Чудная штука — природа. Вот казалось бы — рождается ребёнок. Чем-то он похож на отца, чем-то на мать. Чем-то даже на дядю с тётей. В результате смотрят на него родственники и никому не обидно: каждый видит что-то своё. Всё чинно, красиво и справедливо. Всё, кроме магии.

По странной иронии судьбы дети не могут наследовать магические способности обоих родителей. Если мама с папой принадлежат к одной расе — проблем никаких. У двух эльфов родится эльф, а у магов — маг. А вот когда семья смешанная — тут уже начинается лотерея. Чью силу, а значит и расу, унаследует ребёнок — одному небу известно. Полукровок ведь не бывает. Подчас один и тот же род за пару веков по несколько раз превращается из магического в эльфийский, из эльфийского в вампирский, а из вампирского вообще в какой-нибудь оборотнический.

Разумеется, в старом патриархальном обществе подобное категорически не приветствовалось. Тогда каждый старался искать супруга среди себе подобных. Теперь же, в наше просвещённое время, на такие условности внимание обращают всё меньше.

Приглашённый папой художник тоже оказался из смешанной семьи. Сын мага и эльфийки, он унаследовал от матери все её таланты в комплекте с острыми ушами, а от отца — чисто магическое воспитание и совершенно не эльфийское имя.

В первый же день пребывания у нас в усадьбе художник прожужжал нам уши своими заслугами перед искусством, довёл маму до приступа мигрени и потребовал, чтоб к нему обращались не иначе, как «маэстро Поллини».

— Ваша светлость! — возопил он с порога. — Графиня Ривенгтон!

Не успела мама опомниться, как живописец эксцентрично грохнулся перед нею на одно колено и принялся покрывать её руки пылкими, как мне показалось излишне влажными, поцелуями.

— Для меня это огромная, огромная честь! — забавно причмокивая, бормотал он.

Я украдкой прыснул в кулак. Заметившая это фрау Деффеншталь сделала мне строгие глаза и моментально за это поплатилась: маэстро Поллини отстал от мамы и обслюнявил нянины руки с не меньшим воодушевлением.

После столь бурного приветствия художник изъявил желание получить самую солнечную и светлую комнату, какая только найдётся в замке. Немного подумав, мама определила его в Южный шпиль. По пути к своим апартаментам, маэстро забраковал все увиденные в коридорах картины, раскритиковал скульптуры и перецеловал руки всем имевшим несчастье ему повстречаться служанкам.

До самого ужина он занимался обустройством будущей мастерской. За ужином же меня ожидал сюрприз.

Оказывается, эльфы принципиально не едят мясо. Одержимые любовью ко всему живому, остроухие весьма недолюбливают хищников. Вслух этого, конечно, никто не скажет, но отвращение перед плотоядными существами не в силах вытравить из эльфийских душ ни законы королей, ни напускная вежливость, ни даже цивилизация, благодаря которой разумные расы более-менее мирно сосуществуют вот уже много тысячелетий подряд.

В честь дорогого гостя мама решила изобразить примерную хозяйку. По её указанию к столу были поданы исключительно вегетарианские блюда, и пока маэстро Поллини, как заправский кролик, уписывал капусту и сельдерей, мы с отцом хмуро ковырялись в своих тарелках.

Мама пыталась вести светский разговор. Отец старался его поддерживать. Маэстро Поллини размахивал морковкой и болтал о живописи.

Я же развлекался тем, что пытался загипнотизировать влетевшую в столовую муху. В принципе сделать это несложно, однако в то время я ещё очень плохо владел гипнозом. Ошалевшее от моих усилий насекомое кидалось из стороны в сторону и время от времени пыталось самоубиться, норовя угодить почтенному живописцу в ухо или в рот.

— Так значит, вашей светлости угодно заказать портрет юного господина? — склонив голову набок поинтересовался эльф. — Что же, у вас замечательный вкус! К сожалению, сегодня многие недооценивают высокое искусство и гоняются за разными техническими суррогатами!

Отец высокомерно хмыкнул:

— Только не дети Ночи! — убеждённо проговорил он. — Я всегда считал, что никакая техника не заменит подлинные шедевры. Не правда ли, дорогая?

— Разумеется! — мама лучезарно улыбнулась. На отца она смотрела как на спустившегося с небес пророка. — Ты всегда умел зреть в корень.

Папа гордо выпятил грудь. Маэстро Поллини подавил отрыжку:

— Со мной вы не ошиблись, — без ложной скромности изрёк он. — Я настоящий профессионал и лучше кого-либо знаю, как подавать натуру. После хромого князя Лентенгейма портрет вашего мальчика будет отдыхом для моей кисти!

Мама с папой переглянулись. Так и не поняв, расценивать ли эту реплику как комплимент или как нечто противоположное, они предусмотрительно сменили тему разговора.

Наконец богатый духовной пищей ужин подошёл к концу. Маэстро Поллини объявил, что писать мой портрет начнёт прямо завтра и откланялся. Я тоже ушёл к себе.

По дороге я старался думать о высоком. Однако проходя мимо дверей кухни, моё бренное тело вдруг осознало, что это именно его, а не какую-то там душу, завтра будут рисовать. Возгордившаяся плоть тотчас затребовала чего-нибудь низменного, земного и, желательно, гемоглобинового. Ради обретения внутренней гармонии я вынужден был стащить и съесть прямо у разделочного стола прекрасный кусок свежей сырой телятины.

Думать о высоком стало гораздо легче.