Чуждый спеси, чуждый злобе, Рыцарь спит в дубовом гробе. К дреме вечной и порожней — Он улегся поулежней. А любовница младая Муслит четки, причитая: «Мне гадать не стало мочи, Как ты там проводишь ночи!… Разлучила домовина То, что было двуедино. Эти руки, эти губы Ныне страшны, а не любы! И боюсь тебя позвать я, Шелестнуть подолом платья! Не делю с тобою ложа, На себя я не похожа — И натуживаю тело, Чтоб тебя оно хотело! И живу теперь на свете Я с мечтою – кануть в нети!» Он решил, что в том измена, И глаголет ей из тлена: «Зачервивел я глазами, Но лежу я не во сраме! Принекчемившись к никчемью, Не стыжусь я – что под земью! Все мне стало посторонне, Будто Господу на троне! Я таким предался негам, Что весь мир – моим ночлегом! Здесь ни солнышка, ни сада, Ни любви твоей не надо! Кровь, пресытясь бесшелестий, Не нашептывает мести! Где же большее надменье, Чем у легших под каменья? Спим так тихо, безымянно: Ни искуса, ни обмана. С губ, распяленных бездонно, Не сорвется даже стона! Тут спознался я с соседом — Тленье ест его изъедом. И распаду не переча, Он во смерти – мой предтеча! Об ужасном, спеклокровом Не обмолвился ни словом! И ни возгласом, ни взрыдом Не заискивал обидам! А останкам – хватит силы, Чтоб завыть со дна могилы! Но однажды мы воспрянем — Все мы Господу помянем!» И скончавши эти речи, Замер так же, как предтечи. А любовница младая Удалилась, причитая…