Я возвращался в свой офис, настраивая себя на неизбежное столкновение с парнями из Отдела. Раньше или позже такого столкновения не избежать. Если мне повезет, они выведут меня на Ортона Энгьюина. Выйти из тупика в расследовании можно только с его помощью; что же до моего кошелька, то единственный шанс – это деньги Энгьюина. Я не особенно терзался. Если Энгьюину это и не поможет, деньги ему все равно будут ни к чему.

Однако в приемной не оказалось никого, за исключением пары обращенных кроликов в крошечных костюмах-тройках Они углубились в изучение журналов и только мельком посмотрели на меня, пока я шел через приемную к своей двери. Из кабинета дантиста доносилось приглушенное повизгивание бормашины. “У кого-то проблемы с зубами, – подумал я, – а мой сосед-дантист не настолько процветает, чтобы отказываться от практики”.

Я повесил плащ на рогатую вешалку, плюхнулся на стул, вздохнул, достал из кармана карточку и сунул ее в декодер на столе. Хотя инквизиторы, как правило, держат слово, не снимая и не добавляя кармы больше, чем заявляют, я довольно смутно помнил свой уровень до инцидента в вестибюле “Калифорнии”.

Магнитная полоска на моей карточке хранила шестьдесят пять единиц. Не так плохо. Обычно инквизиторы возвращали мне отобранную карму по окончании расследования, а если его результаты были на руку Отделу, то могли немного и добавить. Шестьдесят пять единиц – уровень, с которым можно чувствовать себя более или менее уютно. Достаточный запас для работы; недостаточный, впрочем, для тех парней из Отдела, которые потехи ради могут его еще понизить. С точки зрения Отдела шестьдесят пять единиц – так, пустяк, но для такого типа, как я, многовато. Низкий уровень кармы – одна из вещей, к которым поневоле привыкаешь при моей работе.

Я поднял телефонную трубку, набрал номер забегаловки на углу и заказал сандвич с яичным салатом. Потом врубил компьютер и сделал несколько запросов. Я даже не удивился, когда информации на Ортона Энгьюина там не оказалось. Я набрал имя Пэнси Гринлиф – женщины, у которой оставалась пока Челеста, – и даже подсказал ее адрес на Кренберри-стрит, но получил в ответ фигу. Забавы ради я набрал свое имя и, разумеется, оказался в списке. Что ж, спасибо и на том.

Я просмотрел почту. Ее накопилось почти за неделю, в основном счета и рекламная макулатура, открытка от парня из Вегаса, который был мне должен, и авторучка-сувенир от одной из аэрокосмических фирм. Я вытряхнул ее из конверта, и она повисла в воздухе у меня перед носом: антиграв, первый, увиденный собственными глазами. Похоже, важнейшие изобретения всегда заявляют о себе таким обыденным образом. Ты ожидаешь чуда из чудес, а на деле тебе доставляют по почте ручку, или расческу, или соломину для нюханья порошка с телефоном торговца на конверте. К тому же ручка наверняка окажется барахляной. Попишешь такой неделю, и кончится стержень.

В дверь постучали.

– Не заперто! – гаркнул я, сунул ручку в карман и полез в ящик стола за мелочью расплатиться за сандвич. Но это был не разносчик.

Первый из них оказался примерно моего возраста, с кривыми зубами и десятидолларовой стрижкой. Абсолютно стандартный для Отдела тип. Они все на одно лицо и отличаются только сортом карамелек от кашля, которые постоянно сосут. У них и привычка такая: подойти поближе, чтобы ты мог понюхать и восхититься их оригинальностью. Я имел дело с такими миллион раз, и, несомненно, еще миллион раз мне придется иметь с ними дело в будущем. Я и сам бы таким стал, останься я в свое время работать в Отделе.

Второй… второй это совсем другое дело. Толстый, лысеющий, бритый кое-как, в подтяжках и с парой медалей на лацкане. Крепкий орешек, за версту видать. Он ввалился в комнату, захлопнул за собою дверь и произнес: “Меткалф?” – таким голосом и с таким взглядом, что я, признаться, аж вздрогнул.

– Он самый, – ответил я.

– Где ты был час назад?

– Вы, ребята, часом не полы полировать? Я не могу договариваться с вами в отсутствие доктора.

Тот, что больше, уселся в кресло, где еще совсем недавно сидел Энгьюин. Второй покосился на запыленное кресло в углу у раковины и решил пока постоять.

– Дай-ка мне свою карточку и лицензию, – буркнул здоровяк.

Пока он изучал мои документы, я демонстративно смотрел в потолок. Когда он положил их на стол между нами, я принципиально не стал брать их сразу мол, не очень-то и хотелось.

– А где инквизитор Карбондейл? – спросил я.

– Его перебросили в приморский округ, – ответил здоровяк. – Моя фамилия Моргенлендер. Это – инквизитор Корнфельд. – При упоминании его имени молчаливый кивнул.

– Любо-дорого посмотреть на вас, ребята, в деле.

– Не могу ответить взаимностью, длинноносый, – ухмыльнулся Моргенлендер. – У нас к тебе пара вопросов по делу Стенханта. Мы не допустим, чтобы кто-либо спекулировал на этом.

– Нет проблем, инспектор. С превеликим удовольствием. – Я достал из ящика стола пачку сигарет.

– Фиг тебе удовольствие, – скривил рот Моргенлендер. – Не то у тебя положение. Ты у меня на подозрении, длинноносый.

– Я уже имел встречу с вашим подозреваемым, Моргенлендер. Парень на последнем издыхании. Ловко сработано.

– Энгьюину не позавидуешь. У него нет будущего. Мне бы не хотелось, чтобы такое случилось с длинноносым вроде тебя.

Я повернулся к Корнфельду – тот так и стоял с каменным лицом.

– У меня что, в самом деле нос такой длинный? Скажите, не стесняйтесь.

– Прибереги шуточки, длинноносый, – мрачно сказал Моргенлендер. – Твоя лицензия годна разве что подтираться, это я тебе говорю. – Он поправил галстук на бычьей шее. – А теперь расскажи-ка инквизитору Корнфельду про свою поездку к доктору.

– Я ходил показаться специалисту, – объяснил я. – Проконсультироваться, нельзя ли укоротить нос.

Я зажег сигарету и затянулся. Моргенлендер перегнулся через стол и выбил ее у меня изо рта. Она отлетела под кресло в углу и затерялась в пыли.

– Не тяни время, длинноносый. Лучше отвечай. – Он вытащил из кармана магнит и бесцеремонно нацелил на мою карточку.

Я сплюнул в угол. Черт, давно бы пора прибраться.

– Валяйте, – буркнул я.

– Кто впутал тебя в дело Стенханта?

– Я впутался в него до того, как оно стало “делом”, – ответил я. – Я работал на Стенханта перед тем, как он заполучил дырку в голове.

– Ты работаешь на Энгьюина?

– Был бы рад. Я не знаю, где он.

– Вот говнюк, – сказал Моргенлендер. – Это он послал тебя к доктору. Он еще надеется выпутаться.

Вся эта карусель начала действовать мне на нервы.

– Иными словами Энгьюин занимался шантажом. – Я надеялся, что хоть этот вопрос вызовет ответную реакцию.

– Не прикидывайся простачком, длинноносый. Что он просил тебя передать доктору?

Я решил поиграть еще немного.

– Он не просил ничего конкретного. Я только прощупывал доктора Тестафера.

В дверь снова постучали. Инквизитор Корнфельд отступил от двери, и я крикнул, чтобы входили. Вошел обращенный ирландский сеттер-разносчик из забегаловки, зажав в лапах белый бумажный пакет. Он испуганно покосился на инквизиторов, потом подошел к столу и протянул мне пакет.

Я поблагодарил сеттера и заплатил на пять баксов больше, чем значилось по счету Он благодарно кивнул, попятился к открытой двери и, развернувшись, поспешил из приемной с таким видом, будто готов улепетывать на всех четырех и с визгом. Корнфельд прикрыл дверь и прислонился к стене.

Никто не проронил ни звука, пока я открывал пакет и доставал оттуда сандвич с яичным салатом. Как раз в такие минуты любое нормальное человеческое действие обезоруживает разъяренного противника. Я откусил от треугольного сандвича и вытер губы бумажной салфеткой. Только после этого Моргенлендер начал допрос заново, забыв свои шуточки вроде “длинноносого”. Каким-то образом за то время, пока рыжий щенок передавал мне сандвич, мы миновали этот этап.

– Чертовски запутанное дело, – сказал он. – Начальство выдало мне Энгьюина на блюдечке и, похоже, здорово давит, чтобы так все и оставалось.

Моргенлендер обращался теперь ко мне как к приятелю, и – возможно, мне это только показалось – Корнфельд продолжал молчать, но вроде бы чувствовал себя уже не так уютно.

– Энгьюин – паршивая крыса, – продолжал Моргенлендер. – Я не огорчусь, если он окажется в морозильнике, но только здесь все куда сложнее.

Я кивнул: пусть рассказывает дальше.

– Я не утверждаю, что он невиновен. Судя по всему, он его и укокошил. Я только говорю, что все сложнее. Хочу предупредить тебя, Меткалф. Если ты окажешься на моем пути, мне придется тебя топить. Вот оно как оборачивается. – Он убрал магнит обратно в карман и кивнул Корнфельду.

Я откусил еще кусок и попытался улыбнуться. У меня на языке вертелось еще много вопросов, но Корнфельд, похоже, предпочитал, чтобы я помалкивал. Есть более безопасные способы продвинуться в расследовании, чем допрашивать инквизитора. Я подвинул второй треугольный сандвич пальцем, и на оберточную бумагу выпал маленький белый яичный кубик.

– Пойми, я уважаю частных сыщиков, – сказал Моргенлендер. Он улыбнулся, и мне показалось, что о его язык можно зажигать спички. – Ты только усвой, когда лучше уйти в сторону. Сейчас вот как раз такой случай. – Он устало поднялся и одернул рукав.

До сих пор Корнфельд так и не вымолвил ни слова. Теперь он снял шляпу, сипло произнес: “До свидания”, – и открыл дверь Моргенлендеру. В дверях здоровяк оглянулся и еще раз дал мне возможность полюбоваться его кривой улыбкой. Я поднял руку. Они закрыли за собой дверь, и я слышал, как они шагают через приемную – мимо кроликов – к лифту, оставив меня наедине с сандвичем и уймой вопросов без ответа.

Я подошел к окну и поднял жалюзи. Окно выходило на восток, но лучи заката окрашивали склоны холмов над Оклендом и горели в окнах домов по ту сторону залива, превращая пейзаж в золотое шитье. Что и говорить, на расстоянии холмы казались просто красивыми. Я вернулся к столу, отодвинул в сторону сандвич и высыпал на столешницу щепотку зелья. Я измельчил его перочинным ножиком и уже нагнулся, чтобы вдохнуть, когда зазвонил телефон.

– Меткалф, – буркнул я в трубку.

– Это я, Ортон Энгьюин, – послышался голос. – Мне нужно поговорить с вами.

– Идет.

– Я слышал, вы уже взялись за дело, – неуверенно произнес он.

– Верно. Почему бы вам не подъехать ко мне в офис. Я подожду.

– Нет. Я не хочу напороться на инквизиторов. Приезжайте сами.

– Я уверен, что инквизиторы и так знают, где вы, – спокойно возразил я. – Вы под колпаком.

– Нет. Не думаю. Мне кажется, я оторвался от хвоста. Я в баре отеля “Вистамонт”.

– Ладно, – сказал я. – Ждите там, – и повесил трубку.

Я наклонился и втянул порошок ноздрей, завернул остаток сандвича в бумагу и кинул в мусорную корзину. Потом посмотрел последний раз на холмы в лучах заката, опустил жалюзи и спустился к машине.