Жил-был на свете человек,

И не сыскать теперь вовек

Такого лицемера и лжеца,

Каким был он.

Букашка жалкая грезила и лелеяла мечты свои,

Забившись в дальний угол ветхой лачуги,

Что стояла

Вдали от остальных.

Весь мир, казалось, зол на бедолагу.

За что? По что?

Неясно.

И все его бранили, порою избивали до полусмерти,

А он лишь пресмыкался перед ними,

Молясь всевышнему

Об избавлении.

И вот, однажды, возжелал чудак

Столь неприметный, малодушный,

Власти.

Дав волю силе, что пряталась в темнейших закоулках разума его,

Он породил великий план, такой,

Что позавидует безумцев всех безумец.

Решил ничтожный червь расправить крылья

И, подобно ласточке, что пляшет далеко за облаками

В диком танце,

Иль буревестнику, что реет над водой,

Не страшась ни молнии, ни грома,

Взлететь, почувствовать ветра свободы,

Что дуют уж известно где.

Собрав мечтатель свои вещи:

Тарелку, ложку и рубашку, плашку да жменю риса,

Пустился в путь, куда глаза глядят,

А есль точнее, в замок короля

Столицы мира.

Там, как ни странно, приняли его,

Голодного, больного, обездоленного.

И стал он там работать кучером,

Довольствуясь двумя золотниками

Каждый чётный день.

И видит бог, работал хорошо,

Ведь через пару червонных дОлей

Сам король велел его повысить в ранге при дворце.

А плут тому и рад.

Добряк-король всё отдавал и отдавал, не отнимая.

Вот так и стал злодей

Его рукою правой.

Шли годы. Король старел уж не по дням, а по часам.

Ведь, как известно, он бессмертен душой и телом, но не здравием.

Хоть на веку у старца и написано трёхзначное число,

Он слепнуть стал и не заметил вовремя под боком

Семя зла.

Сын божий седовласый правил Лирдоном,

А тварь ползучая вилась в его ногах,

Завязывая петли вокруг шеи и всё шепча одно:

"Я здесь, я с вами, мой король,

Нет повода волненью, ведь я вам помогу

Во всех задумках, начинаниях,

Что посетят вашу главу седую".

И льстил он, пресмыкался, лгал в глаза как мог,

А речи сладкие лились из уст его

Подобно соку живительной лазури иль крови Господа,

Что по легенде сладка как райский фрукт.

И плут смиренно ждал, наращивая мощь.

Вокруг лжеца собралось бесчисленное стадо рабов его речей,

Безвольных и доверчивых, как он когда-то.

И столь искусно он водил всех за нос,

Что уж, казалось, стал верить сам себе.

Но вот, раздался удар колокола

По утру.

И мысль долгожданная

Пришла ему на ум.

"Пора!" — воскликнул плут.

"Пора!" — трубил народ.

Поднял забитый дурачок

Орду несметную и рать неисчислимую,

Такую, что не видать её конца на горизонте.

И стало это войско у ворот

И пламя революции объяло Лирдон,

Глотав безжалостно любого, кто станет на пути.

И плакала тогда земля горючими слезами и кровью

Воинов падших.

Рыдал король, осознавая свою вину.

И лишь предатель ворвался в тронный зал,

Увидел он святые слёзы невинно осуждённого,

И пощадил страну.

Но не так уж прост он был, чтоб отказаться

От долгожданного триумфа.

Злодей поставил ультиматум королю:

"Я пощажу тебя и твой народ,

Однако заберу у вас всё то, чем дорожите вы.

И это будет Лира".

"Помилуйте, злодей!" — воскликнул седовласый.

"Ведь это смысл всей жизнии моей! Нет ничего дороже Лиры!"

"Я знаю и потому её я отбираю.

Ведь каждому известное пророчество,

Касательно её божественного свойства, — правда, я то знаю".

Сложили воины лезвия мечей и прекратили сечь

И понеслась повозка с Лирой далеко на север,

К краю мира, где никто и никогда не вспомнил бы о тёмном прошлом

Того плута.

А чтобы закрепить невиданный успех,

Взял меч предатель в руки

И воткнул в землю, неподалёку от стен Лирдона,

Со словом на устах: "Здесь начинается граница государства моего,

И имя ему станется одно — Арилидилл!"

А между тем, скажу, что стал тот лицемер,

Воистину, правителем страны. И бог один лишь помнит его имя.

Но прозвище имеется у гада — Адельштейн.

И пусть любая тварь ползучая запомнит эти десять букв

И проклинает день, как стали они в ряд.

Но так-то оно так, да только бог всё видит,

И никогда не оставляет зло на самотёк.

Господь выждал момент и дал злодею знать,

Что он ещё живой и в добром здравии.

Тем временем страна росла и процветала, упиваясь силой Лиры.

Но только сила та была ещё и волей. Волей господа.

Текли года, и северяне стали чувствовать,

Что что-то тут не так.

Богатство, слава, честь, что царь им обещал,

Ничто не выполнено. А тут ещё беда прокралась в дом:

Болезни, бедность, голод и разруха.

Арилидиллец почесал за ухом

И понял, что властелин не тот, кого ему сулили.

Народ в животном бешенстве поднялся на царя.

Они кричали: "Плут! Обманщик! Лжец!".

Но лишь один осмелился взобраться на престол

И самому взглянуть в глаза бичу.

И звали его Балдер.

Высокий статный муж с златыми волосами

Держал в руках клинок, что нарекли Резцом.

И сила в нём сказалась богатырская,

Сродни бессмертию богов.

То был не он, то были люди севера, ведущие его рукой.

Они кричали, жаждали свободы, справедливости!

И его меч пронзил червивого царя,

Исполнив волю бога.

Господь подумал, поразмыслил,

И вдруг пришло ему на ум,

Что в наказанье смерти мало

Такому наглому плуту.

И бог взмахнул рукой, безжалостно озвучив приговор:

"Отныне все, кто когда-либо

Шёл за этим гнусным подлецом,

Будут платить за грех его".

Тогда раздался грохот, вьюги свист и гром.

Небесный свод закрыли тучи.

И выпал снег.

Снег чёрный, словно смоль

И пепел всех надежд.

Рабы гордыни — жители страны

Сошли с ума. Колени выгнулись, суставы захрустели,

Выпали волосы, глаза налились кровью и алчной спесью.

И превратились бедолаги в страшных монстров.

То были хорды и варлорги.

Но не об этом речь.

Теперь весь север проклят,

И знайте, поколенья,

Отныне и вовек:

Лишь только диск луны коснётся края мира,

И раздадутся горны херувимов,

Знаменовав заветный час:

Захлопнутся врата святого Изалира,

ГнилОстный тёмный дух коснётся вас.

А лжец и плут, укравший Лиру

У бедного поэта-короля,

Ответит за грехи.

И одержимые его рабы,

Невидимой болезнью прокажённые,

Очнутся ото сна,

И мёртвые восстанут из могил.

***

— Наизусть… — с ужасом пробормотал Ян, с затаённым дыханием выслушав короля.

— Да. У меня хорошая память, — слабо улыбнулся тот. — Но дело не в этом. Этот Адельштейн, которого поэт назвал ползучей тварью, был взаправду ужасным человеком. Одним из его самых больших изъянов был невероятный страх смерти. Адельштейн долго искал способ стать бессмертным, но все известные людям способы не подходили ему. Поняв, что возможности сохранить и силу, и молодость, и рассудок у него нет, он придумал другой путь. Король Арилидилла призвал к себе на службу старый род колдунов, живший на севере ещё до того, как он основал там свою королевство. Колдуны тайно служили ему под видом придворных портных, и только он знал их истинное предназначение. Портные должны были тянуть через века свой род, сохраняя его, пока вокруг рушились королевства и чахли короли, много после того как умер бы и сам Адельштейн. И когда пришло бы время, член их рода должен был бы вернуть в жизни своего владыку, чтобы он вновь возвратил себе былое величие.

— Вы хотите сказать, король Арилидилла тоже скоро воскреснет?

— Не хочу. Но всё возможно. Нам не дано знать правды, но мы можем строить предположения. И быть готовыми к тому, что в любой момент они окажутся истиной. Будь готов, Ян. Будь готов.

— Я понял. Да, позвольте задать вам несколько вопросов, — осторожно проговорил путник.

Король зажмурился и кивнул.

— Лира, кто она такая? Конечно, я знаю, кто она, но как она связана с вами? Ведь первым, кого вы позвали очнувшись, была она.

— Уф-ф… — закрыл глаза король со вздохом. — Тут нечего объяснять. Она дочь всесоздателя Ноона. Именно она показала людям искусство магии. Однако… у неё тоже есть свои изъяны.

— Какие же?

— Хм-м… Я не уверен, что имею право говорить это тебе, — многозначительно пробасил король. — Однако… ладно уж. Дело в том, что сама по себе Лира…

Старик замолчал на мгновение. Он беспокойно оглянулся, а затем подозвал к себе жестом Яна. Юноша нагнулся, и правитель тихо и осторожно прошептал ему на ухо:

— Пустышка!

— Как это? — удивился юноша.

— Лира далеко не так сильна, как её описывают в легендах, — шёпотом продолжил король. — Её сила в другом. Сила в том, что она способна заключать с людьми… договоры.

— Как с Немо, да?

— Да, да, именно так! Лира сама по себе слаба. Ей обязательно нужен кто-то, с кем она может заключить договор. Марионетка. И до Немо её марионеткой был я.

— А какой договор был у вас? — поинтересовался путник.

— Она давала огромную любовь ко мне всего народа. Просто безграничную! До жути. Но взамен… — старик горько вздохнул, зажмурив глаза. — У меня не могло быть ни детей, ни родных. И к тому же я не мог лгать. И я не мог различить ложь.

— Что это значит? — с жадным интересом спросил Ян.

— Для меня просто не существовало лжи. Я не видел её перед своими глазами, сам не мог лгать. Я просто не знал, что такое ложь. И именно из-за этого Адельштейн смог обмануть меня тогда. Лира страшно ненавидела меня, и потому легко согласилась переметнуться к нему. Помочь ему создать своё королевство — Арилидилл.

— А потом что произошло?

— Потом началась война с богами. Адельштейн давно погиб, а Лира ко мне всё никак не возвращалась. Скажу честно — я ждал её. Надеялся… Ведь договор со мной всё ещё действовал. Как же я был слеп! Только теперь я понимаю, зачем ей нужен был этот договор. Чтобы узнать секрет моего бессмертия и убить меня.

— А вы… бессмертны?

— Конечно, друг мой. Но хитрая Лира сделала так, что я не смог различить её ложь. Она обманула меня и узнала, как убить меня. Ведь она жутко меня ненавидела, не забывай. Последнее, что я видел в той жизни — то, как она заключила договор с Немо. Он был простым дэуситским солдатом. Из тех, что штурмовали Лирдон в последний день войны. Она дала ему бесконечную силу взамен на невозможность ослушаться её…

— И теперь она с Немо… — задумчиво пробормотал Ян. Но тут же встрепенулся и снова обратился к королю. — Постойте! Но ведь вы воскресли! Лира же снова убьёт вас!

— Ни в коем случае, — успокоил его старик. — Договор со мной расторгнут. Теперь я прекрасно различаю ложь и не дам ей обмануть меня и лишить бессмертия снова. Не беспокойся, юноша.

— А любовь народа? Ведь она тоже… пропала теперь?

— Бог с ней, — махнул рукой старик и тяжело вздохнул.

— И ещё одно… — добавил странник. — А то, что у вас, Лиры и Немо такие светящиеся голубые глаза — совпадение?

— Не совпадение. Любой, кто заключает с ней договор, в один миг седеет, его глаза обретают лучезарность небес, а на лице отпечатывается вселенская боль и печаль.

— Ясно.

— Я думаю, на этом всё?

— Да.

— Хорошо. Войдите! — крикнул правитель.

В комнату тут же влетела Виктория, а за ней вошёл великан.

— Ваше Величество, мне нужно очень много рассказать вам! — выпалила рыцарь. — И спросить тоже! Разрешите отправить этих двоих домой.

— Подождите. Ведь вы связаны с этими путниками? Они как-то помогали вам?

— Мы помогали в войне с маллумалами! — не дал Виктории ответить Ян.

— В войне с маллумалами?! — воскликнул испуганно король.

— Позвольте вам объяснить…

***

К вечеру странники и Виктория спустились в тронный зал. Они стояли на вершине лестницы в арке дворца и смотрели на тёмное небо, увенчанное низким багровеющим солнцем.

— Что ж, вместе начали, вместе и закончим, — сказал Ян безрадостно, засунув руки в карманы.

— Я возьму вас на последнюю операцию. Но это только потому что король приказал, — злобно ответила Виктория, сморщившись и смотря вдаль, держа руки на поясе.

— Да уж…

— Идите. Нужно как-то оповестить город об этом… чуде. Ох, следующий день будет просто ужасным! — пробурчала она.

— Вы ведь уже всё спланировали?

— Ты же вроде не тугодум, так зачем переспрашиваешь? Послезавтра в шесть утра на площади.

Виктория нехотя повернула голову, окинув Яна глазами и фыркнув. Затем она перевела взгляд на Таситурна.

— Тебе снаряжение нужно? У нас есть пара комплектов на хордов.

Великан молча отказался. Они разошлись, не прощаясь, и путники отправились домой. У них был один день, чтобы собраться с мыслями и отдохнуть. Близился исход этой молниеносной и кровожадной войны…

***

Уже знакомые фигуры стояли на Лирдонской стене, не вздрагивая от порывов ледяного северного ветра. Но женщина не улыбалась, как всегда. Её лицо было необыкновенно злобно и раздражённо, и она стояла на другом конце стены, спиной к человеку в пальто, опустив голову и ковыряя бетон голой ногой. Немо тоже пребывал в хмуром безмолвии, устремив злые прищуренные глаза на восходящую луну.

— Ты ослушался меня, Немо. Ты подтолкнул мальчишку, чтобы он воскресил этого мерзкого короля. Против моей воли. Просто потянул его за руку!

— Ты этого не хотела?

— Заткнись, я говорю!

— Нет, Лира, время говорить мне.

Немо обернулся, решительно став против ветра, засунул руки в карманы и расставил ноги. Его голубые глаза с надвинутыми бровями загорелись пламенем в тени.

— Я отказываюсь от договора.

Женщина оглянулась как зверь, услышавший в глуши выстрел. Её тело содрогнулось, волна прошла по белой коже, и она скорчилась не то в ужасе, не то в удивлении.

— Что? — пискнула она.

— Я отказываюсь от силы и знаний. Но прошу тебя дать мне ещё три дня.

— Зачем? — удушливо шепнула женщина, впившись в глаза Немо.

Но седой не ответил. Лира стояла в оцепенении, сжавшись и скрючившись, через плечо смотря круглыми глазами на него, словно пронзая его насквозь. Но вдруг она отвернулась, и её лицо пересекла жуткая улыбка. Она обхватила руками плечи и затряслась, жадно глотая воздух. Неожиданно женщина разразилась приступом смеха, запрокинув голову и смотря в чёрное небо безумными глазами.

— Я поняла! Я поняла, зачем тебе этот мальчишка! Я тебя раскусила! Хочешь слепить из него героя? Спасителя? Мученика?! Но знаешь, я даже не против. Не хочу я больше быть с таким предателем, как ты. Ты даже не предатель, ты хуже! О-о-о, какой же ты гнусный, бессердечный и самодовольный!… - вскрикивала она яростно.

— Я рад, что ты не будешь противиться, — спокойно сказал Немо, смотря на то, как корчится Лира.

— Конечно не буду, как ты можешь так думать обо мне? — резко приложила она руку к груди, расплывшись в улыбке и развернувшись к нему.

— Три дня, — повторил седой, смотря на неё исподлобья.

— Конечно, конечно, три дня! — прошептала Лира увлечённо.

Немо вздохнул, с неприязнью покосившись на неё и снова уставившись на закатное солнце. С каждой минутой оно всё дальше уплывало, рассекая небо, и с каждой минутой приближалось что-то, от чего в его душе всё трепетало и горело, заставляя чувствовать нетерпение и горечь во рту. Но он не показывал это на своём каменном, напряжённом лице.