Той памятной зимой завершилось великое сражение за Сталинград. Позорно капитулировала одна из лучших вражеских армий, армия фельдмаршала Паулюса. Гитлеровцы, которым посчастливилось живыми вырваться из котла, брели в плен, вытянувшись в многокилометровые колонны. Худые, обмороженные, они шагали потупив взоры, едва передвигая ноги в огромных соломенных эрзац-валенках. Горе-завоеватели, солдаты разбойничьей армии фюрера. Уцелевшие жители города суровыми взгля-дами провожали фашистов: сколько горя принесли они в родной город!
Сталинград не знает больше бомбежек, артобстрелов: фронт сразу отодвинулся на много километров, и город стал тылом. Гвардейские сталинградские дивизии громят врага где-то далеко в степях под Ростовом. Где-то воюют со своими частями лейтенант Евдокимов, старшина Вивтоненко, санинструктор Дина и многие другие старшие товарищи Димки. Где-то летает военный летчик Виолетта Грановская, колесит по разбитым фронтовым дорогам военный ансамбль, в котором выступает молодой его воспитанник Лева Грановский, старый Димкин товарищ.
В Сталинграде возрождалась жизнь. В город возвращались уцелевшие жители.
Пришли жильцы и к своему дому на Смоленской…
Первой здесь появилась Юлька, ведя за руку изможденную девочку, которую она подобрала в развалинах. Многое повидали глаза ребенка: и убитых, и умерших от голода, поэтому смотрели они вокруг с непроходящим испугом, словно ожидая из-за каждого угла окрика или пули. Когда фашисты выбросили всех жителей из тех пещер, пришлось Юльке скрываться где придется, есть что попало, и только чудом уцелела она в этом аду. А самым большим чудом были краюха хлеба и банка консервов, которую сунул в Юлькин мешок какой-то бойкий русский солдатик. Сунул на бегу, крикнув:
- Не горюй, бабка! Все наладится!
«Бабка!..» - не удивилась Юлька: она не видела свое лицо тысячу лет, а войдя к себе в каморку, не узнала бедовую воровку в морщинистой седой старухе.
- Во как! - пробормотала Юлька, застыв у осколка зеркала.- Во как меня переехало!
Она не заплакала: слез давно уже не было. Только села у своего стола, на своем стуле,и молча осматривала свою комнату, на стенах которой были вмятины от пуль и осколков, а на кровати валялась чья-то солдатская шинель, заиндевевшая, закостенелая, в бурых пятнах крови.
- Пойдем! - дергала ее за руку девочка.- Пойдем! А то придут и убьют!
- Не-е,- покачала седой головой Юлька и, поправив платок, посадила девочку к себе на колени.- Не придут!
- А почему? - шепотом спросила девочка.
- А потому, что это мой дом,- тоже шепотом ответила Юлька и вдруг счастливо засмеялась, показав искрошившиеся зубы.
Девочка с удивлением смотрела на ее лицо: она забыла, как улыбаются люди.
А Юлька оглядывала грязную холодную свою комнату, и счастье наполняло ее душу. «Боже мой, боже мой! Как хорошо!» - думала Юлька. Теперь никто не придет, не выгонит ее из собственного дома!
Она встала, осторожно спустила девочку с колен и начала хозяйничать. Нашла во дворе у огромной воронки расщепленную взрывом доску, разбила ее сапогом, сунула в печь и, согнувшись перед дверцей, стала высекать огонь. Потом раздула фитиль - завоняло в холодной печке, повалил едкий дым. Юлька закашлялась.
- Эх, наверно, засыпало трубу!
- Дым! - испуганно лепетала девочка.- Увидят!
- Ничего! - Юлька стала на колени и начала дуть в печку.
Лицо ее осветилось - это вспыхнуло пламя. Затрещали дрова. Печка, отлично сложенная старинным мастером, ожила, мигом нагрелась и загудела. Малышка, примолкнув, сидела как завороженная. А Юлька деловито гремела ведром. Сбегала она во двор и, зачерпнув снега, поставила ведро на плиту. Вытащила из мешка хлеб, консервы и, едва не падая от голода, заставила себя, не торопясь, отщипнуть кусочек, другой кусочек дала девочке, подмигнула ей:
- Живем, деваха! А?
Самой-то Юльке было все равно: жить или помереть, она, смертельно уставшая душой и телом, старалась теперь только для этой девочки, у которой она забыла спросить имя.
Подперев щеку руками, Юлька счастливыми глазами смотрела, как ребенок ест, как пьет кипяток из щербатой кружки, и вспомнила всю свою довоенную жизнь: такую далекую, казавшуюся теперь нереальной. Вроде и не было базаров, возов с арбузами и дынями, милых крикливых торговок, поездов с дачниками, которым она продавала селедку.
- Знаешь, деваха, мороженое тогда было! - вспомнила Юлька и удивилась: совсем позабыла она про мороженое! - Ох, сладкое!
- Сладкое…- щурилась от удовольствия девочка, осторожно, маленькими кусочками откусывая хлеб и жуя тушенку.- Сладкое…
Потом глаза ее слиплись, девочка, ослабев от еды, мигом уснула.
Юлька скинула с постели окровавленную шинель, положила у порога: пригодится в хозяйстве; потом подтащила перину поближе к печке и уложила на нее найденыша - не раздевая, а только малость ослабив на ней веревочки.
Из выбитых окон дуло, и Юлька занавесила их тряпьем, одежкой, той лубяной шинелькой. Стало темно, как в пещере, только в трещащей печи мигал веселый огонек.
- Вот и хорошо! - сказала Юлька и, послушав ровное дыхание спящей девочки, деловито отправилась во двор: все ли там в порядке, все ли как надо.
На лестнице стоял морячок, в полутьме неузнаваемый, и Юлька остановилась: кто их знает, этих моряков!
- Ты к кому, солдатик? - тихо спросила она.
- Тетя Юля…- прошептал Димка, и Юлька, охнув, кинулась его обнимать.
…Вместе обошли они весь дом. Постояли в Димкиной разбитой квартире, в потолке которой были пробиты снарядами дыры, сквозь них серело небо и шел снег. В снегу были и кровати, и стол. На полу валялись вмерзшие в наст стреляные гильзы.
- Никто не приходил,- с горечью пробормотал Димка.- Никто…
- Придут! - горячо сказала Юлька.- Придут! Вот увидишь! А пока пойдем ко мне! У меня тепло! У меня дите!
- Дите! - оживился Димка.- Пойдем!
Он зашагал рядом с Юлькой, и она подметила, как здорово хромает мальчишка.
- Что это? - не утерпела Юлька, намекая на хромоту.
- Разрывной,- нехотя ответил Димка, и Юлька подумала: «Бедный!»
Димка несколько минут привыкал к полутьме в Юлькиной комнате, а привыкнув, стал различать предметы и первым делом увидел девочку возле печки.
- Насовсем? - спросила Юлька.
- Насовсем! - сказал Димка и вдруг словно опомнился: стал вытаскивать из мешка хлеб, и консервы, и даже две плитки шоколада. Юлька устремила на это добро ошалевшие глаза:
- Ой, мама! Надо же!..
Немного помолчали, посидели, потом Димка заторопился.
- Куда ты? - спросила Юлька.- Чайку попьем…
- Пойду… Я слышал, Васька в городе. Может, увижу…
Димка вышел на улицу. Легкий морозец щипал уши и лицо. Воздух клубился при дыхании легким парком. Под ногами поскрипывал снежок. Тихо и пустынно в поселке. Дым лениво тянулся из уцелевших труб. Пахло свежестью, пахло Волгой и еще чем-то неуловимым, знакомым с детства.
Стали попадаться первые прохожие. Старуха тянула на длинной веревке санки, на санках - пара досок.
- Бабушка, здравствуйте! - остановился Димка.- Откуда дрова?
- Да вон. В гортопе дают,- кивнула старушка, глядя слезящимися глазами на складного, плечистого и очень молоденького морячка.
- В гортопе,- с наслаждением повторил это слово Димка: чем-то очень довоенным повеяло от него.- В гортопе…
Он махнул старушке рукой и поспешил в ту сторону Димка почему-то был уверен, что именно там найдет Ваську: где народ, там должен быть его друг. И стоило ему войти во двор, на котором высились горы бревен и ящиков, как он действительно увидел Ваську. Друг, в солдатской шинели, в немецких сапогах с широкими голенищами, стоял возле лошади и неторопливо втолковывал какому-то деду:
- Ты- не шуми! Ты бери, что тебе положено:, у меня лишних дров нету, всем нужно.
- Да как же, товарищ начальник! - гнусавил дед.
- Начальник! - счастливо засмеялся Димка.- Эй, начальник!
Васька обернулся к нему и захлопал глазами. Потом, протянув руки, побежал вперевалочку к Димке. Схватил, стиснул ребра.
- Ой, задавишь, медведь!
Васька, потискав друга, молча отодвинул его от себя, стал с удовольствием рассматривать, качать головой в солдатской шапке со звездой. Наконец обрел дар речи:
- Красавец!
- Дружок, что ли? - угодливо захихикал давешний старичок.- Хорош! Так как же, товарищ начальник! Насчет дровишек!
Васька вновь стал тем же суровым, непреклонным человеком, каким запомнил его Димка у пещер. Глаза его потемнели.
- Совесть поимей, дед! - отрезал он.- А то ни черта не получишь!
- Есть! - дурашливо козырнул старичок и побрел к лошадке.
- Петро! - крикнул Васька, и когда откуда-то из-за ящиков вынырнул вертлявый паренек в немецкой шинели и кавалерийской папахе, «начальник» передал ему бразды правления, строго-настрого предупредив: - Полено лишнее отдашь - я тебе! Понял?
- Понял] - приложил руку к папахе паренек. И стрельнул глазами на Димку: - С какого корыта, моряк?
В тот же миг он барахтался в сугробе. А Васька, отряхивая ладони, добродушно приговаривал:
- А говоришь, понял? А сам ни черта не понял.
- Вот теперь понял! - сказал Петро, вылезая из снега.
Они сидели в дощатой, жарко натопленной конторке, пили кипяток и говорили, говорили… Говорили обо всем, старательно обходя запретные темы: о матерях и отцах. Васька тоже остался один на свете: отца убили на фронте, погибла в эшелоне мать.
- А Мишка? - спросил Димка.
Васька пожал плечами:
- Не знаю, где наш Мишка. И про мать его ничего не ведаю. Думаю, вернется.
- Вернется,- с надеждой повторил Димка, поняв вдруг, что самым близким, самым дорогим человеком остался для него Васька. Да еще был один человек, лейтенант Евдокимов, да еще Леночка, которая сейчас далеко в детском доме.
- Леночка жива! - улыбнулся Димка и рассказал еще о встрече с Юлькой-воровкой, о девочке, так похожей на Леночку…
- Похожа? - почерневшее лицо Васьки осветилось.- Обязательно погляжу! - Он покачал головой.- Юлька… Надо же…- Помолчал.- Анастасию Семеновну помнишь? Так нету ее… Случайно, понимаешь, на Пашку она наткнулась… Выдал, гад собачий… Знал он ее…
- Ну? - осторожно спросил Димка после долгого молчания.
- Что ну? - опустил кудлатую, давно немытую голову Васька.- Повесили ее…- Он сжал кулаки.- Найду гада - своими руками!..- И скрипнул зубами.
Долго бродили в тот день ребята по оживающему городу. Забрели на пустырь, поглядеть на остатки разбитого склада, на щель, где прятался тогда Димка и куда затащили они раненую Виолетту. Занесенный снегом, еще и сейчас стоял ее самолет у развалин…
- Где теперь Виолетта? - вслух подумал Васька, потирая уши и поеживаясь.
- Наверно, летает,- сказал Димка.
- И правильно! - вздохнул Васька.- Сейчас самое время: бить надо их, бить!
И Димка поразился той лютой злости, какая исказила черты когда-то добродушного Васькиного лица.
- Я тоже на фронт пойду! - решительно сказал Васька.- Вот с делами малость разделаюсь и пойду! А не возьмут - так сбегу!
…Они постояли над Волгой, где, напоминая о недавних боях, тянулись окопы, проволочные заграждения с покосившимися, сбитыми, вырванными кольями, валялись разбитые машины, танки, повозки, орудия.
Не сговариваясь, побрели ребята к тому оврагу, где столько дней и ночей скрывались в пещерах женщины и дети.
Димка встал на гребне, пораженный невиданным зрелищем: пещер не было, из развороченной земли торчали обломки досок, балок.
- Бомбили немцы…- вздохнул Васька.- Кто ушел, а кто не успел…
- Смотри! - показал рукой Димка, и ребята увидели на снегу свежий след. Он тянулся по берегу оврага вдоль незамерзающего, дымящегося ручья.
- Может, кто из наших остался? - недоуменно пробормотал Васька.- А может… Надо поглядеть…
Проваливаясь в снегу, ребята съехали на дно оврага и пошли по следам. Димке было нелегко, но он старался не отставать.
- Сапожки-то немецкие,- проворчал Васька, разглядывая следы, и, завернув полу шинели, вытащил из брючного кармана пистолет.- На всякий случай таскаю,- пояснил он Димке.- Мало ли что…
Следы петляли среди мертвых, мерзлых кустов, вели всё дальше и дальше. У входа в черный пролом они пропадали. Ребята переглянулись.
- Чего теперь человеку прятаться? - спросил шепотом Васька и сам себе ответил: - А прятаться человеку сейчас нечего… Значит… Давай-ка, Димка, поосторожней…
Они медленно двинулись к пещере. Не успели подойти к ней, как из норы вынырнул человек, обросший, худой, парабеллум дрожал в его руке.
- Засекли, сволочи! - ощерился он, вскидывая оружие.
Димка отпрыгнул в сторону.
- Стреляй! - успел крикнуть он Ваське, но старый партизанский разведчик и сам знал, что делать: падая, он нажал на спусковой крючок. Пистолет дернулся, плюнул огнем. Короткий треск прокатился по оврагу.
Когда Димка опомнился, все было кончено: Пашка Нуль лежал на спине, раскинув руки со скрюченными пальцами. Острый заросший кадык его глядел в серое небо. Васька стоял над ним с недовольным лицом.
- Живой! - бросился к другу Димка.
Васька отстранился, посмотрел мрачновато:
- Жалко…
- Что жалко? - покосился Димка на Пашку, все еще не веря, что давний враг его наконец-то мертв и что смерть эта нагрянула так внезапно.
Васька носком сапога пошевелил Пашкину голову. Глаза Пашки не дрогнули, голова вяло мотнулась. Немец-кая пилотка валялась возле нее, а из-под Пашкиного тела медленно текла струйка очень яркой, алой, дымящейся крови.
- Жалко,- с сожалением повторил Васька.- Не так я хотел… Я бы сперва спросил его: а помнишь, Пашка, тетю Настю? Я бы в глаза ему поглядел перед смертью его поганой… Жалко…- Он плюнул на мертвого Пашку, подобрал его парабеллум, повертел и, размахнувшись, выбросил, а свой пистолет засунул в карман брюк. Пошел не оглядываясь. Димка двинулся за ним, часто оборачиваясь на мертвеца, словно опасаясь, что тот опять поднимет голову.
Взобравшись на гребень оврага, ребята постояли. Далеко внизу темнело Пашкино тело.
- Собаке собачья смерть,- сказал Димка и тут же вспомнил про верного Рекса: нет, не надо зря обижать собак…
- Рекс тоже собака,- понял его Васька.- А какая хорошая собака, Пашке не чета…
К вечеру, усталые и молчаливые, добрели они до своего двора. Постояли возле огромной воронки на месте старого флигеля. Посмотрели на немецкий танк, сгоревший, перевернутый.
- Вот тут и погиб сержант Урузбаев,- показал Димка.- Помнишь, я говорил?
Васька кивнул, внимательно оглядел разбитый двор:
- А там Рекса схоронили, да?
- Да, там… Ничего от могилы не осталось.
На запорошенных снегом кирпичах валялись каски и обрывки шинелей, торчал немецкий сапог. Черными провалами окон смотрел на ребят приземистый дом, в котором Димку приняли в комсомол, тогда, перед самым прорывом. Комсомольский билет вручили ему позже, и лейтенант Евдокимов, пожимая Димке руку, сказал:
- Твой комсомольский стаж начался с того дня. Помнишь?
Димка кивнул: он не забыл ничего…
- Слышишь? - встрепенулся Васька, и Димка услыхал веселый, совсем довоенный гудок паровозика.- На тракторном!
Потом раздались удары металла о металл и вроде бы стук топора… Город жил, город возрождался.
- Дядя…- послышался детский голосок.
Ребята повернули головы. Возле дома стояли две закутанные фигуры. В одной трудно было даже признать Юльку, а другая, маленькая, в старом платке, с темными, широко раскрытыми глазами, так походила на Леночку!
- Леночка! - прошептал Васька, и дыхание его перехватило.
- Анька я…- с трудом вспомнила девочка свое имя и нахмурилась.
- А мы уж ждем, ждем! - ворчливо говорила Юлька, кривя губы.- Все ждем, а вас все нету и нету… А мы все ждем и ждем…
Димка глубоко вздохнул и, крепко прижимая к бушлату легонькую девочку, сказал:
- А мы дома… Дома!
