Между небом и пеклом, где в морок неезжий Божий дух норовит заноситься пореже, Есть корчма, в коей призраки умерших пьяниц Затевают пиры и пускаются в танец. Для скупца, что пред смертью глотал аметисты, Здесь ночлежек навечный, не больно клопистый; И вложившего душу в ножовое лезо, Жертвы сами найдут своего живореза; И беспутница с ладанкой наизготове Тут же купленной синью раскрасила брови; И какой-то жирняк принимается охать — Разобрала его замогильная похоть. И грохочет в корчме удалая капелла, Чтобы вся эта нечисть плясала и пела; И такую отжарит запевку-запарку, Что корчма и танцоры несутся насмарку — И орут запивохи в таком заполохе, Что запрыгали в бельмах кровавые блохи. Только баба, что встарь онемела со страху, Пятерых сыновей проводивши на плаху, Хочет в смрадном запечке прожить изначала Ту любовь, что вершилась во тьме сеновала, Вспоминает о детях – о каждом ребенке — И пиликает польку на ржавой гребенке.