В вестибюле “Калифорнии” вроде бы не было никаких инквизиторов – именно такие вестибюли мне по душе. Я вошел в лифт и нажал на кнопку. Я опаздывал на несколько минут: задержался по дороге полюбоваться на океан, – но, если мой блеф сработал, Тестафер должен ждать меня. А я не сомневался, что блеф сработает. Я работал на Стенханта, а бизнес Тестафера слишком тесно связан с бизнесом убитого. Он будет ждать: вдруг мне известно что-то этакое.

Я уселся на тот же диван и стал ждать сестру, чтобы продолжить диалог, однако довольно долго никто не выходил. Затем из задней комнаты появился полный краснолицый мужчина, безупречно одетый, но с бегающими глазками. Он был не в халате, но я понял, что это и есть сам Тестафер. Я встал.

– Моя фамилия Меткалф, доктор.

– Очень хорошо, – ответил он, хотя вид его заставлял усомниться в искренности этих слов. – Я вас ждал. Пройдемте.

Я проследовал за ним в кабинет. Он сидел за столом Мейнарда Стенханта, только на этот раз табличка на столе гласила “Гровер Тестафер” и дальше столбец медицинских званий. Он положил руки на стол, и я заметил, что они настолько же белые, насколько лицо красное.

– Дженни передала мне, что у вас находится ряд наших документов.

– Что-то она напутала, доктор. Все мои документы – вот здесь. – Я выразительно постучал себя по лбу. – Ваших у меня нет.

– Ясно. Полагаю, мне стоило бы знать, с какой целью вы хотели меня видеть.

Я выложил на стол свой фотостат.

– Я хотел видеть вас по вполне понятной причине. Я веду расследование, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Не сомневаюсь, что я сегодня не первый.

– Нет. – Он выдавил улыбку. – Я провел сегодня час с инквизиторами. Для разминки перед беседой с вами.

– Простите, что не даю вам перевести дух, но у моего клиента чертовски мало времени.

– Да, – кивнул он. – У меня тоже сложилось такое впечатление.

– Возможно, вы сможете мне в этом помочь. В чем обвиняют Энгьюина?

– Они сказали, что нашли письмо с угрозами – как раз здесь, в этом столе. – Он ткнул пальцем в стол. – Они спросили меня, виделся ли я с ним, и я ответил, нет. Последнее время я редко появлялся здесь. Видите ли, я передал дело Мейнарду. Судя по всему, Энгьюин – из пациентов. Его имя встречается в книге записи на прием дважды за последние три недели. Я не припомнил его по описанию, но у нас было тогда много пациентов.

– Ага, – согласился я. – И к тому же вы обращаете внимание не столько на лица, сколько на… гм. Вы видели это письмо?

– Нет, хотя хотел бы. Инквизиция была здесь задолго до того, как я узнал о смерти Мейнарда.

– У вас нет никаких предположений относительно того, что не сложилось у Стенханта и Энгьюина?

Он сделал вид, будто думает. На деле же это могло означать все что угодно.

– Нет, – сказал он в конце концов. – По правде говоря, нет. Я полагаю, что это дело сугубо личного характера.

– Все, с чем вы имеете дело, можно назвать сугубо личным, – возразил я. – Вы не могли бы поконкретнее?

– Что-то между ними двумя. Не имеющее отношения к практике.

– Ясно, – сказал я и в некотором роде не покривил душой. Тестафер принадлежал к людям, которые стараются держаться подальше от того, что им неприятно. Подобная нерешительность призвана скрывать, что он каким-то образом вовлечен во все это, но отнюдь не характеризует его как личность.

– Мы с Мейнардом никогда не были особо близки, – объяснил он. – Я как раз собирался на пенсию, но по возможности не хотел закрывать практику. Мейнард был хорошим врачом, ему я вполне мог доверить дело. Наши отношения можно охарактеризовать как весьма удачное деловое партнерство, и мы уважали друг друга, но не более того.

– Вы молоды для пенсии. Сколько вам, пятьдесят пять? Пятьдесят восемь? Ей-богу, стариковский возраст.

От такой характеристики Тестафер зажмурился.

– Мне почти шестьдесят, мистер Меткалф. Впрочем, вам не откажешь в наблюдательности.

Он не стал продолжать тему “стариковского возраста”. Я решил, что нажимать на него дальше не имеет смысла. Он будет гнуть ту же линию. Попробуем-ка поддеть его с другой стороны.

– И как вы будете теперь? – спросил я. – Будете искать еще одно молодое светило или прикроете лавочку?

Этим я его слегка разозлил.

– Я должен думать о пациентах. Я буду принимать их – во всяком случае, пока обстоятельства не изменятся.

– Ну разумеется. А что миссис Стенхант? Она унаследует пациентов Мейнарда или передаст их вам?

– Я не связывался еще с миссис Стенхант. Но о ней позаботятся… необходимость импровизировать выводила его из себя.

– Пока обстоятельства не изменятся? – подсказал я.

– Ну… да.

Я пустил крученый мяч.

– Не думаю, чтобы в ваших планах фигурировал Денни.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Боюсь, я не совсем вас понял.

– Не бойтесь, – сказал я. – Я просто оговорился.

– Полагаю, что так.

Я забавлялся намеками достаточно долго, чтобы надоесть ему. В любом случае он не горел желанием говорить о Денни, кем бы этот Денни ни был.

– Что вы можете сказать о том месте, где находится Челеста Стенхант?

– Там живут Пэнси Гринлиф с сыном. Только он… он редко бывает дома. Он… он – башкунчик, – Меткалф произнес это слово не без отвращения.

– Я так и понял. Похоже, она завела себе в качестве замены обращенного котенка. Чем миссис Гринлиф зарабатывает на жизнь?

– Представления не имею, – ехидно произнес он. – У меня нет привычки расспрашивать. – Ударение на последнем слове показывало степень его раздражения. – Она дружила со Стенхантами, – добавил он уже спокойнее.

– С которыми вы не были особенно близки, – уточнил я.

– Вот именно.

Я демонстративно посмотрел на часы.

– Ну что же, не смею больше отвлекать вас. Вы весьма мне помогли.

– К вашим услугам, – ответил он, сглотнув. Ему не терпелось остаться одному.

– Если вы вспомните что-нибудь полезное для меня… – Я написал на бланке рецепта свой телефон и встал. – Пожалуй, мне пора. Прощайте, доктор.

Я вышел в вестибюль, закрыв за собой дверь кабинета. Сестра уже ушла. Я отворил выходную дверь и закрыл ее, не выходя. Потом подошел к шкафу с регистрационными картами.

Сначала я поискал карту Ортона Энгьюина. Таковой не оказалось. Я перелистал пару произвольно выбранных карт, но ничего подозрительного не нашел. Если с ними и было что-то не так, требовался профессиональный уролог, чтобы это обнаружить.

Я слышал шаги Тестафера за дверью, так что мне следовало спешить: стоило ему открыть дверь – и я бы оказался у него перед глазами. С другой стороны, он вроде бы не из тех, кто стал бы слишком шуметь из-за этого. Он боялся меня – это очевидно – и боялся до такой степени, что из кожи вон лез, только бы показать, что он помогает моему расследованию. Иначе он вряд ли согласился бы вообще встретиться со мной.

Оставалось неясным одно: _почему_ он меня так боится? Конечно, я мог бы прямо спросить его, кто такой Денни, но ведь тогда он узнал бы, что мне самому это неизвестно.

Я взял с полки еще одну папку. Совершенно безобидная папка: парень по имени Морис Госпелс, шестидесяти семи лет от роду, диагноз – хронический уретрит или что-то в этом роде… Я закрыл шкаф и сунул папку под плащ. Затем шагнул к двери в офис и повернул ручку.

Тестафер склонился над столом, втягивая носом через металлическую трубочку что-то белое с поверхности маленького зеркальца. Увидев меня, он дернул головой, и из ноздри потекла белая струйка. Он не сказал ничего. Я тоже не торопился начинать разговор. Ощущение такое, словно видишь себя в зеркале лет через двадцать.

– Вот, – сказал я наконец и выложил на стол папку. Он прикрыл зеркальце руками, чтобы порошок не разлетелся. – Это то, что Стенхант дал мне на вынос из офиса. Мне это так и так уже не понадобится.

Тестафер лихорадочно пролистал карту Мориса Госпелса в поисках чего-то подозрительного. Белая струйка медленно сползала с нижней губы на подбородок. Я вышел.