Та тропа, те ребячьи ботинки —
Где они? Где их встретишь еще ты?
Расплылись, как слезинки,
И скатились в пустоты!
Просыпался от сырости свежей —
И ко мне выплывало из сони
Солнце дальнебережий,
Солнце добрых бездоний…
Кто заклятвенно смотрит отсюда,
Как блистанье безмолвьем плотнится,
Тот однажды увидит и солнце-верблюда,
И разбойника с солнцем в зенице…
Я на завтрачной скатерти видел картину:
Я бродяга-разбойник… Скачу я по свету…
А отец будто знал, что его я обмину, —
И листал безмятежно газету…
Было красно, и желто, и сине
В троерадужном блеске кувшина.
То ль оса заблудилась в гардине —
То ли нитью бренчала гардина…
И зеркалился пол, подавшись к занавеске,
Отпечатками листьев со светлым исподом —
Но в таком примутненном, разбавленном блеске,
Словно зелень плеснули туда мимоходом.
Все лысей и морщинней,
Кресло вжилось во время…
Сахар искрою синей
Прорезался из теми…
Вытрясали часы из пружинных извилин
Бесконечную ноту.
И был каждый бессмертен, был каждый всесилен,
Дни тянулись без счету…
А потом налетело – потом налетело…
Я робел от удара к удару…
И споткнулась душа о безмежное тело —
И умирали на пару…