Настала ночь – и ей желанна Замена мрака росной взвесью. Клонится дуб к ногам Тимьяна, А тот – владыка поднебесью. Огни на травах мрут впокатку, Их гибель гукает по пущам. Ночь задавнилась под оградку, А та иззвезжена грядущим. Где бездорожье? Где дорога? Где вздох, что и по смерти дышит? Не стало воздуха и Бога? Нет ничего – а месяц пышет? На месяце в копилку тишей Мой брат Серебрь несет крупицы. Он сном своим себя превыше, Коли дадут насеребриться! Он – завзятой Существовалец! Поэт! – Знаток ночам и винам. По снам угодливый сновалец, С напевом вечно-егозиным. Ему – серебряные мыши, Кто в рифму ловчую попрядал, — И брызжет серебристых тишей На лунный дол, а может – прадол… И молвит, пагубу заслыша: «Не смейся и шута не празднуй!» — И брызжет просиневых тишей На лунный зной, а может – празной… «Я научился от бездыший Тому, что Бог – слеза и заметь!» И брызжет золотистых тишей На медь луны, а может – прамедь… Полно там топей, косогоров, Полно уднестрий и развислий; Подобны сцене без актеров, Пространства горестно обвисли. И говорит он в их ничтожье: «Не светом сумраки живимы — Зазнать несчастья все должны мы, Так для чего ж я? Для чего ж я?.. Пока врастает в стебель ночи Моя слеза и контур духа — Пускай мне звездами на очи Пылит безбытья завирюха!» И эту ложь ничтожье яснит — В нем злоба есть, зато и лжи нет — И новая звезда погаснет — И новый Бог со света сгинет.