На улице двое встречных прохожих, разминувшись с ними, как по команде, обернулись и посмотрели вслед Мааре.

— О, я счастливейший из смертных, с такою женщиной гуляю! — воскликнул Данн неестественным тоном, исполненным деланного кокетства.

Сердце ее снова дрогнуло. Ловушка! Западня! Никогда бы Маара не заподозрила, что он способен на такое кривлянье. Это произнес не Данн, да и голосом не Данна, чужим. Не хватало только, чтобы он еще жеманно поднес к губам цветок, как это делают некоторые, с позволения сказать, мужчины, бросая томные взгляды на женщин… и не только на женщин, но и на других… одного с ними пола. Как будто услыхав мысли сестры, Данн протянул руку к живой изгороди и сорвал яркий алый цветок. Маара молча завопила: только не к губам! Опять как будто услышал. Принялся рассеянно вертеть цветок в пальцах, не поднимая ко рту. Путь к таверне глаз не радовал. Маара, не видевшая поначалу в этом городе ничего отталкивающего, уродливого, ужасалась теперь грязи на разбитых мостовых, запустению покосившейся застройки, горестной гримасе на лице встречной женщины, изможденности ребенка, которого та тащила за руку, клейму неудачи на лицах мужчин.

Таверна «Приют путешественников» занимала большое здание, сияющее огнями, перед входом — толпа. Люди постоянно входили и выходили, все возбужденные, в нервном приподнятом настроении. Такая же взбудораженность исказила и черты лица Данна. Они вошли в очень большой зал, ярко освещенный и битком набитый. Публика преимущественно мужская. Женщин в нормальной одежде взгляд Маары не обнаружил. Собственно, женщин вообще не было, мельтешили лишь девушки, почти девочки, в прозрачных и полупрозрачных платьицах, с едва прикрытой либо вовсе не прикрытой грудью, с ярко накрашенными сосками. Данн и Маара уселись и сразу получили по чаше с сильно пахнущим напитком. Такой зерновой напиток Маара помогала изготовлять в Хелопсе. Шум в зале не позволял разговаривать; чтобы услышать друг друга, приходилось орать. И снова Маара увидела людей, принадлежавших к неизвестным ей народам. Дело в том, что место это предназначалось в первую очередь для приезжих, в основном купцов.

Кто-то тронул Маару за плечо:

— Деньги менять хотела? — прокричал ей в ухо слуга и указал на одну из закрытых дверей.

Маара вошла в небольшой кабинет для переговоров и увидела там низенькую жирную старуху, ростом едва ей до плеча. Старуха походила на сгоревший пирожок, ибо кожа ее цветом напоминала древесный уголь. Она энергично развернулась, юбки ее алого платьица взметнулись языками пламени. Резво плюхнувшись на стул, старуха указала Мааре на другой, напротив, по другую сторону простого деревянного стола. Усевшись, черная старуха осмотрела Маару так, как будто оценивала тюк хлопка или рулон ткани.

— Что менять будем?

Маара вынула из кармана сначала одну, затем вторую монету. Она хорошо усвоила, что процедура размена приятной не бывает.

— Я дам тебе больше, чем любой другой, — вкрадчивым голосом пообещала старуха.

Маара улыбнулась, показывая, что понимает цену этим ничего не значащим фразам. Старуха тоже улыбнулась, обнажив коричневые зубы, как бы говоря, что так уж устроен мир.

— Меня зовут Далида. Я меняю деньги столько, сколько ты на свете живешь.

— Мне двадцать два года.

— Ты в самом расцвете молодости и красоты.

Мааре казалось, что Далида вот-вот наклонится, откроет ей рот и осмотрит зубы, потычет пальцем в десны — проделает то, что обычно проделывают работорговцы.

Положив на стол перед собой две монеты, Маара отодвинула их к середине и убрала руку. Далида поднесла одну монету к глазам, покручивая вторую указательным пальцем левой руки.

— Таких еще не видела. Кто этот человек? — спросила она о профиле, скорее всего мужском, отчеканенном на монете.

— Не знаю.

— Что ж, золото есть золото. Но твое золото древнее, и тем оно ценнее.

Далида вытащила из большого мешка несколько мешочков и принялась выкладывать перед Маарой столбики монет разного достоинства, время от времени бросая на молодую женщину многозначительные взгляды. Монеты эти не были легковесными чешуйками, которые требовалось тратить горстями. Они представляли солидную ценность, однако их можно было легко разменять. Маара примерно представляла, что должна получить, и видела, что если ее обсчитали, то ненамного. Она смахнула деньги в свой мешок, и Далида воскликнула:

— Надеюсь, ты не собираешься с этим мешком разгуливать по городу!

Маара засмеялась:

— А что мне теперь делать?

— Если твой брат занят, я дам телохранителя.

— Все почему-то нас хорошо знают.

— Вы очень интересная пара.

— Чем же мы так интересны?

Вместо ответа Далида вдруг прошептала:

— Хочешь, я тебе найду хорошего мужа?

Маара снова засмеялась — на этот раз от непоследовательности собеседницы.

— Очень хорошего, достойного мужа, — сохраняя совершенно серьезный вид, настаивала Далида.

— Почем у тебя мужья? Этого хватит? — Маара позвенела полученными монетами.

— Не совсем. — Далиде хотелось узнать, сколько у Маары денег.

— Нет у меня денег на мужей. На хорошего мужа никаких денег не хватит.

Далида тоже позволила себе слегка усмехнуться:

— Что ж, имей в виду, что я могу тебе разменять деньги и мужа найти могу. По хорошей цене.

— Думаешь, я стала бы покупать мужа? Был у меня муж, и о деньгах никто не вспоминал. — Глаза Маары невольно наполнились слезами.

Влажные глаза собеседницы Далида, разумеется, заметила.

— Тяжелые времена, — сочувственно вздохнула она.

— Только не здесь, не в этом городе. Если здесь тяжелые времена, то что сказать о том, что я видела? Такого насмотрелась…

— Что же ты видела? — прозвучал вкрадчивый вопрос. Маара не видела причин скрытничать.

— Видела, что Ифрик засыхает. Наблюдаю это с раннего детства. Ты не поверишь, что я видела.

— Не поверю? Я, дорогая, родилась в Речных городах, в Гойделе. Раннее детство провела там. Я играла перед домом с сестренкой, когда меня схватил работорговец и продал в Хараб. Сбежала. Красивая я была, просто куколка, вертела мужиками как хотела. Так и свободы добилась. Теперь-то я богата, но мало чем ты меня можешь удивить, если о тяжких временах речь пойдет.

Маара смотрела на безобразную старуху, веря и не веря в то, что та когда-то была юной красавицей.

— Я приду, если еще понадобится, — сказала она, поднимаясь. Далида тоже встала. Из комнатки они вышли вместе. — Ты со мной? — спросила Маара.

— Я ведь здесь не работаю. Пришла с тобой повидаться. Глянуть на тебя.

— Хорошо рассмотрела? — спросила Маара без вопросительной интонации в голосе.

— Да, увидела я тебя. Всего тебе доброго.

Далида удалилась, а Маара принялась осматриваться в поисках Данна, но он куда-то исчез. Подошел тот же слуга, указал ей еще на одну дверь, открытую, распахнутую настежь. Маара вошла. Столы, столы, столы, за столами почти исключительно мужчины, бросают кости. Данн стоит возле одного из столов вместе с Бергосом, жадными глазами впился в руки игрока, трясущего чашечку с костями. Она подошла к брату, и тот произнес каким-то деревянным голосом:

— Идем.

Маара поняла, что, не войди она сейчас, он вскоре прилип бы к игорному столу. Данн обменялся репликами с Бергосом — шепотом, Маара не разобрала ни слова. Вышли на улицу. Народ перед входом рассеялся. Маара прижимала к себе тяжелый мешок с монетами, пыталась по возможности скрыть его от посторонних взглядов.

— Скорее, скорее, Данн.

— Сколько дали?

И тут впервые в жизни Маара соврала брату. Она сказала ему, что разменяла лишь одну монету.

Войдя в гостиничную комнату, Маара уселась вполоборота к Данну, чтобы прикрыть монеты, отсчитала ему половину стоимости одной золотой, сказала, что таких золотых монет здесь раньше не видели, что монеты эти, возможно, стоят гораздо больше, чем они полагали.

Данн улегся на постель, глядя на растущую луну, поднимающуюся по темному небу. Лицо его вновь внушало Мааре опасения. Он заснул, а сестра все глядела на него, гадая, новый ли это Данн, которого надо бояться, или настоящий, ее друг. Как получается, что человек превращается в кого-то другого? А если этот новый и был настоящим Данном, кого она видела тогда, в штабе, когда он был генералом Данном, покровителем молодого человека смазливой наружности?

Она заснула, прижав к себе деньги. Утром, когда Маара проснулась, Данн уже ушел. Хозяин сказал, что брат ее вышел на прогулку с Бергосом. Маара заплатила ему, и он понимающе кивнул:

— Значит, нашла мамашу Далиду?

Маара молча улыбнулась, вежливо намекая, что нечего совать нос в чужие дела, в то же время сознавая, что это и его дело. У нее похолодела спина, когда она услышала шепот хозяина:

— Будь осторожна… — Он оглянулся по сторонам и добавил: — Лучше бы тебе подальше держаться от этого города.

Маара уже открыла рот, чтобы задать ему первый из множества вопросов, но тут ввалилась толпа вновь прибывших, желавших получить комнаты, Она вспомнила, как они с Данном рассуждали о людях, проявлявших готовность им помочь. Может быть, этот человек, хозяин гостиницы, как раз один из таких добровольных помощников, еще один друг? Маара решила расспросить его позже, когда он освободится. Она собиралась взобраться на холм, полюбоваться панорамой города, изучить его планировку, но вдруг ощутила такое беспокойство, что уселась за уличный столик какой-то таверны, в тени древесной листвы, среди алых цветов, где какие-то люди пили, закусывали и обсуждали всех проходящих мимо — их наряды, вид и поведение. Прохожие сознавали, что за ними наблюдают, и охотно принимали участие в этом хорошо поставленном уличном спектакле. Маара и на себе ощущала чьи-то взгляды. Чьи? Очень маловероятно, что за ней следили агенты властей.

Сновавшая между столиками девушка разносила на подносе какой-то ядовито-желтого цвета напиток. Она поставила кружку перед Маарой, и та вдруг заметила, что кружка эта стояла на подносе отдельно от других. Она вернула кружку на поднос и взяла себе другую. Девушка обиженно глянула на посетительницу. «Ну и обижайся себе на здоровье, — подумала Маара, — береженого духи берегут. Надо уходить». Она имела в виду не только таверну, но и Билму. Однако, уже встав, снова опустилась на стул, ибо увидела Данна, приближающегося с Бергосом и еще каким-то мужчиной, махонди — настоящим махонди! Очень похожим на нее и Данна. Он сразу внушил ей настолько же глубокую симпатию, насколько неприятным казался Бергос. Трое подошедших уселись через несколько столиков от нее, причем Данн сестру заметил, но виду не подал. О чем они беседовали, Маара не слышала.

Сердце ее сжалось. Она не могла себе представить, что Данн, видя ее, способен отвернуться, прикинуться незрячим. Милая, непринужденная обстановка мирной таверны показалась Мааре невыносимой, ей почудилось, что она в загоне, полном отвратительных чудовищ, одним из которых оказался ее брат.

Кольнуло сердце, горели глаза. Бежать, бежать отсюда… Сколько можно бежать? Она бежала, спасая свою жизнь, жизнь брата. И чего ради? Перед глазами пронеслась вся жизнь, с момента допроса «злым дядькой» в разоренном отчем доме. Все зря? Маара почувствовала себя раздавленной букашкой.

Взгляд ее переметнулся на Бергоса. Вот кто организовал слежку за ней. Вот кого нужно бояться. И тех, у кого он на побегушках. Кто же ее преследует? Далида? Но с какой целью? Что ей нужно от Маары, кроме как продать ей «достойного мужа»?

Маара решила встать, с достоинством приблизиться к столику, за которым сидели все трое, улыбнуться непринужденно и отказаться от приглашения подсесть к ним, составить компанию. И удалиться. А если они ее даже не пригласят? Она потихоньку поднялась и ускользнула в противоположную сторону, направилась к холму, не оборачиваясь, не интересуясь, следует ли кто-то за нею. Маарой овладела апатия, безразличие ко всему на свете. Сзади раздались торопливые шаги. По их частоте она поняла, насколько быстро идет сама. Данн догнал сестру, взял под руку. Она выдернула руку, ускорила шаг. Он не отставал, молча следовал за нею до самой вершины пологого холма, покрытого деревьями, кустами и газонами общественного парка, с северной стороны ограниченного высоким забором, вдоль которого расхаживали сторожа.

— Маара, постой. Давай здесь посидим.

Они остановились возле скамьи. Маара посмотрела на брата — перед ней стоял «ее» Данн, не «другой» Данн, одержимый чем-то вторгшимся в него. Собранный, вежливый, улыбающийся. Он взял сестру за руку:

— Маара, не сердись, прошу тебя.

Действительно, она успокоилась.

— Кто тот махонди?

— Его зовут Дариан. Он от Шабиса, только что прибыл. С новостями, конечно. Но прежде всего… — Данн вынул из-за пазухи спираль тяжелого чеканного серебра, протянул ее Мааре. Браслет. Но не для запястья. Такой носят выше локтя. Змея с поднятой головой, готовая ужалить. Маара просунула руку в браслет, полюбовалась. Опустила рукав, глянула снова.

— Сними, — попросил Данн. Маара послушалась. Он взял браслет в руки и нажал на еле заметную впадинку возле хвоста. Тут же из разинутой пасти змеи выскочило жало — острый сверкающий клинок. Данн снова нажал — клинок исчез. — Яд. Мгновенная смерть. Шабис прислал тебе.

— Прелестный подарочек.

— Очень полезный подарок. Шабис сказал Дариану, что, будь у тебя этот браслет, когда на тебя напали хенны, ты бы их всех перебила. — Он вернул браслет сестре. Маара снова надела его, опустила и поправила рукав.

— И очень красивый. — Данн погладил рукав, браслет и руку Маары. — Ну, а новости дрянные. Мы с тобой удрали, и половина армии хеннов тоже удрала, вырвались они из котла. Именно поэтому Шабис и не соглашался на этот план, он тех троих придурков, своих коллег, предупреждал, что так и случится. Наши гнались за ними до границы, там к ним подоспело подкрепление. Жестокая битва, куча убитых. И снова ничья. То есть никто ничего не добился, а тьму народу перебили и город сожгли. Солдат кучу угробили и, разумеется, еще больше мирного населения. Неанты, хенны, торы…

— То есть расклад сил не изменился.

— Да. Все по-прежнему.

— Нет, Данн. Ничто не повторяется.

— Да брось ты. Ничто не изменилось. Да и кто что может изменить?

— Засуха может.

— Засуха… Это мы с тобой видели засуху. А этим расскажи попробуй, про засуху. Про потоп, может, еще поймут.

Оба повернулись к городу. Данн все еще держал Маару за руку. Перед ними простиралась Билма, ее дома и сады, площади с фонтанами, парки. Маара услышала вздох, повернулась к брату и инстинктивно отдернула руку. Он не заметил. Он увлекся великолепной панорамой.

— Маара, почему бы нам здесь не остаться? — Она почувствовала, как сгущаются над ней тени опасности, отчаянно замотала головой. — Я тебе сейчас кое-что покажу. — Он потянул сестру за собой туда, где высокий забор нырял со склона. Охранники насторожились. — Дариан мне показал это только сегодня утром.

Внизу за забором находилось длинное приземистое сооружение, не то дом, не то сарай. К обеим сторонам этого сооружения прилепились такой же длины помосты. К северу от здания отходили две сверкающие прямые линии, проложенные вплотную одна к другой, на расстоянии не более двух шагов, а вдоль линий группа молодых людей толкала какой-то длинный ящик, похожий на сарай или хлев. Линии тянулись очень далеко, через рощу, через поле… Они постояли, наблюдая, как молодые люди — Маара насчитала их два десятка — толкали этот сарай, а затем десять из них побежали вперед, схватили какие-то невидимые с холма веревки, постромки, и потянули в том же направлении. Задние толкали, передние тянули.

— Так уезжают из Билмы.

— Кто уезжает? Кто там, в этом… ящике?

— Кто там может быть? Видишь охрану? Те, кто может заплатить. Эти линии тянутся до самого Каназа. Когда-то вместо парней ящик таскала машина, только давно это было.

— Когда-то… Опять тысячи лет назад?

— Нет, двести или триста лет назад. Ну, теперь рабы вместо машины.

— Разве в Билме есть рабы?

— Ну, их иначе называют. Дариан приглашает меня присоединиться к нему, тащить эту штуковину, а в Каназе удрать. — И она почувствовала, что он скажет дальше. — Нет, Маара, лучше сдохнуть. Натаскался я железяк с холма на холм.

— А ведь совсем недавно ты был славным генералом. — Маара улыбнулась брату, полагая, что и он улыбнется этой невинной шутке, но он напрягся от обиды и гнева. Нет, не было рядом с ней ее Данна. Этот Данн не погладит ее руку, не просияет радостной улыбкой.

— Еще новость. Кайра прибыла вместе с Дарианом. Он заменил ей меня, когда я удрал. Что ж, он на нее давно поглядывал. Дариан тоже дезертир. Так что Шабис должен будет теперь казнить и его.

— Данн, Шабис не сделает этого…

— Ой, Маара, не будь дурочкой. В армии свои законы. Если меня поймают, мне конец. То же грозит Дариану. Ха, знали бы местные, они бы за нас могли выкуп огрести. Поэтому Дариан хочет смыться от греха подальше, на север. В Четверке грызня, но остальные трое дружно валят все на Шабиса, мол, он за провал операции в Шари в ответе. В армии разброд, развал. Представляешь, как бы дисциплина укрепилась, если бы перед общим строем при полном параде кокнули генерала Данна и майора Дариана!

Он смотрел вниз, где к отправке готовили очередной длинный ящик.

— Может, Кайра там, внутри. Она Дариана бросила, как только прибыла сюда. Просто использовала его, чтобы удрать. У нее уже вроде другой покровитель, из местных. Она здесь, и я здесь, но я ее не увижу. Может, как раз на нее смотрю сейчас.

— Ты все еще любишь Кайру… — начала Маара, но осеклась, глянув в его гневное лицо.

— И ты могла бы таким же образом отправиться на север, Маара. При помощи покровителя. А я бы толкал твою повозку. — Он повернулся к сестре, взял за руку. Опять ее Данн с нею, не тот, другой. — Да, Кайру я все еще люблю. И не ревнуй, Маара, потому что до этой любви сердце у меня было как сморщенный боб. Как у тебя сейчас. — Глаза Маары при этих словах наполнились слезами. — Но лишь когда я полюбил Кайру, понял, как люблю тебя. До того я вообще любви не ведал. А тут… вспомнилось, как ты меня защищала, как переживала за меня. От Кулика спасала… Знаешь, Кулик-то здесь. Видел я его. — И, глянув в ее сторону: — Говорю тебе, я его видел. Вечно ты мне не веришь! — Опять перед нею «другой». Маара испугалась.

— Я был Крошка Данн. Ты была Большая Девочка. Теперь мы равны. Я хочу остаться здесь, в Билме. Хочу купить дом. — Глаза его рыскали по большим особнякам, окруженным роскошными садами. — Хочу жить здесь в таком доме.

— Данн, но откуда взять деньги?

Он положил руку на ее платье, нажал под грудью, нащупав денежный пояс.

— Дай мне свои монеты, Маара.

Брат нажимал на нее сначала нежно, потом сильнее.

— Дай их мне.

— Нет, Данн. Можешь отнять.

Лицо его задергалось, язык высунулся, обежал губы, снова спрятался; вместо него обнажились зубы и прикусили нижнюю губу. В нем дрались два Данна, и драка оказалась жестокой.

— У меня десять… Мы можем купить дом… Маленький дом, не такой, как эти. Я знаю, как добыть денег. Я могу их добыть. Но мне нужны твои.

Судороги утихли, лицо его успокоилось.

— Ладно, обойдусь. Вот и ладно. Ясно, во всяком случае, кто чего от кого может ждать.

— Но, Данн, ты же сам говорил, что местные нас могут выдать за выкуп. Как тебе не страшно здесь оставаться?

— Маара, я уже не малыш Данн. Я могу постоять за себя. — Он отвернулся и зашагал к городу. — В конце концов, взрежу пузо, на мне еще шесть монет.

— Не надо, Данн! — крикнула она вслед, и услышала его насмешливое, передразнивающее:

— Не на-адо, Данн, ха-ха-ха!

Маара вернулась в гостиницу, заказала еду в комнату, не в силах выносить надзор невидимых шпиков, даже если она их и просто вообразила. Хозяин лишь молча кивнул, но взгляд его выражал озабоченность. Да, этот человек явно из тех, кому они нравились. Или, по меньшей мере, она. Маара знала, что Данна в комнате не застанет. И что брат не вернется. Вещи он свои забрал, взял и свою долю денег, полученных у Далиды. Маара упала в постель, лежала, глядя в окно, в пылающее дневное, затем в побледневшее предвечернее, наконец, в заалевшее закатное небо. Сон не шел, донимали дурные предчувствия. В дверь постучали. Хозяин сообщил, что ей следует направиться в таверну «Приют путешественников».

— Брат твой там. Я пошлю с тобой парня.

Маара оглядела комнату. Что взять с собой? Все взять, ведь, может, и вернуться-то не придется…. «Что за вздор!» — упрекнула она себя. И все же… И Маара заполнила мешок пожитками.

Хозяин, все великолепно понимавший, спокойно произнес:

— Надо заплатить.

— Но я ведь не съезжаю.

— Лучше заплати.

Маара заплатила, и он вызвал слугу, чтобы проводить ее. Ей приятно было, что она не одна, хотя чем мог помочь пацан лет десяти-двенадцати в случае нападения? Маара понимала, что сопровождающий — всего лишь глаза хозяина, он должен будет доложить о том, что увидел.

В большом зале «Приюта путешественников» снова уйма народу — кислофрукту негде упасть. Снова все орут, гул голосов терзает уши. Она вошла в игральный зал. Данн там, встрепанный, возбужденный, радостный. Игра за другими столами прекратилась, все стянулись к столу, за которым Данн загребает все новые выигрыши. Перед ним громадная куча монет. Целое состояние.

— А-а, Маара! Ну-ка, глянь, кто из нас дурак?

— Прекрати немедленно! Хватит! — крикнула она, видя, что брат собирается продолжать игру.

Данн заколебался. Встал, торжествующе улыбнулся. Оглядел встревоженные лица присутствующих.

— Продолжим! — воскликнул он.

— Не надо, Данн, прошу тебя, нет… — взмолилась Маара, и он снова передразнил, кривляясь:

— Не на-адо, Данн, прошу тебя, не-ет!

Он сгреб кости, сунул их в чашечку и затряс так сильно, что Маара услышала, как кубики стучат о стенки, оклеенные изнутри мягкой шерстью. Швырнул кости, хищно пригнулся к ним — и пружиной выпрямился, взметнув руки над головой. Из груди его вырвался победный вопль. Хозяин заведения, с видом весьма кислым, записал на дощечке цифры, имя и предъявил Данну. Тот принял дощечку, поднял ее над головой, показывая всем, кто мог видеть, и швырнул дощечку Мааре.

Только теперь Маара заметила Бергоса, прижатого толпой к стене. Где ж ему еще быть… Тут же и Дариан. На физиономии Бергоса всегдашняя омерзительная ухмылка, Дариан, напротив, выглядит озабоченным, хмурится. Маара умоляюще уставилась на Дариана, но тот только пожал плечами: что, мол, я могу сделать… Однако он все же попытался. Протиснулся сквозь толпу, подошел к Данну, положил руку юноше на плечо. Сказал что-то на ухо. Услышав голос человека, которого он явно уважал, Данн как будто опомнился, на лице его отразились следы сумятицы, внутренней борьбы. Но он тут же дернул плечом, стряхнул руку Дариана, потянулся к куче денег, столь огромной, что стоявшие вокруг раскрывали рты и скребли затылки. На лице Данна испуг сменился вызовом, он снова протянул руку за костями. Процедура повторилась — уже в который раз, — но с обратным результатом. Данн проиграл, ибо когда-то должен был проиграть.

Куча монет исчезла со стола, Данн тупо уставился на опустевшую поверхность.

— Конец, — еле слышно прошептал он, но все его услышали. Народ даже дышать перестал. — Нет, еще не конец. — Маара поняла, что брат имеет в виду, — шесть «подкожных» золотых.

— Поставь сестру, — донеслось от стены. Бергос.

— Ставлю сестру! Ставлю сестру! — закричал Данн, замахал руками, требуя кости. Дариан схватил его за плечо, но Данн оттолкнул его. — Это мой день!

Дариан хотел задержать обезумевшего остолопа, но Бергос как будто нечаянно втерся между ними. Данн бросил кости — и проиграл.

Он тут же взвыл, как ударенная собака, завизжал, вцепившись пальцами в волосы:

— Маара, Маара, Маара!!!

Но Маару уже схватили за плечи и вытолкнули из помещения, повели мимо толпы посетителей, дружно уставившихся на нее. На улице она не удивилась, увидев с одной стороны ухмылку Бергоса, с другой — незнакомую физиономию.

Маару вели по улице, а она думала о брате. Он проиграл все, что имел, включая шесть золотых. Небось, собирается вырезать остальные. А кто будет за ним ухаживать?

Увели ее недалеко.

— Чей это дом? — спросила Маара, и Бергос как-то слишком охотно ответил:

— Далиды.

Она подивилась:

— А не проще ли было бы меня выкрасть?

— Противозаконно. — Бергос назидательно воздел палец к небу.

Вошли в большой, тускло освещенный вестибюль. Против входа — здоровенный пурпурный занавес.

— А поставить женщину на кон не противозаконно, — понимающе кивнула Маара, входя мимо отдернутого занавеса в большой, ярко освещенный зал, заполненный женщинами и девушками, одетыми весьма вычурно, хотя некоторые из них оказались и вовсе почти неодетыми.

К Мааре повернулись лица: сострадательные, равнодушные, любопытные… Воняло маковым дымом и перегаром. Спутник Бергоса отпустил Маару и прошел к безобразному гиганту, охранявшему женщин. Они принялись что-то обсуждать, глядя, как Бергос ведет ее к другой двери. За дверью оказался абсолютно пустой коридор, по которому они вышли к лестнице, поднялись на верхний этаж, и здесь Бергос втолкнул ее в какую-то дверь, тут же за ней захлопнувшуюся. Маара явственно услышала щелчок замка.

Комната большая, роскошно обставленная. Большая низкая кровать в нише, круглый стол, мягкие кресла, столики, шкафчики — после визита к Шабису Маара такого великолепия не видела. Но Маара не обратила внимания на обстановку; она чувствовала, что задыхается, и подбежала к окну.

Отдернув занавес, увидела внизу сад, над ним небо, усеянное звездами, а под окном костер, возле которого сидели на корточках какие-то мужчины и тихо, спокойно беседовали на каком-то непонятном гортанном наречии.

Сердце колотилось в груди, гнало ее куда-то, и она принялась бегать по комнате, натыкаясь на мебель, прижав руку к сердцу. Снова щелкнул замок, и в комнату вплыла Далида. Маара замерла, пораженная увиденным. Белое платье с какими-то разноцветными бантиками, оборочками, финтифлюшками, из которого торчит черная лоснящаяся физиономия жирной старухи. Чучело просеменило по комнате на каблуках-ходулях и плюхнулось в кресло у стола.

— Присядь, Маара. — Маара села.

Сопровождавший старуху безобразный гигант поставил на стол поднос с кувшином и двумя бокалами, опустил на пол мешок Маары и, не поднимая глаз, вышел.

— Ты мешок забыла в таверне, — заметила Далида.

— Первого же мужчину, который ко мне прикоснется… убью, — отчеканила Маара. Она дышала с трудом.

Далида зашлась старческим смешком, как будто услышала долгожданную приятную новость. Вытянув коготь, указала на руку Маары, на плохо скрытую тонкой тканью платья змейку браслета.

— Видала я такие игрушки. Очень большая от них иной раз польза. — Маара невольно подалась назад, и Далида успокоила: — Нет-нет, не собираюсь я у тебя ничего отнимать.

Она налила в бокалы пенную желтую жидкость и тут же приложилась к своему, давая понять, что жидкость не отравлена.

— И травить тебя не собираюсь.

— И маком оболванивать?

— Ну, не все сразу. Не знаю, не знаю.

— Чего ты от меня хочешь? Что будет с моим братом?

— Вот еще… Какое мне дело до твоего брата?

— Он все проиграл. У него ничего не осталось.

— Я его под руку не толкала. И вообще, мужчины меня не интересуют. — При слове «мужчины» она брезгливо поморщилась. — Моя специальность — женщины.

Маара чувствовала, что успокаивается. Тем более, что Далида не пыталась ее обмануть. Значит, старухе можно доверять в определенных пределах. Вообще на нее снисходил какой-то покой, расслабленность. Обстановка, что ли, подействовала?

— Не буду гнуть да кривить, скажу как оно есть. Собираюсь тебя продать по доброй цене… очень доброй цене… продать мужчине, которого ты стоишь. Но он пока что в отъезде, в Каназе. Приедет, глянет, решит.

— А с чего ты взяла, что я его не прикончу? Я не собираюсь быть ничьей собственностью.

— А вот ты погоди да посмотри сначала, прыткая очень.

— Кто этот человек?

— Он в Совете из главных.

— Билмой правит?

— И не только Билмой. Всей страной.

— И с чего бы такой важный господин стал интересоваться беглой рабыней?

— Беглая рабыня! Ну и что? Я и сама беглая рабыня. Рабы-то поумнее свободных будут. И он не дурак. У меня чутье без обману. Уж я-то вижу, кто кому подходит, кто кого стоит.

Далида поднялась с кресла, опираясь о стол.

— Спать сегодня хорошо будешь. Я с тобой своим сонным средством поделилась. Утром потолкуем. По дому и по саду можешь гулять, но бежать не надо, следят за тобою. Убьешь сдуру кого-нибудь — придется тебя в полицию сдать. Я законов не нарушаю, и укрывать преступников у себя не собираюсь. — Она сладко зевнула, разинув серогубую пасть с коричневыми зубами, качнулась и процокала к выходу на своих черных каблучках-копытцах.

Маара почувствовала, что голова у нее тяжелеет, что нет никакой возможности удержать ее на плечах, до кровати бы донести, не уронить на пол… Она стянула платье и почувствовала, что кто-то за ней следит. В смешении теней и полутеней, отблесков от лампы и сквозь полусомкнутые веки она увидела высокую фигуру, стоящую возле стены. Маара истошно завопила. Дверь сию же минуту распахнулась, появился безобразный гигант.

— Что, что? — спросил он.

Пленница указала на того незнакомца, у стены, и он тоже поднял руку, указал на нее. Маара наконец поняла, в чем дело, но не могла опомниться от шока. Вошедший недоверчиво посмотрел в направлении ее руки, потом снова на нее, покачал головой, пошевелил губами, как будто бормотал: «Совсем свихнулась», — и, прыснув со смеху, вышел.

Маара, уже засыпая, сделала несколько шагов к стене, и вот уже вторая Маара синхронно с ней зашагала навстречу с угрожающим выражением лица. Враг!.. Но на ногах удержаться не хватало сил. Она шатнулась к кровати, рухнула на нее и захрапела.

Проснулась поздно. В комнате светло. Снилось ей бесконечное путешествие, во время которого она постоянно встречалась с разными Маарами. С совсем маленькой; с девушкой склонившейся над ямой пересыхающего речного русла и рассматривающей свое отражение в покрытой пыльной пленкой воде; с Маарой из Хелопса, страстно обвившейся вокруг Мерикса, чинно беседующей с Юбой, любующейся пышным телом Орфны, смеющейся; с Маарой в рабьей робе, бегущей, спасающейся, испуганной…

Пленница встала. Не одеваясь, подошла к той части стены, которая отражала все, находившееся перед ней. Такой стены Маара еще не видела. У Иды можно было смотреть на себя сквозь сеточку маленьких трещинок, в стекле в Шари трудно было рассмотреть себя из-за путаницы ветвей и листьев. Маара вытянула руку вперед, и две руки встретились. Ее живая, теплая рука прикоснулась к холодной твердой поверхности. Как будто вздыбившаяся, затвердевшая вода. И трудно сказать, где тут настоящая живая Маара, а где отражение. Высокая, стройная женщина, увесистые груди, красивое тело. Позади кровать и часть комнаты. Если чуть подвинуться вбок, то появляются окно и небо со скользящими по нему облаками. У Маары никак не получалось согласовать то, что она видела, с ее ощущением самой себя. Она думала: «Все время люди видят то, но не видят этого», — подразумевая то, что она сама ощущала как Маара, свое самоощущение. Она подошла вплотную к стене застывшей воды, всмотрелась в те глаза, темные серьезные глаза. «Они тоже вглядываются в мое лицо, в глаза — и я смотрю туда, надеюсь увидеть тех, кто там, и они тоже хотят увидеть меня, Маару, ту, которая внутри. Но я не Маара, Маара — не мое имя. Долгое время мне хотелось услышать свое настоящее имя, а теперь я понимаю: ни к чему это. Какая разница? И когда я его в конце концов услышу, наверняка подумаю: "Неужели это мое настоящее имя? Я ведь Маара…" Но Маара — не тот человек, которым я чувствую себя там, внутри. Так зовут ту, которая смотрит на меня. Говорят, что она красива. Но где ее красота сейчас?» И Маара попыталась улыбнуться. Тщетно. То, что на нее смотрело, напоминало шипящую змею. Она сдержала руку, потянувшуюся к браслету-змейке. Таковы были в тот момент ее чувства к самой себе. Отворачиваясь от застывшей, вставшей вертикально воды, Маара уловила намек на что-то иное, на улыбку, насмешку над сумбуром собственных мыслей, размышлений беглой рабыни о самой себе.

Досаждала сухость во рту, немного подташнивало. Смежная комната оказалась оборудованной под туалет. Маара вымылась, медленно, преодолевая действие еще не выветрившегося снотворного, расчесала волосы, натянула платье, выглядевшее, как будто в его узор вплели живых бабочек. Вернулась к отражающей стене, поглядеть на себя одетую. Уже лучше. Дверь открылась, вошел вчерашний человек, снова с подносом. Он беззлобно ухмыльнулся. «А ты, дурочка, боялась», — как будто шептали его толстые губы.

Маара решила, что вреда от этого здоровенного дурня не будет, внимательно всмотрелась в него, запоминая на всякий случай: побег, засада, драка… Высокий, мощный, горы мышц.

Шея шире головы. Ох, какой он урод… Кожа желтая. Верзила подошел к ее мешку, принялся выкладывать вещи, но Маара остановила его. Он изобразил руками стирку.

— Как звать тебя? — спросила она на махонди. Он не понял, и Маара повторила вопрос на чарад.

— Сенгор.

— Откуда ты?

— Хараб. Мама Далида все слуги харабы. Сначала она была рабыня в Хараб, там, теперь харабы ее рабы здесь. — Он улыбнулся этой шутке, очевидно популярной среди слуг, не стеснявшихся называть себя рабами. — Наш язык никто не понимать, болтать что хотим! — Сенгор захохотал, колотя себя в грудь, и вышел, перекинув через руку ее платья.

Маара встала возле окна, под которым осталась серая куча пепла от вчерашнего костра. Значит, слуги говорят на хараб, языке, которого никто не понимает. Кроме Далиды, разумеется. Вдали виднелись высокие белые дома-башни, дома богатых людей; поближе — окруженные зеленью крыши особняков. Вчера Данн в течение нескольких минут обладал суммой, достаточной, чтобы купить один из таких особняков и зажить богачом.

Где он теперь? Данн мог вернуться в гостиницу, где все бы сторонились его, как невезучего, потому что все уже прослышали о происшедшем. Хозяин ему, конечно, сказал бы, что сестра долгов не оставила, и поинтересовался, в состоянии ли он оплачивать комнату далее. И Данн… Что скажет Данн? Очнется, вырвется из оцепенения, попытается извернуться, что-то выдумать? Может, у него случайно сохранилась в карманах какая-то мелочь, на день-другой, оплатить комнату и пищу…

Пища… Что он будет есть?.. Она-то здесь, в этом борделе, питанием обеспечена. А вот Данн…

Маара подошла к столу, на котором ее ждал поднос. Неплохо, весьма неплохо… Точнее, такого она еще не едала, да и не видала. Воздушные булочки, мед, ароматный пенный напиток. Пока ее маринуют в этом вертепе разврата, за желудок можно не опасаться.

Данн, конечно, захочет вырезать еще одну-две монеты. Но вряд ли отважится. Если придется вновь вызвать лекаря, то долго он вряд ли проживет, как только обнаружится, что под кожей носит. То-то у этого лекаря глаза на лоб полезут… Маара принялась за завтрак, размышляя о том, что вполне разумное в одних обстоятельствах может оказаться бредовым действом в иных. Врезать в себя золото среди одуревших от мака преступников в Центральной башне, улучив момент, спрятавшись в уголке, — действие разумное. Но здесь, в уютном, безопасном городе… Хотя не для всех он уютен и вовсе не так уж безопасен… Люди ли вокруг, драконы ли… пустыня ли без единого живого существа на много миль вокруг… Где может человек с полным правом считать, что он в безопасности? Ах, передать бы Данну монетку тайком от всех… Но как? За ней ведь наблюдают.

Снова захотелось спать. Маара улеглась, заснула, а когда проснулась, на столе стоял очередной поднос с едой и уже темнело. Она подошла к двери, обнаружила, что та незаперта. За дверью дрыхнет Сенгор… Дрыхнет или нет, но бдит — мгновенно вскочил, и Мааре, только что собиравшейся к нему нагнуться, пришлось задирать голову, чтобы увидеть его безобразное лицо.

— Хватит с меня этой сонной пенной бурды! Скажи своей хозяйке. Меня тошнит от этой гадости. Если будет накачивать меня всякой дрянью, я есть перестану. Понял?

Сенгор кивнул, обозначив, что понял, потом еще раз мотнул головой, предлагая узнице вернуться в комнату, запер ее снаружи и куда-то утопал, оставив Маару трястись от злости за дверью. Вернулся он чуть ли не через минуту и сообщил, что мама Далида присылала ей свой сонный эликсир исключительно из жалости, видя ее утомленное состояние, чтобы спалось лучше, и что теперь ей сменят напиток.

— А когда я ее увижу?

— Мама Далида уехать Каназ. Совсем скоро, сегодня. В Каназ у нее еще один дом.

— И когда вернется?

— Как знать. Когда неделя, когда месяц вернется.

Маара нахмурилась. Эта содержательница притона явно не слишком спешит расстаться со своим живым товаром.

— Мне ничего не передавала?

— Да, передавала, передавала. Напиток сменить.

— Нет, о своем отъезде?

Сенгор удивленно захлопал веками, потом ухмыльнулся:

— Зачем тебе передавать об отъезде? Ты кто такой? Ты ее животный, как и я. Кормить хорошо, продать выгодно. Кушай, дорогой, поправляйся.

Значит, она не первая птичка в этой роскошной клетке.

— Я хочу в сад, погулять.

— Ты здесь сидеть.

— Далида сказала, что я могу ходить везде по дому и в саду гулять.

— Я ничего не знать.

— Так спроси у нее, пока не уехала!

Снова щелкнул замок, страж ее удалился и опять вернулся очень скоро.

— Ты гулять в дом, гулять в сад.

Маара спустилась в зал, где накануне видела женщин. Они и сейчас там находились, такие же раздетые и такие же разодетые. Миловидная молодая толстушка, мимо которой она прошла, вяло прикоснулась к ее руке.

— Не спеши, посиди с нами. Поговорим…

Скучно им здесь по утрам, очень скучно. Два десятка девиц… очевидно, по вечерам скучать некогда.

Маара в сопровождении Сенгора дошла до двери на улицу, открыла ее. Сопровождающий мгновенно оказался перед нею, перегородил проход своей мощной лапой. Снаружи Маара увидела Далиду, но сегодня не в нелепых оборочках и бантиках, а в коричневом кожаном костюме. Мамаша уже восседала в неуклюжей колымаге. Строгий дорожный костюм придавал хозяйке заведения вид толстого свертка, брошенного на сиденье и готового вот-вот сползти на пол. Перед повозкой маялись между оглоблями две клячи. Старуха услышала, как открылась дверь, увидела Сенгора и Маару, но, возможно, она просто торопилась и предпочла всего этого «не заметить». Лошади дернули повозку, и Далида исчезла.

Маара заглянула в комнаты, примыкающие к залу. Во всех кровати, диваны, столы, стулья. В одной из комнат некое невзрачное существо меняло постельное белье. Маара вернулась в зал к девицам, усердно им улыбаясь, демонстрируя дружелюбие и старательно обогнув по дуге потянувшуюся к ней толстушку, уже устроившуюся на коленях у женщины отталкивающего обличья. Иззелена-бледная, с прямыми как палки прядями соломенных волос, глаза цвета свежей речной тины. Открыв еще одну дверь, Маара увидела в очередной комнате кровать, стол, на столе кувшин с желтым напитком и какие-то сласти. В соседней — ничего, кроме кровати да громадной водяной стены, как и в комнате Маары. Она уже знала, что эта штука называется зеркалом, но не могла отделаться от мысли о воде.

Добрела и до покоев Далиды — никому иному эти помещения, по ее мнению, не могли служить. Солидная мебель, удобно, уютно, много светильников на полу, на стенах, на потолке. Открыла дверь в сад, в котором уже готовилась к ночному бдению харабская стража: собирали в кучу хворост для костра, один закладывал в объемистый котелок мясо и овощи, кто-то пел протяжно, заунывно. Мужчины крупные, желтокожие, как будто родные братья Сенгора. Она шагнула в сад, но Сенгор двинулся за нею, приблизился чуть ли не вплотную, обдал ее резким букетом пота и несвежего дыхания… Маара потеряла всякий интерес к вечерней прогулке. Выгуливание узника!

В большом зале она увидела первых гостей. Мужчины уже беседовали с выбранными ими женщинами. Те кокетничали, смеялись, оживленно жестикулировали. Остальные способствовали поддержанию должного настроя улыбками и поощрительными взглядами. Мужчины — сплошь заезжие купцы, воодушевленные ласковым обхождением, вкусной пищей, обширным выбором напитков. Один из них показал на Маару, но Сенгор замахал рукой и возвел очи к потолку. Уже выходя, Маара увидела новую группу посетителей и сразу вспомнила жирных господ из Хелопса, несмотря на их внешнюю несхожесть. Самодовольные, чванные, наглые. Конечно же жестокие. Приметив выходившую Маару, они дружно завопили и бросились за нею, так что Сенгору пришлось использовать свою мощную фигуру в качестве живой стены. Он пропихнул Маару сквозь занавес, захлопнул за собой дверь и запер ее. Впервые Маара обрадовалась, что рядом Сенгор. Она поняла, какая опасность угрожает Билме. Не потоп, не засуха, но загнивание правящей клики. Если это и есть правители Билмы — а из реакции Сенгора именно это и следовало, — то здесь происходит то же, что и в Хелопсе, и какие-то серые невидимки, подручные этих господ, держат в руках бразды правления. Ну и морды! А ведь Далида сказала, что ее суженый один из них. В комнату Маара вошла дрожа от страха за свою судьбу.

Сенгор собирался закрыть дверь, когда она к нему обратилась:

— А вот не скажешь ли ты мне…

— Что — скажешь?

— Знаешь что-нибудь о моем брате?

— Твой брат? Почему я знать?

— Я очень о нем беспокоюсь. Если ты о нем что-то слышал…

— Я слышать мама Далида. Она сказать, я ничего не говорить, что там. — Сенгор махнул рукой в неопределенном направлении, давая понять, что ему запрещено распространяться о событиях, происходящих вне дома. Однако она заметила, что под влиянием любопытства лицо его несколько смягчилось.

— Странный штука, брат проигрывает сестра в кости, а сестра не сердится, — прогудел Сенгор очень тихо, наклонившись к Мааре, но избегая встречаться с ней взглядом.

— С чего ты взял, что я не сержусь? Но он брат мне. Если ты что-нибудь знаешь…

Теперь хараб взглянул на нее.

— Я двадцать лет в доме мама Далида. Она хорошая. Что велит, я то и делать.

— Тогда скажи, есть здесь еще такие же, как я, которых в кости проиграли?

— Есть, есть.

— И каждый раз их Бергос приводит?

Этот вопрос Сенгор оставил без ответа. Поцокал языком и вышел.

Оставшись одна, Маара подошла к окну, выглянула в сад. Костер, охрана, тени людей и растений, языки пламени, треск горящего хвороста… Поднимавшийся от костра запах еды напомнил ей об ужине. Подсев к очередному подносу, Маара подивилась, как быстро привыкла к изобилию. Она вовсе не воспринимала эту еду как чудо, как подарок судьбы. Как будто и не было долгих лет, когда в течение каждого бесконечного дня приходилось переживать из-за засохшей лепешки, увядшего корня и глотка воды. Скоро она вообще забудет о той Мааре, перестанет мучить себя мыслями о тяжком труде, о рабочих навыках людей, добывавших и готовивших эту пищу.

Где Данн? Что с ним?

Маара вернулась к окну, застыла, вспоминая планировку дома. Большой дом, в плане квадратный, сложен из крупных кирпичей-блоков. Такие не пробьешь и не проковыряешь. Дом как бы двухслойный: внизу слой комнат, над ними — еще один. Выходит на улицу, где всегда дежурит сторож. Сад, в который устремлен ее невидящий взгляд, тоже охраняется. На окнах нижних комнат толстые деревянные решетки. На всех, кроме личных покоев Далиды. Ее окно без решеток, но, если отсюда спрыгнуть, ногу сломаешь. Да и заметят. Слуги — по Сенгору видно — хозяйке преданы, значит, не предадут ее, не продадутся. Да и обнаруживать золото не стоит, Далида отнимет. Значит, единственная возможная связь с внешним миром — через клиентов заведения.

Ближе к вечеру Маара услышала, что кто-то за дверью спорит с Сенгором, рвется к ней, желает глянуть на новый товар. Девицы внизу уже насплетничали о пополнении. На следующий день, не слишком рано, Маара спустилась в большой зал. Женщины не так давно проснулись, зевали и потягивались. Малышка толстушка уже пристроилась к бледноволосой зеленоглазой, но, увидев Маару, протянула к ней руки, радостно засмеялась, позвала к себе. Маара села рядом, опасливо косясь на чужеродное белое создание.

— Расскажи что-нибудь, Маара, — попросила толстушка, и Маара принялась пересказывать собственную историю. О чем еще ей рассказывать?

Женщины слушали, как слушают сказку, да и как иначе они могли воспринять слова о нехватке воды? Несмотря на то что некоторых продали сюда родители, стесненные «тяжкими временами», ни одна из них не знала, что такое голод, и уж совершенно не могли они представить себе, что такое жажда. Маара и сама начала удивляться своей истории, особенно из-за того, что приходилось выпустить все, связанное с золотом. Поэтому ее история и вправду напоминала чудесную сказку о приключениях братика и сестрички, порхавших по свету под покровительством каких-то неведомых высших сил, а не рассказ о злоключениях двух бедолаг, спасаемых собственной настырностью да золотом, припрятанным в толстой напольной свече предусмотрительной старухой Дэймой.

Маара закончила рассказ под аккомпанемент шагов и голосов ежевечерних посетителей. Девицы благодарили за интересную историю и просили рассказать еще одну на следующий день. Жавшаяся к ней толстушка Кретис вернулась в равнодушные объятия своей белой подруги, Леты, которую все называли Белянкой. Но не успела она устроиться поуютнее, как ее затребовал посетитель, господин серьезного вида и приятной наружности, похожий на махонди… Да он и вправду оказался махонди. Господин пригляделся к Мааре, улыбнулся, кивнул ей, но ничего не сказал. Кретис утащила его в одну из боковых комнат, а Маара поднялась к себе.

Там она обнаружила, что платья ее, унесенные Сенгором, вернулись в комнату, выстиранные и разглаженные. Мешок с монетами стоял на столе.

Она примерила два платья из Хелопса. Что ж, неплохо смотрятся… отделка, цвет… Натянула вечную скальную тунику, уставилась в зеркало. Вытянулась она, сейчас неразрушимая ткань едва прикрывает ей колени. В зеркале появилось отражение Сенгора, принесшего ужин. Он сразу же проявил живейший интерес к коричневой одежке.

— Что такое? — Она представила себе удивление тех, кто пытался стирать эту вещь.

— Жили когда-то люди, которые умели делать вечные вещи, — начала Маара.

Сенгор очумело помотал головой. Этого он не понял.

— Давным-давно, сотни лет назад… — Маара увидела, что сотни он усваивает. — Даже тысячи лет назад, они узнали, как делать вещи, которые никогда не рвутся, не ломаются. Дома, одежду, посуду, ведра всякие, горшки…

Кто такие? Где?

— Давно. Никто не знает, Жили — и пропали. И никто не знает почему.

Сенгор отчаянно пытался понять, морщил лоб, аж запыхтел от усердия. Почтение, робость, потом злость поочередно отразились на его лице. Наконец он рассмеялся:

— Ты это там, внизу, девицам рассказать, им интересно. — И он энергично тряхнул головой, отгоняя праздные мысли.

На следующий день после дневной трапезы, когда все и вся в доме спали, дремали, зевали и потягивались, Маара сошла вниз и нашла Кретис на обычном ее месте в обнимку с Летой. На этот раз Маара села вплотную, так что Кретис достаточно было поднять руку, чтобы, не покидая своей госпожи, погладить новенькую, потрогать ее волосы.

Маара рассказала о руинах городов, о городе, который никто никогда не сможет разрушить, о прошлом их собственной местности. Слушали ее внимательно, позабыв про сласти, мак и ленивые зевки.

— Отсюда и до самого Срединного моря когда-то простирались пески. Срединное море так называют, потому что когда-то оно и вправду было морем, но потом туда ударила луна и разверзла землю. Представьте себе, что песчаная колея на дороге вдруг стала расширяться, расширяться, расти во все стороны, и везде, везде вокруг песок… — Друг Кретис незаметно подошел и остановился, не прерывая Маару, прислушиваясь. Он сделал Кретис знак сидеть смирно, не ерзать, не перебивать. — Пески похоронили под собой поля, кормившие людей, занесли леса. А через много-много лет, — Маара не хотела смущать неподготовленную публику страшными сотнями и тысячами, — песок покрылся почвой и снова выросли леса и травы. Люди пришли в леса, принялись строить дома, и вот все мы живем в городе, выстроенном в этом лесу. Так все меняется, переходит одно в другое.

Слушательницы казались обеспокоенными. Большинство чувствовало себя после такого рассказа неуютно, но некоторые, особенно Лета, внимательно вслушивались, даже вдумывались в сказанное Маарой.

— И когда нас снова занесет песком? — спросила одна из девушек.

— Кто знает… Сейчас здесь лес, города, поля, но ветер сдувает почву, а под ней песок.

Знакомец Кретис одобрительно кивнул.

— Откуда ты все это узнала? — спросил он у Маары.

— Шабис занимался со мной в Чараде.

Он взглянул на нее как-то по-новому.

— Знаком я с ним.

— И с Дарианом?

— И с Дарианом.

Значит, он знает и о ее брате!

Мужчина встал, обнял Кретис за пухлую талию и сообщил Сенгору:

— Маара с нами пойдет.

— Но, господин… Хозяйка не разрешила…

— С мамашей Далидой я вопрос улажу, не бойся.

Они втроем вошли в боковую комнатку. Здесь на столе стоял кувшин сока и лежали разные печенья на тарелочках. Сенгор поплелся было следом, но мужчина уверенным жестом, неспешно, но быстро закрыл дверь перед его физиономией. Не выпуская Кретис, мужчина сел с ней на кровать, продолжая поглаживать сдобное плечико подруги, а Маара заняла единственный стул, стоявший у стола.

— Меня зовут Даулис, — представился незнакомец. — Я член Совета Билмы.

— Гм… Не похож… Э-э… на остальных.

— Спасибо за комплимент, Маара. Надеюсь, что пока не похож. Не все, кто проводит здесь вечера, одинаковы, видишь ли.

— Я бы хотела, чтобы ты проводил здесь все вечера, — вставила Кретис, изображая легкую обиженность, соответственно не только своей профессии, но и своему характеру.

— Твоему брату, Маара, угрожает опасность. За его голову назначена большая награда. И за Дариана тоже.

— Но почему Шабис не может… обойти свои законы?

— Не может. Он не один, в Четверке еще трое генералов. И они против Шабиса. И вдруг такой удар. Дезертирует Данн, а затем назначенный вместо него Дариан. И эти трое торжествуют: ага, они предупреждали, что нечего назначать сосунков на такие ответственные должности! Так что Данн и Дариан — смертники.

По лицу Маары побежали слезы. Кретис приподнялась с кровати, утерла ей лицо.

— Поэтому Данн с Дарианом ушли в Каназ.

— Как? — Но она знала как.

— Толкачами. С вагоном.

Маара судорожно рассмеялась.

— Мы с ним однажды шутили по этому поводу. Только он считал, что станет толкать повозку, в которой буду сидеть я.

— Данн подождет тебя в Каназе.

— А как я туда попаду? Я ведь теперь товар.

Даулис мягко улыбнулся, и она поняла, что разговаривает со своим покупателем. Кретис между тем окончательно разомлела, сползла к бедрам своего партнера. Маара почувствовала, что пора ей покинуть помещение, встала. Даулис еще раз улыбнулся ей и кивнул. Она вышла, тихо прикрыв дверь, и увидела рядом с дверью Сенгора.

— Ничего не случилось, Сенгор. Все в порядке. Похоже, что Даулис и мамаша Далида добрые друзья.

— Да, да, они добрые! Они друзья! Но мама не разрешать!

В комнате Маара в раздумье уселась на кровать. Даулис собирается ее купить, а между тем развлекается с Кретис. Почему-то ей это не понравилось. Маара назвала себя балдой, надеясь, что это все же не ревность.

Быть собственностью Даулиса, если учесть, что она видела иных претендентов, — да о чем еще мечтать! Маара ощутила если и не счастье, то громадное облегчение, почувствовала, что впервые за несколько дней дышит легко и свободно и слезы не наворачиваются на глаза.

Даулис знает о них обоих, он хочет им помочь. Почему? Ну, он тоже махонди. Это, конечно, имеет значение, хотя и трудно объяснить почему. Вот вернется Далида, он выкупит Маару… Да, но Далида может проторчать там и неделю, и месяц…