Глава 20

Советская наука и история Древней Руси

Мы рассмотрели пять крупных проблем, касающихся истории Древней Руси и представляющих собой единое целое, где каждая из проблем связана с другими, поддерживает их и поддерживается ими. Само собой разумеется, вопрос о том, что сделано советской наукой на участке древней истории Руси, не может быть обойден молчанием: как-никак, а 16 Академий наук и десятки университетов и институтов что-то делали в течение 45 лет. К тому же речь идет о собственной истории.

Количество работников и средства, брошенные на это, огромны. Значит, мы вправе ожидать и соответствующих результатов. Если мы сравним цифры, отражающие отношение к исторической науке царского времени, с цифрами по советскому периоду, то они окажутся несопоставимыми. Цифры царского времени ничтожно малы в отношении как научных работников, так и отпускаемых средств. Наконец, пусть чудодействие свое покажет прославленный метод диалектического материализма. Но вот странное дело. Сравнив историю 45 лет назад и современного момента, мы не находим существенной разницы. После двух революций (февральской и октябрьской), основательно потрясших довольно-таки сонное царство эпохи 1900–1917 гг. (мы говорим об истории) и перевернувших совершенно миросозерцание народных масс СССР, после 45 лет "дальнейшего прогресса" мы наблюдаем весьма незначительный сдвиг в изучении древней истории Руси. Затраты и итоги несоизмеримы. Колоссальные успехи имеет лишь археология. Но это еще не история. Это — лишь предварительная ступень ее.

Советская наука не может похвалиться ничем существенным. Что это не только наше личное мнение, видно из постановлений и резолюций множества конференций, съездов, совещаний и т. д. Сами советские ученые отмечали незначительность разрабатываемых проблем. Все внимание уделено деталям, достойным работы, может быть, хорошего архивариуса, но не настоящего историка. Ничего крупного, нового советская наука не дала (об археологии, повторяем, мы не говорим). Между курсом истории Платонова, 1918, скажем, и "Историей Киевской Руси" Грекова разница небольшая. Советские историки лишь выпятили социологическую сторону проблемы. Но сама история как таковая почти не претерпела изменений. Как бы мы ни понимали и ни оценивали историю, все же обязаны признать, что прежде всего мы должны располагать фактурой: где, когда, кто и почему что-то совершил. А что может дать объяснение социологических моментов, если выяснится, что факты, легшие в их основу, были иными, чем до того принималось? Стало быть, сам ход истории был иным, течение социологических изменений, следовательно, тоже. И выводы требуются уже другие. Если бы действительно канва истории осталась с 1919 г. такой же или почти такой же, то с этим можно было бы примириться. На деле же это обстоит иначе.

Крупнейшие черты структуры истории претерпели коренные изменения. Во-первых, выяснено, что норманская теория полностью (а не только частично!) провалилась. Сами славяне (руссы) создали свою государственность и свою культуру. Германцы тут абсолютно ни при чем. Никаких конунгов на Руси не было. Во-вторых, культура Руси уже в середине IX в. была очень высока, и ни о какой дикости наших предков говорить не приходится. В-третьих, имеется ряд исторических свидетельств (и есть полная уверенность, что при дальнейших исследованиях количество их значительно увеличится), устанавливающих существование Руси до Олега по крайней мере за 400–500 лет.

В-четвертых, выясняется, что Русь на Днепре — это лишь восточный отрог Руси, сидящей корнем своим в средней Европе, и т. д. Все это прошло мимо советской науки вследствие разных причин, прежде всего из-за ее изолированности от Запада.

1. Нет достаточно иностранной литературы.

2. Советские историки совершенно не пользуются архивами Запада, хранящими еще колоссальное количество неизученных хроник, актов, грамот, писем и т. д., прямо или косвенно касающихся истории Руси.

3. Молодые советские историки, "дети Октября", в подавляющем числе не владеют ни греческим, ни латинским языками, на которых написаны упомянутые выше источники. Знание классических языков катастрофически пало за последние 45 лет.

4. Советские историки чуждаются контактов с русскими историками за рубежом.

Вот русский ученый Бачманов открыл отчет легата, присутствовавшего при приеме княгини Ольги в 957 г. в Царьграде. Описаны она, ее свита, прием и т. д. Сказано, что она "из области озера Пейнус, из славянского племени кривичей" и т. д., а советские ученые все еще верят в существование скандинавки, "дэр танте" св. Ольги! Сколько выпусков "Истории руссов", которые были посланы автором этих строк в СССР, не достигли адресата, хотя письма, извещавшие о посылке книг, они получали! И вынуждена советская наука вариться в своем собственном соку. Не удивительно после этого, что ее результаты столь мизерны. А самый большой тормоз — культ «научного» метода. До сих пор все сказанное классиками марксизма рассматривается как священная истина. Боже упаси высказать мысль, что Маркс в чем-то не совсем прав. Тотчас же поднимется крик: ревизионизм!.. Но ведь ревизионизм — основной двигатель науки. Ни один истинный ученый не останавливается на достигнутом, а стремится вперед, а это означает переделку, изменение старого. Ревизионизм — это душа науки, ее основной движущий фактор.

Как же может двигаться вперед советская наука, скажем, по поводу норманнов, если Маркс и Энгельс уже высказали на этот счет свое священное мнение? Факты убеждают нас, что норманнов на Руси в роли господствующих не было, были норманны-слуги, норманны-наемники в армии. Но ведь, скажут, Маркс, см. стр. такую- то, говорил то-то и то- то. Словом, хоть кол на голове теши, а наука не может уйти вперед от уровня "Маркс- Энгельс-Ленин". Все это обусловливает чрезвычайную узость интересов и кругозора советской исторической науки. Отсюда блохоискательство в истории. Вот в нашей работе мы рассмотрели пять важных, ведущих проблем. Лишь одной из них занимались советские историки — проблемой варягов или началом государственности на Руси. За 45 лет эту проблему они до сих пор не разрешили, а остановились на полпути, на полунорманизме, ибо еще в 1957 г. в капитальном труде Академии наук князь Рюрик, чистокровный славянин, называется "конунгом Рюриком". Искажены сами истоки Руси: к ней прилеплено германское начало, совершенно не соответствующее действительности.

Советские историки приняли на веру все наследие царской историографии, не потрудившись пересмотреть ее основы. А данных для пересмотра было более чем достаточно. Не помог и чудодейственный метод диалектического материализма. В результате — топтание на месте, полная отсталость и крохоборчество советской исторической науки. Вот к чему приводит боязнь ревизионизма! Историки СССР пугаются принять окончательное решение и отвергнуть норманизм целиком и полностью. Основываясь главным образом на блестящих археологических открытиях (напр., грамоты на бересте в Новгороде), они отрицают влияние германцев на культуру Древней Руси. Но ведь и государственность руссов была издревле своя, а не германская. А историки все еще верят в конунгов! А ведь даже конунг Вещий Олег, норвежец, клялся славянскими богами! Странное дело: спор норманистов и антинорманистов тянется уже более 200 лет, а советские историки до сих пор не удосужились написать… пусть не книгу, хотя бы обстоятельный очерк хода этого спора, касающегося сути русской национальности.

Почему этот обзор не написан? Да потому, что советские историки до сих пор еще сидят между двумя стульями. "С одной стороны, нельзя не признаться, а с другой — нельзя не сознаться". Переливают из пустого в порожнее, оглядываясь на классиков марксизма. Почему Бачманов мог найти в одном из монастырей в Австрии совершенно неизвестную хронику VIII-XII вв., в которой сообщается огромное количество сведений о Древней Руси, и сфильмовать ее, а советские исследователи этого не сделали? Ответ прост: они боятся "акул мирового капитализма", а также «ревизионизма». Как же осмелиться напечатать что-то, что расходится с мнением блаженного Энгельса или известного русофоба Маркса?

Советская историческая наука тяжело больна и будет больна до тех пор, пока в ней будет существовать "культ личности" и диктатура партии. При всех своих недостатках наука Запада будет всегда впереди, ибо ошибки там отмечаются немедленно, а не тогда, когда они, наконец, достигай — понимания партийного мандарина (достаточно вспомнить блестящего путаника Н. Я. Марра). Переходим ко второй проблеме о начале Руси — о доолеговской Руси. Совершенно естественно, что каждый спрашивает: что было с Русью до Олега. Ведь представление, что Русь началась с Олега, сейчас не выдерживает никакой критики. Олег только объединил два древних восточнославянских государства — Киевское и Новгородское. Какова же была их история до Олега? На это советская историческая наука ответа не дает. В отношении этого отрезка времени она оперирует исключительно данными археологии. Хотя сохранилось довольно много исторических сведений, касающихся доолеговской эпохи. Как по Новгороду, так и по Киеву. Советские историки совершили колоссальную ошибку, отбросив Иоакимовскую и другие новгородские летописи как апокрифические. Новгородские летописи, естественно, знали и писали гораздо более об истории Новгорода, чем это делал киевский летописец, который даже не считал Рюрика за «русского» князя, и не потому, что Рюрик не был славянином, а потому, что Рюрик княжил в «Славонии» (Новгороде), а не в Киеве, т. е. на Руси.

Советские историки совершенно выкинули из истории Новгорода князя Гостомысла, деда Рюрика, и князя Буривоя, его прадеда, о которых летописи Новгорода сохранили немало совершенно точных и важных данных. Более того, они отбросили наличие славянской династии там, имевшей по крайней мере 10 предыдущих поколений, т. е. минимум 200–250 лет истории. Равным образом ни один советский автор ни единым словом не заикается о сведениях, заключенных в старинных источниках по истории Скандинавии, Финляндии и Карелии.

Редкость их не является оправданием: заполучить свето- фотокопии этих изданий — проблема разрешимая. Конечно, в этих источниках много путаного и фантастического, но и это не препятствие для изучения документов. Можно положительно утверждать, что историческое наследие северных народов советскими исследователями оставлено в стороне. Но нет никакого сомнения, что в нем есть данные о северной Руси, относящиеся к периоду VII–XI вв., т. е. ко времени, о котором в русских источниках ничего решительно нет.

Полагаться на скандинавских ученых не приходится — они рассматривают все со своей точки зрения, а главное — не могут вычленить то, что в них сказано о Руси. Мы имеем все основания полагать, что многие из их Рагивальдов на самом деле являются Рогволодами, равно как и их Вольдемары — отзвуки Владимиров (о послед нем мы знаем это совершенно положительно). Следует расшифровать тех Рагивальдов, которые жили и действовали на Руси: не Рогволоды ли они на самом деле. Но об этом, конечно, советские историки не думают. Они также не поднялись выше местного патриотизма южнорусского летописца, для которого существовал главным образом Киев. Если этот местный патриотизм был еще понятен для того времени, то он вовсе неприемлем для современной науки, которая изучает историю всего государства в целом, а не отдает предпочтение одной из составляющих его частей.

Однако и историки Киевской Руси не оказались в лучшем положении по отношению к истории Новгородской Руси: советские историки не пытаются заглянуть в историю Киева до Олега, в то время как в житийной литературе, в литературе Запада — огромное количество сведений о доолеговской Руси. Если советским историкам претит христианство, то почему они не используют литературу Запада? Далее. Несмотря на значительное количество данных арабских, персидских и других восточных авторов, данных, имеющих часто первоклассное значение, до сих пор они не сведены, не обобщены. Работа Гаркави безнадежно устарела, ошибки ее не исправлены, многое новое (почти за 100 лет!) не включено и т. д. А главное — не прокомментировано объективно. Примитивно до чрезвычайности рассуждение: «руссы» восточных авторов — это, мол, скандинавы, поэтому зачем их изучать, мы пишем историю Руси, а не Скандинавии. И, хотя ряд восточных авторов прямо говорит, что "руссы — племя славян", советский историк проходит мимо этих указаний, не опираясь на них; он больше глядит, не написали ли чего-нибудь Маркс или Энгельс по этому поводу, пусть и бегло, тогда он с шиком вставит цитату в свой труд.

Не обращено внимание на исследования византологов. Совершенно в тени остаются гpузинские и армянские истории и летописи. Прежде всего Моисея Хоренского и Григория Мцатминдели. Необыкновенная узость исследовательской базы, провинциализм, опускающийся чуть ли не до уровня города Глупова, ярко характеризуют советскую историческую науку в отношении Древней Руси. Существует и третья проблема. Это — проблема славянства, которая совершенно не изучается советскими исследователями с исторической точки зрения, а лишь с археологической или филологической. Мы не сможем понять, откуда произошла Русь, если не будем знать корней славянства и того, какую именно ветвь его она собой представляет.

Мы уже видели, что ряд исторических источников указывают на то, например, что еще в 477 г. русины уже нападали на г. Зальцбург, что руги и русины — одно и то же, что карпы и русины — тождественны. Обо всем этом, как и о многом другом, в советской исторической литературе — ни слова. Вообще сам вопрос о происхождении Руси и месте ее среди других славянских племен не ставится. Считают, что исторических данных нет, — и все тут; что, мол, здесь уж начинается область археологии — заблуждение самое позорное: данных мало потому, что их не ищут и не публикуют. Сказывается во всем блеске отсталость советской науки. Надо искать новые, неизученные материалы, нужно правильно истолковать уже опубликованные. Пример Бачманова говорит сам за себя. Ведь он исследовал архивы лишь двух монастырей в Австрии, и нами дан далеко не полный перечень того, что он нашел (напр., записки одного монаха о трехлетнем его пребывании в Москве в средние века и т. д.). Работы в этой области — непочатый край.

Необходимо переоценить всю древнюю и отчасти средневековую историю Европы с точки зрения славян, а не германцев, и должна это сделать Россия, а не другие славянские государства ибо возможности последних и СССР несравнимы.

Четвертая проблема, связанная с Русью, — проблема древней славянской (и русской) письменности. Обойти такой важный показатель культуры никак нельзя. Мы разобрали выше работы Селищева и Якубинского и показали, что эта проблема у советских ученых отсутствует. Более того, если мы сравним взгляды первого русского историка В. Н. Татищева (ум. в 1750 г.) со взглядами со временных советских историков и филологов, то мы не можем не заметить, что советские ученые регрессировали по сравнению с ним. Прежде всего Татищев понимал важность этой проблемы. Его «История» начинается главой "О древности письма славянов". Следовательно, он ставил ее во главу угла, чего советские ученые не делают. Пусть его данные о древнем письме, о докирилловской азбуке не доказаны им самим, но ведь он писал об этом задолго до 1750 г. И он поступал методологически совершенно правильно, подходя к этому вопросу исторически, т. е. изложив историю предмета, а вот Якубинский и Селищев даже словом не обмолвились о том, что глаголицу целый ряд ученых считает на века древнее кириллицы и что на Западе по этому поводу существует уже огромная литература.

Но хуже всего то, что, отбросив совершенно историю постепенного создания глаголицы и кириллицы, оба советских автора приняли безоговорочно теорию, согласно которой кириллица является алфавитом, изобретенным кем-то вдогонку за кирилловской глаголицей. Такой метод обращения с научными фактами можно назвать только беспардонным. Пятая проблема — проблема "Влесовой книги", которая абсолютно неизвестна советским историкам. Правы мы или не правы в оценке этого источника — вопрос второй: спорь, доказывай, но не держи его "за железным занавесом". Тем более что речь идет не о Мадагаскаре, а об истории России.

В связи с пятой проблемой поднимается в более актуальной форме и шестая: какова была вера древних руссов? Во "Влесовой книге" много материала, заставляющего пересмотреть наши взгляды на религию предков. У древних руссов было разработанное представление о Вселенной, жизни и принципах, управляющих общественными процессами. Все это и многое другое уходит из внимания советских историков. История в своем содержании обеднена ими до чрезвычайности. Подводя итоги всему сказанному выше, мы можем констатировать, что история Древней Руси в руках советских историков — скудное, заброшенное поле. И что это будет продолжаться до тех пор, пока они не поймут, что единственным путем истинной науки является полный и безоговорочный ревизионизм. Марксистские кумиры, давление политиков, вредителей науки, должны быть устранены. Истина едина и обязательна для всех. Кто не видит жалкого состояния современной советской исторической науки, тот безнадежно слеп.

 

Глава 21

История борьбы антинорманизма с норманизмом

История борьбы норманизма и антинорманизма заслуживает специального исследования. К сожалению, нет ни книги, ни даже обстоятельного очерка, посвященного этому предмету. И этот наш краткий обзор — попытка сообщить лишь основные вехи этой борьбы и вскрыть причины столь долгого спора, ибо без этих разъяснений читатель будет в недоумении: почему этот спор длился так долго, неужели нельзя было выяснить столь простую истину более своевременно?

Мы не ведаем точно, когда зародилась норманская теория. Знаем лишь, что уже к 1-й половине XVI в. она существовала. Интересно отметить, что первым антинорманистом был иностранец Герберштейн, который, ознакомившись с содержанием норманской теории, высказал (1549) мысль, что это было не так, что руссы пригласили к себе не германцев, а западных славян. Его здравый смысл не мог примириться с доводами сторонников норманизма. Были и другие иностранцы, высказывавшиеся против норманистов. Но русских антинорманистов не было, ибо до Петра I русская наука не существовала. В сущности, настоящий научный спор начался с Ломоносова, но он не решился в его пользу, так как на это были веские причины. Долгое триумфальное шествие норманизма объясняется в первую очередь официальной силой, опиравшейся на науку и власть, и слабостью антинорманизма, поддерживаемого лишь отдельными лицами и представлявшего собой разношерстную смесь разных теорий.

Русская традиция ухе к XVI в. утратила понятие о существовании в прошлом западной Руси, раздавленной окончательно на острове Рюгене в 1168 г.; связь ее с восточной Русью была всеми утрачена, исторические следы ее были утеряны. Поэтому, когда с Петра I в Россию были приглашены ученые немцы, чтобы создать русскую науку, последние уже столкнулись с норманской теорией, исповедываемой самими русскими. Приступив к изучению начала русской истории, немцы-академики и профессора, естественно, поддержали своим высоким авторитетом теорию, которая, кстати, и льстила их национальному чувству. Создался известный канон, против которого мог выступать разве только либо невежда, либо заядлый русский шовинист. Таким образом, норманизм получил высокую апробацию Академии наук.

Нужно заметить, однако, что были и иностранцы (Эверс, напр.), не считавшие норманскую теорию удовлетворительной. Но работа того же Эверса была напечатана по-немецки и для широких кругов была потеряна. Да и при засилье власть предержащих Минихов, Биронов и т. д. выступать против норманизма политически было небезопасно. Удивительно ли после это го, что все свои старания направляли на изыскание новых подкреплений норманизма, лавина которого все нарастала, подавляя инакомыслие. Первый русский историк В. Н. Татищев занял неясную позицию, одновременно принимая славянское западное происхождение Рюрика и настаивая на том, что «варяги» были главным образом финны из-за Ладожского озера. Карамзин же, увы, был уже не колеблющимся, вполне определенным норманистом.

Самые крупные первые исторические труды, таким образом, продолжали распространять в русском просвещенном обществе только идеи норманизма. Антинорманисты были гораздо слабее и количественно, и качественно. Если бы они были идейно сплочены, то норманизм был бы опрокинут очень скоро, ибо он держался на глиняных ногах. Порой критика норманизма была убийственна. Но норманизм держался потому, что антинорманисты предлагали еще менее вероятные теории. Напр., о том, что руссы были гуннами, готами, кельтами, пруссами и т. д. В последнее время одна «вещая» дама даже вывела руссов из… Египта! Разумеется, при таком положении дел общество, даже сознавая все недостатки норманизма, не могло стать на сторону совсем уж нелепых теорий.

Было еще одно обстоятельство, заставлявшее русское общество настороженно относиться к славянской теории происхождения Руси. Существовало так называемое движение «славянофилов», течение политическое. Не все могли согласиться с ними, что руссы идут и должны идти своей собственной, едва ли не изолированной дорогой, что европеизация вредна и т. д. Словом, к славянской теории происхождения Руси была пристегнута политическая теория, которая многими просвещенными людьми не могла быть принята. От нее пахло ретроградством, рабством и невежеством, хотя она и обладала некоторыми положительными чертами, напр., подчеркивала необходимость здорового патриотизма, учета русских условий и т. д.

В общем, обстановка сложилась так, что, несмотря на наличие антинорманистов, не появилось ни одной серьезной концепции истории Руси на славянской основе. Обе революции 1917 г. почти ничего не изменили в этом отношении. Было вначале не до истории: не до жиру, быть бы живу. Затем последовал разгром «буржуазных» историков в результате одни бежали, другие были уничтожены, третьи превращены в лакеев «пролетариата». Прошло несколько десятков лет, пока история стала выбиваться вверх из-под груд обломков, но в своем естественном развитии она была ограничена (об этом мы уже достаточно говорили). Новые советские историки пошли дорогой полунорманизма. Они признали основы культуры Древней Руси чисто славянскими, но государственность конунгов — германской.

Решение проблемы пришло из зарубежья. Несмотря на крайне неблагоприятные условия для исследовательской работы в эмиграции, появились книги и множество журнальных и газетных статей, в которых различные авторы продолжали прежнюю линию в отношении Древней Руси. Следует признать, и здесь сказалась слабая сторона антинорманизма: он распылился на множество «теорий» и «теориек», и лишь немногие авторы придерживались наиболее верной — теории западного славянства, которая опиралась на летописи, другие исторические источники, на традицию и логику. Научная мысль очень медленно и постепенно освобождалась от дурмана норманизма и «фанатизма» прочих теорий.

Наконец, в I960 г. был найден основной аргумент в пользу того, что Рюрик с братьями был из западных славян. Ценность документа увеличивалась тем, что он по времени приблизительно соответствовал времени написания "Повести временных лет". Значит, терминология обоих этих документов была одинакова. Кроме того, значение термина «рутен» или «русин» выяснено исчерпывающим образом. Существование славянского племени Русь на западе в начале еще столетия (между Эльбой и островом Рюген) доказано неопровержимо. Оказывается, что «русины» этой области назывались так же «ругами». С нахождением этого документа (вернее, с введением его в научную дискуссию) и другие источники приобрели большую силу. И нет никакого сомнения, что найдется теперь множество их. Точнее сказать, получат правильное осмысление прежде всего давно известные.

С опубликованием указанной работы загадка призвания варягов исчерпалась до дна. С норманизмом, полунорманизмом и прочими «измами» покончено. Переходим теперь к деталям описанного выше хода событий. Основоположником научной теории норманизма следует считать академика Г. С. Байера (ум. в 1738 г.), который обосновал ее и привел новые доказательства в ее пользу (заметим, неверно истолкованные): известие Бертинской хроники о "послах народа Рос" в 839 г.; указал на скандинавский характер «русских» названий днепровских порогов; связал скандинавских «вэрингов» с «варягами» русских летописей и «барангами» византийских хроник и т. д. Его аргументы казались Татищеву настолько убедительными, что он привел в переводе крупные выдержки из Байера в своей «Истории» и тем самым способствовал распространению идей норманизма в русском обществе. Между тем доводы Байера были слабыми и скорее поддерживали, чем опровергали, славянскую теорию.

Татищев считает, что Рюрик был членом славянской династии, но по женской линии. Вместе с тем он опять- таки пишет (стр. 344): хотя, дескать, "славян по всей Руси до Рюрика было много, но пришествием Рюрика с варяги род и язык славенский был уничижен". Тем самым признает, что варяги, которые пришли с Рюриком, не были славянами. С их приходом, мол, славянский язык отошел на второй план. И вообще он, видимо, полагает, что варяги явились в очень большом количестве. Свой же собственный, оригинальный взгляд Татищева: Рюрик прибыл из Финляндии. "Из-за моря" он объясняет так, что «морем» называли Ладожское озеро. Об этом он прямо говорит (стр. 372): "Рюрик пришел из Финляндии в 862-м, имея жену Енвииду, королеву норманскую". Таким образом, Татищев занял особую позицию: варягов-германцев он признавал, но Рюрик, по его мнению, был членом славянской старинной династии, явился из Финляндии при поддержке варягов. Своеобразное объединение норманской и славянской теории. Собственно началом спора норманистов с антинорманистами следует считать речь ак. Г. Ф. Миллера в 1749 г. "О происхождении и имени народа Российского", вызвавшую резкий отпор со стороны Ломоносова. Резюмируя мысли Миллера, он писал: "Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым стилем, то бы он россиян сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен".

Ломоносов доказывал, что никакой "великой тьмы невежества" на Руси не было, что Русь имела свою историю еще до того, как она стала иметь "общих государей", и уводил начало ее к предкам руссов — к антам. Он утверждал, что Русь как государство и русская культура созданы не чужестранцами-варягами, а самими славянами. Эти славяне были коренным населением междуречья Дуная и Днестра вплоть до отрогов Карпат.

Голос Ломоносова, однако, не был услышан, он оказался в решительном меньшинстве, и первая схватка была решена в пользу норманизма, ибо доводы Ломоносова, хотя и заслуживали внимания, достаточно не были еще разработаны. Все дальнейшие труды — Френа, Штрубе де Пирмона, Штриттера, Туимана, Круга и т. д. — были направлены на обоснование норманской теории. Шлецер, с его классическим трудом «Нестор», еще более утвердил авторитет этой теории. Но (исподволь) нашлись и иностранцы — Шторх (1800), Эверс (1814) и др., возражавшие против норманской теории и собравшие солидный материал против нее. В особенности много дал труд Эверса. Он выступал против нелепого допущения, что северные славяне, прогнав варягов, снова пригласили их же. Он опровергал доводы относительно понимания имени Руси из корней вроде «руотси», "Рослаген" и т. д. Он возражал против вывода древних русских имен лишь из скандинавских корней. Он настаивал на существовании имени Русь в Причерноморье. И т. д.

К сожалению, его положительные данные в пользу славянской теории уничтожались ложными предположениями его собственной концепции, что киевские князья были из хазар, что Аскольд и Дир были венграми, что «волохи» летописи — это болгары и т. д. Появившиеся работы в пользу славянской теории Максимовича (1837). Венелина (1842) были мало обоснованы и недостаточно убедительны. И. С. Савельев ("Мухамеданская нумизматика", 1846) писал по поводу того, что ак. Шторх высказал мысль о древности торговли через Россию: "Он получил разнос от Шлецера, который назвал эту мысль не только «ненаучной», но и уродливой, которая бы опровергла все, что до сих пор о России думали. "Не только множество, но даже ни одного древнего свидетельства не найдешь по сему делу".

Прошло около сорока лет с тех пор, как написаны были эти строки, продолжает Савельев, и источники, дотоле неизвестные, бросили новый свет на состояние нашего древнего севера. Системы Шлецера рушатся сами собою; но его брамински фанатические приговоры, к сожалению, долгое время останавливали успехи нашей юной историографии, не выходившей из-под формулы своего немецкого учителя".

Как видим, формулировки, вполне подходящие и к 1946 г. Однако и норманисты этого периода не дремали. М. Погодин (1825, 1846) и Э. Куник (1844–1845) опубликовали крупные работы, в которых развили далее норманскую теорию. Особенно важна была работа Э. Куника. Он привлек арабские и византийские источники и толковал их в пользу норманизма. Но и он чувствовал, что позиции норманизма некрепкие и для убедительности прибегал даже, так сказать, к психологическим доказательствам. Напр., он делил народы на морские и сухопутные. И, конечно, отнес древних славян к народам, обладавшим «водобоязнью». В конце концов он выдвинул «готскую» теорию происхождения Руси — прямое доказательство того, что существовавшая теория его не удовлетворяла.

После Э. Куника и М. Погодина инициатива в споре вновь переходит к норманистам — историкам 40-х годов Беляеву, Кавелину, Соловьеву и др. Но антинорманисты вскоре опять пошли в наступление. В 1859 г. В. Ламанский опубликовал труд "О славянах в Малой Азии, Африке и Испании", выведший вопрос далеко за пределы Киевской Руси. В 1860 г. Костомаров в своем "Начале Руси" выдвинул новую теорию, выводя Русь из Литвы, из области Немана. Хотя теория была слаба и Костомаров впоследствии от нее отказался, критический нажим на норманизм все усиливался.

В 1862–1863 гг. в "Записках Академии наук" была напечатана работа С. Гедеонова "Отрывки о варяжском вопросе", затем дополненная и отдельно изданная под названием "Варяги и Русь" (1876). Доводы С. Гедеонова против норманизма были убийственными, а славянская теория подкреплялась целым рядом новых фактов. Но и публикации С. Гедеонова не достигли цели — они не дошли до широкой общественности, передовая русская интеллигенция (Белинский, Тургенев, Чернышевский, Добролюбов и др.) осталась в стороне в столь важном научном споре, касавшемся сути всей нации. Она, в сущности, «прозевала» крупнейший политический фактор. Сам С. Гедеонов не был доволен создавшимся положением. Он писал: "Неумолимое норманское вето тяготеет над разъяснением какого бы то ни было остатка нашей родной старины", — в этих словах сквозит протест против затыкания рта антинорманистам. И добавляет: "Но кто же, какой Дарвин вдохнет жизнь в этот истукан с норманской головой и славянским туловищем?" Действительно, такое искусственное творение можно было назвать не иначе, как истуканом. Общественная мысль, увы, не поддержала С. Гедеонова. Все эти «славянофилы» и

В 1947 г. вышел довольно солидный (т. е. большой по объему — 1200 с.) "Обзор русской культуры" В. А. Рязановского. Хотя «Обзор» и не посвящен специально истории, но в одном из его крупных разделов разбирается положение современного норманизма, главным образом взгляды Мошина (1931). Критика их так исчерпывающа и основательна, так подкреплена новейшими литературными данными, что после нее можно было бы считать: с норманской теорией покончено. К сожалению, другая сторона вопроса, а именно доказательства славянства «Рюриковичей» и т. д., развита недостаточно; в некоторых местах совершенно очевидно, что В. А. Рязановский от норманизма окончательно и безоговорочно еще не отрешился.

Он еще не решается прямо сказать, что норманны на Руси играли роль, близкую к нулю. Тем не менее работа В. А. Рязановского была очень существенным шагом вперед и нанесла непоправимый удар по норманизму. Правда, вышла она, по-видимому, небольшим тиражом, особого внимания у русского читателя не вызвала и оказалась недооцененной.

В 1955 г. в Париже вышла небольшая книга Натальи Ильиной "Изгнание норманнов". Она в сущности не содержит новых, оригинальных данных, но является талантливым подбором сведений против норманизма, в пользу славянской теории. Некоторые места в ней просто великолепны как по стилю, так и по глубине понимания истории и анализируемой проблемы в частности. Она отражает искания в духе славянской теории, вселяет уверенность в ее правоте и служит показателем тою, что норманская версия уже никого удовлетворять не может.

Новейшим и подводящим итоги многих усилий является труд Сергея Лесного "История руссов", вышедший с; 1953 по 1960 г. 10 выпусками (Париж-Мюнхен). Особенность его та, что изложение не носит систематического характера. Автор постепенно публиковал то, что выяснялось для него окончательно. Даже в 1-й половине 10-го выпуска нет еще положения, завершавшего труд и проблему. Вместе с тем внутренне работа систематична, поскольку излагает с постепенным нарастанием факты" подбираемые в двух направлениях. С одной стороны, подбираются возражения на все доводы норманистов" которые в конечном счете отвергаются все. С другой — собираются доказательства того, что «Рюриковичи» были западными славянами. Таким образом, опровергается норманская теория, заодно доказывается документальными данными справедливость славянской. Иначе выражаясь, работа является не только, так сказать, деструктивной, но и конструктивной. В ней много оригинальных (незаимствованных) толкований и критики предыдущих авторов, безотносительно к их взглядам на историю. Поскольку устанавливается, что во времена первокрестителя поморских славян Отгона Бамбергекого (1-я четверть XII в.) ругов в западной Германии называли также «рутенами» т. е. «русинами», а страну их «Русинией», т. е. Русью, то существование западной Руси устанавливается бесспорно. Вместе с тем рушится и все построение норманской теории о существовании германской Руси. "Житие Оттона Бамбергекого" было известно уже давно, но никто внимательно его не читал и не вникал в его содержание. В источники «заглядывали», но не изучали их. Кроме того, в них искали не то, что надо было искать. С опубликованием "Истории руссов" проблему варягов надо считать исчерпанной до конца. Будущее, разумеется, принесет еще много деталей, подтверждающих положения славянской теории. В частности, есть полная надежда установить более точно, кто был отцом «рюриковичей». Байер ссылается на двух авторов — Бернгарда Латома и Фридерика Хеминиция, занимавшихся их генеалогией. К сожалению, автору этих строк не удалось найти не только труды указанных историков, но и даже точного библиографического указания о них. Байер называет (очевидно, следуя указанным авторам) отца «рюриковичей» Годелайбом. Последний жил около 840 г. и был сыном князя Витислава, о котором сохранились довольно отчетливые исторические сведения. Впрочем, уточнение имен не имеет особого значения само по себе, важно то, что они были славяне.

Автор не может не отметить, что в его распоряжении имеется много дополнительного материала, который остался по разным причинам неиспользованным, и надеется в будущем опубликовать и его. Публикация же его в недостаточно обработанном виде вряд ли была бы целесообразна.

 

Глава 22

Норманисты Запада после войны

До войны 1941–1945 гг. историки Запада мало или почти вовсе не принимали участия в споре норманистов и антинорманистов. Они ограничивались лишь повторением тез норманизма. Об антинорманизме же они даже не заикались, как если бы его вовсе не существовало. После войны положение изменилось в том смысле, что появилось огромное количество книг и статей, в которых отстаивается норманская доктрина, повторяются давно уже опровергнутые доводы, а сам норманизм уже поддерживается развернутым фронтом исторической наукой Запада, вместе с тем отсутствует мало-мальски обстоятельное изложение тез антинорманизма. Впечатление такое, будто норманизм возрождается, но уже исключительно в странах Запада. Антинорманизм игнорируется полностью. Выходило, норманизм навязывается стране, которая официально отказалась от него. В чем тут дело?

Если внимательно вчитаться в работы по истории Руси, вышедшие в послевоенное время на Западе, то нельзя не увидеть одной общей, хотя и скрытой, черты — русофобии. Начинается эта тенденция весьма невинно — с советофобии. Скрывать нечего: политика Советов принесла с собой столько отрицательного, что удивляться этому или возражать против этого особенно не приходится. Однако советофобия незаметно, скрытно переходит в русофобию: историки Запада в захватнической тенденции теперешних правителей России усматривают прямую линию от царизма к Советам. Посоветофобствовав малость, они говорят, что дело не в режиме, а в том, что "азиаты"-русские всюду и всегда остаются самими собой, проводя в политике лишь принцип грубой, брутальной силы. Этим самым между Советами и царизмом ставится знак равенства, и советофобия перерастает в русофобию. А так как русские сейчас являются самым крупным из славянских племен, к тому же политически ведущим, то русофобия превращается уже в славянофобию. Не видеть этого может лишь тот, кто не читал основных трудов, вышедших в послевоенное время, на английском, французском и других языках. Откуда это руссоненавистничество? Какова истинная причина этой, общей всем западным народам тенденции? Только ли захватническая политика Советов? Давно ли народы Запада отказались от захватнических войн? И не под посторонним ли влиянием и давлением этот отказ совершился? А принцип "Долой колониализм!" не проведен еще окончательно повсюду. Наконец, Советы ведь, как-никак, а выпустили Австрию и Финляндию из своих цепких лап. Значит, суть дела не в том, что русские — грабители, мол, на международном поле. Царизм жил теми же нормами международных отношений, что и вся Европа. Лозунгом "Бери все, что плохо лежит" пользовались все. Давно ли окончилась захватническая авантюра Италии в Ливии и Эфиопии?

Колониализм большевиков имеет под собой совсем иные основания, чем страсть к захвату чужих земель. По нашему глубокому убеждению, суть — в психологии: это — так называемый "комплекс неполноценности", когда кто-то чувствует свою несостоятельность по отношению к другому, его превосходство и от этого ударяется в крайность. Он возвеличивает себя значительно выше, чем есть на деле, и одно временно занимается поношением всего, что есть у стороны, которой завидует (в этом грешны и Советы). Понять это, казалось бы, нетрудно, но Европа предпочитает видеть в акции Советов национальную черту русских. Последняя война показала две ахиллесовы пяты Запада.

1. Европа оказалась гораздо менее культурна, чем она считала. Именно из ее недр вышли орды изуверов гитлеровского толка, захватившие всю Европу и показавшие изумительные примеры варварства и жестокости. Война лишь показала яснее то, что было скрыто в одном из уголков, "европейской культуры". И нет никаких оснований полагать, что этого скрытого нет в других странах, притом в формах, может быть, и похуже. Породив гитлеризм, Европа показала себя "без фиговых листочков". Ведь никто не может сказать, что Германия не есть плоть от плоти Европы. Забыть и замолчать позора гитлеризма нельзя. Все, что есть порядочного в Европе, об махнуться от этого не может. Это давит тяжелым кошмаром на их сознание. Каждому очевидно, что виноват не только гитлеризм, но и все, кто его воспитывал, а воспитывала вся Европа.

2. Когда пришла смертельная опасность для всей культуры, именно "азиаты"-русские стали основой отпора, показав бессмертные образцы силы духа, физической мощи и самопожертвования. Не в Западной Европе, а в Крыму, в Севастополе находились герои- матросы, обвязывавшие себя связками гранат и бросавшиеся под немецкие танки, чтобы погибнуть, но и погубить врага. Европа показывала обратное. Там сдавались даже без выстрелов. Либо без оружия (и даже штанов) возвращались на свой спасительный остров. Справедливость заставляет сказать тотчас же, что и там были свои герои, но сломали хребет германцам только русские. В Европе захлебывались от восторга успехами русских (потому что успехи были в ее пользу): «Иваны» делали то, что должна была делать сама Европа, осуществлявшая мелкие военные- операции на третьестепенных фронтах. Криками «ура» Европа заглушала в себе чувство стыда, что кто-то другой расплачивается кровью за ее грехи. И когда в 1945 г. все было покончено, чувство унижения было еще на столько сильно, что западные союзники уступили Советам Лейпциг и огромную дополнительную зону, на которую те не имели никакого права, разве что кроме права вымогательства. Случилось то, чего в Европе никак не ожидали: "азиаты"-русские оказались и в моральном, и в военном отношении гораздо выше Европы. Именно они явились ее действительными спасителями. Конечно, самолюбие Европы уязвлено, отсюда тот неожиданный поток исторических «трудов», в которых доказывается, что основы государственности и культуры заложены на Руси европейцами. Это, мол, наши выученцы. Создается впечатление, что возрождение норманской теории делается, так сказать, "в пику" Советам, а еще белее общо — русским: дескать, "не гордитесь, вы всем обязаны в прошлом нам".

* * *

Искажение исторической правды происходит по многим линиям. Недавно вновь всплыла давно, казалось бы, похороненная теория Тиандера (1915), что Древняя Русь была колонизована на севере мирным путем шведами. Ту же мысль проводил в 1924 г. Ф. Браун. В 1946 г. в защиту этой теории выступил Н. Чэдвик. В 1947 г. ее поддержал А. Г. Мазур. С. Г. Кросс в 1946 г. настаивал на том, что скандинавы принесли славянам гончарное производство, оружие, металлические вещи и искусство кораблестроения. В 1952 г. в двух своих работах Т. Арне отстаивал существование целых шведских колоний на Руси, в том числе в Гнездове под Смоленском. В 1953, 1955 и 1956 гг. Стендер-Петерсен выдвинул целую теорию, согласно которой сотни тысяч шведов мирно колонизовали древнюю северную Русь и что отсюда пошла высокая культура. В нашей работе (1957, вып. 6, стр. 631–648, 733–738) мы достаточно подробно рассмотрели эту теорию и доказали, что она абсолютно неприемлема. От сотен тысяч шведов не осталось ни малейших следов. Теория эта — сплошная выдумка, позорящая науку Запада.

* * *

Почти все норманисты до самого последнего времени подчеркивают важную торговую роль норманнов- скандинавов. Торговлю сквозную, транзитную. Что скандинавы торговали с периферией северной Руси — Псковом, Новгородом, Ладогой, Холмогородом на сев. Двине (ныне Холмогоры), не подлежит никакому сомнению. Но торговля эта не была транзитной. Торговые операции скандинавских купцов в центральных частях Руси или даже проезд через них — плод совершенной фантазии. Доказательства этого следующие.

1. Полное отсутствие исторических сведений об иностранных купцах-транзитниках, притом на протяжении столетий. Разумеется, одиночки-путешественники не могут идти в счет.

2. Отсутствие вещей скандинавского происхождения, т. е. того, чем скандинавы якобы торговали.

3. То же следует сказать о деньгах скандинавских (вернее, западноевропейских) до 1-й половины XI в. на юге Руси — на них скандинавы должны были покупать товары.

4. Это же относится и к торговым путям: а) дороги проходили по совсем не населенным местам, если они были; б) речные же были огромной длины, в тысячи километров; в волоки посуху были не налажены; г) пути были далеко не безопасны; д) проходили они по землям множества народов, что вызывало особые осложнения.

5. Грузоподъемность (полезная) судов была ничтожной по сравнению с теми расходами, которые требовались на тысячекилометровых путях. Никакой товар не мог оправдать себя при таких колоссальных затратах. Экономически такая торговля была совершенно немыслимой.

* * *

Некоторые авторы (напр… Дворник, 1949; Кирхнер, 1950 и др.) приписывали норманнам роль защитников Руси от нападения азиатских кочевых орд. Положение совершенно необоснованное. Ибо:

1) норманны приглашались в столь незначительном числе (самое большее — несколько тысяч), что не могли оказать решительного сопротивления ордам из десятков и даже сотен тысяч;

2) история не сохранила нам ни одного случая, когда норманны сыграли бы приписываемую им миссию. Предназначение наемного войска было совсем иным. Это была сила, на которую опирался князь не столько во внешне-, сколько во внутриполитических делах. Норманны бывали личной охраной князя, это была своего рода жандармерия по поддержанию внутреннего порядка и подсобная сила в мелких междоусобных войнах. Приписываемая норманнам функция — совершенно прозрачная выдумка, отражающая желание во что бы то ни стало найти какое-то важное значение для норманнов.

* * *

Особенное внимание норманисты (начиная с Соловьева) уделяют объединяющей роли норманнов (в последнее время — Парис, 1949; Оттокар, 1950; Галецкий, 1952 и т. д.). Но утверждение это — лишь недоразумение. Да, действительно, Олег объединил Новгород и Киев. Но имеются исторические данные, что Киев был в зависимости от Новгорода еще до Олега. До сих пор еще не выяснено, кто были Аскольд и Дир, норманны ли. Наконец (и что самое главное), Олег был по крови норвежцем, но по гражданству русским. Жил почти всю жизнь в Руси, клялся русскими богами, трудился на пользу россиян. Екатерина Вторая тоже не была по крови русской, но никто не может отрицать, что она служила благу Руси.

* * *

Особенно повезло теории об организующем государственном начале норманнов. В последнее время об этом писали Миннинг (1947), Спектор (1950), де Рейнольд (1950), Зэте (1956), многие другие. Все эти авторы забывают, что норманны встретились на Руси уже с прочно установившимся государственным строем. Уже на первой странице русской истории мы находим фразу. "Поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву". Не посадника, не старосту, не старшину искали себе северные руссы, а князя. Как государственная форма управления княжение вовсе не было новинкой. По Иоакимовской летописи они имели уже 10 поколений князей славянской династии до этого. Были князья и у всех других славянских народов. Освоено Русью было уже и понятие «город». Притом веками до Олега. И напрасно Штекль (1957) подозревает в городах на Руси свидетельство норманского господства. В Скандинавии, к тому же значительно позже, было всего 7 городов, тогда как на Руси (см.: Тихомиров, 1956; Лесной, 1958) их были сотни. Кстати, норманнов это настолько удивляло, что они называли Русь "страной городов". Ошибка заключается в том, что переносят представления о дикой, разгромленной татарами Руси на времена, когда Русь была одной из самых передовых стран Европы.

* * *

Известная группа западноевропейских историков (Леритье, 1946; Блюм, 1957; Кирхнер, 1950 и др.) считает, что скандинавы принесли на Русь феодальные формы общественного устройства, запамятовав, видимо, что Скандинавия стала на путь феодализации позже Руси, во всяком случае не ранее Х-XI вв. Все попытки изобразить скандинавов в роли крупных землевладельцев на Руси обречены на неудачу ввиду несостоятельности подобных утверждений. Прежде всего: земледелие на Руси, в особенности на юге ее, на много веков древнее земледелия Скандинавии, где суровый климат, горы, лесистость и т. д. не позволяют получать такие урожаи, как на юге. Земледелие в хозяйстве древнего скандинава не было ведущей отраслью, отсюда его неразвитость. В связи с этим крупное частное землевладение появилось там значительно позже, чем на Руси. Во-вторых, феодализация страны зависит не от отдельных людей, а от внутреннего состояния страны, это естественный процесс роста и развития. И уж, разумеется, мало значит, кто управляет государством — скандинав или китаец. Дело не в национальности управителей, а в зрелости самой страны. Наконец, вообще невероятно, что скандинавы были крупными землевладельцами на Руси. Единичные случаи пожалования князем своему скандинавскому воеводе отнюдь не означало влияния скандинава на Русь и введения какой-то новой общественной формы. Это свидетельствовало лишь о том, что скандинав на службе у князя пользовался теми же правами, что и русские воеводы, но никакими особыми льготами. Феодализм на Руси был продуктом естественного развития русского государства, а не был импортирован из Скандинавии.

* * *

Наконец, самой избитой, без конца повторяемой стала теория о завоевании Руси норманнами. Большинство норманистов рассталось с нею, но она все еще живет где-то в подсознании, и, когда аргументов не хватает, недобросовестные «специалисты» непременно пускают ее в ход. Историки Запада не понимают того, что их невежество в XX в. непростительно — ведь ни один западноевропейский или русский источник не говорит о завоевании Руси норманнами. Единственное сведение, которым мы располагаем, указывает на то, что в 1-й половине IX в. Новгород был временно оккупирован варягами, но в остальной части Новгородского государства продолжая княжить старый славянский князь. Ни средняя, ни южная, ни восточная Русь заняты варягами не были. Так что временный захват Новгорода значил не больше, чем занятие его германцами в войне 1941–1945 гг. Какое же право у историков Запада видеть в оккупации Новгорода падение самостоятельности всего государства, да еще (как думает, напр., Пашкевич, 1954) почти на 400 лет? Уплата дани Новгородом была временным военным эпизодом. Сын Буривоя прогнал варягов из Новгорода. Далее: национальность «варягов» не установлена, это могли быть и западные славяне, связь которых с Новгородом несомненна. Наконец, уплата дани и покорение — не одно и то же. Разве мало платили дани Рим или Византия гуннам, готам, аварам? Проще и выгоднее было откупиться, чем вести войну, требующую еще больше средств.

Историки Запада не хотят обратить внимание еще на одно важное обстоятельство: известие о дани Новгорода варягам относится к самому началу летописи, к легендарной ее части, в нелегендарной же нет ни слова об уплате дани, есть лишь о выдаче жалованья наемным варяжским отрядам. Повторяя совершенно устаревшие сказки, историки Запада выглядят, в сущности, обскурантами. Здесь мы должны сделать некоторое отклонение, вспомнить, какую роль русские историки типа Г. В. Вернадского сыграли в зарубежье. Чрезвычайно некрасивую. Будучи квалифицированным профессором американского университета и притом русским, он не только стал на позиции норманизма, но и добавил от себя много путаницы. Иностранцы совершенно дезориентированы таким «самопризнанием»: как же не верить русскому профессору — специалисту в области русской истории? А между тем труд Вернадского "Киевская Русь" принадлежит к образчикам отсталости и безответственности. Вред, приносимый этим трудом, неисчислим. О других русских норманистах в зарубежье лучше не говорить — то же поведение. Объяснение одно: "питаться надо жиж".

* * *

Мы заметили, с каких разнообразных сторон подходят норманисты, чтобы непременно навязать Древней Руси не существовавшую политическую, культурную, общественную, религиозную, торгово-экономическую и т. д. зависимость от Скандинавии. Мы намеренно остановились на изложении взглядов послевоенной эпохи и вовсе не коснулись норманистов довоенных (о них лишь частично было сказано раньше). Между теми и другими есть, однако, весьма существенная разница: довоенные норманисты не обладали множеством фактов из области археологии, документов, соображений, ставших лишь теперь известными, и, наконец, антинорманистской литературы; норманисты же послевоенные либо этих фактов не знают вовсе, а то и не желают с ними знакомиться, либо намеренно и злостно о них умалчивают. Это обстоятельство показывает, что мы имеем здесь дело не с наукой, а с чем-то иным. До чего доходит их беспардонность, можно судить по тому, как, пишучи об истории Руси, они ни словом не упоминают, что их изыскания признаны ненаучными в той стране, историю которой они «создают». Можно, конечно, не соглашаться с мнением советских историков, но замалчивать его может лишь тот, кто вовсе не считается с научной истиной.

В особенности это относится к норманистам русским в зарубежье: уж они-то прекрасно знают положение дел и могли бы помочь иностранцам быть в курсе совершающегося. Вдумчивый читатель, конечно, может спросить: "Но ведь это шарлатанство когда-нибудь кончится?". Неужели никто не может восстановить правды о сути и истории русской нации? Разумеется, все когда-нибудь кончается. Будет конец и норманистскому дурману. Но как он прекратится, кто сыграет в этом решающую роль — сказать трудно. Есть три возможности.

Первая. Наука Запада сама поймет, что зашла в тупик, но это маловероятно. Тысячи томов надо будет объявить дребеденью, не стоящей даже той бумаги, которая расходована на их напечатание. На это у историков Запада просто духу не хватит, ибо это равновелико тому, чтобы повалить всех своих богов и перейти в другую веру. Проще говоря, признать свою несостоятельность, свое банкротство. Есть еще одно препятствие, не позволяющее восторжествовать истине: кастовая замкнутость, царящая в исторической науке Запада. Многое там основывается на личных, материальных интересах, которые выводят Икса из-под критики Игрека. Историки варятся, так сказать, в собственном соку, напоминая тесные сообщества алхимиков, астрологов, теософов и т. д., где все базируется на вере в основные, но ложные идеалы, а от этих-то почти врожденных, всосанных с молоком матери идеалов они сами не в силах отказаться.

Другая возможность. Советские ученые, наконец, поймут необходимость решения раз и навсегда в международном масштабе и предложат открытый диспут, перипетии которого будут освещаться периодической печатью всего мира, как когда-то спор Кювье в вопросах биологии, и таким образом откроют глаза народам всех культурных стран. Но для этого надо быть настоящими патриотами, а не по форме. Кроме того, перестать верить, что Рюрик был «конунгом», что Рорик Фрисландский и Рюрик Новгородский — одно и то же лицо, что шайки норманнов разгуливали по Руси и т. д., но до этого советская историческая наука еще не доросла.

Наконец, есть третья возможность. Пусть "руссы в рассеянии" возьмут инициативу в свои руки и начнут кампанию в разных странах на родных языках этих стран за восстановление истины, за реабилитацию наших предков. Даже перевод этой работы на английский язык был бы большим шагом в этом направлении. Какая из этих возможностей осуществится — сказать трудно. Ясно лишь одно: положение нетерпимо, вековой спор пора завершать. В пользу наших славных предков.