На занятия я в тот день пошла, но толку от этого было мало. Сам Фарлаг лекцию у четвертого года обучения тоже провел с трудом. Нет, рассказывал он все так же четко и последовательно, как и всегда, словно зазубрил текст наизусть, но говорил при этом так монотонно, что засыпала не только я.

Поскольку ректор еще не успел взять кого-то на место поспешно выгнанного профессора Арта, Сопроводительные заклятия подменял случайный профессор, поэтому лекция тоже вышла до зевоты скучная. Я слышала недовольные шепотки среди студентов, которым не нравилось такое положение вещей. Внезапное исчезновение Лессандр грозило усугубить их недовольство. Вероятно, у Фарлага, невзирая на влиятельного отца, вполне могли начаться проблемы, если он не заткнет дыры в преподавательском составе в ближайшее время.

Фарлаг написал Норману сразу после завтрака, и, как я и предсказывала, тот откликнулся на нашу просьбу моментально. О том, что он навестит Лекс в субботу с утра, ректор сообщил мне уже за ужином. Я была искренне рада это слышать, хотя в тот момент меня больше волновал другой вопрос: имеет ли мне смысл оставаться в апартаментах Фарлага, если на меня напала профессор Лессандр, которая сбежала. Мне казалось, что раз это она пыталась меня убить, то теперь мне ничего не грозит, а лишних сплетен не хотелось.

– Возможно, в этом и нет смысла, – признал Фарлаг, без особого энтузиазма ковыряя содержимое своей тарелки. Он и накануне приступа ел мало, что тоже меня тревожило. Откуда возьмутся силы на борьбу с проклятием, если он толком не ест? – Но я наложу на твой фокусирующий артефакт следящие чары. Чтобы знать, если тебе понадобится помощь.

– Это не опасно для вас? – тут же напряглась я. – Это ведь требует расходования магического потока.

– Тара, поверь, если с тобой что-то случится, мне будет гораздо хуже.

– Иногда вы говорите так, словно все-таки влюблены, – поддела я его, не удержавшись.

Он только слабо улыбнулся в ответ, но ни спорить, ни язвить не стал.

Сразу после ужина я вернулась в свою комнату. Реджина была удивлена, но неожиданно… рада.

– Я успела привыкнуть к тому, что ты все время тут шуршишь, – фыркнула она в ответ на мое изумление.

И даже открыла по этому поводу припрятанную бутылку вина. При виде темно-бордовой жидкости, льющейся в бокал, я испытала смутную тревогу, которая так и не потрудилась облечь себя в законченную мысль, поэтому я все же выпила с Реджиной, а потом пошла спать.

Так крепко и так долго я еще никогда не спала. Фее, явившейся ко мне в одиннадцать утра с запиской от Фарлага, пришлось меня будить.

Когда я добралась до кабинета ректора с шкатулкой в руках, Норман уже ждал в кресле посетителя. Он был в серой преподавательской форме, хотя как ректор, имел право ее больше не носить. Сидел, как всегда, прямо, выглядел спокойно. Когда я вошла, он поприветствовал меня сдержанной улыбкой и легким кивком. Я пожелала ему доброго утра, хотя для него, наверное, уже давно начался день, и села во второе кресло, незаметно пытаясь отдышаться.

– Так чем я могу быть вам полезен? – Норман перевел вопросительный взгляд с меня на Фарлага и обратно. – В вашем письме речь шла об этой шкатулке?

Фарлаг согласно кивнул, а я протянула шкатулку Норману.

– Мы не можем ее открыть, – пояснила я. – Ректор Фарлаг считает, что на нее наложено какое-то серьезное темное заклятие.

Норман покрутил шкатулку в руках, потом положил на крышку ладонь и прикрыл глаза, считывая магический след. Мы с Фарлагом терпеливо ждали его вердикта. Я так вообще непроизвольно затаила дыхание.

– Открыть эту шкатулку будет очень проблематично, – резюмировал Норман через какое-то время, убирая руку. – Это действительно темное заклятие. Оно закрывает смертью и на смерть.

– Что это значит? – не поняла я. Судя по хмурому выражению лица Фарлага, он тоже не был знаком с таким заклятием.

– Это значит, что шкатулка закрылась после того, как кто-то умер. Это не обязательно было ритуальное убийство, хотя могло быть. Но также смерть могла быть обещана в процессе наложения заклятия, а произойти позже по естественным причинам. Или неестественным. Это не принципиально. Важно то, что шкатулку теперь не открыть, пока не произойдет другая смерть.

– Чья? – я снова бросила тревожный взгляд на Фарлага. Тот с каждым словом Нормана мрачнел все больше.

– Этого я не могу сказать, – с сожалением признал Норман. – Обычно такое заклятие использует тот, кто хочет защитить некий предмет от какого-то другого человека. Конкретного человека. Он… или она делает свою смерть условием для запечатывания, например, шкатулки. А условием распечатывания ставит смерть того, от кого он охранял этот предмет. Это дает гарантию, что предмет ему не достанется. А иногда люди пишут признание в преступлении, в котором они принимали участие или которому были свидетелями. Признаются во всем для очистки совести, но при этом не дают письму быть обнародованным до тех пор, пока не умрет другой человек, замешанный в преступлении. Чтобы не компрометировать его.

– Можно ли как-то узнать, на чью смерть закрыта эта шкатулка? – сдержанно поинтересовался Фарлаг.

– Искать следует среди ближайшего окружения того, кто шкатулку закрыл. Это должен быть либо кровный родственник, либо тот, чью каплю крови можно было достать для ритуала. Не уверен, что я как-то вам помог, – добавил он, заметив выражение наших лиц. – В шкатулке что-то очень ценное?

– Мы точно не знаем, – отмахнулся Фарлаг.

– Возможно, там один очень важный ингредиент для снадобья, – честно призналась я. – И это снадобье может спасти ректору жизнь.

– О, – Норман нахмурился и сочувственно посмотрел на Фарлага. – Мне очень жаль, я слышал о вашем проклятии. А что, этот ингредиент настолько редкий?

– Настолько, что больше не существует, – проворчал Фарлаг. Я видела, как потух его взгляд. Значит, он все-таки позволил себе понадеяться на содержимое шкатулки.

– Русалочьи слезы, – уточнила я, решив, что за свою готовность помочь Норман заслужил более откровенных ответов.

– Ах, русалки, – Норман почему-то улыбнулся. – Да, сложная ситуация, в которой не поможет даже темная инверсия.

– Что такое темная инверсия? – тут же зацепилась я, поскольку не слышала этого термина раньше.

А вот судя по реакции Фарлага, он о ней слышал. Что было логично: все-таки в плане теоретических знаний он был далеко впереди меня. И почему-то ему эта темная инверсия была неприятна. Неужели только потому, что это темная магия?

– Темная инверсия – это замена одного редкого ингредиента другим с применением темной магии, – пояснил Норман, невзирая не заметное недовольство Фарлага. – Например, слезы русалок настолько редки, что их почти невозможно было достать даже тогда, когда мы жили с ними в одном мире. Русалки – оборотни. Они могут жить и в воде, и на суше, но предпочитают глубины океана, поскольку они для них… комфортнее, скажем так. Если русалка заплачет, находясь в воде, ее слезы тут же с ней смешаются, их будет не отделить. Значит, русалку надо либо убедить жить на земле, либо пленить. Но в отличие от обычных женщин, в стрессовых ситуациях русалки не начинают реветь в три ручья. У них несколько иная физиология, другой гормональный фон. Сложно предсказать, что именно способно вызвать у них слезы. Поэтому порой их приходилось ждать очень долго, а терпения хватало не у всех. Одним таким нетерпеливым Мастером было обнаружено, что не только слезы русалки способны давать нужный эффект, но и кровь.

– То есть вместо того, чтобы ждать слез, можно пустить русалке кровь? – от осознания этого факта у меня по спине побежали мурашки, но совсем не такие, как от прикосновений Фарлага. От этих неприятно покалывало кожу и в животе завязывался тугой холодный узел.

Норман как будто смутился, неловко посмотрел на Фарлага. Тот ответил ему хмурым взглядом исподлобья. Мне стало еще тревожнее, хотя я и не до конца понимала почему.

– Все, что касается темной магии, требует от того, кто ее практикует, определенной жертвы, – издалека начал Норман, словно выступал сейчас на лекции. – В снадобьях это менее выражено, потому что темный поток, который мы черпаем из демонического измерения, редко используется в качестве магического компонента. Тем не менее собственный поток тоже может… скажем так, окрашиваться в темные оттенки при определенных эмоциональных состояниях. Так и возникает темная инверсия. Вместо слез, которые трудно получить, ты берешь кровь, которую можно взять силой… Но компенсируешь кажущуюся простоту этого действа убийством. Это должна быть кровь мертвой русалки, собственноручно убитой тем, кто готовит снадобье. И снадобье должно быть сварено сразу, пока убийца еще на эмоциях после совершенного. В тот момент его собственный поток наполнен… злом, скажем так.

Меня замутило от этого рассказа. Интересно, знали ли о такой возможности Блэки и были ли они готовы так поступить, когда призывали русалку в наш мир?

Знал ли об этом Фарлаг, когда сам пытался сделать это?

Я посмотрела на него, но он внимательно разглядывал собственные руки, как будто пытался найти на них ответы на все самые важные в его жизни вопросы.

– Это отвратительно, – вырвалось у меня со вздохом.

– Так работает магия, – Норман развел руками, как будто извиняясь. – Всегда есть ограничения, всегда есть какая-то цена. Порой вот такая. К тому же снадобья, изготовленные с помощью темной инверсии, имеют некоторые побочные эффекты. Они меняют того, кто их принимает. Я имею в виду, прежде всего, внутреннюю суть, но внутреннее рано или поздно всегда сказывается на внешнем…

– Что ж, господин Норман, благодарим вас за попытку помочь, – хрипло перебил Фарлаг, – и за увлекательную лекцию по темной инверсии.

– Мне жаль, что я ничего не могу для вас сделать, – искренне ответил на это Норман, поднимаясь из кресла.

Он уже сделал шаг в сторону двери, но остановился и снова посмотрел на меня.

– А как ваши дела, госпожа Роук? – вежливо поинтересовался он.

Я попыталась изобразить улыбку, но после разговоров об убийствах русалок это получалось плохо.

– Все хорошо, профессор Норман. Спасибо, сэр.

По его лицу скользнуло мгновенное удивление, но потом он, видимо, вспомнил об особенностях обращения студентов к преподавателям в Лексе.

– Знаете, Таня часто вспоминает вас. Гадает, как у вас тут все сложилось. Если у вас будет время и возможность, навестите нас во время каникул. Она будет рада возможности пообедать с вами. У нее… не такой уж широкий круг общения. Боюсь, в основном по моей вине. Хотя ее положение тоже играет в этом существенную роль.

Я пообещала навестить их при первой же возможности, после чего Норман едва заметно поклонился нам обоим и покинул кабинет ректора Лекса.

– Вы знали об этом? – спросила я, когда мы с Фарлагом остались вдвоем.

Я не решалась в этот момент смотреть на него, предпочитая разглядывать поверхность крышки запертой шкатулки. Пальцы сами собой поглаживали изображение русалки в центре.

– Конечно, знал.

Он поднялся на ноги и обошел стол. На несколько секунд задержался у моего кресла, но так ничего не сказав и не сделав, прошел дальше. Я осторожно покосилась на него, увидела, как он взъерошил волосы, а потом прижал к лицу ладонь.

– Я рассматривал все варианты. И, предупреждая твой вопрос, да, был готов убить русалку и взять ее кровь, если потребуется.

От этого признания у меня внутри все похолодело. Он уже говорил мне подобное. В самом начале. Заверил, что сделал бы что угодно для избавления от проклятия. Даже если бы для этого потребовалось отнять жизнь у другого человека. Я не поверила ему тогда, я не верила и сейчас.

– Вы бы не смогли…

Он принужденно рассмеялся, повернулся ко мне, глядя на меня с сожалением.

– Ты недооцениваешь желание человека жить. Когда на чаши весов ложатся две жизни, одна из которых твоя… Выбор очевиден. Любой человек выберет свою.

Я покачала головой, теперь уже не глядя на него.

– Не любой.

– Неужели? – насмешливо усомнился он. Его голос звучал нервно и при этом совершенно незнакомо. – А вот представь на секунду, что эта шкатулка закрыта на твою смерть. И либо умираешь ты, а я получаю недостающий ингредиент, готовлю себе снадобье и живу дальше, либо ты живешь, а я через какое-то время все же прекращаю свои мучения. Два варианта, две жизни, две чаши весов. Что бы ты выбрала?

У меня задрожали руки, и я сильнее стиснула ими шкатулку, чтобы унять дрожь, но она лишь охватила меня всю.

– Если бы моя смерть могла спасти кому-то жизнь, особенно дорогому мне человеку, я бы умерла, не задумываясь, – с трудом выговорила я.

– Ну и дура! – прикрикнул он. – Твоя жизнь для тебя – единственное, что должно иметь смысл и ценность!

– Хотите сказать, что знай вы наверняка, что в шкатулке – нужные вам слезы, а заперта она на мою смерть, вы бы меня убили?

Я вопросительно посмотрела на него, но мой взгляд отчего-то не мог сфокусироваться, словно я видела все через какую-то пелену. Я моргнула, и только тогда взгляд прояснился.

Фарлаг резко выдохнул и отвернулся, заметно злясь. Я ждала его ответа почти целую минуту, тяжело дыша и вслушиваясь в мерное тиканье настенных часов.

– А зачем мне было бы тебя убивать? – наконец холодно ответил он. – Ты бы ведь и сама умерла. Не задумываясь.

Мне хотелось запустить в него шкатулкой. Прямо в голову. Но я удержалась: если там все-таки лежит столь ценный ингредиент, нельзя рисковать флаконом.

Поэтому я просто молча встала и вышла из кабинета. Ни останавливать меня, ни догонять Фарлаг не стал.