Та тропа, те ребячьи ботинки — Где они? Где их встретишь еще ты? Расплылись, как слезинки, И скатились в пустоты! Просыпался от сырости свежей — И ко мне выплывало из сони Солнце дальнебережий, Солнце добрых бездоний… Кто заклятвенно смотрит отсюда, Как блистанье безмолвьем плотнится, Тот однажды увидит и солнце-верблюда, И разбойника с солнцем в зенице… Я на завтрачной скатерти видел картину: Я бродяга-разбойник… Скачу я по свету… А отец будто знал, что его я обмину, — И листал безмятежно газету… Было красно, и желто, и сине В троерадужном блеске кувшина. То ль оса заблудилась в гардине — То ли нитью бренчала гардина… И зеркалился пол, подавшись к занавеске, Отпечатками листьев со светлым исподом — Но в таком примутненном, разбавленном блеске, Словно зелень плеснули туда мимоходом. Все лысей и морщинней, Кресло вжилось во время… Сахар искрою синей Прорезался из теми… Вытрясали часы из пружинных извилин Бесконечную ноту. И был каждый бессмертен, был каждый всесилен, Дни тянулись без счету… А потом налетело – потом налетело… Я робел от удара к удару… И споткнулась душа о безмежное тело — И умирали на пару…