В огромном зале, где когда-то им с Маарой пришлось ждать, пока их узнают, Данн увидел Гриота. Тот сидел за столом, на котором были разложены бусины для счета и тростниковые дощечки для письма. Данн подошел неслышно. Гриот поднял голову, и тотчас на его лице расцвела улыбка — радушная, как объятие. Он встал из-за стола, и его руки стали подниматься в приветственном жесте, но упали, как только Гриот сумел придать своему лицу выражение, более подобающее солдату. Но как бы он ни старался, все равно воплощал собой бесконечную радость.

— Данн… генерал… Ты вернулся…

— Да. Прости, что нескоро, — сказал Данн, который в этот момент действительно чувствовал себя виноватым.

— Тебя очень долго не было.

— Да. Видишь ли, меня заколдовала одна ведьма с островов в Нижнем море. — Он пробовал было свести все в шутку, но сам же понял неуместность этого. — Нет, конечно, это я шучу. Просто мне там очень понравилось.

Данн увидел в лице Гриота нечто такое, что заставило его замолчать в ожидании: уж не собирается ли тот сказать что-то? Нет. Тогда Данн попросил:

— Ну, рассказывай, как тут дела.

Гриот вышел из-за стола и, приняв стойку «вольно», как учили его, еще молодого солдата под началом Данна, доложил:

— Сейчас у нас целых шесть сотен обученных солдат, господин.

— Шесть сотен?

— Могло бы быть и больше. К нам с востока приходит столько людей, что можно набрать сколько угодно новобранцев.

Рафф выбрал этот момент, чтобы выйти вперед и обнюхать своего нового товарища.

— У нас тоже есть снежные псы, мы приручаем их как сторожевых собак, — сообщил Гриот, почесывая Раффа за ушами.

— Люди почему-то боятся этих животных.

— У наших врагов есть все основания их бояться.

— Ну, а что это за новые хижины, которые я видел на подходе?

— Времянки. И нам нужно строить еще.

— Что же ты собираешься делать с такой армией?

— Да, это и есть армия. Про Тундру говорят, что она разваливается на части. Пока там две противоборствующие группировки. Но мы думаем, что фракций будет больше.

Данн отметил про себя это «мы».

— Правители страны бездействуют. Одна из фракций шлет нам сообщения, просит поддержать их. Видишь ли, Центр пользуется определенным влиянием, господин. — Гриот помолчал некоторое время в нерешительности, но потом смело продолжил: — Это потому, что ты пользуешься большим авторитетом, все знают, что ты тут главный.

— А что другая фракция? Она значительно слабее, как я понимаю?

— Да, она… ничего собой не представляет. Нам даже сражаться не придется, чтобы их сломить.

— Понятно. А вам известно, сколько беженцев вливается в Тундру с востока?

— Да, мы знаем об этом. Туда многие идут. Большинство. У меня есть друг в Тундре, он держит меня в курсе событий.

— Ага, Гриот, значит, ты создал целую сеть шпионов?

— Да… да, господин, создал. И моя система работает весьма эффективно.

— Отличная работа, Гриот. Как я погляжу, ты многому научился в нашей армии в Агре.

— Это все Шабис. — При упоминании Шабиса в лице Гриота что-то промелькнуло… что? Данн уже был готов прямо спросить об этом, но опять предпочел сменить тему:

— Как же ты кормишь всех этих людей?

— Мы выращиваем зерно и овощи у подножия гор, где сухо. И у нас много скота. Мы держим животных в пустых зданиях на окраинах Центра.

— Тогда зачем ты построил новые хижины?

— Во-первых, если люди находятся в Центре, они более дисциплинированны, а во-вторых, одинаковые для всех времянки уравнивают. Те строения, что стоят пустые по краям Центра, разного размера и формы, а наши времянки все двухместные, предназначены для двух мужчин или двух женщин, и теперь никто не будет жаловаться, что кого-то поселили в лучшем доме, а кого-то — в худшем.

Наступила пауза. Гриот стоял по одну сторону стола, Данн — по другую, снежный пес сидел так, чтобы видеть их обоих: его взгляд переходил с Гриота на Данна и обратно. Он больше не вилял хвостом.

— Ты голоден? — спросил Гриот, пытаясь отсрочить неотвратимое.

— Нет. Но вот Рафф бы с удовольствием поел.

Гриот прошел к двери, и Рафф последовал за ним. Отдав пару приказов, Гриот вернулся.

— Тебе повезло, Гриот. Рафф не с каждым пойдет, даже если его обещают покормить.

— Я умею находить общий язык со снежными псами. Всех наших псов приручал я сам.

— Расскажи мне подробнее о снабжении, — попросил Данн, и Гриот вводил его в курс дела до тех пор, пока в зале не появился солдат с миской еды в руках. Миску поставили прямо на пол. Рафф принялся за еду, а Гриот с Данном смотрели на него. Солдат опасливо поглядывал на снежного пса и держался поодаль.

— Для Раффа это настоящий пир. По-моему, он еще ни разу в жизни не ел мяса.

Снова пауза. Данн не выдержал наконец и потребовал:

— Давай выкладывай, в чем дело.

Гриот некоторое время помолчал, а потом тихо произнес:

— Не вини меня в том, что я сейчас скажу тебе. Мне и так было тяжело носить в себе эту новость столько лет…

— Выкладывай.

— Маара умерла. Она умерла в родах. — Гриот не смел взглянуть Данну в лицо.

Данн оказал спокойно:

— Ну конечно. Я так и знал. Теперь все понятно. Да.

Гриот рискнул бросить на него удивленный взгляд.

— Я с самого начала это знал, иного быть не может, — пояснил Данн. — А иначе почему… — И он умолк.

— Мы получили новость, как только ты ушел.

Данн сидел не двигаясь. Собака подошла к нему, положила голову ему на колено и заскулила.

Данн механически поднялся со стула, медленно, как будто не понимая, что делает. Он вытянул перед собой руки, ладонями вверх.

— Конечно же, — произнес он все тем же рассудочным тоном. — Да, так и есть. — И затем Гриоту: — Так ты говоришь, Маара умерла?

— Да, она умерла, но ребенок жив. Тебя долго не было. Ребенок…

— Это он убил Маару, — сказал Данн.

Он снова начал двигаться, но бесцельно: делал шаг, останавливался, рассматривал собственные руки. Делал еще пару шагов, разворачивался, будто готов был броситься в атаку, вставал как вкопанный с горящим взглядом, обращенным в никуда.

Рафф ходил вслед за ним, глядя ему в лицо. Гриот наблюдал за обоими. Сделав еще один дерганый шаг или два, Данн остановился.

— Маара, — произнес он. — Маара, — говорил он громко и с надрывом, словно спорил с кем-то невидимым, а потом с угрозой вопросил: — Маара мертва? Нет, нет, нет. — Теперь он кричал, яростно протестуя, и как безумный пинал ногами стены и пол, едва не попав в Раффа, который после этого забился под стол.

Затем так же неожиданно и резко Данн сел за стол и вперил горящий взгляд в Гриота.

— Ты знал Маару? — спросил он.

— Да, я был на ферме.

— Должно быть, та, другая — Кайра… Она тоже родила и ее ребенок жив?

— Да.

— Кто бы сомневался, — мрачно буркнул Данн.

И Гриот, отлично понимая, почему Данн сказал так, и разделяя его чувства, опять согласно кивнул.

— Что же я теперь буду делать? — спросил Данн у Гриота.

Гриот, болея душой за Данна, выговорил:

— Не знаю, господин. Данн, я правда не знаю…

Данн опять подскочил, дергаясь и бессмысленно передвигаясь по залу. Он что-то несвязно бормотал, Гриот мог разобрать имена людей, мест, стран, но суть его то гневной, то жалобной речи уловить было невозможно.

В какой-то момент Данн спросил о старухе, которая жила в Центре, и Гриот ответил, что она умерла.

— Она хотела, чтобы мы с Маарой стали племенными жеребцом и кобылой для продолжения рода.

— Да, я знаю.

Многие приключения Данна и Маары, в том числе и эта история, стали широко известны среди обитателей Центра, правда, иногда они обрастали фантастическими деталями. Хранители Центра ждали прибытия настоящих принца и принцессы, надеясь, что те начнут новую династию правителей, однако Маара и Данн отказались. Так звучала местная легенда, и до этого момента она не расходилась с действительностью. Но потом народное воображение создало битву, в которой старые хранители были убиты из-за того, что они не желали делиться секретным знанием, сокрытым в Центре, а Данн и Маара сбежали, чтобы основать собственную династию и вернуться в Центр, чтобы захватить власть над… всем Ифриком, над всей Тундрой, над всеми странами, о которых известно было рассказчику. И в этих версиях Данн превращался в великого завоевателя, который одерживал победу за победой на всем протяжении от Центра и до окраин известного рассказчику мира.

Данн то говорил, то что-то невнятно бормотал. Гриот слушал, а Рафф смотрел из-под стола. Данн бредил, это было ясно, и наконец Гриот встал и сказал:

— Данн… господин… генерал, тебе нужно поспать. Ты устал. Ты болен.

— Что я буду делать, Гриот? — Данн схватил его за плечи и вперил лихорадочный взгляд в лицо Гриота. — Я не знаю, что я буду делать.

— Мы потом поговорим об этом, господин. А сейчас пойдем со мной. Пойдем.

Все те годы, что Данна не было, две комнаты ждали его возвращения. В одной из них, как было известно Гриоту, жил Данн, а во второй, ближайшей от зала, — Маара, и вот этого Гриот не знал. Когда Данн переступил порог этой комнаты и взглянул на кровать, где спала его сестра, он расплакался.

Гриот провел его через эту комнату в следующую. Там была вторая дверь, выходившая во двор, где солдаты занимались строевой подготовкой. Гриот плотно закрыл ее. Он подвел Данна к кровати и, поскольку тот лишь безучастно смотрел на постель, помог ему лечь. Рафф устроился на полу, у кровати, но все же на безопасном расстоянии.

Гриот вышел ненадолго и вернулся с каким-то черным липким комком, который протянул Данну.

— Это мак, — сказал он. — Он поможет тебе заснуть.

И тут Данн как пружина вскочил с кровати, обхватил Гриота и стал трясти его. С ужасным хохотом он воскликнул:

— Да ты хочешь убить меня!

Гриот редко курил мак, ибо тот ему не очень нравился. Он и понятия не имел, что так взбудоражило Данна. А Данн при виде озадаченного лица Гриота отпустил его.

— Однажды мак чуть не убил меня, — сказал он и на этот раз самостоятельно растянулся на постели.

— А солдаты любят мак. Они его жгут. Нюхают дым.

— Тогда запрети его.

— В лагере мака не так уж много.

— Я сказал — запрети мак. Это приказ, Гриот. — Данн выглядел в эти минуты вполне здравым человеком.

Гриот накрыл его ноги одеялом и, сказав:

— Позови меня, если понадоблюсь, — вышел.

Он сидел на кровати в соседней комнате и прислушивался к дикому вою. Это что, Рафф? Нет, это рыдал Данн, а Рафф лишь подвывал ему. Гриот сжал голову ладонями и слушал. Наконец все смолкло. Он подкрался к двери. Данн спал, обхватив снежного пса за шею. Рафф бдительно охранял хозяина.

Так началась болезнь Данна, которая не отпускала его еще много дней. Время шло. Гриот ухаживал за Данном, не зная, правильно ли все делает. Хорошо, что Данн не стал пускать дело на самотек. Во-первых, он строго-настрого запретил Гриоту, если он станет просить, давать ему мак. «Это приказ», — безапелляционно заявил Данн. Он потребовал также, чтобы его снабжали кувшинами с пивом, которое варили солдаты. Если пить этот напиток в большом количестве, можно опьянеть. Днями и ночами напролет Данн находился в своей комнате — иногда ходил, но по большей части лежал на кровати, — и говорил сам с собой или со снежным псом о Мааре. Он намеренно поддерживал себя в опьяненном состоянии. Когда хозяин ходил по комнате, Рафф сопровождал его, шаг за шагом, и по ночам лежал рядом с Данном, лизал его руки и лицо. Данн велел Гриоту иногда забирать Раффа из комнаты, чтобы погулять с ним и покормить. Рафф охотно выходил с Гриотом и даже познакомился с другими снежными псами. Знакомство это могло обернуться чем угодно, ведь раньше Рафф никогда не был в компании со своими сородичами. Но он поладил с псами, жившими в Центре, только предпочитал держаться в стороне, так никогда и не став одним из них. Ему всегда хотелось вернуться к Данну.

Шли недели. Гриот считал, что обстоятельства благоприятствуют завоеванию Тундры; вести из всех городов Тундры подтверждали это. Однако ему нужен был Данн, потому что именно он был генералом Данном, известным по всей Тундре. А еще Данн был непревзойденным знатоком военного дела.

Хотя порой Данн был совершенно не в себе, временами он выходил из комнаты и сидел за столом вместе с Гриотом, давая ему советы по тем или иным вопросам. Советы были разумными, и Гриот без колебаний следовал им.

Солдаты, разумеется, обсуждали между собой происходящее, поскольку они стояли в карауле у двери комнаты Данна и иногда внутри помещения, когда ему становилось хуже. Все знали, что их генерал сошел с ума, но по какой-то причине солдат это ничуть не беспокоило. «Они всегда говорят о Данне с уважением — даже более того, с любовью», — думал Гриот, и это его не удивляло.

Поскольку состояние Данна не улучшалось, Гриот решил нанести визит на ферму, поговорить с Шабисом и попросить помощи у Леты, которая разбиралась в травах и снадобьях. Данну он сказал, что собирается в разведку в Тундру. Данн попросил, чтобы на время отсутствия Гриота к нему приставили солдата — мужчину, а не женщину.

Этот солдат должен был организовывать купание Данна — приносить большие тазы, наполнять их горячей водой и уговаривать больного искупаться. Поэтому он не мог не увидеть шрамы на теле своего подопечного — вокруг талии. Объяснение этим шрамам было только одно: когда-то Данн носил цепь раба, шипы которой и разорвали его плоть. И еще солдат увидел шрамы на ягодицах Данна, лучами исходящие из ануса. Слух о жестоких отметинах мигом разнесся по лагерю, и репутация Данна еще более укрепилась, подпитанная восхищением и новыми тайнами. Оказывается, их любимый генерал тоже был рабом; этот факт помог солдатам понять его нынешнюю болезнь.

Ухаживающий за Данном солдат случайно проговорился, что Гриот на самом деле на ферме. Данн понимал причины обмана, однако не мог без боли думать о том, что Гриот там, в том месте, которое в его уме превратилось и сладкий сон, — это ветреное побережье Западного моря, бегущие ручьи и старый дом… Но там была и Кайра. Данн не желал думать о своем ребенке, которому уже было около четырех лет. И уж тем более не желал он думать о ребенке Маары.

Гриот отправился в дорогу с четырьмя солдатами, шагающими позади него. Распад Тундры сделал дороги еще более опасными. Нападение спереди он заметит сам, а солдаты проследят за тем, чтобы все было спокойно и сзади. Они шли на таком расстоянии, что Гриот мог слышать их разговоры. В основном это были слухи и сплетни о лагерной жизни, и Гриоту нравилось то, что он слышал. Все солдаты были беженцами и зачастую не знали языков друг друга. Гриот ввел обязательное для всех обучение языку Тундры, на нем сейчас и общались между собой идущие позади солдаты. А говорили они о том, что надеются на скорый поход в Тундру, где смогут рассеяться по огромным просторам. В лагере становилось слишком тесно.

Гриот начал вспоминать собственный жизненный путь, но только с того момента, когда тот, былой Гриот стал походить на Гриота нынешнего. Случилось это примерно в то время, когда голодный мальчик пробрался в лагерь армии Агре в Чараде и его тут же стали обучать солдатскому ремеслу. До этого… нет, Гриот не любил углубляться в те ранние годы. Когда-нибудь — потом — он заставит себя вспомнить их. Собой он стал именно в Агре. Оглядываясь назад, он понимал, что таким слепил его Шабис, бывший тогда большим военачальником, генералом, и восседавший на такой недосягаемой высоте, что Гриот знал только его имя и иногда видел его: «Вот он, вот он, смотрите, это Шабис».

Его непосредственным начальником был Данн — красивый, храбрый молодой офицер, которого Гриот боготворил. Потом Данн стал генералом. Под его командой Гриот дошел до Шари. Когда в Шари вторглись армии Хеннеса, Гриот услышал, что Данн покинул Шари и тоже убежал. Он был в той массе беженцев, что затопили Карас, но потом потерял след Данна и не мог нигде раздобыть сведения о нем. Ведь генерал стал дезертиром, его могли поймать и наказать, а то и казнить. Ходили слухи, что за голову Данна назначена цена. О Мааре он вообще ничего не знал. Забавно, что Гриот видел, как она обращалась с речью к солдатам на площади в Агре, но не связал худющую девчонку с той красавицей, с которой познакомился на ферме. Он в одиночку нашел дорогу в Тундру, подвергаясь опасностям, зарабатывая на пропитание где только мог, и, вспоминая о спокойном существовании в армии Агре, жалел, что сбежал оттуда. Потом по чистой случайности Гриот узнал, что генерал Данн вместе со своей сестрой находится на какой-то ферме на западе. Он направился на запад и прибыл туда как раз после того, как ферму покинул Данн.

Гриот тут же узнал Шабиса и не узнал Маару. Он спросил, не найдется ли для него работы. Фермерский труд был ему знаком, потому что одно время он служил в сельскохозяйственном подразделении в армии Агре. На ферме к нему отнеслись с доверием, выделили комнату, только Кайре его появление не понравилось. Для нее он был помехой. Но Маара и Шабис и остальные — Даулис и двое альбов — обращались с ним как с равным. Гриот не знал, что такое семья, но подозревал, что нашел ее наконец. И вскоре его новая семья должна была увеличиться, потому что и Маара, и Кайра были беременны. Кайра вплоть до самых родов была чем-то недовольна — такая уж у нее была натура. Она то жаловалась, то сердилась. Маара успокаивала ее и держала в рамках. Так, во всяком случае, казалось Гриоту. Центром семьи были Шабис и Маара, а Кайра вела себя как трудный ребенок.

До прибытия в армию Агре Гриот всю жизнь провел, наблюдая, взвешивая каждый свой шаг, примечая все и всех — лица, жесты, подрагивание ресниц, едва уловимую гримасу, различая тончайшие нюансы между ухмылкой, насмешкой и улыбкой. Так он учился жизни, так он познавал людей. И Гриот понимал, что такой восприимчивостью обладают далеко не все. Порой он не мог не удивляться тому, как мало видят вокруг себя некоторые люди. Здесь, на ферме, он вернулся к своему доармейскому состоянию — то есть к наблюдению и осторожности. Не из-за Шабиса и, уж конечно, не из-за Маары — это за Кайрой нужно было неотрывно следить. Он усердно трудился, не допускал вольностей в обращении, держался от Кайры как можно дальше и наблюдал за всеми. Он догадывался, что Маара скучает по брату — не потому, что она жаловалась, а потому, что часто заводила разговор о Данне и при этом неизменно вздыхала. Шабис в такие моменты или накрывал ее руку своей, или обнимал жену. Кайра взирала на это с недоброй насмешкой. Когда она упоминала Данна, то говорила о нем как о вещи, всецело принадлежащей ей и только ей, вещи, которую она по рассеянности куда-то положила и не может найти. Во время беременности она сильно располнела и действительно страдала. Дули сухие холодные ветра, которые затем сменились сухими и горячими. Кайра лежала, почти не вставая, и все больше привыкала командовать Гриотом, пока наконец он не заявил однажды в присутствии всех остальных, что он ей не слуга.

— Если я захочу, то будешь и слугой, и кем угодно еще, — рявкнула Кайра.

Маара и Шабис осадили ее:

— У нас здесь нет ни слуг, ни рабов, Кайра.

Тогда она стала предварять свои приказы саркастичным «пожалуйста»: принеси мне то, сделай это. Когда Кайре удавалось заставить его прислуживать себе, она довольно улыбалась — совсем как ребенок, думал Гриот.

Маара тоже неважно себя чувствовала, и Гриота (а вместе с ним и других обитателей фермы) раздражало, что она утешала Кайру и помогала ей, а взамен даже доброго слова не слышала.

А потом разразилась отвратительная ссора, это произошло незадолго до того, как обеим женщинам подошло время рожать. Кайра визгливо кричала, что если Гриот хочет остаться на ферме, то должен делать то, что ему говорят. Гриот знал, что его пара рук была очень нужна на ферме, и терпел, однако Кайра попыталась ударить его, после чего он уже не смог оставаться и ушел, извинившись перед Шабисом и Маарой. Он направился в Центр, и там нашел Данна. То, что Данн не испытал при встрече с ним такого радостного подъема чувств (назовите это счастьем или восторгом), который обуревал Гриота, показалось ему абсолютно нормальным: он ведь лишь один из солдат Данна, только и всего. Но быть с Данном, работать для него, служить ему было для Гриота не только наградой за его давнюю преданность, он видел в этом также и особую справедливость, своего рода подарок Судьбы, Высших Сил, или кого там еще. Гриот не увлекался божествами или тому подобными высшими существами, хотя за свою короткую жизнь наслышался о них сполна, однако теперь он задумывался, а нет ли среди этих существ одного, которое с особым вниманием и заботой взирает на него, Гриота. А иначе как объяснить его удачливость — он оказался в Агре, под началом Данна, услышал, что бывший генерал отправился на ферму, потом нашел его здесь, в Центре. Все эти случайности удивительным образом совпадали с планами и желаниями Гриота.

Он мог бы сказать — он готов был сказать, что долгое отсутствие Данна вряд ли было справедливо по отношению к нему, но, с другой стороны, он с пользой провел время, создавая и укрепляя свою армию, исследуя ресурсы Центра.

Он мог бы сказать, что болезнь Данна была явным упущением со стороны Рока или какого-то иного мелкого божества (Гриот был скромен, он не считал, что удостоился внимания значительного бога), однако, с другой стороны, он получил возможность ухаживать за своим героем и узнал, что у Данна есть свои слабости. Гриот решил, что даже недостатки Данна являлись залогом или признаком его будущих великих свершений.

И вот он снова шел на ферму. И думал прежде всего о Кайре, хотя старательно отгонял всякие дурные и неприятные мысли, как и следует поступать всякому осторожному человеку, готовящемуся к встрече со злобным и неуправляемым существом.

Солдат он оставил на постоялом дворе, не желая обременять обитателей фермы необходимостью размещать и кормить целую ораву незваных гостей. Там и так всегда недоставало еды, о чем ему было прекрасно известно. Гриот сказал охране, что вернется через день или около того.

Когда он шагал к дому вдоль шумного побережья Западного моря, ему навстречу выбежали две собаки. Они узнали его. На веранде стояла Кайра, располневшая еще сильнее, чем раньше, — крупная женщина в фиолетовом балахоне, с завитыми и напомаженными волосами, с цветком и кудрях. Она наблюдала за приближением Гриота.

— Приветствую тебя, — сказал он, спеша первым завести беседу и установить тон, который он хотел бы сохранить во время своего визита на ферму.

— Ты пришел навестить меня? — спросила она. Странно было слышать это от нее, и Гриот растерялся.

— Нет, Кайра, я пришел, чтобы повидаться с Шабисом.

— Ну вот, никто не навещает меня, — пожаловалась она, и Гриот отметил про себя, что капризность Кайры не уменьшилась со времени его ухода.

Сбоку от дома, на ровной песчаной площадке, играли две маленькие девочки; за ними присматривали две женщины-альбки.

На веранду вышел Даулис, и его улыбка при виде Гриота была искренней. Гриот сел, и два пса улеглись у его ног. Глядя на этих существ, прирученных человеком, Гриот не мог не думать о дикости Раффа, о свободе, которая правила существованием снежных псов, даже тех, которые были очень привязаны к людям. Гриот впервые задумался над тем, что эти мощные мохнатые животные в любой момент могут сбиться в стаю, которой правят совсем иные законы, и напасть на тех, кто их кормит. Способен ли Рафф наброситься на Данна? Трудно поверить в такое.

Кайра устроилась на другом стуле, расправила складки своего балахона и вопросила:

— Как поживает мой дорогой Данн?

Гриот не собирался рассказывать Кайре о состоянии Данна, зная, что она не преминет воспользоваться его слабостью. Хотя он и догадывался, что из Центра мимо фермы по пути к побережью проходит множество людей и от них Кайра что-то уже слышала или скоро услышит.

— Данн уходил надолго, был на островах Нижнего моря, — сказал он и, поскольку Кайра хотела слышать подробности, добавил как можно туманнее: — Он там рыбачил с местными рыбаками. Плавал аж к самому краю ледника.

Потом появился Шабис, и Гриот встал, чтобы поздороваться. Он видел по радушному лицу Шабиса, что тот доволен его приходом, но вынужден из-за Кайры скрывать свои истинные чувства.

Шабис кивнул, разрешая Гриоту садиться, и сам тоже сел. Он постарел. Смерть Маары забрала у него не только любимую жену, но и часть некоей жизненно важной энергии, ту бодрость духа, которая раньше наполняла всю его сущность, пока Маара была с ним. Он превратился в высокого худого старика, почти совсем седого. Нельзя было не признать, что этот солдат почти ничем уже не походил на того военачальника, которым когда-то был.

Гриот хотел поговорить с Шабисом наедине, и началась неприятная игра в намеки и недомолвки, в которой Кайра мешала Гриоту и Шабису уединиться. Когда оба наконец ушли в дом, пытаясь сбежать от нее, она отправилась вместе с ними и весь вечер за ужином болтала не умолкая, не давая им возможности забыть о ней хотя бы на секунду.

Кайра тоже сильно изменилась. Гриот украдкой поглядывал на ее хорошенькое личико. Несмотря на весь ее богатый арсенал кокетки, все эти ужимки, взгляды и улыбки, он видел, что если и было в нем что-то, достойное восхищения, то оно ушло бесследно.

До чего же все изменилось с тех пор, как Гриот покинул ферму. Маара была чем-то вроде основы, стержня этой семьи, которая без нее и семьей-то быть перестала. Только Маара удерживала обитателей фермы вместе. И не давала Кайре стать в центре, чего та всячески добивалась.

Две маленькие девочки, обе очаровательные — как и все малышки, предположил Гриот, который не имел дела с детьми с тех пор, как сам был ребенком, — вели себя хорошо, однако от Гриота не ускользнуло то, что Тамар, дочь Маары, держалась рядом с отцом, а на Кайру смотрела с опаской.

Кайра командовала не только собственной дочерью Рэей: сделай то, сделай это, сядь ровно, не ерзай, ешь медленнее… и так до бесконечности, — но и Тамар тоже, хотя за детьми приглядывали две женщины-альбки, Лета и Донна. Наконец Шабис сказал:

— Хватит, Кайра.

Эта короткая фраза, как понял Гриот, была продолжением противостояния, которое началось задолго до этого момента. Кайра замолчала с надутым видом.

Когда пришло время расходиться по комнатам на ночь, Тамар прошла было мимо Кайры, но та остановила ее:

— Куда это ты, а поцеловать Кайру?

Девочка послала ей воздушный поцелуй, но Кайра не собиралась так просто отпускать малышку. Гриот видел: все они — Шабис, Лета, Даулис и Донна — напряженно наблюдали за тем, как девочка подбежала к Кайре и подняла лицо для поцелуя. Тамар притворялась, будто смеется, но на самом деле ей было страшно. А Кайра скорчила ужасную гримасу (шутка, разумеется), нагнулась, чтобы поцеловать Тамар, и еще сильнее скривилась, так что малышка не выдержала и убежала к Лете.

— Что за плакса, — усмехалась довольная собой Кайра. Лета и Донна увели детей спать — в разные комнаты, отметил Гриот, и Кайра сказала:

— Еще один долгий скучный вечер. Расскажи нам что-нибудь интересное, Гриот!

Гриот ответил:

— Прости, Кайра. Завтра утром рано вставать и отправляться в обратный путь, а мне еще нужно поговорить с Шабисом.

— Ну, так говори.

Гриот оглянулся на Шабиса в надежде на помощь. И тот поднялся и сказал:

— Пойдем подышим воздухом. Сегодня хороший вечер.

— Я тоже хочу пойти погулять, — протянула Кайра.

— Нет, — отрезал Шабис. — Оставайся здесь.

— Как же так, — завела было Кайра, но Шабис нахмурился.

Гриот понимал, что Кайра хотела занять место Маары, все еще надеялась, но, увы, тщетно. В этом-то и крылась причина ее капризов и жалоб. Мысль о том, что Кайра хочет заменить Маару, шокировала Гриота, и он взглянул на женщину с такой неприязнью, что она переключила свое внимание с Шабиса на Гриота.

— А ты что стоишь тут недовольный? Ты же добился, чего хотел? Мне вот никогда не идут навстречу. — Она действительно чуть не плакала.

Это было так ново в Кайре, такое откровенное ребячество, что Гриот окончательно растерялся. Шабису даже пришлось позвать его:

— Пойдем, Гриот.

Двое мужчин вышли в сумерки; за ними потянулись собаки.

Они остановились подальше от дома. Кайра стояла в дверях в расчете что-нибудь услышать. Гриот рассказал, как плох Данн с тех пор, как узнал о смерти Маары; он объяснил, почему тот так долго оставался в неведении. Он рассказал все, что знал и слышал о приключениях Данна на Нижнем море, и в конце концов сумел заставить себя сказать, что Данн, по его мнению, безумен и что он, Гриот, не знает, что делать.

— Давай-ка отойдем подальше, — сказал Шабис, оглянувшись на большую фигуру в фиолетовом, маячившую на веранде, — Кайру.

Они спустились по каменистой тропке к Западному морю, которое вблизи шумело еще ожесточеннее, и остановились там, где до них долетали брызги, разбивающиеся о скалы, но где прибой еще можно было перекричать.

— Однажды Данн уже был тяжело болен, — сказал Шабис и поведал Гриоту о событиях в Башнях Хелопса.

— Да, иногда в бреду он упоминал какие-то башни.

— Обычно он никогда не говорил о них. Маара рассказывала, что он боялся даже думать о том времени.

— А теперь он боится мака. — И Гриот рассказал о приказе Данна ни в коем случае не давать ему мак.

— Значит, это главное, — решил Шабис. — И я поговорю с Летой, у нее есть лекарства от всего. Но пока ты здесь, расскажи мне о Центре. Что это за слухи о новой армии?

Гриот рассказал ему о своих делах, не хвастаясь, но с гордостью за достигнутое. А под конец изложил свои планы о завоевании городов Тундры. Время было самое подходящее.

— Ты так легко говоришь о завоеваниях и убийствах, Гриот.

— Думаю, что в противном случае Тундра сама пойдет на нас войной. Центр — богатая добыча, лакомый кусочек. А старики мертвы. Людям нужен Данн, нужна его слава.

— Да? Что же это за слава? — спросил Шабис, что сперва удивило Гриота, но затем он увидел ироническую улыбку на губах старого солдата. — Мне кажется, что в данном случае существует два вида славы. Одна — генерала Данна, и он заслужил ее. Когда я продвигал его, такого юного, я, как мне кажется, знал, что делал. Но есть и другая слава, слава чудотворца принца Данна. И это все пустая болтовня и сказки.

— Люди говорят не о принце Данне, а о принце вообще. Но он в самом деле обладает какой-то… властью, которую трудно описать словами или объяснить. Мои шпионы доносят, что вся Тундра ждет его.

— Понятно. Похоже, история повторяется. Я возражал в свое время против вторжения в Шари. Вот почему я стал врагом трех других генералов. А ведь я оказался прав. Тот поход не дал никакого результата — кроме извечных беженцев и убитых. Мой опыт подсказывает, что разговоры о войнах и вторжениях означают слабость, а не силу.

— В данном случае это необходимо. К нам безостановочно прибывают беженцы — уверен, что вы видите на ферме то же самое, их надо кормить, одевать, приглядывать за ними. Шабис, я помню, как ты учил нас, беседовал с нами, и стараюсь делать то же самое. У нас в Центре стало так тесно, что просто шагу не ступить. А Тундра практически вся лежит пустая.

— Все настолько нестабильно, разве ты не видишь? На востоке — сплошные войны, и конца-края им не видно. Напротив, вспыхивают всё новые… Беженцы, Гриот, это великие, неисчислимые массы людей, которые потеряли все — дом, семью, себя. Ты собираешься поддерживать среди них порядок разговорами о каком-то герое по имени генерал Данн? А на юге сейчас тоже волнения — в Чараде, в моей стране. Там произошел переворот, и три генерала были убиты. Теперь армия призывает меня обратно.

Гриот видел, что стоящий рядом с ним Шабис на самом деле разговаривает сам с собой, почти кричит, перекрывая шум морских волн. Он излагает вслух мысли, которые одолевали его, пока он был один.

— И я понимаю: ты слишком вежлив, Гриот, чтобы сказать, что я слишком стар для генеральства и войн. Да, я стар, но стать во главе войска я еще могу. Я — тот самый генерал Шабис, который противостоял трем плохим генералам, и теперь они мертвы. Именно поэтому меня и зовут назад, чтобы я объединил агре и защитил их от хеннов. Но как я могу уйти, Гриот? Ты же видишь…

Гриот видел. Шабис не мог взять с собой ребенка в долгое и опасное путешествие на юг. И оставлять девочку с Кайрой было тоже нельзя — она, несомненно, желала Тамар только зла.

— В Агре у меня есть жена, — сказал Шабис. — Она — хорошая женщина, но вряд ли обрадуется ребенку Маары. Да и можно ли ожидать от нее этого? Она так мечтала о собственном ребенке, но… у нас не вышло. Если бы я вернулся к ней с дочерью Маары… нет, даже думать об этом не хочу. Так ты понимаешь меня, Гриот?

— Вы с девочкой можете прийти в Центр, — сказал Гриот.

— Я чувствую свою ответственность не только за Тамар. Даулис, я знаю, вернулся бы в Билму, если бы не Лета. И Лета понимает это. Если она снова окажется в Билме, то вскоре снова… Ты знаешь, что Лета была там проституткой?

— Да. Когда Данн бредит, он много разного говорит. Но ты забываешь о том, что я ведь жил здесь и знаю, что Лета не считает нужным скрывать свое прошлое.

— Ты не понимаешь, Гриот. Она ужасно стыдится его и именно поэтому считает необходимым говорить об этом.

— Если бы ты пришел в Центр, то вместе с Данном вы могли бы повести нас на завоевание Тундры. — Голос Гриота дрожал, выдавая его заветные надежды. Он считал, что генерал Шабис и генерал Данн вместе являют собой апофеоз всего, о чем только можно мечтать… — Ты и Данн… — начал он снова.

— Тебе никогда не приходило в голову, что Данн не сильно обрадуется моему появлению в Центре? Ведь именно из-за меня он потерял сестру — по крайней мере, так он это видит. Или, вернее, чувствует. Он всегда был великодушен по отношению ко мне — по отношению к нам с Маарой. Но когда я задумываюсь над тем, что он чувствует… в общем, Гриот, я стараюсь гнать такие мысли прочь.

Гриот молчал. Внизу билось и шумело море, обжигая их брызгами.

— Так что, Гриот, какой бы путь я ни выбрал, везде упираюсь в тупик.

Гриот, который с самых юных лет остался один, думал о том, что крохотная девочка — Тамар — была слишком мала, слишком незначительна (да-да, именно незначительна), чтобы стоять на пути генерала Шабиса, долг которого — спасти страну.

— Пошли-ка обратно в дом, Гриот. Я рад твоему приходу. Не думай, что я не размышляю обо всем этом. Такие мысли не покидают меня ни на минуту.

Кайра встретила их на веранде. От злости она вся буквально искрилась в свете лампы.

— Потом, Кайра, — отмахнулся Шабис, и двое мужчин прошли мимо нее.

В общей комнате Лета и Даулис играли в кости. Донна была с детьми.

Шабис вызвал Лету в другую комнату. К Гриоту немедленно подошла Кайра.

— Ну, о чем вы там секретничали? — спросила она. — О том, что Данн окончательно свихнулся?

Проницательность Кайры неприятно поразила Гриота.

— Уверен, тебе рассказали бы, если бы это случилось.

Лета вернулась со связками трав, которые она разложила на столе и стала объяснять их действие Гриоту.

— Это все сплошь успокоительные травы, — заметила Кайра.

— У нас в лагере есть больные, — вывернулся Гриот, не собираясь сдаваться.

— Да? Ну ладно. Передай Данну, что пора бы ему уже взглянуть на свою дочь, — сказала Кайра. — Скажи ему, чтобы он пришел навестить меня.

— Хорошо, передам. И разумеется, он захочет увидеть и дочь своей сестры.

Гриот говорил с Кайрой таким тоном, которым раньше никогда не смел с ней разговаривать. Он не только парировал ее скрытые нападки, но и сам наносил удары, так что женщине оставалось лишь злобно буркнуть что-то, развернуться и уйти.

— Не обращай на нее внимания, — посоветовала Гриоту Лета полным презрения голосом.

«Дружная компания собралась здесь, — подумал Гриот. — Хорошо, что я вовремя выбрался отсюда».

Он попросил, чтобы ему разрешили спать на веранде. Тогда на рассвете он уйдет, никого не потревожив. Спал Гриот чутко. Посреди ночи он видел, как на верхнюю ступеньку крыльца вышла Кайра. На него она взглянула лишь мельком, а потом неслышно спустилась и ушла куда-то в темноту.

Проснулся Гриот очень рано. Ниже по склону, где стояли несколько хибар, он разглядел Кайру. Она разговаривала с какими-то людьми, очевидно только что прибывшими беженцами. Гриот рассудил, что пришли они, должно быть, через болота, а не по той дороге, что вела мимо Центра. С Кайрой было два снежных пса. Когда они увидели, что Гриот проснулся, то оставили женщину и подбежали к нему, повиливая хвостами. Они даже проводили его немного и на прощание лизнули ему руки.

Сворачивая с тропы на дорогу к Центру, Гриот оглянулся на дом. На веранде стояла Лета. В утреннем свете ее волосы испускали удивительное, похожее на солнечное, сияние. Кожа ее тоже была необыкновенно белой. Гриот так и не определился со своим отношением к альбам. Они одновременно и завораживали его, и вызывали отвращение. Эти волосы… ему хотелось потрогать их, пропустить через пальцы текучие гладкие пряди. Но вот ее кожа… она напоминала Гриоту толстую белую кожу на брюхе морской рыбины.

У Донны, в отличие от Леты, волосы были темными. Там, где их разделял пробор, виднелась мертвенно-бледная полоска кожи. Когда-то, Гриот знал об этом, альбы населяли весь Йеррап; по всей стране жили люди с рыбьей кожей. Ему было неприятно думать об этом. Многие говорили, что альбы — и женщины, и мужчины — колдуны, но Гриот не воспринимал эти слухи всерьез: он понимал, что люди склонны объяснять все непонятное действием неких магических сил. К тому же Гриот был не вправе жаловаться. Он ведь и сам, когда его солдаты говорили, что Данн обладает некоей магией, не возражал, а только улыбался.

Он еще не вошел в ворота Центра, а уже знал, что с Данном что-то случилось: со стороны его жилища доносились крики, собачий лай, голос самого Данна. Гриот бегом ворвался в комнату, где застал Данна стоящим на кровати. Тот с совершенно безумным видом и горящими глазами дико размахивал руками. В воздухе висел тошнотворный запах. Увидев Гриота, Данн заорал:

— Лжец! Ты обманул меня. Ты ходил к Шабису — плести интриги против меня!

Два охранника, приглядывавшие за Данном, стояли прислонившись к стене. Они были измождены и напуганы. Возле них сидел снежный пес, будто защищая их, и наблюдал за Данном, который спрыгнул с кровати и закружился волчком. Солдаты едва успевали уворачиваться от его порхающих рук. Кончиками пальцев Данн задел щеку Гриота, затем вскинул ногу, словно намереваясь пнуть Раффа, однако пес даже не шевельнулся. Он только предупреждающе зарычал.

— Господин, — попытался остановить Данна Гриот. — Генерал… нет, послушай, Данн…

— Ах, Данн? — прошипел тот, все еще вертясь. — Значит, просто Данн? Так нынче обращаются младшие чины к старшим?

Теперь Гриот достаточно пришел в себя, чтобы заметить на низком столике измазанное блюдо, на котором дымился обгорелый комок маковых зерен.

Данн вскочил на кровать и замер в странной позе: колени согнуты, руки на бедрах, яростный взгляд перескакивает с одного присутствующего на другого. Темные зрачки Данна побелели по краям. Его трясло.

— И вот еще что, — крикнул он Гриоту. — Я собираюсь сжечь твой драгоценный Центр дотла, со всем этим мертвым хламом. Я устрою такой пожар, что выгорит вся Тундра. — Он упал на постель — неожиданно для себя, судя по его удивленному виду, — и остался лежать, хватая воздух ртом и глядя в потолок.

Один из солдат тихо произнес, явно боясь говорить громче:

— Гриот, господин генерал пытался поджечь Центр, но мы вовремя остановили его.

— Да, пытался поджечь, — раздался с кровати громкий голос. — И снова подожгу. Кому нужен этот никчемный мусор? Спалить его, и дело с концом.

— Господин генерал, — сказал Гриот, — позволь напомнить, что ты просил меня не давать тебе мака. Таков был твой приказ, господин. Так что сейчас я его заберу.

При этих словах Гриота Данн слетел с кровати и понесся к маку. Но не добежал до стола, потому что передумал, решив вместо этого наброситься на Гриота. Гриот же не двигался, словно загипнотизированный. В каком-то смысле так оно и было: юноша понимал, что в припадке ярости и безумия Данн с легкостью справится с ним в один миг.

Между двумя мужчинами, застывшими друг против друга, спокойно и решительно встал снежный пес. Он ухватил правую руку Данна, поднятую для удара, своими мощными челюстями и сжал ее. Данн вырывался, но все было без толку. Тогда в его левой руке появился нож, непонятно только, для кого он предназначался: для Гриота или Раффа. Пес следовал за взбешенным Данном, но руку не отпускал.

Гриот повторил:

— Господин, ты сам приказывал не давать тебе мак.

— Да, но то был не я, а Другой Данн.

Вдруг, словно услышав свои слова со стороны, он озадаченно застыл — вглядываясь, вслушиваясь? Что такое?

— Да, Другой Дан, — пробормотал он снова. Да. Так говорила Маара, вспоминая, на что он способен, напоминая о том, как брат проиграл ее. Другой Данн… и Её Данн. Двое.

А ведь много лет назад они с Маарой стояли на этом самом месте, и она, узнав о его очередном безрассудном намерении, говорила брату: «Ты никогда бы так не поступил, это Другой подговаривает тебя».

Другой. Кем из двух был он сейчас? Снежный пес разжал челюсти, и рука Данна выпала из его зубов. Рафф неторопливо вернулся туда, где сидел раньше, — к стене, расположившись рядом с двумя изумленными охранниками.

— Другой, — бормотал Данн.

Он встрепенулся, и Гриот подумал, что припадок продолжается и что ему снова предстоит уклоняться от взлетающих в воздух рук и ног. Однако Данн схватил блюдо с маком и сунул его в руки Гриоту.

— Забери. Не давай мне его больше.

Гриот подозвал одного из солдат, передал ему блюдо и велел:

— Выброси это. Уничтожь.

Солдат с блюдом вышел.

Данн наблюдал за происходящим, напряженно подрагивая, сузив глаза. Потом он обмяк и упал на кровать.

— Иди ко мне, Рафф, — позвал он.

Снежный пес подошел, вспрыгнул на постель, и Данн обхватил его руками. Он надсадно всхлипывал, сухой плач драл его горло; слез не было.

— Пить, — прохрипел он.

Второй солдат поднес ему кружку с водой. Данн выпил все, начал было говорить: «Еще, хочу еще…» — но откинулся на спину и заснул, прижимая голову собаки к своей груди.

Гриот приказал солдату найти себе и напарнику смену, а самим идти отдыхать. Да и Гриоту тоже нужно было поспать.

Эта сцена с Данном (даже не с Данном, а с каким-то безумцем, принявшим обличье Данна) разыгралась так стремительно, что Гриот не успел толком понять, что происходит. Ему нужно было все хорошенько обдумать. Боясь отходить от Данна слишком далеко, он лег на кровать в соседней комнате и дверь оставил приоткрытой.

«Другой», — говорил Данн.

Гриот чувствовал, что должен поговорить с кем-то еще — с Шабисом? На самом деле ответить на все его вопросы сумела бы только Маара. Если бы он мог вернуть ее хотя бы на несколько минут, то знал бы, о чем надо спрашивать.

Через открытую дверь Гриот видел, как пришли два новых солдата и встали у стены. Рафф встретил их тихим рычанием, но, взмахнув пару раз хвостом, затих. Пес уснул. Данн уснул. Гриот тоже уснул.

И проснулся в полной тишине. Данн не шевелился в соседней комнате, неподвижны были пес и двое солдат, сидевших на корточках, которых тоже сморил сон. Сон и покой царили в комнате.

Гриот тихо вышел, умылся, переоделся, поел, возвращаясь постепенно к обычному укладу жизни в Центре. Затем занял свой пост за столом в большом зале. Там он и просидел вплоть до полдневной трапезы — думал, подсчитывал запасы, принимал всех, кто хотел его видеть. Обычно поток просителей или жалобщиков, сопровождаемых переводчиками (за час или два Гриоту приходилось порой сталкиваться с дюжиной языков), был неиссякаем, однако в этот день они почти не беспокоили его. Солдаты были растеряны. Хуже того, они были напуганы. Все знали, что их генерал, чье внезапное и долгое отсутствие только увеличивало его престиж, совершенно обезумел и пытался поджечь Центр. Они не представляли, о чем и как спрашивать Гриота, хотя каждый из них имел на это право. Гриот сидел за столом; солдаты не покидали своих хижин. Они ждали. Они ждали от Гриота объяснений. И еще сильнее они ждали объяснений от Данна.

Не только солдаты не знали, как относиться к происходящему, не знал этого и сам Гриот. Его чувства к Данну были близки к восхищению и уж во всяком случае превосходили обычное почитание вышестоящего командира. До визита на ферму он днями напролет ухаживал за этим исхудавшим, покрытым шрамами телом, с рубцами на талии, которые могли появиться только от острых шипов цепи для наказания рабов. Что ж, Гриот и сам побывал в рабстве; больше любой другой кары рабы боялись этой тугой металлической цепи. Он видел, как Данн беснуется под воздействием мака, и, если бы не снежный пес, бывший генерал вполне мог убить его.

А что же он чувствует сейчас? Ясно пока было только одно: он, Гриот, создал здесь армию, — да это действительно была настоящая армия, пусть и немногочисленная. Он, Гриот, управлял ею, командовал ею, кормил и одевал своих солдат, строил планы завоеваний. Если Данн умрет, или окончательно сойдет с ума, или снова уйдет и не вернется, то во главе армии станет Гриот. Это, во-первых.

Но, помимо всего прочего, существует и нечто такое, что трудно свести к простому факту или четкой формулировке: это не что иное, как слава Данна (или как еще можно назвать эманации, исходящие из него?), разлетевшаяся до самых далеких городов Тундры. Гриот сам был тому свидетелем. Он ходил в Тундру, переодетый беженцем, преодолевал коварные топи, сидел в трактирах и придорожных харчевнях, долгими вечерами пил нелюбимые им напитки, слушал сплетни на рыночных площадях. Все знали, что старые махонди мертвы, но что им на смену пришли молодые, и это были не просто махонди, а генерал по имени Данн. Кое-кто говорил, что на самом деле его зовут принц Шахманд, но откуда пошли эти слухи? Только не от Гриота! Это все старуха, это она направляла деятельность шпионов, плела свою сеть, которая теперь стала сетью Гриота. Но настоящее имя генерала было Данн, а не то, что придумала старуха. Странно и тревожно было слушать Гриоту эти разговоры. Данн не так долго пробыл в Центре перед тем, как уйти на ферму, а по возвращении очень скоро опять ушел, на этот раз к Нижнему морю. И тем не менее Данну этого было достаточно, чтобы пробудить воображение людей, заставить говорить о себе. В мыслях жителей Тундры он жил особой, не зависящей от него жизнью. Они ждали, что генерал Данн вернет Центру его старую власть и вновь покорит Тундру. Нынешнее же правительство Тундры быстро ослабевало. Все ждали его, генерала Данна. Каким словом можно назвать подобную славу? Это иллюзия, так сказал Шабис. Это блеск пустоты, как болотный газ или зеленоватые огоньки, бегущие над морскими волнами (Гриот однажды видел их собственными глазами). И все же она была всемогуща, его слава. И все же она была ничем. И все же люди ждали генерала Данна.

Гриот создал армию, умелую и дисциплинированную армию, но по сравнению с Данном он был никем, потому что только Данн обладал… чем?

Гриот сидел и раздумывал над этими вопросами, сидел долго и тихо в большом зале — небольшая фигурка под высокими колоннами и изогнутыми потолками, на которых сохранились еще древние краски — ярко-красные, синие, желтые, цвета морской волны. Гриот не придавал особого значения былой пышности обстановки, однако полагал, что она каким-то образом была связана с величием Данна. Была ли? Но почему его так волнуют истинные и надуманные качества Данна, если сам он не очень-то интересуется Гриотом и даже чуть не убил его? Однако Гриот не мог не думать о Данне. Не такая уж длинная жизнь Гриота — суровая и опасная жизнь — не научила его любви и нежности, если не считать той больной лошади, за которой он ухаживал в одном из своих временных пристанищ, но которую пришлось вскоре бросить из-за необходимости вновь бежать и скрываться. Он понимал привязанность Данна к снежному псу. Но теперь Гриоту казалось, что хотя он раньше и любил Данна, то сейчас уже в Данне больше не осталось ничего из того, что он, Гриот, в нем любил. Да и само это слово «любовь» смущало его. Разве можно назвать любовью страстное обожание мальчиком своего боевого командира? Вряд ли. Куда же подевался тот красивый, приветливый, добрый офицер — капитан, а потом и генерал? От того Данна осталось лишь нечто неуловимое — его способность разжигать ожидания людей, которые никогда даже не видели его.

Гриот думал о покрытом ужасными шрамами человеке, которого он нянчил, как… как ту раненую лошадь, чью жизнь он спас.

И Гриота охватывало отчаяние. Ибо генерал Данн, совсем еще недавно сильный здоровый мужчина, превратился в тяжелобольного человека, который сейчас отсыпался, одурманенный маком.

Потом он увидел, что из комнаты Данна вышел Рафф, а за ним — бледный, слабый, неуверенный в собственных силах Данн. Но он, по крайней мере, встал сам.

Он? А кто именно из двоих? Гриот решил, что это настоящий Данн, а не тот загадочный «другой», кем бы он ни был.

Почему Гриот так решил? Откуда у него взялась эта уверенность? А он был абсолютно уверен. Однако в то же время оставались мучительные, разрывающие мозг вопросы, справиться с которыми Гриот был бессилен. Но в его силах заявить: «Это Данн, а не кто-то еще».

Данн сел напротив Гриота, зевнул и произнес:

— Не бойся. Я уже пришел в себя.

(А мог бы сказать: «Другой уже ушел из меня»).

Потом Данн продолжил, но уже совсем иным тоном, искренним и покаянным:

— Прости меня, Гриот.

Неужели он вспомнил, что мог бы убить Гриота, если бы его не остановил Рафф?

— Во-первых, — вдумчиво говорил тем временем Данн, словно отмечая в уме все по пунктам, — во-первых, Гриот, мы должны решить вопрос с твоим званием. Это было глупо — то, что я раньше сказал. — (Опять же, можно было выразиться точнее: «То, что Другой сказал»). — Ты отвечаешь тут за все. Ты все создал. И до сих пор солдаты не знают, как тебя называть.

Гриот сидел в ожидании, страдал — потому что страдал Данн, — смотрел на Данна, который отводил взгляд, потому что у него болели глаза. Гриот видел: свет, падающий сверху, оттуда, где было множество окон, рассыпался на множество ярких лучей. Данн отвернул голову в сторону от сияния и проморгался.

— А ведь у Шабиса я был генералом-стажером… Ты знал это, Гриот? Я и все остальные, кто пришел в армию после Шабиса, — мы все выросли под его началом, мы все были генералами-стажерами. Но называли нас просто генералами.

— Да, я знаю, — негромко сказал Гриот.

— Ну, так как насчет звания, Гриот? Положим, я — генерал Данн, раз ты так утверждаешь, но тогда ты тоже должен быть генералом. Генерал Гриот.

— Я бы предпочел быть капитаном, — сказал Гриот, вспоминая юного красавца капитана Данна, который до сих пор оставался для него идеалом.

— Тогда надо будет проследить, чтобы у нас никто не поднимался выше капитана, — заметил Данн полушутливо. — Мы ведь сами придумали и создали эту армию, так ведь, Гриот? Значит, мы и будем устанавливать правила. Генерал Данн и капитан Гриот. Почему бы и нет? — И он тихо рассмеялся, глядя на собеседника через завесу яркого света слезящимися глазами. Он хотел, чтобы Гриот смеялся вместе с ним. В этом было что-то трогательное и робкое, и Гриоту вдруг захотелось обойти вокруг стола, поднять Данна на руки и отнести его обратно в постель. Данн дрожал. У него тряслись руки.

— Я собираюсь выступить перед солдатами, — заявил он, и Гриот явственно представил, как в мозгу Данна был вычеркнут очередной пункт. Так, и это он тоже сказал.

— Да, я думаю, это будет полезно, — согласился Гриот. — А то все волнуются.

— Да. И чем раньше я это сделаю, тем лучше. И еще: нам нужно будет поговорить о Центре… Нет-нет, не бойся, я не собираюсь его сжигать. Хотя, откровенно говоря, ему туда и дорога. — Данн поднял голову и чихнул, как мог бы чихнуть Рафф, и пес на самом деле чихнул, вслед за хозяином.

Гриот позволил запаху Центра, который он по привычке игнорировал, войти в его сознание, и наморщил нос, так же как делал Данн. Запах серости и гнилости, а теперь в нем был еще и привкус гари.

— Данн, я тут узнал кое-что о Центре, и тебе, наверное, тоже будет…

Но Данн отмахнулся, не желая развивать эту тему.

— Собери солдат, — велел он.

Гриот пошел к двери, на ходу оглядываясь: Данн мигал от непривычно яркого света. Ничего, солнце уже скоро сядет. Снежный пес положил морду на колени Данну, и тот гладил его.

— Рафф, — приговаривал он с чувством, — ты мой друг, Рафф. Да, ты мой верный друг.

«А я нет, — подумал Гриот. — Я ему не друг».

Вскоре тысяча солдат встали по стойке «вольно» на площадке, называвшейся в лагере плац или просто площадь, — между основными зданиями Центра и лагерем, состоявшим из хижин и складов. Вообще-то, маловато места для разросшегося воинства, но расширять площадь было некуда.

С одной стороны лагеря тянулись обрывистые берега Срединного моря, а с другой начинались болота. Лагерь мог расти только в одну сторону, вдоль побережья Срединного моря, и он рос, причем очень быстро. Северные строения Центра погружались в топкие трясины. Между ними и обрывом шли дороги, по которым в лагерь доставляли зерно с полей, скот с пастбищ, а также улов с моря.

Данн стоял в непринужденной позе, на нем была просторная рубаха, в которой он спал — нет, жил последнее время. Рядом с ним сидел Рафф. Его голова доходила Данну до груди. Напротив Раффа выстроилась целая фаланга снежных псов, каждый в сопровождении прикрепленного к нему солдата. Шкуры всех животных были безупречно белыми и даже поблескивали. Сзади за собаками стояли солдаты. Кого среди них только не было! Большинство, правда, составляли коренастые, крепкие, сильные люди, вероятно торы или их сородичи. Но и харабов было много — высоких и тонких, а также потомков от смешанных браков. Люди приходили в Центр со всего побережья в поисках пристанища, бросив разоренные войнами хозяйства и дома. Из общей массы выделялись своей очень черной и блестящей кожей уроженцы речных городов (даже с такого далекого юга приходили беженцы), а еще в армии было создано небольшое подразделение альбов, с белой кожей, как у Леты или вроде этого. Волосы у солдат тоже были самых разных оттенков, в том числе и такие же светлые, как у Леты. Да, волосы: всевозможных цветов, различной длины, от длинных и черных, как у Данна, до тугих темных кудряшек у жителей Речных городов, до каштановых и рыжих у выходцев с востока. Одежда тоже была самой разнообразной. Часть солдат все еще носили те лохмотья, в которых прибыли в Центр. Гриот, как ни бился, не мог достать для всех своих подопечных одежду, хоть какую, не говоря уже об одинаковой для всех, которая стала бы чем-то вроде формы. Отчаявшись, он купил в Тундре рулоны ткани, сотканной из овечьей шерсти, выкрасил ее в красный цвет и нарезал на куски. Теперь каждый солдат в его армии поверх своей одежды (какой бы она ни была) повязывал через плечо красное шерстяное одеяло. В вечно сыром и холодном климате болот оно было нужно почти каждый день. А главное, без этой красной перевязи солдаты не чувствовали бы своей принадлежности к армии и Центру. Отбрось одеяло, и солдат тут же превратится в бродягу.

Некоторое время Данн просто стоял с улыбкой на лице, давая солдатам возможность как следует рассмотреть себя. Потом он заговорил:

— Уверен, все вы слышали, что я был болен.

Он сделал паузу и обвел взглядом лица солдат, на которых могли появиться… что? Насмешливые ухмылки? Нетерпение? Нет, все стояли и ждали, серьезные и внимательные.

— Да, это правда, я был очень болен. — Пауза. — Причина моей болезни — мак.

Солдаты, по-прежнему стояли молча, но в этот момент какая-то морская птица, летящая вдоль обрыва, как ножом прорезала это молчание крыльями. Она вскрикнула пронзительно, и ей ответила другая птица откуда-то из-под обрыва.

— Когда я был мальчиком, меня поймала банда торговцев маком и марихуаной. Они заставляли меня курить мак, и мне тогда было очень плохо. У меня остались с тех пор шрамы, — должно быть, вам о них известно.

Тишина. Глубокая, предельная сосредоточенность.

По дороге на площадь Данн подобрал где-то красное одеяло и держал его в руке, а теперь набросил его на плечи, закутался в него как ребенок. Как юное создание, нуждающееся в защите. Солдаты сочувственно завздыхали, глядя на него.

— Поэтому я отлично знаю, какую власть может возыметь над нами мак. Я уже однажды уходил к нему в рабство. Он до сих пор имеет надо мной власть. И я не уверен, что заболел из-за него в последний раз.

Данн говорил негромко и словно бы небрежно, выдерживая между фразами паузы, во время которых вглядывался в напряженные лица слушателей. Со стороны солдат не доносилось ни звука.

— Гриот? Где ты?

Гриот вышел из дверного проема, который вел в комнату Данна, и четким шагом приблизился к своему командиру. Он остановился перед генералом и отсалютовал. Затем, повинуясь взмаху его руки, занял место рядом с Данном, который сказал:

— Вы все знакомы с Гриотом. Теперь он капитан Гриот. Отныне к нему следует обращаться только так. А сейчас я буду говорить от имени капитана Гриота и самого себя, генерала Данна. Так вот: если любой из вас, любой, кто носит красное шерстяное одеяло через плечо, вдруг застанет меня с маком, он обязан арестовать меня и немедленно передать в руки капитана Гриота — или того человека, кто будет на тот момент старшим. Вы не должны обращать внимания ни на мои слова, ни на мои действия, когда я нахожусь под воздействием мака. Таков мой приказ. Вам надлежит в этом случае арестовать меня.

Новая пауза была особенно долгой. Рафф, стоявший между Гриотом и Данном, взглянул в лицо одному, потом другому и негромко тявкнул.

Смешок пролетел над рядами солдат.

— Вот видите, и Рафф тоже согласен. А теперь что касается вас. Если вдруг станет известно, что у кого-то из вас есть мак или — тем более — что кто-то курит его, этот человек также будет арестован и жестоко наказан.

Каким-то образом Данн почувствовал, что хотел сказать ему Гриот, и добавил:

— Мера наказания еще не определена. О ней будет объявлено дополнительно.

Среди солдат возникло беспокойство.

— Надеюсь, вы не забыли, что каждый из вас пришел сюда, в Центр, по доброй воле. Никто вас не звал и не принуждал. Никто не мешает вам покинуть Центр в любой момент. Но пока вы здесь, вы обязаны выполнять приказы. Я сейчас нездоров, и вы будете выполнять приказы капитана Гриота, а также обращаться к нему с любыми вопросами. Я же пока должен отдохнуть. Но скоро я поправлюсь, не волнуйтесь. Капитан, распустите строй.

Данн скрылся в большом зале. Чуть позднее к нему присоединился Гриот, а потом и снежный пес.

Данн с предосторожностями, неловко уселся за стол. Кости его исхудавшего тела почти не угадывались под складками просторной робы, которая когда-то принадлежала Мааре, только Гриот об этом не знал.

Гриот ждал, что Данн заговорит первым. Когда этого не произошло, он спросил:

— Так как же ты собираешься наказывать за мак, господин?

— Ну, думаю, следует изгонять из армии любого солдата, у кого обнаружат мак.

— Нет, так я наказываю мародеров, которые разворовывают Центр. Но в результате они сбиваются в банды и превращаются в отъявленных негодяев.

— Тогда как?

— Одно время я отправлял нарушителей в хижину для наказаний, где им давали только половину дневного рациона. Но дело в том, что раньше эти люди голодали неделями, так что теплая хижина и какое-никакое питание не воспринимаются ими как наказание.

— И что же ты предлагаешь?

— Когда я был в армии в Венне, там нарушителей клеймили, причем за каждый проступок полагалось особое клеймо.

— Нет! — мгновенно отреагировал Данн. — Нет! — Его рука непроизвольно потянулась к тому месту на талии, где оставила свои следы рабская цепь.

— Нет так нет, — согласился Гриот. — Когда я был в армии в Теопе — это на побережье, страшное место, — там провинившихся пороли перед всей армией.

— Нет, никаких порок. Я видел это. Нет.

— Но это же армия, генерал. У нас настоящая армия.

— Да, ты создал армию, и прими мои поздравления с этим. Так как же ты собираешься поддерживать в своей армии дисциплину?

— Господин, по моему мнению, мы не так много можем сделать. У нас армия, но она состоит из добровольцев. И все здесь зависит только от…

— Ну же, договаривай.

— От тебя… господин. Я знаю, генерал, тебе это не нравится, но это так. Сейчас все ждут только тебя. Нам не хватает одного — пространства. Ты и сам это видел. Теснота у нас просто невообразимая. Некоторые части Центра пригодны для жилья, но, если мы поселим там солдат, они тут же превратятся в толпу грабителей.

— Да, ты прав. Что же делать?

— И еще провизия. Ты не представляешь, какая это проблема — накормить всех.

— Тогда расскажи мне.

— Мы расчистили дорогу к Нижнему морю, чтобы поднимать по ней пойманную рыбу. Теперь вдоль всего побережья — то есть в окрестностях Центра — у нас есть рыбацкие деревушки. У подножия гор устроили несколько ферм. Там разводят скот. Но нам все равно не хватает.

— Значит, наше спасение — Тундра. Я понял, к чему ты клонишь, Гриот. И что говорят твои шпионы?

— Там вот-вот разразится гражданская война. Кое-где по восточному краю Тундры уже воюют.

Он увидел, что лицо Данна напряглось. Данн дрожал. Казалось, что он едва удерживается на скамье.

— Они хотят, чтобы мы захватили власть и навели там порядок. Другими словами, им нужен ты, господин.

— Генерал-махонди?

— Вряд ли они помнят об этом. Сказать правду, трудно понять, что именно они думают. Ты же легенда, господин.

— Выходит, нам повезло, Гриот, — невесело хмыкнул Данн.

Глаза Гриота готовы были исторгнуть потоки слез, если бы он хоть на секунду позволил чувствам взять над ним верх. Ему было невыносимо видеть, как трясется Данн. Бедняга чуть не висел на снежном псе, не в силах самостоятельно удерживать свой вес. Гриот никак не мог забыть того юного красавца капитана в Агре или, если уж на то пошло, здорового Данна, который еще совсем недавно вернулся после скитаний по миру. А теперь Гриот сидел напротив больного, несчастного человека, который выглядел так, словно видел перед собой привидения или слышал их голоса.

— Ты поправишься, Данн… господин.

— Ты думаешь? Что ж, может быть. И тогда… — Настало продолжительное молчание, и Гриот даже не мог предположить, как Данн собирается закончить фразу. — Гриот, ты когда-нибудь задумывался о… о городах — тех городах, что сейчас затоплены? Ты знал, что они — всего лишь копии городов, которые давным-давно — очень давно — стояли по всему Йеррапу? Это было еще до ледника. Они были построены здесь, на вечной мерзлоте. Вечная мерзлота… То есть наши предки думали, что почва будет вечно скована льдом, потому что, понимаешь ли, Гриот, мы, люди, почему-то уверены, что все всегда будет так, как есть сейчас. Но это не так. И города утонули. Мы все живем здесь, а под нами, прямо под нашими ногами, — древние мертвые города. — Теперь Данн подался вперед и смотрел прямо в глаза Гриоту, стараясь донести до собеседника суть того, что он говорит. Однако при первых же словах Гриота Данн понял, что все его усилия были напрасны.

— Данн, господин, ты забыл, у меня ведь тоже в жизни случались трудные времена. Когда ты голоден или напуган, то в голову поневоле лезут дурные мысли. Но какой в них смысл? Они ни к чему не приведут.

— Ну да. Какой смысл начинать все сначала? Правильно, Гриот, в самую точку. Снова и снова, столько усилий, борьбы, надежд, но все заканчивается ледником или наступлением болот, и города тонут в грязи.

Тут уже Гриот перегнулся через стол и взял Данна за руку. Она была ледяной и подрагивала.

— Это все мак, господин. Он все еще сидит в тебе. Тебе нужно прилечь, отдохнуть, отоспаться.

Снежному псу не понравилось, что Гриот прикоснулся к Данну; он зарычал. Гриот убрал свою руку.

— Мы живем в таких руинах, Гриот, в таких жалких руинах, а вокруг нас полно вещей, пользоваться которыми мы не умеем.

— Кое-какими из них мы научились пользоваться. И пока тебя не было, я обнаружил здесь кое-что. Я бы хотел поговорить с тобой об этом, когда ты проснешься.

— Мусор, древний мусор, Гриот. Все-таки я был прав, когда хотел спалить Центр. Ну-ну, не бойся, я не собираюсь повторять свою попытку.

— Есть нечто такое, чего ты не видел.

— Мы с Маарой изучили тут все.

— Я нашел тайник. Старики о нем не знали. Да и о таких вещах они вовсе не думали. Все, что им было нужно, это ты и Маара… ну, это в прошлом.

— Да. Это в прошлом.

— Но вот слуги… В Центре служили из поколения в поколение, создавались целые династии.

— Правильно, так и было.

— Да. Так вот, слуги хорошо знали и Центр, и тайники. Старикам они ничего не рассказывали. Это было известно только слугам. А там…

— Такой же хлам, как и все остальное.

— Нет, там настоящие чудеса. Ты сам увидишь.

Данн с трудом поднялся, опираясь о спину снежного пса, который подвинулся, чтобы хозяину было удобнее.

— И ты еще не слышал о том, что происходит на ферме.

— Весь вопрос в том, хочу ли я знать об этом? Да, конечно, я должен знать.

Данн стоял у стола, одной рукой держась за стол, а второй — за шерсть на спине Раффа. Именно в такой позе он и выслушал рассказ Гриота.

— То есть моей дочери вроде ничего не угрожает? Рэя, так ты сказал? Потому что она и дочь Кайры.

— Опасность угрожает дочери Маары. Но Лета и Донна не выпускают ее из виду ни на минуту.

— Я хотел попросить тебя позвать Лету в Центр. Она очень пригодилась бы нам с ее знанием трав.

Гриот хотел сказать, что в лагере есть люди, тоже разбирающиеся в лекарствах, но решил не возражать Данну, а потому кивнул:

— Я пошлю за Летой. Донна сможет и одна приглядеть за девочкой.

— Если Шабис надумает вернуться в Агре, то ребенок может пойти с ним.

Гриот повторил то, что сказал ему Шабис.

— Тогда… значит, так тому и быть, — ответил Данн, выбрасывая из головы еще и эти проблемы, потому что для него это было уже слишком. И Гриот тоже понимал, что Данн пока не в силах заниматься всем одновременно.

Данн двинулся к своей комнате с той осторожностью, которая свойственна людям, когда они боятся упасть. Снежный пес потрусил вслед за ним.

Гриот остался сидеть в пустом зале. За фигурными окнами под самым потолком закружились легкие снежинки.

Снег. Подавляющее большинство из той массы людей, за благополучие и само существование которых отвечал теперь он, Гриот, никогда раньше не видели снега. И все, что они могут противопоставить холоду, это красное шерстяное одеяло. Вскоре солдаты сплошным потоком потекут в зал с жалобами; так и произошло. Как им разводить огонь, если дров нет, а тростник сгорает так быстро, что превращается в пепел, не успев отдать тепло? Что ж, по крайней мере, все отвлеклись от постоянной тесноты.

Гриот ждал, что Данн вновь выйдет и присоединится к нему. Он нуждался в своем командире. Такой груз лежит на нем одном, на Гриоте, столько сразу возникло всяких трудностей. Но Данн не появился, и Гриот пошел проверить, как он там. Оказалось, что Данн лежит неподвижно, вытянувшись, как оглушенная рыбина, и даже дыхание его едва заметно. Охранники дремали. Снежный пес привалился к хозяину и тоже спал.

Гриоту подумалось, что, возможно, ему следует умерить свои ожидания. Данн пока не способен их выполнить. Может, через день или через два… А ему пока есть о чем подумать. Он проговаривал в уме то, как будет рассказывать о своих открытиях.

Когда Данн ушел на восток, Гриот решил занять себя изучением Центра. Этот план просуществовал всего пару дней. Гриот не представлял себе, насколько огромно это сооружение: чтобы его исследовать, потребуется время. Конечно, какие-то его части были разграблены подчистую, и можно было не рассчитывать найти там что-либо интересное. Залы, такие длинные и широкие, что из одного угла не видно другого, стояли пустые. Раньше в них хранилось оружие — такое, которое встречалось в Ифрике повсюду. Оставались лишь единичные образцы. В помещении, которое вместило бы целую армию, можно было обнаружить одинокий меч необыкновенной красоты, воспроизвести который сейчас никто не сумел бы; или мушкет; или лук, сделанный из неизвестного дерева; ружья, которые Гриот видал в действии, — они стреляли огненными шарами. Но конечно, многое уже пропало навсегда. Пустые залы. А им так не хватает места. Однако эти пространные помещения имели существенный недостаток: их крыши протекали. Кое-где виднелись целые лужи воды, натекшей откуда-то снизу, а не с крыш. То есть основания для того, чтобы не селить здесь солдат, имелись. Хижины, в которых они обитали, были суше и теплее, чем эти стылые, подавляющие своей величиной залы. Даже бродяги и воры, нашедшие убежище в пустующих просторах Центра, со временем просачивались в лагерь, и Гриот делал вид, будто не замечает этого.

Другие залы, столь же просторные, были полны предметами, предназначение которых было неизвестно, и они стояли плотными рядами, никому не нужные. Гриот обычно проходил мимо, не останавливаясь. Ему было неприятно думать и говорить о прошедших тысячелетиях.

Его гораздо больше интересовали места, где хранились механизмы (Гриот считал, что их можно скопировать и использовать, например, в сельском хозяйстве) или лодки с непривычными обводами и приспособлениями. Он привел с собой нескольких солдат, чтобы те изучили наиболее перспективные (как ему казалось) образцы, и обнаружил, не в первый раз уже, что его армия, это сборище беженцев и бедолаг, являет собой настоящий кладезь знаний и умений.

Гриот оставил солдат заниматься машинами, велев им все как следует запомнить и заучить, чтобы рассказать со всеми подробностями Данну, когда тот вернется.

Сам же он углубился в другую проблему: в разных местах Центра, то здесь, то там, обнаруживались выходы воды на поверхность. Она как будто прорывалась из-под земли.

Гриот попросил добровольцев, которые знали толк в колодцах, выкопать в одном таком месте шахту. Через несколько дней ему доложили, что найдены слои древесины.

Вместе с солдатами Гриот стоял на краю шахты и разглядывал уложенные крест-накрест балки, на которые уже опирался каменный фундамент.

Самый первый вопрос: древесина. Нигде в окрестностях Центра больших деревьев не росло. На склонах гор попадались деревца, но они были совсем тоненькие, непригодные для строительства. А эти балки под Центром были тяжелыми, и дело не только в том, что их пропитала вода. Древесина. Где бы они ни копали (и не всегда приходилось копать глубоко), они упирались в балки, причем никто, ни один человек из сотен людей, пришедших из самых разных стран, никогда не видели подобных бревен и не представляли, что это могли быть за деревья. В самой высокой точке Центра Гриот велел копать дальше, ниже балок, и вскоре лопаты вновь уткнулись в бревна. Солдаты находили все новые и новые слои балок. То есть когда-то здесь были леса. Наверное, если суметь выкопать в болотах достаточно глубокую шахту, то можно добраться и до самих деревьев, замаринованных в кислых водах.

Второе: камни. Центр или, точнее, отдельные его части были выстроены из камня. Другие части были из кирпича, сделанного из глины и тростника. Это же целые пласты времени. Гриот знал, что все это интересует Данна, и он собирал всю информацию, которую сообщали ему солдаты. А ее набралось немало. Всем было интересно, хотя каждому по-своему, а кое-кто мог даже объяснить ту или иную загадку. Гриоту, который ни дня не сидел за школьной партой до тех пор, пока не попал в армию Агре, где Шабис устраивал для солдат занятия, оставалось только слушать, как солдаты обсуждают предметы и явления, которые были выше его разумения. Он не притворялся, будто знает больше, чем на самом деле, и радовался возможности узнать что-то новое — для Данна, который вскоре вернется и будет готов выслушать его. Гриот вспоминал Маару и ее рассказы о Центре и его хранилищах информации, о его уроках. Вот почему он был так уверен, что Данн заинтересуется его находками. Но тот все не возвращался.

Любой колодец или шахта — да что там, любая яма, в любом месте Центра мгновенно наполнялась водой. Северные края Центра погружались в сырой грунт. То есть, делал вывод Гриот, весь массив Центра стоял не на прочном основании, а на воде, уровень которой к тому же повышался. И никуда было не деться от этого факта.

Затем случилось кое-что еще, и важность этого события донесли до Гриота его солдаты — те из них, которые у себя на родине были писцами или учителями.

По лагерю циркулировали (и удивляться тут не приходилось) истории о привидениях. Оно и понятно, ведь столько людей когда-то жило здесь: строители, в стародавние времена работавшие с древесиной, каменщики — многие поколения их. Естественно, после них в Центре должны были остаться привидения, и люди, склонные в это верить, видели их. А еще солдаты рассказывали друг другу истории о некоем секретном месте в Центре — настолько секретном и так хорошо укрытом, что невозможно было найти его без проводника. Впрочем, Гриот не придавал никакого значения этим историям, как и рассказам о привидениях. А вот люди, пришедшие с востока, из самых дальних стран, относились к этому с полной серьезностью: в их краях тайник был неотъемлемой частью всех рассказов о Центре (таковы были слава и влияние Центра, что о нем знали повсюду). Гриот слышал, как солдаты, которых он не мог не уважать за их познания, говорят о песчаных библиотеках и о песчаных записях. Он слышал эти же слова и от Маары, хотя тогда и вовсе понятия не имел, о чем идет речь. Хорошо, этот тайник существует, только где? А раз он тайник, то найти его невозможно, если только случайно. А потом один из вновь прибывших беженцев сказал, что в их краях рассказывают, якобы о тайнике прекрасно известно слугам, работающим в Центре.

В ту пору старая принцесса Фелисса была еще жива, но уже впала в маразм, и, когда Гриот пришел к ней с переводчиком-махонди и принялся расспрашивать про тайник, она закричала на них и прогнала прочь, обозвав грязными лжецами. Уж она-то, принцесса, не могла не знать обо всех тайнах Центра.

У Фелиссы было двое слуг: муж и жена. Старик к тому времени уже умер, а старуха не только была жива, но и сохранила ясность ума. Гриота и переводчика она встретила с подозрением. Они сказали, что им известно о существовании тайника в Центре, а также о том, что она, как потомственная служанка, должна знать о его местонахождении.

Старуха заявила, что все это вранье.

Гриот перебил ее, сказав, что это Данн поручил ему найти тайник. Дабы подтвердить серьезность своих намерений, он сунул старухе под нос длинный, острый, смертельно опасный нож — Гриот нашел его в одном из пустых залов и велел солдатам очистить от ржавчины и заточить.

Старуха была такой древней, что угроза смерти не должна была произвести на нее никакого впечатления, однако она испугалась и согласилась показать Данну дорогу. Поначалу она юлила и хитрила, говорила, что все позабыла и что вообще тайник давно провалился, что каждый, кто узнает про него, будет проклят, но в конце концов стало понятно, что она собирается сказать правду. Видно это было по тому ужасу, который охватывал старую служанку по мере приближения к месту. Похоже, она и сама верила в проклятье.

Центр можно было представить в виде горшка, который лепят на гончарном круге: его форма все время неуловимо менялась. Давным-давно (хотя в данном случае это выражение означало более короткий промежуток времени, чем неизмеримый возраст Центра) кто-то — кто? — приказал строителям — каким? — построить тайник, найти который невозможно. Стены изгибались и уходили в стороны, исчезали из виду, а на их месте вырастали новые, причем ни одна стена не была сделана из того же материала, что соседняя. За величественными каменными сооружениями находились хрупкие строения из мелкого кирпича, слепленного из глины и тростника, а за ними снова появлялся камень. Каждую стену покрывал узор, который можно было бы запомнить, но он тоже постоянно менялся, и вроде рисунок тот же, а вроде уже другой, а вот и вовсе его не узнать. Это было как послание, составленное из слов на разных языках. В целом стены были устроены по тому же принципу, что и представление фокусника: они отвлекали внимание от того, что на самом деле имело значение. Как бы ни отслеживал приметы незваный гость, думая, что приближается к заветному месту, он раз за разом возвращался к началу своего пути.

Гриот взял с собой только одного солдата, выходца с востока. Оба они шли за плачущей и шмыгающей носом старухой, не сводя с нее глаз, потому что так легко было поверить, будто она обладает теми же обманчивыми свойствами, что и стены, которые поворачивали, обрывались, изгибались и запутывали. Хитроумный строитель, живший в древности (или это был целый клан строителей?), знал, как оставить в дураках тех, кого сюда не звали. Гриот старался удерживать в уме маршрут, которым они двигались, и общее направление, однако в какой-то момент ему пришлось признать, что заблудился. Если бы старуха надумала бросить их здесь, они с солдатом так навсегда и пропали бы в этом каменном лабиринте. Поняв, что он перестал ориентироваться, Гриот остановился, остановил старуху и заставил ее вместе с ними вернуться обратно в то место, где он нашел оставленную им метку на камне. Потом все снова пошли вперед: старая служанка, за ней Гриот, а напуганный, весь в поту переводчик сзади. Потом путь им преградила стена, вернее, две, края которых находили друг на друга так, что прохода не было видно, его скрывал кирпичный выступ. Гриот и его спутник сумели протиснуться внутрь, присмотревшись сначала, как туда пролезла старуха. И вот наконец Гриот увидел то, что было спрятано. Однако ничего не понял.

Старуху трясло от ужаса. Чего она боялась? Большая комната или небольшой зал; в центре стоит сооружение из чего-то, похожего на стекло, но не из стекла, что стало ясно Гриоту, как только он прикоснулся к поверхности — прозрачной, твердой и гладкой. С таким материалом он еще не сталкивался. Блестящие стенки из этого не-стекла образовывали нечто вроде комнаты в комнате: огромный короб, который изнутри был весь облеплен пачками листков, сложенных вместе.

— Книги, — выдохнул переводчик-махонди, испытывая облегчение оттого, что пугающий секрет оказался чем-то уже известным ему. Но не Гриоту.

— Песчаные библиотеки? — спросил солдат у старой служанки, но та из последних сил цеплялась за каменную стену и так дрожала, что не могла говорить. Она, похоже, и не слышала ничего.

Гриот увидел, что этот человек, выходец с востока, искренне заинтересован и впечатлен. Он ходил вокруг прозрачного сооружения и разглядывал покрытые письменами страницы.

В помещении было свежо — откуда-то поступал чистый воздух, но запах сырости тоже ощущался.

Между прижатыми изнутри листками Гриот рассмотрел, что внутри странного короба (вообще-то, это было гораздо больше, чем короб, скорее — зал внутри зала) лежали все те же пачки листов. Потом он задался вопросом: что удерживало листки на стене? Каждый из них был прижат с двух сторон планками, а планки, в свою очередь, крепились к стене чем-то вроде клея.

Переводчик с головой погрузился в изучение находки. Он переходил от одной странички к другой (на одних были письмена, на других — картинки) и бормотал: «Это такой-то язык… а это такой-то. А это… не знаю».

Тем временем старухе стало совсем плохо; ее так трясло, что она чуть не рассыпалась на кусочки.

Что же, теперь еще двое знали дорогу к тайнику: Гриот и солдат с востока, которого звали Сабир. Пора было возвращаться. Они поставили старуху лицом к узкой щели, которая была выходом, и протолкнули ее вперед, потому что сама она не двигалась. Гриот опасался, что она в таком состоянии не сможет вспомнить обратную дорогу, но наконец они все-таки вышли на воздух. Оба мужчины запомнили маршрут.

В тот же вечер старуха умерла. Умерла и Фелисса, как только услышала о смерти служанки. Тут же по лагерю распространился слух, что их убило проклятье. Умрет ли солдат, Сабир? А сам Гриот? Пока всё вроде бы обстояло благополучно: оба пребывали в отменном здравии, никакое проклятье их не коснулось. Гриот радовался, что вовремя раскрыл загадку тайника: соберись он на поиски хотя бы днем позже, и уже некому было бы показать им запутанный маршрут.

Что именно Сабир рассказывал своим приятелям в лагере, Гриот не знал; однако он взял с переводчика клятву хранить маршрут в тайне. Сабир позднее говорил ему, что очень немногих интересуют древние песчаные библиотеки. Однако есть один человек, сказал Сабир, которого он хотел бы познакомить с Гриотом. Зовут его Али, и это очень ученый человек, который знает все о книгах и владеет многими языками.

В большом зале, помимо стола Гриота, был установлен еще один, для Сабира и Али, — не очень близко, чтобы их беседы не мешали Гриоту работать, но тем не менее в пределах слышимости, потому что Гриот надеялся почерпнуть из их соседства новые знания. Сабира и Али снабдили стопками листов из давленого и высушенного тростника, которые использовались для письма, и палочками из жженого дерева, те оставляли черный след на всем, к чему прикасались. Каждый день они уходили в тайник, пробираясь путаными ходами, и возвращались возбужденные, нагруженные исписанными тростниковыми листами. А потом приходили к Гриоту и говорили что-нибудь вроде: «Увы, многие языки прошлого мертвы уже много лет» или «Кажется, в лагере есть человек, который мог бы прочесть это». Гриот внимательно слушал и осознавал собственное невежество. Он просил, чтобы всю информацию записывали и берегли для генерала Данна, который вот-вот уже должен вернуться. Но где же он, где Данн?

Волны беженцев, гонимые войнами, достигали Центра неравномерно; иногда между ними был значительный перерыв. Не раз Гриоту казалось: всё, войны закончились, и он радовался этому, потому что его силы были на пределе. Но потом беженцы появлялись снова — все голодные, все потрясенные кошмаром, обрушившимся на их жизни, все насмотревшиеся смертей и страданий. Одежды беженцев разительно отличались друг от друга; нигде и никогда не собиралась столь многоцветная и многоликая масса людей. Некоторые приходили почти голые, потому что всю их одежду украли; другие носили ворованное. И эта толпа, это сборище оборванцев — настоящее лоскутное одеяло — стало тем, что Гриот называл своей армией. Он заставлял их маршировать, учил ходить строем и выполнять команды, делил на отряды, взводы, полки, повторяя все то, что видел в армии агре.

А Данн все не возвращался.

Гриот кормил все больше и больше людей, давал им кров, одевал их, основывал для них рыбацкие деревушки на побережье Нижнего моря и фермы, строил станки, на которых из шерсти пряли ткань для штанов и рубах. И казалось, одни только красные одеяла объединяли этих людей, а исчислялись они уже многими сотнями.

«Почему они согласились подчиняться мне? — втайне задавался вопросом Гриот. — Что их заставило?» Некоторые из беженцев были умнее его и гораздо ученее, а кем был он? Кто такой Гриот? Всего лишь человек, который сидит за своим столом в большом зале и называет сброд армией.

Гриот строил планы, размышлял, наблюдал за двумя выходцами из стран песка, работающими за соседним столом. Через окна и отверстия под потолком в большой зал падали солнечные лучи и рисовали на стенах и на полу узоры — когда стояла солнечная погода; иногда под потолком пролетали птицы, а одна даже свила гнездо между цветными плитками. Плитки эти больше никто не умел делать, и Али говорил, что в его стране это ремесло тоже уже позабыто… Али… Как часто Гриоту приходилось обращаться к Али, невысокому человеку с коричневой кожей, который редко улыбался. Он потерял детей и, как он думал, жену во время войны, которая заставила его покинуть родину.

Али всегда был готов ответить на вопросы, которые то и дело возникали у Гриота. Он, Гриот, так несведущ, столько всего не знает… Но ничего, скоро вернется Данн, и тогда…

А Данн не возвращался, и никаких весточек от него тоже не было.

Когда он наконец вернется, то услышит столько всего нового, о тайнике и о том, что в нем хранится. И армия станет его армией, армией генерала Данна, потому что, отлично понимал Гриот, без славы Данна, без легенды о нем он ничего бы не сумел сделать. Гриот был бы ничем, и не ради него люди оставались в лагере, терпели неудобства и выполняли его приказы. Люди говорили о генерале Данне, который вернется — скоро.

Столько новостей надо будет пересказать Данну… но как же Гриот забыл, ведь генерал ничего не знает о трагедии с его сестрой. Маара умерла, и придется сказать Данну правду. Гриот время от времени вспоминал об этом и думал: «Для Данна это будет тяжелым потрясением, он очень любил сестру».

Сам Гриот никогда никого не любил — за исключением, разумеется, Данна, если это слово здесь уместно.

И Гриот ждал, все время ждал, вспоминая собственную жизнь, думал, почему он таким стал и почему он сидит здесь. Все это время он ждал Данна.

Гриот старался направить свои мысли назад, как можно дальше в прошлое, но они упирались в преграду из дыма и пламени, из орущих солдат и плачущих людей, среди которых были и его родители. Дальше этого он ни разу не сумел пробиться.

Позже он узнал, что в ту роковую ночь ему было девять лет.

То, что было потом, Гриот помнил. Он стал мальчиком-солдатом в армии, которая воевала, нападала на поселения, грабила и превращала в рабов людей (его научили думать о них как о врагах). В армии таких детей-солдат, оставшихся без родителей, было много. Гриот хорошо владел копьем и мог убить им противника, он умел пользоваться дубинкой, а любимым его оружием была катапульта. Убивал он как людей, так и животных и птиц. Его хорошо кормили, он спал в бараке вместе с другими детьми. Теперь Гриот понимал, что тогда он ни о чем не думал, был слишком потрясен, чтобы думать, и мог только выполнять приказы.

Однажды его вызвали к командиру, который сидел за столом (как сейчас сидел сам Гриот), а к нему подводили солдат, одного за другим, и наконец настала его очередь. Тот человек спросил его:

— Как тебя зовут?

— Гриот.

— А другое имя у тебя есть?

Мальчик понуро мялся. Он знал, что у него и вправду было какое-то другое имя, но вот какое…

— Неважно. Сойдет и Гриот. Кем был твой отец?

Гриот в ответ лишь пожал плечами.

— У тебя были братья или сестры?

Да, кажется, у него они были. Но все его воспоминания обрывались, наткнувшись на огонь, крики и смерть.

Этот человек, начальник, который отвечал за детей в армии, ласково спросил:

— Гриот, а ты помнишь, что было раньше — до той ночи?

Гриот отчаянно затряс головой.

— Мы напали на вашу деревню. Было убито много людей. Деревня сгорела. Но раньше… что было раньше? Ты помнишь?

— Нет, я ничего не помню, — ответил Гриот, и, хотя он знал, что он солдат, а солдаты не плачут, слезы сами потекли из глаз его.

Он заметил, что глаза мужчины тоже увлажнились. Командир жалел Гриота. Почему-то Гриоту пришло на ум спросить:

— Когда это было? Когда на мою деревню напали?

— Прошел уже почти целый год. Тогда был сезон дождей. Ты не помнишь? Когда мы уходили от пожара, началась гроза. Шел проливной дождь.

И теперь, столько лет спустя, Гриот думал о том дне, когда армейский начальник сказал, что ему десять лет. То есть в памяти у него сохранился только один год из десяти прожитых.

— Ты хороший мальчик, — похвалил его командир, о котором Гриот практически ничего не знал.

Услышав эти слова, мальчик снова заплакал, исполненный благодарности и смущенный, потому что солдаты не плачут. Гриот не помнил, как он добрался до барака, где была его постель. На следующий день армия двинулась в очередной поход, они устроили засаду, разыгралось большое сражение. Гриота взяли в плен вместе с другими детьми — теми, кого не убили, — и добрый командир, который накануне сказал, сколько Гриоту лет, погиб. Потом он стал мальчиком-солдатом в другой армии, которую считал вражеской, и сбежал оттуда однажды ночью, голодный и избитый. Убежище мальчик нашел в какой-то деревушке — ни названия ее, ни местоположения он не знал. Гриота взяла в услужение старая женщина, которая била его, и он снова убежал, влился в поток беженцев, гонимых войной или войнами неизвестно куда. В то время он знал о себе только то, что его зовут Гриот. И он считал прожитые им годы: десять, потом одиннадцать, потом двенадцать, потом…

Гриот умел убивать. Он знал, как понравиться людям, которые оказывались рядом, — когда вокруг него были люди. Он умел бегать быстро и незаметно, пробираться сквозь кусты, мог быть слугой. Он умел готовить, убирать; делать сотню других вещей — шить, латать, мастерить. Но никто за это время не научил его читать и писать. Что касается чисел, то он выучился считать на абаке или с помощью камушков, хранимых в кожаном мешочке.

Затем, после многих приключений, Гриот попал в армию Агре, и было ему к тому времени уже не десять лет, а пятнадцать; его память хранила целых шесть лет, а не один год, это по-прежнему были лишь побеги, сражения, борьба за выживание, убийства… И он сохранил свое имя, Гриот.

В армии Агре его товарищами по отряду были такие же мальчишки, как он, с таким же опытом побегов, рабства (один раз ему довелось быть рабом), войн, вечной неприкаянности. Отряд был частью полка, которым командовал капитан Данн, и несколько раз он назначал Гриота для выполнения особо важных заданий. «Ты хороший мальчик, Гриот».

А еще в армии Агре проводились учебные занятия — на них солдат обучали самым разным наукам. Гриот попал в класс, где учили читать и писать на агре и еще говорить на махонди и чарад. Гриот слышал, что на этих языках говорят повсюду в северном Ифрике. К тому времени он и сам выучил несколько фраз на дюжине разных наречий. Потом армия Агре пошла в наступление на Хеннес, и Гриот был в передовых войсках. Он узнал, что капитан Данн дезертировал из армии, и решил бежать вслед за ним, а точнее — вслед за тем, что ему удавалось разузнать или прослышать. Это было похоже на погоню за привидением в темную ночь.

Потом до Гриота дошли слухи о ферме и о том, что Данн был там вместе с сестрой, Маарой. Когда Гриот добрался туда, его снова расспрашивали о прошлом (в который уже раз), но он неизменно натыкался в своих воспоминаниях на ночь, полную огня, криков и смерти.

Из всего, что он помнил, самым ярким пятном был Данн, капитан Данн, ради которого он и пришел сюда, в Центр.

Гриот сидел за столом в большом зале, где освещение менялось в зависимости от погоды и времени суток, и ждал Данна.

И Данн пришел. Он пришел и узнал, что Маара умерла, и теперь лежит на кровати в своей комнате. Когда Гриот заглянул, чтобы проверить, как чувствует себя Данн, тот проговорил:

— Все в порядке, Гриот. Уходи. Оставь меня в покое, Гриот.

Три года он сидел и ждал возвращения Данна. Теперь он сидит и ждет, когда Данн проснется и снова станет самим собой, Данном, станет генералом Данном, займет свое место во главе армии, во главе своей армии, армии генерала Данна, армии Красного Одеяла — так теперь солдаты называли себя.

Но Данн не выходил из комнаты.

Али, который в своей стране был лекарем, сказал Гриоту, что нужно быть терпеливым. Тем, кто испытал сильное потрясение, потеряв любимого человека, иногда требуется долгое время, чтобы опять начать жить.

Гриот поблагодарил Али, которым восхищался, которому всегда был признателен, однако про себя подумал, что в его армии (в той толпе людей, которую он называл армией) не было, пожалуй, ни единого человека, который не потерял бы одного или нескольких близких: детей, родителей или вообще всю семью… но ведь никто из них не лежит на постели часами напролет, не шевелясь и не говоря ни слова.

Часто, когда Гриот видел, что Данн не выходит из комнаты и снежный пес терпеливо сидит с ним, он брал Раффа на прогулку, приводил его к собакам. Поскольку Рафф только изредка оказывался в компании с другими снежными псами, они вели себя с ним настороженно: стояли вокруг него, повиливая хвостами, принюхивались… Однако Рафф не хотел надолго оставлять хозяина. Когда он уходил с Гриотом погулять, то всегда оглядывался на Данна и негромко лаял. Таким образом он сообщал (и всем это было понятно), что скоро вернется.

Иногда Гриот опускался перед Данном на колени, клал одну руку на голову снежного пса, чтобы тот не волновался, и говорил:

— Данн, господин, Данн, генерал…

И наконец Данн начинал приходить в себя; он шевелился, потом садился на кровати:

— В чем дело, Гриот?

Данн был так худ, так болен; казалось, что его отрывают от каких-то глубоких размышлений или долгого, бесконечного сна.

— Господин, я бы хотел, чтобы ты вышел на воздух — чуть-чуть подышать, погулять, а? Тебе будет полезно. Это нехорошо, все время лежать, Данн.

— Хорошо, Гриот, это очень хорошо. — И Данн снова проваливался в сон.

Затем Али посоветовал Гриоту разговаривать с Данном, даже если ему кажется, что тот не слышит. Поэтому Гриот приходил и говорил:

— Не хочешь узнать, как у нас идут дела, господин?

Несмотря на то что Данн не отвечал, Гриот рассказывал ему обо всем, что делал, как он организовал поставки питания, сколько пряжи заготовлено, сколько ткани выкрашено, и о том, что в лагере множество людей, знающих разные ремесла, которым можно было бы обучить остальных.

Конечно, больше всего Гриоту хотелось рассказать Данну о найденном тайнике и о песчаных библиотеках, спрятанных там, но он ждал подходящего момента, когда Данн наверняка будет слышать его. Может, он даже встанет и начнет расспрашивать.

— Данн, господин, давай пройдемся вдоль обрыва.

— Хорошо, но только не сейчас. Давай завтра, Гриот.

Гриот говорил с Данном долго, пока не начинал сипнуть, и тогда уходил, а Данн оставался лежать, неподвижный и беззвучный, словно выброшенная на берег рыба.

Рядом с Данном всегда находились два солдата, которые присматривали за ним. Однажды один из них прибежал за Гриотом.

— Господин, генерал начал разговаривать. Иногда он говорит сам с собой, а иногда с нами.

— О чем он говорит?

— Вспоминает разное. Хорошее и плохое, кое-что такое, чего я бы не хотел знать. Еще он говорит о Мааре. Мы слышали, что это его сестра, господин.

— Да, она умерла, и в этом все дело. Ясно?

— Да, господин.

— Но ты не беспокойся, он выздоровеет.

Почему Гриот так сказал? Кто ему обещал, что Данн непременно выздоровеет? Сам он, кажется, совсем к этому не стремится.

Что, если Данн умрет? Что тогда? Ляжет ли Гриот на кровать, сделавшись безучастным ко всему? Одна лишь мысль об этом привела его в состояние, близкое к панике. Гриот не мог представить себе жизнь без Данна. Данн — это то, ради чего он живет. Его генерал Данн.

Что толку от бесконечных размышлений, Гриот все равно не мог во всем этом разобраться. Данн заболел, узнав о смерти горячо любимой сестры. Одним словом — из-за любви. Ну да, Маара была приятным человеком, да, была… была.

«Где-то в самом начале моей жизни, до той ночи, полной огня, криков и смерти, у меня тоже была семья. У каждого человека должна быть семья. В той первой армии, где я был мальчиком-солдатом, меня называли сиротой. Если меня звали сиротой, значит, раньше у меня были отец и мать. Возможно, и сестра у меня тоже была».

В армиях, где ему довелось служить, попадались не только мальчики, но и девочки.

И в его армии они тоже есть. Из маленьких воинов Гриот уже набрал целый батальон, и вскоре придется создавать батальон девочек. Девочки, девушки. Значит, со временем появятся и младенцы. Когда это произойдет, его армия будет напоминать не военный лагерь, а обычное поселение. Что ему остается делать? Всех этих людей нужно кормить и одевать, и самое время было выступить в поход на Тундру — но для этого ему нужен Данн, а Данн лежит на своей кровати и отказывается вставать.

— Что мне делать? — прошептал Гриот в безысходности, сидя за столом в большом зале.

Али услышал и откликнулся:

— Терпение, господин, будь терпелив. Горе — как яд. Оно отравляет.

И что же, значит, все беженцы, что собрались сейчас около Центра и каждый из которых несет в себе трагедию, тоже отравлены? И сам Али отравлен? Гриоту так не казалось.

Солдаты, охраняющие Данна, сообщили, что больной говорит о ком-то по имени Лета.

Гриот отправил с путником послание Лете, велев передать его только в руки ей самой или Шабису.

Гриот и снежный пес гуляли по дороге, которая вела к ферме, когда вдруг из-за поворота появилась бегущая фигура. Гриот сразу узнал Лету по струящимся у нее за спиной светлым волосам. Она кричала:

— Помогите, помогите!

За ней бежали двое с палками в руках и орали вслед Лете:

— Альби, альби!

Она увидела снежного пса и остановилась. Ее преследователи тоже. Белокожая женщина и крупное животное с белой шерстью будто светились на фоне серой дорожной грязи, мутно-зеленых болот и низкого хмурого неба. Сквозь тучи пробился тонкий лучик солнца и упал на волосы Леты — они вспыхнули переливчатыми огоньками. Рафф не был обучен нападать и преследовать и никогда раньше не видел Лету, тем не менее он знал, что нужно делать. Несколькими прыжками он миновал Лету; два ее преследователя тут же пустились наутек. Снежный пес быстро их догнал, и тогда они свернули с дороги в болота. Рафф остановился на краю и посмотрел, как бандиты барахтаются в топкой жиже, потом неторопливо развернулся и прошествовал туда, где стояла Лета. Он уселся около ее ног. Аккуратная и умная морда в белой опушке оказалась на уровне груди женщины. Она протянула руку, и Рафф понюхал ее.

К ним подошел Гриот.

— Познакомься, Лета. Это Рафф, он с ледника, с севера, из-за Срединного моря.

Пес обошел женщину кругом, обнюхивая длинные светлые волосы, и коротко пролаял что-то, видимо в знак приветствия.

Эти два ослепительно белых существа, окруженные темной водой и бесцветными травами и кустами, были словно созданы друг для друга. Они составляли великолепную пару. И Гриот, которому трудно было принять Лету из-за ее необычного внешнего вида, теперь принял ее — благодаря снежному псу.

Лета несла свертки и корзинки. Принимая у нее ношу, Гриот почувствовал, что женщина вся дрожит.

— Ты сможешь дойти до Центра?

Она кивнула — смелая, но все же слишком слабая. Рафф встал сбоку от Леты, предлагая женщине опереться на него. Пес медленно двинулся вперед, и она пошла вместе с Раффом, почти повиснув на нем.

— Данн очень болен; он в последнее время говорит о тебе.

— И я тоже о нем думаю.

В Центре они сразу прошли к Данну. Рафф подождал, пока Лета не усядется рядом с Данном, и только потом отошел от нее, улегся на полу у кровати, положив голову хозяину на плечо.

Двое солдат, охранявших Данна, не могли оторвать глаз от гостьи и особенно от ее волос. Альбы, служившие у них в армии, были очень светлокожими — просто белыми по сравнению с остальными, но всем им было далеко до Леты. Ее кожа просто светилась. А какие у нее были волосы! Они струились по ее спине потоком солнечного сияния — ничего подобного солдаты в жизни не видели. Одним движением она собрала их в узел на затылке и произнесла:

— Данн, это я, Лета.

Он открыл глаза и улыбнулся.

— Лета, — сказал он, протянул руку к узлу ее волос и погладил его. — Это ты.

Но он не поднялся, а так и лежал, свернувшись калачиком, и казалось, что его глаза вот-вот закроются снова.

— Ты сегодня ел, Данн?

Данн не ответил, но один из солдат смог ответить за него:

— Нет, он отказывается от еды.

— Я собираюсь немного умыться с дороги, Данн, и что-нибудь перекусить, а потом вернусь и покормлю тебя.

Веки Данна сомкнулись.

Лета вышла вместе с Гриотом в соседнюю комнату, попросила воды, чтобы смыть дорожную грязь (она проделала долгий путь через болота), и немного еды — что-нибудь легкое и простое.

Когда она вернулась к Данну, то принесла с собой кувшин, в котором заварила смесь из принесенных с фермы трав. Лета опустилась перед ним на колени и поднесла кувшин к губам больного. Данн сделал глоток и поморщился, но продолжил пить, потому что она настаивала.

Лета заставила Данна немножко поесть, после чего начала говорить. Она рассказывала о том, что пришлось пережить им всем вместе — ей, и Мааре, и Даулису, и Шабису, и Данну. То были удивительнейшие приключения.

— Ты помнишь? — спрашивала она. — Ты помнишь это, Данн?

Наконец он сумел приоткрыть глаза и уже не закрывал их, а иной раз даже кивал с улыбкой, отвечая.

— Ты помнишь тот постоялый двор, Данн? Там, где с крыши текла вода? И мы все болели, кроме тебя, и ты выхаживал нас вместе с той женщиной из речного народа. Без тебя мы бы погибли. Ты помнишь?

И потом, когда Данна стало снова клонить в сон, Лета поведала ему очередную историю, которая звучала ничуть не диковиннее предыдущих, однако он открыл глаза и сказал:

— Нет, Лета, этого не было.

Она продолжила рассказ о реальных событиях и, когда Данн вроде бы перестал следить за ее повествованием, опять добавила несколько невероятных подробностей (по крайней мере, такими они показались Гриоту). Данн тогда улыбнулся и сказал:

— Вот ведь выдумщица, Лета! Ты же знаешь, этого тоже не было.

Он стал более оживлен.

— Сейчас я обмою тебя целебным раствором, Данн.

Когда он сделал протестующий жест, Лета напомнила ему:

— Когда мы лежали больные на постоялом дворе у той женщины, из речного народа, ты мыл меня. Помнишь?

— Да, помню. Ты подсказала мне, какие травы использовать.

— А теперь я тебя вымою.

Лета велела принести теплой воды, влила в нее какую-то резко пахнущую жидкость и стала снимать с Данна робу и штаны. Он сел и сам разделся. На его тело, такое костлявое и жалкое, было больно смотреть. Гриот отвернулся. Неужели это генерал Данн, тот самый могущественный генерал Данн, который еще совсем недавно был красивым и сильным, а теперь стал худым и больным? Лета усадила его прямо в широкий плоский таз, полный травяной смеси, и терла губкой и окатывала водой, и снова терла и окатывала, приговаривая все время:

— Помнишь, как мы видели небоход, разбитый небоход, давным-давно, и ему поклонялись толпы людей?

— Да, конечно. Это было давно. Давным-давно. Лета, правда, «давно» — это ужасное слово?

Лета все поливала его и терла; снежный пес подполз и из любопытства лизнул воды, после чего немедленно чихнул. Она засмеялась и погладила Раффа, сказав:

— У тебя появился замечательный друг, Данн.

— Да, да, замечательный друг.

Лета заметила, что Гриот при этих словах Данна отвернулся. Данн в свою очередь заметил озабоченное лицо Леты и все понял.

— Гриот, а без тебя тут вообще ничего бы не было. Это все лишь благодаря тебе.

Гриот расслышал в этих словах скрытый смысл и горько улыбнулся. Может, Данн предпочел бы, чтобы в его отсутствие вообще ничего не делалось? А что, вполне возможно.

Лета сказала:

— Мне кажется, что иногда нужно потерять истинного друга, чтобы понять, кем он для тебя был. Когда Маара умерла… — Она пристально взглянула на Данна, но твердо договорила: — Только когда она умерла, я до конца осознала, кем она была для меня, для всех нас.

Данн сидел в тазу неподвижный и немой, а Лета продолжала говорить о Мааре, о том, какой смелой она была, а потом неожиданно спросила:

— Данн, что бы сказала Маара, если бы увидела тебя сейчас? Ты не думал об этом?

Данн зажмурился, вздохнул и после долгого молчания наконец ответил:

— Но, видишь ли, Лета, Маары все равно здесь нет, и поэтому она ничего не скажет.

И он заплакал.

Гриот махнул солдатам, чтобы те вышли. Все, что они слышали до сих пор, только укрепит их восприятие генерала Данна как чудотворца — и дополнит этот образ Данном-лекарем, Данном-другом, а истории, рассказанные Летой, будут ходить по лагерю, передаваясь из уст в уста.

Но плачущий Данн — нет, этого им лучше не видеть.

Снежный пес сочувственно зарычал и ткнулся мордой в лицо хозяина.

Данн потрепал его по загривку и сказал Лете:

— Я не хочу жить, Лета. Зачем? — Поскольку она не сразу ответила (видимо, размышляя над этими его словами), Данн повторил: — Не молчи, Лета. Я хочу, чтобы ты мне сказала: зачем?

— Прежде всего ради малышки.

— Ну, девочка никогда не будет моей. Кайра этого не позволит.

— Согласна, но я говорю о ребенке Маары.

Данн вылез из таза, завернулся в кусок чистой ткани и лег в свою обычную позу — согнувшись как древко лука.

— У Тамар есть отец, — проговорил он.

Лета некоторое время нерешительно помолчала и потом сказала:

— Шабис хочет вернуться в Агре. Его там ждут. Взять с собой Тамар он не сможет, слишком долгое и опасное путешествие. Ты ведь помнишь этот путь, Данн? Помнишь, как он опасен?

Данн лежал на кровати не шелохнувшись. Однако глаза его были открыты.

— А Даулис хочет дойти вместе с Шабисом до Билмы. — И тут Лета потеряла самообладание и разрыдалась: — Да, он уйдет, он уйдет, Данн!

Она сидела возле таза с остывшей, но все еще благоухающей травами водой и всхлипывала.

Данн медленно привстал с постели и притянул Лету к себе.

— Не надо, Лета, не плачь. Не плачь, Лета.

Но она буквально выла в его объятиях, и снежный пес тоже подвывал.

Гриот думал: «Жаль, что солдаты ушли. В лагере это произвело бы впечатление: чуткий Данн утешает женщину-альбку».

Но, оказывается, солдаты не ушли, как чуть позднее заметил Гриот, они подглядывали и подслушивали, причем вчетвером: двое заканчивающих смену охранников и двое, пришедших, чтобы заступить на пост. Они стояли сразу за дверью, выходящей на учебный плац. Гриот притворился, будто не видит их.

Данн качал и баюкал Лету.

— Всю свою жизнь я страдала от одиночества и обрела счастье только с Даулисом, — всхлипывала она.

— Да, я знаю. Бедная Лета.

— Но я не могу вернуться с ним. Меня поймают и отправят обратно к… мамаше Далиде. Даулис знает это, но все равно хочет уйти, Данн.

И она безутешно рыдала, а Данн качал ее в своих объятиях, а снежный пес сидел вплотную к ним, положив голову на плечо Леты.

— Можно, я приду сюда, Данн? Я приведу с собой девочку, и здесь она будет в безопасности. Ей нельзя находиться рядом с Кайрой.

— Я знаю.

— Кайра тебя просто ненавидит.

— А разве Кайра не возражает против того, что Шабис уйдет?

— Ты прав. Она хочет, чтобы он остался. Кайра хочет, чтобы Шабис принадлежал только ей. Пока ей этого не удалось, и теперь она начинает ненавидеть и его тоже. Она явно что-то задумала. Кайра собирает людей — беженцев — и создает армию.

— И что, интересно, она будет делать со своей армией?

— Кайра не делится с нами планами, Данн. Она ненавидит всех нас.

— Но каково будет маленькому ребенку здесь, в этом безжизненном месте?

Данн откинулся на спину и накрылся куском сырой ткани, которой раньше вытирался. Гриот забрал у него тряпку и дал взамен сухую.

— Спасибо, Гриот. Не думай, будто я не ценю всего, что ты делаешь. Очень даже ценю.

Гриот подумал: «Ценю! Слово-то какое!» Лета наблюдала за ним и сочувственно улыбнулась Гриоту. Она сказала:

— Мне надо отдохнуть. Я вернусь позже. Мне нужно столько всего рассказать тебе, Данн.

Данн закрыл глаза. Он, по-видимому, уснул.

Вечером Лета вернулась, села возле Данна и снова стала перебирать воспоминания: «Ты помнишь, Данн?»

Если он долгое время не шевелился, она или повышала голос, или вдруг начинала говорить едва слышно. Рассказы Леты поражали воображение. Охранники, чья смена заканчивалась, оставались послушать, а те, кто приходил им на смену, старались появиться как можно раньше. Иногда у стены собирались не меньше шести солдат, и все завороженно слушали.

Можно было подумать, что Данн не слышит Лету, но несколько раз, когда рассказчица выдумывала что-нибудь, он неизменно заявлял:

— Нет, Лета, такого с нами не было.

Хотя и то, что было, и то, чего не было, казалось одинаково невероятно.

Когда она говорила фразу вроде: «В ту ночь, когда вы с Маарой убили Кулика, на горе, в тумане», слушатели, и Гриот в их числе, ожидали, что Данн остановит Лету словами: «Нет, Лета, это неправда», но он лишь сказал:

— Да, но на самом деле его убил яд из змейки в браслете Маары. И то неизвестно наверняка, умер тогда Кулик или нет. Ты еще не знаешь, что, когда я был на Нижнем море, туда приходили какие-то мужчины, искали меня, и у одного из них, между прочим, был шрам на лице.

— Да, этого я не знала. Но в ту ночь мне было так страшно. Вы с Маарой всегда были храбрецами. Но теперь нет нужды бояться Кулика или кого-либо еще, потому что за твою голову больше не назначена цена, Данн. Так сказал Шабис.

— Но если Кулик жив, он может не знать этого.

— Как он может быть жив? Хватило бы малой толики того яда. Знаешь, как я боялась браслета Маары. Хотя я вечно всего боюсь. Вот теперь боюсь Кайру. Она ненавидит меня из-за моей белой кожи. В этом все дело. Странно, правда, Данн?

Слушателям у стены стало неловко. В лагере о солдатах-альбах говорили, их обсуждали. Многие относились к ним неплохо, но на них всегда обращали внимание.

— И еще из-за волос. Однажды ночью я проснулась и увидела, что надо мной стоит Кайра с одним из своих ножей. Она намеревалась обрезать мои волосы. Тогда Шабис сказал, чтобы я тоже всегда носила при себе нож, причем нужно, чтобы Кайра знала об этом. Он вручил мне нож в ее присутствии. И потом показал всякие приемы с ножом — как им пользоваться. Вот он, кстати. — Лета вытащила из-под туники нож. — Кайра тогда просто посмеялась. Ты же знаешь, какая она.

— Да, — кивнул Данн, — конечно знаю.

Лета невольно вздрогнула при этих словах — столько горечи в них было. В этот момент солдаты и Гриот узнали о Данне нечто новое, и Гриоту это не очень понравилось. Генерал Данн не может быть слабым.

— Что касается твоих волос, Лета, то тут удивляться не приходится. Я побродил по свету, но таких белых волос нигде не видал. Это настоящее чудо, потому-то все и смотрят на них. Я иногда думаю: а может, такие же волосы были у народов Йеррапа раньше, до прихода ледника? Ох, снова я за свое. Какая нам разница, что было тогда. Бессмысленно гадать. — Он сел на постели и сказал ей: — И ты сама — тоже чудо, Лета, ты ведь разбираешься в травах и умеешь лечить людей. Уже не в первый раз меня спасает женщина-знахарка. Это было до того, как ты присоединилась к нам, еще до Билмы. Это было, когда я лежал больной в Башнях Хелопса. Нет, я никогда не рассказывал тебе про это, потому что не люблю вспоминать о тех днях. Мне тогда было очень плохо — из-за мака и… много еще из-за чего. Травница по имени Орфна вылечила меня. А я ведь был при смерти. — Данн откинулся, зевнул и потянулся. Ему стало заметно лучше.

— Видишь ли Лета, дело в том, что я зашел тогда слишком далеко и уже не хотел жить. И сейчас я тоже не хотел выздоравливать — так мне кажется. Ты должна понять, Лета. Жизнь — это такая тяжелая штука. Когда я думаю о том, что нам с Маарой пришлось преодолеть, о том, сколько сил надо было затратить, то не могу понять: как нам это удалось? Как люди вообще умудряются жить, Лета, день за днем, год за годом? — Он приподнял голову и обратился к солдатам: — Вы понимаете, о чем я? Вам выпала нелегкая доля, вы потеряли все, что имели, прошли через войны и изгнание, вы постоянно были вынуждены бежать от чего-то. Вы когда-нибудь спрашивали себя: ради чего все это? — Данн ждал, чтобы они ответили ему, но солдаты, хотя и показали кивками и смущенными улыбками, что слышат генерала, не решились заговорить.

Тогда Данн опустил голову на постель. Он опять спал. Лета сказала очень тихо:

— Данн почти вернулся к нам, он уже почти здесь. Но пока не окончательно, все может повернуться вспять в любой момент. Его нужно будить время от времени, заставлять мыться травяным настоем. И еще он должен нормально питаться, а также принимать снадобья, которые я оставлю.

Лета вышла из комнаты Данна и села вместе с Гриотом в зале за стол, положив голову на сложенные руки.

— Это очень трудно, возвращать человека к жизни, когда он хочет умереть.

Гриот не мог себе представить, чтобы он вдруг захотел умереть: перед ним лежала жизнь, полная важных дел и свершений, и движущей силой его жизни, тем, ради чего он дышал, был Данн.

Гриот подумал, что смог бы, наверное, перебороть свои чувства и подружиться с Летой, несмотря на неестественный цвет ее кожи и эти волосы, похожие вблизи на тысячи паутинок, особенно когда они подсвечены солнцем. Он осторожно протянул палец к золотистому локону, который выпал из прически.

— Трогай, не бойся, — сказала ему Лета. — Я привыкла к этому. — Она поднялась, собрала тяжелые текучие пряди в большой узел, заколола булавками и попросила: — Собери всех солдат, которые знают хоть что-нибудь о врачевании, и приведи их сюда.

Гриот лично обошел лагерь, состоящий из рядов хижин и времянок, крыши которых блестели таким же бледным сиянием, как и волосы Леты. Он объяснял солдатам, что ему нужно. Гриот увидел, что они, в ожидании похода, заполняли свои дни сотнями игр и мелкими делами. Он знал, сколь опасным может быть безделье. Когда Гриот возвращался к главному зданию, к нему подбежали двое харабов. Они просили у командира разрешения отправить группу солдат через болота на пастбища Тундры и загнать несколько мясных птиц — тех, что покрупнее, размером с человека и даже еще больше.

— Мы голодны, — сказал один из харабов.

— Все голодны, — согласился Гриот. Просьба солдат его порадовала. — Да, можете отправляться. А птиц лучше загонять в болота — если у вас будет хороший проводник.

— Проводник у нас есть.

— Приносите столько птиц, сколько сможете, и тогда мы устроим пиршество для всех.

Харабы — крепкие, ловкие мужчины — переглянулись, довольные, но им явно хотелось сказать что-то еще. Гриот сказал это за них:

— Впредь будем планировать регулярные походы за мясом, но в разные места. Так мы сможем добывать разных животных.

На лицах мужчин отразились одобрение и готовность действовать. На этих двоих, видел Гриот, можно положиться.

— Идите и возвращайтесь с готовым планом регулярных походов. И я хочу услышать, каких еще зверей и птиц вы сможете добывать. В Тундре, например, есть целые стада коз. Главное — составить хороший план. И вот еще что. У нас есть шпионы в Тундре, но и Тундра посылает шпионов к нам. Они прибывают вместе с беженцами. Так что в эти походы нужно набирать только самых надежных людей.

Гриот посмотрел вслед уходящим харабам. Радостно было видеть, как разбалованные бездельем люди хотят вновь почувствовать себя сильными и уверенными.

Потом он вернулся в большой зал, где Лета ждала солдат, разбирающихся во врачевании. Они подходили с разных концов лагеря, усаживались вокруг нее на пол.

Гриот сел за свой стол и наблюдал за происходящим. Сколько же умных и талантливых людей собралось здесь, среди беженцев! Каждый день они удивляли его. И в душе Гриот всегда поражался тому, что все эти люди, такие разные и такие умные (некоторые из них умеют читать и писать, а кое-кто даже занимал высокие посты в своих странах), решили прийти в Центр и согласились выполнять его приказы. Почему? Они добирались до Центра полумертвые; он кормил их и выдавал каждому красное шерстяное одеяло, а они никогда не ставили под сомнение его власть. Его власть и власть Данна.

Гриот сидел и наблюдал за Летой. Она рассказывала о том, что знала сама, и выслушивала рассказы солдат о том, что умели они. Их было человек шестьдесят, мужчин и женщин из самых разных поселений на побережье и из других мест. Но при этом можно было подумать, будто они всю жизнь знали друг друга — так легко все врачеватели находили общий язык. Сцена, которая развернулась перед Гриотом, завораживала: толпа солдат, объединенных красными накидками через плечо; свет, падающий откуда-то сверху, из-под высокого потолка; волосы Леты, играющие бликами в лучах солнца. Необычайная белизна кожи и волос делали ее центром сцены. Некоторые из солдат были настоящими лекарями в своих странах. Лета признавала за ними первенство:

— О, нет-нет, я же не врач, я всего лишь травница. Я знаю лишь те средства, что растут в полях.

Беседа врачевателей продолжалась и после наступления сумерек. Солдаты внесли лампы на рыбьем жире. А разошлись все только тогда, когда пришло время вечерней трапезы.

Гриот вернулся в комнату Данна и увидел, что тот спит. Но спящий Данн уже не казался таким больным. Его сон не был настолько глубоким, что напоминал смерть.

Лета сказала, что сможет пробыть в Центре несколько дней. Большую часть времени она проводила с Данном. Теперь он уже не спал в ее присутствии и не лежал, а сидел на кровати.

К Гриоту потянулись люди с одной и той же странной просьбой. Обычно у него просили разрешения использовать учебный плац для какого-нибудь празднования, осмотреть ту или иную часть Центра — старые комнаты и их сокровища все еще притягивали кое-кого из солдат. На этот раз людям нужно было совсем иное. Высказав то, с чем пришли, солдаты смущенно поясняли: «Мы ничего дурного не желаем. Надеемся, что травница поймет нас правильно».

Они просили разрешения притронуться к волосам Леты. И Гриот не мог упрекать их за это желание, ведь и его собственная рука украдкой, будто без ведома хозяина, тянулась к тем необычным прядям.

Он пошел к Данну, который пока лежал, но уже чувствовал себя гораздо лучше, и сказал:

— Господин, некоторые из наших солдат обратились ко мне с просьбой — уважительной просьбой — потрогать волосы Леты.

Лета сидела рядом. Но Гриоту было как-то неудобно обращаться к ней с этим напрямую.

Даже высказанная через Данна, эта просьба потрясла Лету. Ее всегда бледное лицо застыло, будто скованное морозом, и только губы задрожали. Данн сел, обеспокоенный, и сказал:

— Не принимай близко к сердцу, Лета, они просто не понимают…

И он перешел на махонди, который Лета прекрасно знала, как знала и еще великое множество языков. Гриот, с его скудным владением махонди, не мог уловить смысл их горячего диалога. Почему такая реакция? Он разобрал лишь пару слов: «бордель» и «дом Далиды».

Гриот вспомнил, что на ферме Кайра часто дразнила Лету борделем, иронически отзываясь о ее знании языков. «Конечно, это же орудие твоего труда, — ехидно усмехалась Кайра и с невинным видом спрашивала у Гриота: — Ты разве не знал, что Лета была шлюхой в Билме?»

Гриот не знал не только этого, он не представлял, что такое шлюха или бордель. Будучи еще мальчиком-солдатом, он (припомнил Гриот, порывшись в памяти) бегал с поручениями в дом, где жили девушки, занимавшиеся с воинами сексом в обмен на еду. Они привечали мальчишку и такими и запомнились ему: добрыми и приветливыми, всегда готовыми накормить сироту.

Но это отношение изменилось, когда ему пришлось бежать. Гриот видел, как насилуют женщин, однако не усматривал в этом ничего особенного: война есть война, добыча достается победителю. Потом рождались дети, и в какой-то момент Гриот уяснил для себя: вот, значит, к чему ведет изнасилование, вот для чего люди занимаются сексом. А слова «бордель» он не слышал до тех пор, пока его не произнесла Кайра. Об этом стоило подумать. Когда Гриот был солдатом в армии Агре, он встречался с одной девушкой. Она нужна была ему исключительно для удовлетворения потребностей тела, и он ей, похоже, тоже только для этого. И сейчас он занимался сексом с одной харабкой, когда им удавалось найти укромный уголок, что было не так-то просто в перенаселенном лагере. Вопрос о сексуальных потребностях солдат, сравнимый с потребностью есть и одеваться, не вставал перед Гриотом — до тех пор, пока Кайра не начала дразнить при нем Лету. Хорошенько подумав, он решил, что бордели, вообще-то, вещь довольно полезная, разве нет? И тем не менее Кайре достаточно было лишь произнести это слово, как Лета сжималась, а теперь вот вообще заливается слезами.

Тут Данн и Лета заговорили на чарад, и Гриот мог с легкостью понимать их.

— Должно быть, солдаты слышали что-то, а иначе ни за что бы себе такого не позволили.

— Они видят это совсем иначе, Лета. Я уверен в этом. Ты для них чудо — неужели ты этого не понимаешь?

Она трясла головой, умоляюще глядя на Данна огромными зеленовато-голубыми глазами, которые изменяли свой цвет в зависимости от освещения. Ни у кого не было таких глаз, как у Леты.

Данн сказал:

— В лагере наверняка прошел слух, будто ты обладаешь магической силой и что ее источник находится в волосах.

Лета обдумала его слова и кивнула:

— Понятно. Ладно, я согласна. Только все должно происходить в этой комнате и в твоем присутствии — и в твоем тоже, Гриот, пожалуйста.

Двое охранников вышли по приказу Данна и вернулись с дюжиной солдат. Лета села на кипу подушек и взглянула на вошедших так, будто их вид доставлял ей физическую боль.

— Можно, — проговорила она.

Вперед вышел молодой парень, ухмыляясь в предвкушении, но в его глазах было и смущение, и даже страх. Он положил ладонь на сияющие локоны, падающие с плеч Леты. Потер волосинки между пальцами. Затем выдохнул, потому что перед этим на некоторое время затаил дыхание, и на его лице отразилось восхищение. Он отошел в сторону. На его место встал другой солдат. А первый парень тем временем заметил, что к его красному одеялу пристала золотистая волосинка. Он взял ее в руки и стал рассматривать, совершенно счастливый. Второй солдат потрогал волосы Леты. От напряжения он держался очень скованно и двигался с трудом.

Лета сидела нагнув голову и не поднимала на них глаз.

Третий солдат оказался смелее предыдущих. Он несколько раз погладил ладонью волосы Леты и прошептал:

— До чего же красиво, ах, как красиво.

И тоже отошел в сторону. Все трое улыбались, гордые и довольные, как мальчишки. И Гриот улыбался, потому что знал: солдаты вернутся в лагерь и расскажут, что они прикоснулись к волшебным волосам и остались живы. Данн был озабочен, в его глазах стояла тревога — за Лету. Четвертый солдат. Пятый. За дверями очередь из солдат выстроилась через весь учебный плац, развернулась и сделала широкую петлю. Лета не видела этого с места, где сидела, она так ни разу и не подняла голову.

Теперь солдаты входили в комнату с улыбкой, потому что видели, что те, кто уже побывал у Леты, сияли радостью. Воцарилась атмосфера праздника, появилось ощущение легкости. Мрачных лиц больше не оставалось.

Люди жили здесь в окружении серости, которой многие из них раньше и не знали. А здесь она была повсюду, пропитывала сам воздух, которым они дышали. Вдоль всего побережья и над болотами ходили бесконечные туманы; а когда прояснялось, на небосводе висели, как огромные серые капли, насыщенные влагой тучи. Когда стрела солнечного света протыкала подушку облаков, она окрашивала цветом все, чего касалась, и солдаты, бросив свои занятия, стояли, радостно улыбаясь, будто встретились с видением, которое обещало им скорое возвращение на родину. Внутри их времянок и хижин воздух казался тяжелым, как вода, и даже днем приходилось зажигать лампы, чтобы хоть немного разогнать тьму. И тогда горящий огонек обретал особую ценность, он напоминал людям, что они родились не в этой стране серого воздуха и воющих ветров. Точно такой же эффект оказывала на солдат и Лета. Яркое сияние ее волос было больше, чем просто сияние, оно было светом во мраке — да, настоящим солнцем, проглянувшим в сумрачный день. Рядом с ее необыкновенно белой кожей волосы казались материализовавшимся светом. Вообще-то, никто не мог взглянуть на альба без подспудной мысли: «Должно быть, это какая-то кожная болезнь». Но эта удивительная женщина умела лечить, и все врачеватели в лагере относились к ней с почтением, говорили, что они многому научились у Леты. Эти бледные волосы порождали самые противоречивые чувства: радость и любопытство, граничащие с жестокостью, начинали проявляться на лицах солдат. Один из них рассмеялся, и Лета сжалась в комок. Снова раздался смех. Лета дрожала. Данн сказал:

— Потрогали и уходите, нечего тут стоять.

Лета оглянулась и увидела вокруг сотни солдат (так ей показалось) и их возбужденные лица. Она с криком подскочила с подушек.

— Хватит, — скомандовал Данн.

Приказ достиг ушей тех, кто стоял на плацу, и раздалось ворчание, даже ропот, затем гул разочарования. А Лета стояла, вся сжавшись в комок, стараясь занимать как можно меньше места, — несчастное создание, которое преследовал кровожадный смех.

— Лета, было весьма великодушно с твоей стороны согласиться на это, — сказал ей Данн, и Гриот, впустив двух охранников, плотно прикрыл дверь.

Лета плакала. Гриот не понимал, в чем дело, но Данн подошел к женщине и обнял ее.

— Бедная Лета, — проговорил он и потом добавил: — Разве ты не видишь, что кажешься им очень странной?

— Наверное, мне пора бы уже привыкнуть к тому, что мои волосы всегда привлекают внимание. Но наступит день, когда они поседеют, и тогда я стану такой как все.

Снаружи разочарованные солдаты расходились по хижинам, и Лета спросила у двух охранников, которые только что заступили на пост:

— Ну, а вы хотите прикоснуться к моим волосам?

Ответом были смущенные, но согласные улыбки. Неуклюже, как мальчишки, солдаты приблизились и потрогали ее волосы, очень аккуратно. Они были довольны и благодарны, и впервые Лета улыбнулась и сказала:

— Вы хорошие ребята.

Лета пробыла в Центре, как и обещала, несколько дней, почти все время проводя с Данном. Теперь он спрашивал ее:

— А ты помнишь?..

И слушатели понятия не имели, правда ли то, что он говорит, или самая отчаянная выдумка.

— Ты помнишь, как мы вырезали тем твоим маленьким ножом золотые монеты из моего тела?

— Да, они были совсем близко к поверхности, прямо под кожей.

— А ты помнишь, как мы нашли на горе снег? Тогда мы увидели снег впервые жизни и бегали в лунном свете — а Кулик мог убить нас в любую минуту.

Когда Лета уходила, они с Данном обнялись на прощание. Данн уже мог стоять — высокий, тощий, словно каркас, а не человек из плоти и крови, но он уже не дрожал от слабости.

— Милый Данн.

— Милая Лета.

— Если станет совсем плохо, можно, я приведу сюда девочку?

— Дочь Маары?

— Да, ее дочь, Тамар.

— Хорошо, приводи.

Гриот отправил вместе с Летой охрану из шести солдат и приказал им не спускать с нее глаз до тех пор, пока она не окажется под защитой Шабиса.