— Я не понимаю, зачем Лессандр могла пытаться меня убить…

Судя по выражению лица Фарлага, который стоял у уже полыхающего камина с книгой заказов для кухни в руках, он ждал от меня совсем других слов. А я, едва мы вернулись в его гостиную, сразу снова уткнулась носом в разложенные на столе бумаги.

— Единственное, что приходит в голову, — это то, что она не просто была в коттедже во время пожара, а каким-то образом причастна к его возникновению, — предположил Фарлаг. — Если она как-то узнала, что ты пытаешься разобраться в той истории, могла решить тебя устранить. Так у тебя нет пожеланий по ужину?

— Разве она не понимала, что это выяснится? — продолжала недоумевать я, игнорируя его вопрос.

— Если бы она не сбежала, мы бы этого не выяснили, — возразил он, нетерпеливо постукивая ручкой по странице книги. — Никому бы в голову не пришло искать следы проклятия в ее апартаментах. А с такой расторопностью Легиона следствие могло и не начаться до того, как след развеется. Не знаю, что у них за бардак там творится… Я так понимаю, ты опять будешь блюдо под названием «То же, что и вы»?

Я против воли улыбнулась его комичному тону, который он умудрился изобразить невзирая на все события этого дня и тот факт, что сам уже едва держался на ногах.

— Нет, я хочу рыбу, — заявила я неожиданно для самой себя.

— Рыбу? Уже хорошо, — он удовлетворенно кивнул. — Какую?

— Морскую, — после небольшой паузы решила я. — Любую вкусную.

Он снова кивнул и быстро сделал запись в книге, после чего вернул ее на каминную полку, а сам подошел ко мне и опустился на соседний стул, глядя на меня с неприкрытым интересом.

— Всего за один день я узнал о тебе так много: оказывается, ты любишь морскую рыбу и у тебя никогда не было серьезных отношений.

Наверное, еще два дня назад и такой взгляд, и комментарий заставили бы меня смутиться, но сейчас я только снова улыбнулась и покачала головой.

— Вы знаете обо мне больше, чем кто-либо другой, ректор Фарлаг. Но рыбу морскую я не люблю. Я ее не пробовала, мне просто интересно. Там, где я выросла, не было моря, только реки и озера, поэтому и рыба была преимущественно пресноводная. Морская продавалась, конечно, но стоила дороже. А мой неродной отец не любил бросать деньги на ветер и не понимал смысла покупать рыбу в два раза дороже.

Я намеренно проигнорировала его комментарий про отношения с мужчинами: не видела смысла это обсуждать. Меня удивляло только то, что он до сих пор считал иначе. Но едва ли это могло что-то изменить в наших отношениях в худшую сторону.

— У нас с тобой была такая разная жизнь, — заметил он неожиданно, продолжая меня разглядывать. — Мне в голову не могло прийти, что можно не есть морскую рыбу из-за того, что она стоит дороже.

— Не то чтобы мы не могли себе этого позволить, — торопливо добавила я, чтобы он не подумал, будто я голодала в детстве. — Просто отец не видел в этом смысла.

Фарлаг кивнул, демонстрируя понимание, а потом подпер подбородок ладонью и поинтересовался:

— А чего еще не было в твоей жизни из того, что тебе всегда хотелось? Я, конечно, имею в виду вещи более существенные, чем рыба.

Я неловко пожала плечами, теперь все же смутившись. Мне казалось странным говорить о таком. Раньше я делилась мечтами и желаниями только с мамой и то нечасто, потому что она во время таких разговоров впадала то в тоску, то в раздражение. Теперь я понимала почему: ее мечты, какими бы они ни были, так и не сбылись.

— Наверное, путешествия, — неуверенно призналась я, испытывая совершенно иррациональное желание все-таки поделиться с ним этим. — Я почти нигде не была. Даже то же море никогда не видела своими глазами. Еще, наверное, шумной компании друзей, в которой можно отмечать дни рождения или другие праздники. Я тяжело схожусь с людьми. Из тех, что меня до сих пор окружали, я почти ни с кем не могла найти общий язык. Отец говорил, что я бука и сама виновата в этом, но мне кажется, я просто не встречала тех, с кем мне было бы по-настоящему комфортно. Кому я по-настоящему нравилась бы и была интересна. Моим единственным другом всегда была мама.

Воспоминание об этом вновь зажгло в груди огонь, но уже не такой сильный, как раньше. Хорошо это или плохо, но я постепенно привыкала к мысли о том, что ее больше нет.

— И, наверное, свободы, — продолжила я, немного успокоившись. — Возможности говорить, что думаю, не оглядываясь на то, как это воспримут и какие будут последствия. Делать то, что нравится. Наверное, будь у меня свобода, остальное приложилось бы. И путешествия, и гастрономические излишества, и друзья. Поэтому я начала специализироваться в снадобьях. Они для меня всегда ассоциировались с возможностью получить свободу. Я с детства запомнила это: мама варила их, получала за это деньги и могла себе позволить что-то, чего не позволял отец. Когда она стала привлекать меня и делиться со мной частью этих денег, я почувствовала это еще острее. Так и появилась моя мечта: выучиться сложным снадобьям, найти хорошее место, поселиться в большом городе и ни в чем себе не отказывать. Отправляться в места, которые захочу увидеть, пробовать то, что захочу попробовать, общаться с интересными мне людьми…

Я осеклась, заметив, как он на меня смотрит, и смутилась еще больше. Не стоило так откровенничать. Я подумала, что ему должно быть смешно такое слышать, но он не смеялся. Скорее впал в странную задумчивость, словно мои слова отозвались в нем тоскливыми мыслями или воспоминаниями.

— Знаешь, что забавно? — спросил Фарлаг, когда я замолчала. — Я всегда мог позволить себе все это, но не чувствовал себя свободным. Всю жизнь слышал от отца фразы вроде: «Положение обязывает». Оно постоянно обязывало нас что-то делать: где-то присутствовать, чем-то заниматься, кому-то кланяться, с кем-то, наоборот, не разговаривать. Я не выбирал свой круг общения, мне его выбрало мое положение. Зато снадобьями я занимался не ради дохода. Я могу позволить себе не работать вообще. Капиталы моей семьи успешно вкладываются и способны обеспечить мне безбедную жизнь. Но опять же, положение обязывает меня заниматься каким-то делом, иначе я буду выглядеть праздным кутилой, а это неприлично. Ты мечтаешь увидеть море однажды, а у меня дом на берегу моря, но я там не бываю.

— Я думала, у вас дом в столице.

— У меня четыре дома, — признался Фарлаг с таким видом, словно это было чем-то постыдным. — И даже ферма есть, представляешь? Но там арендаторы живут.

Он вдруг потянулся ко мне, едва ощутимо коснулся щеки, провел большим пальцем по губам, а потом взял за руку и погладил тыльную сторону ладони. И снова такие простые прикосновения заставили мою кожу покрыться мурашками, а меня саму — неосознанно придвинуться ближе вместе со стулом.

— Знаешь, у меня в какой-то момент появился сумасшедший план, — продолжил Фарлаг, поглаживая мою руку и не глядя в глаза. — Отец всегда говорил, что я слишком импульсивен и поспешен в решениях. Выражал надежду, что со временем это пройдет, но это свойство моего характера только усугубилось. Мне казалось, что будет здорово с тобой сбежать отсюда. Я не знал тогда, что ты мечтала о путешествиях, но был уверен, что смогу найти, чем тебя соблазнить. Чтобы несколько месяцев просто наслаждаться жизнью и друг другом, ни о чем не думая. А сегодня я понял, что этого не будет. И вообще все это была плохая идея. Эгоистичная прихоть человека, привыкшего получать желаемое.

Он наконец посмотрел на меня, и во взгляде его мне почудилась такая тоска, что у меня самой на душе стало так тяжело, как не было со дня известия о смерти мамы. Я еще не понимала, к чему он клонит, но сжала его руку крепче, заранее боясь, что придется ее отпустить.

— Не то чтобы я не видел раньше, что ты не из тех девушек, которых можно поманить лаской и щедростью, осыпать благами в обмен на страсть, а потом расстаться в нужный момент без взаимных претензий. Я видел, но не хотел этого замечать.

— Я не понимаю вас, сэр, — наверное, я сейчас, как и он, тоже все прекрасно понимала, но не хотела себе в этом признаваться.

— На таких, как ты, надо жениться, — он грустно улыбнулся. — Чтобы всю жизнь холить и лелеять, растить вместе детей, хранить верность и делать все прочее, что входит в общепринятые понятия о семейном счастье.

— Судя по вашему тону, такое развитие отношений вами с самого начала не предполагалось? — уточнила я не дрогнувшим голосом, хотя в этот момент тепло, которым меня наполняло его присутствие, сменилось пробирающим до костей холодом.

— А ты бы вышла за меня? — неожиданно спросил Фарлаг. — Вот представь на мгновение: я развожусь и делаю тебе предложение. Прямо завтра или даже сейчас. Ты бы согласилась выйти замуж за проклятого, с которым никогда не сможешь иметь здоровых детей, но которому зато нужно постоянно лечить головную боль, а раз в неделю — сидеть у его постели с порошками для экспресс-снадобий наготове?

Я инстинктивно отпрянула назад, высвобождая руку. И даже не потому, что меня смущало его проклятие. Я все еще верила, что с ним как-то можно бороться. У любого проклятия была возможность для обращения. Такова природа магии. Просто иногда решение слишком сложно или времени слишком мало. Меня смущало другое: всю свою жизнь, наблюдая за родителями, я воспринимала брак как нечто тягостное. Я понимала, что бывает и иначе, но страх ошибиться и угодить в безвыходную и безрадостную ситуацию рос вместе со мной.

— Вы слишком торопитесь, сэр, — попыталась объяснить я. — Дело не в вашем проклятии, а в том, что мы почти не знаем друг друга. Нужно время…

— Проблема в том, что у тебя есть это время, — мягко возразил он, перебив меня. — А у меня его нет. Мое проклятие не смертельно, но не статично. Приступы становятся все чаще, лекарства постепенно перестают помогать. Я не знаю, сколько еще пройдет времени, прежде чем вся моя жизнь превратится в один постоянный приступ. И на каком этапе я наконец решусь все это прекратить.

Я открыла рот, чтобы что-то возразить, но слова так и застряли у меня в горле, когда до меня дошел весь ужасный смысл сказанного им. На несколько секунд он парализовал меня. Кажется, я даже дышать перестала. Ничего не изменилось, ректор продолжал сидеть напротив меня, но я ощутила такое острое чувство потери, что в этот момент поняла: если бы он сделал мне предложение сейчас, я бы согласилась. Причем согласилась бы, даже если бы это было предложение не руки и сердца, а совместного побега. До того момента я не знала, что так бывает. Что можно после нескольких поцелуев и пары разговоров так прорасти в человека. Как он там сказал? Влюбиться можно за день? Наверное, сегодня был именно тот день. Безумно длинный и насыщенный, добавивший в мою копилку много новых поводов для беспокойств и страхов, совсем не романтичный и не радостный, но тем не менее приведший меня к такому неожиданному открытию.

— Сэр, тогда объясните мне почему? Почему вы бросили работу над снадобьем противодействия? Что заставило вас отказаться от борьбы? Если на кону не качество жизни, а сама жизнь? Разве за нее не надо бороться до последнего?

Он вздохнул, поднялся на ноги и, засунув руки в карманы брюк, сделал несколько шагов в сторону камина. То ли он решал, стоит ли мне объяснять эти причины, то ли тема была для него настолько болезненна, что ему требовалось время справиться с эмоциями.

— Несуществующий ингредиент, — после недолго молчания признался он, глядя на пляску огня в камине. — По странной иронии судьбы, все те же пресловутые русалочьи слезы, что фигурируют в том снадобье, рецепт которого хранила твоя мать. Два года у меня ушло на то, чтобы по растворенному в вине снадобью воссоздать его рецепт и направления потока при проклятии, а потом вывести снадобье противодействия. Мне это удалось, но все уперлось в один единственный ингредиент. Сначала я искал способ его раздобыть, а потом — заменить.

— Такое возможно? — удивилась я.

— Некоторые утерянные ингредиенты удалось заменить сочетаниями других. Я даже создал одно такое сочетание, за это и стал Мастером раньше, чем положено. Но как и большинство великих открытий, то была случайность. Я пытался сделать совершенно другое. Моя ошибка обернулась успехом, а все попытки сделать то же самое осознанно провалились. Много раз мне казалось, что я близок к нужному результату, но каждое сочетание оказывалось не идеальным. Недостаточно хорошим. Наверное, в какой-то момент я просто устал испытывать разочарование по этому поводу. Да и идеи у меня кончились.

— А если мы попробуем вместе? Конечно, я не Мастер, но я уверена, что вы еще не все перепробовали. Просто вы устали… — я посмотрела на него с надеждой, но он даже не повернулся ко мне, только покачал головой.

— Я больше не могу, как раньше, проводить долгие часы в лаборатории, экспериментируя. Когда я… отчаялся, а Алисия ушла, сказав, что не хочет наблюдать за моим угасанием, мое состояние резко ухудшилось. Приступы начали учащаться, боли стали сильнее. Ты сама видела, стоит снадобью начать вариться — и мне сразу становится плохо.

— Так ведь я могу делать это за вас! — я тоже возбужденно подскочила на ноги и подошла к Фарлагу. — Вы можете только высчитывать формулы и создавать рецепты, а я возьму на себя всю практическую часть. Я достаточно хороша для этого, вы же сами видели…

Он наконец повернулся ко мне, глядя с удивленной улыбкой и уже знакомой теплотой во взгляде, а потом вдруг порывисто обнял, крепко прижал к себе, у меня даже на мгновение снова перехватило дыхание.

— Знаешь, у меня еще никогда не было такого, — тихо признался он. — Твоя забота заставляет меня чувствовать себя счастливым, но вместе с тем пугает. Потому что я вижу, как ты привязываешься ко мне. Вот уже готова забыть обо всех своих планах и мечтах и похоронить себя в моей лаборатории…

— Вообще-то я рассчитывала на хорошую оплату, потому что вы в отчаянии и неприлично богаты, — фыркнула я, крепко обнимая его в ответ.

Он рассмеялся и поцеловал меня в макушку, все так же тихо признавшись:

— Я тебя обожаю.

Это было уже значительно ближе к признанию в любви. Я почувствовала, как тепло вернулось, хоть к нему и примешивались горечь и тревога.

— Как бы мне ни хотелось стоять так и дальше, — заметил Фарлаг через какое-то время, — нужно убрать со стола твои бумаги. С минуты на минуту подадут ужин. Хотелось бы съесть его до того, как у меня начнется приступ.

— Может быть, его не будет сегодня? — высказала я осторожную надежду, убирая все со стола.

— Сомневаюсь. Я и так удивлен, что он не начался до сих пор. День выдался нервный.

Я задумалась над его словами. Он сказал, что состояние ухудшилось, когда он отчаялся найти решение, а жена ушла, чтобы жить отдельно. В тот момент он был серьезно подавлен и проклятие стало сказываться сильнее. А пока он искал решение и надеялся на него, пока любимая женщина была рядом и поддерживала, все было не так страшно. Так могли ли сегодня те минуты, что мы провели вместе, наши поцелуи и объятия давать ему силы для сопротивления?

Естественно, я тут же поделилась своей догадкой с Фарлагом, а он в свойственной ему игривой манере тут же снова притянул меня к себе.

— Тогда мне нужно больше поцелуев, — прошептал он, наклоняясь к моим губам.

Когда ужин наконец подали, мы еще продолжали целоваться под тихий треск огня в камине, но, к сожалению, это не помогло. Приступ начался еще до того, как мы успели перейти к десерту.