Не гарцуй, лихая лошадь, на дыбках не прыгай — Пляшут пьяница Свидрига – с пьяницей Мидригой. Пусть от боли под цепами зернышки не скачут — По лужайке запивохи пятками кулачат. Окрутила на припеке бледная Полдница, Чтоб Свидриги и Мидриги пляской насладиться. Зазирала в очи нежно, словно бы в кормушку. «Порешите меж собою – кто возьмет подружку?» «Это мне, – сказал Свидрига, – грудь белее лилий!» «Это мне, – шипит Мидрига, – а не то – могиле!» Хвать – один ее ладошку, и другой – ладошку. «Мы разделим полюбовно девицу-немножку!» А она в лицо смеется, но совсем неслышно. А она в уста им дышит, но совсем бездышно. Разнялась на половинки – радостной прибавой — И сестрицами предстала – левою и правой. «Нынче каждому вдосытку – собственный отломок! Нынче с каждым потанцуешь до глухих потемок! Ты одна – руки четыре, и четыре ляжки! Наповал увеселимся с этакой милашки!» Исподлобясь перед пляской, ровно перед дракой, Задали переполоху с девкой обоякой! Скачут наперезадорку, кто кого почище. Серы пыльные подметки, серы голенища. Вот закрутка, перекрутка и опять закрутка: Чабрецу, тимьяну жутко – и ромашкам жутко! Тот орал: «А ну-ка, сдохни!» – а другой: «В порядке!» Это пляска до улежки, пляска до покатки! Так умаяли девицу в диком поединке, Что погибли в одноразье обе половинки. «Закопаем на погосте мы и ту, и эту: Вместе прыгали по свету – и уйдут со свету. Закопаем на погосте – и приветец девке: Будет правке – отходная, отходная – левке». Ей одна была могила, но два разных гроба. Эхом охнула округа – заплясали оба! Оба сыты, оба пляшут, да с разгульной страстью, То и дело разеваясь незабитой пастью. Скачут, будто захотели вырыгнуть погадку, — На присядку, на закрутку, снова на присядку! Даже смерть пошла поскоком в пляске двоегробой, Даже старое кладбище екает утробой! Безначальным, бесконечным проносились кругом, Аж подземные глубины гукали под лугом! В голове Свидримидриги мутно от усилья, Словно вихрем нашвырнуло на ветрячьи крылья! И повыдуло им память с первого повева, Где на белом свете право, где на свете лево, — И в каком гробу какие скачут полмолодки, И кому какие милы для любовной сходки. Так перхает в очи тьмою вихорь-торопыга, Что не знают, кто Свидрига, кто из них Мидрига. Отворяется им смерти черная хорома: «Будет вам по домовине, будете как дома! Вон таращится загробье глазом, ровно зевом: Для тебя, Свидрига, – правым, для Мидриги – левым!» И попадав на коленки, заплясали живо На коленках, на коленках – прямо у обрыва. А потом – на четвереньках, а потом – на пузе, Дружка дружку обнимая, а потом валтузя. И свихрились в домовины, как ненужный сметок, Да блеснули из пучины высверком подметок!