А теперь вернемся на полгода назад, к тому моменту, когда Бен Ата оказался один в павильоне, где они с Эл-Ит так любили друг друга. Получив приказ, она ускакала, не оборачиваясь, — хотя слезы струились по ее лицу.

Бен Ата был не так одинок, как Эл-Ит: у него была Дабиб, к тому же Надзирающие оставили ему маленького сына.

Дабиб внесла в комнату Аруси, Бен Ата положил ребенка на тахту, немного поиграл с ним, даже вполне сознательно стараясь воспроизвести манеры Эл-Ит, хотя не умел ощутить те радость и понимание, свидетелем которых оказался во время суеты у фонтана. В его душе была только жалость, потребность защищать малыша. Но, к счастью, рядом была Дабиб, которая в полном смысле слова заменила ребенку мать. Аруси не должен почувствовать отсутствия родной матери, ни в коем случае… так решил Бен Ата, когда взял своей огромной ладонью крошечную ножку. Он наклонился, всмотрелся в лицо сынишки, в его глазенки, которые, как определила Эл-Ит, были «глазами Зоны Три». И в самом деле с личика сына на него смотрели глаза Эл-Ит, но в них не светилась ее душа. Поняв это, Бен Ата ощутил равнодушие к ребенку. Внезапно осиротевший, каждой клеточкой своего тела он чувствовал, что Эл-Ит увезла с собой половину его души. Где взять силы и мужества, чтобы выполнить очередной приказ Надзирающих?

Хорошенькое дело — жениться на королеве Зоны Пять, этой варварской и отсталой страны! Что от него требуется? Где ее полагается поселить? Она сама прибудет сюда? Или ему снова придется посылать солдат, чтобы они доставили сюда недовольную и злобную женщину, вынужденную разделить его жизнь? Разделить с ним постель, по крайней мере. А ведь сколько ему пришлось приложить усилий, чтобы приспособиться к великой королеве Зоны Три! В той борьбе он практически обессилел! И как раз сейчас, когда у них с Эл-Ит как будто наступило в отношениях какое-то равновесие, возникло взаимопонимание, которое исключало его жестокость к жене (теперь Бен Ата осознал, что и через это они с ней прошли) и ее звериную жадную потребность в нем, — потому что он был просто не в состоянии совместить такое потребительское, как ему казалось, отношение с нежными чувствами, — так вот, именно сейчас, едва лишь наступило равновесие в их отношениях, а главное — в акте совокупления, которое теперь опять стало чудом деликатности и страсти одновременно, она уехала. И все, конец.

Теперь Бен Ата казалось, что он хотел лишь одного — и сейчас, и тогда, и всегда — просто сидеть возле Эл-Ит, держать ее лицо в своих ладонях, смотреть в глаза жены, в которых было все, что он считал необходимым постичь, наконец… в глаза, которые научили его всему, а не в эти бессмысленные детские глазенки.

Дабиб держалась поблизости, чтобы вовремя уловить, что от нее потребуется. Почувствовав настроение короля, она подошла и забрала у него ребенка. Она смотрела на него по-дружески, молча обещая, что на нее он может положиться во всем и всегда.

Потому что Дабиб его любила, да, по-настоящему. И Бен Ата это знал. В каком-то смысле она была ему женой.

А как же ее законный супруг Джарнти? Неужели он отнял у своего лучшего генерала жену? До появления Эл-Ит такие мысли были бы невозможны для Бен Ата. Он не сидел бы часами в бездействии на краю неубранной постели, от которой исходил одурманивающий запах кожи и волос Эл-Ит, размышляя, что такое жена, что такое муж… что значат эти слова? Надо же, как он изменился, превратившись из жестокого солдата, похотливого варвара — именно так он себя теперь оценивал, — не задумываясь, хватавшим какую-нибудь несчастную бабенку, чтобы ее поиметь и никогда больше о ней не вспоминать, и в человека женатого. И все это благодаря Эл-Ит. А сейчас он проводит ночь с Дабиб, женой Джарнти, которая его любила и полюбила его маленького сынишку не меньше, чем своих родных детей, — детей Джарнти. До чего же все сложно. И зачем ему надо жениться на королеве Зоны Пять? Здесь была какая-то тайна, слишком много тайн. Бен Ата не в силах был это все уразуметь. Будь рядом Эл-Ит, он бы ее об этом спросил, и она бы засмеялась и облила бы его презрением, а потом бы объяснила, если не словами, то глазами и телом.

Ох, Бен Ата измучился до глубины души, был растерян и опустошен. Пока он предавался горестным раздумьям, Дабиб уложила ребенка спать, принесла Бен Ата ужин с солдатской кухни, поставила тарелку перед ним и встала рядышком, сложив на груди руки. Ему было стыдно проявлять слабость в ее присутствии.

— Что же мне делать, Дабиб? — спросил он ее, и она ответила:

— Надзирающие подсказали тебе, в прошлый раз, с Эл-Ит, они и сейчас обязательно подскажут. Жди и наблюдай.

Она осталась с ребенком на всю ночь в покоях Эл-Ит, пока Бен Ата в тоске бродил по комнатам, и так продолжалось несколько дней. Мысленно он был с женой, размышляя о том, как ее встретили в родной стране, и, конечно, думал о ее «мужчинах» и «мужьях», которые, несомненно, предъявят на нее свои права. И все же к Дабиб он так и не подошел. Они втроем, вместе с Аруси, жили в павильоне и ждали указаний. Которые все не приходили.

А военные действия между тем вовсю разворачивались: пришла депеша от Джарнти, что обстановка на границе с Зоной Пять требует его присутствия.

Бормоча, что, видимо, он только на это и пригоден, Бен Ата облачился в свое солдатское обмундирование и поскакал к границе.

Но все он делал без души, по обязанности. По дороге король смотрел на бедные деревеньки и унылые города и все думал, как бы изменить страну к лучшему.

Прибыв в лагерь, разбитый вдоль границы, Бен Ата для порядка устроил смотр войскам и удалился в свою палатку. Отличная была у него палатка: ослепительно белая, расшитая золотом; с двумя отсеками — в одном он спал, а в другом — в импровизированной гостиной — стояли письменный стол, хорошее крепкое кресло, которое сопровождало его уже во множестве кампаний, и сундук. У входа не было охраны: Бен Ата гордился тем, что может обойтись без оной.

Поздней ночью он облачился в черный плащ, известный всем как одеяние короля, — он даже пошутил как-то в разговоре с Джарнти, что честь отдают не ему, а плащу, — и отправился в одиночестве бродить по лагерю. Ряды солдатских палаток казались бесконечными: они покрывали длинный высокий гребень, нависший над границей враждебных соседей. Часовые один за другим замирали и бдительно присматривались, а затем, узнав короля, вытягивались во фрунт и замирали, пока он не пройдет. Конца не было этому лагерю… сколько же человек спит тут, сейчас, готовых к бою, который, по всей видимости, должен был состояться завтра, хотя Бен Ата убей не мог вспомнить почему.

Из-за чего вообще, собственно, разгорелась эта конкретная война? Ах да, конечно, спорная территория: она тянется от этого гребня до вон того, на котором что-то темнеет — как будто скопление мух. Солдаты Зоны Пять не ночевали в уютных палатках, они завернулись в плащи — сделанные, кстати, из звериных шкур. Им не готовили нормальную солдатскую на походной кухне, а вместо этого вручали мешочки с сухофруктами и сушеным мясом. Бен Ата поймал себя на том, что завидует их командующему: он не заморачивается заботами о подвозе провианта, о полевой кухне; и у них нет там всей этой кутерьмы — устанавливать и разбирать палатку, регулярно кормить солдат и мыть алюминиевые миски трижды в день… Но все это чушь, жители Зоны Пять — настоящие варвары, какая у них может быть армия, если в ней даже женщины воюют наравне с мужчинами; хотя, встречаются иногда бабы похлеще мужиков…

И так Бен Ата бродил между бесчисленными палатками в мягком свете луны, унылая фигура… и унылое настроение… Он вспоминал все то, что знал о Зоне Пять, чтобы создать себе хоть какое-то представление об этой женщине, на которой он, как предполагалось, вскоре должен жениться.

До чего же не вовремя эта война… Сколько все-таки у него солдат… Зачем ему такая многочисленная армия?.. Он вспоминал разговоры на эту тему, которые вел с Эл-Ит. И с Дабиб, кстати, тоже.

«Нет нужды отправлять посольство в нашу страну. Разве у вас тут, в Зоне Четыре, нет всех тех же ремесел и искусств, что у нас? Просто вы их не практикуете. Вы их не развиваете. Да это и невозможно, ведь все ваши мужчины в возрасте от восемнадцати до шестидесяти только и делают, что играют в войну?» — Это, разумеется, говорила Эл-Ит.

«Но, Бен Ата, разве ты сам не понимаешь? В деревнях и городах совсем не осталось мужчин. Одни старики, женщины, инвалиды и дети. Мальчиков воспитывают женщины. А когда им исполняется десять-одиннадцать лет, их забирают в военные школы — где они попадают в общество таких же мальчишек. Их там настраивают против родных матерей и сестер. Ты же ведь наверняка и сам это видишь, Бен Ата? Неизбежно мальчики настроены против женщин, иначе и быть не может: женщины их воспитали на свой лад, а им надо стать мужчинами, — в них так много женского… Ты создал в нашей стране нацию солдат. Мужчины относятся к женщинам не ласково, а презрительно и жестко!» — Это уже речи Дабиб.

«Послушай, Бен Ата, ведь твоя страна очень богата. В ней всего не меньше, чем у нас, — а воды сколько! Но ведь к природному богатству необходимо приложить человеческий труд».

«Возможно, так и есть, Эл-Ит».

«Что значит "возможно", Бен Ата! Да так оно и есть! Как ты не понимаешь! Вашим женщинам одним не справиться, а мужчины вечно играют в военные игры. И поэтому ваши богатства так и остаются в земле и в горах, и еще в головах тех, кто прекрасно знает, что нужно делать. Почему бы тебе не обратиться к умным людям? Если человек догадался отрезать для лямки шлема полоску кожи от плохо выделанной шкуры, этот человек наверняка сумеет сделать и седло, раз уж вы настаиваете на применении седел. А если какая-то женщина сумела сварить терпкое пиво для лагерных пиров, значит, у нее умелые руки и интуиция ей подскажет, как изготовить прекрасные вина и ликеры. Да, это так, Бен Ата, — у твоей страны есть большой потенциал».

«Ну да, это вам там все дается просто и легко, вот вы и разжирели от безделья». — И началась ссора.

Ладно, допустим, завтра он отправит по домам — ну, скажем, — половину своих солдат? Люди отправятся во все концы его бедной страны и займутся… чем? Земледелием, искусствами и ремеслами. Вчерашние солдаты отремонтируют крыши, выкопают канавы, вспашут поля как следует. Урожай наполнит амбары, и женщины начнут делать запасы на зиму… и больше он не увидит этих скукоженных несчастных лиц, когда отправится в поездку по стране. Да, завтра же он обсудит эту идею с Джарнти — хотя как это сделать… вряд ли стоит ждать поддержки в этом вопросе от боевого генерала, который с шести лет состоит на воинской службе. Нет, эту идею надо подать под каким-то иным соусом. Сделать вид, будто роспуск половины армии каким-то образом в перспективе пойдет ей на пользу… — так рассуждал Бен Ата, шагая к своей палатке, которая красиво белела в темноте, возвышаясь на небольшом пригорке.

Бен Ата вошел, поплескался в тазу с водой, уселся, завернувшись в плащ и вытянув вперед ноги. Сидел, думал. Думал он об Эл-Ит. Сейчас ему казалось, что она раскрыла перед ним сокровища мысли и опыта, которыми он мог воспользоваться, обратить в свою пользу, — но выпустил из рук эту возможность. Как много она знала! Как многому могла его научить — а теперь все ушло. Потому что сердце подсказало Бен Ата, что это конец, что, когда она вернется на свои шесть месяцев, их отношения будут другими. Нет, конечно, нет! Его вынудили жениться на Эл-Ит, и он сперва возненавидел эту идею, но в итоге полюбил королеву Зоны Три, а теперь без нее не может — нет, он вовсе не ропщет, кто же жалуется или ропщет на решения Надзирающих, им виднее, — но когда он предположительно женится на той, другой женщине, наверняка история снова каким-то образом повторится. Так что ему не стоит ждать, что Эл-Ит прискачет к нему обратно и они вновь заживут вместе с сыном в павильоне. С этим все кончено.

Интересно, а можно иметь одновременно двух жен? Жить в павильоне с двумя женщинами? Такого он себе не мог представить. Эл-Ит — не Дабиб, у которой повиновение в крови. А тут еще явится эта дикарка, эта королева… Ну хоть бы Надзирающие намекнули, как ему осуществить этот новый брак.

Как там говорилось в их последнем сообщении, доставленном неизвестным мальчишкой: каждый год Эл-Ит будет проводить шесть месяцев со своим сыном. До сих пор Бен Ата не сомневался: Эл-Ит вернется сюда, в Зону Четыре. Он знал, что и она так же поняла эти слова. Но вдруг они оба ошиблись? Его потрясла мысль: а вдруг сына у него отберут, на шесть месяцев, отошлют в Зону Три? В нем вскипела яростная ревность, все в нем кричало: НЕТ… но попробуй сказать Надзирающим нет.

Ну, допустим, решил он, в этом есть определенный смысл: Аруси получит возможность изучить все жеманные манеры Зоны Три, а впоследствии поделиться своими познаниями с Зоной Четыре… Так и сидел Бен Ата в своей палатке, погрузившись в себя и предаваясь меланхолии, мешая мысли новые и старые. Внезапно клапан палатки откинули, и двое солдат-разведчиков втолкнули внутрь молодую женщину, которая задыхалась и царапалась злобно, как дикий кот, выпустивший когти.

Солдаты ухмылялись, как и положено в таких случаях. Оба встали, сложив руки на груди, у выхода из палатки, ожидая, что король выскажет им свою благодарность. Он натянуто улыбнулся, поблагодарил их, не забыв, как положено, ухмыльнуться и многозначительно хмыкнуть, обменялся с ними понимающими взглядами и бросил разведчикам горсть монет, которые носил в кармане плаща специально для таких случаев.

Молодую женщину швырнули на пол палатки, и ей было никак не подняться. Солдаты ушли. Первой мыслью Бен Ата было — что ей неудобно лежать, может, даже больно. Он готов был кинуть под незнакомку шкуры, чтобы ей было помягче, и даже разрезать связывающие пленницу путы. А потом сообразил: вот удобный случай для высокоморального поступка. Он был в своем праве изнасиловать девицу. И, что хуже, это было его долгом, хотел ли он того или нет. До сих пор не было случая, чтобы не хотел, — или, скорее, он об этом не задумывался. Теперь задумался, мрачно вспоминал, какие эти девицы из Зоны Пять всегда бывали пыльные и шероховатые на ощупь. И еще Бен Ата думал об Эл-Ит, о Дабиб и о той случайной женщине, с которой провел ночь, когда у него родился сын.

Похоть легонько трепыхнулась в нем, он даже облизнулся — но вообще-то ему не очень-то хотелось.

Бен Ата заметил, что девица не старается освободиться.

Он быстро взглянул на нее и отвел глаза. Девица была великолепна: высокая, статная, грива светлых с золотистым отливом волос откинута с лица на спину. У пленницы были бешеные, ярко-серые глаза, как у всех женщин Зоны Пять, и сильные длинные руки и ноги. На ней были надеты брюки из грубой кожи и облегающий жакет из меха.

Бен Ата было неловко разглядывать женщину в упор, она же спокойно смотрела на него своими смелыми глазами и ждала.

Он просто не мог изнасиловать это дикое существо, напоминавшее ему охотничьего сокола. С другой стороны, если пленницу развязать, она убежит, и тогда он станет посмешищем для всей армии.

Бен Ата кинул на женщину взгляд исподтишка, чтобы она не заметила его слабости: он хотел убедиться, не слишком ли жмут оковы. Казалось, они совсем не врезаются в ее запястья и щиколотки.

Не будучи уверенным, какие действия предпринять, Бен Ата так и сидел, завернувшись в свое черное одеяние, глядя прямо в темную ночь, поскольку солдаты забыли пристегнуть клапан палатки. Слабый приятный ветерок влетел в палатку и поворошил распущенные волосы девушки, — Бен Ата это заметил, хоть и не смотрел на нее прямо.

Он снова думал об Эл-Ит, которая увезла с собой его старое измученное сердце и ничего не оставила взамен. Как ему жить дальше, получеловеку: не солдату, но и не миротворцу, не холостому и не мужу, ибо он потерял жену, и даже не настоящему отцу, потому что, похоже, сына могут ежегодно забирать в Зону Три на полгода… эти сообщения от Надзирающих… они были не то чтобы двусмысленны, но приходилось ждать, как развернутся события, чтобы их правильно интерпретировать.

Кто же он теперь? Что ему теперь делать?

И тут Бен Ата осенило, что именно так же бедняжка Эл-Ит, видимо, страдала, сидя в своем дворце в ожидании прихода его солдат, которые должны были силой отвести ее к мужу. Она знала, что ее жизнь, ее образ мыслей, ее права, ее привычки — буквально все — у нее отнимут, разрушат, перестроят и дадут ей взамен в мужья какого-то варвара, и она ничего не могла с этим поделать.

Вот и он, Бен Ата, теперь ничего не мог сделать.

Эл-Ит стала жертвой его жестокого варварского обращения — да, теперь он был готов произнести это слово… И что, неужели придется все этот повторить с королевой этой примитивной зоны?.. Но тут ему в глаза бросилось кое-что, чего он не заметил ранее, хотя и смотрел постоянно краешком глаза в сторону пленницы. Он чуть повернул голову и заметил на ее великолепных руках тяжелые золотые браслеты, а на ногах варварские, но прекрасные золотые украшения, усеянные самыми разными драгоценными камнями; на пальцах блестели кольца, опять-таки из золота, а одно было особенно тяжелое и вычурное, — такое могло символизировать определенный общественный статус или власть. На крепкой белой шее девушки висела на золотой цепи массивная печатка.

Под влиянием наития он спросил:

— А ты случайно не королева Зоны Пять?

— Ну да, — ответила пленница.

И тут Бен Ата захохотал. Он вообще-то не был расположен смеяться, но это недоразумение оказалось настолько кстати, оно произошло так вовремя и попало прямо в точку, — в глубине души именно чего-то такого он и ждал. Да уж, от судьбы не уйдешь, и ему оставалось только смеяться. И она тут же засмеялась вместе с ним, показывая свои прекрасные крепкие зубы.

Так и вышло, что когда на заре проснулся лагерь, солдаты, оказавшиеся поблизости от палатки короля, первыми услышали смех Бен Ата и вторящий ему смех незнакомой женщины; она, — и эта новость сразу облетела весь лагерь, — была пленницей, которую разведчики приволокли накануне с противоположного гребня и швырнули в палатку короля, чтобы его развеселить.

— Эта парочка вовсю развлекается, — говорили друг другу солдаты с восторгом и завистью, как всегда принято у подчиненных.

Ну а когда через какое-то время стало известно, что это не простая женщина, королева Зоны Пять, которую захватили в плен, и что она собирается замуж за их короля, то естественное негодование солдат из-за того, что сражения сегодня опять не будет, перешло в веселье и пиршество.

На противоположных гребнях Зон Четыре и Пять целую неделю обе армии плясали и пировали. Солдаты ходили друг к другу в гости, устраивали самые разные совместные набеги и вылазки, и даже представители несчастного местного населения, ради такого случая познакомились намного ближе. Потому что, следует заметить, обе эти страны, которые воевали не одно столетие, все же практически ничего не знали друг о друге.

Однако в палатке короля происходило вовсе не то, что представлялось буйному солдатскому воображению.

Оковы, естественно, были немедленно сняты с королевы, ей принесли легкие закуски, и возле его палатки для нее установили еще одну — почти такую же красивую и удобную.

Похоже, королеву нисколько не оскорбило, что утром ее взяли в плен и заставили пережить унижение, втолкнув в палатку и бросив на пол, как мешок битой дичи. Бен Ата, который прежде всего был солдатом, заподозрил, что в этом есть какой-то скрытый подвох. И действительно, королева, еще до того, как обглодала поданного ей второго жареного цыпленка, очень охотно исповедалась и при этом в свойственной ей манере красавица так хохотала, что едва могла усидеть в кресле; — как выяснилось, она специально дала захватить себя в плен потому, что хотела попасть к королю Зоны Четыре — она первая об этом заговорила — и поскорее выйти за него замуж.

Бен Ата узнал от нее, что его солдаты совершенно не умеют соблюдать секретность, что ее бойцы без труда заранее узнали все, что те собираются сделать, задолго до намеченного выступления, что дисциплина, порядок, воинская точность его армии, которыми Бен Ата так гордился, способна вызвать у противника только смех. Король почувствовал себя задетым.

— Но если дело обстоит именно так, — поинтересовался он с ледяной вежливостью, — почему же война между нашими странами не закончилась давным-давно?

— А зачем ей кончаться? — парировала королева, раздирая остов уже объеденного цыпленка и отыскивая остатки мяса на костях. При этом она облизывала пальцы и так чавкала, что жених был буквально ошарашен.

Потом последовала долгая и дружеская дискуссия между этими двумя вечными антагонистами, из которой Бен Ата узнал многое. В целом… стиль, манера их сосуществования уже установилась, и ей предстояло такой оставаться еще некоторое время.

Ваши, так звали королеву Зоны Пять, сидела развалившись, откинувшись в кресле, не стесняясь зевала, поднимала руки, чтобы потянуться, и болтала ногами, как будто кресло, в котором она расположилась, было камнем на склоне холма или, может, конем, — и эта явная неспособность сдержать свою дикость даже придавала женщине своеобразную прелесть. Она постоянно хохотала, причем весьма добродушно посмеивалась над Бен Ата, над его манерой говорить, думать — но ей все было к лицу.

Но, чем больше Ваши щеголяла, как ему казалось, этой своей беззаботной и чувственной самонадеянностью, тем более чопорным становился тон Бен Ата: король напоминал себе о долге и о самодисциплине.

Он сумел увидеть себя в этой сцене со стороны, глазами, конечно, Эл-Ит, — в этом и заключался ее дар ему. Конечно, до знакомства с ней он бы лишь потихоньку ухмылялся.

Бен Ата подозревал, что лучше бы ему трахнуть ее сразу, уложить женщину в постель, как требовал заведенный у них порядок: именно на это Ваши и рассчитывала. Король прекрасно понимал, что одной из причин ее возбужденного и оживленного поведения была нервозность и даже неуверенность в себе. Возможно, Ваши чувствовала презрение со стороны этого мужчины, которого она, конечно, не могла считать малодушным, потому что уже сказала, что часто видела его во главе войск с какого-то тайного места на склоне холма и которого сама находила привлекательным.

Теперь, конечно, уже не было смысла швырнуть красотку на землю и поскорее покончить с этим делом, именно в таких словах сформулировал Бен Ата эту мысль и отбросил ее по размышлении. Но все же эта женщина была чертовски привлекательна. Но Бен Ата не знал, как себя с ней держать теперь, когда нормальный порядок вещей не был соблюден. И его инстинкт ничего не подсказывал, потому что он ведь, в конце концов, женат, у него есть Эл-Ит, и это уже само по себе является препятствием для соития с этой королевой, которая ему пока никто.

Бен Ата рассудил, что, вероятно, неизбежное следует отложить до самой процедуры вступления в брак — который, как Ваши заявила, должен быть заключен поскорее, и тогда состоится брачная ночь по всем правилам. Но до того, Бен Ата знал, он обязан каким-то образом себя проявить. Королева Зоны Пять, как ему уже сообщили, награждала солдат-победителей неких местных соревнований тем, что она допускала на ночь в свою палатку, и от него будут ждать, что выступит не хуже, чем любой из них. И Бен Ата сообразил, в те мгновения, когда Ваши, рассуждая о его достоинствах как воинских, так и прочих, бросала на него безотчетно долгие прохладные пренебрежительные взгляды, — ей было абсолютно чуждо чувство смущения, — что она в нем усомнилась. И в то же время женщину смущало выражение его лица: непроницаемого, сдержанного, типичное лицо обитателя Зоны Четыре, как она это уже для себя сформулировала.

Они увлеченно обсуждали военные вопросы, и каждый защищал свою позицию… то есть, по сути дела, защищал себя, потому что за долгие столетия затянувшегося противостояния ни одна из сторон не добивалась хоть каких-то значительных успехов.

И стало очевидно, что и Зона Четыре, и Зона Пять совершенно одинаково воспринимали эту войну: как свой долг, как суровую необходимость, но с чего это всё пошло — никто и не упомнит.

Война — конечно, в их варианте — для королевы и ее народа была образом существования. Для них это была возможность испытать себя, сохранить свою честь и самоуважение, она была их главным развлечением.

Почему же теперь Ваши вдруг захотела положить конец этой войне?

В ответе на этот вопрос она темнила, причем так бесшабашно и откровенно, что Бен Ата развеселился, как при общении с умничающим ребенком.

Всего за несколько дней общения он составил картину вполне убедительную, на которую, как он понял, можно ориентироваться.

В Зоне Четыре полагали, что Зона Пять — страна пустынь, поросших редким кустарником, по которым несколько кочевых племен таскают свои палатки и гоняют стада в поисках скудной еды и воды. Такое представление возникло у жителей его королевства потому, что с их стороны были видны только скалы, пески и кустарники, и других людей, кроме кочевников, они никогда не встречали. Но эти песчаные пустоши были только одной частью Зоны Пять. К востоку лежали роскошные пастбища, поля, деревни и даже большие города — этот край, разбогатевший и уязвимый, оказался не в силах защитить себя от Ваши с ее всадниками. Тут надо сказать, что власть досталась ей не по наследству, хотя Ваши была дочерью мелкого вождя, ей пришлось побороться. Она объединила и возглавила союз нескольких племен, провозгласивших ее королевой. Война с Зоной Четыре продолжалась, как всегда, но Ваши вскоре поняла, что глупо тратить на нее силы: гораздо разумнее грабить зажиточных крестьян. А потом, когда фермерские хозяйства были подавлены и повиновались новоиспеченной королеве, ее банды оборванцев, которые могли неделями питаться молоком своих кобылиц и небольшими пригоршнями сухого провианта, принялись терроризировать города. Ваши собрала представителей всех регионов Зоны Пять на большое совещание, и в присутствии всех них короновалась, официально став королевой.

Почему ее заинтересовала Зона Четыре? Она мечтает о власти над великим множеством племен, собирается вымогать дань с этих жалких безногих личинок — горожан, намерена захватывать то, что ей понадобится, или то, чего захочется просто из прихоти.

Какое место занимает в этом плане брак с Бен Ата?

Ваши чуть прищурила свои великолепные серые глаза, на лице красотки появилось такое выражение, будто она готова откровенно исповедаться, она призывно и соблазняюще улыбнулась… но Бен Ата сразу понял, что брак для нее не имеет особого значения, разве что может гарантировать покой на границе и свободу для нее.

Поздними вечерами, когда он отпускал Ваши — конечно, со всей возможной вежливостью, — в свою палатку, он отважно выносил ее презрительный насмешливый взгляд, хотя и подозревал, что это его самообладание станет предметом всевозможных шуток и глупых песенок, когда королева Зоны Пять вернется к своему народу для подготовки свадебного пира.

Потом он долго лежал без сна в темноте, подложив руки под голову, думал. Об этой варварке, с которой он обещал себе в будущем самые разные удовольствия, предполагая получить тем больше удовлетворения от того, что она не ждет от него ничего особенного.

Бен Ата думал об Эл-Ит, и ему казалось, что она где-то поблизости витает, в воздухе его палатки… и его обуревала злость. Он знал, что навеки попал в плен если не к ней, то к ее государству, ее образу мыслей — так что никогда уже не совершит необдуманных поступков. Он об этом вовсе не жалел, нет. Однако сейчас где-то в глубине его сознания застряла мысль, что Эл-Ит его околдовала — вот, небось, торжествует, зная, что его новая невеста в эту минуту потешается над женихом в своей палатке.

Он больше не был прежним Бен Ата, который никогда не сомневался, как поступить; но и поступать в духе высокоразвитой цивилизации тоже еще не было ему доступно. Его положение было промежуточным, и он был ужасно неуверен в себе.

Вспоминая Эл-Ит, которую в глубине души все-таки считал колдуньей, он задумался о Надзирающих и впервые попытался поставить себя на их место… Ну да, конечно, глупость, и возможно, наказуемая. Но ему было не остановиться. Бен Ата был уверен, что начал понимать в общих чертах суть их замыслов относительно Зоны Пять, но не Зоны Три, — эти-то оставались для него совершенно непостижимыми. Он думал, что «на Их месте» он бы ни за что не позволил этим дикарям — обитателям пустынь — грабить и совершать набеги. Например, все золотые украшения Ваши были украдены из городских ювелирных мастерских. Серые меха, которые так выгодно оттеняли ее белокурые волосы, тоже вовсе не созданы ее ремесленниками, а украдены с рынков. Все женщины кочевых племен щеголяли теперь в золоте и драгоценных камнях, и даже лошадей украшали золотые уздечки, а собак — золотые ошейники. За каждой группой палаток следовала одна специальная палатка-склад, доверху загруженная кипами шелков и тонкого полотна и одеждами для пиров, а они закатывали пир после каждого налета. Кочевая жизнь не была теперь такой тяжелой и полной лишений, как раньше, зато потворство желаниям выросло неимоверно. Бен Ата предупредил Ваши, что вскоре ее собственные племена станут такими же изнеженными и разложившимися, как те горожане, которых они презирают. Но королева Зоны Пять, как всегда, отвела глаза в сторону, и улыбка ее была неуверенной всего долю секунды, после чего она тут же откинула голову назад и с вызовом ответила:

— Это мы-то изнеженные? Что за глупость! Сам увидишь, какие мы изнеженные!

И незадолго до брачного пира он и на самом деле увидел.

Черные палатки покрыли, казалось, чуть не половину пустыни, но они стояли не сплошь, а группами, — в этом и заключалась суть характера жителей пустыни: уединение и разобщение. Их табуны коней насчитывали тысячи голов. На блюдах зачастую подавали целую овцу или теленка, а иногда двух или трех. Как будто вся долина стала одним большим пиршественным столом, и Бен Ата с сопровождавшими его всадниками были подавлены таким приемом. Еще до того как невеста уехала готовить своих подданных к этому браку — Бен Ата не сомневался, что им будет представлено зрелище, затмевающее его пир, — король Зоны Четыре начал готовиться к состязаниям, надеясь переиграть всех ее чемпионов. Когда-то он был прекрасным наездником, но уже очень давно никому не демонстрировал своего умения. Было время, когда никто не мог положить его на лопатки, — но опять же, все это было давно. Со всех концов Зоны Четыре были приглашены самые искусные всадники и борцы, и Бен Ата доверился их мастерству. После долгих упорных занятий он вновь чувствовал себя непобедимым, как в далекой молодости.

Бен Ата был в душе уверен, что сумеет победить всех ее чемпионов по борьбе, — так и вышло. На открытой площадке за пределами многочисленных черных палаток, на глазах у множества зрителей — женщин, детей, всадников во главе с королевой, Бен Ата легко раскидал дюжину борцов, одного за другим, а это были настоящие силачи.

Королева этого не ожидала, — как обычно, не сумела скрыть свои мысли: на лице у Ваши отразилось разочарование, и она откровенно надулась, поздравляя жениха с победой.

Он понял — теперь она надеялась взять реванш на скачках. Конь Бен Ата был лучшим в королевстве, но, сидя в седле в ожидании сигнала (сигналом был дикий улюлюкающий вой женщин) и рассматривая соперников, Бен Ата поневоле усомнился. Все они были гибкие и тонкие, как кнут или змея, и все буквально выросли в седле, научившись ездить верхом раньше, чем ходить. Но его утешала одна мысль: Надзирающим — как он понимал их роль — нужно, чтобы непременно победил он, а если так, он выиграет. Так и произошло. Скачка была очень долгой, утомительной, по многомильной пустыне, в жаркий пыльный день, когда солнце стояло в зените, но Бен Ата постоянно казалось, что его несет какая-то высшая нервная энергия, которой его постоянно подпитывали. Он оставлял за собой соперников одного за другим и первым вернулся на то место, откуда стартовал.

Теперь королева не дулась, а задумалась и даже, казалось, готова была повиноваться ему. Закон требовал от нее оказать почести этому мужчине — теперь ее мужу по праву победы, — а расчеты подтверждали ее инстинкт.

Ваши и мысли сперва не допускала, что победа будет за Бен Ата, и хотя ничто не могло предотвратить брака, который был необходим ей самой, ей очень хотелось великодушно преподнести себя в дар жениху, одновременно выразив свое презрение.

Как требует обычай, новобрачных провожала к их брачной палатке целая толпа — воющие женщины и всадники, которые скакали верхом вокруг палатки и прыгали через нее до тех пор, пока королева не завопила изнутри палатки очень громко, отпуская всех, — таков был ритуал, этим она давала знать своему народу, что мужчина оказался на высоте.

На самом же деле, Бен Ата, по-прежнему настаивавший на своих честно завоеванных правах — вновь сказался опыт общения с Эл-Ит, — твердо заявил невесте, что, пока эти ее дикари не ускачут подальше, он не намерен ничего делать, после чего спокойно присел на огромную кучу ковров, доводя ее до истерики подробнейшим рассказом о недавних скачках.

Когда он наконец был готов приступить к выполнению ее ожиданий, выяснилось именно то, в чем Бен Ата ни секунды не сомневался: Ваши проявила так же мало деликатности, как он когда-то, при первой встрече с Эл-Ит. Сперва новобрачная даже возмутилась, решив, что муж по какой-то совершенно необъяснимой причине не приступает прямо к делу, уклоняется, а потом поняла, что ей просто не за что презирать Зону Четыре.

Так или иначе, эти двое вступили в брак; празднества, пиры, а также скачки и борьба тянулись целый месяц. Детей зачинали десятками, и королева Ваши объявила, что она тоже беременна и что этот ребенок будет залогом серьезности их альянса с Зоной Четыре. Отчасти это было сказано, чтобы успокоить молодого мужа, а отчасти, чтобы поторопить его — пусть скорее возвращается домой, потому что она рвалась поскорее заняться любимым занятием — вновь совершать набеги на богатые регионы Зоны Пять.

Но Бен Ата вовсе не спешил уезжать отсюда.

Он-то был настоящим королем, получившим власть по наследству, и ему захотелось провести в стране жены кое-какие реформы. Что совсем не входило в ее планы. Ваши считала, что Бен Ата хочет сделать жизнь ее народа такой же тусклой и упорядоченной, как в его собственном королевстве. Он не одобрял ее мародерских замашек, критиковал ее планы постоянных грабежей налетов и предупреждал супругу денно и нощно, что если она не изменит своих привычек, то очень скоро превратится в вождя армии дегенератов, живущих только на потребу своей утробы…

И вот что интересно: споря об этом с Ваши, Бен Ата вполне отдавал себе отчет в том, что в Зоне Четыре дела обстоят далеко не лучшим образом. А сам он разве думал о благе своего народа? Да никогда! Три четверти своей армии он распустил по домам, отправив «в бессрочный отпуск» — велев повышать уровень жизни в деревнях и городах. А принесло ли это людям счастье? Джарнти захандрил, потом стал просить и даже умолять восстановить все, как прежде — он не понимал таких реформ, он тоже был убежден, что эта ведьма из Зоны Три сглазила их короля. И, конечно, он сразу догадался, что это за «бессрочный отпуск». Армии теперь не получали должного содержания… Джарнти подозревал, что Бен Ата потерял интерес к воинской славе Зоны Четыре. Он много чего подозревал — но поскольку всю жизнь голова его была занята только военными проблемами, он был не в силах следить за ходом мысли короля. Ему оставалось довольствоваться допросами Дабиб, и все, что он от нее услышал, только подтвердило его страхи. О многом думал тогда Бен Ата.

Зона Четыре, уже повернувшись к миру и изобилию, должна была стать законопослушной, так он решил. Никакой анархии! Никакого послабления дисциплины, которую Бен Ата уважал всем сердцем.

С другой стороны он убеждал Ваши не отказываться окончательно от кочевого образа жизни в дикой пустыне, только прекратить воровать и грабить других. Но если бы она под нажимом Бен Ата вернулась к традиционной жизни своего народа, это привело бы — так он рассуждал, — к упорядоченной анархии. В пределах каждого племени или группы родственных племен, было сильно развито чувство долга по отношению к своим, люди были фанатично преданы друг другу, вплоть до того, что могли принять смерть. Человек, заявивший, что соплеменник его защитил, мог в случае необходимости попросить сохранить жизнь этому человеку и был обязан всегда отвечать тем же, если к нему обратятся. У этих диких племен было развито понятие об абсолютной чести, доверии, самопожертвовании, — но между определенными группами и племенами, не было предела обману, предательству, бесчестью, вероломству. Племена без зазрения совести воровали друг у друга скот, птицу и даже женщин, с которыми, правда, потом, всегда обращались не хуже, чем с соплеменницами; вообще женщины у кочевников были свободные, гордые, имевшие все права и привилегии. В то же время они могли запросто перерезать горло друг другу за украденную овцу или заколоть мужчину, спящего на песке, завернувшись в свой драный плащ, ради воды, которая была у него с собой. И все-таки такой образ жизни Бен Ата посоветовал своей супруге предпочесть нововведениям, благодаря которым армии ее бойцов буквально бесчинствовали по всей Зоне Пять, загребая все, что им попадалось под руку.

Все относительно, утешал себя Бен Ата, неспособный до конца поверить в свою роль. И, удивляясь сам себе, продолжал убеждать Ваши, повторяя все тот же аргумент: здоровый образ жизни в пустыне гарантирован до тех пор, пока племена соблюдают умеренность; отсутствие комфорта людям только на пользу.

До чего же ему порой хотелось посоветоваться с Эл-Ит. Интересно, она бы удивилась? Или усмехнулась? Спросила бы, как он такое надумал? Делает ли он то, что должен, этого ли от него ждут? Что думают о нем Надзирающие — довольны ли им?

В отсутствие Ваши, пока она распоряжалась своим государством, Бен Ата завел привычку сидеть в одиночестве среди песчаных дюн или в своей палатке и думать. Не сделал ли он что-то неправильно? Но все, казалось ему, идет как бы по некоему невидимому, но эффективному плану. Может, от него требуется еще что-то, чего он не выполнил? Бен Ата был готов поверить, что упускает какие-то очевидные и явные возможности. Так он грустно размышлял, и иной раз Ваши, застав мужа за этим занятием, могла, в свою очередь, тихонько присесть рядом, и тогда зачатки мысли зарождались в ее головке. Она раньше не могла себе представить, что можно уважать такого человека, как Бен Ата, и все же она его уважала: признавала, что муж намного выше нее самой, хотя никому в этом и не признавалась.

Ваши помнила, как Бен Ата предупреждал, что ее народ превращается в дегенератов, да. А ведь он оказался прав, только неточно понял причины. Она и сама среди них наблюдала бездействие и развинченность, и ей это не нравилось.

Ваши думала, что, когда он уедет в свою страну, ей будет не хватать его советов. Бен Ата флегматичен. Он нетороплив. Но далеко не глуп. Да, они уравновешивали друг друга. Это так. Ну, возможно, она потом к нему приедет — в конце концов, у них же будет ребенок. Оба не сомневались, что родится девочка: Ваши — потому, что сила ее дикой женственности могла породить только свое подобие, Бен Ата — потому что чувствовал такую же уверенность и совместимость, когда они с Эл-Ит ждали сына. Он сказал жене, что эта их дочка станет королевой как Зоны Четыре, так и Зоны Пять, но будет править только вместе с Аруси, ничего при этом не пояснив. Бен Ата вообще предпочитал неопределенность в выражениях, так что у Ваши возникли подозрения. Если замышляется предательство — значит, самое место заняться набегами и грабежами, — все ее мысли текли в одном направлении; Ваши представляла себя матерью правительницы этой благополучной зоны, которая лежит на западе от ее страны, и одновременно мечтала о грабежах. Кроме того, племена, обитающие на границе со страной Бен Ата, рассказали своей королеве, что его гарнизоны по-прежнему стоят вдоль всей границы, и это заставило ее задуматься, уж не умеет ли ее муженек часом читать мысли других. Признаться, Ваши уже строила планы набегов на Зону Четыре, — только иногда, конечно, не часто, и больше с целью напомнить себе об — увы! — запретных удовольствиях. Потом она, разумеется, возместит убытки и всё объяснит: приграничное население так привыкло совершать туда набеги, что за одну ночь им не перестроиться.

И вдруг Бен Ата бросил ее. Однажды ему приснился заветный павильон и бой барабана. Проснувшись утром, он оперся локтем о подушку, выглянул через клапан палатки наружу, но там ничего не было видно, кроме песчаной бури и тускло-желтого солнца. Он все еще слышал мысленно барабанный бой, — который пульсировал во всем его теле как отзвук потери и горя. Бен Ата вскочил, наскоро обнял жену, вызвал солдат и умчался, даже не отдавая себе отчета, что делает.

После его отъезда Ваши просидела одна-одинешенька в палатке много дней, и ее мысли не сильно отличались от мыслей Бен Ата в тот момент, когда ему было приказано расстаться с Эл-Ит. От этого брака Ваши не ждала ничего, да и не хотела ничего, — она, пожалуй, не могла назвать замужество приятным, потому что ей пришлось освоить слишком много нового. И все же она сильно изменилась, почувствовала, что отдалилась от жизни своего народа, ощутила ответственность, хотя и непонятно какую и почему. Казалось, что за все свои дела, за все свои решения ей придется держать ответ — но перед кем? Бен Ата говорил о каких-то Надзирающих. Кто они такие? Откуда он знает об их существовании? Ваши было неуютно от ощущения, что за ней наблюдают и следят, и даже, как муж предположил, руководят ее поступками. Бен Ата ей говорил, что Зона Четыре — еще не конец света, есть Зона Три, и одна из его женщин была как раз оттуда родом. А за Зоной Три есть другие страны, известные ему лишь по названиям.

В ее народе говорили и даже слагали песни о том, что королева горюет. Она не возражала. Хотя вовсе не была опечалена отсутствием Бен Ата. Ваши как раз была рада — он висел на ней гирей, тяжестью, от которой она не могла избавиться, чтобы стать опять самой собой. Она мечтала лишь об одном — вновь сделаться прежней, такой, какой она была до той ночи, когда ее бросили в палатку, где сидел в задумчивости солдат Бен Ата. Она и не знала, что есть такое понятие — думать. И вовсе не хотела думать! Ваши была вполне довольна своей жизнью до того, как муж познакомил ее с этим ужасным занятием — медленным погружением в раздумья…

А Бен Ата, доскакав до павильона, встретил там своего сына в окружении нянек, которыми командовала Дабиб.

Мальчик уже начал ходить. Первой мыслью Бен Ата было: не посадить ли сына на коня перед собой и не проехаться ли туда-сюда перед армиями, — но о каких армиях теперь можно говорить.

Дабиб как будто вполне освоилась с новыми порядками. Джарнти по мере сил поддерживал боевой дух в оставшихся войсках.

Бен Ата подумал, что надо бы ему потом проехаться по стране, понаблюдать, как изменилась жизнь после возвращения мужчин, с появлением мужского творческого начала.

А пока что он отправился с сыном в парк, где били фонтаны. Они уселись, Аруси у отца на руках, на круглую белую мраморную платформу. Бен Ата поднял его личико так, чтобы сын мог смотреть на горы родной страны своей матери, Эл-Ит, и заговорил с мальчиком о Зоне Три, и том, как однажды он поедет туда и узнает, как люди там живут.

Дабиб наблюдала за ними в окно, и вскоре уже вся страна узнала: король учит сына смотреть вверх. В Зоне Четыре давно прекратили наказывать тех, кто смотрел на заснеженные вершины, и все вполне законно глазели вверх на запрещенную страну, которая больше не казалась недосягаемой. И церемонии свои женщины проводили бурно и триумфально, и впервые мужчины присоединились к ним. Этот новый дух, воцарившийся во всей зоне, радовал Бен Ата, от этого ребенок становился крепким и уверенным в себе. Но Бен Ата все ждал барабанного боя, который слышал во сне, барабан же молчал.

Бен Ата начал строить планы съездить в Зону Три вместе с сыном, чтобы повидаться с Эл-Ит. Но на это не было Приказа — о чем ему напомнило укоризненное молчание Дабиб. Следует ли понимать так, что ему, Бен Ата, запрещены поездки в Зону Три? Но ведь сыну надо увидеться с матерью…

Он заметил, что Дабиб с группой женщин активно готовятся к путешествию, и, не спрашивая, понял, куда они собрались. Он, король, который не так давно мог упечь почти всех их в тюрьму или приказать носить в наказание шлемы, услышал, что женщины собираются съездить в Зону Три — навестить его жену, — и Аруси тоже повезут с собой.

Разумеется, Бен Ата потребовал у Дабиб объяснений.

Она ответила, что все они — разумеется, женщины — считают, что их место там и они имеют право поехать, поскольку именно они так долго хранили и сохранили древнее знание.

А что, разве у них есть разрешение? Был Приказ Надзирающих? Прислали гонца?

Но Дабиб твердо стояла на своем, уверенная в своей абсолютной правоте, так что спорить с ней было бесполезно. Бен Ата и не стал. От своих намерений ему, таким образом, пришлось временно отказаться и смириться.

Когда Аруси исполнилось два года, женщины уехали, взяв его с собой. Их отъезд был хоть и неофициальным, но событием, так что устроили целую церемонию проводов — на болотистом лугу, где некогда проводились демонстрации военной мощи страны. Толпы лиц обоего пола выкрикивали и распевали женские песни, которые теперь стали известны повсеместно; народ не скрывал своей гордости этими дальновидными прогрессивными соотечественницами, которые, казалось, изменились даже внешне — в полном соответствии с переменами, наступившими в обновленной Зоне Четыре.

В поездке участвовали двадцать женщин, в основном среднего возраста. Они были в платьях, сшитых по фасонам, скопированным с нарядов Эл-Ит. За время ее пребывания в их стране в Зоне Четыре появилось немало новых тканей, новых красителей утонченных оттенков и таких методов шитья, о каких местные портные раньше и не подозревали. Все путешественницы, распустив по плечам волосы, гордо и самоуверенно, с вызовом глядели в глаза своих не особенно довольных мужей, смеялись от радости, что удалось собраться всем вместе. Все как одна ехали верхом без седел и уздечек. Они были не такими опытными наездницами, как Эл-Ит, и зрители выражали сомнение, но в итоге у них все получилось. Все они были настолько уверены, что их ждут не дождутся в Зоне Три, что вначале даже отказались взять щиты или хотя бы защитные броши и зажимы, но когда начался подъем к границе, Дабиб вынуждена была поставить перед собой щит, после чего и другие последовали ее примеру.

Компания была как на подбор: все крепкие, стройные, красивые дамы. Малыш сидел на седле перед Дабиб, они взяли с собой и других ребятишек, потому что, как заявили женщины, дети «должны получить возможность освоить новый образ жизни».

Они поднялись высоко и оказались в атмосфере сверкающего воздуха Зоны Три, никаких сложностей акклиматизации не заметили, правда, стали слишком оживленными. Им удалось пересечь широкую степь до наступления ночи, пока не задул суровый восточный ветер.

Оказавшись на середине перевала, при подъеме на плато, путешественницы остановились в большой гостинице и попросили приютить, объяснив, что едут к Эл-Ит. Местные жители столпились, чтобы поглядеть на них, и так стояли и не уходили, пока женщины не вошли в гостиницу, а их коней не отвели в конюшню.

Путницы были уверены, что им оказан особый прием, поскольку упомянули Эл-Ит. Но вскоре поняли, что Эл-Ит тут ни при чем, — ее имя явно не произвело никакого впечатления на хозяев гостиницы, — а хороший прием просто здесь норма, поэтому их и встретили так любезно.

Но в оказанном им приеме они не почувствовали тепла, скорее, к ним отнеслись прохладно, безразлично.

Путешественниц усадили за очень длинный широкий стол в главной комнате, их внимательно обслужили, а местные посетители этого заведения наблюдали за ними со своих мест, хоть и с любопытством, но нельзя сказать, чтобы неучтиво. Женщины из Зоны Четыре говорили и смеялись очень громко, встряхивали головами, отбрасывая волосы назад, и преувеличенно ласково обращались друг к другу, но в душе они стали терять уверенность в себе. Чего, собственно, они ждали? Конечно, радости, будто они вернулись к себе домой из некоего изгнания. Все долгие месяцы, готовясь к этой поездке, именно так они себя и ощущали — изгнанницами, возвращающимися домой. Они быстро нашли утешение: «Ужо погодите, вот встретимся с Эл-Ит — и все пойдет по-другому», — на самом же деле они поняли, какими неотесанными кажутся местным жителям, и их это унижало. Самые лучшие, утонченные, самые смелые представительницы их страны тут выглядели неловкими и неуклюжими. Ну, это мы как-нибудь переживем, решили они, ведь, в конце концов, можно и потерпеть ради благой цели.

Их взволновала обстановка, в которой они оказались, и они сразу же, с первых шагов начали понимать, чего всю жизнь были лишены в своей стране.

Конечно, и у них, там, есть всевозможные гостиницы и постоялые дворы. И некоторые, на первый взгляд, не очень уж отличаются от этой, где они остановились. Но когда путницы слегка успокоились, расслабились, обрели способность видеть и воспринимать, вот тогда и пришло понимание.

У них в любой гостинице тоже есть большая общая комната, с камином, креслами, столиками… вроде бы никакой разницы, но, не войди они в эту комнату, они бы и не заметили отличий, по крайней мере, сразу — да в чем же? В деталях. Тут ко всему был заметен индивидуальный подход. Все было сделано с выдумкой, с любовью.

Например, огромная каминная полка была искусно украшена резьбой, причем с таким юмором, — рассматривать одну только эту полку можно было бы до ночи. Там стояли не только скамьи, но были также кресла, кушетки, бюро, табуреты, а на креслах лежали вышитые подушки, и эти вышивки были просто замечательные, настоящие произведения искусства, как каминная доска, и словно бы сулили вечер, полный увлекательных рассказов и песен. За столом еду им подали на фарфоровых тарелках, о существовании таких они и не подозревали, сроду ничего подобного не видели, тарелки были прекрасны. Конца не было новым впечатлениям — не говоря уж об ужине; каждая из них, будучи опытной хозяйкой, сразу поняла, что этот ужин намного превосходит то, что у них дома подают королю.

Вот куда они попали — в страну, где царит мирный образ жизни. Конечно, у них дома тоже произошли в последнее время большие изменения, удивительные, вдохновляющие, — наконец толком починили крыши, перестроили дома — заменив их каменными или добротными кирпичными, а поля, — и те, где раньше росли тростники и скакали лягушки, и те, которые были усеяны камнями и сорняками, — теперь были вспаханы и засеяны. Вот, говорили они себе, вот что значит, когда в стране мир.

Их поселили в двух-трехместных номерах, но ни одна из них так и не уснула в ту ночь, — они восторженно обследовали лоскутные одеяла и подушки, коврики и даже сами кровати: такую элегантность и прочность они и представить себе не могли. Они бегали из комнаты в комнату по лестничным площадкам, возбужденные, как дети, прибывшие с ними, ахали, старались удержать в памяти все, что видят, пока не пришел хозяин гостиницы с вежливой просьбой не мешать спать другим постояльцам.

Утром, после завтрака, к которому они не привыкли и не подозревали, что такое положено человеку есть по утрам, путешественницы все вместе отправились в конюшню, ожидая новых чудес. И вышли оттуда, в унынии вздыхая и шепча друг другу, что многие жители Зоны Четыре не отказались бы пожить в таких условиях, какие тут предоставлены лошадям.

И, огорченные, поехали они дальше, под нависающими снежными вершинами, которые, казалось, смеются над путницами — по мере их приближения все отдаляются. Они бесшумно проезжали мимо встречных, ожидая приветствий, и постепенно их энтузиазм и возбуждение остыли. Женщины ехали не спеша, потому что хотели увидеть все, что можно, и в полдень остановились в небольшом городке, на границе каменного плоскогорья, где паслись животные. Это были крепкие животные: чувствовалось, что за ними хорошо ухаживают и не изнуряют тяжелой работой.

Они оказались в городе с каменными высокими домами, некоторые — аж в десять-двенадцать этажей. Но дома были не типовые — явно построены по индивидуальному заказу: такие широкие, многоугольные, с далеко протянувшимися крышами, на которых, как снизу было видно, сидели люди — отдыхали, любовались горами и возвышенностями. Стены домов были разрисованы квадратами, овалами, кругами, которые блестели и отражали небо и даже облака и пролетающих птиц — как будто в них собрана вода и каким-то удивительным образом там удерживается… а в прошлую ночь, в другой гостинице, их поразило зеркало, — не сам факт наличия зеркала, уж это-то у них в стране есть, но путешественницы не могли себе представить, что из зеркал можно делать окна, оправы и пропорции которых невероятно гармоничны, что смотреть приятно, или что зеркалами можно декорировать весь город, так что кажется, будто небо составляет часть стен домов или вода разлита по стенам и крышам… Они в изумлении стояли на небольшой озелененной центральной площади и, открыв рот, глазели… чувствуя себя неотесанной деревенщиной. И снова они остановились в гостинице, которая настолько отличалась от вчерашней, что они даже сперва не поняли, что это гостиница. Крытые, расположенные на разных уровнях террасы окружали большой центральный холл, съемная крыша из листового стекла в данный момент была поднята. На террасах за столиками сидели посетители, неторопливо ели и пили, вокруг них играли дети. Заснеженные горы, окружающие плато, отражались в стекле, и создавалось впечатление, будто горы, снега и зимние небеса составляют неотъемлемую часть их жизни. Казалось бы, ничего особенного — просто люди отдыхают, но это зрелище, тем не менее, ошарашило их бедные души. И вроде нет ничего такого особенного: вот мужчина объясняет мальчику, как правильно вести себя за столом; вот женщина улыбается мужчине — мужу? Если это и муж, то явно не такой, какие у них там, в Зоне Четыре! — но в целом путешественницам показалось, что над всем здесь сияет какой-то чистый ясный неяркий свет, и каждая ощутила тоску, которую иногда испытываешь во сне: горькое ощущение своей чужеродности в этой жизни.

Обитатели Зоны Три получали от жизни удовольствие, испытывали радость существования. Или нет, слово «радость» тут не годилось. Дабиб напомнила подругам, что Эл-Ит, по крайней мере, в первое время после приезда к ним, была точно такой же: в ней чувствовалась эта же внутренняя раскрепощенность, внутренняя свобода. Именно это сразу и поразило ее, Дабиб, с первого взгляда: великодушие и способность ощущать внутреннюю свободу. Но это нельзя назвать удовольствием, радостью существования или, скажем, восторгом: после той первой встречи с Эл-Ит Дабиб унесла с собой, в свой скудный домишко, пугающее, но одновременно торжествующее убеждение, что счастье возможно. Но сила духа Эл-Ит происходила из чего-то другого… Откуда?

То, что они наблюдали, духовное начало этого зрелища, называлось не «удовольствие» или «счастье», эти слова — как бы далеки они ни были от них, жителей Зоны Четыре, — отражали, по их теперешнему мнению, что-то ничтожное и даже презренное, — нет, они ощущали в этом зрелище что-то, от понимания чего были бесконечно далеки.

Путешественницы получили сильный щелчок по носу, и это было для них мучительно. Разрыв между тем, что они увидели, и тем, к чему Зона Четыре может надеяться хоть когда-то прийти, — исчислялся сотнями лет. Да, конечно, это вопрос времени, но в каком-то другом измерении, более высоком, более тонком. О да, Зона Четыре может построить у себя такие же высокие дома, и даже отделать зеркалами стены, если им показать, как это делается. Они смогут обучиться производить необыкновенную посуду. Не проблема обрядить слуг в одежду из ткани, в которую будут вплетены абсолютно новые рисунки. Сложность в ином: им придется впитать многое такое из другого измерения, о чем они только сейчас начали задумываться. Да вот, не будем далеко ходить за примерами: как просто и легко, без напряжения, тут обслуживают посетителей, — сразу ясно, что посетитель и официант — равные партнеры, — сколько лет потребуется Зоне Четыре, чтобы прийти к такому полному равенству, при котором каждый чувствует себя личностью, если классовые перегородки, и ранги, и уважение к чинам — раболепство, — давно впечаталось у них в самые глубины души? Даже такая мелочь, подмеченная в Зоне Три, казалась невероятно отдаленной от них: непостижимая дружеская улыбка и доброжелательный тон девушки-официантки, поинтересовавшейся, какое блюдо они предпочтут.

Путницы покинули гостиницу или, скорее, сбежали из нее, гонимые ощущением собственной неполноценности, и ускакали из города, построенного из очаровательного яркого камня, в конструкции которого неотъемлемой частью входили и небо, и вода, и снег, и свет, и горы. По пути они постоянно оборачивались и поднимали повыше Аруси и других детей, чтобы ребятишки запомнили все, что произвело на них впечатление, — и чтобы у них, в глубине души осталось знание о Зоне Три, которым им надо будет поделиться с соотечественниками.

К вечеру они въехали в Андарун и, поспрашивав дорогу, добрались до небольшой площади с деревьями и садами. Сгрудившись на широких белых ступенях дворца, путешественницы попросили отвести их к Эл-Ит.

Ответом им были любопытные, но не враждебные взгляды.

После долгого ожидания к ним по ступеням медленно спустилась какая-то молодая женщина.

Одна лишь Дабиб сразу поняла, что перед ними сестра Эл-Ит, о которой та часто вспоминала, потому что внешне эта женщина была точной копией Эл-Ит, только белокожей и белокурой.

Дабиб, потрясенная всем, — и этим чудесным прекрасным дворцом, его легкой элегантной конструкцией, с балконами и аркадами, стенами, выкрашенными в пастельные тона, — была готова упасть на колени и целовать руки могущественной госпоже. Но поняла, что здесь так не принято.

Услышав имя Эл-Ит, Мурти понимающе кивнула и кратко ответила:

— Ее тут нет.

Женщинам стало ясно, что это конец: они догадались, что вряд ли найдут то, что ищут.

— Вот ее сын. — И Дабиб вывела вперед ребенка. Мурти взяла на руки Аруси, — все сразу поняли, что она привыкла иметь дело с детьми, — и повторила:

— Моей сестры тут нет.

— Эл-Ит больше не королева?

— Кажется, вы меня не поняли. Теперь ее обязанности выполняю я, если вас это интересует. А Эл-Ит найдете вон там… — И Мурти указала на северо-запад.

Путешественницы поняли, что от нее они больше ничего не узнают.

Когда они уже повернулись, чтобы уйти, Мурти крикнула им вдогонку:

— Вы, собственно, зачем приехали?

И тут женщины смутились и покраснели, им стало неловко, потому что они и сами уже не раз задавались этим вопросом. Мурти хотела знать, по какому праву они тут, а ведь Бен Ата предостерегал их перед отъездом.

— Спросите-ка у моей сестры, что вам надо делать. — И с этими словами Мурти вернула ребенка Дабиб и взбежала обратно по ступеням во дворец.

И снова женщины оказались в гостинице. Теперь они были подавлены, у них даже появились дурные предчувствия, хотя все сдерживались. На этот раз их накормили и устроили на ночлег бесплатно, потому что платить им было нечем. Теперь, думали бедняги, нам придется вернуться домой и рассказать, что мы увидели в Зоне Три, и даже если нам поверят, толку от этого никакого не будет. Все равно ничего не изменится, даже если объяснять и твердить до посинения, что, если прекратить тратить все доходы от богатых земель на военные нужды, тогда вся их страна станет богатой и процветающей, привлекательной и цивилизованной. А ведь в Зоне Четыре достаточно и природных богатств, и умных голов, и умелых рук… надо только все разумно организовать и запастись… терпением.

Гостиница, в которой они заночевали на этот раз, располагалась в центре огромного парка. Помимо основного здания тут были еще и маленькие симпатичнее домики. Всех женщин поселили в один домик, им принесли ужин. В тот вечер они уже не ощупывали покрывала на кроватях или ручки дверей, а пошли погулять. До сих пор наши путешественницы были убеждены, что парк, в котором находились павильоны Бен Ата и Эл-Ит, тот самый, с фонтанами, — самый величественный и красивый в мире, но теперь поняли, что, по сравнению с Зоной Три, это настоящее убожество.

Так прошло несколько дней. Они не спеша ехали и наблюдали за окружающим, стараясь держаться и не впадать в самоуничижение, а ночевали всегда в самых разных гостиницах, и им казалось, что конца нет самым разнообразным развлечениям, на любой вкус: чего только не предлагали в этой стране путникам.

Куда бы они ни приехали, они повсюду спрашивали, где найти Эл-Ит, и иногда смущали людей своим вопросом. Похоже, что Эл-Ит тут забыли. Хотя, как правило, им отвечали весьма расплывчато: «Говорят, она где-то там».

И вот женщины все ехали и ехали, пока не оказались у подножия гор: в них имелся проход, за которым клубился синий туман.

Как-то под вечер они проезжали через некую деревеньку, не собираясь останавливаться в ней, но все же поинтересовались у жителей, не знают ли они, где Эл-Ит, и им ответили, что ее можно найти в конюшне.

Там они ее и обнаружили. Она как раз пригнала с пастбища табун коней. Увидев женщин из Зоны Четыре, она удивилась. Но встретила их приветливо. Взяла сына на руки, и на лице ее отразились одновременно такое счастье и такое горе, что им все стало ясно.

Потому что теперь путешественницы уже окончательно убедились, что им не следовало сюда приезжать.

Так или иначе, цель была достигнута: они отыскали Эл-Ит, хотя им тут даже негде было переночевать, эта деревушка была слишком мала, и в ней не оказалось постоялого двора.

Эл-Ит отправилась к хозяевам и испросила позволения для своих гостей переночевать хотя бы в саду, под открытым небом, ведь был конец лета. Им разрешили, и еще разрешили есть все фрукты, какие захотят.

Так и получилось, что двадцать женщин вместе со своими собственными детишками и сыном Эл-Ит провели на ночь прямо на траве фруктового сада, под теплым небом.

Надо сказать, что в ту ночь женщины впервые с тех пор, как уехали из дому, попали в знакомую им обстановку — почти знакомую. Потому что в Зоне Четыре не было таких богатых садов, и даже некоторые фрукты были им неизвестны.

Гостьи рассказали Эл-Ит о новых порядках в Зоне Четыре, о ее бывшем муже, постаравшись как можно тактичнее упоминать о новой королеве, известной им по слухам, с которой Бен Ата, что ни говори, все-таки проводил немало времени. Они рассказывали о том, что их страна уже почти преодолела нужду, что теперь склады и амбары потихоньку наполняются урожаем. Во всех подробностях описывали, как рос малыш Аруси, который в этот момент спал на коленях Эл-Ит, и чем он болел.

Но только долгое время спустя они заговорили о самой Эл-Ит, спросили, что она тут делает, — изгнанница из своей прежней жизни. Потому что они уже все поняли и сделали определенные выводы.

Они сами всей душой жаждали попасть в эту страну, Зону Три, поэтому прекрасно поняли, что для Эл-Ит так же естественно всем сердцем хотеть оказаться в стране более высокого порядка, вход в которую легко увидеть, стоит только поднять голову.

И странным казалось этим женщинам, что они сидят тут, на низкой душистой траве, и вместе с Эл-Ит смотрят вверх, как когда-то, давно уже смотрели на удивительные горные вершины Зоны Три. Они чувствовали себя не готовыми и не вправе еще оказаться даже в этой стране, в Зоне Три, тогда как она уже досыта ею наелась и рвалась куда повыше. Они все это поняли. Хотя и не могли представить себя на месте Эл-Ит.

Этот сюжет особенно любят наши художники: при этом они обязательно украшают свои картины изображением полной желтой луны, располагая ее рядом с головой Эл-Ит или чуть позади. Иногда еще изображают очаровательный полумесяц и парочку ярких звезд на небе. И часто добавляют большого павлина, от мерцающего хвоста которого сад наполняется загадочным светом.

Но в целом это все-таки соответствует действительности, и я подробно рассказываю об этом сюжете потому, что это последняя реалистическая, доподлинно известная нам сценка из жизни Эл-Ит. Потому что дальше остается только строить догадки.

Мы все это время говорили о том, что Эл-Ит была великая и любимая народом королева, а потом она вдруг… нет, вовсе не отвернулась от своей страны. Она от нее не отреклась. Хотя проще и драматичнее было бы считать, что да, отреклась. Но все было гораздо сложнее. И, если взглянуть на картину, то создается такое впечатление, будто душа Эл-Ит уже живет, хотя бы частично, где-то там. И это — суровая правда. Слишком сухая. Даже оскорбительная; приходится поверить, что эта особа все больше презирала сердечность и удовлетворенность обыденного существования, хотя, если смотреть на Эл-Ит со стороны, непредвзято, вроде бы нет никаких внешних проявлений ее внутренних изменений и духовного роста, — точно так же непосвященный и не подозревает, что происходит внутри кокона. Но мы сознательно смягчаем некоторые факты, и это необходимо, это простительно нам, авторам песен, летописцам и портретистам.

Например, вспомним о ее коне Йори. Эл-Ит не вернулась в Зону Четыре, и это установленный факт. Никогда больше не бил барабан для нее. Она прислушивалась долгое время, и — ждала, и боялась услышать, — считала, что сделала ошибку, уехав сюда, перейдя на эти высшие уровни, спряталась от ответственности. Но, в конце концов, утешала она себя, всегда можно уехать. И в глубине души Эл-Ит искренне тосковала по мужу. Но все эти ее противоречивые надежды и желания так ни к чему не привели. Потому что на самом деле случилось нечто совсем иное, и гораздо позже: после многочисленных превратностей судьбы ее сын надолго приехал с визитом в Зону Три. Однако ему в основном пришлось проводить время с Мурти. Так были обмануты ее ожидания… или надежды… а может, никаких ожиданий и надежд и не было, потому что Эл-Ит чувствовала все больше и больше, что ей никто ничем не обязан.

Одно из наиболее популярных изображений Эл-Ит — как она скачет вниз в Зону Четыре, и в седле перед ней сидит мальчик, уже лет шести. Бен Ата, улыбающийся и на все готовый, изображен где-то на заднем плане, так что на картине доминирует ее фигура. Они ведут за собой группу детей, уроженцев Зоны Четыре, которые возвращаются из учебной поездки в Зону Три. На картине эти ребятишки смахивают на маленьких дикарей, с готовностью воспринявших укрощение. Эл-Ит сидит верхом на Йори. Нет, ее любимый конь изображен не точно, — художники постарались внести некоторые изменения в его облик, чтобы их не осудили. Можно сказать, что Йори вовсе не умер: есть такие смерти, которые сознание обывателя не воспринимает как реальность. И, конечно, тысячи коней стали называть его именем.

Еще один персонаж воспроизведен в виде, далеком от реальности, — это Дабиб, ее почему-то чаще всего изображают в виде профессиональной сказительницы. Хотя на самом деле все было иначе.

Ранним утром, когда почти все женщины уснули и Эл-Ит дремала, свернувшись клубочком в траве, Дабиб, которой печаль не давала заснуть, тихонько напевала про себя:

— Что это ты поешь? — Эл-Ит выпрямилась, стряхивая с себя сон.

— Это новая песня.

— Понятно, я ее еще не слышала. Откуда она?

— Она из пустыни. Из Зоны Пять, — извиняющимся тоном сказала Дабиб.

— Вот откуда… — Эл-Ит опустилась на колени и наклонилась вперед, крепко сцепив руки перед грудью.

И Дабиб не могла не улыбнуться:

— Ох, до чего ты сильно изменилась, Эл-Ит!

Она никак не могла удержаться, не напомнить Эл-Ит, какой она впервые приехала туда, к ним, — как будто это воспоминание могло повлиять на настоящее.

Как будто улыбчивость и обаяние той королевы могли послужить упреком нынешней Эл-Ит, стоявшей сейчас на коленях на траве, на фоне снежных пиков необитаемых гор, — немолодую исхудавшую женщину, которую, казалось, сжигало изнутри невидимое пламя.

— Спой ее еще раз! — попросила Эл-Ит.

— Но, Эл-Ит, их песни не такие, как у нас в Зоне Четыре. Ты ведь знаешь наши песни — их можно исполнять в разное время, существуют разные варианты текста, но мы знаем все эти слова. Некоторым мы учим детей, куплет за куплетом. А некоторые — предназначены только для девочек, и мы предупреждаем, что они нарвутся на хорошую порку, если изменят хоть один звук в слове. Да, у нас так. А в Зоне Пять, как они рассказали, песни создаются прямо в пути. Они скачут по своим пескам — говорят, ужасное место, сплошная сушь, воды не хватает, и так жарко, что можно спечься дочерна, — а мы все жалуемся, в нашей Зоне Четыре, правда? У них там — страна ящериц, у них там змеи под каждым камнем, бывает, отряхиваешь юбку — а на ней скорпион. Да, прости, я отвлеклась, вернемся к песне… у них едет целое войско всадников, все вместе, и один споет строчку, другой подхватывает и добавляет еще одну, — так они и скачут, создавая песню буквально на ходу, иногда скачут так день и ночь. А во время пиров, они устраивают состязания, вручают призы тем, кто сумеет лучше остальных составить песню, пока сидят за столом. Кто-то бросит фразу, все равно какую, скажем, типа «Вот мы тут сидим в центре фруктового сада», хотя нет, у этих бедняг и в помине нет фруктовых садов, сплошные пустыни. Эта песня пришла к нам, когда солдат, сопровождавший Бен Ата, вернулся в родную деревню. И стала популярной по всей Зоне Четыре. Мы все ее поем. Но я бы не удивилась, если бы в Зоне Пять вдруг сказали, что сами они ее уже начисто забыли. Они ведь постоянно придумывают что-то новенькое.

— Это, наверное, пришло оттуда, — шептала Эл-Ит, — оттуда.

Решили, что женщины побудут здесь еще несколько дней, но в качестве платы за свое пребывание им придется помочь в сборе урожая.

Эл-Ит с сыном и Дабиб поднялись верхом на перевал, за которым была синева. На полпути Эл-Ит спешилась и показала Дабиб белые кости в траве.

Все трое постояли в клубах синего тумана. Дабиб его испугалась. Ей было трудно дышать. Мальчик, крепкий и смелый, казалось, был на грани слез, но не позволил себе заплакать.

— Бен Ата говорит, мужчины не плачут, — заявил он матери и няне.

Эл-Ит предложила, чтобы Дабиб и Аруси остались тут и подождали ее.

— А сама я поднимусь. Я с каждым разом прохожу все дальше… Теперь могу оставаться там подольше. Но сегодня не задержусь…. Ох, Дабиб, если бы только знала, как я хочу туда, как жажду быть допущенной…

— Мне ли не знать, Эл-Ит!

Дабиб и Аруси уселись возле крепких белых костей, и женщина стала рассказывать мальчику о самом добром и ласковом коне на свете. Так они и сидели, пока не вернулась Эл-Ит. Казалось, она отсутствовала не так долго, но Дабиб видела по ее глазам, как далеко она ушла от них.

Эл-Ит уселась рядом, посадила сына на колени, наклонилась, заглянула ему в глаза и покормила мальчика тем, что принесла с собой из Зоны Два.

— Забери это с собой, — шептала она. — Отнеси это своему отцу. Внеси это в Зону Четыре — корми, укрепляй, питай, терпи…

— Что же ты там такого увидела? — спросила Дабиб.

— Видеть-то я не могу ничего. Но с каждым разом понимаю все больше и больше… Там есть существа, как пламя, как огонь, как свет… как будто там ветер становится огнем, пламенем… синева там олицетворяет истинный свет, Дабиб, и если я закрою глаза, — и тут она действительно закрыла глаза, — я вижу образы, картины, отражения… невероятно высокие и прекрасные, Дабиб, они не как мы, мы для них просто… они нас жалеют и помогают нам, но мы просто… — Приблизительно так она лепетала.

— Ясно, — вздохнула Дабиб.

Она была удручена. Дабиб видела, что Эл-Ит, которую она любила всем сердцем и которую считала своей сестрой, своей хозяйкой, своим другом, уже ускользала из родной страны, чтобы подняться в высшие сферы, тогда как она сама готовилась вернуться вниз, вниз, вниз, — и Дабиб чувствовала себя обреченной.

Вернувшись в сад, она сказала женщинам, что пора уже возвращаться домой, и они не спорили. Дабиб сказала Эл-Ит, что должна оставить ребенка у себя, и на лице у матери отразилось страдание.

— Прости меня, — приуныла Дабиб, — не знаю, как так вышло, я почему-то была уверена, что нам надо всем прибыть сюда, — а теперь понимаю свою ошибку… Что это нашло на меня? Я сделала тебе лишь хуже, да, все мы это поняли.

Расставание сына и матери было очень тягостным. Аруси, как взрослый, молча переживал свое горе. А когда Дабиб поскакала прочь, очень крепко держа его, и ее слезы закапали на его кудрявую головку, мальчик даже не обернулся к матери, которая с помертвевшим лицом смотрела ему вслед.

Женщины, которые возвращались теперь домой, совсем не напоминали тех, что еще совсем недавно поднимались сюда из своей низменной страны: они упорно хранили молчание и, казалось, избегали быть замеченными.

Местные жители смотрели на гостей из Зоны Четыре весьма критически, а в гостиницах их принимали вежливо, но пренебрежительное отношение хозяев трудно было не заметить.

Конечно, они совершили ошибку, поехав без подготовки, но слишком уж жестокой оказалась расплата. Те из наших соотечественников, кто видел тех женщин, неизменно вспоминали их дурно воспитанных и неотесанных. И сама их поездка воспринималась как крайне несвоевременная. Жителям Зоны Три казалось, что от них было гораздо больше вреда, чем от тех наглых и придурковатых солдат, которые в самом начале приехали забрать Эл-Ит. А еще нам очень не нравилось, что путешественницы приехали сюда в исключительно женской компании, так же, как солдаты-мужчины приехали тогда без женщин. У нас такое не принято. Порицали в них все их одежды, которыми они так гордились, их прически, словом все, и это усугубило наше плохое отношение к Эл-Ит: народ к тому времени сильно разочаровался в бывшей королеве, полагая, что она повредилась в уме в результате своего брака. Все мы снова и снова обсуждали этот альянс и чувствовали себя неуверенно: начались даже сомнения в непогрешимости Надзирающих — похоже те сделали ошибку или допустили небрежность, позволив людям неточно интерпретировать свой приказ. Нам такие мысли были в новинку, и в нашей зоне возникло беспокойство, начались брожения.

Отчеты, которые представили женщины Зоны Четыре по возвращении, не нашли применения в родной стране. Никаких реформ, естественно, не последовало. Многие не поверили их рассказам о высоком, утонченном, изысканном образе жизни в Зоне Три. Люди просто не понимали, о чем они говорят. Женщины не рассказывали ничего, что бы не соответствовало истине, но в Зоне Четыре не было аналогов, сравнение с которыми могло бы объяснить простому народу то, что они повидали. Их рассказы об интерьерах, об оформлении зданий, о продуманности всей жизни «там, наверху» дали в Зоне Четыре неожиданный результат: расцвели всех сортов топорность и безвкусица. Бен Ата даже пришлось издать специальный закон, запрещающий излишества, и в обществе появились несогласные, протестующие: мол, почему им это можно, а нам нельзя?

Впервые началась критика и этого брака, и ребенка, — кстати, наследника обеих зон, хотя еще не все это поняли. Эл-Ит осудили за высокомерие и капризность, и общественное мнение теперь повернулось в пользу новой супруги, которая приехала с визитом и жила у Бен Ата в павильоне. Народ всей зоны смеялся над сплетнями, которые обслуга приносила из павильона. Новая королева давала жизни старому Бен Ата! Она была как безумная, это точно! И разговоры такого рода шли народу на пользу, потому что приятно ведь чувствовать себя выше этих «поедателей песка», пришедших «оттуда снизу», — это ведь проще, чем ощущать свою бестолковость и неполноценность на фоне Зоны Три, а именно такие чувства возникали после прочтения отчетов побывавших там женщин.

Когда Дабиб уже была на своей территории, скакала вверх к павильону, а малыш, сидя перед ней, все еще горевал, вцепившись в луку седла, она увидела, что павильоны пусты. Няньки разошлись по домам, а Бен Ата вместе с ее мужем, Джарнти, занимался реорганизацией армии.

Увидев это, она отнесла Аруси к себе домой, пусть поиграет с ее собственными детьми. Она знала, что для ребенка эта непродуманная поездка, что ни говори, оказалась травмой, и ему надо было ощутить ласку и надежность близкого человека.

Бен Ата вернулся, услышал голоса женщин и отыскал Дабиб и Аруси. Сын его узнал, но, казалось, отнесся к нему недоверчиво, ибо отец вечно внезапно появлялся и исчезал.

Ребенок постарше увел Аруси из комнаты, и Дабиб осталась наедине с Бен Ата.

Дабиб похудела, взгляд у нее был страдающий, какой-то отрешенный. Бен Ата решил, что она прекрасна: она теперь чем-то неуловимо напоминала ему Эл-Ит.

Они мирно посидели вдвоем в пустой комнатке, которую до сих пор никак не затронул дух нового времени, охвативший уже Зону Четыре. Оглядывая голые стены, Бен Ата принял решение сделать что-нибудь, как-то прикрыть эту пустоту, даже не понимая, что его собеседница повидала такие чудеса и такую красоту, что стала навеки невосприимчива ко всему, что бы он ни задумал, и что, по ее мнению, ничто тут не заслуживает никаких хлопот и усилий.

— Я была абсолютно неправа, — смело сказала Дабиб, глядя королю прямо в глаза.

— Да, похоже на то.

— Бен Ата, ты просто представить себе не можешь, как там чудесно… — И она разговорилась: с трудом, с болью, но было просто необходимо поведать Бен Ата о том, что там видела. Однако Дабиб добилась только одного: ему стало ясно, что она перенесла в Зоне Три душевную травму.

— Ну, а что Эл-Ит? — взмолился он. — Как она? Как она тебе показалась?

И в ответ Дабиб глубоко вздохнула и покачала головой.

— Боюсь, мне это трудно объяснить. Видишь ли, мы сами ничего не поняли… но, Бен Ата, как мне показалось, что-то с ней не в порядке. Не все женщины со мной согласны — некоторые считают, что Эл-Ит права, она же всегда была для нас непостижима, верно?

— Да что с ней не в порядке, Дабиб?

— Такое впечатление, будто ее наказали. Уж не знаю, кто и за что… мы, видишь ли, встретились с ее сестрой. Ох, и наглая и бездушная дамочка, можешь мне поверить, Бен Ата!

— Это Мурти-то наглая и бездушная? — запротестовал он, вспоминая рассказы Эл-Ит о сестре, которую она считала своим вторым «я».

— Я ведь уже сказала — там быстро понимаешь, насколько они превосходят нас, а в чем, — нам просто никак не понять… но, клянусь тебе, Мурти настроена против Эл-Ит. Во всяком случае, страшно рада, что сестры нет рядом.

— А где же она?

Наконец Бен Ата вытряхнул из Дабиб все, что сумел, и получил представление о Зоне Три. Под конец он согласился, что — не им судить, что происходит с его бывшей женой.

Его очень расстроило непривычное состояние духа Эл-Ит. И то, что она изменилась — «О, ты бы ее не узнал! Она, как говорят, очень далеко ушла от нас, Бен Ата, и мы не можем даже сообразить, в какую сторону».

Но тут же он забеспокоился о Дабиб — ведь и Дабиб он тоже по-своему любил.

Но теперь Бен Ата даже не приходило в голову чмокнуть ее в щечку или в шейку, а потом, невзирая на ее протесты, завалиться с ней на лежанку, забаррикадировав дверь сундуком, чтобы не вторгались детишки.

Он придвинул стул, взял руки Дабиб в свои, погладил ее по волосам и держал в объятиях все время, пока она плакала. Так они и сидели. Наконец Дабиб вспомнила, что пришло время кормить детей. В том числе и Аруси. Они договорились, что на какое-то время малыш останется жить у нее, чтобы чувствовал, что его любят, что он член ее семьи.

Вот так Бен Ата утешал Дабиб. Впоследствии он часто ее навещал, чтобы повидаться с сыном, еще послушать об Эл-Ит, обсудить, что им делать дальше.

Король рассуждал следующим образом: если Эл-Ит не намерена приехать сюда, значит, он сам вполне может съездить к ней.

Но так ничего из этого и не вышло. Барабан молчал. И не приходило ниоткуда никаких указаний. Ребенок, который, в конце концов, был наследником обоих королевств, рос в семье хотя и доброй, но простой женщины.

И все-таки барабан загрохотал, но — ради Ваши. Она не хотела приезжать сюда. И мужу надо было съездить за ней самому. Супруги вернулись с двойным эскортом — отрядом ее диких всадников пустыни и пехотинцами Бен Ата. Кочевники рыскали вокруг, дикими криками и воплями выражая свое удивление и неприязнь к этому благополучному, но очень скучному, с их точки зрения, королевству, а солдаты Бен Ата флегматично шли маршем, глядя прямо перед собой.

Пока Ваши пребывала возле Бен Ата, ее люди объездили всю его страну, потому что им не по душе было сидеть на одном месте. Они много чего порассказали женщинам, которых соблазняли, и ослепленным их блеском подросткам, и их рассказы вызвали брожение в обществе, привели к переменам. Так что к тому времени, когда Ваши вернулась в свое государство, в Зоне Четыре сформировалась группа молодежи, которым удалось буквально вырвать у Бен Ата разрешение поехать вместе с ней и обучиться авантюрной жизни в пустыне.

А дальше — дальше не происходило ничего. Эл-Ит так и не приехала. И о Бен Ата Надзирающие тоже словно бы забыли. И Дабиб, и король подозревали, что всему виной неудачная самовольная поездка женщин. Оба с трудом терпели неизвестность.

Невеселые это были для них дни! И все-таки в масштабах всей страны наступили новые времена — волнующие, захватывающие, потребовавшие от всех большой затраты сил и даже жертв…

Особенно это касалось тех мужчин, в основном пожилых или средних лет, для которых смысл всей жизни заключался в службе в армии.

Вот, например, Джарнти.

Нельзя сказать, что ему нечего было делать в нынешней, теперешней армии, с меньшим численным составом, но она потеряла для него свой ореол.

Теперь Джарнти много времени проводил дома. Но теперь в его маленькой квартирке, казалось, толпились десятки детей всех возрастов; для него здесь просто не находилось места. В поисках занятия Джарнти брался за ремонт дверей, окраску стен и подобные хозяйственные дела. Он привлекал к этому старших мальчиков, и они радовались, что отец дома, с ними, ведь раньше его редко удавалось видеть. Теперь у боевого генерала всегда была озадаченная скептическая мина, как будто он сам не верил, что скатился до такого. А Дабиб, видя, что муж всерьез занялся хозяйством, и благодарная ему за это, тем не менее разделяла его чувство неловкости, стесненности, понимая, чего это ему стоит.

Иногда Джарнти беспокойно расхаживал по маленькому пространству квартиры, тогда она казалась еще более тесной, хрупкой и жалкой, а этот прославленный генерал оставался солдатом даже в старой гимнастерке, давно уже разжалованной на гражданскую службу и потерявшей свои нашивки.

Из окна его комнаты был виден павильон, элегантный среди зелени парка, а за ним открывался вид на горы Зоны Три. Джарнти ставил у окна складную табуретку и сидел часами, глядя прямо перед собой: потому что не мог поднимать голову — шейные мышцы были атрофированы после многочисленных наказаний.

Бывало, Дабиб входила в комнату и видела, как муж силится поднять голову, откинуть ее назад — но у него не получается. Тогда она бесшумно прокрадывалась назад, боясь, как бы Джарнти не узнал, что она оказалась свидетелем его неудачи. Она щадила гордость мужа, потому что очень его жалела.

— Дабиб, ты понимаешь, что вся моя жизнь пущена псу под хвост?

— Что за глупости, дорогой?

— «Что за глупости»… не сметь разговаривать со мной таким тоном! Посмотри, кем я был всю свою жизнь? И чем стал теперь?

Дабиб стояла за его спиной, а он сидел верхом на складной табуретке, тупо и мучительно глядя вперед. Она сочувственно хмыкала.

— Можешь представить себе, что я теперь чувствую? Всю жизнь был уважаемым человеком. И вот до чего докатился.

— Ну-ну, успокойся. Возможно, все еще наладится, — утешала его Дабиб.

— Не сметь разговаривать со мной таким тоном! Я вижу, для тебя все равно — что эти твои испорченные щенки, что я?

— Прости, я просто подумала…

— Наплевать мне, что ты там подумала! Всю мою жизнь — раз, и перечеркнули. Когда-то мы гордились своей армией. Мы могли держать головы вы… — Джарнти осекся, поняв, что неудачно выбрал выражение и наступила напряженная тишина. — Во всяком случае, мы твердо стояли на ногах, у нас были убеждения. И вдруг, чуть ли не за один день все превратилось в свою противоположность, черное стало белым.

— Я так сочувствую тебе, Джарнти.

— Наплевать мне на твое сочувствие. А мой отец? И какой теперь станет жизнь моего отца? Он выполнял свой долг, как его понимал, всю жизнь. А его отец — посмотри, что все эти реформы с нами сотворили. Мы превратились в ничто, вот и все, что с нами стало.

— Чем зря расстраиваться, лучше покушай, мой дорогой…

— И нечего подсовывать мне еду! Убери эту чашку горячего молока. «Смотри, дорогой, какой вкусный кусочек…» Я тебе врежу, если снова сунешься… И нечего дуться! Что это ты вдруг стала такая чувствительная? Подумаешь, не тронь ее! Можно подумать, развалишься, если трону тебя пальцем. Я тебе не ребенок, Дабиб. Удивляюсь, почему я только теперь понял, что ты обращаешься со мной, как с ребенком.

Дабиб ничего не ответила. Ее сердце разрывалось от желания утешить, поддержать, убедить, умиротворить мужа. В глубине души она полностью разделяла его чувства.

Иногда Дабиб тихонько входила в комнату, где Джарнти просиживал день за днем, стараясь поднять голову, вопреки запретам, которые всю жизнь внушали ему и его предкам, — чтобы можно было неотрывно смотреть на вершины. А Дабиб садилась рядом, ни слова не говоря, надеясь, что мужу будет легче хотя бы от осознания того, что она рядом.

Дабиб спокойно внушала детям, что отца надо уважать за то, кем он был, и еще больше за его теперешние смелые попытки, и что они, со своей стороны, должны тренировать свой ум, чтобы подготовиться к жизни на той более высокой территории, которая высится над Зоной Четыре вон с той стороны. Когда у них появится возможность, они должны быть готовы ею воспользоваться. А для Аруси она стала приемной матерью. И все время втайне думала об Эл-Ит, сравнивая себя с ней: вот Эл-Ит начала чахнуть в своей стране, а сама Дабиб теперь внутренне отстранялась от своей родины.

Сидя рядом со своим постаревшим мужем, — а Джарнти очень состарился, для него реформа армии оказалась сильным ударом, — Дабиб иногда протягивала к нему руку, надеясь, что муж не станет упрекать ее, будто она обращается с ним, как с ребенком, и иногда он брал ее за руку. И наклонялся вперед, ошалело смотрел на нее, будто видел впервые в жизни.

— Дабиб! — иногда требовал он ответа, раздавленный, но упрямый. — Дабиб, вот ты рассказывала о Надзирающих. Ты так говорила о них… что можно подумать, ты их лично знаешь! А посмотри, что эти Надзирающие творят! Они все у людей отнимают… Они ведут тебя по одному пути или позволяют тебе идти своим путем всю жизнь, и вроде бы все у тебя замечательно, а потом — пуффф! Все ушло! Ушло… Дабиб, что ты на это скажешь, а? Ну-ка, отвечай!

— Нам придется просто поверить, дорогой мой, что Они знают, что делают.

— Придется? Нам? Ну, я не уверен. — И он отворачивал свое грубоватое упрямое солдатское лицо, чтобы жена не заметила его слез. — Послушай, неужели ты сама не понимаешь, Дабиб? Ну ладно, теперь нам говорят, что наша армия — ничто и что весь наш прежний образ жизни, которым мы так гордились, — тоже никуда не годится, и что главное сейчас — строить амбары и прокладывать канализационные трубы. Но ведь это обесценивает всю нашу прошлую жизнь. Разве ты не понимаешь? Ветер дунул — и все превратилось в старый хлам.

— Я с тобой не согласна, Джарнти.

— Ты смотри, она не согласна! Да твоего согласия и не требуется.

Зим через пять после своего возвращения Дабиб пришла к королю и передала приказ — ехать в Зону Три. Не успела она договорить, как Бен Ата уже вскочил в седло и тут же ускакал.

Но едва он пересек границу, как его остановили. И кто бы вы думали? Вооруженная группа молодежи из Зоны Три, они ему угрожали. Бен Ата был так поражен, что мог только молча сидеть на коне и изумленно смотреть на них. Во-первых, у короля в голове не укладывалось, что ему вообще могли оказывать сопротивление, и это после того, как пришел Приказ от Надзирающих. И, во-вторых, его поразило их оружие. Подобного Бен Ата нигде не видел, хоть в свое время просмотрел много старинных иллюстрированных книг. Молодые люди были вооружены дубинками. У них были катапульты. У них имелись палки, на одном конце которых на тонкой веревке болтался камень или грузило. В руках юнцы держали большие обломки камней. Одеты они были в обычную одежду Зоны Три, и внешне выглядели вполне цивилизованными городскими ребятами. А ведь при всей своей примитивности эти орудия могли оказаться вполне действенными… Не так давно Бен Ата просто посмеялся бы, а его солдаты наверняка катались бы от хохота при виде парней с дубинами. А потом с удовольствием арестовали бы этих бедняг, бросили бы их в тюрьму и мучали бы, как невежественные дети мучают животных. Но теперь Бен Ата велел своей охране соблюдать спокойствие, а сам сидел на коне и думал. Потом отослал солдат домой и поехал прямо к Дабиб.

— Может, ты передала мне не весь текст сообщения?

— Да, — призналась Дабиб, — там сказано еще что-то. Но, по-моему, это просто нелепо, Бен Ата…

Согласно сообщению, он, оказывается, должен был поехать вместе со своей армией.

Дабиб и Бен Ата сели рядышком и как следует все обсудили. И Бен Ата отправился поговорить с Джарнти. Ситуация в Зоне Четыре теперь изменилась: все молодые люди должны были проходить двухгодичную службу в армии, после чего их отпускали по домам. Военная подготовка требовалось как гарантия безопасности государства; Бен Ата считал обязательным для каждого юноши приобщиться к дисциплине и освоить основы военного дела. Он попросил Джарнти срочно собрать три сотни солдат. Их вооружили ружьями, мечами и ножами. Но рассчитывал Бен Ата в основном на их внешний вид и именно этому уделил особое внимание.

И снова Бен Ата прибыл на границу, теперь в сопровождении солдат в боевом снаряжении, увешанных оружием, в сверкающих шлемах, с копьями наперевес, в знаменитых блестящих кольчугах. Барабан бил, и трубы играли туш.

Толпы молодых людей, по-прежнему вооруженных лишь камнями и палками, пытались настаивать на своем, но их погубило собственное изумление: они просто-напросто не понимали, что армия может быть такой безжалостной и жестокой. И они не привыкли, что воля трех сотен человек может слиться в одну — что воля индивидуумов может нивелироваться, перейти в единую, более мощную силу, устрашающую волю массы.

Да и сам Бен Ата, муж их бывшей королевы Эл-Ит, показался юнцам фигурой просто огромной и внушающей ужас: с гигантскими ногами, обнаженными ниже колен и руками, напоминающими бревна. Его подпоясанный кожаный камзол показался молодым людям таким безобразным, что они посчитали это одеяние униформой карателей. А его металлический шлем был для жителей Зоны Три признаком внутреннего зверства.

В результате весь путь от границы вверх до перевала и через плато до столицы марширующие роты солдат Зоны Четыре проделали беспрепятственно: всякое движение на дорогах останавливалось, и они спокойно шли среди групп и группок людей, которые до сих пор всерьез считали себя воинственными и даже грозными, но теперь лишь стояли безвольно и пялились, поражаясь собственной наивности.

Армия Бен Ата встала лагерем на одну ночь. К середине следующего дня они уже были в центре Андаруна, на маленькой площади. Бен Ата, не слезая с коня, подскакал к самому подножию ступеней королевского дворца и стал ждать. В окнах замелькали лица, отовсюду сбежались люди и столпились вокруг, перешептываясь, во все глаза глядя на прибывших.

Наконец Мурти спустилась по ступеням — одна, как при последнем приезде Эл-Ит.

При виде ее Бен Ата просто погиб. Потому что перед ним была снова Эл-Ит, с ее изящным очарованием и обаянием, но при этом белокурая, как по-варварски великолепная Ваши, которая одновременно приводила его в восхищение и выводила из себя.

— Я вижу, вы приехали со всей своей армией, Бен Ата, — сказала она.

— Ошибаетесь, Мурти, тут всего лишь триста человек.

— Но это армия. Вооруженная.

— Как и ваши молодые люди на границе.

— Они сделали все, что смогли.

— А я делаю то, что мне приказано.

И взглянул ей прямо в глаза. Королева Зоны Три подняла на него глаза, но тут же вновь их опустила и вздохнула.

— Вы больше не повинуетесь приказам, Мурти?

— Только когда уверена в целесообразности того, что мне предложено сделать.

Его конь переступал под всадником с ноги на ногу, мотал головой, пытался освободиться от уздечки.

Мурти наблюдала это с легкой презрительной усмешкой.

— Как же, знаю, — сказал он. — У нас разные обычаи. Но у нас есть и кое-что общее.

— Бен Ата, наша страна была когда-то мирной! Повсюду царило довольство. Ни у кого не было мыслей о переменах и разрухе.

— Мурти, довольство — не самое большое благо.

И снова их взгляды схлестнулись. Она смотрела на него и не отводила глаз.

Он улыбался — с сожалением.

— Не вижу причин для улыбок.

— Вспомнил о столкновениях с Ваши, королевой Зоны Пять. Она стремится сохранить режим полнейшей разнузданности во всем, ее идеал — анархия. Насколько я понимаю, для Ваши закон воплощаю я: самоуспокоенность, довольство, даже самодовольство.

На ее лице невольно промелькнула улыбка:

— И какова же ваша великая новая королева, Бен Ата?

— Великая королева Зоны Пять — всего лишь вождь племен из нескольких сотен человек. Благодаря своему умению и храбрости Ваши сумела объединить под своей властью пятьдесят других бедных племен, все они живут на узкой полоске пустыни, которая пролегает вдоль нашей границы. Вообще Зона Пять — богатая торгующая страна, они выращивают множество зерновых и фруктов, не меньше, чем вы. Но эта девица сумела всех их заставить платить ей дань, потому что эти люди ленивы и самодовольны. Так что Ваши беспрепятственно расхищает их имущество, как хочет.

— Я вижу, вы любите разнообразие в женах.

— Но Ваши теперь не терроризирует остальные народы своей зоны, я ей запретил. Я же сильнее, чем она.

— Эта история делает вам честь, Бен Ата.

— Вот что, давайте говорить начистоту. Вы стараетесь помешать мне встретиться с Эл-Ит?

— Это не простой вопрос, — упрямо заявила Мурти. — Правильнее было бы сказать, что я стараюсь удержать Эл-Ит от… ну, это объяснить не так просто.

— Боитесь, что начнутся беспорядки?

— Да.

— По-моему, Мурти, теперь уже не имеет значения, какие последствия вызвал наш брак с Эл-Ит. Сейчас слишком поздно что-то менять.

— Мы и не такое способны предотвратить, — во всяком случае, сумели, когда ваши дуры притащились сюда выставлять себя на посмешище.

— Да. Это было их ошибкой. Это было непослушание.

Мурти только вздохнула. И замолчала надолго.

— Я не могу остановить вас на пути к Эл-Ит, — наконец сказала она. — Вы сильнее нас. Я даже и представления не имела насколько, пока не увидела сегодня вашу армию! И я от нее не в восторге, Бен Ата.

С этими словами она повернулась и ушла во дворец.

А Бен Ата в сопровождении своих солдат поскакал на северо-восток.

А теперь я расскажу вам, что произошло в Зоне Три.

Вскоре после отъезда Дабиб и ее спутниц в ту деревню, где теперь жила бывшая королева, пришла какая-то женщина и спросила, где найти Эл-Ит. Ее направили в конюшню. Женщина попросила разрешения остаться тут и работать. Она, по ее словам, хотела просто побыть возле Эл-Ит. Для нее подыскали работу. Вскоре с такой же просьбой явился молодой парнишка. К концу зимы в деревне оказалось человек десять новых жителей. К весне прибыли другие. Но больше в этой деревне жилья не было. Пришельцы стали селиться в соседних деревнях, потом — в более отдаленных, и вот наконец однажды приехала Мурти, одна, без сопровождения, и они с Эл-Ит сели в саду поговорить. Встреча была тягостна для обеих — сестры теперь совсем отдалились друг от друга, а ведь когда-то они легко читали мысли друг друга, даже когда их разделяло большое расстояние.

Мурти тоже изменилась. Она стала старше, строже, сделалась более рассудительной.

Эл-Ит превратилась в тень себя прежней: это была женщина, потерявшая веру.

— Тебе надо уехать отсюда, Эл-Ит, — сказала Мурти отрывисто и резко, потому что ей было трудно произносить такие слова. — И не возвращаться больше в Зону Три.

— Где же мне жить?

— Мне кажется, ты уже и сейчас живешь не здесь. Говорят, ты ближе к ним, чем к нам.

— Ты не понимаешь.

— Еще как понимаю. Я верю собственным глазам.

— Но этого недостаточно, Мурти. — Эл-Ит говорила тихо, но с таким напором, что сестра на некоторое время замолчала.

А потом сказала:

— Я хочу спросить тебя вот о чем, Эл-Ит. Не сомневаюсь, что ты ответишь честно. Допустим, если бы до твоего брака с Бен Ата, когда мы все еще ни о чем не беспокоились и все было так, как и должно быть…

— Но, Мурти, — прервала ее Эл-Ит, — ты прекрасно знаешь…

— Постой! Выслушай меня. Не перебивай! Когда-то ты была наша Эл-Ит, и мы все были твоими. Допустим, что в то время ты бы вдруг узнала, что в Зоне Три завелся некий сумасброд, беспокойный баламут, что люди вдруг заговорили о всякого рода переменах, бросают призывы, каких никто из нас никогда не слыхивал, так что все в стране изменилось, даже на животных это отразилось, — неужели ты в такой ситуации не предприняла бы мер, чтобы это немедленно прекратить?

— Конечно приняла бы, — согласилась Эл-Ит, — но…

— Тогда вопросов больше нет, — ответила Мурти.

И, развернувшись, стала поспешно ретироваться, словно боялась, что Эл-Ит погонится за ней и все испортит. Она уже была возле своего коня, когда Эл-Ит позвала ее:

— Мурти!

Но та чрезвычайно поспешно забиралась на коня.

— Мурти! — Теперь голос Эл-Ит был мягким, но властным.

И Мурти задержала коня, обернулась к сестре и стала слушать.

— Ты забыла, Мурти! Перед тем, как меня послали к Бен Ата, дела в зоне Три уже обстояли весьма плачевно. Мы, если помнишь, были огорчены, печальны и подавлены, многие чувствовали недомогание. У нас стала падать рождаемость, и у животных тоже…

— Откуда мне знать, я тогда не была королевой, — поспешила сердито сказать Мурти. Но не уехала — сидела верхом и слушала, подчиняясь напору Эл-Ит.

— Именно так все и было. А теперь, вместо апатичности, вялости, печали, вместо падения рождаемости среди людей и животных, которые не хотели совокупляться, у нас все обстоит наоборот. Наоборот, Мурти!

Но для Мурти этого было уже достаточно, она развернула коня и помчалась с такой скоростью, как будто Эл-Ит напустила на нее диких злобных зверей.

А сейчас позвольте мне высказать свое наблюдение о явлении, которое в той или иной мере наверняка незнакомо каждому из нас. Когда два человека так близки, как были близки Эл-Ит и ее сестра, а потом один из них уезжает и получает опыт совсем другой жизни, который кажется ему чуждым и даже негативным, ибо угрожает былому равновесию и взаимопониманию, тогда оставшаяся сторона, как часто может показаться, замыкается в себе или, возможно, даже регрессирует, отступает назад, как бы защищая образовавшуюся рану или обнаженное и уязвимое место… Все это так, но речь я веду о Зоне Три, и мы, ее жители, пережили происшедшее по-своему: словом, все было не так грубо. Мы, наблюдавшие, думаем, что Мурти тоже подверглась воздействию Зоны Четыре, хоть и не прямо, но косвенно, через свою сестру, которая, в конце концов, ведь была ее вторым «я». Так что Мурти не удалось избежать этого «падения», хотя могло показаться, что у нее-то все как раз и обошлось. Попросту говоря, от Мурти никто не мог ждать такого поведения — бездумного, шаблонного, даже мстительного.

У нас сохранились портреты Мурти: озлобленная и ожесточенная, она сидит верхом на лошади и смотрит сверху вниз на бедную отверженную Эл-Ит, стоящую среди безропотных животных.

Ну ладно, что было, то было, и это честно отражено в летописях. Но я, например, довольно часто размышлял об этой сцене, и мне скорее жаль Мурти, чем Эл-Ит. Но это история не о Мурти. Сейчас у нас нет времени рассказывать ее историю. Однако можно предположить, что раз уж она косвенно, через опыт Эл-Ит ощутила, что такое проживание в заболоченной Зоне Четыре, то точно так же должна была испытать, тоже опосредованно, на расстоянии, хоть долю тех чувств, которые охватили Эл-Ит при ее медленном проникновении в Зону Два. Не может быть, чтобы новая королева этого не почувствовала. Мурти пробыла нашей милой, заботливой и совершенно восхитительной королевой очень долгий срок — по сути дела, она и сейчас формально занимает этот пост, хотя теперь состарилась и давно уже удалилась на задний план, уступив власть другим, в том числе и Аруси. Но в ней всегда было что-то загадочное, некая сдержанность, а главное — обособленность с тех пор, как она отдалилась от Эл-Ит. И я считаю, что если бы можно было заглянуть к ней в душу, то мы обнаружили бы, что по-своему она недалеко ушла от Эл-Ит.

На следующий день после приезда Мурти к Эл-Ит нагрянула группа молодых людей, вооруженных по-любительски, но, конечно, старательно. Совершенно не смущаясь, они велели Эл-Ит следовать за ними, объяснив, что выполняют приказ. Эл-Ит с трудом поверила, что это те самые люди, среди которых она так недавно ездила, как их сестра или как некая невидимая часть их, знакомая и узнаваемая обеими. Тогда все ее мысли были для них понятны, и все их мысли тоже были перед ней открыты. Теперь же между ними и ею был барьер: они ее видели, но она была невидима…

Юнцы отвели Эл-Ит к подножию горного перевала, который вел в синий туман. Там стояла небольшая лачуга, вроде сарая. Рядышком был разбит крошечный огород. И на лужайке паслась корова. По указанию Мурти Эл-Ит снабдили всем самым необходимым для жизни, обустроили сарай. Затем молодые люди отошли недалеко и разбили свой лагерь. Так был организован кордон, и с тех пор он постоянно функционировал. Стража была вовсе не страшная и не безобразная — просто цепочка молодых людей, всегда разных, потому что от них не требовалось проводить тут всю свою жизнь. Но тем не менее это был настоящий кордон, который не давал Эл-Ит шанса вернуться в ее собственную зону — а также препятствовал подходить близко к ней тем друзьям, которые хотели быть возле нее.

Эл-Ит как-то увидела, что ее друзья собираются по ту сторону, за цепочкой молодых людей. Всего их было человек пятьдесят. Они смотрели на ее сараюшку, она махала им рукой. Они просили охранников — но тщетно. Посовещавшись между собой, люди разошлись. А дальше случилось вот что, хотя Эл-Ит не знала об этом: все эти друзья нашли себе работу на фермах и в деревнях по соседству, и все больше и больше таких людей, — похожих на Эл-Ит по духу, которых к ней тянуло, — приходили искать ее, они тоже оседали в северо-западной части нашей зоны. Так что очень скоро фермы и деревни далеко вокруг оказались почти исключительно заселены ими.

Когда Бен Ата прискакал сюда в поисках Эл-Ит, ему обо всем рассказали в том местечке, где она проживала до недавнего времени. Он останавливался поговорить со многими, кто приходил побыть рядом с бывшей королевой. Всех их отличало одно свойство — вначале как будто совсем невидимое, а потом, при более тесном общении, оно становилось заметным, как клеймо. Каждый из них страдал от невозможности жить в Зоне Три, как будто им ее уже хватило, наелись досыта. Там, где мы, все остальные, бездумно благоденствовали в этом лучшем из миров, они видели только пустоту, неискренность, лживость. Выросшие и воспитанные на лакировке действительности, красивой обертке, и не видя впереди абсолютно никаких перспектив, они все стали кандидатами в Зону Два еще до того, как сами это осознали, и задолго до того, как дорога туда и впрямь открылась для них благодаря долгому бдению Эл-Ит.

Бен Ата рассредоточил своих солдат среди этих добрых друзей, оставил у них коня и пошел пешком вверх по перевалу к тому сарайчику, в котором обитала его жена.

Эл-Ит сидела на табуретке возле открытой двери, и когда он подошел, она вскочила и стала с жадностью высматривать — и Бен Ата сразу понял, кого — нет ли с ним и ее сына.

— Прости, Эл-Ит, но про Аруси Надзирающие мне ничего не сказали.

Эл-Ит с улыбкой кивнула и стояла, ожидая, когда Бен Ата подойдет. Он подошел совсем близко, взял ее за руки, вздохнул, а потом они уселись рядышком на ступенях крыльца и молчали, улыбаясь.

— Ох, Эл-Ит, — сказал он, — как будто ты вновь моя невеста и я приехал поухаживать за тобой.

В ответ она безудержно рассмеялась, как раньше, и он присоединился.

— И вновь ты пленница!

— Раньше я спорила и роптала. Но теперь не спорю.

Потом Бен Ата все ей рассказал — поделился с ней новостями за прошедшие годы, объяснив, что где произошло.

Он не вспоминал о Ваши, пока Эл-Ит сама не спросила. А тогда он засмеялся, — причем в его смехе смешивались и удовольствие, и изумление, и злость, и все ей рассказал — да так, что в какой-то миг у Эл-Ит слезы навернулись на глаза. Но она смахнула их твердой рукой.

— Ваши как ребенок, — объяснял Бен Ата. — Ты и представить себе не можешь. И если ей чего-то захотелось, она думает, что непременно должна это получить! Но теперь она стала лучше — мне кажется. Но когда Ваши разозлится, — ты наверняка ничего подобного не видела! Хотя в последнее время она стала вроде бы более сдержанной, — ну, немного…

Бен Ата поцеловал ее, заглядывая в лицо.

— Представь, Эл-Ит, каково мне было лечь с ней в постель — после тебя-то!

Эл-Ит поняла, что он хотел сказать, и улыбнулась.

Они сидели, обнявшись, прижавшись щека к щеке, и смотрели вверх на перевал, окутанный синим туманом, и думали, что все-таки, несмотря ни на что, навсегда останутся мужем и женой.

В тот раз Бен Ата провел у Эл-Ит несколько дней. Он отпустил охранников, которые охотно удалились: работа казалась им невероятно скучной и бесполезной: действительно, с каждым днем все труднее было верить в ее целесообразность. Бен Ата был готов устроить для Эл-Ит удобное жилище в любом доме, в любом пригодном месте в ближайшей деревне, но она сказала, что теперь полюбила свой сарай и не хочет из него уходить. Ее друзья — те, кто считал себя таковыми — смогли приходить и разговаривать с Эл-Ит, и она тоже ходила к ним в гости.

В тот же год Бен Ата приехал еще раз, уже без солдат, и привез к ней сына вместе с Дабиб. Когда пришло время возвращаться домой, Аруси оставили у Мурти, чтобы он изучил государственное устройство в Зоне Три.

Но все это длилось уже недолго. Однажды Эл-Ит ушла в очередной раз в Зону Два и больше не вернулась. И все ее друзья постепенно исчезли тем же путем, — так же, как и другие, кто хоть нечасто, но приходили вновь. Ну а жители Зоны Четыре, привлеченные нашей страной, приезжали сюда, иногда оставались тут навсегда, находили себе место среди нас. Среди них была и Дабиб.

Теперь постоянно шло перемещение людей: из Зоны Пять в Зону Четыре, из Зоны Четыре — в Зону Три, а от нас вверх, на перевал. И в жизни всех нас появились свет и свежесть, и возникли новые вопросы, и осуществлялись преобразования; и душевный подъем сменил застой. И границы уже не были больше закрытыми.

А к чему я все это вам рассказал?

Да к тому, что развитие не всегда идет в одну сторону, это вовсе не обязательно.

Например, наши песни и сказания известны теперь не только в заболоченной стране «там внизу», — как и их творения у нас, — но их также вовсю рассказывают и поют в палаточных лагерях и у костров пустынь Зоны Пять.