«Надо рисовать жизнь!» Василий Верещагин
Утром 31 марта 1904 года Василий Верещагин сделал свой последний набросок в блокноте. Вокруг кричали люди, трещали языки пламени, кипело Желтое море — шел ко дну броненосец «Петропавловск», подорвавшийся на мине. Вдалеке был виден Порт-Артур…
Но почему художник оказался в центре военных действий?
Верещагин закончил морской кадетский корпус, однако потом решил стать художником. Как лучшего кадета его представили великому князю Константину Николаевичу. Ему Верещагин понравился: парень высокий и статный. Но отличник и лучший ученик испросил у царственной особы… отставки.
Все руководство корпуса было в гневе… Однако Верещагин уже тогда был человеком самодостаточным. Родители лишили его наследства, но он все же поступил в Академию художеств. Руководство академии выбило для Верещагина крохотную стипендию, и все же академию Василий бросил. Рисовать римских императоров ему неинтересно было, да и преподаватель не уставал поправлять: «Надо рисовать жизнь!» Вот поэтому он и ушел — чтобы рисовать жизнь.
В академию Верещагин вернулся в 1866 году и официально завершил обучение.
Узнав, что недавно назначенный генерал-губернатором Туркестана Кауфман набирает в штат художников — военным специалистам нужны были ситуационные рисунки, отображавшие действие «в режиме реального времени», — Верещагин предлагает свою кандидатуру. И его, конечно, принимают.
Юный Василий Верещагин не представлял, куда шел, — войны он никогда не видел. В 1868 году Кауфман и Верещагин прибывают в Самарканд. Оттуда Кауфман отправляется добивать войско эмира, оставив в гарнизоне пять сотен солдат, половина из которых были раненые. Верещагин как художник изучает местную архитектуру, зарисовывает мечети, а как военный… предчувствует скорое восстание. И оно, конечно, началось: две сотни российских солдат защищали крепость от 20-тысячного войска, вооруженного до зубов. Гарнизон приготовился к смерти. И тогда «рисовальщик» Верещагин принял командование гарнизоном… Крепость отбили.
Когда Кауфман вернулся в Самарканд, солдаты рассказывали: «Если бы не Василий Васильевич, нас бы здесь уже не было». За это сражение Верещагин был удостоен Ордена Святого Георгия. Это была единственная награда, которую художник принял и носил. От всех остальных наград Верещагин отказывался. Он любил повторять: «Какую бы войну кто бы ни развязывал, она в любом случае — тупое желание владеть миром и его ресурсами».
Верещагин помогал власти и в то же время постоянно конфликтовал с ней. От его картин посетители приходили в ужас — они еще не видели таких правдивых работ о войне. Все давно привыкли к воспеванию славы русского оружия, а на этих картинах царили смерть, кровь, отчаяние. Некоторые даже имели наглость упрекать художника в том, что он порочит русскую армию.
На выставку его туркестанской серии явился будущий царь Александр III в сопровождении генерала Кауфмана. От полотна «Забытый», на котором изображен павший на поле боя русский солдат, он пришел в ярость. Тогда считалось, что не похоронить солдата — позор для главнокомандующего. Из-за этого теряли звания, награды. Если бы Верещагин назвал картину «На поле боя», реакция была бы другой. Но он назвал ее «Забытый». Александр III спросил у Кауфмана: «Это что, возможно?» И тот, спасая положение, ответил: «Это художественный вымысел». Верещагин уважал Кауфмана и потому промолчал, а вечером эту картину сжег — только так он мог выразить свой протест.
В то время мировая общественность обсуждала из литераторов Льва Толстого, а из живописцев — Василия Верещагина. Верещагину предлагали почетное американское гражданство и мечтали, что он станет родоначальником американской школы живописи. Со своей первой женой Верещагин предпринял восхождение в Гималаях. Они тогда поднялись очень высоко безо всякого снаряжения, сопровождающие отстали, и молодой паре пришлось устраивать холодную ночевку — оба чуть не погибли. Англичане, кстати, очень испугались, узнав об их путешествии. Они считали, что Верещагин, будучи разведчиком, зарисовывает военные тропы. В газетах писали, что он кистью прокладывает дорогу русских штыкам.
В быту Верещагин был человеком тяжелым — все в доме подстраивались под его расписание. В 5–6 часов утра художник уже был в мастерской. Заходить туда было запрещено, даже поднос с завтраком просовывали в приоткрытую дверь. Если тарелки звякали, он тут же выходил из себя.
В его биографии до сих пор много чистых страниц — большая часть дневников и зарисовок исчезли. Никому не был дан доступ к его архиву. Собственно, это и неудивительно, ведь архив Василия Васильевича принадлежит русскому военному ведомству.
Но вернемся на более-менее известные страницы его биографии. Весной 1863 года Василия Верещагина, отставного военного, неожиданно вызвали в военное министерство. Высокий начальник сразу приступил к делу, правда, предварил серьезный разговор легкой лестью. Он сказал, что Василию, начинающему художнику, прочат блестящее будущее. И будущее это он, скорее всего, проведет в мастерской. Высокий чин спросил, не желает ли молодой художник отправиться в путешествие — посмотреть мир и рисовать только то, что сам захочет. При этом все расходы министерство берет на себя. Условие было лишь одно: путешествовать по маршрутам, разработанным министерством. Рисуя, надо будет тщательно изучать все вокруг и обо всем сообщать военному ведомству. Начальник добавил также, что деятельность такого рода может быть очень опасна. Верещагину тогда исполнился только 21 год, и поэтому он думал недолго.
Вот так весной 1863 года Верещагин отправился на Кавказ. Он путешествует по Военно-Грузинской дороге, беседует с людьми, изучает нравы и обычаи народов, рисует то, что считает нужным рисовать. Довольно долго живет в Тифлисе, заводит знакомства с местными жителями, дарит подарки знакомым и расспрашивает их об отношении к новой власти. Все услышанное записывает в путевой дневник. Василию Васильевичу понравилась такая самостоятельная жизнь: путешествия, новые впечатления, риск, даже опасность и полная свобода выбора сюжетов для картин (военное ведомство тоже было довольно кавказским дебютом молодого дарования).
В 1867-м Верещагин оказывается в самом центре войны за присоединение Туркестана к России: он не только защищал Самаркандскую крепость, но и ходил в разведку, даже дрался врукопашную. После перебрался в Ташкент, много ходил по городу, восточным базарам, сиживал в чайхане, участвовал в рейдах по завоеванным территориям и никогда не расставался с путевым дневником. Вот запись, датированная 1868 годом: «В Самарканде люди жутко бедны и невежественны, об утверждении православия и русских обычаев речи идти не должно: ислам здесь навсегда».
За путешествие по Востоку Верещагина отблагодарили щедро: собственная мастерская в Париже, две персональные выставки картин в Петербурге. Несколько картин для галереи купил П. М. Третьяков, а вот государство не купило ни одной. Верещагина это так обидело, что он сжег несколько картин и отказался от звания профессора, которое Императорская Академия художеств присвоила ему в 1874 году под нажимом общественного мнения.
Столичные критики не пожалели яда, описывая изображенные им батальные сцены, особенно досталось картине «Апофеоз войны» — заключительной в туркестанской серии. На картинах Верещагина критикам и начальникам всех мастей не хватало поверженных басурманов. Тупых критиков, ничего не знающих о войне, Верещагин проклинал (они, к счастью, не догадывались о его другой, тайной жизни).
В 1874 году Василий Васильевич едет в Индию как свободный художник — не скупится на проводников, забирается в самые дальние уголки страны, беседует, расспрашивает, рисует и записывает. В 1875 году в донесении из Калькутты он пишет, что России в Индии делать нечего — прекрасная и богатая страна, жемчужина Британской короны, а потому англичане больше ничьего влияния не потерпят. К слову, англичан вскоре стал раздражать любознательный, всем интересующийся художник, уж очень похожий на переодетого шпиона. За ним установили слежку, а потом начали охотиться: один раз его хотели утопить, в другой — чуть не убили, Верещагина спасло наличие револьвера.
В 1877 году началась русско-турецкая война. Василия Верещагина назначили одним из адъютантов главнокомандующего с правом свободного передвижения. В стороне от боевых действий художник не остался: он добровольно ушел на миноносце атаковать турецкий транспорт и получил тяжелое ранение, от которого едва не умер. Оправившись после ранения, он отправляется под Плевну, участвует в боях, а позже пишет в военное министерство, что война выиграна и население Болгарии на стороне русских.
В 1880–1883 годах проходят выставки работ Верещагина. Картины посвящены в основном русско-турецкой войне. Василий Васильевич награжден золотым оружием за храбрость при обороне Шипки и штурм Плевны, но от награды он отказался. И государство опять не приобрело ни одной его картины. К тому же при третьем штурме Плевны погиб младший брат Василия Васильевича Сергей, другой брат был тяжело ранен. К горю добавились и неприятности: в пекле войны потерялись или были украдены сорок этюдов о событиях на Балканах. Верещагин был на грани нервного срыва и в письме другу заявил, что больше не намерен писать батальные полотна.
В 1884 году Верещагин отправляется в Палестину и Сирию, якобы для сбора материалов для картин с библейскими сюжетами. После возвращения проводит персональные выставки в Петербурге и Москве и почти сразу — в Лондоне, Париже, Вене, Берлине и Нью-Йорке. Организацию выставок, перевозку картин и страховку, аренду помещений взяло на себя военное ведомство, а обходилось это удовольствие весьма недешево, при этом входная плата была совсем невысока, к тому же были установлены и дни бесплатных посещений. Художник сам становился гидом для именитых посетителей выставок — охотно и подробно рассказывал о картинах, не забывая при этом расспросить уважаемого гостя о том, насколько он осведомлен о России.
Начало ХХ века. Разгорается спор за Маньчжурию между Японией и Россией. И в 1903 году Верещагин уже из Иокогамы шлет доклад военному ведомству, в котором заявляет, что войны с Японией избежать не удастся. Колониальные аппетиты Японии чудовищны, флот и армия оснащены прекрасно, солдаты преданы идее Великой Японии, а финансовая поддержка со стороны Британии и Америки очень мощная. Там Верещагин называл себя свободным художником из Франции, в подтверждение раздавал визитки с адресом парижской мастерской. Но ко всем иностранцам в Японии относились настороженно и даже враждебно. Однажды художник обнаружил, что его номер в гостинице обыскан тщательно и профессионально. После этого случая он без промедления вернулся в Россию.
В 1904 году началась русско-японская война. На этот раз военное министерство не настаивало на участии Верещагина в боевых действиях. Художник сам настоял на этом и отправился на Дальний Восток. Конкретного задания у него не было, он просто хотел находиться на театре военных действий. Он прибыл на русскую военную базу в Порт-Артуре в конце марта 1904 года и сразу отправился к командующему военной эскадрой вице-адмиралу Степану Осиповичу Макарову.
Тридцать первого марта 1904 года рейд Порт-Артура потряс чудовищный взрыв — японские минеры работали профессионально, и флагманский броненосец «Петропавловск» перестал существовать. Василий Васильевич Верещагин и Степан Осипович Макаров погибли в числе первых.
Осенью того же, 1904 года в Петербурге открылась большая посмертная выставка замечательного русского живописца Василия Васильевича Верещагина. Открывал выставку Илья Репин, в своем вступительном слове он назвал Василия Верещагина личностью колоссальной и загадочной.
Да, художник был не только загадочной, но и мало кому знакомой личностью. Он к тому же всю жизнь был молчалив, любил тишину, гостей не очень жаловал, к спиртному был равнодушен. В жизни он всегда выбор делал сам и, раз приняв решение, следовал ему неукоснительно и без оглядки. Нам же оставил свои картины — ясные и правдивые.
«Преступление так обидеть честное искусство». Иван Айвазовский
Иван Айвазовский, или Ованес Айвазян — художник-маринист, баталист, коллекционер, меценат. Живописец Главного морского штаба, академик и почетный член Императорской Академии художеств, почетный член Академий художеств в Амстердаме, Риме, Париже, Флоренции и Штутгарте.
Круги, увлеченные конспирологическими теориями, называют его «настоящее» имя — Ованес Гайвас.
Он рисовал корабли, изображал их вооружение, с картографической точностью наносил на холсты очертания побережья. Работы эти скупались англичанами, немцами, турками — всеми, кому нужны были сведения о русском императорском флоте и кого интересовала топография, — опять же, по уверениям приверженцев «шпионских страстей». Давайте рассмотрим, на чем базируется уверенность в том, что Гайвас-Айвазовский был английским шпионом. Итак, «англичанка гадит»…
Любой согласится с тем, что для высадки десанта необходимо хорошо ориентироваться на будущем месте высадки. Для этого существует разведка, рекогносцировка, картография.
Источники указывают, что в сборе сведений о побережье Крыма немало преуспели английские путешественники. К примеру, обер-сарвайер Британского Адмиралтейства, кораблестроитель Уильям Саймондс, в 1841 году побывавший в Крыму, первым составил подробное гидрографическое описание Балаклавской бухты.
Но вернемся к Айвазовскому. По некоторым данным отец художника был выходцем из Польши и носил фамилию Гайвас. Фамилия эта постепенно трансформировалась в «Гайвазовский». Сам Айвазовский много помогал местной армянской церкви — считается, для того чтобы потом можно было написать, что он сын «разорившегося армянского торговца». Круги, близкие к ура-патриотам, особенно русским, утверждают, что отец его был вторым воротилой Феодосии после городского головы.
Но так ли это, никто не знает. А вот ядовитые сплетни «патриотов земли русской», во всех бедах винивших инородцев, немало подпортили репутацию этих самых инородцев, честно и преданно любивших свою родину. Хотя мы, конечно, сейчас говорим о другом…
«Большой рейд в Кронштадте», «Часть Кронштадта с разными судами», «Вид на взморье в окрестностях Петербурга», «Облака с Ораниебаумского берега моря»… Считается, что это были не просто картины, а, так сказать, «живописные фото» мест будущей высадки десантов. Не зря же картины Айвазовского как-то раз сняли с экспозиции по указанию главы военного ведомства. Почему же?
Направлением главного удара коалиционного флота Британской империи, во главе которого был адмирал Напьер, разумеется, был Петербург. Однако, чтобы взять Петербург, надо было сначала взять крепости Свеаборг, Хельсинки и Кронштадт. Этого англичанам сделать не удалось, так что потеряло смысл десантирование англичан в Архангельске и Петропавловске на Камчатке — и война против России сократилась до попытки отобрать Крым. Задуманы были, как считается, захват и колонизация всей России. Правда, русская армия императора Николая I сорвала планы Британской империи.
Однако на художника, рисовавшего перед войной «пейзажи» побережья Балтики, конечно, британцы не могли не обратить внимание. Ованесу тогда было девятнадцать. Считается, что дом в Феодосии, который иногда именуют дворцом, был предоплатой для начинающего баталиста-фотохудожника… Тут уж мы назовем факты, а от оценок воздержимся.
После окончания академии Айвазовский отправляется в Крым за государственный счет — в двухгодичную командировку.
Галерея Феодосии демонстрирует почти полторы сотни картин — причем сплошь морские берега. При этом значительная часть картин в галерее датирована 1850–1852 годами. На них в подробностях изображено побережье Крыма. Фотоаппаратов тогда не было, и шпионы должны были уметь рисовать… Известно, что перу Айвазовского принадлежит немало полотен — по некоторым оценкам, более шести тысяч. Но это будет потом.
А в 1838 году Айвазовский развивает в Крыму кипучую деятельность. Позднее, в 1839 году, в письме известному меценату Томилову он пишет: «У меня готовы еще 4 большие картины: “Вид Севастополя с военными судами”, “Вид царской Ореанды” (резиденция царя), “Буря у генуэзских развалин в Феодоссии” (стратегическое место) и “Ночь на южном берегу”».
Айвазовский, несмотря на скорость работы, не успевает запечатлеть всю топографию, представляющую интерес для военных, поэтому он пишет письмо президенту Академии с просьбой продлить отпуск в Крыму. Ходили слухи, что 1 мая 1839 года художник самовольно отправился на десантную операцию!
«Ну и что?» — спросите вы. Да ничего, в общем-то… Но, если смотреть под особым углом, все это есть части задуманного на берегах туманного Альбиона многоходового плана. Ведь картины кисти Айвазовского достаточно быстро появлялись на выставках в Петербурге, прямо напротив британского посольства. Конечно британского, какого же еще?
В сентябре командировка заканчивается. Айвазовский не горит желанием вновь окунаться в жизнь высшего света, но все-таки возвращается в Петербург. По прибытии туда он пишет картину «Кронштадский рейд» и еще несколько этюдов. Потом, захватив с собой картины и копии картин, отправляется в заграничный вояж.
В 1842 году Айвазовскому устраивают персональную выставку в Лондоне. Ему двадцать пять. Конечно, это сделали те, кто нанял его как шпиона-художника.
Выставки, покупки мастерских и путешествия отняли несколько лет. В 1844 году Айвазовский возвращается в Россию. В преддверии войны он получает звание «живописец Генерального морского штаба» с правом пропуска в Адмиралтейство и ношения морской формы. Конечно, это «пятая колонна» специально пробила ему такое звание, да и само звание выдумала… для него выдумала.
Айвазовский вспоминает: «…[мне] давались всевозможные чертежи кораблей, рисунки оснастки судов, вооружения и т. п… Для ближайшего ознакомления с движением морских кораблей государь всемилостивейше предложил мне присутствовать на морских маневрах на Финском заливе». Конечно, со шпионской целью, для срисовывания… Шпион, как есть шпион!
В ноябре-декабре Айвазовский пишет виды Кронштадта и Свеаборга. А в 1845 году он ходатайствует о позволении срочно поехать в Крым для свидания с семьей. Позволение он получает (что делать, военный человек должен путешествовать по разрешению начальства), при этом имеет и предписание: «Командирам Черноморских портов оказывать всевозможное содействие Айвазовскому в снятии видов».
Вместе с кораблями экспедиции российского адмирала Литке Айвазовский прибывает сначала в Крым, а потом и в Стамбул.
В 1848 году Айвазовский женится на Юлии Гревс, британской подданной. Все вокруг уже дышит войной, и он пишет сразу после свадьбы: «Я сейчас работаю больше, чем когда-либо». Но, видимо, картин для Англии уже недостаточно. (Мы стараемся вкратце пересказать одну из существующих версий, причем значительно смягчить совершеннейшую уверенность шовинистически настроенных ура-патриотов. Так что просто следите за «полетом мысли» и делайте выводы…)
И 31 апреля 1853 года, за полгода до начала войны, Айвазовский отправляется на «раскопки». Вместе с женой-англичанкой, за четыре месяца до начала боевых действий он разбивает полевой лагерь под Феодосией.
Крымская война начинается, Айвазовский в самой гуще событий. Севастополь не сдается, и «художник-археолог» устраивает в осажденном городе «выставку», и оттуда же пишет министру финансов, выдавшему путевку на «археологические» изыскания: «Для сбора сведений я жил некоторое время в Севастополе, где мог собирать самые верные сведения»…
Когда в Крыму становится слишком жарко, Айвазовский какое-то время живет в Харькове. По окончании войны, в 1856 году, он уезжает в Париж, а оттуда, в 1857-м, — в Стамбул. Потом возвращается в Россию.
У многих вызывало удивление богатство Айвазовского. Тарас Шевченко писал: «Айвазовский, увы, превратил искусство в средство прибыли. Он из божественного искусства создал себе золотого кумира и молится на него. Преступление так обидеть честное искусство. Пусть Господь будет ему судья». Шевченко как честный человек даже предположить не мог, каковы источники богатства Айвазовского.
Закончить о шпионаже и шпионе-художнике можно некоторыми штрихами Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Накануне войны Айвазовский не раз бывал в Стамбуле, а во время войны беспрестанно возил свои свежие картины в Одессу и Николаев (здесь, конечно, у него были налажены контакты с людьми султана). Известно, что «мирный договор» подписывался в Стамбуле во дворце султана, на стенах которого висели картины Айвазовского. Но, может быть, у султана просто был хороший вкус?
Итак, вот очень сокращенная версия его шпионажа в пользу коварных британцев. Шпионил, конечно, великий (на самом-то деле вовсе не великий) художник Айвазовский. Англия перед Крымской войной расплачивалась с художником не за картины, а за информацию о береговой линии Крыма, запечатленной на этих картинах. Ни один «маринист» в мире ни до, ни после Айвазовского не смог себе даже приличной одежды купить (не говоря уже о жилье). Айвазовский был не художник — он был военный топограф! В этом тайна великого мариниста.
Осталось только приглядеться к любой из картин, особенно из тех, что с видом на море. И поискать запечатленную «точную береговую линию». А после еще раз вернуться к версии о шпионаже.
Аристократ, разведчик, художник. Николай Глущенко
Николай Петрович Глущенко, выдающийся украинский художник и талантливый советский разведчик, ушел из жизни 31 октября 1977 года. И хотя этот человек всегда был на виду, общественности после смерти художника стали известны тайные страницы его биографии. Выяснилось, что народный художник СССР и Украины, лауреат Государственной премии имени Т. Г. Шевченко Н. Глущенко долгие годы работал на советскую разведку и одним из первых проинформировал правительство СССР о готовящемся нападении фашистской Германии.
Николай Глущенко родился 17 сентября 1901 года в Новомосковске Екатеринославской губернии. В 1918 году он окончил коммерческое училище в Юзовке. Вскоре молодого человека мобилизуют в ряды деникинской армии. С этого момента начались его скитания: когда армия была разбита, Глущенко с остатками белогвардейских частей попал в Польшу, а оттуда бежал в Германию.
На помощь талантливому юноше пришли украинские эмигранты. Гетман Скоропадский оплатил его учебу сначала в школе-студии Ганса Балушека, а затем — с 1920-го по 1924 год — в Берлинской высшей школе изобразительного искусства. Там же, в Берлине, художник познакомился с писателем и кинорежиссером А. Довженко, который тогда работал в консульстве УССР. Именно Довженко помог Глущенко впоследствии получить советский паспорт.
В 1925 году Глущенко переехал в Париж, где сразу окунулся в бурлящую творческую жизнь французской столицы. Конечно, молодой художник не смог устоять перед обаянием работ импрессионистов. В его работах отчетливо ощущается влияние Андре Дерена, Мориса Вламинка и Анри Матисса, а также Уильяма Тернера, «предтечи импрессионизма».
К Глущенко быстро приходит успех — он стал неплохо зарабатывать и постоянно участвовал в выставках, а его работы экспонировались рядом с картинами Матисса и Пикассо. Художественное ателье, которое Глущенко открыл на улице Волонтеров, стало местом встреч самой разнообразной публики. Среди посетителей были местные жители и туристы, интеллигенция и чиновники, лидеры эмигрантских и монархистски настроенных группировок.
Широкий и разнообразный круг общения художника привлек к нему внимание советских спецслужб. В 1926 году в ателье побывал загадочный гость, после чего в Москву было отправлено шифрованное сообщение: «Письмо № 20, параграф № 16. Нами вовлечен в разведывательную работу художник Глущенко Николай Петрович. Общее впечатление позитивно. Считаем целесообразным на первом этапе ориентировать Глущенко на добывание информации о враждебной деятельности и намерениях заграничных антисоветских и националистических организаций, а также расширение контактов с их руководителями». Завербованный художник получает кличку Ярема.
Сейчас уже непросто узнать, написаны ли были портреты Р. Роллана, А. Барбюса и П. Синьяка по заказу советских разведслужб или созданы по сугубо творческим причинам. Однако доподлинно известно, что карандашные зарисовки с изображениями С. Шварцбада (ликвидировавшего С. Петлюру) и его адвоката Торреса, сделанные художником во время судебного процесса, были заказаны «сверху».
Удачей для советской разведки стало появление в ателье бельгийца Андре Мирабо, успешного коммерсанта, занимавшегося внедрением в производство новых разработок, в том числе военных. Мирабо стал часто навещать Глущенко, и после длительных бесед на разные темы разведчик получил немало ценных сведений. В архивных материалах можно прочесть: «…выполнил ряд сложных заданий по добыванию научно-технической информации оборонного характера. В результате советская разведка получила секретные чертежи двухсот пяти видов военной техники, в частности авиационных моторов для истребителей».
В 1936 году Глущенко обратился в советское посольство с просьбой разрешить ему вернуться на родину. Его попросили остаться в Париже еще на год. При поддержке А. Довженко, работавшего в то время в советском консульстве в Берлине, художник наконец получил паспорт гражданина СССР. В 1937 году Глущенко переезжает в Киев, где и живет до конца жизни.
В 1940 году Глущенко по заданию «сверху» организовывает выставку немецкого изобразительного искусства в Москве и выставку народного творчества СССР в Берлине. Параллельно художник добывал чрезвычайно ценную информацию, на основе которой был подготовлен доклад на имя Сталина и Молотова. В нем, среди прочего, говорилось: «Посланный ГУГБ НКВД СССР в Берлин разведчик Ярема сообщил: “Невзирая на заключенный с СССР договор о дружбе, правительство Германии активно готовится к войне против Советского Союза. Всеми средствами гитлеровцы маскируют приготовление с целью не дать повода к недовольству со стороны правительства нашей страны. В подготовке агрессии Германия широко использует украинские националистические организации под флагом борьбы за создание “самостоятельной Украины”. Для националистических ячеек создан ряд материальных правовых льгот, среди украинской эмиграции проводится значительная пропагандистская работа. Националисты назначаются на разные должности в министерстве внутренних дел, армии, полиции и пограничных войсках под предлогом подготовки государственных, политических и военных деятелей для будущей соборной Украины. Украинский научный институт, который работает в Берлине под руководством министерства пропаганды, в последнее время значительно активизировал свою деятельность и стал центром научно-исследовательской работы украинских националистических организаций, призванных научно обосновать антисоветскую работу. С 1939 г. институт фактически подчинен немецкой администрации, но персонал остался украинским. Это научное заведение развило бурную издательскую и исследовательскую деятельность специфического характера. В течение 1939–1940 годов им был издан военный немецко-украинский словарь для инфантерии, аналогичный словарь для пилотов и большой немецко-украинский словарь специально для военно-топографических, экономических и политических обзоров отдельных регионов Украины. Готовятся к печати карманные военные словари и детальные карты территории Украины. Научно-исследовательской работой института руководит профессор Кузеля, прежний «гетманец», связанный с бюро Розенберга. В разговоре с Яремой относительно немецко-оуновских планов на ближайшее время он сказал: “Я общаюсь со многими немецкими политическими деятелями и скажу со всей ответственностью: война с СССР не за горами. Мы и в настоящий момент много работаем, но пытаемся быть незаметными, потому что немцы заинтересованы в том, чтобы не заострять отношений с Советским Союзом. Для украинской национальной эмиграции Гитлером создан режим наибольшего благоприятствования”».
В последний день организованной Глущенко берлинской выставки «нагрянуло» высшее руководство Третьего рейха во главе с министром иностранных дел Риббентропом. Он вручил организаторам грамоты и ценные подарки. Обращаясь к Глущенко, Риббентроп отметил, что Гитлер высоко ценит талант художника как одного из лучших пейзажистов Европы и дарит, в том числе и на память о пребывании в Берлине, альбом с собственными акварельными рисунками.
Вернувшись в Москву, Глущенко передал этот альбом руководству разведки. С акварелями Гитлера захотел ознакомиться Сталин, альбом вернули художнику, когда началась война…
Глущенко долгое время «ходил по лезвию бритвы» — перед войной многие советские разведчики были репрессированы. К счастью, несмотря на доносы и провокации, ему по-прежнему доверяли и его ценили.
После войны Глущенко больше не пришлось заниматься разведывательной деятельностью, и он полностью посвятил себя живописи. А как художник он был плодовит: в его наследии — более десяти тысяч работ, которые сегодня хранятся в частных коллекциях и экспонируются в музеях Украины, России, Франции, Германии, США, Канады.
Глущенко работал в различных живописных жанрах, но излюбленной его темой был пейзаж. Тамара Бойко, генеральный директор украинского телеканала «Культура», общавшаяся с художником на протяжении трех десятилетий, вспоминала: «Пейзаж был для него всем. Николай Петрович стремился оставить украинскую природу на полотне такой, какой потомки ее не увидят, и считал, что не может быть в мире прекраснее натуры, чем берега Днепра. Поэтому он оставил для потомков серию пейзажей тех днепровских берегов, которые оказались на дне искусственного Кировоградского моря. Это море было для него личной болью. Где бы он ни был, он рисовал пейзажи. Он так стремился вернуться из Франции в Украину, потому что был частью этого пейзажа. Каждый клочок земли для него был темой для работы. И вместе с тем его картины приобретали философское содержание».
Художник завершил свой земной путь в Киеве и был похоронен на Байковом кладбище. Незадолго до смерти он отобрал 250 полотен, написанных в 1950-е годы, и попросил жену их сжечь. Позже картины нашли на антресолях в мастерской, и Министерство культуры передало их в музей для хранения, но без права экспонирования. Почему художник просил сжечь их, осталось невыясненным. Может быть, там были зашифрованы некие сведения, которые так и не попали к «заказчикам»?