– Тебе не холодно?

Голос Фарлага вывел меня из состояния дремы. Моя голова лежала у него на груди, поэтому я хорошо слышала ровный, спокойный стук его сердца, и этот умиротворяющий звук убаюкал меня.

Окно так и осталось открыто, никому из нас просто в голову не пришло его закрыть, а на улице продолжало холодать. У меня волосы оставались еще немного влажными после душа – я не любила высушивать их до конца, они от этого заметно портились – но холода я не чувствовала. Фарлаг одолжил мне свой банный халат, очень теплый и слишком большой для меня. Я закуталась в него, как в кокон. Свежий уличный воздух казался мне скорее приятным.

– Нет, мне нормально, но если ты замерз, то окно лучше закрыть, – я погладила его по обнаженному плечу, но кожа под моей ладонью показалась теплой.

Фарлаг взмахом руки все же закрыл створки, а я сонно потянулась и переместилась так, чтобы моя голова оказалась на подушке рядом с его. Не то чтобы мне не нравилась прежняя поза, но так я могла видеть его улыбку.

– Ты успела уснуть? – он удивился. – Прости, что разбудил.

– Нет, я… Может быть, немного, – я смущенно улыбнулась в ответ. – День был волнительный, я немного вымоталась.

Он повернулся на бок, чтобы лучше меня видеть, коснулся пальцами моей щеки. Я не удержалась и, прикрыв глаза, потерлась щекой о его руку, немного удивляясь тому, что мне это нравится. Ведь в обычной жизни я не очень любила чужие прикосновения. А его ласки мне все время было мало.

– Я не понял, что тебя так испугало? – он нахмурился. – Это все из-за упоминания завещания в письме? Оно у меня давно составлено.

Я смутилась еще больше и неловко пожала плечами.

– Это стало последней каплей. Все началось с Дорна.

– Он опять приставал к тебе? – глаза Фарлага недобро сузились.

– Да нет, не то чтобы… Скорее, он пытался меня напугать. Обещал поквитаться за унижение. И с тобой, кстати, тоже.

– Какой он смелый, – пренебрежительно фыркнул Фарлаг. – Что ж он мне не пришел об этом сказать?

– Наверное, он просто болтал, – я через силу улыбнулась. – Но все-таки немного странно. Он спросил, уверена ли я, что еще есть кому меня прикрывать. Как будто знал, что ты собираешься покинуть пост ректора.

– Это возможно, – Фарлаг спокойно кивнул. – Кажется, кто-то из его родственников работает с моим отцом. То ли дядя, то ли кузен. Я написал отцу пару дней назад с просьбой найти мне замену. Если распоряжение уже отдано, Дорну могли об этом рассказать. Только он немного поторопился. Едва ли меня освободят от должности до конца триместра. Что ж, ему же хуже.

Судя по выражению лица, он уже выбирал способ наказать Дорна за то, что тот напугал меня. От осознания этого у меня появилось очень странное и непривычное ощущение. Раньше, если меня кто-то обижал, я в лучшем случае могла рассказать об этом маме. Та иногда меня утешала, но чаще просто советовала не обращать внимания. Никто никогда не заступался за меня и не наказывал моих обидчиков. Неродному отцу не было дела до нанесенных мне обид. Поэтому я всегда старалась избегать лишних конфликтов, понимая, что разбираться с последствиями придется самой. И вот теперь все менялось. Это было непривычно, но приятно.

Однако заострять внимание на конфликте с Дорном мне не хотелось, поэтому я продолжила объяснять:

– А потом я пришла сюда и увидела эту бутылку вина. Наверное, это глупо, я теперь это понимаю, но, когда погибла мама, она пила вино. Так сказали легионеры. Что она выпила больше обычного, оступилась и упала с лестницы. И потом, когда я обнаружила профессора Блэка, на столе тоже стояла бутылка вина… И все это так свежо в моей памяти…

Фарлаг погладил меня по плечу, потом его рука скользнула ниже и сжала мою ладонь.

– Иногда бутылка вина – это просто бутылка вина, – мягко заметил он. – Для меня это не такая уж и редкость. Когда нет приступа, я люблю выпить бокал вина за ужином или после. Тем более мне было что отпраздновать. И вообще я просто люблю красное вино. Наверное, поэтому меня через него и прокляли.

– Да, я понимаю… Но это странно, согласись? Моя мама, ее отец. Это вино не дает мне покоя. Обе смерти кажутся мне подозрительными, оба раза вино появляется как некий катализатор. То несчастного случая, то сердечного приступа. И никаких указаний на то, что смерть насильственная.

– Может быть, это потому, что она не насильственная? – осторожно предположил Фарлаг, явно опасаясь меня задеть.

Я приподнялась на локте, почему-то считая, что так мои слова станут казаться чуть весомее.

– Найт, допусти на секунду, что я права. Пожалуйста, просто подумай, если это действительно что-то в вине, то что это может быть?

Он тоже приподнялся на локте, снова счастливо улыбаясь.

– Не могу тебе отказать, когда ты наконец называешь меня по имени. Если думать с этой точки зрения, то в вине твоей мамы могло быть какое-то снадобье, нарушающее координацию движений. Формально это не яд. Если бы она выпила и просто легла спать или пила в компании и кто-то ей помог, заметив неладное, она бы не погибла. Это известный способ обойти проверку легионеров: если у человека оставался шанс не погибнуть, то их ритуал не показывает убийство.

– Тогда легионерам стоит иначе подходить к расследованию смертей, – я нахмурилась. – Слишком просто их обмануть. Неужели они не должны были проверить наличие такого снадобья в вине?

– А оно осталось?

– Нет, – вынуждена была признать я. – Они нашли пустую бутылку. Что тоже странно: мама никогда не выпивала целую бутылку одна. Значит…

– Снадобье должны были подлить в уже начатую бутылку… Либо в вино дополнительно подмешали снадобье, которое снимает внутренние ограничения. В итоге человек не в состоянии остановиться сам: ест, пока все не съест, пьет, пока все не выпьет. Правда, два снадобья в одном вине – это трудно не почувствовать. Даже одно не так просто спрятать. Особенно, если вино знакомо человеку.

– Как мы знаем, способы маскировать вкус снадобий существуют.

– Но это обычно используется в снадобьях, скажем так, домашнего приготовления. Либо это был человек, хорошо в них разбирающийся, либо у него на примете есть хороший Мастер.

Мы смотрели друг на друга, больше не улыбаясь, а сосредоточенно хмурясь. Уже давно появившаяся, но пока ни разу не озвученная мною догадка, жгла мне язык и просилась наружу, но я боялась касаться болезненной для него темы. Не хотелось портить эту ночь новой ссорой.

И все же желание высказаться оказалось сильнее.

– И еще я не могу перестать думать о том, что и в твоей истории, и в моей фигурирует отравленное снадобьем вино.

Как я и ожидала, он изменился в лице, но резкого протеста я так и не услышала, поэтому осмелилась продолжить:

– И есть еще одно странное совпадение: слезы русалки. Такой редкий, можно сказать, несуществующий ингредиент, но он и в том рецепте, что хранила моя мама, и в том, который составил ты в качестве снадобья противодействия своему проклятию.

– Ты предполагаешь, что мое проклятие как-то связано с твоей семьей? – Фарлаг нахмурился еще сильнее.

Я видела в его глазах сомнение, я слышала его и в голосе, но это меня не остановило.

– Ты предположил в найденном мной рецепте снадобье противодействия, – напомнила я. – Он похож на тот, который вывел ты?

Фарлаг задумался, припоминая рецепт, который я ему показывала, а потом покачал головой.

– Есть еще пара совпадающих ингредиентов, но это очень распространенные ингредиенты, они входят в каждое третье снадобье.

– Тогда почему ты так подумал?

Он пожал плечами.

– Потому что снятие проклятий и излечение болезней – это самое распространенное использование русалочьих слез. Не единственное, конечно, но Лилия Тор была похожа на проклятую. Из-за ее глаз. То, что ты не можешь плакать, лишь подтверждало эту догадку… – он осекся, как-то странно посмотрев на меня. – Но теперь я понимаю, что был неправ.

– Никакой Лилии Тор никогда не существовало. Сара выяснила это через своего отца, – поделилась я с ним новостями, которые недавно узнала. – За нее Блэки выдавали неизвестно кого. И я подумала… Ради родственницы они еще могли все это устроить, но ради посторонней девушки? Вряд ли.

– Что-то мне подсказывает, что у тебя есть версия, кем она была, – насмешливо заметил Фарлаг.

– Поскольку кое-кто две недели меня игнорировал, – едко напомнила я, – у меня была масса времени подумать обо всем. И построить несколько теорий.

– Между прочим, мне тоже о много требовалось подумать, – оправдался он. – И многое сделать. Я готовил тебе сюрприз, который ты, между прочим, сорвала, придя сюда сегодня. Я собирался сделать предложение в более романтической обстановке.

– Но вроде все неплохо получилось, разве нет? – мягко уточнила я, чувствуя почти непреодолимое желание его поцеловать.

Наверное, он прочел это желание в моих глазах, потому что неожиданно опрокинул на спину и подтянул к себе ближе, нависая надо мной и накрывая мои губы своими. Поцелуй длился так долго, что я почти успела забыть, о чем мы разговаривали.

– Все получилось значительно лучше, чем «неплохо», – поправил меня Фарлаг, отстранившись.

Его взгляд скользил по моему лицу, словно он пытался запомнить каждую его черточку, за взглядом следовали кончики пальцев, едва ощутимо касающиеся моей кожи. На губах его застыла едва заметная, мечтательная улыбка, и я запоздало поняла, что взрыва негодования на почве обсуждения его проклятия так и не произошло. Это заставило меня тоже улыбнуться.

Мысль оставить этот разговор и заняться чем-то более приятным промелькнула в голове, но я отбросила ее. Это было важно не только для меня, но и для него. Мне казалось, что если мы распутаем историю со снадобьем, Лилией и Блэками, то сможем в конце открыть шкатулку и достать оттуда слезы русалки. В том, что там они, я почти не сомневалась. Поэтому я продолжила свою мысль:

– Возможно, Лилия Тор была никем. Какой-нибудь никому не нужной сиротой, которую Блэки приютили… чтобы испытывать снадобье.

– Чтобы что? – переспросил Фарлаг пораженно.

– Я думаю, тот рецепт, часть которого хранила Делла, вывели Блэки. По чьему-то заказу. Понимаешь, я так и не нашла ни одного соответствия ему, а такое бывает только в случае созданного снадобья. Как ты вывел снадобье противодействия для себя, так и они могли создать снадобье по каким-то заданным параметрам. И испытывать его на этой Лилии.

– Это запрещено, – напомнил Фарлаг, скептически покачав головой.

– Девушка была странной, даже не разговаривала, как сказал Арт. Она бы никому не пожаловалась. А потом ее и вовсе заперли в подвале. Ее глаза могли стать такими, как на портрете, из-за побочного действия темной инверсии с русалочьей кровью. И эти побочные эффекты могли сказаться на мне, ее ребенке. Поэтому я не могу плакать.

Он набрал в легкие в воздух и открыл рот, чтобы что-то сказать – вероятно, возразить – но то ли передумал, то ли сам понял, что его возражение можно парировать, поэтому снова его закрыл. Я посчитала это добрым знаком.

– Я думаю, это было что-то очень противозаконное. Не лекарство от болезни, и не снадобье противодействия. Что-то такое, из-за чего заказчик решил разделаться с Блэками, когда они закончили работу. Но в ночь, когда он сам или посланный им человек пришел в их дом, профессора Блэка там не было, а Аманда и Делла смогли сбежать. Они могли нарочно разделить рецепт между собой, чтобы заказчику было сложнее его заполучить. И обе так боялись этого человека, что с тех пор скрывались.

– Но ты нашла вторую часть рецепта в бумагах Блэка, – возразил Найт.

– Да, это странно, но с другой стороны, он же их искал. И Деллу, и Аманду. Какое-то время. А потом перестал. Может быть, он нашел ту часть, что унесла с собой Аманда, о чем-то догадался и бросил поиски? Чтобы не ставить их под удар.

Я ждала от него мнения, а он смотрел на меня со странной улыбкой, поглаживая и перебирая мои волосы.

– Знаешь, чего я еще никогда не делал в постели с женщиной? – мечтательным тоном вдруг спросил он.

Столь резкая смена темы меня одновременно и сбила с толку, и смутила. Я не так много знала о том, что можно делать в постели. Кроме того, что недавно делали мы. И определенно не чувствовала себя готовой сейчас постигать что-то еще.

И он, должно быть, опять прочитал все это на моем лице, потому что бессовестно рассмеялся.

– Я еще никогда не пытался раскрыть заговор с убийствами, побегами, незаконными снадобьями и экспериментами на людях. До этой ночи.

Я обиженно стукнула его кулаком по плечу, что, конечно, не произвело на него особого впечатления. Правда, еще один извиняющийся поцелуй я получила, а потому сразу простила его ехидство.

– Как во всю эту историю вписываюсь я? – поинтересовался Фарлаг, снова от меня отстранившись.

– Думаю, ты должен был достать слезы русалки. Или создать замену.

Улыбка исчезла с его лица. Фарлаг заметно напрягся, но спорить почему-то не стал, а спросил совсем другое:

– Но если рецепт этому загадочному неизвестному так и не достался, зачем ему слезы?

– Может быть, он работает и над получением слез, и над возвращением рецепта. Деллу и Блэка убили, но рецепт не нашли. Обе части у меня. Не потому ли и меня хотели убить?

– Что это должно быть за снадобье такое? Чтобы кто-то с таким упорством старался его заполучить, убивая людей?

Я не сдержала торжествующую улыбку.

– А вот это нам и надо выяснить. Узнаем, что делает снадобье, сможем понять и кто за ним охотится.

– Как ты собираешься это узнать?

– Думаю, отталкиваться надо от русалочьих слез. Это самый редкий ингредиент. И ты с ним долго работал. Уже здесь, в Лексе. Значит, у тебя в кабинете должен быть исчерпывающий набор литературы на эту тему. Надо ее изучить, но уже под другим углом.

Я выразительно посмотрела на него. Он понял значение взгляда не сразу, а когда понял – удивленно охнул.

– В смысле – прямо сейчас?

Я закивала, невинно улыбаясь и надеясь, что он не сможет мне отказать.

– Тара, ночь на дворе!

– Еще не так поздно…

Он застонал и перекатился на спину. Какое-то время страдальчески созерцал потолок. Я сверлила его просительным взглядом. И в конце концов он сдался.

– Тебе надо было поступить в Академию Легиона, – проворчал он, поднимаясь с кровати.

Я только улыбнулась.