Под окнами палаты затарахтел мотоцикл. Димка застыл, онемев от боли: показалось, что по голове прошлись отбойным молотком. Боль сковала не только голову, но и все тело, ставшее вдруг тяжелым и непослушным. Сказывалась контузия н истощение. Ему нужна была свежая кровь, но нужной группы не оказалось: машину с бесценными ампулами разбили «мессеры». Виолетте повезло: сразу же после операции сделали переливание, и ей стало немного получше. Однако в сознание девушка не приходила, хотя уже не бредила и дыхание было спокойнее.
Димка открыл глаза. У его постели стояла усталая женщина в белом халате. Показалось, что это мать. Димка напряг зрение, лицо женщины прояснилось, выплыло из тумана. Это была чья-то чужая мать, не его. Димка вздохнул, боль понемногу стала отступать.
- Ну, как ты себя чувствуешь? - тихо спросила врач.
- Ничего,- ответил Димка и поразился своему еле слышному голосу.
Подошли еще какие-то люди в белых халатах.
- Видите! - сказала одна из них и придавила Димкину ногу у щиколотки, потом быстро отдернула палец.- Ясно выраженные отеки. Хорошо, что не пошли выше. Такие явления наблюдаются у всех, кто побывал в концлагерях и в оккупации. Дистрофия…
Димка закрыл глаза: слушать и смотреть было тяжело. Вдруг, вспомнив что-то, он попытался вскочить, его удержали сильные и ласковые руки.
- Что ты, успокойся…
- Леночка?! Что с ней?
- Все в порядке. Леночка поправится.
Опять нахлынула боль. Димка уже плохо понимал, что с ним происходит. Вроде бы отвернули край одеяла, провели чем-то холодным по груди, потом взяли его руку, сдавили: слушали пульс.
- Вера Федоровна! Кровь! Кровь привезли! - раздался чей-то голос.
Все пропало, ушло… Потом Димка почувствовал, как руку стянули жгутом, легко укололи выше локтя… Сколько времени прошло, Димка не знал, только тело вдруг обрело непривычную легкость. Случилось это как-то сразу, неожиданно. В ушах раздался щелчок, и звуки придвинулись, оглушили. Димка открыл глаза. Вера Федоровна сидела склонив голову. Из-под белой докторской шапочки выбивались золотистые, как у мамы, волосы. Лицо было чистое, спокойное, только очень-очень усталое.
Справа, в конце кровати, торчала металлическая стойка с цилиндрическим стеклянным сосудом, чуть меньше тех, какие бывают у газировщиц. Стоило вспомнить о газировке, как Димке захотелось пить. Во рту пересохло, язык высушен в гороховый стручок, внутри все ссохлось от жажды.
- Пить,- внятно сказал Димка, и Вера Федоровна наклонилась к нему.
- Очнулся, да? Как ты себя чувствуешь? Не лихорадит? Озноба нет?
- Не… Пить…
- Потерпи, пожалуйста. Сейчас закончим переливание.
Через несколько минут Вера Федоровна приказала кому-то:
- Вот и все. Можно убрать! - Она потрепала Димку по щеке: - Теперь скоро поправишься, герой!
- Еще,- тихо попросил Димка: ему показалось, что это рука матери.
И Вера Федоровна опять ласково провела по щеке мальчишки, потом вышла.
Пришла молоденькая медсестра. Вынула иглу, прижгла ранку спиртом и весело сказала:
- Повезло тебе, выкарабкался! Ну, будем знакомы! Я - Маша!
Димка, не слушая, смотрел на графин с водой. Маша напоила его. Димка выпил стакан, другой - пил и не мог напиться.
- Хватит дуть, лопнешь! - улыбнулась сестрица.- Теперь отдохни.
Димка уснул и проснулся только перед отбоем. Сестрица Маша раздавала раненым таблетки, поила, укладывала спать. Подошла она к Димке, улыбнулась, и мальчишка тоже скривил губы в ответ.
- Как они? Виолетта, Леночка?
- Леночка - хорошо, Виолетта - похуже,- певуче отвечала Маша, подавая Димке какую-то микстуру, которую тот выпил, сморщась.
«А Васька? - погрустнел Димка, вспомнив друга.- Где он теперь, верный его Васька?»
А Виолетте было очень плохо, она металась в жару…
Утром нагрянули шефы: несколько девчонок, беленьких и отмытых. Весело поздоровавшись, они занялись ранеными: помогали умываться лежачим, измеряли температуру, раздавали лекарства, поили.
К Димке подошла белобрысенькая девчонка в белой кофточке с красным галстуком и синей юбке. Она протянула термометр. Димка сунул его под мышку и отвернулся. Девочка пыталась заговорить с ним, но Димка притворился спящим.
Начался завтрак. Белобрысенькая принесла что-то Димке. Он взглянул на тумбочку и широко открыл глаза. Там стояла тарелка, наполненная манной кашей, с ямочкой, в которой плавало желтое расплавленное сливочное масло. На бумажной салфетке лежали тонкие ломтики настоящего белого хлеба!
- Давайте градусник и кушайте! - деловито сказала девчонка, смешливо и любопытно глядя на Димку вишневыми глазами.
Тот почувствовал запах каши, масла, сглотнул слюну, моментально заполнившую рот. Он сел на кровати, свесив ноги на пол и прикрывшись одеялом. Едва взялся за ложку, подошла Маша, приказала есть лежа: постельный режим!
Она поправила подушку, подложив ее повыше, подвинула тарелку на край тумбочки. Димка помешал кашу, принялся за еду, не переставая думать о Ваське: его бы сюда сейчас!
Тарелка опустела мигом, и Димка разочарованно вздохнул. Он облизал ложку, корочкой хлеба вытер тарелку и не спеша стал жевать.
Девчонка, все это время наблюдавшая за ним, подошла и спросила:
- Еще хотите?
- Ну да! - нахмурился Димка.- Смеешься! Может, ты еще и хлеба белого принесешь?
- И хлеба, и каши сколько хотите!
Димка почесал нос:
- Ну, если ты не врешь…
- Я мигом!
Девчонка исчезла, и через минуту влетела опять в палату, поставила перед Димкой полную тарелку замечательной ароматной каши с ямочкой посредине, в которой так же плавало масло.
Димка смотрел на кашу, и перед ним стояли лица тех женщин из пещер… Там они погибают от голода, едят крапиву, лебеду, идут под пули ради горстки горелой пшеницы.
Димка отодвинул тарелку, отвернулся и закрыл глаза. Девочка озабоченно покачала головой, переглянулась с Машей.
- Ничего,- шепотом сказала сестрица.- Отойдет он, только дай срок…
На другое утро девчонка пришла одна. Она села перед Димкой, достала из сумки крупное розовое яблоко и положила на тумбочку:
- Вот, мама тебе прислала… Ешь. В яблоках витамины и железо! А тебе как раз нужно железо!
«Мама» - ударило это слово по сердцу. Димка едва не заревел: слабый он какой-то стал, нервный. Однако сдержался и тихо сказал:
- Слушай, не надо мне… Там где-то девочка лежит, маленькая, Леночка, вот ей и отнеси… Ну, чего смотришь? Иди, говорят!
Девочка обиженно отошла, Маша печально смотрела то на нее, то на Димку.
Однажды, когда Димке разрешили первый раз встать и он сбегал навестить Леночку (к Виолетте его не пустили), приехал красноармейский ансамбль. Ходячие раненые и те, кто мог хоть как-то передвигаться, с помощью товарищей добрались до столовой. Димка упросил врача взять с собой Леночку, и теперь они сидели в первом ряду, таращились в нетерпении на сцену.
Постепенно затихли кашли, стук и скрип костылей, и в пропитанном лекарствами воздухе устоялась тишина.
Димка ждал, что выйдет, как бывало, солидный дядя и объявит номер, но когда занавес раскрылся, на сцену вышел Лева в солдатском, неловко сидевшем на нем обмундировании, со скрипкой в руках.
- Дядя,- тихо и счастливо сказала Леночка, ерзая на коленках у Димки.
Лева посмотрел в ее сторону, заморгал черными огромными глазами и шагнул в зал. Димка осторожно опустил девочку с колен, встал. Мальчишки обнялись.
Раненые сначала недоуменно зашумели, потом кто-то захлопал, потом раздались аплодисменты, стук костылей об пол, крики. Люди поняли, что встретились давние друзья, и радовались за них от всей души.
Потом Лева неуклюже взобрался на сцену и сказал негромко:
- Вот… Димку встретил… Жили на одной улице, в одном доме… в Сталинграде… Теперь нету дома, и многих… нету… но город наш стоит! И врагу не взять его! Никогда!
И, прижав скрипку подбородком, Лева стал играть.
Димка сидел, вспоминал то довоенное время, когда он впервые услышал эту музыку, и сердце его наполнялось болью и радостью. Мальчишка верил, что выстоит Сталинград, что он еще увидит своих друзей и родных.
Потом они долго сидели в коридоре, тихо разговаривали, перебивая друг друга. Лева сказал, что от мамы никаких вестей, и Димка не посмел рассказать, как он встретился с Эмилией Наумовной в тот страшный день: пускай Лева живет без боли, пускай дарит людям радость своей музыкой. Может, мать его еще найдется.
Они вспоминали Мишку, Ваську, Юльку-воровку и тихие мирные улочки родного города.
Простились сердечно. Решили писать друг другу и никогда друг друга не забывать. К Виолетте Леву не пустили: он постоял у полуоткрытой двери и, прощаясь с Димкой, попросил:
- Если что - сообщи!
- Ничего не сообщу! - разозлился Димка.- Будет жить! Будет!