Мне приснилось, что гинет цветов худосочье, Что пресытился сад листвяного житья И что смерть и его раздирает на клочья, И тебя раздирает, вещунья моя. И роняет житье золотую одежку, Выцветает погост, и осунулся гроб; Исчезает и лес, где я вытоптал стежку Победительной явью заблудшихся стоп. И бессмысленный труд не бурлит в околотке, Не безбытится смех, не горюет печаль; Ни к чему облака – ясных зорь подзолотки, Облака – божества – и бессмертье – и даль. Только я еще длюсь – на развалинах рая, Где темнот кудлобровых мне щерится дщерь, — Ввечеру мою дверь поплотней запирая — Ибо надо на свете укрыться за дверь. Только длится сверчок, тарахтящий в запечье, Ангел вьюжит крылами белесую ночь… Для сверчка и для ангела длю свою речь я, Потому что невмочь мне – на свете невмочь.