В тот день, когда он заметил на кустах шерсть животного, Данн, вытянувшись на своем излюбленном каменистом выступе на обрыве, думал о ферме и о Кайре, которая ждала ребенка. Его ребенка. Он уже должен был скоро родиться. И ребенок Маары тоже. Забавно, что Гриот не ожидал его возвращения на ферму, но все же оставался там достаточно долго, дабы понять, что происходит и кто кому принадлежит. (До сих пор в голове не укладывается: Маара принадлежит Шабису. И поэтому Данн не вернулся.) Данн думал о Кайре, и эти мысли причиняли ему боль. Как же он любит ее — и как ненавидит! Любит? Он любит Маару, и, значит, использовать то же самое слово по отношению к Кайре нельзя. Он был заворожен Кайрой. Ее голосом, тем, как она двигается, ее медленной, ленивой, соблазнительной походкой… но быть с ней означало терпеть унижение. Он вспомнил о том, как в ночь его ухода Кайра вытянула обнаженную ногу (она вся была практически обнажена) и произнесла своим сладким певучим голосом: «Иди ко мне, Данн». Они тогда поссорились. Они постоянно ссорились. Он стоял немного в стороне и смотрел на нее, желая исполнить все, что она ни пожелает, то есть опуститься на четвереньки и подползти к ней. Кайра полулежала, откинувшись на спину, и вытягивала к нему голую ногу. Она была беременна, но срок был совсем маленький, живот еще но округлился. Она хотела, чтобы любовник облизал ее ногу. И Данн тоже всем сердцем хотел этого, мечтал об этом, он стремился отдать ей всего себя и прекратить вечные ссоры. Но сделать этого не мог. Кайра улыбалась ему, улыбалась той самой коварной улыбкой, которая обжигала его, как удар хлыста, и шевелила пальчиками на ноге, говоря: «Иди ко мне, Данн». И он развернулся и выбежал прочь. Подхватил по пути кое-какую одежду, что-то из самого необходимого, и покинул ферму. С Маарой он не попрощался, потому что это было выше его сил.

Данн лежал на краю обрыва, размышлял и все больше склонялся к тому, что настало время покинуть и Центр. Он не находит себе тут места. Ну да, ведь всю свою жизнь он провел на ногах, в пути, шагая из одного места в другое. Ему необходимо двигаться. Но уйти отсюда, уйти из Центра означало бы уйти еще дальше от Маары. Пока он в Центре, их разделяет всего несколько дней пути. Она живет на берегу Западного моря, на которое он смотрит часами из своего укромного уголка, наблюдает за тем, как оно разбивается о скалы и превращается в пену, падая в Нижнее море. Волны, которые у него на глазах рассыпаются в брызги, совсем недавно лизали побережье возле фермы. Однако он должен идти. Он говорил себе, что это все из-за Гриота, который постоянно шпионит за ним, а теперь и здесь какое-то животное выследило его укрытие. Данн потянулся и перегнулся через край каменной полки, чтобы посмотреть, не видать ли где-нибудь того зверя, не ищет ли он очередную порцию рыбы, пойманной Данном? Ему показалось, что он видит что-то белое и большое, однако до воды было слишком далеко, чтобы сказать наверняка. А если это животное выслеживает Данна, то оно тоже постарается спрятаться. От этой мысли Данну стало неуютно. Да, он должен идти, он должен двигаться, ему придется оставить Маару.

— О, Маара, — прошептал он и затем выкрикнул ее имя в грохочущую воду.

В бурной воде Данну привиделось ее лицо. Над водопадом раскинулась яркая радуга, и ее осколки разлетались в стороны на клочьях пены. Все вокруг было полно светом и шумом — и Маарой.

На Данна навалилась такая тоска, что под ее тяжестью он чуть было не скатился с выступа вниз. Чуть было не захотел упасть.

Если он уйдет, то оставит и Кайру, так? Однако он почти не вспоминал о ней и о ее ребенке. О своем ребенке. А ведь она сперва даже не захотела сказать ему, что беременна. «Даже если бы я стал хорошим отцом и все время был поблизости, к ребенку меня все равно не подпустили бы. — Так он оправдывал себя. — И кроме того, я знаю, что Маара проследит, чтобы о моем ребенке заботились, и на ферме ведь остались и Шабис, и Лета, и Донна, а теперь, должно быть, туда пришли новые люди». Данну было неприятно даже в мыслях называть ребенка своим, хотя факт оставался фактом. Между ним и еще не родившимся ребенком словно барьер стояла Кайра.

Данн стоял на самом кончике каменного выступа и вызывал на спор ветер: эй, сбросишь ты меня или нет? Его туника наполнилась ветром, штанины бились о ноги: одежда призывала его упасть, полететь, и он чувствовал, как ветер тянет и поднимает его тело. Данн стоял там, прямой и неподвижный, и не падал. В конце концов он ушел со скалы и вернулся в Центр. Там он навестил старуху, она накинулась на юношу с руганью, к которой подключилась и служанка. В дурно пахнущей каморке две старые полоумные женщины вовсю проклинали Данна.

Он отобрал необходимые вещи, уложил их в свой старый мешок, разыскал Гриота и объяснил, что его некоторое время не будет.

Острый взгляд зеленоватых глаз впился в его лицо — в его мысли.

И то, что Данн во многом зависел от Гриота, только усиливало его ощущение загнанности в угол.

— Ты не собираешься возвращаться на ферму, Гриот?

— Нет.

Данн молча ждал продолжения.

— Это из-за Кайры. Она хотела, чтобы я стал ее слугой.

— Ясно, — сказал Данн.

— Я сыт этим по горло.

— Ясно, — вновь сказал Данн, который был в свое время рабом — и даже хуже.

— Она — жестокая женщина, — проговорил Гриот, понизив голос, словно боялся, что их могут подслушать.

— Ясно, — в третий раз кивнул Данн.

— Так ты уходишь?

Данн уже сделал несколько шагов к двери, но почувствовал непреодолимое желание обернуться и, обернувшись, увидел лицо Гриота — лицо человека, которого предали. Но разве он давал Гриоту какие-либо обещания? Нет, не давал.

— Гриот, я вернусь.

— Когда?

— Не знаю.

Данн заставил себя отвернуться и уйти от Гриота, который так в нем нуждался.