Штробл выглядел невыспавшимся, был бледен, веки покраснели. Он встал раньше Шютца и проехал мимо окна на велосипеде, когда тот едва поднялся с постели.

Увидев входившего в кабинет Шютца, которого, по всей видимости, только и дожидался, оторвался от своего кофе и сказал коротко:

— Пойдешь со мной. Ты своим глазам не поверишь, — он отставил кофе и надел защитную каску, — но на «двухсотке» зазубрина в три-четыре миллиметра.

Двухсотмиллиметровый трубопровод они смонтировали на прошлой неделе, толщина его стенок точно соответствовала требованиям давления и температуры. Зазубрина делала трубопровод дефектным.

— Не может быть, — сказал Шютц.

— Сам убедишься, что может, — улыбка Штробла вышла горькой.

Они прошли вдоль эстакады для труб к головным боксам. Воспользовавшись случаем, Штробл сообщил Шютцу указания из «основы». Оттуда затребовали разработки некоторых графиков-анализов, и Штробл предложил обсудить их содержание на заседании партбюро. В головных боксах они поднялись по лесам прямо к «двухсотке». Матово поблескивал металл, с которым специалисты обращались, как златокузнецы с золотом. На вид он казался драгоценным. Но зазубрина на нем заметна, стоит только приглядеться.

— Не возьму в толк, как это могло произойти, — Штробл провел пальцем по зазубрине, словно касаясь не зажившей еще раны.

— Есть всего лишь две возможности, — сказал Шютц. — Либо чей-то злой умысел, во что я ни за что не поверю, либо кто-то по-свински небрежно обращался со своим инструментом, но и в это не верится.

Штробл кивнул, пожал плечами.

— Что говорит Юрий? — спросил Шютц.

— Кроме меня и обоих парней из отдела технического контроля, которые ее и заметили, никто ничего не знает. Бессмысленно звонить во все колокола, если мы сами не знаем, что тут произошло.

— И каким образом ты собираешься это выяснить?

Штробл промолчал. Он видел дальше Шютца. И полностью отдавал себе отчет в возможных последствиях со вчерашнего вечера. Он перебирал варианты один за другим — что делать, как поступить? — пока нашел выход, единственный выход. Зазубрину необходимо убрать, добившись, чтобы толщина стенок вновь отвечала первоначальным параметрам. Аккуратнейшим образом следует нанести сталь на место зазубрины. Казалось бы, все ясно. Но сложности начинались сразу же, стоило задать себе вопрос, кто возьмется нанести капельки стали на поверхность трубы? Изо всех сварщиков самый большой опыт у Юрия. Тогда, выходит, необходимо поговорить с Варей Кисловой. Начальника участка никак не обойдешь. Пойти, значит, к Варе и сказать: на трубопроводе зазубрина, пусть, мол, Юрий ее заварит! Она согласится, потом сделает рентгеноскопию шва, проверит все досконально. Хорошо, допустим. Потому что в этом случае мы гарантированы от ЧП. Но прежде всего Варя Кислова спросит, как на металле оказалась зазубрина? Спросит непременно, не может не спросить! Кто последним имел дело с «двухсоткой»? ДЕК. Мыслимо ли, чтобы квалифицированные рабочие, специалисты, столь небрежно, столь безответственно орудовали своими инструментами, чтобы на трубопроводе появилась зазубрина? При этой мысли Штробл задрожал от бессильной ярости. Собрать бы народ и так отчитать каждого по очереди, чтобы пух да перья полетели! Сейчас это исключается. Необходимо продумать случившееся до конца. Если отбросить мысль о чьей-то небрежности, остается одно — умысел. Нет. Невозможно. Это означало бы, что руководство, принимая трубопровод, просмотрело брак. Но на скрупулезность и придирчивость советских товарищей можно положиться всегда. Тогда… тогда кому-то понадобилось затормозить ход работ! Ни одного из своих рабочих в таком злостном намерении Штробл заподозрить не вправе. Это проверенные люди, он давно знает их, случайных среди них нет. Он, конечно, еще раз проверит их личные дела, кто они и откуда, что у них в прошлом. Если кто задумал недоброе, о Штробла он сломает зубы, как о камень. Он убежден, что здесь, на строительстве ДЕК, совесть чиста у всех и у каждого. Чего стоят, однако, все эти соображения, заверения, что они стараются работать ответственно, бдительно? Куда денешься от несомненного факта: на «двухсотке» есть зазубрина, и ДЕК не в состоянии объяснить, откуда она взялась. Этот дефект может заставить советских товарищей усомниться в надежности и компетентности партнеров из ДЕК. Но почему обязательно все советские товарищи именно так воспримут случившееся? Он представил себе большеглазую Варю Кислову, уравновешенную и рассудительную, как она будет впредь колебаться, медлить, мысленно обставляя различными оговорками разрешение продолжать сварочные работы. А скорый на решения, резкий Володя, тот скорее всего теряться в догадках не будет, а поставит просто-напросто вместо Зиммлера и Вернфрида Юрия и Сашу. А они? Вряд ли они так уж заинтересованы в дополнительной работе, вряд ли. Атомные электростанции возводят сейчас в самых разных уголках их необозримой родины, от Полярного круга до полуострова Мангышлак — всех названий и не упомнишь. Поработать лет десять на монтаже АЭС на Родине после десяти с лишним лет работы за границей — вот чего им, наверное, хочется. Что же касается надежности в работе, тут советские товарищи никогда на уступки не шли, тут они как кремень и по отношению к своим, и к чужим. Не уступят ни в чем, никто, начиная от Володи и Юрия и кончая Сашей и Варей. А Вера? Он старался до сих пор отринуть мысль о ней. Не вышло. Итак, значит, Вера. Они ежедневно встречались по делам службы, увязывали совместную работу советских специалистов и бригад ДЕК, уточняли сроки, определяли фронт работ, контролировали выполнение планов. Вера требовала точности во всем. Не терпела расплывчатости в постановке задачи, безжалостно вскрывала узкие места. В этом они были друг другу под стать. Штробл признал ее как специалиста, но не мог забыть сказанного ею: «Скажите мне, в каких случаях вы считаете себя лицом ответственным?» Не забыл иронии, скрытой за этими резкими словами.

Он ей такой возможности не предоставит! Кто же работает на совесть, если не он! И если у кого и есть право убрать с дороги случайные препятствия, обернувшиеся ловушками, то у него! Оценка Верой его действий поспешна, а он и пальцем не пошевелил, чтобы ее переубедить. Не счел нужным. Единственный довод — хорошая работа. И бригады ДЕК повсюду ее показывают. Зазубрина ни при чем, это исключение. Но все же, признай он принародно ее существование, ему пришлось бы вместе с секретарем парторганизации писать докладную с подробным обоснованием причин повреждения. Раз они ему неизвестны, дело дойдет до расследования. Представители генподрядчика, встревоженные полученным сигналом, начнут все проверять, придираться по пустякам. Будет упущено время, которое потом ДЕК никак не наверстать, как бы отлично они ни работали.

— Нет, — сказал Штробл Шютцу, — у нас один путь: избавиться от зазубрины. Быстро, четко, и чтобы по возможности никто не заметил. Тягомотины расследования мы себе позволить не можем.

Штробл заметил, что Шютц сомневается, прежде чем тот сам разобрался в своих чувствах. Сказал нетерпеливо:

— Тогда ответь мне, как ты с этой мерзкой историей предстанешь перед советскими товарищами? Наберешь полный рот воды, когда придется отвечать на их вопросы? Если так, валяй. А пока вот что: уйдем-ка отсюда, не то поймут еще, что дело пахнет паленым.

Они спускались по лесам, решив вернуться в кабинет Штробла. Навстречу им — Юрий. На лесах не больно-то разминешься. Оказавшись на одном уровне опалубки с Юрием, Шютц невольно остановился. Юрий тоже. Протиснувшись между ними, Штробл по-дружески похлопал Юрия по плечу и спросил:

— Ты уже завтракал?

Юрий согнул руку, так что вздулись бугры мускулов: вот, дескать, как я подкрепился! Все трое рассмеялись.

— Не знаю, — сказал Шютц, когда они расстались с Юрием. — Мне что-то не по себе при мысли, что мы просто «затрем» зазубрину, будто ее и не было.

— А каково, по-твоему, мне? — спросил Штробл. — Вот выясню, чья вина, и полетит он у меня вверх тормашками!

«Полетит вверх тормашками», — сказано зло, но не слишком уверенно, и Шютц это заметил. Ему показалось, будто и Штробла собственные слова не удовлетворили. Тот велел фрау Кречман принести табель с отметками за качество Зиммлера и Вернфрида за последние десять дней, вместе с Шютцем просмотрел их и остановил свой выбор на Зиммлере, хотя у Вернфрида оценки в последнее время были чуть повыше. К Зиммлеру пришлось пойти Шютцу, Штробл решил, что сам поговорит с инспекторами отдела технического контроля.

— Им придется все скормить по ложечке, иначе они нам навстречу не пойдут, — объяснил Штробл.

Вечером они собрались вместе: Штробл, Шютц, Зиммлер и двое из техконтроля. Они поставили свои условия. Главное из них: после устранения дефекта трубопровод будет подвергнут самому жесткому контролю, а результаты рентгеноскопии запротоколированы.

Штробл кивнул.

— Результат испытаний покажет, — сказал он, — продолжим ли мы работу на этом участке трубопровода или приостановим. Высший закон для нас — соблюдение правил безопасности. Тут ответственность целиком на нас!

После этого инспектора из техконтроля смягчились. Предложили произвести сварочные работы ближайшей ночью, откладывать дальше смысла нет. Штробл согласился с ними. Его предложение — поручить сварку Зиммлеру.

Те покачали головами. Они имели в виду Вернфрида — у того в последнее время оценок ниже одной и одной десятой не было. У Зиммлера — одна и две десятых. Но если Штробл настаивает, они не возражают.

— Ну, так что, Губерт, возьмешься? — спросил Штробл.

Зиммлер переводил взгляд с одного на другого, вопросительно посмотрел на Шютца.

— Говори, — подбодрил его Шютц.

Зиммлер передернул плечами. Вид у него при этом был не слишком уверенный. Потом выжал из себя:

— По-моему… Пусть сперва Шютц скажет, что он думает.

— Я тебе задал вопрос, — оборвал его Штробл. — Возьмешься?

Нежные, как у ребенка, щеки Зиммлера зарделись. Он завертел головой туда-сюда.

— Возьмусь ли? Взяться-то можно, почему не взяться, а?..

— За чем же дело стало, — Штробл поднялся. — Можно начинать. Для полной ясности и чтобы никто не наложил в штаны, скажу: вся ответственность на мне.

Два часа спустя они стояли перед трубопроводом. Шютца даже пот прошиб. Он не сводил глаз с Зиммлера. Рука, сжимающая сварочный аппарат, не дрогнет — сейчас нет ничего, что могло бы отвлечь Зиммлера.

— Появись сейчас Юрий, я не знал бы, что ему сказать, — тихо проговорил Шютц.

— Правду, конечно, — откликнулся Штробл. — Но лучше, чтобы он не приходил. И себе, и ему нервы сбережем.

— Повезло еще, что у нас пока нет ночной смены, — заметил один из техотдельцев.

— Со следующей недели мы вводим ее и у нас, — прошептал Штробл, — и тогда мы быстро впишемся в плановые сроки.

Он видел — все шло хорошо. На уверенную руку Зиммлера можно положиться, на остальных тоже. Вспомнился минувший день. Вскоре после обеда в боксах главной установки раздались голоса:

— Где Вера? Быстрее! Ново-Воронеж вызывает Веру! Поторопитесь — это Олечка вызывает Веру!

И она пробежала мимо Штробла с каской в руках, с летящими волосами и раскрасневшимися щеками.

— Надела бы ты каску, Вера! — крикнул он ей вслед, потому что так и видел, как она налетает на торчащую из стены бетонную арматуру.

Но она не услышала его. Или услышала, но не пожелала прислушаться. Ничего вокруг не замечая, Вера пронеслась по помещениям и коридорам до самой проходной. Трубку к уху, и заговорила: «Олечка, Олечка!» — нежно, радостно, истосковавшись. И уже ничем не напоминала ту предельно строгую и всегда собранную женщину, для которой, между прочим, они сейчас колдовали над трубопроводом, чтобы, как говорится, ни сучка, ни задоринки, чтобы попрекнуть было не за что!

— Шов у него что надо, — сказал Шютц, наблюдавший за Зиммлером. — Представляешь, как у меня руки чешутся поскорее начать упражняться в сварке.

— Об этом мы поговорим позднее, — пробормотал Штробл.

Стоило Зиммлеру закончить работу, к трубе поспешили оба инспектора из отдела техконтроля. Зиммлер снял маску, утер пот с лица клетчатым платком, а инспектора тем временем проверяли качество шва. Потом Зиммлер отполировал то место, куда нанес капельки сверхпрочной стали. Перед сваркой он посыпал металл вокруг зазубрины магнезией, как подсмотрел у Юрия. Так мельчайшие брызги, возникающие при сварке, не сядут на металл, их не придется спиливать, достаточно будет осторожно стряхнуть.

Штробл чуть ли не с нежностью провел рукой по трубе.

— Хорошо, — сказал он.

Но инспектора запротестовали. Сначала необходимо получить результаты рентген-контроля, до того ничего определенного сказать нельзя. Штробл не согласился с ними:

— Вам не хуже моего известно, что труба в порядке, хитрецы вы эдакие. Но будь по-вашему. До оценки работы отделом техконтроля мы как-нибудь друзей удержим, не подпустим к трубопроводу.

Но по лицу его было видно: он говорит неправду.

Только тут Шютц заметил, что дышать ему стало легче. «С этим, слава богу, покончено», — подумал он и с благодарностью пожал Зиммлеру руку.

— Здо́рово у тебя вышло, — сказал он, ощущая прилив настоящей радости.

Но вот Штробл толкнул его локтем в бок: у входа в головные боксы показался вахтер, с удивлением глядевший в их сторону.

— Что стряслось, толстый? — крикнул ему Шютц. — Хочешь посмотреть на высший пилотаж монтажа, а? Топай сюда!

— Эй, послушайте, — сказал вахтер, когда они, оживленно переговариваясь, проходили мимо него, — дыхнуть на меня вы небось откажетесь?

— Все в порядке, дружище, — рассмеялся Шютц.

Когда они вошли в свою комнату, Улли Зоммер негромко икнул и отвернулся к стене. Штробл принюхался.

— Вот кто выпил так выпил! — и открыл окно.

Из внутренних карманов ватника Шютц достал четыре бутылки пива.

— Прикончим-ка их! — предложил он.

Сели на кровать Штробла, включили ночничок.

— А теперь я тебе вот что скажу, — начал Штробл. — Я все обдумал: сварщиком я тебя поставить не могу. Дай мне сказать! Целый день в защитной маске, в очках, не взгляни ни вправо, ни влево, только на шов, а как же насчет твоих теперешних обязанностей? У тебя ничего не выйдет.

Шютц взвился после самых первых слов Штробла. Не согласен он! И речи быть не может! Что это Штробл выдумал? Ему вспомнился Юрий, он тоже парторг. Хорошо, что вовремя вспомнил опыт советских товарищей!

— Да, ты так думаешь? — спросил Шютц, заранее предвкушая свой триумф. — А Юрий, у него выходит?

Штробл помедлил с ответом. Потом несильно хлопнул его ладонью по спине.

— Если ты так ставишь вопрос, отвечу: да! Мне кажется, у него все получается.

Шютц понял.

— Дрянь дело, — сказал он немного погодя. — Ты-то знаешь, как я люблю свою работу.

— Как не знать, — кивнул Штробл. — Но согласись: сейчас и голова, и глаза нужны тебе для тех, кто работает рядом с тобой. Я, честно говоря, предпочел бы тебя назначить инспектором по технике безопасности. Мне незачем говорить тебе, какое значение в наших условиях она имеет. Ты мог бы бывать во всех бригадах; кроме того, это одна из руководящих должностей.

— Сесть за письменный стол, да? — не без издевки переспросил Шютц. — Ну, нет, подыщи для этой руководящей должности кого другого. Если уж не сварщиком, то пойду хотя бы монтажником, тут я даю руку на отсечение…

— Согласен. Можешь даже не отсекать руку, — хмыкнул Штробл.

Они выпили пиво, договорились, когда встретятся завтра, чтобы обсудить результаты рентген-контроля, и Штробл сказал:

— Знаешь, что мне больше всего по душе: что на наших парней я во всем могу положиться.