск неприятельских», атакуя лишь «отделяющиеся части оного».

Получив сообщение, что неприятель с большими силами пехоты и кавалерии приближается к Хемницу, атаман пустился туда, атаковал его правый фланг с тыла и опрокинул. Французы, отступив, закрепились на высотах за городом. Завязался упорный бой.

Началась артиллерийская дуэль. Донские канониры действовали успешнее, они заставили замолчать французские пушки. В атаку пошел авангард князя Николая Даниловича Кудашева. Справа ударила казачья бригада Григория Андреевича Костина, усиленная атаманцами Тимофея Дмитриевича Грекова, которая привела неприятеля в совершенное расстройство. Но на левом фланге положение стало угрожающим. Противник «в немалом числе кавалерии, шедший по Рохлицкой дороге», сбил заставу русских и готов был наброситься на корпус Матвея Ивановича Платова, вступившего в неравную схватку с французами до подхода отряда Эмануэля Менсдорфа.

Дважды Матвей Иванович посылал своего дежурного офицера к австрийскому генералу Иоганну Фридриху Мору, незадолго до того вытесненному французами из Хемница, с просьбой поддержать казаков, но тот не спешил оказать помощь союзникам. Между тем со стороны Пенига подошел полковник Менсдорф с отрядом из двух казачьих полков под начальством знаменитого партизана Давыдова и четырех эскадронов регулярной кавалерии и сразу обрушился на неприятеля, «опрокинул его и гнал с жестоким поражением» несколько верст, не позволив ему напасть на левый фланг донского корпуса…

А. И. Сапожников с некоторой иронией писал: «Д. В. Давыдов стал распространять версию, что он спас M. И. Платова в сражении под Альтенбургом». Но сомневаться не приходится: действительно спас, пусть и вместе с австрийскими эскадронами графа Менсдорфа. Во всяком случае, «много способствовал удержанию победы» казаками над сильным противником, как простодушно признавался далеко не простодушный Платов в рапорте на имя Барклая де Толли.

Давыдов очень тепло отзывался об австрийском полковнике, вместе с которым 22 сентября прикрыл корпус Платова от угрозы опасного удара слева:

«Самая огромная команда (два полка донских казаков) препоручена мне была осенью, после перемирия, но… не отдельно, а под начальством австрийской службы полковника графа Менсдорфа, с коим я приобрел многое: уважение его ко мне и неограниченную преданность к нему восторженного моего сердца благородным обхождением, его образованностью, геройским духом, военными дарованиями и высокою нравственностью».

Впрочем, и Матвей Иванович отмечал «мужественную храбрость» Менсдорфа, с «каковою действовал он против неприятеля» на левом фланге его корпуса.

Войска генералов Жана Пьера Ожеро и Антуана Бодуена Ван Дедема были выбиты с позиции на высотах у Хемница. Казаки пустились в погоню. «Тогда обратился и генерал-лейтенант Мор к преследованию».

Преследование продолжалось до Франкенберга, где отступающие соединились со своими войсками, стоявшими лагерем у самого города. Оставив перед Франкенбергом австрийские войска генерала Мора, атаман вернулся на ночлег в Хемниц. Подводя итоги этого дня, он написал Барклаю де Толли:

«В плен взято не более двадцати человек, ибо разъяренные упорством неприятеля российские и австрийские войска кололи и рубили кавалерию без всякой пощады.

С нашей стороны, благодаря Богу, урон убитыми и ранеными не так велик…»

Спустя год русский офицер Федор Николаевич Глинка, проезжая по этим местам, вспоминал:

«…Граф Платов и генерал Тильман жестоко нападали на сообщения неприятеля, хватая людей, обозы и пушки. Города Вейсенфельс, Наумбург и Альтенбург заняты были легкими войсками. Французы скрывали стыд и поражение свое в глубокой тайне, но Эльба, неся беспрестанно по волнам своим множество трупов и разных воинских снарядов, открывала отдаленным краям германским истинное положение их врагов. Наполеон бросался из угла в угол. Перехваченные письма того времени содержали в себе горькие жалобы на сие беспрестанное взад и вперед хождение, изнуряющее войска более всякой войны…»

За успехи в боях под Альтенбургом австрийский император Франц II пожаловал Платова орденом Марии Терезии 3-й степени. Самолюбие генерала от кавалерии было уязвлено. Один из мемуаристов писал, что атаман хотел отправить орден обратно, но не сделал этого, «чтобы не нарушать согласия, существовавшего между их кабинетом и нашим».

Для ношения иностранного ордена требовалось разрешение императора. Матвей Иванович обратился с просьбой по команде. Рапорт дошел до Барклая де Толли, и Михаил Богданович сделал на нем приписку: «В деле по болезни вовсе не находился».

Разрешение все же было получено, но приписка Барклая де Толли сыграла свою роль. Александр I думал наградить Платова за это дело орденом Андрея Первозванного. В его штабе, как пишет А. И. Сапожников, даже составили черновик высочайшего рескрипта.

Трудно сказать, действительно ли Платов в сражении под Альтенбургом «по болезни вовсе не находился». Или, может быть, Барклай де Толли мстил атаману за давнюю бестактную выходку в доме смоленского губернатора в июле прошлого года? С тех пор столько воды утекло. Опасность, висевшая над Россией, исчезла. Возможно ли, что в изменившихся условиях неприятный осадок от того столкновения всплыл на поверхность и Михаил Богданович решил выплеснуть гнев на «малообразованного и непросвещенного» генерала, ставшего европейской знаменитостью? Ясно одно: интриги вокруг Платова плелись в главной квартире. Приведу несколько строк из письма Матвея Ивановича к лейб-медику Якову Васильевичу Виллие от 25 сентября 1813 года:

«…Чем далее, тем более открывается явное недоброжелательство некоторых ко мне, и, как вижу, зла желают мне; но не удастся им жало сотворить. Бог мне помощник и покровитель. Я беру меры к осторожности, чтобы им не восторжествовать в намерении своем. Слава Богу, хотя и с малым корпусом, а дело у меня идет хорошо…»

В августе Матвею Ивановичу исполнилось 60 лет. В этом возрасте его одолевали болезни. Не исключено, что в боях под Альтенбургом атаман активного участия действительно не принимал, и Барклай де Толли в приписке на рапорте Платова лишь констатировал факт. Во всяком случае, в распоряжении исследователей нет документов, позволяющих с уверенностью обвинять командующего русско-прусскими войсками Богемской армии в травле донского героя. Вряд ли Михаил Богданович рискнул бы вводить императора в заблуждение. Орден Андрея Первозванного Платов все же получит. Однако об этом позднее. А сейчас приведу письмо Александра I, написанное в эти дни:

«Граф Матвей Иванович! Благодарю Вас за поздравление с днем моего коронования, который Вы столь блистательным образом ознаменовали 16-го сего месяца. Поручив Вам начальство над отдельным корпусом, я уверен был, что подвиги Ваши, со столь давнего времени Отечеством признанные, будут увенчаны новою славою; и победа, одержанная Вами при Альтенбурге, оправдала ожидания мои. Она представляет мне приятный случай засвидетельствовать Вам за сии новые успехи мою совершенную признательность и уверить Вас, что служба Ваша, обращавшая на Вас всегда особенное внимание, и на будущее время не останется без достойных ее наград».

Потерпев несколько поражений, французы стали концентрировать свои силы у Лейпцига. Армии союзников подтягивались к Эльбе. До великой Битвы народов оставалось несколько дней…

 

От Эльбы до Рейна

В конце сентября войска союзников в разных местах переправились через Эльбу. 3 октября Богемская армия заняла позиции на берегах Плейсе. Вечером следующего дня к Лейпцигу должен был подойти Блюхер, а еще через сутки ожидались Бернадот и Беннигсен.

Александр I решил дать французам сражение 4 октября. В этот же день и Наполеон планировал разгромить Богемскую армию союзников, чтобы потом обрушиться на подходивших Блюхера, Бернадота и Беннигсена. Дата очередного кровопролития определилась. Осталось реализовать замыслы.

В ночь перед сражением небо выплеснуло на противников поистине библейские потоки дождя. Началась страшная буря, ломавшая деревья, срывавшая крыши с домов. Кажется, сама природа восстала против готовящегося кровопролития, но остановить его уже ничто не могло.

Основные события развернулись на правом крыле Богемской армии, которой командовал Михаил Богданович Барклай де Толли. На флангах у него стояли в основном австрийцы и пруссаки, а в центре — русские во главе с принцем Евгением Вюртембергским, двоюродным братом Александра I, князем Андреем Ивановичем Горчаковым и графом Петром Петровичем Паленом. Они составляли войска первой линии, подчиненные генералу от кавалерии Петру Христиановичу Витгенштейну. Войсками второй линии правого крыла командовал генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский, а резервами — великий князь Константин Павлович. Наполеон бросил против центра Богемской армии почти все свои наличные силы, оставив на флангах лишь минимальное количество войск, чтобы оградить атакующих от неожиданного удара справа и слева.

Открыли сражение русские. Они взяли Вахау и Клеберг, двинулись за отступающим неприятелем и попали под губительный огонь французских батарей. В одно мгновение были подбиты почти все орудия первой линии корпуса принца Евгения Вюртембергского. Теперь уже французы пошли в атаку и выбили русских из Вахау и Клеберга. Сражение развернулось по всей линии центра правого крыла Богемской армии. Попытки австрийцев форсировать реку Плейсе, чтобы усилить русских, не имели успеха.

Сразу за центром, у деревни Гюльденгосса, на высоком холме Вахтберг, за развитием событий наблюдали союзные монархи Александр I, Франц I и Фридрих Вильгельм III. Генералы, составлявшие их многочисленную свиту, уже в середине дня считали сражение проигранным.

Трудно сказать, как оценивал ситуацию Александр I. Но действовал он тогда решительно: приказал подтянуть артиллерию, а лейб-казакам прикрывать ее до подхода тяжелой кавалерии с правого фланга, за которой послал генерал-адъютанта графа Василия Васильевича Орлова-Денисова; вызвал из резерва гвардейские полки, потребовал от фельдмаршала Шварценберга во что бы то ни стало форсировать Плейсе, чтобы усилить союзников в центре…

Между тем Наполеон бросил в атаку 10-тысячный корпус, которым за ранением Латур-Мобура командовал генерал Думмерк. В три часа дня вся эта конница, имея впереди латников, с нарастающим аллюром ринулась вперед, огибая Вахау справа и слева, и обрушилась на войска принца Евгения Вюртембергского. Французы овладели батареей, изрубив прислугу, прорвали расположение русской пехоты, рассеяли гвардейскую кавалерийскую дивизию Ивана Шевича, сраженного французской пулей, и устремились на холм Вахтберг. Никаких других войск, кроме лейб-гвардии казачьего полка, составлявшего конвой Александра I, в этот момент поблизости не было. Катастрофа казалась неизбежной.

Донские казаки к этому времени основательно забыли о своей былой вольности и гордились тем, что являются подданными русского царя и составляют часть его армии. Тем более это относилось к лейб-казакам, находившимся на положении почетной стражи государя. Они, безусловно, готовы были умереть за него.

Александр I призвал к себе полковника Ивана Ефремовича Ефремова, оставшегося за командира после отъезда Василия Васильевича Орлова-Денисова с поручением государя к Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли, и указал ему на наступающих французов, которые были уже совсем близко. Ефремов понял государя. Осенив могучую грудь двуперстным крестом старовера, он крикнул казакам:

— Братцы, умрем, а дальше неприятеля не пустим! Полк, за мной!

В это время к месту сражения подтянулась русская резервная артиллерия, поставленная левее Гюльденгоссы. Началась страшная пальба, которая, по словам М. А. Милорадовича, была «громче бородинской».

Отчаянная атака лейб-казаков освободила от натиска французов отступавшую русскую легкую кавалерийскую дивизию. Она перестроилась и примкнула к флангам полка Орлова-Денисова. Дышать стало легче.

Позднее генерал-майор Ефремов, вспоминая атаку лейб-казаков под Лейпцигом, часто говорил новобранцам: «А кто бы из вас задумался спасти государя?! Ведь французы-то прямо летели на него, словно рой пчелиный. Зато, когда Бог помог нам остановить весь этот рой врагов, государь поцеловал и командира графа Орлова-Денисова, и меня и благодарил казаков».

В первый день Лейпцигского сражения лейб-гвардии казачий полк потерял убитыми 19 и ранеными 37 человек.

Много лет спустя, в 1832 году, император Николай I, желая увековечить подвиг лейб-казаков под Лейпцигом, своим указом установил полковой праздник 4 октября, в день памяти святого Иерофея.

Атаман Платов с десятью своими полками находился в этот день на самом краю правого фланга. Между ним и центром Богемской армии, где развернулись основные события, стоял австрийский корпус графа Клейнау. Когда французы пошли на него в атаку и выбили союзников с занимаемой позиции, Матвей Иванович «сильным ударом на неприятеля остановил его стремление и, опрокинув, прогнал с большим поражением до их батарей».

В рапорте на имя Барклая де Толли Платов назвал среди особо отличившихся 4 октября лишь армейских генерал-майоров Дехтярева, Кайсарова и Щербатова, командовавших бригадами, а также офицеров Ольвиопольского гусарского полка, прикомандированного к нему для усиления его корпуса. В списке нет ни одной фамилии донских начальников. Странно? Пожалуй. Впрочем, Матвей Иванович знал, кого надо награждать в первую очередь, чтобы создать опору в мире недоброжелателей. Возможно, своих он представил позднее.

На исходе дня сражение прекратилось. С прибытием Силезской армии Блюхера положение Наполеона стало весьма затруднительным. А на подступах к Лейпцигу были уже войска Бернадота и Беннигсена. Поэтому Наполеон обратился к союзникам с предложением о перемирии, переданном с австрийским графом Мерфельдом, только что взятым французами в плен.

5 октября союзные монархи думали возобновить сражение. Однако, поскольку еще не прибыли армии Бернадота и Беннигсена, наступление отложили на сутки.

В ожидании ответа на предложение о перемирии Наполеон отвел войска поближе к Лейпцигу, откуда думал начать отступление. Пока он принимал меры оборонительные, союзники готовились обрушиться на него всеми своими силами.

6 октября в Битве народов сошлись 310 тысяч союзников, в том числе 146 тысяч русских, и 171 тысяча французов. Сражение продолжалось с раннего утра до позднего вечера. В нем участвовало 32 донских полка.

Атаман Платов, действовавший с казаками своего корпуса на правом фланге позиции союзников, у деревни Зоммерфельд, между войсками Бернадота и Беннигсена, принудил сдаться вюртембергскую бригаду вместе с ее командиром генералом Норманом и всем его штабом, а также шесть батальонов саксонской пехоты с 22 пушками и зарядными ящиками. Ночь застала его у стен Лейпцига.

Любопытно, что командующий Польской армией генерал Леонтий Леонтьевич Беннигсен счел необходимым подтвердить в письме к начальнику Главного штаба князю Петру Михайловичу Волконскому, что в бою под Лейпцигом, у деревни Зоммерфельд, Матвей Иванович Платов с казаками своего корпуса действительно взял в плен две с половиной тысячи пленных саксонцев и вюртембергцев, чему он сам был свидетель.

Леонтий Леонтьевич буквально казнил себя, что в донесении Александру I не отметил этого успеха Платова, справедливо полагая, что атаман сам напишет государю. Оказалось, не написал — очевидно, чтобы не давать пищу для разговоров своим завистникам (по его определению, «мудочесам») при главной квартире.

Беннигсен закончил письмо Волконскому следующими словами: «Ваше Сиятельство, я покорнейше прошу вывести меня из сомнения, потому что долг мой есть сему достойному мужу во всякое время отдать должную справедливость».

По свойствам характера генерал Беннигсен был человеком очень сложным, о чем немало сказано в предыдущих главах. Чтобы у читателя сложилось более полное впечатление о нем, замечу: в обязанности командующего Польской армией не входило информировать царя об успехах Платова, ибо отдельный донской корпус атамана не состоял в его подчинении. В данном случае он руководствовался элементарным чувством справедливости.

А вот у Матвея Ивановича с этим чувством произошел разлад.

Его успех был значительным: командуя корпусом в 2 тысячи человек, он сумел пленить две с половиной тысячи саксонцев и вюртембергцев. Но кто из донцов отличился в бою 6 октября, неизвестно. Атаман и на этот раз среди героев назвал только прикомандированных к нему армейских генералов и офицеров. Может быть, доказывал, что обвинение его в недобром отношении к регулярным войскам не имеет оснований? Не исключено. Только при чем же здесь казаки, жертвовавшие собой ради победы?

Наступила ночь. Предместья Лейпцига были объяты пламенем. Горели ближайшие к городу селения. Союзные монархи решили возобновить сражение на следующий день. Впрочем, никто не сомневался, что Наполеон начнет отступление. Поэтому Александр I приказал М. И. Платову и генерал-майору В. Д. Иловайскому переправиться через Плейсе и Эльстер и, нападая на головы французских колонн, спешить по дороге в Веймар.

Наполеон, оставив в Лейпциге корпуса Макдональда и Понятовского сдерживать союзников, с остатками армии начал переправу через Плейсе. А. И. Михайловский-Данилевский достаточно выразительно описал панику, охватившую солдат арьергарда, когда более удачливые их соратники взорвали единственный мост через реку:

«Легче вообразить, чем описать смятение и давку в городе, когда союзники вторглись в него с разных сторон… Полки, находившиеся еще по сю сторону реки, не внемля голосу начальников, смешались в беспорядочные толпы всякого рода войск, бросали оружие, сдавались в плен; другие… кидались в воду… и тонули. В числе утопших находился Понятовский… Он пошел ко дну, пораженный двумя пулями…»

Роковое стечение обстоятельств: 7 октября 1812 года Наполеон оставил Москву, 7 октября 1813 года он покинул Лейпциг.

В полдень Александр I и Фридрих Вильгельм III въехали в город. Потери были громадные: от 30 % личного состава у союзников до 35 % у французов.

Какие потери понесли казаки за четыре дня боев, неизвестно. После победы на донцов обрушилась лавина царских милостей. За участие в Битве народов Александр I пожаловал Матвею Ивановичу Платову орден Святого Андрея Первозванного. Такой же награды удостоился генерал Михаил Андреевич Милорадович.

В ночь на 7 октября французы разными дорогами потянулись к Эрфурту. Утром в преследование пустились отряды М. И. Платова и В. Д. Иловайского, позднее — А. И. Чернышева и В. В. Орлова-Денисова, сменившего И. А. Тильмана, который получил новое назначение. На следующий день со своих позиций у Лейпцига снялись регулярные войска Богемской, Силезской, Северной и Польской армий, в авангарде которых тоже шли донские полки. Такого галопа еще не видела старая Европа за всю свою долгую историю.

Следуя по Эрфуртской дороге, Матвей Иванович Платов прошел мимо города Наумбурга, где уже стоял австрийский корпус графа Гулая, и взял курс на Веймар, где проживала сестра царя великая княгиня Мария Павловна, в 1804 году выданная замуж за герцога Карла Фридриха Саксен-Вей-марского. Вечером 8 октября казаки расположились на ночлег у переправы через реку Салле в деревне Кёзен. От пленных атаман узнал, что французские войска двумя большими колоннами отступают на Фрейбург и Нордгаузен.

На рассвете 9 октября со стороны Фрейбурга к Кёзену подошла французская пехота с артиллерией. Все попытки неприятеля овладеть переправой были отбиты. Ближе к полудню в дело вступил корпус графа Гулая, а атаман Платов с казаками берегом Салле устремился на Камбург и далее на Веймар, чтобы выполнить высочайшее повеление — спасти от разорения «землю русской принцессы Марии Павловны».

В три часа дня Платов пришел в Камбург, переправился через Салле и двинулся далее. Вскоре его авангард под командованием генерал-майора Кайсарова столкнулся с отрядом французской кавалерии, опрокинул его и преследовал до селения Экарцберг. В плен при этом было взято три офицера и около ста рядовых.

Неприятель, стоявший у Экарцберга, видя поражение своего отряда, выслал на помощь ему пехоту и несколько эскадронов кавалерии, но казаки бригад генерал-майоров Дехтярева и Щербатова и орудия донской артиллерии отбросили их назад.

В тот же день, 9 октября, отряд генерал-майора В. Д. Иловайского, накануне подкрепленный командой в 500 казаков подполковника Г. А. Костина и гвардейских улан ротмистра Ф. К. Гейсмара, вошел в Веймар и отбил попытку авангарда корпуса маршала К. П. Виктора ворваться в город.

В час пополудни 10 октября в Веймар прибыл корпус М. И. Платова. Едва он успел представиться герцогу и наследному принцу, как пришлось объявлять тревогу.

Наполеон, раздраженный вчерашней неудачей, послал «отважнейшего из наездников своих Лефевра-Денуета с 5000 конницы, чтобы предать Веймар огню». Так пишет Ф. Н. Глинка. Неприятель успел даже ворваться в город и был уже на подступах ко дворцу герцога, но на него обрушились казаки В. Д. Иловайского и М. И. Платова. Бой продолжался несколько часов. Русские отстояли столицу сестры своего государя.

Вечером того же дня Матвей Иванович продиктовал донесение Александру I: «Высочайшее изустное повеление Вашего Императорского Величества по верноподданническому долгу моему исполнил я в точности… Веймар спасен от разграбления неприятельского. Дорога, по которой он прогнан, покрылась трупами его. В плен взято немало разных кавалерийских полков штаб- и обер-офицеров и нижних чинов, есть в том числе и мамелюки, но за скоростью и наступлением ночи всем разборки и щету еще не сделано…»

Казаки спасали не только столицу сестры своего государя, хотя для них это было главным. Вот что писал о Веймаре Ф. Н. Глинка: «Веймар как столица небольшого герцогства не заслуживал бы особенного внимания, если бы не был столицею вкуса, муз и науки.

Мой друг! когда присутствие муз украшает и бедную хижину в глухой пустыне, то посуди, какую прелесть должно придавать оно чертогам царским! За то и называют Веймар Афинами Германии. Здесь жили Шиллер и Виланд, и здесь живет еще Гёте. Кажется, довольно означить только имена сии, чтоб показать, что все лучшее здесь».

Думаю, что ни казаки, ни их атаман не знали имен ни Шиллера, ни Виланда, ни Гёте. Но они знали, что государь послал их спасать семейство своей сестры Марии Павловны. Этого было достаточно.

Сестры Александра I — женщины просто замечательные. О них восторженно отзывались многие знаменитые современники, например H. M. Карамзин и А. С. Пушкин. Мария Павловна не составляла исключения. Вот что писал о ней тот же Ф. Н. Глинка:

«Здесь все единодушно благословляют герцогиню свою Марию Павловну. Ее называют матерью-благотворительницею, ангелом кротости и добродетели… Все русские офицеры не нахвалятся милостивым вниманием к их нуждам и ранам высочайшей покровительницы в Веймаре».

Мария Павловна ухаживала не только за ранеными офицерами, но и за солдатами.

Матвей Иванович не просто знал эту удивительную женщину — 22 июля 1803 года он был гостем на празднике в Петергофе по случаю тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Федоровны и великой княжны Марии Павловны. Утром он присутствовал на литургии в придворной церкви; вместе с другими знатными особами поздравлял виновниц торжества; за обедом в достаточно узком кругу сидел рядом с графом Алексеем Андреевичем Аракчеевым; вечером на маскараде впервые увидел жениха именинницы — герцога Карла Фридриха Саксен-Веймарского.

В день налета французов на Веймар герцогини Марии Павловны в городе не было. Матвей Иванович оставил для нее письмо:

«Ваше Императорское Высочество!

Всемилостивейшая государыня!

Сегодня прибыл я с войсками своими в Веймар, был принят и угощаем хлебом-солью герцогом и Его Высочеством наследным принцем, супругом Вашим, имел счастье видеть любезнейшую дочь Вашу и поцеловать ее в руку.

Вместе с прибытием моим в Веймар в 1-м часу пополудни вдруг с неожидаемой стороны напал на город большими силами неприятель…»

И далее Матвей Иванович подробно расписал, как город Веймар был спасен казаками от «разграбления неприятельского».

После боя М. И. Платов, собрав людей и накормив лошадей, пустился в ночь по направлению к Эрфурту, чтобы обойти головы французских колонн и установить связь с баварскими войсками генерала К. Ф. Вреде, а В. Д. Иловайскому с отрядом, подкрепленным полком Г. А. Костина, приказал занять город Готу.

12 октября к Веймару подошли русские и австрийские войска Богемской армии. Александр I устроил здесь свою главную квартиру.

А что делали все это время остальные войска союзников? Разными дорогами они преследовали французов по направлению к Эрфурту, освобождая по пути следования большие и малые населенные пункты Германии, неся потери и причиняя немалый ущерб врагу.

Михаил Богданович Барклай де Толли убеждал Александра I: «Необходимо сделать на неприятеля решительный удар, действовать на него всею массою войск, ибо ему не остается ничего другого, как только с отчаянностью драться до последнего человека».

У Эрфурта, где позиция французов за рекою Геррой была очень крепка с фронта, Наполеон не стал «драться до последнего человека». Он продолжал отступать. Передовые его войска прошли город Готу. Казаки не отставали от них, нападая на фланги неприятельских колонн везде, где только позволял случай.

Наполеон терял последних своих союзников. 12 октября Платову сдались два батальона баварской пехоты во главе с полковником и 15 офицерами, которых он отправил в корпус генерала Вреде. А остатки вюртембергских войск присоединились к отряду графа Орлова-Денисова.

Генерал-майор В. Д. Иловайский занял Готу, но удержаться там не смог из-за подавляющего численного превосходства противника, подходившего со стороны Эйзенаха. Поэтому он решил сойти с большой дороги и преследовать его параллельным маршем, нападая на фланги отступающих колонн.

Утром 13 октября отряд Иловайского нанес поражение кавалерийской дивизии генерала Фурнье. На следующий день он истребил колонну неприятельской пехоты, отбил две пушки и, задержав французов на несколько часов, помог баварским войскам генерала К. Ф. Вреде, наступавшим по дороге от Вирцбурга, овладеть городом Ганау.

В тот же день авангард корпуса П. X. Витгенштейна под началом генерал-лейтенанта П. П. Палена достиг Готы.

15 октября соединились казачьи отряды генерал-майоров В. Д. Иловайского и А. И. Чернышева. Выйдя на дорогу Эйзенах — Франкфурт и упредив неприятеля, они ворвались в Фульду, сожгли там большой провиантский магазин, взорвали мост через реку и взяли в плен не менее 500 человек. Вечером дважды отразили попытки авангарда французской армии овладеть городом, после чего двинулись вперед и остановились на ночлег близ деревни Нейгоф.

За Иловайским и Чернышевым следовал отрад Орлова-Денисова. На подступах к Фульде он вместе с австрийским полковником Менсдорфом атаковал неприятеля, взял четыре пушки, большой обоз, в том числе 50 повозок с амуницией, и много пленных.

Вот как оценивал состояние французской армии граф Василий Васильевич Орлов-Денисов: «Одна гвардия и корпус под командованием генерала Бертрана в порядке; все прочие войска смешаны и совершенно похожи на вышедшие… из России».

Отправив донесение, генерал-адъютант Орлов-Денисов и полковник Менсдорф двинулись по большой Франкфуртской дороге, дабы опередить неприятеля и «пресечь» ему путь отступления.

Платов в этот день «более четырех часов дрался с неприятелем» при селении Рамздорф, «где был и сам Наполеон со всею своею армиею, кроме авангарда, с которым имели дело генерал-майоры Чернышев и Иловайский 12-й», но одолеть его малыми силами своего корпуса не смог. Поэтому атаман приказал Кайсарову, недавно посланному вперед, вернуться и немедленно соединиться с ним.

Похоже, результаты этого боя оказались не столь впечатляющими, чтобы сочинять о нем подробный рапорт. Не случайно наш герой послал в главную квартиру курьера с устным донесением: курьер был «в сем сражении с начала и до окончания оного», о многом мог рассказать.

Впрочем, все партизанские отряды в районе действий донского корпуса состояли в подчинении атамана. В своем письме к князю П. М. Волконскому М. И. Платов демонстрирует прекрасное понимание общей ситуации.

6 октября преследование отступающей французской армии продолжалось. В четыре часа утра отрады генерал-майоров В. Д. Иловайского и А. И. Чернышева выступили из района деревни Нейгоф и форсированным маршем устремились по Франкфуртской дороге к селению Роттенберг, разрушая за собою мосты и устраивая лесные завалы, чтобы по возможности создать трудности следующим за ними французским войскам. Авангард полковника К. X. Бенкендорфа энергично атаковал дивизию генерала Демутье и остатки корпуса маршала Мармона и гнал их до города Ганау, взяв в преследовании до тысячи пленных.

На подступах к Ганау французы обнаружили, что город уже занят авангардом баварских войск генерала Вреде, который осыпал их картечью. Внезапно повернув, они атаковали русских «с яростью и отчаянием в надежде проложить дорогу и соединиться со своей армией. Но храбрые казаки, — писал Чернышев Александру I, — несмотря на потери, защищались блестяще». Бенкендорф слишком увлекся: не узнав баварцев, он уже готов был атаковать их, но затем вошел с ними в прямую связь и напал на неприятеля с тыла.

Противник, атакованный со всех сторон, после упорного сопротивления вынужден был сложить оружие. В бою под Ганау казаки взяли в плен до 4 тысяч человек, среди которых были два генерала, несколько полковников и много офицеров.

Отряд В. В. Орлова-Денисова следовал в промежутке между войсками В. Д. Иловайского и А. И. Чернышева, шедшими впереди, и отступающими французами, продиравшимися через лесные завалы. Поэтому никаких столкновений с неприятелем у него в этот день не было.

16 октября французская армия, в которой находился сам Наполеон, миновала город Фульду. Платов, не имея сил, чтобы эффективно атаковать ее, следовал параллельно, время от времени вступая с неприятелем в перестрелку. Пленных взял очень немного — всего около ста человек.

17 октября у Ганау собрались баварские войска К. Ф. Вреде и отряды В. Д. Иловайского, В. В. Орлова-Денисова и А. И. Чернышева. К вечеру подошла французская кавалерия численностью в 12 тысяч сабель. За ней расположились четыре пехотных корпуса и Старая гвардия с самим Наполеоном, который остановился на ночлег в Роттенберге. Обе стороны готовились к решающему сражению, намеченному на утро…

Французов преследовал только малочисленный корпус Платова. Его казаки в этот день отбили у неприятеля две пушки и взяли в плен до 50 человек. Похоже, атаман не знал о предстоящем сражении у Ганау, но в ночь перед ним, как, впрочем, и до того, не давал противнику спать спокойно.

Утро началось с артиллерийской дуэли. Потом в атаку пошла французская кавалерия. Баварцы и казаки В. Д. Иловайского и А. И. Чернышева с трудом сдерживали натиск численно более сильного противника, а со стороны Роттенберга уже тянулись пехотные колонны неприятеля. Настало время вступить в дело отряду В. В. Орлова-Денисова.

Граф Орлов-Денисов, стоявший со своим отрядом на левом берегу Кинцинга, приказал флигель-адъютанту Орлову с бригадой казаков перейти по узкому мосту через реку и атаковать неприятеля, идущего по шоссе, а принцу Бирону с четырьмя эскадронами немецкой кавалерии и двумя пушками поддерживать его.

Полковник Орлов «выполнил сие поручение с великим успехом». Он разорвал французскую колонну, отбил одну пушку и ворвался в деревню Роттенберг, в которой незадолго до того находился Наполеон. Неприятель, однако, отошел от шока, вызванного этой дерзкой атакой, и бросил на казаков свою пехоту и кавалерию, надеясь отрезать их от моста через Кинцинг. Но принц Бирон столь удачно встретил противника картечью из двух орудий, скрытно поставленных у переправы, что донцы вернулись на левый берег реки без потерь.

После этого налета французы поставили сильные колонны у Гельнгаузена и Роттенберга для наблюдения за рекой. Но казаки нашли брод. Орлов-Денисов, слыша, что канонада у Ганау усиливается, решил предпринять вторую атаку на неприятеля, который возобновил движение в сторону города.

На этот раз Орлов-Денисов использовал значительно большие силы: два эскадрона регулярной кавалерии союзников и сотню казаков под общим командованием ротмистра Микулича он бросил на французские колонны, идущие по шоссе; полковнику Орлову приказал создать видимость нападения на Гельнгаузен, а подполковнику Грасеру с двумя эскадронами конницы и донским полком Чернозубова 5-го — атаковать Роттенберг. Поставленная задача была решена «с удивительною быстротою и храбростью… Неприятель совершенно приостановил свой марш к Ганау».

Во время этой атаки ротмистр австрийской армии серб Микулич пленил до 400 французов, в том числе 20 офицеров.

Между тем на землю опустилась ночь. Бой прекратился. Баварцы К. Ф. Вреде и казаки В. Д. Иловайского, А. И. Чернышева и П. С. Кайсарова, командовавшего авангардом корпуса М. И. Платова, не смогли сдержать натиск численно более сильного противника. В ночь на 19 октября они вынуждены были отступить за Кинцинг. Вслед за ними стали переходить на левый берег реки колонны французской армии, чтобы продолжить движение к Франкфурту.

Попытка казаков Петра Амвросьевича Чернозубова атаковать Роттенберг была отбита французской Молодой гвардией, которая под начальством маршала Мортье занимала еще это селение.

М. И. Платов поднял свой корпус рано и двинулся слева от 7-тысячного арьергарда неприятеля. Однако, «встретив трудные для прохода гористые и лесные места», пропустил противника и вышел на большую дорогу.

Началось безжалостное истребление французов огнем орудий донской артиллерии с тыла и стремительными ударами конницы с флангов. Дорога до Гельнгаузена покрылась трупами неприятелей. Число пленных превысило 2 тысячи человек, не считая раненых, «но верного счету всем им» сделать не удалось из-за скорости преследования.

В этом преследовании французского арьергарда принимали участие полки Атаманский, Ольвиопольский гусарский и Черноморский казачий, а также эскадрон австрийских драгун, прусский партизанский отряд, три дня тому назад присоединившийся к корпусу М. И. Платова, и небольшие команды полков П. М. Грекова и О. В. Иловайского, «собранные из разных отлучек».

«Авангард неприятельский весь истреблен, кроме тех… кои разбежались по лесам», — писал Платов Барклаю де Толли вечером 19 октября. Однако атаман преувеличил.

В начале четвертого пополудни Орлову-Денисову, простоявшему 12 часов без дела, хотя весь берег Кинцинга был занят французами, донесли, что «конец неприятельского арьергарда… проходит через Гельнгаузен». Граф перешел речку вброд, напал на противника, приведенного «в совершенный беспорядок» якобы атакой прусского полка Генкеля и бригадой Орлова, разбил его и взял в плен 1500 человек. На остальных набросились Грасер с австрийцами и Чернозубов 5-й с казаками, захватившие еще 1100 солдат и офицеров наполеоновской армии.

В донесении В. В. Орлова-Денисова вызывает возражение одно: «в совершенный беспорядок» арьергард французской армии привел корпус генерала Платова, а не прусский полк майора Генкеля и не бригада полковника Орлова.

Неприязнь Орлова-Денисова к Платову была столь велика, что он ни словом не обмолвился в рапорте Барклаю де Толли о том, как атаман пригнал остатки неприятельского арьергарда без единой пушки и даже без командующего, который не то бежал в лес, не то сложил голову где-то по дороге. После Гельнгаузена французов можно было брать голыми руками. Впрочем, часть из них сумела-таки перейти на левый берег Кинцинга, где стала легкой добычей отряда Иловайского 12-го, взявшего в плен более тысячи человек. После этого арьергард французской армии перестал существовать.

А вот Матвей Иванович не забыл о Василии Васильевиче. В своем рапорте Михаилу Богдановичу он написал: «У местечка Гельнгаузен подоспел с левой стороны — Кинцинга — уже на вечер с отрядом и генерал-адъютант граф Орлов-Денисов».

Все так. Подоспел генерал-адъютант уже к вечеру, то есть к шапочному разбору. Правда, «шапок» сорвал больше, чем Платов за весь день.

С утра 20 октября корпус Платова пустился за неприятелем, отступавшим от Ганау, и «положил более трех тысяч человек». За Франкфуртом французы расположились на ночлег. Атаман приказал обстрелять лагерь противника «ядрами, гранатами и брандскугелями». Переполох был страшный. Не имея времени писать рапорт о событиях минувшего дня и особенно ночи, Матвей Иванович послал в главную квартиру ротмистра барона Федора Клементьевича Гейсмара с поручением рассказать обо всем подробно его сиятельству князю Петру Михайловичу Волконскому.

На рассвете того же дня граф Орлов-Денисов свернул вправо от большой Франкфуртской дороги, настиг неприятельскую колонну, отступавшую по берегу Майна, разбил ее, причем взял одну пушку, 20 зарядных ящиков и 280 пленных. У города Бергена он соединился с авангардом корпуса Платова под командованием Кайсарова. Общими силами они окружили два батальона французской пехоты числом до 1300 человек и принудили их сложить оружие. В Бергене Орлов-Денисов получил предписание атамана следовать за авангардом Кайсарова, что он и сделал.

21 октября «после всеношной перестрелки и пушечной пальбы» во Франкфурт вошли австро-баварские войска генерала К. Ф. Вреде и партизанские отряды, подчиненные атаману М. И. Платову. Жители города, благодарные «за избавление от неприятеля и за спасение от грабительства», встречали освободителей восторженными криками: «Ура! Александр!»

Платов, оставив в городе австро-баварские войска для «наблюдения за порядком» и приказав их авангарду подкреплять его до Рейна, «поскакал вперед за неприятелем» и гнал его до Гохгейма. Всего за шесть дней, с 16 по 22 октября, небольшой корпус атамана отбил 28 орудий, 35 ящиков с зарядами и пленил до 15 тысяч человек.

Немногим меньших успехов за это же время достигли отряды других командиров. Так, казаки В. Д. Иловайского заставили сложить оружие 9 тысяч солдат и офицеров противника, взяли много ящиков со снарядами и большой обоз.

По свидетельству Платова, погоня за неприятелем после Лейпцига, «когда он был тесним и поражаем с тыла и с обоих флангов, не имея способов доставать себе продовольствие», сделала его отступление похожим на бегство из Москвы в 1812 году.

Такое сходство отмечали многие другие участники заграничного похода. Оно было бы более полным, если бы союзное командование подкрепило партизанские отрады, подчиненные Платову, казаками Северной и Силезской армий, в которых практически бездействовало до 40 донских полков. Возможно, тогда Наполеону не удалось бы переправить за Рейн 50 тысяч своих солдат, ретировавшихся вместе с ним по большой Франкфуртской дороге.

24 октября во Франкфурт-на-Майне, где была устроена главная квартира союзных монархов, вступила русско-прусская пешая гвардия. Остальные войска расположились в окрестностях города. Легкий корпус атамана Платова остановился в Цвингенберге.

В течение месяца войска союзных армий оставались на кантонир-квартирах. Солдаты отдыхали и излечивались от ран. Генералы праздновали победу. Франкфурт ликовал.

М. Б. Барклай де Толли — В. Д. Иловайскому,

31 октября 1813 года:

«По случаю болезни графа Орлова-Денисова предписываю Вашему Превосходительству отряд его принять в команду вашу и по исполнении мне донести…»

Отправляясь в главную квартиру, Матвей Иванович впервые надел на себя орден Святого Андрея Первозванного, высочайше пожалованный ему за Лейпцигское сражение. Николай Федорович Смирный, прикомандированный к Платову «для перевода с иностранных языков и производства письменных дел», позднее вспоминал:

«Утешительно было для сего героя, увенчанного славою и победами, видеть себя через истинные заслуги сравнявшимся в царских милостях с первейшими вельможами в государстве. Но монарх готовил ему новый отличный знак своего благоволения еще с самого изгнания врагов из отечественной земли…»

Пребывание войск на кантонир-квартирах, как правило, сопровождалось пирами и балами, устраиваемыми по случаю успехов, побед, годовщин, именин. Так было в Бартенштейне и Вильно, так было и в этот раз во Франкфурте. Однажды во время обеда к Платову явился адъютант графа Аракчеева с новым подарком Александра I — бриллиантовым пером с вензелем императора, предназначенным для ношения на кивере. Матвей Иванович «встал из-за стола, помолился Богу за здоровье обожаемого монарха», выпил бокал вина и «пригласил к тому же всех гостей своих, искреннею радостью исполненных».

В тот же день Франкфурт давал великолепный бал в честь союзных монархов. Граф Платов явился на него при всех регалиях и «самою наружностью своею привлек к себе любопытные взоры». Все произносили его имя, все старались разглядеть его, изъявляли знаки внимания. «Герой, сединами украшенный», терялся, не находя слов для выражения признательности присутствующим почитателям. Несмотря на усталость, Матвей Иванович ушел с праздника поздно.

Завистников у атамана прибавилось, но были и искренние друзья. Один из них — Егор Борисович Фукс, историк и секретарь Александра Васильевича Суворова. Свои чувства, вызванные пожалованием Матвею Ивановичу высоких царских наград, он выразил в письме:

«Пурпуровый цвет ленты Вашего Сиятельства преобразовался в небесную лазурь; Святой Андрей приобщился на груди Вашей к Святому Александру. Волнистый отлив сей ленты да изображает памяти струившиеся волны Рейна, которые несли на себе гром побед Донского-Зарейнского Атамана и которые далеко-далеко раздавали российское ура!!! Лети, победоносный муж, с пером, которым украсил Царь России и Европы, Александр по истине Первый, поседевшую во бранях главу твою; рази нечестивцев! — Тихий Дон возликует; потомки во храме Спаса будут со слезами умиления читать в трофеях твоих любезное имя Платова».

Пребывание на кантонир-квартирах закончилось 26 ноября. К этому времени вся Европа к востоку от Рейна была очищена от неприятеля. Наполеон с остатками своих сил ушел во Францию.