Покосившись на жизнь, что исполнена хищи, Странник молвил прости – и вступил на кладбище, Где лежат корабли. Под землей воркотали Замогильного бурей гнетомые тали. Он почувствовал вечность у земи в утробе, И свою тишину с тишиною надгробий Съединил, разводя паутинные нити, И разглядывал надпись на мшаном граните: Я по собственной воле укрылся в пучину, Ибо думал, что, сгинув, повторно не сгину. Думал, нега – погубит, а гибель – понежит, Но лукавый мой век: и не кончен, и не жит! Здесь гроза все ужасней, а ветер капризней — Все осталось, как в жизни, – за вычетом жизни! И подземный останок, сбиратель пробоин, Все достоин руля – и несчастья достоин! Я не знаю конца – и не знаю начала: Кто взаправду отплыл, не находит причала; Лишь на дне пришвартуется мертвое Судно: Там, где Вечности – много, а радости – скудно! За ветрило, за счастье загробных кочевий Ты, пришлец, помолись Богородице Деве! И, нарвавши цветов, что пестрели во тлене, Тот крестом осенился – и пал на колени.