Октябрь и ноябрь были месяцами свободы, свободы от «реабилитаций». У Стива было больше времени работать над своими проектами, что сделало его отца очень довольным.

Мишель нравилось вытаскивать маму на свежий воздух. Девушка могла ее поднять, посадить в инвалидное кресло и вывезти на задний двор. Глаза Анжелики были открыты, но лицо оставалось безэмоциональным.

Птицы пели, ветер играл с листвой и травой, белки гонялись друг за другом на аккуратной зеленой лужайке. Камелии, дубы и олеандры благословляли теплый, субтропический климат без снега. Мишель укутывала мать в теплый плед в ветреные дни.

Нередко она искала черты узника с глазами цвета лаванды в своем отражении на стекле окна.

– Тави, ты мне как брат! Ты меня понимаешь, ты действительно знаешь меня.

– Я думал, мое присутствие тебя раздражает, – ответил узник.

– С одной стороны, да. А с другой, страшно быть одиноким с чувствами вины и сожаления. Знаешь, я скучаю по объятьям матери. Жаль, что ты не можешь ее исцелить…

– Я попытаюсь ее исцелить, как только обрету свободу. Я должен оказаться в ее теле, понимаешь?

Мишель обняла маму и вспомнила прекрасные дни, когда они проводили время вместе. Тави видел эти воспоминания как быстрое слайд-шоу. В одном слайде Анжелика и дочь сидели в спа-салоне, где им делали педикюр. Маленькие филиппинки массировали их ступни горячими камнями. Во втором слайде Тави увидел, как мама и дочка принимали роды у Жасмин.

На День Благодарения Мишель не стала готовить традиционные индейку и картофельное пюре с подливкой. Она предпочла обойтись без мертвой, прошедшей термическую обработку пищи. Только салатик из листьев шпината с козьим сыром, клубникой и кедровыми орешками. Они со Стивом решили устроить пикник на пляже. Джонсон-пляж был пустынным, белый песок выглядел как снежок. Они уселись на разложенном одеяле и приступили к салату, а Стив нарезал свой любимый хлеб с запеченными оливками.

– Ты даже ради национального праздника свою диету не оставишь?

– А мне разницы нету. Что мясо, что салат, вкус один и тот же. Я-то знаю, что салат полезный, а животное на мясо было убито черт знает когда. Да и возиться ни к чему, раз вкус пропал. Ну, и с чистотой вибраций, по идее, я смогу осознать себя во сне. Когда я заново буду проходить серию «реабилитаций», я попробую контролировать события во сне. Что думаешь?

– Я себе не представляю, как контроль сновидений поможет твоему узнику. Он же должен мучиться, а не избегать мучений.

– Не знаю. Посмотрим.

Она вывела аккуратно «Тави» на песке черной пластмассовой вилкой. Голодная бирюзовая волна моментально поглотила буквы. Девушка повторила свой ритуал. Залив снова слизал имя преступника с Кассиопеи с белого песка.

– Что ты делаешь?

– Желание загадываю. Колдую, может быть. Сама себе придумала вуду-ритуал.

– Что такое «ритуал» я знаю, а вот о «вуду» понятия не имею.

– Вуду – это африканская магия… Если честно, я в этом совсем не разбираюсь, просто подумалось, что ритуалы надо не вычитывать, как делать, а придумывать самим. Я здорова, и теперь остается помочь Тави обрести свободу. – Мишель вздохнула. – И мою свободу от него.

* * *

После Дня Благодарения наступила Черная Пятница, но семья Редмондов никогда не спешила в магазины в этот день – они ненавидели толпы и борьбу за вещи.

Фред достал с чердака прозрачные пластмассовые контейнеры с елочными игрушками и собрал искусственную елку с встроенными разноцветными гирляндами-лампочками.

Фред собирался наряжать елку, когда Мишель закончила утренние процедуры матери. Не задумываясь, она решила присоединиться к отчиму и подошла к елке. Старые елочные игрушки выглядели такими родными, особенно те, которые были сделаны своими руками. Мишель взяла елочную игрушку с фотографией братишки, украшенную кусочками ваты и блестками, и ощутила, как что-то покалывает в сердце и потеют ладони.

– Рождество на пороге, – проговорил Фред. – Я не понимаю, зачем я это делаю. Я ненавижу все праздники после смерти Остина. Когда мой отец застрелился, – его голос дрогнул, – моя проклятая задница мотала срок в тюрьме. Я был зол на него, как он мог так уйти? Так предать меня? Он был необычным человеком. Сильным. Учил меня водить машину, никогда не повышал голоса… Помню, когда я был маленьким, мы нанизывали на нитку попкорн, а потом вешали на елку. – Фред помолчал. – Мне так нравилось дарить Остину подарки! Видеть его сияющие глазки, чувствовать его ручки, обнимающие мою шею… Такое давящее и опустошающее чувство, словно нет смысла в жизни, нет никакого смысла.

Его откровение удивило девушку. Она не сомневалась, что отчим доволен своей жизнью, отдавшись всецело новой работе и отношениям с Либерти. Но депрессия, как паразит, грызла его сердце.

– А помнишь, мама была донором крови? – Мишель осенила идея.

– Да, ну и что?

– Я читала, что пинта крови спасает жизнь трем людям. Думаю, ты должен стать донором крови, тогда к тебе вернется чувство, что ты нужен людям, твои кровь и жизнь имеют ценность. Немало детей проходят химиотерапию, и им нужна донорская кровь! – речь девушки звучала убедительно.

– Ты права, я могу стать донором крови в память о моем сыне… – скупые слезы блеснули в его глазах.

– А я с тобой пойду. Мы вдвоем станем донорами, – мягко улыбнулась падчерица.

Впервые после смерти сына Фред почувствовал, что фантазии об изнасиловании и убийстве падчерицы его не посетили. Мишель излучала искренность и поддержку, вдохновляя его на настоящий поступок.

– Давай позвоним в местную лабораторию крови, – предложил он. – Мы можем сделать это нашей новой семейной традицией. Я слышал, немало людей сдают кровь перед Рождеством.

Он установил звезду на вершине елки и отошел в сторону полюбоваться своей работой. Елка выглядела точно так же, как и в прошлом декабре, когда Остин был жив и принимал активное участие в ее украшении. Фред, почувствовав вдохновение и удовлетворение, стал обзванивать местные банки крови.

Мишель удалилась в свою в комнату, прихватив коробку с игрушками и гирляндами.

Украшая свое зеркало гирляндой, она наткнулась на удивленный взгляд своего аметистовоглазого узника.

– Для чего ты это делаешь? – услышала она странный вопрос.

– Традиция. Я каждый год украшаю свою комнату. Рождество, – пояснила она.

Мишель установила на трюмо маленькую елочку и стала украшать ее малюсенькими игрушками.

– Рождество – наш главный праздник.

Она задумалась: на Кассиопее, скорее всего, нет праздников, требующих украшения жилища, поэтому Тави не понимает ее действий.

– Что вы конкретно празднуете? – не унимался любознательный узник. – У нас тоже есть деревья, но мы никогда их не украшаем.

– Как объяснить Рождество инопланетянину? – вздохнула девушка.

Она знала, что ей вовсе не обязательно проговаривать вслух свои ответы, ведь с Тави можно было общаться телепатически. Но по привычке говорить она сказала вслух:

– Существует легенда, по которой более двух тысяч лет назад один сверхчеловек принес себя в жертву людям. Его звали Иисус Христос. А Рождество – это празднование рождения этого праведника, целителя и мученика. Иногда его называют «спасителем» и «сыном Бога».

Мишель достала из ящичка свою цепочку с крестиком – на крестике был распятый человек.

– Ты веришь легенде? – осторожно спросил Тави. Он уже понял, что на Земле люди очень дорожат своими убеждениями и готовы за них и убить, и умереть.

– Сейчас, после встречи с тобой, я уже не знаю, во что верить. Меня мама воспитывала так: Иисус умер за наши грехи. И люди, которые почитают Иисуса, в Рождество украшают свои дома, обмениваются подарками и… загадывают желания.

Вдруг Мишель села на постель и заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Фред постучал в дверь, которая была настежь открыта, зашел.

– Что с тобой? – подошел он к плачущей падчерице. Ему казалось, что упрямая девчонка была безразлична к потере братишки, быстро вернулась к привычной жизни и земным радостям, которыми он не мог наслаждаться в полную силу.

– Я думала о Рождестве, об исполнении желаний, о чудесах. Помню год, когда я загадала иметь братика или сестренку, – рыдала, шмыгая носом, Мишель. – И у меня родился братишка.

Осознание, что смерть Остина не перестает глодать ее совесть, рассекло его сознание, как молния – дерево.

Фред присел на корточки около постели и осторожно положил руку на плечо девушки.

– Ну, пойдем, перекусим и поедем отмечать его память. Потому что ничего другого мы больше не в состоянии сделать.

Мишель поднялась и пошла за Фредом на кухню. Там их ждала яичница с беконом. Апельсиновый сок, разлитый Фредом по стаканам, казалось, многообещающе подмигивал людям и благословлял новый день. Настенные часы показывали одиннадцать утра.

Завтракали молча, сидя напротив друг друга.

Фред наблюдал за падчерицей: припухшие от слез веки и красные пятна на лице совсем не красили ее.

– Местный банк крови работает в Черную Пятницу. Думаю, это замечательная возможность поблагодарить Бога за все, что имеешь. За два часа управимся. С Анжеликой ничего не случится.

Через десять минут они так же молча ехали в лабораторию крови Красного Креста. Небольшое одноэтажное здание с окнами во всю стену находилось на плазе вместе с пиццерией и несколькими магазинчиками. Все заведения – частные и государственные – ждали Рождество: наряженные елки в фойе виднелись через стеклянные стены магазинов, гирлянды и росписи серебристой краской на витринах зазывали посетителей: «С Рождеством!» и «Рождественские скидки!»

Фред припарковался около знака «парковка для доноров». Вышли, зашли в фойе с белой пушистой елкой, украшенной удивительными красными игрушками в виде капель крови. Запах свежеприготовленного кофе защекотал ноздри.

Седая секретарь поприветствовала их у входа и поблагодарила, что пришли:

– А вы знаете, что праздники – это период аварий и травм, потому что в эти дни люди много путешествуют. Нам очень нужна донорская кровь. Вы принесли с собой удостоверения личности?

Фред и Мишель отдали свои водительские права, и секретарша сделала с них копии для отчетности. Потом их развели по разным комнатам. В маленьких комнатушках было место только для скромного письменного стола с монитором и двух стульев. Компьютер стоял под столом, на линолеуме, и подмигивал Мишель зеленым огоньком.

Флеботомист в белом халате была афроамериканкой с обесцвеченными волосами, и эта деталь напомнила Мишель времена, когда ее мать использовала краску для волос «рожден блондином». Флеботомист взяла у девушки кровь из пальца, объяснив при этом, что если железо будет низким, то донором в этот день она стать не сможет. Затем неспешно, но профессионально женщина измерила ее давление, покачивая головой с праздничными серьгами в виде оранжевых индюшек. Девушка даже мысленно помолилась: ей не хотелось возвращаться домой с чувством, что она недостаточно здорова, как какой-то «бракованный товар». Но анализы оказались в норме – зря волновалась.

Потом ей пришлось сидеть перед монитором и отвечать на разные вопросы, касающиеся ее здоровья и интимной жизни. Она с удивлением поняла, что далеко не каждый может быть донором. И обладать здоровьем, позволяющим им стать, – это благодать, которую нельзя передать словами. Ею можно только поделиться с теми, кто в ней нуждается.

«Занимались ли вы проституцией? Занимались ли вы сексом с человеком, которому сделали вакцинацию от ветрянки? Болели ли вы гепатитом? Беременны ли вы? Вам пересаживали органы? Какие лекарства вы принимаете? Живете ли вы с ВИЧ-инфицированным под одной крышей?»

Мишель подумала, что Фред, скорее всего, соврал, когда нужно было честно ответить на вопрос: «Был ли у вас секс с человеком, который занимается проституцией?»

После ответа на вопросы Мишель вышла из комнатки, и ее проводили в зал, где она увидела несколько кушеток. Фреду и ей показали, где лечь и расслабиться. Опытные медработницы аккуратно ввели под кожу иглы, и кровь потекла по прозрачным трубочкам в квадратный пакет для сбора живительной жидкости. Нужно было держать в руке резиновый мячик и ритмично сжимать его, чтобы процесс шел гладко, без перебоев.

Фреду достался мячик в виде капли крови, а Мишель – в виде маленького глобуса.

– Твой мир в твоих руках, – прокомментировал Тави в ее голове.

Флеботомист, которая измеряла давление и уровень железа у Мишель, объяснила донорам-новобранцам, что сначала их кровь будет проверяться на резус-фактор и наличие некоторых заболеваний: гепатиты, ВИЧ… И если что-то будет обнаружено, то их сразу поставят на учет в соответствующий диспансер и порекомендуют необходимые группы поддержки.

– Я обязана всех предупреждать, мы никогда не вливаем донорскую кровь пациентам, прежде чем не проверим ее на всевозможные вирусы.

Сначала Фред и Мишель лежали молча, слушая свои ощущения и рассматривая потолок. Они раньше никогда не сдавали кровь. Как это – лежать и знать, что она из тебя вытекает?

– А помнишь наши семейные традиции? – нарушил молчание отчим. – Мы собирались за праздничным столом, загадывали вслух желания и потом наблюдали, какие именно сбудутся в течение года.

– Конечно, помню.

– А давай приготовим праздничный ужин и позовем твоего парня и его отца? Мишель удивленно посмотрела на отчима.

– Сейчас мы переживаем трудное время. Может быть, если притвориться, что мы – крепкая семья, хотя бы на время праздников, мы сможем как-то очиститься от вины и ненависти, которые нас разрушают. – Фред замолк на минуту. – Прости меня за все, Мишель.

Выражение его лица было искренним, вдохновленным, глаза – светло-серые, как окна, в которых отражается дождливое небо, окна, с которых сняли решетки. Мишель вспомнила, как некоторые люди, принимая Иисуса как своего спасителя в церкви во время крещения, выглядели именно так.

У девушки от его слов навернулись слезы. Она хотела верить в то, что в сознании Фреда начался процесс прощения и очищения. Как и у нее.

– Может быть, время лечит, – подумала Мишель, ощущая обволакивающее умиротворение. Это чувство было подобно густому туману ранним утром, словно едешь за рулем медленно-премедленно, почти крадешься, виден только капот одной машины впереди, так как туман-колдун взял в плен все здания, солнце и птиц, но тебе не страшно, ты знаешь.

– Ты не права, время не лечит, – вдруг отрезал Тави, и это резкое неожиданное утверждение прозвучало как неожиданное падение яйца на кухонный пол.