Глава 1

После преждевременного отъезда генерала меня лихорадило еще неделю. В голове крутилась только одна мысль: я должна выбраться отсюда, сбежать. Куда угодно, лишь бы до того, как он вернется. Не знаю, чего я боялась. Того, что Шелтер вернется и исполнит свою угрозу? Да, это определенно пугало. Но терзало и то, что угроза окажется пустышкой, а мне будет стыдно смотреть Шелтеру в глаза. Ведь моих жестоких слов не вернуть и не исправить, генерал уехал с ними.

Еще я боялась, что он привезет с собой какую-нибудь другую девицу, которая окажется смелее и ласковее, и мне придется смотреть на них каждый день, как госпожа Холт была вынуждена смотреть на нас.

Но больше всего меня пугало, что он не вернется. Не потому, что моя судьба в таком случае снова станет туманна, ведь Магистр может и не удовлетворить его последнюю волю (если она действительно была изложена). Как жить, зная, что мужчина, в которого ты успела влюбиться, на прощание услышал от тебя лишь пожелание смерти? Впрочем, от этого ужаса меня не спас бы и побег: куда ни беги, а о гибели генерала Шелтера рано или поздно узнаешь.

Порой мне казалось, что навязчивый совет сбежать я слышу и в шепоте ветра. Но этот шепот был настолько тих, что я и сама понимала: это все игра моего воображения.

Следующие две недели я отчаянно искала варианты, стараясь вести себя как обычно и ни у кого не вызывать подозрений.

Моя жизнь за это время почти не изменилась. Разве что госпожа Холт теперь вела себя так, словно меня не существует. Впрочем, если она слышала что-то из нашей перепалки с генералом на террасе или он успел ей рассказать о ссоре перед отъездом, то ее поведение я вполне могла понять, учитывая отношение к Шелтеру.

В остальном все было по-прежнему: я помогала в саду господину Юнту, Галия позволяла мне экспериментировать на кухне и заодно обучала премудростям кулинарии, о которых я была не в курсе, с Марией мы порой болтали о всяких пустяках, а Глен продолжал доставать меня двусмысленными замечаниями и намеками. Впрочем, вскоре я окончательно убедилась в том, что он неприятный балабол, но на самом деле совершенно не опасен.

С дворецким мои отношения оставались ровными, а камердинер генерала и вовсе нас покинул, едва в его услугах перестали нуждаться. Как оказалось, он жил здесь только тогда, когда Шелтер приезжал в отпуск. В остальное время наведывался раз в неделю или две, чтобы проветрить гардероб и проверить, все ли в порядке.

Тревожил меня лишь господин Нейб. Он продолжал смотреть в мою сторону с недовольством каждый раз, когда мы пересекались. Порой ни с того, ни с сего начинал расспрашивать об Оринграде и моей семье, но всегда выглядел неудовлетворенным ответами, хотя я говорила чистую правду. Однажды даже спросил: хотела бы я вернуться домой? На что я честно ответила, что теперь уже нет. Я бы даже объяснила ему, почему так, но он только недобро прищурился и поковылял прочь.

Вариант возвращения домой я действительно больше не рассматривала. Одинаково противно было думать и о том, какое отношения меня ждет после столь долгого отсутствия, и о том, что придется сделать, чтобы вернуть себе доброе имя. Нет уж, в Оринград я возвращаться не хотела. Даже ради могилы матери.

Бежать и прятаться на территории Варнайского Магистрата тоже не имело смысла: все равно рано или поздно найдут, а наказания для беглых рабов тут были суровыми.

Зато я узнала, что на северо-западе Магистрат граничит с Замбиром – крупным государством, которое еще пять лет назад остановило его расширение в своем направлении. Об этом мне как-то рассказала Галия: оказалось, ее муж тоже служил в армии и погиб как раз в той кампании.

– Не покорился Замбир Варнаю, – со вздохом сказала она как-то, когда мы вместе попивали шоколад на ночь глядя. – Много тогда наших полегло. Генерал Шелтер… тогда еще полковник Шелтер тоже ранен был, но выкарабкался. Он вообще живучий, говорят, но на то он и маг. В конце концов пришлось отступить и заключить с Замбиром мир. Многие были недовольны Магистром, а еще больше недовольство вспыхнуло, когда он в новую драку ввязался, уже южнее. Но тогда все выгорело, и голоса недовольных стихли. А с Замбиром с тех пор у Варная отношения напряженные, туда порой сбегают те, кто вызвал недовольство Магистра, но успел унести ноги.

Едва Галия закончила свой рассказ, я подумала: раз Замбир принимает тех, кто скрывается от Магистра, то может принять и меня.

К тому времени я знала достаточно. Несколько раз сопровождала Галию, когда Мэл возил ее за покупками в ближайший городок, а потому начала ориентироваться в окрестностях. От камердинера генерала я знала, что он уезжает к дочери, которая потеряла мужа в одной из войн Магистрата, держит лавку и воспитывает троих детей. Когда в его услугах не нуждаются каждый день, он помогает ей. Живет она довольно далеко, но поезд довозит туда за два часа. От дома Шелтера до станции на повозке можно доехать за сорок минут, а вот идти пешком… Пешком идти можно весь день. Или всю ночь. Зато поезда везут до самой границы Магистрата.

План не был хорош. Я не знала, смогу ли пересечь границу. Разберусь ли в маршрутах поездов. Примут ли меня в Замбире, дадут ли свободу или я просто сменю одно рабство на другое. А главное – смогу ли я вообще одолеть дорогу до станции, не собьюсь ли с пути, не упаду ли от усталости. Но что-то внутри велело бежать как можно дальше от этого места – и я не смела ослушаться.

Требовалось срочно решить одну проблему: найти денег на поездку. После долгих колебаний я все же решила взять с собой подаренное Шелтером колье, оно наверняка пригодится. Но продать или заложить его я смогу не раньше Замбира. А для покупки билета на поезд требовались деньги. Да и билет мог понадобиться не один.

Помочь мне могла только Анна Кроули, если только с ней все хорошо. Через пару дней я набралась смелости и спросила Нейба, могу ли написать письмо домой.

– Зачем? – холодно поинтересовался он в ответ.

– Узнать, все ли в порядке у моего отца, – выдала я заготовленную ложь. – Теперь, когда некому работать в нашем кафе, он наверняка нуждается. Я вела все хозяйство дома, откладывала деньги на дурной день. У меня не было возможности сказать ему, где они лежат. Я хотела бы убедиться, что он нашел их.

– Тебя только сейчас это взволновало? – деланно удивился Нейб.

На самом деле меня этот вопрос совсем не волновал, потому что отец всегда контролировал доходы от работы шоколадницы и прекрасно знал, куда я складываю накопления. Я прятала только то, что откладывала на возможный отъезд, но там скопилось совсем мало: мне редко удавалось сэкономить на чем-то так, чтобы отец не узнал. Именно об этих деньгах я собиралась попросить госпожу Кроули: она могла достать их и переслать мне, и оставалось надеяться, что я смогу обменять их на местные.

– Я только сейчас решилась попросить разрешения написать, – глядя в пол, соврала я, надеясь, что Нейб не настолько проницателен, как Шелтер.

Управляющий откинулся на спинку кресла (я потревожила его в рабочем кабинете), помолчал и неожиданно согласился.

– Хорошо, пиши. Только имей в виду, что я прочитаю письмо. И прочитаю ответ.

Мне с трудом удалось скрыть разочарование. Чтобы не вызывать лишних подозрений, письмо я все же написала, но денег, конечно, просить не стала. Просто написала Анне, где лежит припрятанное, и попросила ее позаботиться об отце. По крайней мере, он будет знать, что я жива. Если, конечно, для него это все еще важно. Его едва ли обрадует новость о том, что я живу в доме варнайского офицера. Возможно, для него это будет хуже, чем известие о моей кончине. Он никогда не поверит, что я тут за цветами ухаживаю.

После провала задумки с письмом на меня снова навалилась апатия, руки опустились и решимость бежать ослабла. Просить денег у кого-то в доме генерала я не решилась. Достаточно близка я была лишь с Галией и господином Юнтом, но они оба очень уважительно относились к Шелтеру, а потому едва ли станут помогать бежать его рабыне.

И я снова предпочла спрятаться в повседневной рутине. Как прежде находила причины не уезжать из Оринграда, так теперь убедила себя, что мне не сбежать из дома генерала Шелтера. О котором я думала чуть чаще, чем постоянно. Даже во сне.

В тот день, примерно два месяца спустя после отъезда генерала, я снова думала о нем. О том, что скажу, когда снова увижу его. И о том, успею ли я что-то сказать. Даже пропалывание сорняков не спасало от постоянного мысленного диалога, который я с ним вела, пытаясь предугадать его реакции. Конечно, глупо было надеяться, что мне это удастся, но я просто не могла остановиться.

В какой-то момент мне стало не по себе. Кожа начала зудеть, как бывало, когда ее опалит солнце, но пик жары уже миновал. Нечто похожее я пару раз испытывала под взглядом Шелтера, поэтому торопливо вскинула голову, ища его глазами, однако нашла лишь управляющего. Он стоял далеко, на террасе, сложив ладони на ручке трости, но смотрел точно на меня. Пронзительно, неотрывно.

Порыв ветра, подхвативший мои волосы и бросивший их в лицо, принес тихий, шелестящий, но на этот раз очень внятный приказ. Всего два слова: «Беги отсюда».

Несмотря на то, что ветер был теплым, а солнце хоть и стало мягким, но все еще усердно согревало землю, у меня мороз пробежал по коже. На несколько секунд наши с Нейбом взгляды встретились, после чего управляющий медленно развернулся и скрылся в доме. А я еще долго сидела, замерев в одной позе и глядя туда, где он только что стоял.

* * *

Такого не происходило никогда. Раньше ветер лишь утешал, обещая. Сегодня он впервые сказал, что нужно делать. Причем сообщив, что мне нужно бежать, после паузы уточнил, что сделать это надо сегодня же, не оставаться в особняке на ночь. Я ничего не понимала, но меня охватил страх вперемешку с дурным предчувствием. Оба на два голоса орали в голове, что я сегодня же должна уйти. Пусть даже и в пустоту.

В пустоту идти не хотелось, поэтому пришлось вернуться к оставленному из-за отсутствия денег плану. Но отчаяние рождает в голове отчаянные мысли. И если мне негде было попросить денег, то оставалось только одно: взять их самой.

От одной мысли мне стало не по себе. «Не бери чужого» – одна из главных заповедей Тмара, а я собралась ее нарушить. Однако другого выхода я не видела, а потому убедила себя, что лишь возьму в долг. Пришлю Шелтеру деньги, как только они у меня появятся. Возможно, однажды даже смогу вернуть подаренное колье, хотя взять с собой подарок – это не совсем воровство.

Еще неделю назад я впервые предложила Марии помощь в уборке дома. Мне давно казалось странным, что Юнту и Галии я помогаю регулярно, а ей ни разу даже не предлагала, хотя мы уже преодолели неловкий момент, когда она считала меня своей госпожой, и даже перешли на «ты». Судя по тому, как ее вдохновило мое предложение, она и сама подумывала о творящейся несправедливости.

Проведя для меня краткий инструктаж, она объяснила, в каком порядке убирает комнаты в доме.

– Только, сама понимаешь, в комнату генерала Шелтера и господина Нейба пустить тебя не могу, но здесь хватает гостевых спален и гостиных, где мы могли бы убираться вместе.

Тогда меня это вполне устроило: прикасаться к вещам генерала как-то не хотелось. И уж тем более появляться там, где можно лишний раз повстречаться с Нейбом. Но Марии все равно пришлось показать, которые из комнат принадлежат хозяину дома и его управляющему, дабы я держалась от них подальше. И сейчас это оказалось очень кстати.

Очнувшись от ступора, когда шепот окончательно стих, я извинилась перед Юнтом, невнятно пробормотав что-то о своей забывчивости. Мол, обещала помочь Марии с уборкой, да засиделась на солнышке. Старик, конечно, не стал меня задерживать.

Сегодня Мария не убиралась в комнате Шелтера, это я точно знала, а никому другому в отсутствие генерала заходить в его комнату в голову не придет. По крайней мере, я на это очень надеялась, но на всякий случай взяла с собой все необходимое для уборки, чтобы хоть как-то объяснить свое присутствие там.

Оказавшись на пороге личной комнаты генерала Шелтера, я ощутила почти такое же волнение, как в тот раз, когда он впервые взял меня на руки. Было так же страшно и так же любопытно. Я в последний раз бросила взгляд на пустой коридор, оставшийся позади, и скользнула внутрь, надежно закрыв за собой дверь. Сердце испуганно колотилось в груди, его стук отдавался в ушах, но я постоянно напоминала себе, что все продумала, а значит, волноваться не о чем. Кроме странного приказа ветра, который не сулил мне ничего хорошего, если я останусь в доме.

Комната генерала оказалась подозрительно похожа на мою, что на самом деле было не так уж удивительно: она находилась точно над ней, в том же углу, но на третьем этаже, а потому была такого же размера и формы. Те же два окна и глухой темный угол, в котором стояла кровать. Интерьер тоже был выдержан в похожем стиле. Пожалуй, основное отличие состояло в том, что книги на полках не перемежались вазочками с цветами и статуэтками. На них просто не оставалось места. Да письменный стол выглядел куда более часто используемым. Сейчас на нем, конечно, царил абсолютный порядок, но все равно на поверхности лежали письменные принадлежности, стопка писчей бумаги, какая-то толстая книга в кожаном переплете.

С изогнутой настольной лампы на металлической цепочке свисал плоский, начищенный до блеска, но заметно погнутый медальон в виде тонкой пластины со скругленными краями. Почему-то именно он первым привлек мое внимание. Я не сразу вспомнила, где уже видела такое, а когда вспомнила, непроизвольно поежилась. После нападения по пути в Сиран капитан Моран снимал такие медальоны с погибших солдат, пока им рыли могилы. Значит, у офицеров тоже такие есть? Хотя если бы этот принадлежал Шелтеру, то он, наверное, был бы на нем?

Я подошла ближе и коснулась пальцами холодного метала. Не снимая с лампы, повернула так, чтобы прочитать выбитые символы, но лишь разочарованно вздохнула. Я ожидала увидеть на жетоне имя, но тут стояли только цифры и черточки.

Может быть, медальон принадлежал какому-то важному для генерала человеку? Но кто бы это мог быть? Друг? Брат? Или это все-таки его медальон, но, например, старый? Интересно, мог ли генерал когда-то быть рядовым? И потом сменить солдатский номер на офицерский? Было ужасно любопытно и становилось очень грустно от мысли, что мне уже не расспросить Шелтера, удобно устроившись на ступеньках террасы с бокалом вина и провожая взглядом садящееся за горизонт солнце.

Я отпустила пластину, напомнив себе, что медлить и задерживаться в комнате хозяина дома не стоит: это повышает риск быть пойманной. Нужно поскорее найти немного денег и убираться отсюда.

Дернув на себя первый же ящик стола, я едва не застонала от досады: он оказался заперт. Если в этой комнате и лежат деньги, то в нем. И все же я принялась осматривать остальные пять в надежде найти хотя бы какую-то незначительную мелочь.

Дойдя до среднего ящика с другой стороны стола, снова замерла, недоуменно глядя на его содержимое. Здесь лежали какие-то связки писем, но не они привлекли мое внимание. А игрушка. По крайней мере, сначала мне показалось, что это игрушка: пестрая, хоть и поблекшая от времени птичка. Чтобы убедиться в реальности предмета, я коснулась кончиками пальцев шершавых боков: птичка была сделала из глины. Я достала ее и покрутила в руках.

Вещица была старой и простой. Не лишенной изящества, но едва ли дорогой. При ближайшем рассмотрении под хвостом обнаружилась маленькая трубка, а на тельце – три отверстия. Повинуясь секундному порыву, я поднесла трубку к губам и дунула в нее. Из широко раскрытого клюва вырвался смутно знакомый звук. Да, я слышала нечто подобное уже пару раз и назвала «пением ветра в трубах». Так вот на чем были сыграны те мелодии! Неужели их играл Шелтер? На этой нелепой птичке?

Сложно было представить генерала, играющего на таком странном инструменте, но если он делал это, сидя у открытого окна, то я вполне могла слышать мелодию, сидя у открытого окна этажом ниже.

Сразу вспомнилось, как я слушала «пение ветра» в вечер после нашей поездки по окрестностям имения. Тогда мне казалось, что призрачная мелодия звучит для меня. Возможно ли, что так и было?

Но если так, то именно в тот день все было правдой. Не мог Шелтер знать, что я слушаю. Как не имело для него смысла играть, соблазняя меня, если я даже не знала, что играл он. Он играл для себя, просто то, что он чувствовал в тот момент, оказалось созвучно моим ощущениям.

На мгновение это поколебало мою уверенность. Ведь если сбегу и доберусь до Замбира, то больше его никогда не увижу, никогда с ним не поговорю. Не смогу извиниться за брошенные на эмоциях слова. Не услышу его объяснений. Никогда больше не окажусь в его объятиях и не смогу обнять сама. Это будет навсегда.

Но момент сомнения прошел. Теперь уже не имело значения, что чувствовал он и о чем мечтала я. Если останусь в доме еще хотя бы на одну ночь, случится что-то страшное. Ветер не стал бы предупреждать зря. А генерал сейчас далеко и уже меня не защитит. Если вообще когда-нибудь захочет видеть.

И все-таки интересно, откуда у него такая птичка и что она значит? Как-то не вязался его образ с подобным музыкальным инструментом (как и с музыкальными инструментами вообще). Судя по возрасту вещицы, она вполне могла храниться у него несколько десятилетий. Игрушка из детства? Но у меня сложилось впечатление, что Шелтер ненавидит свое детство. Тогда зачем хранит о нем память?

Тихое клацанье поворачивающейся дверной ручки за спиной едва не заставило меня выронить птичку, зато от строгого голоса Нейба я почти подпрыгнула на месте:

– Что ты здесь делаешь?

* * *

Той секунды, что прошла между клацаньем и вопросом, мне хватило, чтобы коленом задвинуть ящик стола. Положить на место птичку я, конечно, не успела, но мне удалось не выронить ее из рук, а осторожно опустить на стол и отодвинуть подальше. Только после этого я повернулась к управляющему и выпалила:

– Убираюсь.

Керам Нейб окинул меня пристальным взглядом с ног до головы, перевел его на ведро с тряпками и метелками, пальцы его сжались вокруг ручки трости. Он шагнул вперед, и мне оставалось только пожалеть, что пятиться некуда.

– Неужели? И с каких пор ты у нас работаешь вместо Марии? Что ты искала в столе?

– Ничего!

Мне не хватило решимости выдержать его взгляд, я опустила глаза в пол, чувствуя, как шею и лицо охватывает пожаром.

Я пропала! Ну, откуда он тут взялся? Зачем пошел в пустую комнату генерала? Почему именно сейчас? Почему именно он?

– Знаешь, милая, – процедил Нейб, передразнивая манеру Шелтера и неумолимо приближаясь с каждым новым словом, – ты мне с самого начала не нравишься. Твой невинный вид, мнимая скромность и честные глаза, возможно, кружат голову генералу, но не мне. Отвечай, что ты здесь делаешь, иначе клянусь всеми богами, пожалеешь, что сюда пришла.

На последнем слове он угрожающе навис надо мной, и я всерьез задумалась, смогу ли убежать, если выбью трость у него из рук. Но он мог успеть меня схватить, поэтому я не решилась.

– Мира? Господин Нейб? Что здесь происходит?

Еще никогда я не была так рада видеть Арру Холт! Не знаю, откуда и куда она шла, но ее, видимо, привлекли наши голоса, поэтому теперь она стояла на пороге комнаты, как всегда очень прямая, в строгом черном платье ниже колена и с собранными в пучок волосами. Экономка хмурилась, но по ее виду было абсолютно непонятно, кто именно вызывал ее недовольство. Моя радость моментально угасла, когда я поняла, что ее появление может не то что не спасти меня, а только усугубить мое положение.

– О, вы кстати, госпожа Холт, – хмыкнул Нейб, полуоборачиваясь к ней. – Скажите-ка, давно ли госпожа Торн выполняет у нас функции горничной?

– Примерно с неделю, – спокойно сообщила экономка, отчего ухмылка на лице Нейба слегка померкла. – Мария сообщала мне, что она вызвалась помогать и ей тоже. А в чем дело? Мира уже помогает садовнику и кухарке, почему бы ей не помогать и горничной? Генерал Шелтер не оставлял каких-либо ограничивающих распоряжений на этот счет. Даже наоборот, сказал, что его гостья вольна выбирать себе занятие по вкусу.

Было так странно слышать, что Холт все еще называет меня «гостьей» Шелтера.

Нейб недобро прищурился. Снова повернулся ко мне, скользнул взглядом по платью, задержал его на карманах.

– А вы уверены, что ее можно допускать к уборке комнаты хозяина? Учитывая все обстоятельства…

– Нет, и она не должна была ее убирать, – поспешно согласилась Холт. – Мария показывала ей комнаты, с уборкой которых она может помогать. Но я полагаю, что Мира просто перепутала.

Сердце, почти замершее от страха, радостно подпрыгнуло в груди. Уж не знаю почему, но экономка сегодня была на моей стороне. А это оставляло мне шанс выбраться из ситуации без потерь.

– Да неужели? – снова оскалился Нейб.

– Именно так, – выдавила я. – Я редко бываю на третьем этаже, слегка заблудилась.

– Это довольно странно, учитывая, что второй этаж, на котором ты живешь, точно такой же.

– Кто из нас не ошибается на новом месте, господин Нейб? – чуть повысив голос, спросила госпожа Холт. – Уверена, генерал Шелтер простил бы Мире столь мелкую оплошность. Тем более она ничего не успела испортить. И как я понимаю, даже не успела начать убираться.

Госпожа Холт выразительно посмотрела на нетронутое ведро, а я судорожно закивала.

Однако на управляющего наши слова не произвели впечатления. Правда, ведро тоже привлекло его внимание. Придирчиво поворошив тростью сложенные в него в предметы и, очевидно, не найдя ничего криминального, он снова обратил свой взор на меня.

– Выверни-ка карманы.

Я торопливо засунула дрожащие руки в карманы и вывернула их, как он велел. Они, конечно, оказались пусты, но господин Нейб почему-то не выглядел удовлетворенным этим фактом. Все так же недовольно щурясь, он наклонился ко мне, к самому моему уху, и тихо прошептал:

– Я все равно доберусь до тебя, милая. Попомни мое слово. Еще пожалеешь, что появилась в этом доме.

– Господин Нейб, у вас есть другие вопросы к Мире или ко мне? – снова подала голос госпожа Холт.

– Пока нет, – громко ответил управляющий, отшатнувшись от меня.

Он повернулся и направился обратно к двери, тяжело опираясь на трость. У порога замешкался, пытаясь разминуться с экономкой, но в итоге все равно задержался, когда та его уже почти пропустила. Его взгляд, такой же недоверчивый и недовольный, теперь вперился в нее.

– Присматривайте за ней, Арра. Как следует присматривайте.

– Как скажете, господин Нейб, – отозвалась Холт, ни на секунду не отведя взгляда от его глаз. Я искренне позавидовала такой невозмутимости.

Нейб бросил на меня последний взгляд и, наконец, вышел, стук его трости постепенно затих. Только тогда я смогла выдохнуть. И вместе с воздухом из меня едва не вышли все силы, ноги заметно ослабли, пришлось схватиться за край стола, чтобы не свалиться на пол.

– Мира? – окликнула меня экономка.

Она осталась стоять на пороге, но недовольство на ее лице сменилось озабоченностью. В голосе мне послышались тревожные нотки. Вот бы никогда не подумала, что госпожа Холт может переживать за меня.

– Все в порядке?

– Да, – заверила я. – Испугалась немного, но сейчас пройдет.

– Лучше тебе покинуть эту комнату и сегодня заняться чем-то другим, не уборкой, – велела Холт уже строже. – Ясно?

– Предельно, – кивнула я.

Подхватив ведро, я торопливо направилась к двери, стараясь не смотреть на экономку, чем, вероятно, и вызвала новый приступ подозрений. Арра Холт неожиданно выставила руку, хватаясь за дверной косяк и преграждая мне путь.

– Мира, – позвала она вкрадчиво. Не так угрожающе, как Нейб, но мурашки по коже у меня все равно побежали. – Ты ведь не замышляешь ничего такого, что могло бы повредить генералу Шелтеру?

Сердце пропустило удар, и я с трудом сглотнула вставший в горле ком. Заставила себя повернуть голову и посмотреть на экономку, прямо ей в глаза.

– Я не желаю зла господину генералу, – заверила я.

Поскольку это было чистой правдой, Холт удовлетворенно кивнула и опустила руку.

– Тогда иди к себе. Лучше тебе сегодня пересидеть в своей комнате. Иначе господин Нейб будет цепляться к тебе по поводу и без. Ведро только в чулан обратно отнеси.

Я кивнула и поторопилась прочь. Услышав, как закрылась позади дверь комнаты Шелтера, стиснула зубы, пытаясь удержать внутри некстати навернувшиеся на глаза слезы.

Теперь стало окончательно понятно, что денег мне не достать и придется бежать без них. Если после указания ветра у меня оставались какие-то сомнения, то теперь все стало очевидно и недвусмысленно: угроза исходит от Керама Нейба и задерживаться в доме генерала мне нельзя. Даже на одну ночь.

 

Глава 2

Когда на улице начало темнеть, моя решимость снова ослабла. Остаток вечера я провела в своей комнате, то судорожно отбирая вещи, без которых нельзя бежать, то неподвижно сидя на подоконнике и глядя в окно. Я старалась думать о том, что и как делать дальше, но мысли упорно крутились вокруг птички-флейты, найденной в столе Шелтера. И как следствие – вокруг самого генерала.

Уйти или остаться – вопрос снова стал вопросом, когда приблизился час предполагаемого побега. Что опаснее: отправиться сквозь ночь к станции, не имея при себе ни денег, ни документов, и попытаться сесть на поезд, или остаться, дожидаясь, когда Керам Нейб «доберется» до меня и заставит пожалеть, что я здесь появилась? Ветер определенно считал, что второе. Потому что, когда я открыла окно, чтобы глотнуть вечернего воздуха, его порыв вновь донес до меня панический приказ: «Беги немедленно, беги сегодня! Не оставайся на ночь в доме».

И эта уверенность ветра в конце концов качнула чашу весов в сторону побега. Ведь прежние предсказания сбылись. Может быть, во мне и правда есть капля крови тех могущественных шептуний? Ее не хватает для ворожбы, но достаточно, чтобы кто-то там, далеко, пытался меня защитить и направить?

После возвращения на кухню подноса из-под ужина меня обычно никто уже не тревожил. Оставалось надеяться, что Галию не удивит мой внезапный аппетит: в этот раз я «съела» все до последней булочки и пирожка, чего обычно не случалось. Вернувшись в комнату, я все же достала из-под кровати полусобранный чемодан и добавила туда самые необходимые вещи. Чемодан намеренно взяла маленький, понимая, что тащить несколько часов большой не смогу. Ожерелье положила в карман платья, которое выбрала для путешествия: максимально закрытое, темное, не привлекающее ко мне внимания.

Когда за окном совсем стемнело, а дом затих, я была уже полностью готова. С замирающим сердцем выскользнула из комнаты, до боли в ушах вслушиваясь в тишину и ловя любой подозрительный звук. Где-то открылась дверь? Или скрипнула половица? Все могло стать поводом бежать обратно, пока меня не поймали с чемоданом в руках.

Но все было тихо. Ни одна лампа не горела, но я уже достаточно хорошо знала дом, чтобы спуститься на первый этаж на ощупь. К тому же глаза мои довольно быстро привыкли к скудному освещению, которое дарила большая круглая луна за окнами.

Дабы не стучать каблуками по мраморным ступеням и полу холла, я несла туфли в руке, прижимая их к груди, и камень неприятно холодил ступни сквозь тонкие чулки.

На первом этаже я юркнула к кухне, поскольку там имелся дополнительный выход. К нему некоторые поставщики привозили Галии продукты, чтобы не тревожить хозяев с парадного входа. Обычно дверь была заперта, но я уже знала, где лежит ключ.

Я была близка к своей цели, когда кухню внезапно залило тусклым светом нижнего освещения и хрипловатый голос кухарки у меня за спиной удивленно вопросил:

– Мира? Куда это ты собралась на ночь глядя?

Мне показалось, что сердце в груди остановилось, а потом разорвалось, из легких вышибло весь воздух, а по спине прокатился ледяной валик. Я поняла, что пропала, и от накатившего ужаса защипало глаза. Я замерла, врастая ногами в пол, будучи не в силах ни пошевелиться, ни обернуться.

Галия подошла ко мне сама, глухо шаркая тапочками по полу. Обогнула, как всегда смешно переваливаясь с боку на бок, заглянула в лицо с тревогой и непониманием. Она была в стареньком застиранном халате, накинутом поверх ночной рубашки, с чепцом на голове, под которым скрывались накрученные на папильотки волосы. Кухарка вопросительно приподняла брови, а я молчала, дрожа всем телом и пытаясь удержать слезы, и постепенно непонимание на лице Галии сменилось осознанием. И ужасом. Ее взгляд на мгновение метнулся к чемодану и снова вернулся к моему лицу.

– Это что же такое-то, а? Это что же ты удумала, девонька моя? – почти прошептала кухарка. – Это ты… бежать, что ли, собралась? Ты мне это брось! А ну марш обратно в свою комнату – и я никому не скажу, что видела тебя здесь.

Внутри что-то хрустнуло, ломаясь. Словно со стороны я смотрела на то, как роняю чемодан и туфли, падаю на колени и хватаюсь руками за халат Галии. Слезы из глаз все-таки брызнули, и я принялась умолять, захлебываясь ими:

– Галия, миленькая, пожалуйста, позвольте мне уйти. Я не могу здесь оставаться! Ни дня, ни минутки. Мне надо уйти, пожалуйста!

– Ну… ты это… что же ты… да перестань реветь… и с колен подымайся! – растерянно запричитала Галия, хватая меня за плечи. – Вот же… попила молочка перед сном…

В конце концов ей удалось усадить меня на стул, после чего она всучила мне стакан холодной воды и чистую салфетку вместо платка.

– Мирочка, что же ты? Все же хорошо у тебя тут! Генерал же тебя не обижал никогда. Работать не заставлял, голодом не морил, подарки дарил, на танцы возил… Чего ж ты от него бежать-то собралась?

– Я не от него, – с трудом выдавила я, продолжая рыдать, сама не понимая почему.

– А от кого же? Это из-за Глена, что ли? – предположила она, поскольку знала, что лакей любит изводить меня грязными намеками, зажимая в углу. Руками, впрочем, никогда не трогал. – Что он тебе опять сказал? Ты его слова всегда дели на сто, девонька, поверь, он тебе ничего не сделает, что бы там его паскудный язык ни мел. Он парень вредный, но не злой. Не от извращенности натуры в нем это, девонька, а от болезни. Плохо ему, вот он и огрызается на всех.

– Да дело не в Глене, – наконец снова выдавила я.

– Да в ком же тогда? – всплеснула руками кухарка.

Я закрыла глаза и покачала головой. Если скажу, что ветер нашептал мне, не поверит. А без этого не стоит и упоминать Нейба, никто в доме генерала – включая, его самого, – от управляющего подвоха не ждет.

– Просто поверьте, Галия, мне нельзя здесь оставаться, – уверенно произнесла я, открыв глаза и поймав ее взгляд. – Я не могу сказать всего, но мне грозит опасность. Особенно если сегодня я здесь останусь.

– Дурочка ты, – замахала она на меня руками, – подумай лучше, что тебя ждет, если тебя поймают. Ты же рабыня, девонька. Высекут – это самое малое, что тебе грозит. А коли поймут, что ты наложница, то еще чего похуже сотворят. На тебе же не написано, что ты не порченная, а когда они поймут это, будет уже поздно, сделанного назад не воротишь. Побьют как следует, чтобы молчала, а генералу потом скажут, что такой и нашли – изнасилованной и избитой. И это если к полиции попадешь, а не к мужикам каким. Те и прикарманить могут, как кошель чужой. Ну, куда ты пойдешь? Куда ты денешься, девонька?

– В Замбир, – прошептала я, обхватывая себя руками за плечи, чтобы согреться: от слов Галии снова морозом пробрало. – Вы же мне сами говорили, что от Магистра туда бегут.

Кухарка горестно вздохнула и покачала головой.

– Говорила-то я говорила, да как ты туда собралась добраться? У тебя хоть деньги на билет есть? Да какой билет! Ты знаешь, где станция? Туда пешком не дойти…

– Дойти! – возразила я с энтузиазмом. Внутри отчего-то вспыхнула слабая надежда. – Я знаю, как дойти, к утру буду там, самое позднее – к полудню. Денег у меня нет, но есть это.

Я порывисто засунула руку в карман и вытащила ожерелье, протянула его Галии.

– Вот, возьмите его и дайте мне взамен немного денег, пожалуйста! Оно не ворованное, генерал мне его подарил, сказал, что в крайнем случае я смогу его продать. Вот этот случай настал! Оно дорогое, видите, как переливается? А я прошу за него только денег на билет. Пожалуйста, Галия!

Я посмотрела на нее с мольбой, но Галия только испуганно замахала на меня руками.

– Что ты, Мира, убери это сейчас же! Даже не проси… Если узнают, что я тебе бежать помогла, меня генерал поганой метлой отсюда выметет. Ты иди к себе, я никому не скажу, что я тебя здесь видела. А завтра все будет казаться уже не таким мрачным, сама увидишь.

Руки снова опустились, а по щекам покатилась новая порция слез. Я смотрела на ожерелье с отчаянием. Вот же, в руках такая дорогая вещь, а толку от нее ноль!

– Тогда просто позвольте мне уйти, – тихо попросила я, уже не глядя на кухарку. – Никто не узнает, что вы меня тут видели. Мы ведь могли с вами разминуться. Спустились бы вы на минуту позже, я бы уже ушла. Даже если меня поймают, клянусь могилой матери, никому про вас не скажу.

– Сгинешь ведь, дурочка, – пробормотала Галия с горестным вздохом. – А если и не сгинешь… Генерал-то по тебе тосковать будет, ты хоть понимаешь это?

– Найдет себе другое развлечение, – возразила я, не сумев скрыть боль в голосе. Сейчас мне очень нужно было верить именно в это, иначе решимость рухнет. – В чужих землях девчонок много, на них с Магистром хватит. А мне нельзя оставаться. Я и здесь сгину, а так у меня хотя бы шанс есть.

Галия снова тяжело вздохнула, поцокала языком, еще раз что-то проворчала о том, какая я дурочка, а потом вдруг стремительно повернулась и подошла к одному из шкафов, провернула в замке неизвестно откуда взявшийся ключ и резким движением открыла дверцу.

– Вот, держи, – тихо велела она, снова подойдя ко мне и протянув руку. – Я потом свои сюда доложу.

В руке были зажаты свернутые банкноты. Я пока плохо разбиралась в варнайских деньгах, но сверток выглядел внушительно. Подняв растерянный взгляд на кухарку, я увидела на ее лице отчаянную решимость.

– Бери-бери, девонька. С деньгами у тебя хоть какие-то шансы есть. Смотришься ты как свободная, чемодан при тебе, а будут деньги – так на тебя полиция и внимания не обратит. Если не будешь задерживаться и повезет с поездами, можешь и успеть доехать до границы, пока тебя начнут серьезно искать. А там уж смотри сама, в этом я тебе не помощник. Побрякушку свою себе оставь, пригодится в Замбире, коли доберешься.

Я схватила деньги, прижала их к груди, потом торопливо засунула в карман вместе с ожерельем. Вскочила и крепко обняла Галию.

– Спасибо!

– Да что уж… – смущенно отмахнулась та, высвобождаясь из моих объятий. – Что же я, не женщина? Понимаю, что быть рабыней и при хорошем мужике радости мало. А ты, видать, еще чего-то боишься, а значит, все равно сбежишь. Ну так я хоть свою совесть успокоить смогу, что сделала для тебя, что могла. Хорошая ты, девонька. Пусть тебя Тмар бережет.

С этими словами она открыла дверь, и я, торопливо вставив ноги в туфли и схватив чемодан, выскочила в теплую летнюю ночь.

 

Глава 3

Страшно было только в самом начале. Пока особняк генерала не скрылся из вида, я все боялась, что в окнах загорится свет, поднимется шум, после чего меня догонят и вернут назад. А когда я отошла достаточно далеко, стало страшно, потому что теперь я осталась совсем одна.

Но вскоре я пришла к выводу, что раз вокруг ни души, то и бояться некого. Широкая дорога вела в нужном направлении, сбиться с пути и заблудиться мне, скорее всего, не грозило, никакого леса вокруг, а стало быть, и никаких варгов или других хищников. Поэтому шагала я бодро, фантазируя о том, как выберусь из Магистрата – и тогда, наконец, начнется та жизнь, о которой я мечтала. На новом месте, без оков традиций Оринграда, без оков рабства. Я буду много работать и со временем налажу быт, разведу под окнами сад, встречу достойного мужчину…

Правда, в этом месте размышлений мне становилось немного горько. Фантазия уводила меня в воображаемый солнечный день, в котором я протираю витрины своей новой шоколадницы, готовя ее к открытию, но тут звонит колокольчик – и в кафе входит генерал Шелтер. В одном варианте он появлялся в блеске парадной формы, в другом – одетый как в нашу первую встречу. Но каждый раз я представляла, как он говорит что-то вроде: «Моя война закончена, милая, я пришел за своей наградой. Я пришел за тобой». Это было бы очень в его духе.

И нет, в моем воображении это не значило, что он возвращает меня как беглую рабыню. Наоборот, он оставался со мной. И мы с ним селились в новом доме: таком же красивом, как его особняк, но значительно меньше, с уютным садом. Рядом с нами каким-то образом оказывались и добрая Галия, и старик Юнт, и славная Мария, и веселый капитан Моран, и даже Анна Кроули со своими детьми. Я была готова взять с собой в эту фантазию и госпожу Холт, Мэла, Морроу. И обязательно волшебный мотоцикл генерала. И, может быть, мы все поселимся где-то у моря, где по утрам так же кричат чайки и шумит порт, как в моем детстве… И у нас с Шелтером обязательно родится двое детей: мальчик, похожий на него, и девочка, похожая на мою маму.

Какое-то время радужные мысли помогали мне не бояться пустой тихой темноты вокруг, бодро шагать и не скучать, но постепенно я стала выдыхаться. От непривычно долгой ходьбы туфли начали натирать ноги, скромных размеров чемодан с каждым шагом весил все больше. Я пару раз останавливалась, ставила его на землю и садилась сверху, чтобы перевести дыхание, но в первый долго не усидела, боясь, что каждая минута простоя может стоить мне свободы, а во второй едва не уснула, после чего твердо решила больше так не делать.

Я шла и шла вперед. Туда, где уже светлело небо и виднелись очертания города. Мне оставалось добраться до него, пройти насквозь, потом пройти еще немного – и там будет станция. Я повторяла это про себя снова и снова, игнорируя боль в стертой ноге, перекладывая из руки в руку чемодан и отчаянно желая только одного: остановиться, лечь прямо на землю и уснуть. А город с каждым моим шагом как будто отодвигался немного дальше, и от несправедливости снова хотелось плакать. Потом я и вовсе заподозрила, что это не город отодвигается, а я топчусь на месте.

Когда из-за горизонта выполз краешек солнца, я вдруг очень отчетливо поняла, что переоценила свои силы. Мне не добраться до станции. Я валилась с ног от усталости, проголодалась, дремала прямо на ходу, каждое движение требовало от меня неимоверных усилий, но почти не приближало к цели. Я больше не могла поддерживать себя фантазиями, мысли в голове превратились в нечто среднее между кашей и киселем, проносились отрывками образов, как сновидения.

Я поймала себя на том, что вспоминаю поездку с генералом на мотоцикле. Ощущение стремительного полета, скорость, ветер в ушах, рев мотора… Вот бы его сюда – я бы мигом домчалась до станции.

Потом я поняла, что рев мотора мне не вспоминается и не снится, а слышится. Здесь и сейчас. Я остановилась и медленно обернулась. Очень медленно, словно нехотя, потому что мне действительно совершенно не хотелось встречаться лицом к лицу с неприглядной истиной: я пропустила приближение опасности.

Повозка уже была видна, а значит, тем, кто внутри, хорошо была видна я. Беспомощно оглянувшись по сторонам, я поняла, что бежать некуда. Поле тянулось до горизонта справа и до кромки далекого леса слева. А по дороге не уйти: повозка на двигателе всяк едет быстрее.

Но сдаваться Нейбу – а я почему-то не сомневалась, что в повозке меня догоняет именно управляющий – не хотелось. В отчаянии свернула с дороги и бросилась бежать через поле к лесу, хотя понимала, что это не спасет. Почти сразу пришлось бросить чемодан, а мгновения спустя я услышала резкий окрик:

– Стоять!

И следом что-то громыхнуло. Так грозно и так громко, что я не смогла определить, откуда взялся такой звук. Подумать оказалось некогда: за звуком удара по земле прокатилась дрожь, а стоило мне почувствовать ее, я замерла на месте. Как будто кто-то крепко схватил меня за лодыжки, удерживая на месте, а я вся – окаменела. Даже дышать стало трудно.

Застыв как статуя, я обессиленно ждала, не имея возможности оглянуться, пока господин Нейб не появился в поле моего зрения. А следом за ним меня обошел и Глен, который выглядел еще бледнее, чем обычно. Он держал в руках мой чемодан.

– Так-так-так, – протянул управляющий, вставая прямо напротив меня и складывая руки на трости. – И куда же мы бежим, а?

Я смотрела на него с ужасом и безысходностью, понимая, что попытка провалилась и теперь меня не ждет ничего хорошего. Вероятно, порка, избиение и изнасилование, которыми пугала Галия, еще покажутся цветочками.

– Что, язык проглотила? – повысив голос, спросил Нейб. – Не прикидывайся, эта штука только лишает возможности двигаться, но не говорить.

Сообщая это, он приподнял трость. И, видимо заметив мое недоумение, милостиво пояснил:

– В том, чтобы работать на мага-стихийника, есть свои плюсы. К работе прилагаются артефакты, заряженные магией хозяина. И это не все, что умеет моя трость. Так что отвечай, дрянь, на кого ты работаешь и что вы задумали?

От такого поворота допроса я окончательно потеряла дар речи, без всякой магии. О чем он вообще говорит?

Нейб тем временем демонстративно приподнял трость, явно собираясь пустить ее в ход снова, и я испуганно выпалила:

– Ни на кого!

– Ответ предсказуемый, но неверный, – процедил управляющий сквозь зубы. – Глен.

Он не сказал больше ни слова, но лакею этого и не требовалось: он проворно расстегнул мой чемодан и просто высыпал все содержимое на землю. Нейб поворошил одежду тростью: платья, белье, чулки – все раскидал по сторонам, словно искал что-то. Но не нашел.

Я стиснула зубы от досады и обиды. Конечно, я отобрала для побега самые любимые и самые удобные из имеющихся у меня вещей.

– Значит, сама ничего с собой не взяла, – констатировал Нейб. – Или оно не в чемодане.

Он шагнул ближе и засунул руку мне в карман. Сначала в один, потом в другой. Из второго и вытащил ожерелье и деньги.

– Сувенир на память, надо полагать? – усмехнулся издевательски, перекладывая найденное себе в карман. – А откуда столько денег? Снова скажешь, что ни на кого не работаешь? Кто их тебе дал тогда?

Я промолчала, поскольку поклялась Галии не выдавать ее. Управляющий долго сверлил меня взглядом, но, так и не дождавшись ответа, скользнул им ниже.

– Может быть, у тебя еще что-то припрятано, а?

Он потянулся рукой к пуговицам платья. Оно застегивалось под самое горло и расстегивалось почти до пояса, поэтому его было очень удобно надевать и снимать. Нейб принялся расстегивать его пуговицу за пуговицей, внимательно следя за моей реакцией.

А что я могла сделать? Не то, что его руку оттолкнуть, а даже собственные сжать в кулаки не получалось. Я смогла лишь закусить губу и опустить глаза, тяжело дыша. Было мерзко, обидно и страшно.

Расстегнув все пуговицы, Нейб обшарил мою грудь в поисках чего-то, спрятанного за пазухой или в нижнем белье. К счастью, из-за онемения я почти не чувствовала его прикосновений, а потому, закрыв глаза, смогла достаточно дистанцироваться от происходящего.

– Опять ничего. Значит, что-то должны были забрать твои сообщники. Что это? Зачем они приходили?

Он грубо схватил меня за подбородок и поднял голову, пытаясь поймать взгляд, но я только крепче сжала веки, окончательно переставая понимать происходящее.

– Молчишь? Ладно, разберемся с тобой дома. Сам генерал Шелтер и разберется. Глен, тащи ее к машине.

Отдав приказ, управляющий первым поковылял обратно к повозке. Конечно, не потрудившись застегнуть обратно ряд мелких частых пуговиц.

Глен бросил на землю чемодан, перехватил меня за талию и потащил, как огромную куклу. Мои вещи остались лежать на земле, а по дороге с меня слетели и туфли. К глазам снова подступили слезы, но на этот раз я не позволила им пролиться. Перед Нейбом и Гленом я плакать не хотела.

 

Глава 4

Оцепенение сошло еще в повозке, но зашевелилась я только тогда, когда впереди показался особняк генерала Шелтера: потянулась дрожащими руками к пуговицам платья. В доме, несмотря на ранний час, повсюду горел свет, а значит, вся прислуга уже разбужена. Похоже, мой побег наделал много шума, чего я никак не ожидала.

Как вообще его обнаружили? Я была уверена, что у меня есть время как минимум до завтрака. И то я сейчас спускалась к нему сама, поэтому меня хватились бы только тогда, когда поняли бы, что я так и не появилась на кухне. Но сейчас было еще слишком рано, обычно в это время не вставала даже Галия. А ведь сначала меня искали бы по дому.

Если только сама Галия меня и не выдала тому же Нейбу, испугавшись последствий своей внезапной доброты. Нет, об этом мне думать не хотелось.

К дому пришлось идти самой по холодным камням лестниц и площадки перед входом. Конечно, за день все разогревалось достаточно сильно, но сейчас, в рассветный час, казалось ледяным.

В холле нас ждали и Морроу, и госпожа Холт, и даже Мария. Галию я приметила не сразу, она пряталась в дверном проеме, и по испугу на ее лице я поняла, что это не она меня выдала. Я едва заметно качнула головой, пытаясь дать ей понять, что про нее я ничего не сказала.

Дворецкий печально хмурился, а экономка стояла в холле с каменным лицом, как портрет самой себя, зябко кутаясь в ночной халат.

Никто не проронил ни звука, пока я шла под конвоем Нейба и Глена к широкой главной лестнице.

Меня отвели в комнату, где и заперли. На прощание, уже когда лакей вышел, Нейб повернулся ко мне, самодовольно усмехаясь.

– Я же говорил, что доберусь до тебя. Генерал Шелтер узнает обо всем в ближайшее время. Он сам решит, что с тобой делать.

Заявив это, он вышел из комнаты, тяжело опираясь на свою трость. А я, стянув с кровати покрывало, закуталась в него, поскольку успела замерзнуть, и забралась с ногами на свой любимый подоконник. В саду уже вовсю чирикали ранние пташки, становилось все светлее – начинался новый день, но было ощущение, что для меня он не наступит. Я навсегда останусь в безысходности ночной дороги где-то между домом генерала и железнодорожной станцией, на пути к спасению, до которого не добраться.

Я чувствовала себя опустошенной. Столько сил потрачено – и все впустую. Именно этого я боялась когда-то, оставаясь в Оринграде, хотя мечтала уехать. Я боялась провала, боялась, что ничего не получится и мне придется с позором вернуться домой. И вот теперь я пережила этот позор в миниатюре. Только, вероятно, последствия окажутся куда более серьезными. Как там сказала Галия? Самое малое – высекут. Меня пугало не это. Пугало, что ветер велел бежать, а я не смогла. Что теперь меня ждет?

И о чем же все-таки говорил Нейб? О каких-то сообщниках, о чем-то, что они взяли, а могла взять я… Для меня это звучало как бред.

Свет на эту загадку пролила Мария, которая пару часов спустя принесла завтрак. Было видно, что ее обуревают противоречивые эмоции: с одной стороны, она уже привыкла сплетничать со мной, с другой – теперь я вроде как находилась под арестом господина Нейба и со мной не следовало обсуждать происходящее в доме.

Однако желание посплетничать победило.

– Ночью кто-то пробрался в дом, – почти шепотом сообщила она, когда я в третий раз спросила, что случилось, пока меня не было. – Господин Нейб сказал, что это были трое отступников. Ему то ли не спалось, то ли его что-то разбудило, но он поймал их на том, что они шарят по дому. Не знаю, что они искали. Когда их заметили, они поторопились улизнуть.

Я нахмурилась, услышав это. Трое магов-отступников сбежали, столкнувшись с управляющим-калекой, который не владеет магией? Это казалось мне маловероятным. Или они просто успели найти то, за чем пришли, и потому поторопились улизнуть? Что им вообще было нужно?

Следом до меня дошло, что именно поэтому Нейб говорил о моих сообщниках.

– Он что, думает, я связана с ними? – пробормотала вслух, сама того не заметив.

– Согласись, это странное совпадение: ты здесь жила-жила, все было хорошо, а потом вдруг даешь деру… И в эту же ночь кто-то влезает в дом и шарит по нему. Это подозрительно.

Я кивнула. Действительно, это было более, чем подозрительно. Я бы даже сказала, что таких совпадений не бывает.

– А их еще кто-нибудь видел? Кроме господина Нейба? – спросила я, сделав глоток кофе. Еда в горло не лезла, но к хорошему утреннему кофе я в доме генерала Шелтера успела пристраститься.

– В смысле? – удивилась Мария. – Не знаю, вроде нет. Он сначала их прогнал, а потом поднял тревогу.

– Вот оно что, – тихо протянула я.

После небольшой паузы Мария громко охнула.

– Ты думаешь, он соврал? Зачем ему это?

Очень хороший вопрос. Зачем? Затем, что он с самого начала был негативно ко мне настроен. Думал, что я создам ему проблемы. Генерал ошибся, а я тогда все услышала и поняла правильно: Керам Нейб действительно считает, что я могу помешать ему. Поэтому он и воспользовался моим побегом, чтобы подставить меня. И теперь расскажет Шелтеру, что это я привела в дом отступников, а сама сбежала от греха подальше. Поверит ли ему генерал? Вспомнит ли о том, что рассказала я? Когда на весах окажется мое слово против слова человека, которого он знает дольше и которому по какой-то причине безгранично доверяет, что перевесит? Глупо даже задаваться таким вопросом…

– Мира? – позвала Мария, не дождавшись ответа.

Я уже собиралась поделиться с ней опасениями насчет управляющего (пусть хоть кто-то еще знает!), но вдруг повернулась ручка двери, и на пороге комнаты показалась госпожа Холт. Сегодня еще более мрачная и строгая, чем всегда.

– Мария? Что так долго? Тебе не обязательно ждать, когда она поест. Придешь за подносом позже.

Мария испуганно вздрогнула, опустила глаза, быстро присела в книксене и, пробормотав тихое извинение, торопливо ушла.

Госпожа Холт посмотрела на меня. По ее взгляду было невозможно понять, что она думает, но я постаралась выдержать его. Пусть знает, что мне нечего скрывать! Что я ничего не замышляла против хозяина дома, только пыталась вернуть себе свободу.

Так ничего и не сказав, экономка закрыла дверь. В замке дважды повернулся ключ, а я снова осталась наедине со своими мыслями. И многочисленными вопросами.

Например, как Нейб узнал о моем побеге? Догадался о том, что я задумала, во время нашей дневной стычки и просто ждал? Увидел случайно, как и Галия? Потом разбудил по тревоге дом, разыграл сцену допроса перед Гленом…

Почему он сказал именно про отступников? Было бы проще поверить в то, что он смог спугнуть обычных людей, а не магов. Может быть, для того, чтобы Шелтер связал это с нападением в лесу?

Интересно, что станет делать генерал? Явится лично или просто велит наказать меня, не разбираясь? Судя по газетам, Магистрат пока не успел начать новую войну, но уже активно ссорился с еще одним соседом на юге. Вероятно, Шелтер сейчас проводит разведку и разрабатывает стратегию. Вполне может отлучиться на денек, особенно, если ему откроет портал маг.

Если приедет, выслушает ли он меня? Или решит заодно исполнить брошенную на прощание угрозу, и она станет частью моего наказания? А что потом? Нейбу я мешаю, значит, он хочет избавиться от меня, убрать из дома. Посоветует генералу продать меня другому хозяину? Или сразу в бордель?

Я удивилась тому, с каким безразличием думаю обо всем. Когда я только попала в Магистрат, подобные мысли вызывали у меня панику, граничащую с истерикой, а сейчас… Сейчас я ничего не чувствовала. Устала бояться? Не верила в то, что Шелтер так со мной поступит? Часть меня продолжала думать, что его поведение в последний день было спровоцировано чем-то, имело оправдание или хотя бы объяснение. Мне отчаянно хотелось верить, что генерал испытывает ко мне если не настоящую любовь, то хотя бы какую-то привязанность, которая даст мне время оправдаться.

Надо обратить его внимание на то, что будь я заодно с отступниками, я бы не стала бежать пешком, они ведь могли просто забрать меня с собой через портал. И на то, что ничего не пропало… Впрочем, нет, это опасно, Нейб мог что-то и спрятать. Тогда на то, что я просто не знаю ни одного отступника, неоткуда мне их знать!

Я вздохнула, пряча лицо в ладонях. До раздирающей боли в груди хотелось снова увидеть Шелтера. Оказаться в его объятиях и тихо, спокойно рассказать обо всех подозрениях, прижимаясь щекой к грубой ткани мундира. Чтобы он терпеливо слушал, утешающе поглаживая по волосам, плечам. Возможно ли это еще? Я не знала.

И не могла найти ответа на главный вопрос: почему ветер так настойчиво велел бежать именно этой ночью? Мог ли шепот обмануть? Ведь получается, что это именно он помог Нейбу оклеветать меня.

 

Глава 5

Под арестом я провела ровно два дня. Теперь еду мне приносила только госпожа Холт, а пытаться разговорить ее не было никакого смысла. Поэтому я сидела в одиночестве и полной изоляции, не имея ни малейшего понятия, что происходит за стенами моей «тюрьмы». Даже погулять меня не выпускали.

Время тянулось невыносимо медленно. Я металась по комнате и нервно грызла ногти, после чего часами сидела на подоконнике, глядя в сад, ничего не чувствуя и не желая двигаться, только крутила в голове одни и те же мысли.

Вечером я подолгу лежала без сна. Поэтому, когда на вторую ночь из приоткрытого по причине постоянной жары окна донеслось эхо тарахтения повозки, я его сразу услышала. Меня подкинуло на кровати, все следы сонливости моментально слетели, стоило сердцу взволнованно удариться о грудную клетку.

Из моих окон площадку перед домом не было видно, но в ночной тишине я услышала приглушенные мужские голоса и поняла, что генерал все-таки предпочел приехать и разобраться в произошедшем лично. Только я не знала, хорошо это или плохо.

Голоса довольно быстро растворились в тишине: видимо, Шелтер и встретивший его Нейб (или Морроу?) не стали задерживаться на улице, сразу прошли в дом. Я тревожно оглянулась, посмотрела на дверь, ожидая, что она вот-вот откроется. В комнате горела лишь прикроватная лампа, которую я зажгла, выскакивая из постели, но ее света хватало, чтобы уверенно видеть ручку. Та не шевелилась.

«Нейб рассказывает ему свою версию событий», – с ужасом и отчаянием осознала я. Вот почему Шелтер так долго не идет. Сейчас управляющий его убедит – и мне даже рта не дадут раскрыть. Понять-то я это поняла, но сделать ничего не могла: дверь заперта, мне не выйти и никак не перехватить генерала. Оставалось только стоять у окна и безропотно ждать своей участи.

Наконец в коридоре послышались шаги. Стремительные, уверенные. Они стихли у самой двери, и мне показалось, что между этим событием и поворотом ключа в замке прошла целая вечность, хотя, возможно, на самом деле – пол-удара сердца.

Дверь открылась, вошел генерал. В повседневной форме, с каменным лицом и ничего не выражающим взглядом. Спокойно закрыв за собой дверь, он сделал несколько шагов ко мне и остановился примерно на середине комнаты, сцепив руки за спиной.

– Я слушаю, – тяжело уронил Шелтер, сверля меня ледяным взглядом.

– Что? – хрипло уточнила я, слишком подавленная его грозным видом и уже не ожидавшая, что мне дадут высказаться.

– Что ты можешь рассказать мне о случившемся. Почему решила сбежать? Где взяла деньги?

Я растерялась, поскольку готовилась отвечать на совсем другие вопросы. Шелтер сделал еще пару шагов, сокращая расстояние между нами. Отступать назад было некуда: за моей спиной находилось лишь раскрытое окно, а нырять в него вниз головой совершенно не хотелось. Поэтому я попыталась скользнуть в сторону, но поняла, что сделала только хуже: теперь за моей спиной оказалась стена.

– Генерал Шелтер, клянусь вам, я не замышляла против вас ничего дурного, – выпалила, просто чтобы не молчать. Ведь на его вопросы положено отвечать. – Не вступала в сговор с отступниками или с кем-то еще. Я ничего не знаю о проникновении в ваш дом, если оно вообще произошло.

– Разве я спросил тебя о сговоре, отступниках и проникновении в мой дом? – Новый вопрос он почти прорычал, тихо и угрожающе. Расстояние снова сократилось. – Почему ты решила сбежать?

Еще несколько его шагов – и я окажусь в ловушке. Ища выход из ситуации, я скользнула взглядом вдоль стены, просчитывая, успею ли добраться до ванной комнаты. Глупая затея, конечно. Уж если Нейб смог заставить меня окаменеть артефактом, то самому Шелтеру это и вовсе не составит труда. Да даже если добегу… Разве остановит его такая дверь?

Узнать наверняка я не успела. Едва подумала о маневре, как Шелтер сыграл на опережение: в два шага оказался рядом, на расстоянии вытянутой руки. Почему-то только теперь я вспомнила, что на мне одна лишь ночная сорочка, которая скрывает меньше, чем демонстрирует.

Я выставила перед собой руки как последнюю надежду остановить генерала, но он грубо перехватил их за запястья и прижал к стене чуть выше моей головы, вдруг оказавшись почти вплотную. Меня вновь окутало его запахом и теплом, но сейчас такая близость скорее пугала. Потому что вблизи стало видно: Шелтер едва сдерживает рвущуюся наружу ярость. Он тяжело дышал, темные глаза сверкали молниями, зубы стискивались, а губы сжимались в тонкую линию.

– Что, настолько была противна мысль оказаться в моей постели, когда вернусь? – спросил Шелтер тихо и хрипло.

Его лицо замерло в нескольких сантиметрах от моего, прерывистое дыхание обожгло кожу, и на мгновение мне стало по-настоящему страшно. Показалось, что сейчас он просто переломит меня, свернет шею или порвет в клочья. От злости.

Но когда Шелтер заговорил снова, страх резко схлынул, как откатывается назад только что набежавшая на берег волна:

– Что тебе еще от меня нужно, а? Я готов был дать тебе все, что мужчина может дать женщине: красивый дом, чудесный сад, платья, украшения, развлечения… Стабильность, покой, защиту. Делай, что хочешь, живи, как нравится. Пальцем ведь тебя не тронул, был готов ждать, пока ты привыкнешь, созреешь, увлечешься… Я ведь не старик, не урод, не извращенец, тебе было бы хорошо со мной. Тебе этого мало? Обязательно нужна свобода? Официальный брак? Не могу я их тебе дать, понимаешь? Не в моей власти. Я же не Магистр… Это не повод бежать в никуда. Ты вообще представляешь, что с тобой сделали бы, если бы поймали? Я уже не смог бы тебя защитить, бестолочь ты неблагодарная.

У меня перехватило дыхание: столько горечи слышалось в его словах. Горечи и обиды, а еще немного – ужаса. Кажется, об отступниках он совсем не думал.

– А теперь я должен наказать тебя, понимаешь? Выволочь из комнаты и выпороть, так чтобы все видели. И заодно того, кто тебе помог. Где ты взяла деньги? Кто их тебе дал?

– Никто, – выдохнула я с трудом, только сейчас замечая, что меня колотит крупной дрожью.

– Тогда откуда они у тебя?

– Сама взяла!

– О, значит, ты еще и воровка… Прекрасно! Ты вообще не осознаешь, девочка, в какое положение меня поставила. Что теперь прикажешь мне делать? Наказать всех слуг в доме? Назначить кого-то одного? Или выпороть тебя, а потом отправить на каторгу за воровство? Знаешь, что с тобой там сделают охранники? Будешь жалеть, что не в бордель попала.

Снова каждое слово било наотмашь. Еще хуже становилось от того, что генералу самому было больно их произносить, сегодня я это чувствовала. Он гораздо лучше меня понимал перспективы. А запястья уже ныли так, что становилось понятно: останутся синяки. Но это, судя по всему, сейчас было самой маленькой из моих проблем.

Я резко втянула воздух, шмыгая носом, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза, то ли от боли, то ли от страха, то ли от обиды. Но все же смогла не разреветься, а выдавить:

– Делайте, что должны, господин генерал, но я повторю: деньги взяла сама. Да, я воровка. Воровка и беглая рабыня. Только, пожалуйста, не думайте, что я от вас бежала. Я другого боялась.

Жесткая хватка в одну секунду ослабла, Шелтер выпустил мои запястья, но не отодвинулся ни на сантиметр, его ладони просто уперлись в стену по обе стороны от меня. Я опустила руки, обхватывая себя за плечи, одновременно пытаясь прикрыться и утешиться. Шелтер продолжал прожигать меня холодным взглядом, но его дыхание постепенно успокаивалось.

– А если бы созналась, – произнес он неожиданно ровно, – отделалась бы только поркой. Не реви, милая. Все это случилось бы, только если бы тебя поймали. Скажи спасибо Нейбу: он вовремя тебя вернул. Если бы ты попалась полиции, я бы ничего не смог сделать. Особенно если бы ты заявила им, что украла деньги. Закон есть закон, никто не посмотрел бы, что ты моя награда. Тебя у меня забрали бы.

Я недоуменно посмотрела на него: на едва заметную горькую усмешку на губах, тревожную складку на лбу. Поймала неожиданно усталый взгляд, торопливо вытерла глаза и снова шмыгнула носом.

– Значит, вы не будете меня наказывать?

– Не буду. В моем доме никто этого не ждет, а никто чужой не узнает. Галии я передам, что ты ее не выдала. Полагаю, она тебя еще больше любить станет. Между прочим, она сразу прибежала виниться, что сама тебе денег дала, я едва в двери войти успел.

– То есть вы не думаете, что я вступила с кем-то в сговор против вас?

Его усмешка стала более заметной и менее горькой, складка на лбу разгладилась.

– Прости, милая, – вздохнул Шелтер, – но на коварную шпионку ты не тянешь. Керам просто очень мнительный. И плохо тебя знает.

Я сомневалась, что дело в этом, но сейчас у меня просто не хватило бы сил спорить. Дрожь постепенно отпускала, но одновременно все тело становилось ватным. Мне казалось, что вот-вот я сложусь пополам как тряпичная кукла. Сейчас меня держал лишь взгляд Шелтера, в котором окончательно исчезли молнии, зато вновь разгорелся огонь, который генерал даже не пытался скрыть. Усталость отступила на второй план, но никуда не делась.

– И вы не… – я смущенно осеклась, не зная, как спросить о главном. – Вы не будете… то что обещали…

– Насиловать тебя в духе Магистра? – холодно уточнил он. Но тут же его тон смягчился: – Мира, если бы я действительно собирался, я бы это сделал еще перед отъездом. Никто никуда меня не вызывал. Просто я ляпнул сгоряча, а потом от греха подальше уехал в свой столичный дом, там и провел последний день отпуска.

– Но почему?

Он вздохнул, оттолкнулся от стены и отступил на шаг назад, восстанавливая между нами дистанцию. Его взгляд на мгновение скользнул вниз, но тут же вернулся к моему лицу.

– Потому что меня тоже можно обидеть, милая. Особенно если назвать подлецом и мерзавцем и заявить, что тебе было бы лучше у Магистра.

Я не выдержала, опустила глаза. В его тоне и сейчас прозвучала обида. Видимо, в тот день я ее не заметила, слишком глубоко погрузившись в собственную боль.

– Простите, это было несправедливо с моей стороны, – пробормотала я. – На самом деле я так не думаю.

– Неужели?

Я снова вскинула голову и посмотрела на него, глаза в глаза.

– Генерал Шелтер, я, безусловно, не так умна и образована, как вы, и порой веду себя глупо, но я не совсем уж дура. Я прекрасно осознаю, что мне следует каждый день благодарить Тмара за то, что во всей этой ситуации, в которой я оказалась, мне повстречались вы. И я благодарна, действительно благодарна.

– Благодарна… – повторил он за мной с ноткой разочарования в голосе. – Хороша благодарность.

Его голос прозвучал ровно, но я откуда-то знала, что Шелтер не испытывает и половины того спокойствия, какое пытается демонстрировать. Истинное состояние отражалось в его глазах: разочарование переплеталось с волнением. Или мне только так казалось?

– Просто я почувствовала себя преданной, – попыталась объяснить я. Голос прозвучал жалко и тихо.

– Из-за того, что я не остановил Винта, – скорее констатировал, чем уточнил он, но я на всякий случай кивнула, добавив:

– И из-за того, что вы сказали ему, когда я вышла…

– Мира, никогда не слушай, что я говорю другим, – быстро и резко перебил Шелтер. – Пойми, мое положение накладывает на меня некоторые… ограничения. Иногда я вынужден вести себя так, как того ожидают окружающие, это не всегда зависит от моего настоящего мнения или желания. Или того, как я на самом деле чувствую. Я не могу тебе сейчас объяснить, почему так. Просто прими как данность, что существует ряд обстоятельств, с которыми мне приходится считаться. Это не оправдывает меня, понимаю. И мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это. Но если бы ты дала мне объяснить…

Он вдруг осекся, вздохнул и покачал головой, глядя на меня.

– Впрочем, неважно. Просто знай, что я никогда не позволю ничему по-настоящему плохому случиться с тобой. Я, наверное, мог бы предотвратить и это, но я не ожидал, что Винт позволит себе зайти так далеко. Обычно он ведет себя скромнее, видать, был сильно пьян.

Мне стало немного легче. Фактически он подтвердил, что притворялся не со мной во время нашей поездки, а со своим армейским приятелем. Однако вслед за облегчением я сразу испытала болезненный укол в самое сердце: даже если так, это не меняет очень важного для меня обстоятельства.

– Но то, что вы сказали тогда на террасе, ведь правда? Я могу быть при вас только наложницей, верно?

Пришла его очередь отводить взгляд, а я каким-то образом нашла в себе силы изобразить нечто похожее на улыбку.

– Вы правы, с моей стороны было очень глупо надеяться на то, что для нас может существовать другой вариант, – дрогнувшим голосом признала я. – Или что вы этого можете хотеть. Мне стоит сказать «спасибо» за то, что вы потратили время и силы, чтобы я сама захотела быть с вами. И, видит Тмар, я хотела.

– Теперь уже не хочешь? – с новой печальной усмешкой уточнил Шелтер.

Я заставила себя отлипнуть от стены и шагнуть к нему, снова убивая расстояние между нами. Рука сама собой потянулась к его лицу, погладила по щеке. Улыбка дрогнула, но не погасла, даже голос не подвел, хотя и прозвучал более хрипло, чем обычно:

– Знаете, я так долго вас ждала. Несколько лет. Ветер обещал мне вас еще тогда, когда умерла моя мать. Восемь лет я засыпала и просыпалась с мыслью о мужчине, который однажды придет и изменит мою жизнь, увезет прочь. Спасет меня и от отца, и от Оринграда. Вы спрашивали, почему я не вышла замуж. Так вот, из-за вас. Я верила в вас так сильно, что отказывала женихам снова и снова, старалась не бояться того, к чему это ведет. Пыталась представить, кем вы будете и каким, но даже в самых смелых фантазиях мне никогда не являлся мужчина вроде генерала Оллина Шелтера, национального героя Варнайского Магистрата, богатого, красивого и знаменитого на всю свою страну. Знаете, так бы было хорошо, если бы вы действительно оказались просто охранником при деловом господине.

Я замолчала. К первой руке добавилась вторая, и теперь я уже держала его лицо в ладонях, чувствуя кожей шершавость вечерней щетины на щеках, то и дело касаясь подушечками больших пальцев слегка обветренных губ. Так хотелось поцеловать их, вновь забыть обо всем, но что-то держало.

И что-то держало самого Шелтера. Он не шевелился и молчал, словно чувствуя, что я еще не закончила.

– Потому что даже в самом страшном кошмаре мне не могло привидеться, – продолжила я с трудом, – что ветер имел в виду судьбу наложницы.

Только тогда руки Шелтера скользнули вокруг моей талии. Такие горячие, что я чувствовала их тепло даже сквозь ткань сорочки. Они прижали меня к нему, и я успела подумать, что тонкий шелк вообще ничему не служит преградой: я ощущала кожей грубую ткань военной формы почти так же явно, как если бы прижималась к ней обнаженной.

– Не все ли равно, как это называется, Мира? – почему-то прошептал он. – Жена, любовница, наложница? Твои родители были женаты, их союз освятил твой бог, но разве это сделало счастливой твою мать? Или тебя? Моя мать стала случайной любовницей моего отца всего на несколько дней, после чего больше его не видела, он даже не узнал о моем рождении, но она никогда ни о чем не жалела. У тебя будет все. Все, что я могу дать женщине. Даже если бы ты могла стать моей женой, я бы не смог дать тебе больше.

Его голос звучал очень эмоционально и очень искренно. Генерал действительно не видел разницы, я не сомневалась. И мне очень хотелось поверить в иллюзию вместе с ним, но слишком уж яркими оставались воспоминания о том, как майор Винт потянул меня за руку, усадил к себе на колени и принялся трогать там, где не должен был. Я помнила ощущение беспомощности и тишину за спиной, которую не могла понять.

– Неужели? – мне удалось скопировать и его тон, и его усмешку. – Но разве вы когда-нибудь позволили бы своему сослуживцу лезть под юбку вашей законной жене? Разве ваше положение вынуждало бы вас молчать?

Шелтер вновь опустил глаза, отводя взгляд. Его руки, обнимающие меня за талию, перестали делать это так крепко.

– Наверное, ради возможности быть с вами я могла бы смириться с тем, что ваши гости будут иметь право унижать меня, – призналась я. – Мне разное приходилось терпеть в жизни, вытерпела бы и это. Но что потом? Если я понесу, ваше положение обяжет вас отправить меня к магу или обычному врачу?

Меня тут же снова обожгло его взглядом.

– Конечно, нет! – отрывисто бросил он. – Ты забыла, кто я сам? Мой ребенок обязательно родится, в браке или нет…

– Чтобы жить с клеймом бастарда от рабыни? – перебила я, мгновенно остужая его пыл. Хотя не скрою, сердце радостно дернулось в груди, когда я увидела его первую реакцию. – А дальше? Однажды ваше положение заставит вас жениться и обзавестись законным наследником, а что будет со мной и с возможным ребенком? Вы отошлете нас куда-то или мне придется смотреть на то, как вы живете с женой, а ей – терпеть меня?

– Я не планирую жениться, и мне не нужны наследники, – попытался возразить Шелтер, но я лишь покачала головой.

– Это вы сейчас так говорите, а что будет через пять лет, никто из нас не знает.

– Обычно я даже не знаю, будут ли у меня эти пять лет, – хмыкнул Шелтер.

После чего на мгновение снова прижал к себе крепче, целуя в лоб, и выпустил из объятий. Перехватил мои ладони, отнял их от своего лица, сжал в руках и быстро поцеловал тыльную сторону.

– Я все понял, Мира. Значит, будет так. Неволить не стану. Но и ты, уж будь добра, не беги. Поверь, будет только хуже, сама ты до Замбира никогда не доберешься. Поживи пока здесь, может быть, я смогу что-то придумать для тебя. А Керама не бойся. Ты от него ведь бежала?

Я медленно кивнула, думая совсем о другом, о сказанном только что. Наверное, в глубине души я надеялась, что он будет настаивать. Что-то придумает. Заговорит о чувствах. А он только отступил назад. Меня снова кольнуло разочарованием.

– Он что-то замышляет против вас, – с трудом переключаясь, произнесла я. – И я ему мешаю. Пожалуйста, господин генерал, прислушайтесь ко мне.

– Забавно, как вы оба обвиняете друг друга, – улыбнулся Шелтер. – Он так же свято уверен, что это ты замышляешь против меня. Ничего не бойся, Мира, здесь тебя никто не обидит. Даже Керам. Я поговорю с ним.

– Но подумайте сами, господин генерал, как он мог прогнать троих отступников? – с нажимом спросила я. – Он же наверняка солгал, чтобы оговорить меня! И ветер… – я осеклась, но поздно.

– Что – ветер? – насторожился Шелтер.

– Ветер шептал мне, – призналась я. – Велел уходить именно той ночью. Он как будто бы с ним заодно. Или господин Нейб как-то подделал шепот ветра, я не знаю…

– Мира, он на такое не способен, поверь мне. Керам… Ему не нужно придумывать такие сложные схемы, чтобы уничтожить меня, он может сделать это в любой момент.

От этого признания мне вдруг стало очень холодно и страшно. А Шелтер добавил:

– Он не прогнал отступников. Просто спугнул их. Полагаю, им велели проникнуть в мой дом незаметно. Они что-то искали, но не нашли. Когда их заметили, постарались как можно скорее исчезнуть. Но больше они сюда не сунутся, я об этом позабочусь.

– Вы надолго останетесь здесь? – с надеждой спросила я.

Может быть, все-таки обойдется без войны? Хотя бы какое-то время, и Шелтер сможет еще немного побыть дома?

– Нет, милая, – вздохнул он. – Я должен возвращаться немедленно. Мы готовимся выступить против Палии.

– Тогда скоро вы вернетесь?

Он снова покачал головой.

– В этот раз быстрой победы не получится. Будет много крови. Мы не готовы к этой войне, но Магистр требует. Так что… Твое желание имеет все шансы сбыться. А ты имеешь все шансы получить свободу.

– Зачем вы так? – едва слышно спросила я. – Вы же прекрасно знаете, что я сказала те слова сгоряча. Вы ведь всегда знаете, что я на самом деле думаю и чувствую. Вы не можете не понимать, что я все равно буду вас ждать.

– Нет, я не всегда знаю, что ты на самом деле думаешь и чувствуешь, – только и ответил на это Шелтер. – Береги себя, Мира. Не делай глупостей.

Я думала – или просто надеялась – что он поцелует меня на прощание. Хотя бы легонько коснется губами губ, но он лишь снова быстро пробежал по мне взглядом, повернулся и быстро вышел. Я стояла, словно оцепенев, до тех пор, пока на улице не послышался хлопок двери и снова не взревел мотор.

 

Глава 6

Кажется, я так и не спала до самого утра, вероятно, провалилась в сон на пару часов, когда солнце уже поднялось. Проснулась от звука голосов, тарахтения повозок и хлопанья дверей, долетающих с улицы в по-прежнему открытое окно. Столь явная и необычная для тихого особняка суета заставила сердце биться быстрее и прогнала всякую сонливость, хотя голова казалась странной, как будто в нее набили ваты.

Из окна удалось увидеть только несколько солдат, прошедших по тропинкам сада, но это ничего мне не объяснило. Торопливо одевшись и умывшись, я с замиранием сердца дернула дверь. Та легко поддалась: я больше не была пленницей.

Вскоре все выяснилось. Оказывается, генерал, впечатленный дерзким проникновением в свой дом, прислал охрану: полтора десятка солдат и четырех магов. Им предстояло патрулировать периметр дома по ночам, предотвращая всякие проникновения извне. И, полагаю, заодно побеги.

Галия не очень обрадовалась необходимости готовить на такое количество человек, но я обещала ей по возможности помогать. Зато Мария демонстрировала восторг и нездоровое возбуждение в связи с появлением молодых привлекательных мужчин. Эмоции госпожи Холт и господина Морроу понять было невозможно, кажется, они вообще никак не прокомментировали событие. А вот господин Нейб прореагировал на это неожиданно благодушно. Правда, меня он теперь напрочь игнорировал.

То, что один солдат и один маг всегда находятся где-то рядом со мной, я осознала только на третий день. То ли генерал Шелтер все же отчасти поверил управляющему и велел присматривать за мной, то ли он опасался новой попытки побега, то ли особенно беспокоился о моей безопасности. Уточнить было не у кого: едва ли телохранители-надсмотрщики признаются в своих истинных приказах. Оставалось только привыкать, а сделать это оказалось не так просто.

В остальном жизнь вернулась к прежней рутине, что одновременно успокаивало и удручало. Постепенно я понимала, что ничего другого меня больше и не ждет. Работа в саду, работа на кухне, помощь в уборке… Рано или поздно все равно придется столкнуться с тем, что генерал Шелтер приведет в дом какую-то женщину. Наложницу или жену – не так важно. У мужчин свои потребности, как верно заметила неизвестная мне девушка на вечеринке у соседа генерала. И будет удачей, если мы с ним так и останемся друг для друга несбывшейся мечтой, одним солнечным совместным днем, в который смогли забыть свои роли и быть просто собой. Наверное, в глубине души я все равно боялась, что однажды у него лопнет терпение, он захочет взять свое, а потом просто выбросит меня, как использованную вещь.

Через пару недель эти переживания были полностью вытеснены известиями о том, что Варнайский Магистрат вторгся на территорию Палии: еще одного достаточно крупного государства, которое граничило с Варнаем на севере, с Сираном на западе и Красной Пустыней на востоке. Кажется, южнее у него тоже был еще один сосед, но о нем в газетах не писали.

Там писали о том, что армия генерала Шелтера вошла на территорию Палии, приняв на себя главный удар защитников страны, а несколько дней спустя генерал Форташ открыл еще один фронт, войдя в Палию с территории Сирана. Газетчики уверяли, что победа будет быстрой и легкой, но я хорошо помнила слова самого Шелтера и больше верила ему.

В день, когда последний летний месяц перевалил за половину, я вновь читала пространную и нарочито позитивную статью, которая рассказывала о продвижении армий, а заодно о том, сколько солдат, магов и единиц боевой техники отправили на Палию. От приведенных цифр стало не по себе, и я отбросила газету в сторону. Она скользнула по гладкой поверхности стола, за которым мы когда-то сидели с Шелтером и ели клубнику в шоколаде, и едва не свалилась на пол.

– Безумие, – пробормотала я, прикрывая глаза. – Какое же безумие…

Ненасытность Магистра приводила меня в ужас. Столько людей гибло – и варнайцев в том числе – просто из-за амбиций одного человека! И никто не может его остановить, даже не пытается… Лишь один раз начали ворчать, когда Магистрат проиграл в Замбире. А пока он продолжает победоносное шествие по континенту – все рады рукоплескать победам, не думая о том, какой ценой они покупаются. Цену этим победам понимали лишь люди вроде Галии: те, кто потерял в войнах своих близких.

– Не переживай так сильно, цифры в газетах обычно серьезно завышаются, – раздался надо мной спокойный голос госпожи Холт.

Я открыла глаза как раз тогда, когда она опустила на стол передо мной поднос, нагруженный вазочками с печеньем и вареньем, пузатым чайником, от которого исходило тепло и легкий аромат мяты, и двумя чашками.

Двумя. Я удивленно посмотрела на экономку, занявшую кресло напротив. Она проигнорировала мой взгляд и разлила по чашкам чай, протянула одну мне. Кажется, за все время моего пребывания в доме генерала мы ни разу не пили с ней чай вдвоем. Даже разговаривали редко, только по делу.

И вот теперь она принесла поднос и удобно устроилась рядом, явно предполагая почти дружеские посиделки вроде тех, что мы порой устраивали с Галией и Марией. В то же время ее лицо оставалось мрачным и сосредоточенным, а спина прямой, как всегда. И вся она казалась какой-то напряженной.

– Завышаются? – переспросила я, предлагая развить тему, поскольку она сама молчала.

Холт кивнула.

– Да, Оллин мне как-то объяснял, что они не имеют ничего общего с истинным положением вещей. Не потому, что газетчики не в курсе, а потому, что выдавать точные цифры им запрещено. Они их завышают, чтобы свои гордились, а чужие – боялись.

Оллин. Из всей тирады, произнесенной как всегда крайне сдержанно, я уловила только это. Кажется, экономка впервые назвала при мне генерала просто по имени. Пытается дать понять, что я вторгаюсь на ее территорию? Мол, смотри, как мы близки, я тут была раньше тебя? Не поздновато ли для подобных заявлений? К чему они теперь, когда Шелтер далеко, а мне обещано, что между нами ничего не будет?

Я подняла на Холт глаза и непроизвольно вздрогнула: она сверлила меня темным взглядом, забыв о чашке в своих руках. У нее радужка была обычного карего цвета, не такая как у Шелтера, но что-то у них все-таки было общее. Что-то неуловимое, больше в выражении, чем в чертах лица.

Неожиданно экономка улыбнулась. То ли заметила мой испуг, то ли ее развеселило что-то еще. Но улыбка, к моему удивлению, оказалась мягкой, искренней, а не издевательской.

– Ты, наверное, теряешься в догадках, чего я от тебя хочу? Зачем пришла и решила поговорить?

– Да, – призналась я, не притрагиваясь к остывающему чаю. – Раньше вы не очень-то жаловали меня.

– Поверь, я не испытываю к тебе никаких негативных чувств, – торопливо заявила Холт. – Хотя признаюсь, что поначалу злилась на тебя.

Я тяжело сглотнула, понимая, что мы подбираемся к сути и, стараясь не прятать взгляд, уточнила:

– Вы ревновали?

– Оллина к тебе? – Она вдруг рассмеялась, хотя даже это она делала тихо и сдержанно. – О, боже, нет. Скорее, наоборот. Но чтобы ты поняла, ты должна услышать нашу с ним историю. Для этого я и пришла.

Я сомневалась, что хочу слышать эту историю, но сбегать точно не собиралась.

– Я вас внимательно слушаю, госпожа Холт.

Несмотря на мое приглашение, экономка не торопилась начинать свой рассказ. В ее внезапной нерешительности мне почудилась неловкость, но я все равно не ожидала услышать того, что она сказала дальше:

– Полагаю, ты знаешь, что я появилась в его доме восемь лет назад, когда он был еще только майором. Он тогда снимал небольшую квартирку во втором круге столицы… Это не самый центр, но и не окраина. Кухня, гостиная, спальня и каморка для прислуги, но прислугой он тогда не пользовался, ему было не по карману… Или он просто предпочитал обслуживать себя сам, а деньги откладывать на что-то другое.

Она замолчала, поднесла чашку к губам, чтобы как-то оправдать паузу, а мне почему-то показалось, что солнце, ярко светившее с самого утра, вдруг стыдливо спряталось за неизвестно откуда взявшуюся тучку. По ногам потянуло холодом.

– И насколько мне известно, его все устраивало… Но он все равно купил меня у полковника Ровера.

Сердце екнуло от удивления и забилось часто-часто от нахлынувшего волнения. Купил? Вот никогда не подумала бы, что госпожа Холт может быть… рабыней! Хотя бы потому, что это несколько странно, когда невольница управляет свободной прислугой. Я-то думала, что уже начала понимать местные порядки, но они опять преподнесли мне сюрприз.

Холт оторвала взгляд от чашки и снова посмотрела на меня. Ее взглядом даже не обожгло, а как хлыстом ударило: резко, остро, больно.

– Когда-то я была как ты, – непривычно тихо сообщила она. – Невинная девица, ждавшая любви и мечтавшая о светлом будущем, верившая, что у нее все впереди. А потом на наши земли пришел Магистрат. Нет, меня не отобрали для коллекции, все было куда прозаичнее. Я приглянулась полковнику Роверу, и он забрал меня в качестве наложницы.

Громкое позвякивание снова прервало рассказ: это рука Холт дрогнула, и чашка подпрыгнула на блюдце. От греха подальше она поставила их на стол и сцепила руки в замок перед собой.

– Только мне не повезло так, как тебе. Полковник Ровер не обладал и десятой частью благородства Шелтера. Он был давно женат, его супруга успела состариться и растолстеть, а вполне вероятно еще до того потерять интерес к нему как к мужчине. Поэтому, как только у него появилась возможность, он стал привозить себе наложниц. Молоденьких и по возможности невинных. Кто бы мне объяснил, почему для таких, как он, это столь важно? Я была у него не первой и не последней. Первую неделю своего отпуска он развлекался со мной сам. Ему нравилось, когда я кричала, плакала или умоляла не трогать меня. Его это только больше заводило. А когда я потеряла для него свежесть и новизну, он стал иногда приглашать приятелей, и они развлекались со мной уже втроем или вчетвером. У них так принято, понимаешь? Делиться. Когда я перестала плакать, кричать и сопротивляться, ему стало немного скучно, и он нашел несколько новых способов вызвать у меня нужную реакцию. Особенно ему нравилось бить меня плетью и прижигать сигаретой.

Я шумно втянула в себя воздух, когда поняла, что уже несколько секунд не дышу, и тут же испуганно зажала себе рот рукой. Но госпожа Холт не обратила на меня внимания. Теперь она смотрела только на свои сцепленные в замок руки.

– Я мечтала только об одном – умереть. Но у богов на меня были другие планы. Как и следовало ожидать, в конце концов я забеременела. Уж не знаю, от которого из них. Полковник Ровер не стал разоряться на мага, врача или зелье. Он просто избил меня. Сам. Ребенка я потеряла. Но зато и полковник окончательно потерял ко мне интерес. Он собирался продать меня в бордель, как только я снова стану выглядеть по-человечески. А пока я прислуживала у него дома, когда снова смогла ходить. Честно говоря, в тот момент мне было уже все равно, что будет со мной дальше. Я ни на что не надеялась и ничего не ждала от жизни. Пока среди гостей Ровера не появился майор Шелтер. Молодой, но делающий стремительную карьеру офицер. Я слышала, как полковник шептался о нем с другим своим приятелем. Объяснял ему, что, хотя Шелтер и сомнительного происхождения, у него явно есть высокопоставленный покровитель. Или покровительница. Поэтому с ним надо дружить.

Она снова замолчала, вздохнула, облизала пересохшие губы. Сцепленные пальцы заметно расслабились, на лице даже появилась улыбка.

– Оллин увидел меня случайно, потому что мне не позволялось выходить к гостям в том виде, в котором я была. Мы столкнулись в коридоре. Я и не думала, что он обратил на меня внимание. Но потом остальные гости разошлись, а полковник неожиданно позвал меня к себе. Точнее, к ним. Как оказалось, чтобы показать Оллину. И тот вдруг сказал, что я ему гожусь. Из их разговора я поняла, что он попросил Ровера продать меня. Сказал, что проще один раз купить рабыню, чем нанимать служанку и платить дорогим шлюхам. А дешевыми он якобы брезгует. Еще и скидку у него выпросил, – с усмешкой добавила она. – За использованный и попорченный товар. В тот же день я отправилась к нему домой. Ровер, конечно, не отказал, тем более я уже все равно для него свое отслужила, а кому продавать – какая разница?

Ей снова пришлось прерваться, потому что мимо террасы, на которой мы сидели, прошла пара солдат. Они даже не посмотрели на нас, но разговор бы услышали, поэтому госпожа Холт дождалась, пока они скроются из вида. Только после этого продолжила:

– Первое время меня не смущало, что он не проявляет ко мне интерес. Мужской интерес, я имею в виду. Потому что в остальном он очень даже мной интересовался: заставлял есть, спрашивал, что мне нужно из вещей, объясняя это тем, что никогда раньше не отвечал за женщину и понятия не имеет о наших потребностях. Мне это казалось непривычным, но к тому времени я уже ничему не сопротивлялась. И уж тем более не стала сопротивляться заботе. Кормит ведь и одевает, а не бьет. Но когда мои синяки окончательно сошли, а он продолжал давать мне только поручения по хозяйству, мне стало не по себе. В конце концов я спросила прямо. Помню, как раз накрыла ему ужин и замешкалась, а он спросил, в чем дело. И я выпалила: «Пора ли мне уже являться в вашу спальню, господин Шелтер?» А он так посмотрел на меня… Как будто удивленно, знаешь? И спрашивает: «А ты хочешь со мной спать, Арра?» Я, наверное, просто от неожиданности ответила честно, что не хочу. И он сказал: «Тогда считаю вопрос исчерпанным. Лучше поужинай со мной, а то одному сидеть скучно».

Я удивленно моргнула. Честно говоря, когда она начала свой рассказ, я только убедилась в характеристике, которую еще в самом начале дала Мария. «Постель и постелет, и согреет». Но сейчас выходило, что второе было… несправедливо?

– То есть вы с ним никогда?.. – последние слова отказались произноситься, но госпоже Холт они были не нужны.

Она снова подняла на меня взгляд и улыбнулась.

– Что? Спала с ним? Нет, никогда. Я вообще больше никогда не была близка с мужчиной. Но это такая же тайна, как и то, что он не спит с тобой. Наверное, не все офицеры варнайской армии столь же жестоки и извращены, как полковник Ровер, далеко не все даже привозят себе наложниц, кому-то вполне хватает жен и любовниц. Но на холостого мужчину, купившего себе наложницу и ни разу не использовавшего, даже они посмотрят косо. Я говорю об этом только тебе. Остальные уверены, что когда-то я была его постельной игрушкой и оказалась достаточно хороша, поэтому теперь он обращается со мной, как со свободной, назначил экономкой, то есть поставил выше других слуг. В качестве… жеста особого расположения, скажем так.

– А почему вы решили рассказать правду мне? – задалась вопросом я и сделала это сразу вслух. Очень уж неожиданными оказались ее признания.

– Чтобы ты понимала, – в голосе Холт вновь прорезались холодные нотки. – Понимала разницу между Шелтером и другими варнайскими офицерами. Понимала, что на самом деле значит быть наложницей. И понимала, насколько это не похоже на то, что происходит между тобой и Оллином.

Я не выдержала ее взгляд, смутилась и опустила глаза.

– Он вам что, все рассказывает?

– Не все, но многое, – ее тон снова смягчился. – Знаешь, за эти годы он стал мне почти как брат. У него нет семьи, кроме меня и полковника Лингора. Я наблюдала за ним восемь лет и могу с уверенностью сказать: до тебя в его жизни не было женщины, к которой его так неудержимо влекло бы, которую он так страстно желал и которую при этом так боялся. Боялся обидеть или сломать. Я говорю тебе это все, потому что мне было больно видеть его оба последних раза, когда он уезжал отсюда. Если бы не он, меня бы давно не было в живых. Я сгнила бы в каком-нибудь борделе или наложила на себя руки, но он спас меня. Не смог вернуть мне свободу, но сделал все, чтобы я больше не чувствовала себя рабыней. Он ничего не попросил взамен, но я на все ради него готова: убью или умру, если будет нужно. Но в случае с тобой я могу только рассказать тебе о нас, чтобы ты поняла, какой он. И перестала отталкивать его. У него очень трудный путь. И ты очень нужна ему. Он не станет просить. Не станет осыпать признаниями, чтобы убедить. Не станет заставлять. Но если ты доверишься ему, то будешь очень счастлива. Потому что в нем много нерастраченной любви, задавленной обстоятельствами. Такой, знаешь, не показной, а настоящей. Он не станет целовать землю, по которой ты ходила, но сделает все, чтобы ты никогда ни в чем не нуждалась. Найдет способ защитить тебя и твоих детей даже из могилы. Он ведь его уже нашел. Не требуй от него невозможного. С чем-то всегда приходится мириться. Не всем достается вся сказка. Но маленький кусочек счастья – это лучше, чем ничего. Поверь, уж я-то знаю.

Она говорила и не отрывала от меня пробирающего до костей взгляда. Столько в нем было отчаяния и любви к генералу, без намека на ревность. Я не выдерживала эмоций, которые он передавал, поэтому постоянно прятала глаза, но чувствовала на себе этот взгляд даже тогда, когда не видела. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, я почти задыхалась. По коже бежали мурашки, и хотелось тоже вскочить и побежать! Не знаю куда.

Когда госпожа Холт замолчала, я осмелилась снова посмотреть на нее. Она уже расплела пальцы и взялась за дужку на боку чашки. Я, наверное, впервые так внимательно всмотрелась в эту женщину: в ее лицо, позу, наклон головы. Впервые задумалась о том, что она моложе, чем казалась мне раньше из-за черных нарядов, тугих пучков и строгого выражения лица. По крайней мере, когда она улыбалась, она сразу выглядела моложе.

Восемь или девять лет назад она была невинной девицей, мечтавшей о любви. Да ей, наверное, нет еще и тридцати! Просто ей не повезло, как мне, она попала в руки к жестокому мужчине, который безжалостно растоптал ее, искалечил душу и тело. И если тело отчасти восстановилось, то душа у госпожи Холт… у Арры осталась сломана.

Но вот она сидит напротив меня, с прямой спиной и гордо поднятой головой. Живая, любящая, искренне благодарная тому, кто вытащил ее из этого пекла, дал второй шанс. Может быть, ее раны не зажили и продолжают болеть, но она нашла в себе силы двигаться дальше. Нашла ради чего жить и чему радоваться в жизни. Пусть даже это просто красивый дом, чудесный сад и мужчина, который купил ее как рабыню, но стал ей братом.

– А что будет с вами, если генерал… – у меня хватило смелости начать вопрос, но я так и не смогла произнести «погибнет». Как будто боялась сглазить, притянуть к нему смерть.

Арра Холт медленно поставила чашку обратно на блюдце и, не поднимая глаз, ответила:

– Он обещал завещать меня господину Нейбу. Я сама так попросила.

У меня буквально глаза полезли на лоб, так спокойно она это произнесла. Кажется, у нее управляющий не вызывал ни негатива, ни опасений.

– А вы не боитесь, что он… – я снова замялась, не зная, как это поделикатнее сформулировать. – Не боитесь, что ему будет нужно от вас то, что было нужно тому полковнику.

Ее взгляд стал еще более пронзительным, чем раньше. На мгновение мне показалось, что я смотрю в глаза совсем другой женщине: столько эмоций сейчас плескалось в них. Нечто похожее я ощутила, когда заглянула в глаза Шелтеру и не увидела в них зеркального щита.

– Боюсь, что мужчинам вроде Керама Нейба это не нужно. По крайней мере, от таких, как я. Не всем мужчинам нравятся много раз использованные женщины. Но я хотя бы буду рядом с ним.

Хорошо, что я сидела, иначе наверняка упала бы. Мало того, что Арра Холт не боялась Нейба. Кажется, она была в него влюблена. Слова «влюблена» и «Нейб» для меня категорически не сочетались, поэтому я могла только бессмысленно хлопать глазами.

Холт моргнула, чуть опустила голову, нервно пригладила рукой и без того идеально зачесанные назад волосы, а когда снова посмотрела на меня, это уже опять была хорошо знакомая мне экономка: строгая, холодная и отчужденная.

– Я надеюсь, этот разговор останется между нами, – уронила она, поднимаясь из-за стола. – Но обещай мне подумать о том, что я сказала.

Мне удалось только слабо кивнуть в ответ. Когда Холт ушла, я потянулась к чашке уже остывшего чая и сделала большой глоток, пытаясь протолкнуть вставший в горле ком.

 

Глава 7

Рассказ госпожи Холт ничего не изменил между нами. Уже через пару часов она вела себя так, словно ничего и не было, а через пару дней мне начало казаться, что доверительная беседа и эмоции в ее глазах мне привиделись. Только слова: «Ты нужна ему» так и звучали в ушах.

Мы продолжали следить по газетам за происходящим в Палии. Волновались абсолютно все, даже Глен перестал доставать меня, все больше молчал и угрюмо курил во дворе у дверей кухни. Господин Нейб тоже больше не прожигал меня недобрым взглядом, что казалось странным и немного неправильным.

Календарное лето закончилось. Все чаще шли дожди, ночи стали холоднее, на деревьях появлялось больше желтых листьев, но днем пока еще оставалось тепло. Война затягивалась, армии Магистрата продвигались медленно, а Палия категорически не желала сдаваться. Дворецкий Морроу считал, что виной тому монархия.

– Генерал говорит, что с ними всегда сложнее, чем со странами, где правителей выбирают, – заметил он как-то вечером, когда мы все пили чай после ужина. – Те сдаются быстрее, потому что им так и так власть отдавать через какое-то время. А эти бьются до последнего солдата, готовы всех положить, лишь бы свою честь королевскую не уронить. Поэтому не любит он идти против монархий. Чем больше такая страна, тем больше крови приходится пролить. Зачем нам только все эти земли?..

На этих словах дворецкий осекся, и я кожей ощутила, как напряглись остальные. Бросив быстрый взгляд исподлобья на сидящих за столом слуг, увидела, что каждый смотрит в свою чашку и отчаянно пытается сделать вид, что не слышал последней фразы Морроу. Это заставило меня задуматься, сколько же варнайцев на самом деле поддерживают агрессивную завоевательную политику Магистра, а сколько просто боятся высказывать вслух свое недовольство? И что было бы, если бы они все высказали его разом?

Я молилась за Шелтера, как и обещала ему в день нашей поездки. Утром, вечером, а иногда и днем. Молилась не о его победе, а о том, чтобы он вернулся домой живым и здоровым и как можно скорей. В глубине души я и не желала ему победы. Пусть лучше его армия будет разбита, как тогда в Замбире. Пусть Палия отстоит свою свободу. Пусть варнайцы снова негодуют и сомневаются в своем правителе. Может быть, хоть сейчас это приведет к каким-то переменам.

Я молилась вслух, шепотом, как Шелтер и предлагал, но очень сомневалась, что поможет. В моем шепоте не чувствовалось никакой магической силы. А станет ли помогать кровавому генералу, не живущему по его законам, Тмар? Едва ли.

Как бы пристально мы ни следили за ситуацией, очень скоро выяснилось, что эхо событий доходит до нас с большой задержкой. По крайней мере, в тот день в газетах не было никаких тревожных новостей. Они явились в дом сами, ночью.

Сквозь сон я ничего не услышала. Проснулась от того, что меня за плечо нервно трясет Мария.

– Мира! Мира, просыпайся! Одевайся скорее, к тебе пришли.

Я не понимала, о чем она говорит, но послушно вылезла из-под одеяла и приняла из ее рук врученные белье и платье. Пока одевалась, в голове немного прояснилось. Достаточно, чтобы я начала задавать вопросы.

– Что случилось?

Мария зябко обнимала себя за плечи, кутаясь в большой цветастый платок и переминаясь с ноги на ногу, и напряженно хмурилась.

– Не знаю, – отрывисто ответила она. – Там магистр Этьен. Он пришел порталом. Кажется, что-то с генералом.

Платье я застегивала уже на ходу, торопливо шагая к лестнице. Этьен ждал меня на первом этаже, в зале с выходом на террасу. Заложив руки за спину, он мерил нервными шагами центр помещения, но услышав мое приближение, остановился и вскинул голову. Лицо его казалось непривычно бледным.

– Мастер Этьен, что случилось? – сразу спросила я, опуская приветствия.

– Тебе все объяснит Моран, – отрывисто сообщил маг, поднимая руки и чертя ими круг, который тут же начал проявляться в воздухе между нами. – Он ждет тебя на той стороне. Пойдешь одна, я истощен и не смогу переправить двоих. Меня привезет водитель.

Круг колеблющегося воздуха скрыл от меня Этьена и часть зала, сквозь дымку я смогла рассмотреть совсем другое помещение, но испуганно замерла, боясь сделать шаг вперед.

– Быстрее, мне не удержать портал долго, – прорычал Этьен.

Мария подтолкнула в спину, я шагнула вперед – и мир вокруг закружился, а меня саму слегка замутило. Я потеряла равновесие и едва не упала, но чьи-то руки удержали. Сильные, как у генерала, но не такие знакомые.

– Тише, тише, – пробормотал над ухом Моран, помогая выпрямиться. И тут же куда-то потянул. – Идем, скорее, у нас мало времени.

Я все еще была слегка дезориентирована, но послушно поплелась вперед, пытаясь удержать на месте желудок. Где оказалась, поняла не сразу, но пока мы шли, успела узнать городской дом Шелтера.

Моран почти втащил меня на второй этаж, поскольку ноги поначалу заплетались, но стоило им окрепнуть, как он вдруг нерешительно затормозил у двери. Вздохнул и повернулся ко мне лицом. Оно у него было не менее бледным и напуганным, чем у Этьена. В глазах я даже заметила поблескивающие слезы.

– Значит так, – отрывисто начал он. – Генерал был ранен. И чем-то заражен. Мы не знаем чем. Это не яд, и не магия. По крайней мере, не та магия, которую знают и понимают наши. Даже член верхней ложи ничего не смог для него сделать.

Капитан замолчал, тяжело сглотнул и тихо добавил:

– Он умирает, Мира. И никто не может ему помочь. Маловероятно, что доживет до утра. Он пока в сознании и очень хочет тебя видеть. Только тебя, больше никого.

Моран отошел, делая неловкий приглашающий жест в сторону двери, но я не двинулась с места. Застыла, как каменное изваяние, не в силах пошевелиться, боясь даже вдохнуть, словно любое мое движение могло превратить его слова в правду.

– Но… как же так? Как это случилось? – услышала я собственный шепот.

И снова посмотрела на молодого капитана, который совсем недавно желал кому-то неизвестному полного краха. Мог ли Шелтер ошибиться? Мог ли доверять тому, кто его предал? Предал и подставил. Или же это случайность? Или еще чья-то злая воля?

Но когда я заглянула в глаза Морана, я поняла, что генерал в нем не ошибался. Нет, молодой офицер не радовался случившемуся. В его взгляде читалась скорбь, казалось, он едва сдерживает слезы, как будто теряет кого-то очень близкого. Мог ли он притворяться? Я не знала. Но зачем? Зачем притворяться передо мной, а больше ведь никого рядом и не было.

– Снайпер, – хрипло ответил Моран. – Стреляли с приличного расстояния. Мы поначалу подумали, что это лишь тяжелое, но обычное ранение, Этьен сразу принялся его лечить, но все оказалось серьезнее. Словно с пулей в его тело попало что-то еще, что-то чуждое. Похоже на проклятие, но маги его не чувствуют. Не могут зацепиться, а потому не могут убрать. Оно распространяется и губит его.

– Ему больно? – зачем-то спросила я.

На самом деле я просто очень боялась сделать эти последние несколько шагов, толкнуть дверь, оказаться в комнате, увидеть Шелтера…

Моран только молча кивнул, отводя глаза.

– Поторопись, – попросил он. – Мы не знаем, как долго он еще пробудет в сознании. А он очень хотел… Хотел увидеть тебя.

На негнущихся ногах я подошла к двери комнаты и толкнула ее. Она отворилась с тихим скрипом, пропуская меня внутрь, где пахло лекарственными зельями и чем-то еще. Возможно, замершей в темном углу смертью, дожидающейся своей жертвы.

Здесь было довольно темно, лишь тусклая лампа на дальней прикроватной тумбе рассеивала мрак. Шелтер полулежал на широкой кровати с другой стороны, подложив под голову и спину несколько объемных подушек, и его лицо оставалось в тени.

Я сделала еще несколько шагов, подходя ближе. Генерал был обнажен, прикрыт тонким одеялом до пояса. Сразу над светлой тканью виднелся свежий шрам. Маги действительно легко справились с пулевым ранением. Если бы дело было только в нем, генерал, скорее всего, уже командовал бы новым наступлением. Но от шрама в разные стороны разбегались тонкие черные нити, похожие на трещины на коже. Лишь присмотревшись, я поняла, что нити эти тянутся под кожей, ползут внутри тела, оплетая его смертоносной паутиной, стремятся к сердцу. Наверное, когда доберутся, тогда все и закончится.

Шелтеру действительно было больно. Я видела это по тому, как вздрагивало от судорог его тело, как искажалось в невыносимой муке лицо. Сразу вспомнилось, как он говорил о высоком болевом пороге и как нес меня на руках со сломанным ребром, ни разу не поморщившись. Какой же должна быть боль сейчас, если он не в состоянии ее терпеть?

Я стояла очень тихо, не шевелясь, только сжимала дрожащими пальцами ткань платья, ничего не говорила, даже дышала почти беззвучно, но он все равно как-то почувствовал мое присутствие и открыл глаза. Его губы тронула слабая улыбка.

– Мира, – выдохнул он, – ты пришла…

Как будто я могла не прийти! Его слова что-то переключили во мне. Я шумно выдохнула, из глаз брызнули слезы, ноги подкосились, и я резко села на край кровати, коснулась лежащей вдоль тела руки, сжала непривычно холодные пальцы. У него ведь всегда были такие горячие руки! А сейчас казалось, что огонь уже погас.

– Ну-ну, – с упреком протянул Шелтер, – давай только без драмы. Я тебя не для этого позвал.

Он говорил ровно, уверенно, но его голос звучал очень тихо, шелестел, как ветер листьями кроны. Кажется, когда-то давно Шелтер сравнил с таким шелестом меня.

– Простите, господин генерал, – зачем-то извинилась я, остервенело вытирая слезы – или скорее размазывая их по лицу – и отчаянно стараясь не позволить пролиться новым.

Я сжала его ладонь крепче, пытаясь взять в руки саму себя. Его пальцы в ответ лишь слегка дрогнули. У Шелтера почти не было сил.

– Мира, я не прошу меня простить, – выдохнул он, облизав сухие губы. – Было бы нечестно делать это сейчас. Но я хочу, чтобы ты знала: мне жаль. Жаль, что между нами все получилось так… глупо. Я действительно хотел помочь тебе. И думал, что так будет лучше для нас обоих, что это выход из ситуации… Я не хотел тебя оскорбить или унизить.

Его лицо вдруг снова исказилось, пальцы напряглись, а по телу пробежала судорога, ему пришлось на какое-то время замолчать. Тяжело дыша и с силой стискивая зубы, он старался сдержать рвущийся наружу стон. Я придвинулась ближе, успокаивающе погладила его по плечу, дотянулась до лба, провела по нему кончиками пальцев, сдвигая слипшиеся от пота волосы.

Он весь горел. Липкая пленка пота покрывала все тело, но, очевидно, ничто не могло сбить жар. Почему же тогда так холодны пальцы?

– Тише-тише, – пробормотала я, скользя ладонью по его щеке. – Молчите, генерал Шелтер, все это неважно. Мне не за что вас прощать, вы сделали для меня много хорошего. Вы лучше берегите силы. Они вам нужны.

Он усмехнулся и едва заметно качнул головой.

– Нет, уже нет… Они мне пригодились бы, чтобы рассказать… объяснить тебе все, но… слишком долгий разговор. Придется унести все свои тайны в могилу. Может быть, Лингор тебе потом расскажет…

– Пожалуйста, не говорите так. Вы обязательно поправитесь. Вы живучий, так Галия сказала. Выкарабкаетесь.

– Не в этот раз, милая. Не переживай за меня, я всегда знал, что этот день настанет. И за себя не волнуйся, с тобой все будет хорошо. Если Магистр откажет мне в последней воле, ты перейдешь к Морану. Не бойся его, он хороший парень и абсолютно мне верен, в этом я не сомневаюсь. Он позаботится о тебе… Сделает все то, что должен был сделать я… Он доведет до конца все мои дела.

Последнюю фразу я не поняла, и поскольку Шелтер произнес ее, закрыв глаза и не глядя на меня, решила, что ко мне она не относится. Он снова замолчал, и мне даже показалось, что он внезапно провалился в обморок или сон, но генерал вдруг снова скривился. Теперь я потянулась к нему уже двумя руками, страстно желая обнять, но было страшно его тревожить.

Шелтер вновь открыл глаза и посмотрел на меня. Пронзительно, с такой жаждой и тоской, что сердце защемило в груди.

– Нам бы встретиться немного позже, – пробормотал он едва слышно. – Все было бы иначе.

Я не выдержала: наклонилась к нему, осторожно коснулась губами губ. Ответное движение не заставило себя ждать, но силы в нем тоже не было, как и в руках. От крепкого, здорового мужчины на глазах не оставалось и следа. И сколько бы я ни касалась его, сколько бы ни ласкала кончиками пальцев липкую кожу, это не могло помочь удержать его. Он исчезал, просачивался сквозь пальцы, как вода, которую тоже не удержать в ладонях.

– Ты помни меня таким, как в тот день, – попросил Шелтер еще тише. – С тобой я был другим. Всегда был другим… Таким, каким, наверное, должен был стать.

Я слышала его голос, но суть слов ускользала от меня, я понимала лишь отчасти. Вставший поперек горла ком не дал сказать вслух, поэтому я просто выразительно закивала, безмолвно обещая. Но никак иначе я и не смогла бы его помнить.

– Я что-то устал, – признался он, вновь прикрывая глаза. – Посплю немного, ладно?

– Конечно, – торопливо согласилась я. – Конечно, отдохните.

– Ты посиди здесь… Когда проснусь… потом…

Фраза так и осталась незаконченной. Еще одна судорога, стиснутые зубы и гримаса муки на лице. Глаза Шелтер уже так и не открыл.

Я снова успокаивающе погладила его, хмурясь из-за того, что судорога повторилась почти сразу, отдаваясь болью в моем собственном сердце. Повинуясь секундному порыву, я вновь прошептала:

– Тише, тише, милый. Не думай о боли. Забудь, ее не существует. Она оставит тебя, если ты не будешь о ней вспоминать. Не думай. Все будет хорошо. Думай о…

Я осеклась. Слова «о доме и маме» застряли в горле. Пусть он так и не рассказал мне подробности, я уже давно поняла, что тема дома и матери для него болезненна, а потому требовалось что-то другое. Какое-то другое утешение.

– Думай о нашем дне. О солнечном поле. О ветре, что свистит в ушах. Помнишь озеро? Зря ты не зашел в него. Вода была такая холодная, освежающая. Приятная. Нам бы сейчас оказаться снова там, да? Нырнуть. А хоть бы и голышом, хоть бы и вдвоем… А потом поехать дальше. И снова целоваться в желтом море. Думай об этом. О том, как мы вернемся домой и будем сидеть на террасе, пить вино и прощаться с солнцем. И снова целоваться. Ты пойдешь меня проводить и на этот раз войдешь в комнату вместе со мной. Я не прогоню тебя. Мы будем ласкать и любить друг друга, как супруги, и Тмар не будет против. Потому что Тмар – это любовь, он никогда ее не осудит. Мы будем лежать в объятиях друг друга и молча встречать рассвет. А днем снова гулять по саду. Там столько цветов. И бабочек. Нам будут петь птицы. И, может быть, ты сыграешь на своей флейте. Тебе не придется уезжать. Больше никогда. Потому что больше не будет войн. Не будет огня, крови и смерти. У нас всегда будет лето, всегда солнечно и тепло. И мы будем сидеть на террасе, взявшись за руки, и пить шоколад. Никто нам больше никогда не помешает. Мы будем счастливы. Всегда счастливы. Ты заслужил это, генерал. Ты заслужил свою последнюю награду. Покой. Я буду рядом. Я буду рядом с тобой до конца.

Не знаю, помог ли мой шепот, но лицо Шелтера разгладилось. Он весь расслабился, успокоился. Уголки его губ даже снова приподнялись в слабой улыбке. Быть может, он просто уснул, и оказался в нашептанном мной сне. Как же мне хотелось оказаться там с ним! И остаться там навсегда.

Но мне туда не было дороги. Оставалось лишь сидеть рядом с ним, держать за руку, гладить по волосам и жалеть. Жалеть о том дне, что мы упустили из-за меня. Жалеть обо всем сказанном и не сказанном, но больше всего – о не сделанном.

 

Глава 8

Вот уже три дня столичный дом генерала Шелтера был погружен в тишину. Немногочисленные слуги ходили на цыпочках, говорили редко, а если приходилось, то тихо. Даже всегда шумная Мег предпочитала говорить полушепотом. И если в первую нашу встречу она смотрела на меня свысока, с легким пренебрежением, то теперь в ее взгляде я видела лишь благоговейный трепет.

Она ни слова не сказала мне, когда я пришла на кухню в первый раз и заявила, что мне нужно приготовить бульон. Только молча показала, где что лежит, и наблюдала за моими действиями со стороны, нервно комкая в руках полотенце.

В прежние времена я почти не готовила мясные бульоны. В Оринграде всегда хватало дешевой рыбы, особенно во второй половине дня. Рыбаки снижали на нее цены, чтобы избавиться от остатков и не возиться с залежавшейся тухлятиной. Мясо же стоило дороже, и мы с отцом покупали его редко, обычно для праздников. Поэтому рассказ Галии о том, что бульон получится вкуснее, если перед варкой мясо прижарить на раскаленной сковородке, стал для меня настоящим откровением. Зато теперь Мег посмотрела с уважением, когда я, помыв небольшой кусок говядины на косточке, достала и водрузила на плиту тяжелую сковороду с толстым дном.

Каждый день я варила свежий бульон. Варила и шептала, вкладывая в повторяющиеся незамысловатые пожелания сил и здоровья все свои эмоции, все сердце. Чувствовала на себе недоверчивый взгляд Мег, но продолжала шептать, стоя у плиты и снимая пенку. Шептала даже переливая бульон в тарелку и неся ее в комнату.

В ту ночь, «зашептав» боль Шелтера, я через какое-то время отвлеклась от сожалений, села прямее и снова посмотрела на черную паутину, разрастающуюся под кожей генерала. В одно мгновение меня захлестнула ярость. Такая сильная, такая жгучая, что теперь уже мне пришлось стиснуть зубы, удерживая в горле рвущийся наружу крик.

Всматриваясь в тонкие нити, я вдруг почувствовала их, как будто коснулась. Твердые, острые как бритвы, они тянулись на разрыв, звенели от напряжения.

Нет, не звенели, поняла я мгновения спустя. Шептали. Я услышала это так отчетливо, что почти смогла разобрать слова. Как минимум отдельные. «Чужак», «смерть», «не пройдешь», «сгинь», «прочь»… Между ними было что-то еще, это я уже не могла расслышать, но общий смысл был понятен.

– Нет, это ты убирайся, – скорее зло прошипела, чем прошептала я. – Убирайся прочь, отпусти его. Не отдам, слышишь? Не отдам, убирайся. Отпусти его, отпусти, отпусти…

Хорошо, что меня в тот момент никто не видел. Наверное, я выглядела как сумасшедшая. Сидела, держа бессознательного Шелтера за руку, сверлила взглядом оплетенный паутиной живот, скользила им выше, на грудь, где нити терялись в коротких, черных волосках, и яростным шепотом повторяла снова и снова одни и те же слова. Повторяла несмотря на то, что это не помогало, ничего не происходило. Но пока я говорила, в моей груди горел огонек надежды. Боль сгорала в нем, выходила из меня вместе с шепотом.

Во рту пересохло, язык уже почти не слушался, но я продолжала шептать, покачиваясь вперед-назад в такт своим словам. Никто нас не тревожил, а потому я не сдерживала себя. Шелтеру от моего шепота хуже стать не могло.

Не знаю, сколько прошло времени с начала моего иступленного шептания, но наконец я заметила, как нити дрогнули. Дрогнули и отступили. Сантиметр за сантиметром они принялись растворяться, пока черная паутина не исчезла совсем. Только тогда я осознала, что уже взошло солнце.

Шелтер не очнулся. То, что он как-то почувствовал исчезновение паутины, я поняла по одному глубокому вздоху, после которого он снова затих.

Я пребывала в странном состоянии, почти как в ночь неудавшегося побега из имения генерала: то ли сплю, то ли бодрствую. Тело казалось тяжелым и чужим, а явь – какой-то размытой.

Более или менее я пришла в себя, когда позади хлопнула дверь и на пороге комнаты показался магистр Этьен. Он сдержанно поздоровался со мной, не скрывая скорби на лице, и подошел к кровати, посмотрел на Шелтера. Потом наклонился над ним, выставил руку вперед, держа ее над его грудью, и замер на несколько секунд. После чего выпрямился и посмотрел на меня. А я посмотрела на него. С надеждой.

– Я не знаю, что ты делаешь. Я не знаю, как ты это делаешь. Но я прошу тебя: продолжай, – вымолвил Этьен тихо. – Это помогает. Он уже должен был умереть, но он жив.

Будь у меня силы, я бы вскочила и на радостях обняла и расцеловала мага, но смогла лишь улыбнуться и кивнуть. После чего то ли внезапно уснула, то ли потеряла сознание. По крайней мере, я закрыла глаза, а открыла их уже в той комнате, в которой ночевала в первый свой день в столице Магистрата. Солнце стояло высоко, а я лежала все в том же платье, но под одеялом.

Подскочила очень резво, выбежала из комнаты и вскоре выяснила у слуг, что Шелтер по-прежнему жив и даже приходил в себя. Попил воды и снова уснул. Вот тогда-то, помедлив с минуту, я и отправилась на кухню, варить ему свой первый заговоренный бульон.

Нет, я по-прежнему не верила, что в моем шепоте есть какая-то магия. Слишком часто он не срабатывал. Но Этьен сказал продолжать – и я продолжала. Вот и сегодня нашептала бульону, а потом принялась варить шоколад.

– Может быть, к шоколаду подать ему кусочек пирога? – тихо предложила Мег. – Что он все эту воду хлещет, он же все-таки мужчина.

– Он мужчина, – согласилась я. – Но сейчас он болен и слаб. Хочу сегодня попробовать дать ему пюре или кашу. Но чуть позже. Пусть сначала съест это.

Мег только согласно кивнула. Она не спорила со мной все эти дни. Благодаря Этьену и Морану все слуги знали, что это я удержала Шелтера на грани, не позволила умереть. Поэтому сейчас ко мне относились даже с большим уважением, чем относились бы к законной хозяйке дома.

Поставив на поднос тарелку бульона, чашку шоколада и стакан воды, я положила рядом салфетку и несколько ложек, после чего отправилась наверх, стараясь не уронить и ничего не расплескать.

Когда я добралась до его комнаты, Шелтер не спал. Просто лежал с закрытыми глазами, но распахнул их, как только дверь за мной закрылась с тихим хлопком. Он больше не впадал в забытье, но пока еще много спал и почти не мог двигаться: странное проклятие едва не высосало из него все силы, и восстановление шло медленнее, чем хотелось бы самому Шелтеру.

Вот и сейчас, увидев меня с подносом, он недовольно поджал губы и демонстративно отвернулся. Но я на это только улыбнулась, подошла ближе и поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью.

– Надеюсь, вы проголодались, господин генерал, – бодро произнесла я, накрывая его грудь салфеткой. – Сегодня у вас целых два блюда, а не одно.

– Ты совершенно уверена, что кормить меня должна именно ты? – проворчал Шелтер. – За что я плачу профессиональным сиделкам?

– Вам не нравится мое общество? Давно ли? – нарочито удивленно и обиженно поинтересовалась я, беря тарелку и ложку.

– Я обожаю твое общество, – возразил генерал, снова повернувшись ко мне и не сдержав улыбку. – И я бы с удовольствием наслаждался им постоянно. Но предпочел бы, чтобы ты делала что-то менее унизительное для меня. Читала, например. Просто сидела рядом и держала за руку. А еще лучше целовала. Мне особенно нравится, когда ты меня целуешь.

На этот раз улыбку не сдержала я. Зачерпнув немного бульона, я поднесла ложку к его губам и велела:

– Лучше откройте рот, господин генерал, а не говорите глупости. В заботе нет ничего унизительного.

Он послушно разомкнул губы и позволил влить бульон в рот. Одну ложку, другую, третью. На четвертой я немного поторопилась. Или рука дрогнула. Или он дернулся. Но немного жидкости пролилось мимо и потекло по слегка заросшему щетиной подбородку. Шелтер поморщился, но успел первым поднять руку и промокнуть лицо краем салфетки. Он уже мог шевелить руками, но пока пальцы слишком сильно дрожали, чтобы удержать ложку.

– Вот об этом я и говорил, – проворчал генерал. – В подобные моменты вся моя обаятельная брутальность, которая так нравится женщинам, рассыпается в прах. Как мне прикажешь потом снова тебя соблазнять?

Все это было произнесено таким тоном, что я не выдержала и рассмеялась. С того момента, как Шелтер не умер, а очнулся и пошел на поправку, наши отношения снова сделали какой-то немыслимый, резкий поворот. Подобной легкости рядом с ним я не испытывала даже в день нашего солнечного свидания. Быть может, потому что сейчас его флирт выглядел просто шуткой.

– Мы, кажется, договорились, что вы больше не будете пытаться меня соблазнить, – заметила я, снова поднося к его губам ложку.

– Это было до того, как ты пришла к умирающему мне и поцеловала, – насмешливо заметил Шелтер, послушно глотая все новые порции бульона. – Сама поцеловала, между прочим, за язык никто не тянул.

– Не было там языка! – возмутилась я, мгновенно вспыхнув. Все же эти беседы порой по-прежнему вгоняли меня в краску.

– А жаль, – хмыкнул генерал.

– Но у вас еще есть шансы, – добавила я, одновременно как бы поддерживая шутку, но при этом очень волнуясь. – Вот если бы я выносила судно или мыла вас, вот это было бы по-настоящему унизительно.

– Ты стала слишком острой на язык, – попытался изобразить недовольство Шелтер, но улыбка выдавала его. – Куда делись почтительный трепет и постоянный страх, что я посягну на твою драгоценную невинность?

Я и сама хотела бы знать ответ на этот вопрос. Но, наверное, вид поверженного, умирающего Шелтера и тот факт, что я каким-то образом удержала его, убил во мне добрую половину страхов. И это была та самая половина, что выжила после наших разговоров с ним и откровений госпожи Холт. Поэтому теперь страха не осталось совсем.

– А чего вас бояться? – я легкомысленно пожала плечами. – Вы всегда только грозитесь, а потом все равно ничего не делаете.

– Не провоцируй меня, девочка, – с опасными нотками в голосе велел он.

– Ешьте свой бульон, генерал Шелтер. А то горячий шоколад, который я вам принесла на десерт, будет уже не таким горячим. Прежде, чем снова угрожать, наберитесь сил, чтобы встать с постели.

– Ты у меня допросишься, – приглушенно рассмеялся Шелтер.

Но бульон съел. И шоколад выпил. И воду. После чего все же получил на прощание беглый поцелуй.

– Я приду чуть позже, почитаю вам, – выдохнула я обещание в его губы, немного отстраняясь.

Возможно, я играла с огнем, но мне казалось, что мы оба безмолвно договорились о правилах этой игры. Сейчас было важно, чтобы Шелтер снова встал на ноги. А я и в последнюю нашу встречу не скрывала своих чувств к нему. Все преграды нам обоим были хорошо известны и лишний раз говорить о них не хотелось. Наоборот, хотелось забыть. Хотя бы на время.

 

Глава 9

Шелтер постепенно поправлялся. Очень медленно по моим ощущениям, но достаточно быстро по словам Этьена. Через пару дней он уже мог есть сам, и его организм стал справляться не только с пюре и кашей, но и хлебом, овощами и даже рубленным мясом, хотя доктора в один голос рекомендовали пока отдавать предпочтение более легкой для переваривания рыбе. С посторонней помощью Шелтер теперь мог даже дойти до ванной комнаты или пересесть в кресло.

В один из дней, примерно две недели спустя после моего переселения в городской дом, я пришла в комнату генерала с подносом еды на обед и неожиданно для себя не обнаружила Шелтера ни в постели, ни в кресле. Прежде, чем я успела запаниковать и отправиться на его поиски, он появился сам: вышел в халате из ванной. Его движениям все еще не хватало уверенности и прежней стремительности, но оказалось, что он уже в состоянии передвигаться самостоятельно. Судя по слегка влажным волосам, он в первую очередь решил принять душ без посторонней помощи.

– Рада видеть, что вам уже настолько лучше, – заметила я, ставя поднос не к кровати, как раньше, а на небольшой круглый столик, который принесли сюда, как только Шелтер смог есть сидя. – Но не опасна ли сейчас такая самостоятельность? Может быть, лучше пока вставать, когда рядом кто-то есть?

– Я уже прекрасно себя чувствую, – заверил Шелтер, проходя по комнате к платяному шкафу.

У его дверей он вдруг замер, покосился на меня, лукаво улыбнулся и потянул за концы пояса, развязывая узел. Полы халата слегка распахнулись, и я неожиданно для себя осознала две вещи: под халатом у Шелтера ничего нет – совсем ничего! – и он собирается его скинуть. Я крутанулась вокруг своей оси так стремительно, что едва не потеряла равновесие, но отвернуться успела.

Услышала за спиной приглушенный смешок, и только после этого, судя по скрипу открывшейся дверцы, Шелтер повернулся к шкафу и зашуршал одеждой. Я только покачала головой, испытывая непривычное волнение. Кажется, сейчас мне аукнется чрезмерно вольное поведение последних дней.

– Может быть, пока недостаточно хорошо, чтобы возвращаться на войну, – добавил генерал, – но уже вполне могу позволить себе прогулку.

– А как же обед? – поинтересовалась я, слегка поворачивая голову, но не решаясь оглянуться через плечо.

Затылок аж покалывало от любопытства, так хотелось все же обернуться и подсмотреть за ним. Пока он был прикован к постели, я, конечно, имела возможность лучше изучить его внешний вид и привыкнуть к частичной обнаженности, но лишь частичной. За время болезни Шелтер заметно похудел, но в последние дни стал возвращаться в прежнюю форму.

– На прогулке и пообедаю. Нет, я люблю Мег и ее стряпню, как и твой шоколад, но вы в последнее время слишком увлеклись здоровым питанием для умирающих. А я уже давно не умираю. И до дрожи хочу большой обугленный кусок мяса с розовым соком внутри.

– Не слишком ли вы торопитесь? Сведете на нет все уси… О, боже, что это?

Я осеклась, поскольку все же не выдержала: бросила быстрый виноватый взгляд через плечо, да так и замерла, зацепившись им за спину Шелтера.

Он успел надеть брюки, но рубашку пока только держал в руках, стоя лицом к шкафу, поэтому его спину мне было хорошо видно. И я буквально лишилась дара речи, увидев, что она вся покрыта рубцами старых шрамов. Одни прочерчивали кожу точно поперек позвоночника, другие лежали наискосок.

Генерал полуобернулся, криво усмехнулся и хмыкнул:

– Подсмотрела, все-таки. Не устояла.

Рубашка резво скрыла покрытую шрамами спину, а Шелтер повернулся ко мне лицом, не без труда принимаясь за пуговицы.

– Это дело старое, Мира. Телесные наказания рядовых в армии Магистрата существовали всегда и были полностью отменены только год назад.

– Вас… – голос почему-то подвел, и я сама не заметила, как тоже повернулась к генералу всем корпусом. – Вас наказывали?

– Всех рядовых наказывают, – тихо заметил он, медленно, но верно расправляясь с рядом пуговиц. – Кого-то больше, кого-то меньше, но так или иначе через это проходят все. Хотя бы один раз за время службы.

– Все-таки вы были рядовым, – пробормотала я, вспоминая найденный в его комнате медальон.

– Был, – кивнул он. Помолчал немного, глядя на меня со странным выражением на лице, а потом как будто что-то для себя решил и добавил: – И хуже того, я был номерком.

– Номерком? – переспросила я, совершенно не понимая, что это значит.

Шелтер на несколько секунд опустил голову, как будто просто проверяя, что все пуговицы на рубашке сошлись с петлями, но на самом деле, как мне показалось, собираясь с какими-то важными мыслями, а потом медленно шагнул ко мне и заговорил. Ровно, без эмоций:

– Я не врал, когда говорил, что родился и вырос без отца. Но к Альтеру Шелтеру, чьим бастардом был признан в двадцать лет, не имею никакого отношения. Я родился в небольшом варварском племени, которое занимало скромную территорию рядом с тогдашними границами Варнайского Магистрата. Моя мать была дочерью травницы и лекаря, поэтому, когда в нашу деревню забрел больной стихийник, его поселили в их доме. Кем он был, куда и откуда шел, теперь уже не узнать. Но мой родной народ никогда не дрожал над женской невинностью и, конечно, не забивал камнями беременную женщину независимо от того, как она забеременела и от кого. Напротив, то, что моя мать смогла привлечь внимание заезжего мага-стихийника и родить его ребенка, в племени сочли великой милостью богов. Потому что это позволяло оставить в народе великую силу. Моя мать получила уважение и поддержку всей деревни, когда я родился и повитуха сказала, что я унаследовал магический дар отца. Ведь со временем я бы стал не только защитником деревни, но и помощником в выращивании урожая, а у нас многие жили земледелием.

Он говорил и с каждым словом подходил ко мне все ближе, не отводя в сторону темного взгляда. А я стояла на месте и боялась даже вдохнуть слишком громко, чтобы не сбить его.

– Но времени оказалось слишком мало. Мне исполнилось только десять, когда Магистрат добрался до нашей земли. Тогда Варнай был всего лишь крупным городом, сначала объединившим вокруг себя несколько близких по традициям и духу земель – других Магистратов – а потом решивший, что ему нужно больше. Вокруг хватало слабых соседей вроде нас. В моем племени были воины, но почти не было магов. Так, десяток слабеньких шаманов. Все решилось за несколько дней. В то время Магистрат не церемонился с завоеванными. Все население, способное сопротивляться, уничтожалось. Способных работать забирали в качестве рабов. Самых красивых по мнению варнайцев женщин – в наложницы. А мальчиков в возрасте от семи до двенадцати лет превращали в солдат Магистрата.

– Мальчиков с завоеванных территорий? – удивилась я.

– Да. Считалось, что если ребенку еще нет двенадцати, то его можно заставить забыть и себя, и семью, и место, где он родился. И это так. У нас забирали все личные вещи, нам запрещалось помнить свое имя, отныне у нас были только номера. Отсюда и название – номерки. Нас обучали дисциплине и военному делу. Тренировали, создавали условия, в которых выживали только самые сильные и самые злые. Наказывали за любые провинности. Слишком вольная поза? Недостаточно чистый воротничок? Плохо пробежал дистанцию? Получи свой десяток ударов плетью. Каждый день нам твердили о величии Магистра и Варная, о том, как нам повезло, что мы будем проливать кровь за Магистрат. В шестнадцать зачисляли в действующую армию. И мы шли, и воевали, и завоевывали, и умирали. За Магистрат. Кто-то потому, что начинал верить во все сказанное на обучении. Кто-то просто потому, что другого выхода не было. Или сражайся и умирай на поле боя, или подыхай в карцере от голода, забитый плетью до кровавого месива вместо спины. А если сражаешься, получаешь разные награды вроде более сытного ужина, права выбрать себе женщину из завоеванных, можешь рано или поздно дослужиться до сержанта. Должен тебе сказать: не было у нас более жестоких сержантов, чем те, что сами вышли из номерков. Так что, Мира, у нас с тобой гораздо больше общего, чем тебе кажется. Я знаю, каково это, когда у тебя забирают свободу и смешивают с грязью. Я знаю, каково быть грязью. Когда-то я был таким же рабом, как и ты.

* * *

– Я не просто так обратил на тебя внимание, – признал Шелтер после небольшой паузы. – Не просто так попросил у Магистра именно тебя, хотя отдал ему стольких, что вспоминать страшно. Я видел, как тебя забирали. Видел, как вы с отцом тянули друг к другу руки, слышал, как ты кричала, как он тебя звал. Это всколыхнуло воспоминания, которые я стараюсь не трогать. Воспоминания о дне, в который я последний раз видел свою мать. Я уже смутно помню ее лицо, но зато помню, как она тянет ко мне руки, как зовет, а меня тащат в фургон к другим мальчишкам. Сначала варнайский солдат держит ее, а потом тащит в наш дом. Она цепляется руками за дверной косяк, в ее глазах ужас. Но не перед тем, что сейчас неизбежно случится с ней. А перед тем, что меня у нее забирают. Я хорошо помню собственную беспомощность, потому что магия тогда еще не проснулась во мне и не подчинилась. Я ничего не мог сделать. А когда уже мог, было поздно.

Он снова замолчал, но я так и не смогла ничего ответить. Смотрела на него во все глаза и боролась с желанием закричать: «Не верю! Не может такого быть…» Это должна быть какая-то уловка, обман или злая шутка. Не может блистательный Оллин Шелтер, за последние два года завоевавший для Магистрата семь новых стран, быть бывшим рабом. Человеком, у которого варнайцы разрушили дом и отобрали семью. Так не бывает!

Но слова умирали непроизнесенными, потому что память услужливо подсовывала мне моменты, которые теперь подтверждали его слова.

Я ведь с самого начала определила, что в нем течет варварская кровь. У него очень необычная для варнайца внешность: я больше ни у одного не видела таких темных, почти черных глаз. В его рассказ укладывался подслушанный разговор с полковником Лингором. Сразу становилось понятно нежелание рассказывать о детстве, болезненность темы матери. Любое упоминание могло выдать правду о нем.

Внезапно вспомнился наш разговор в повозке перед тем, как на нас напали отступники. Я тогда не заметила его оговорку, слишком увлеклась собственными переживаниями о судьбах беременных наложниц, но сейчас в памяти всплыло, как он сказал: «Варнайцы так не считают. По крайней мере, большинство из них…» Из них. Не из нас.

О, божественный Тмар, если бы только я обратила на это внимание тогда! Если бы только расспросила потом! Все было бы иначе, моя реакция на подслушанный разговор с майором Винтом стала бы другой. Все наши разговоры, что мы вели по вечерам, перевернулись для меня сейчас с ног на голову. Он говорил тогда не как завоеватель. Он говорил как человек, прошедший через то же, что и я. Нет, даже через более страшные вещи, ведь меня он уберег от того, что предназначалось.

– Почему вы раньше не рассказали? – только и смогла прошептать я в ответ.

Он улыбнулся и неожиданно поднял руку, демонстрируя мне расстегнутый манжет.

– Поможешь?

Я кивнула и потянулась к пуговице, а Шелтер продолжил свой рассказ:

– Об этом почти никто не знает. Понимаешь, милая, правда может меня уничтожить. Я не заслужил право стать офицером. Просто однажды так сложилось, что я и еще несколько номерков охраняли Магистра и его супругу. Он тогда уже потерял к ней интерес и спал только со своей коллекцией, а мне было двадцать, и я ей очень приглянулся. Буквально через пару дней она уже позвала меня в свою постель, и я не стал отказываться. Не потому, что надеялся заработать этим какие-то преференции. Я не думал о такой вероятности. Просто она была взрослой, красивой, безумно сексуальной женщиной. А я десять лет не знал ничего, кроме издевательств, унижений, пропаганды и войны. У меня даже женщин до нее не было. Не то чтобы мне не доводилось заслужить право взять себе кого-то из завоеванных девиц, но я не мог. Потому что каждый раз видел свою мать, цепляющуюся за дверной косяк, и варнайца, затаскивающего ее в дом.

– Разве вы не должны были все это забыть? – удивилась я, потянувшись ко второй манжете. – И о себе, и о доме. И о матери.

– Должен был, – согласился Шелтер. – Но не забыл. Солдат, забиравший меня, недоглядел. У меня в руках осталась свистушка, на которой мама наигрывала мне простенькие мелодии перед сном. Это такая сосудообразная флейта в виде…

– Птички!

Он удивился, но кивнул и ни о чем не спросил.

– Да, именно. Я ее спрятал. Конечно, со временем все равно забрали бы, но первым ее заметил молодой лейтенант Лингор. Не знаю, почему он меня пожалел. И почему именно меня. Может быть, я ему тоже что-то напомнил, он никогда не рассказывал. Но свистушку он забрал, а потом, когда нам уже раздали казенную одежду и разместили в детской казарме, вернул обратно. Вернул и помог спрятать так, чтобы я мог ее иногда доставать, а больше никто не нашел. Он вообще очень мне помог. Все эти годы заботился обо мне, как мог. Самое главное – разговаривал со мной. Именно этого многим из нас не хватало. Сначала он расспрашивал меня о маме, о доме, о детстве, о семье и племени. А потом мне же об этом и рассказывал. Заставлял помнить.

– Зачем?

– Чтобы я оставался собой. Понимаешь, мы зверели там. Лишенные прошлого и будущего, помещенные в нечеловеческие условия, оказавшиеся в ситуации, когда чем свирепее становишься, тем лучше живешь, мы теряли человеческий облик. Те, кто не терял, быстро погибал. А Лингор одновременно сохранял во мне человечность и учил быть сильным. Учил скрывать истинные чувства, лгать и притворяться. Учил терпеть и превозмогать. Иногда, когда становилось слишком тяжело, я тоже спрашивал его: зачем? Зачем я живу, зачем выживаю? А он говорил в ответ: пока ты жив, у тебя есть шанс. Умереть всегда успеется, но потом уже ничего не поправить. Любое страдание – временно, а смерть – это постоянное решение временной проблемы. Порой я ему не верил, порой его ненавидел. Я злился на него и в отчаянии решал, что вот в следующем бою обязательно погибну. Но не погибал. Ради него, ради себя. Ради призрачной надежды на то, что однажды станет лучше. Ведь кроме всего прочего Лингор учил меня любить. Любить себя, любить жизнь. Радоваться мелочам, вроде сладостей, что он иногда мне приносил, и мелодии из детства, что я наигрывал, стараясь не забыть. И я благодарен ему за то, что он смог меня этому научить. Что он заставил меня жить. Ведь лучше действительно стало.

– Когда вы встретили… магистрессу?

Шелтер тихонько рассмеялся, услышав такое название, но снова кивнул.

– Да, Нариэль. Она была добра. Она была нежна. И мать, и любовница в одном лице. Мне было тепло с ней, понимаешь? Лингор тоже был добр, он заменил мне отца, но есть вещи… эмоции, которые может дать только женщина. И такой женщиной стала Нариэль.

– Та услуга, о которой вы говорили… – припомнила я.

– Да. Уж не знаю, чем я так ее тронул, но она решила мне помочь. Может быть, просто звезды так сошлись, что ей попался на глаза разорившийся дворянин из семьи, в жилах которой текла кровь магов-стихийников. И у которого имелся старший брат, погибший много лет назад. Это, знаешь ли, редкое сочетание. Стихийники вообще редкость. Но он ей попался, она ему заплатила – и Шелтер признал меня бастардом своего брата. Номерок два-восемь-шесть-три-три-девять официально погиб и был кремирован. Как и прочие. От таких, как я, всегда оставался только пепел. Меня отправили в военную академию, в специальную группу подготовки для юношей… сомнительного происхождения. Там нас учили многому, в том числе этикету и всему тому, что в хороших семья прививается детям с рождения. А я самостоятельно изучал еще и магию. Через четыре года в армии Варнайского Магистрата появился бесстрашный, живучий и умеющий контролировать стихии лейтенант Оллин Шелтер. Имя мне позволили выбрать самому, и я назвался в честь Лингора. Я не стал брать его первое имя, потому что он же сам и научил меня скрывать чувства и привязанности. Я сложил свое из его первого и семейного. Олдридж Лингор. Оллин. А потом я принялся делать стремительную карьеру. Такая вот история. Китель не подашь?

Наверное, если бы не эта последняя просьба, я бы так и смотрела на него, пребывая в полной прострации. В голове крутилось огромное количество вопросов, но я не знала, за какой хвататься, а тот, что просился на язык первым, задать было страшно. Необходимость дойти до шкафа, снять с вешалки китель и помочь Шелтеру его надеть дала мне немного прийти в себя. Застегивая тугие пуговицы и, соответственно, стоя к генералу очень близко, я едва слышно произнесла:

– У меня много вопросов, но по-настоящему я не понимаю только одно. Как вы можете? Как можете служить Магистру, если он сделал это с вами? На мой взгляд, вы должны хотеть одного: убить его, но вы не хотите. Почему?

Он как-то странно улыбнулся, глядя на меня сверху вниз, и почти так же тихо выдохнул всего одну фразу:

– Потому что это ничего не даст.

В голове словно что-то щелкнуло. Как наяву я снова услышала злой, полный ненависти голос Морана: «Потому что это ничего не даст. Умереть для него слишком легкий выход. Он должен ответить за все, что сделал. Должен видеть, как рушится то, что он построил, и превращается в тлен все, чего он достиг».

Пальцы замерли, не застегнув всего пару пуговиц. Я посмотрела на Шелтера не то с ужасом, не то с восторгом. И по тому, что он снова улыбнулся, поняла: именно это воспоминание он и хотел у меня вызвать. Генерал с самого начала не воспринял мои опасения по поводу Нейба и Морана всерьез, потому что знал наверняка: его подчиненные говорят не о нем. И он в точности знал, о ком шла речь.

 

Глава 10

Руки сами собой опустились, забыв про последние пуговицы, ноги отказывались держать. Чувствуя на себе взгляд Шелтера, я с трудом добрела до стола, на котором остывал принесенный обед, и опустилась на стул. Глядя только на сцепленные на коленях руки, тихо выдавила:

– Все это… очень неожиданно. Я… Я не знаю, что сказать.

– Ничего не нужно говорить, Мира. Я просто хочу, чтобы ты поняла: это все те самые обстоятельства, которые я упоминал. То, что вынуждает меня выглядеть истинным варнайцем. Еще будучи номерком, я понял, что если ведешь себя не так, как другие, к тебе начинают присматриваться. Это вызывает подозрения, но что еще хуже – ненависть, желание уничтожить.

Генерал несколько секунд стоял на месте, а потом прошел к окну и оказался за моей спиной, как будто ему вдруг стало невыносимо меня видеть.

– Сейчас, конечно, мне проще. Я могу отгородиться ото всех стенами особняков, и о том, что здесь происходит, люди будут знать только с моих слов и слов моих слуг, большинству из которых я полностью доверяю. А тогда вся наша жизнь была на виду. Мы вместе шли в бой, вместе потом получали награду в виде какой-нибудь деревни или города, где нам позволялось творить все, что угодно. Я любил города: там мы разбредались, кто куда, и я мог просто уйти куда-то один. Но в мелких поселениях все видели, кто чем занимается. И то, что я не участвую в насилии над женщинами, быстро замечали. Такое поведение вызывало подозрения. Не берешь свою награду, значит, не чувствуешь себя ее достойным, значит, осуждаешь происходящее. Следовательно, осуждаешь Магистра. Однажды я это отчетливо понял, почувствовал по обращенным на меня взглядам. Тогда я схватил за руку первую попавшуюся девицу, затащил ее в дом, заперся с ней в комнате и велел кричать.

Я удивленно обернулась к нему, но увидела, что он стоит ко мне спиной и смотрит в окно, поэтому снова села прямо. А Шелтер продолжил бесстрастным голосом:

– Она, верно, решила, что я спятил. Спросила: «Как кричать?» Я сказал: «Как кричат другие». А в деревне в тот момент такое творилось, что вспоминать тошно. Не знаю, что она в тот момент подумала, но вместо того, чтобы закричать, в ужасе молчала. Тогда я доходчиво объяснил ей, что, если она сделает, как велю, ее никто не тронет, потому что я не дам. А если будет молчать, то рано или поздно до нее доберутся другие. Нас было больше, чем молодых женщин в той деревне. Это произвело на нее нужное впечатление, и она кричала очень артистично. Мне потом пришлось убить одного из наших. Он не поверил, когда я сказал, что не делю своих женщин с другими. Зато остальные сразу потеряли к той девчонке интерес.

– Вам за это ничего не было? – тихо спросила я, поежившись от неизвестно откуда взявшегося сквозняка. Или это от его слов веяло холодом? – За убийство своего.

– Нет, номерками не особо дорожили. Естественный отбор даже приветствовался: если ты слаб, тебя можно пустить в расход. А если ты позволяешь себя убить, то ты определенно недостаточно силен. Выживали сильнейшие. Взаимную ненависть и конкуренцию между нами даже поощряли, потому что это мешало нам объединиться и, например, вместе сбежать или выступить против офицеров и свободных рядовых.

Я кивнула в знак понимания, хотя мой мозг отказывался это принимать, а Шелтер все равно не мог видеть. Но определенные вещи становились понятнее.

– И теперь вы продолжаете поддерживать имидж обычного варнайского офицера, поэтому купили Арру Холт именно как наложницу. И поэтому не остановили майора Винта, когда он…

– Да, – перебил Шелтер. – Мы с ним приятели еще со времен академии. Он немного младше, но его происхождение куда лучше даже моего купленного. В академии такие, как он сторонились таких, как я, а он отчего-то решил со мной сдружиться. Правда, потом мой стремительный взлет стал его раздражать, но мы все еще… как бы друзья. Чрезмерно бурная реакция с моей стороны смотрелась бы странно. К тому, что я не беру себе наложниц, все уже привыкли. Мне даже удалось превратить это в некое подобие моды среди старших офицеров. С тех пор, как я стал генералом, количество привозимых ими наложниц значительно сократилось. К Магистру это, увы, не относится.

Он замолчал, а потом я услышала тихий, как будто задавленный вздох.

– Если кто-то поймет, что для меня насилие над завоеванными женщинами не вопрос личных… сексуальных пристрастий, а крайне болезненная тема, могут раскопать и остальное. Альтер Шелтер все еще жив и по-прежнему нуждается. Он, конечно, боится гнева Нариэль, но у любого страха есть цена. Если правда обо мне всплывет, то всему конец, как я уже говорил. Поэтому я и доверяю Кераму, как себе. Он знает, кто я на самом деле, но до сих пор не рассказал даже брату. Риталь, конечно, подозревает, что с моим происхождением все не так просто, но в детали не лезет.

– А почему господин Нейб знает, а капитан Моран – нет? – тут же заинтересовалась я.

– Потому что Кераму мне пришлось рассказать. Когда Риталь попросил меня помочь его брату, я встретился с ним и предложил работу. Тот сказал, что скорее отгрызет себе руку, чем станет работать на варнайского генерала. Меня его реакция удивила, ведь он и сам служил в армии. Оказалось, он тоже не совсем варнаец. Он родом из Каримского Магистрата, одного из тех, что добровольно объединились вокруг Варная в самом начале, еще тридцать лет назад. Его родной отец тоже был военным, погиб в одной из ранних кампаний Магистрата. Мать осталась вдовой, почти без средств к существованию. Но ей повезло: она приглянулась майору Морану и понравилась ему настолько, что он позвал ее замуж. Она пошла, родила Риталя. И всю жизнь закрывала глаза на то, как новый муж относится к ее старшему сыну. Только Керам все запоминал и копил ненависть. Как ты понимаешь, такой человек был мне нужен. Я рассказал ему правду о себе, чтобы он присоединился ко мне. И уже через него я выяснил, что у Риталя свои причины не любить Магистра. Там что-то связано с девушкой, но я не знаю подробностей, он не делился. Знаю только, что за своими улыбками он скрывает что-то очень болезненное.

Между нами повисла тишина. Мне очень хотелось снова обернуться, но почему-то я не решалась. И была почти уверена, что Шелтер тоже по-прежнему стоит ко мне спиной. Как будто пока мы не видели друг друга, говорить обо всем было легче.

– Только не спрашивай, что именно мы задумали, – наконец попросил Шелтер. – Не нужно тебе в это лезть. Тогда, если что-то пойдет не так, тебе не придется врать, что ты ничего не знала. Не обижайся, но лгунья из тебя никудышная. Я скажу тебе только, что когда-то я действительно собирался просто убить его. Делал карьеру только ради этого. Знал, что генералам он устраивает личные аудиенции после успешных походов. Я был готов к тому, что это будет последнее, что я сделаю в своей жизни, потому что против дюжины магов Верхней ложи, которые сопровождают его, я бы не выстоял. Но пока шел к своей вершине, я понял, что это ничего не даст. Я лишь на мгновение удовлетворю жажду мести, а он даже не поймет, кто и за что его убил. И ничего не изменится. Во главе Магистрата встанет его сын, и все продолжится. Войны, убийства, разорение чужих территорий. Мальчишек вроде меня будут забирать и превращать в зверей, а девчонок вроде тебя возить уже новому Магистру. И другим. Таким же, как он. Нет, тут нужно другое решение.

Я хотела уточнить какое, но вовремя вспомнила, что он просил не задавать таких вопросов. Поэтому прикусила губу, помолчала и сказала совсем другое:

– Два года прошло. С тех пор, как вы стали генералом. Но вы так ничего и не сделали. Время идет. Магистр разрушает чужие судьбы, а вы медлите.

Я старалась произнести это спокойно, но осуждающие нотки все равно проскользнули в тоне. Однако Шелтер отнесся к этому очень даже спокойно, как мне показалось. Как будто слышал подобный упрек уже далеко не первый раз.

– Да, я понимаю, тебя это возмущает. Но вспомни, что я тебе говорил. Если противник может уничтожить тебя щелчком пальцев, удар нужно наносить единожды и наверняка. И только тогда, когда ты уверен в своих силах. Потому что второй попытки у меня не будет, Мира. Вспомни свои. Ты бежала ночью из лагеря и едва не погибла. Ты пыталась опоить меня шоколадом, но ничего не вышло. Ты пыталась бежать снова, но тебя вернули. И это еще были не самые худшие варианты развития событий. Поверь, милая, будь на моем месте кто-то другой, все закончилось бы еще там, в лесу между Оринградом и Сираном. А ведь каждый раз у тебя был шанс, если бы только ты не бросалась в свои авантюры с головой, а критически и разумно подходила к планированию.

– Разве у меня были какие-то шансы против вас? – вяло удивилась я, смутно припоминая, что после провальной попытки с шоколадом он нечто такое мне действительно говорил.

– Конечно, были. Например, в первый раз: не бежать посреди ночи сквозь лес, кишащий хищниками, а дождаться, пока мы доберемся до Сирана, и искать возможность сбежать там. В городе это сделать проще и безопаснее, особенно когда население негативно настроено к варнайцам. А ты поторопилась, и я лишил тебя шанса повторить попытку. С шоколадом уже объяснял: надо было действовать медленнее и исподтишка, а не в лоб. Да и побег в Замбир стоило планировать лучше. Например, очаровать Мэла и либо уговорить его отвезти тебя на станцию, либо попросить научить водить машину. И потом угнать ее. А пройти тридцать пять километров с чемоданом, если ты не имеешь опыта таких марш-бросков, – это чистое самоубийство. У тебя могло получиться, но необходимость потратить на это столько времени свело твои шансы на нет.

Теперь, когда он озвучил все мои ошибки и возможные варианты решения, мне стало ужасно стыдно за свою глупость. Почему я не видела всего этого раньше?

– Не переживай, милая, – вдруг мягко заметил Шелтер. Его голос заметно потеплел. – Ты не виновата в том, что у тебя ничего не получалось. Это я сейчас такой умный, потому что много лет меня учили Лингор, академия, жизнь… Учили стратегии и тактике, учили выживанию, учили побеждать. А тебя учили только покорности и стоять насмерть за свою невинность.

Он произнес это до того забавным тоном, что я непроизвольно улыбнулась. Но улыбка быстро умерла на моих губах, когда генерал продолжил:

– Но твоя идея с Замбиром была хороша. И я могу сделать так, что ты туда попадешь. У меня там есть некоторые связи, я уже обо всем договорился. Моран отвезет тебя к границе, я пошлю его с каким-нибудь поручением в местный гарнизон. Ты поедешь с ним. Ни у кого не вызовет вопросов, почему я уступил тебя ему на какое-то время. Там вас встретит человек из Замбира и поможет тебе пересечь границу, а Моран наймет какую-нибудь девку, похожую на тебя, чтобы вернуться с ней обратно. О твоем исчезновении я заявлю позже. Скажем, Моран отправится обратно ко мне, а ты – в имение, но туда так и не приедешь. Тебя будут искать совсем в другом месте, но никогда не найдут. В Замбире ты сможешь начать все сначала как свободная женщина. Беженцам с завоеванных Магистратом территорий они оказывают некоторую помощь в устройстве на новом месте. Такой вот у меня есть план. Он сработает.

Последние слова стали для меня полной неожиданностью, в груди похолодело. И вот к этому он вел? Ради этого рассказал мне правду о себе – ради предложения увезти из Варная, подальше от себя?

Но он же обещал. Обещал, что что-нибудь придумает для меня. И вот, придумал. С его помощью оказаться в Замбире будет просто. В отличие от меня, Шелтер все продумал, все предусмотрел. У него больше возможностей, а потому мои риски сводятся к нулю.

Вот она – свобода, которой я так жаждала. Он предлагает ее мне как свой последний подарок. Только руку протяни – и все сбудется, как я хотела: новая страна, новая жизнь, новые возможности.

Все да не все. Там не будет его самого. У нас не будет общего дома, не будет мальчика, похожего на него, и девочки, похожей на мою мать. Шелтер останется здесь, на своей войне, которую ведет уже много лет. Не той, за которую им восхищаются одни и ненавидят другие, а той, о которой почти никто не знает.

Я молча встала и повернулась к нему, но он этого не увидел: продолжал стоять лицом к окну. Как всегда прямой и привычно невозмутимый, лишь тяжелое дыхание выдавало бушующие в его душе эмоции. Или только накатившую слабость?

Сделав несколько неслышных шагов, я оказалась рядом и осторожно коснулась его спины рукой. Шелтер вздрогнул от неожиданности, видимо, действительно не заметил, как я приблизилась. Но не обернулся.

– Вы правда хотите, чтобы я уехала?

Только тогда генерал шевельнулся, повернулся лицом ко мне, заглянул в глаза. Мое сердце болезненно сжалось в ожидании ответа.

– Нет, милая, не хочу, – выдохнул он тихо. – Я очень хочу, чтобы ты осталась, наверное, для того и рассказал все это. Но умом я понимаю, что тебе нельзя здесь оставаться. Это жестоко и нечестно по отношению к тебе. Да и для меня невыносимо видеть тебя и понимать, что пропасть непреодолима.

Я потянулась к нему, скользнула ладонями по броне мундира на груди, хотела обнять, но так и не решилась.

– Но она преодолима, – возразила я. – Если вы… Если у вас все получится, я же стану свободной, так? Мы сможем быть вместе… однажды.

– Может быть, – улыбнулся он. – А может быть, нет. Магистр силен, Мира. Он правит больше тридцати лет. Не думай, что никто не пытался до меня. На это может уйти еще несколько лет. И все может закончиться тем, что меня просто повесят. Я ничего не могу тебе обещать, понимаешь? Ни того, что однажды я верну тебе свободу, если ты останешься. Ни того, что однажды приеду к тебе, если ты уедешь. И с тебя обещаний ждать не возьму. Ты уже достаточно ждала.

– Тогда давайте уедем вместе сейчас! – в отчаянии предложила я, чувствуя, как перехватывает горло. – Давайте просто уедем – и будем счастливы сейчас. Вам ведь не нужны все эти деньги, звания, награды, дома, а мне тем более… Мы можем все начать с нуля на новом месте. Нам хватит друг друга. Разве нет?

Внутри что-то оборвалось, когда Шелтер грустно улыбнулся и покачал головой.

– Мне нельзя, Мира. За пределами Варная мне нет места. Ты можешь себе представить, сколько я нажил врагов только за последние два года? И к ним добавится Магистр, потому что предательство, коим посчитают мой побег, мне никогда не простят. И даже если мы уедем на край света, меня все равно рано или поздно найдут. Я только поставлю под удар и тебя тоже. Я уж не говорю о том, что от меня зависит огромное количество людей. Людей, которые доверились мне в надежде, что однажды я смогу изменить Варнай. И честно говоря, я сам нигде не смогу обрести покой, пока не сделаю этого. Потому что, как бы странно это ни прозвучало, я люблю эту страну. Варнай прекрасен и полон хороших людей. Таких, как Лингор, как Галия или как Арра. Кто-то из них сильнее, кто-то слабее, но по отдельности они все заложники существующего режима. Я потратил два года на поиск и объединение таких людей. И у меня есть шанс освободить их – и нас всех – от Магистрата.

Я упрямо помотала головой, в глубине души прекрасно понимая, что он прав. И все же спросила звенящим от непролитых слез голосом:

– Почему вы? Почему это должны делать именно вы? Вы даже не сын Варная! Вы никому и ничего здесь не должны.

– Должен, милая, – глухо возразил Шелтер. – Я должен своей матери, должен ее родителям, которых просто убили еще тогда, когда Магистрат пришел к нам. Должен тем немногочисленным товарищам, которые не пережили подготовку к службе в рядах номерков или погибли во время нее. Я должен Лингору, я должен Кераму. Должен каждой девочке, которую привез и отдал этому чудовищу. Я должен Арре. И сотням других, как она, которым не смог помочь. Я еще много кому должен. И тебе тоже. Потому что хочу, чтобы все было так, как ты недавно мне шептала. Чтобы мы сидели на террасе, взявшись за руки, смотрели на закат, бабочек и цветы. И чтобы всегда было лето и больше не было войны. Я не хочу всю жизнь бегать и просыпаться по ночам от любого шороха, дожидаясь, когда в мой дом придет тот, кто решит меня наказать. Меня и всех, кто будет рядом со мной.

Мои руки вновь бессильно опустились. Я выдохнула, и мне показалось, что вместе с воздухом из меня вышли остатки надежды. Плечи поникли, остро захотелось немедленно снова сесть, но я не пошевелилась. Почувствовала, как руки Шелтера легли мне на плечи, крепко сжали.

– Я не гоню тебя, Мира. Больше того, я очень хочу, чтобы ты осталась. Чтобы ты жила в особняке, ждала меня, встречала, была со мной. Чтобы я мог говорить с тобой, чем-то делиться. Смотреть на тебя и помнить, ради чего я все это делаю. Я хочу этого так сильно, что мне с трудом удалось убедить себя организовать для тебя этот… побег. Теперь у тебя есть выбор: остаться со мной и разделить риски или уехать и стать свободной. Он будет только твоим. У тебя есть время подумать, потому что я вынужден просить тебя остаться до тех пор, пока не восстановлюсь до конца и не смогу вернуться в Палию. Мне нужна для этого помощь твоей магии.

– Моей магии? – удивилась я. – Разве она у меня действительно есть?

– А что, по-твоему, не дало мне умереть? – в свою очередь удивился Шелтер.

Я пожала плечами, посмотрела на него исподлобья и смущенно призналась:

– Честно говоря, я думала, что это была ваша магия или ваша воля к жизни. Сколько раз я пыталась шептать, но все без толку…

– Но ты ведь шептала мне, я сам слышал сквозь забытье. И Мег говорила, что ты шепчешь еде.

– Это от безысходности, – вздохнула я. – Я так и не чувствую в своем шепоте никакой силы. Если я не смогла им уберечь вас от ранения, то почему вы думаете, что могла прогнать неизвестное проклятие?

– Магия, Мира, это очень тонкая штука. Будь у меня больше времени, я бы тебе попытался объяснить и показать. Если коротко, то магия – она как мышцы. Она есть в тебе с рождения, но если ты ею не пользуешься, то она и не развивается. Какие-то отдельные действия можно освоить интуитивно или наблюдая за другими. В твоем случае это умение исцелять, когда ты искренне этого хочешь. Но для более сложных вещей надо понимать, как и что работает. Пробовать, ошибаться и пробовать снова. Магия в тебе есть, в этом я не сомневаюсь. Может быть, в Замбире тебе удастся найти наставника, который научит тебя общим вещам.

Новое упоминание Замбира заставило снова сникнуть. Улыбаясь, Шелтер неожиданно ткнул меня указательным пальцем в кончик носа.

– Не грусти, милая. Лучше прогуляйся со мной. Я хочу побыть с тобой, пока есть такая возможность. Заодно покажу тебе столицу.

Конечно, я не смогла отказаться от такого предложения.

 

Глава 11

Мне удалось сторговаться с Шелтером на том, что он все-таки съест обед, приготовленный мной и Мег, пока я буду переодеваться для прогулки. Мне все же не хотелось, чтобы он сразу так активно насиловал свой организм. Генерал неожиданно покорно согласился.

В своей комнате я внезапно обнаружила новое платье, шляпку, перчатки и поразительно красивое и удобное пальто из тонкой шерсти, как раз уместное при установившейся прохладной осенней погоде. Я пришла к выводу, что генерал задумал прогулку еще накануне и взял Мег в сообщницы по покупкам. Я не стала обижать кого-либо из них и послушно надела приготовленные вещи, тем более они как всегда оказались мне в пору.

Когда я спустилась на первый этаж, Шелтер по традиции уже ждал меня в холле. Как и в прошлый раз, он не стал скрывать своего восхищения, а меня болезненно кольнули воспоминания и о вечеринке, и о прошлой нашей прогулке. Оба раза все было чудесно вплоть до какого-то момента, который все портил. И сейчас я начала ждать подобный момент заранее.

Это не давало расслабиться. Я вполуха слушала рассказ Шелтера, пока Мэл катал нас по городу, не запоминая, в честь кого поставлены памятники и что размещается в красивых зданиях. Не знаю, замечал ли генерал мою рассеянность, но он как будто и не ждал от меня бурной реакции на свои слова.

Потом Мэл высадил нас у начала широкого бульвара, вдоль которого тянулись многочисленные магазинчики, совсем крошечные лавки и уютные кафе. Две узкие улочки были предназначены для повозок, а между ними раскинулась широкая прогулочная зона, по которой туда-сюда прохаживались мужчины и женщины. Некоторых сопровождали дети, громко клянчившие у лотков кто орехи в карамели, кто булочки с изюмом, а кто жаренные каштаны.

Я шла рядом с Шелтером, держась за его локоть и поглядывая по сторонам. Пожалуй, я могла понять, почему он любит Варнай. Здесь красиво и удобно. По улицам городов гуляют такие же люди, как и везде. Они живут, работают, влюбляются, заводят семьи, растят детей, никому не желая зла, но и ничего не делая, чтобы остановить то зло, что Магистрат причиняет другим. Может быть, боятся, может быть, просто не задумываются о том, что происходит за пределами их устроенной жизни.

Еще перед выходом Шелтер предупредил, что за стенами его дома о нашем разговоре и его признаниях вслух вспоминать нельзя. И я молчала. Мы говорили о том, что уже похолодало, а жареные каштаны подорожали, и еще немного – о развитии магических способностей, но не о его происхождении и выбранном пути.

Иногда нам встречались его знакомые, и тогда мы останавливались, чтобы немного поговорить с ними. Я непроизвольно напрягалась, сжимая его локоть крепче, а он успокаивающе накрывал мою руку своей, поглаживал пальцы и улыбался своим собеседникам, которые расспрашивали о здоровье и о том, как развиваются события в Палии.

Я наблюдала за Шелтером сквозь призму всего услышанного, пыталась уловить косвенные признаки его истинного отношения к Магистру, задавалась вопросом, могла ли я заметить их раньше. Нет, не могла. Я и сейчас ничего не видела. Он отзывался о Магистре с почтением, демонстрировал искреннее желание вернуться обратно на фронт и продолжить завоевание во имя величия Варная.

Раньше я думала, что у Оллина Шелтера много масок, а теперь поняла, что весь Оллин Шелтер и есть одна большая маска. Маска для человека, чьего настоящего имени я даже не спросила. Он родился варваром, стал рабом, но выжил, выстоял и поднялся из грязи. Превратил себя в варнайца и вот уже шестнадцать лет носит личину другого человека, притворяется им и ищет способ отомстить за себя. Кланяется человеку, по чьей прихоти его дом был разрушен, а близкие погибли. Выжидает. Копит силы. Чтобы однажды нанести удар и либо отомстить, либо погибнуть. «Тебе нужен кто-то, ради кого ты будешь жить… Сейчас у тебя есть то, ради чего ты готов умереть, но это не одно и то же». Так сказал Лингор в тот день, когда я случайно подслушала их разговор. И теперь я лучше понимала, что он имел в виду.

Я наблюдала за Шелтером, и неизбежно влюблялась в него еще сильнее. Раньше я видела перед собой кровавого генерала с проблесками человечности и понятиями о чести и достоинстве, а теперь – человека, которого судьба ломала-ломала, но так и не сломала. Одиночку, решившего бросить вызов системе, мощному противнику, который мог уничтожить его щелчком пальцев.

А ведь он мог сбежать. Наверняка в его жизни был момент, когда он стал достаточно силен и свободен, чтобы покинуть Варнай, затеряться в чужой стране и просто жить. Не притворяться, не рисковать собой, не ждать момента, заставляя себя с кем-то спать, кому-то кланяться, чем-то жертвовать. Но он остался. Остался ради своей войны и все это время помогал тем, кому мог.

Да, он не может помочь всем. Да, он приходит как завоеватель и ставит на колени целые народы. Для Магистра. Но как он сам сказал: без него завоевание все равно продолжится, а он умеет делать это меньшей кровью. И теперь я лучше понимала те его слова. Я пока не знала, как он собирается остановить Магистра, но то, что он хотя бы пытается, уже вызывало у меня уважение.

Так имела ли право сбежать я? Бросить его, оставить одного? «У него очень непростой путь. И ты очень ему нужна». Так сказала Арра Холт, и теперь я поняла, что значили ее слова.

С прогулки Шелтер вернулся бледным, с темными кругами под глазами и покрытым испариной лицом. И почему-то очень грустным. Или мне только так показалось? Возможно, это была обычная усталость?

Нет, было в его взгляде что-то еще. Что-то помимо усталости. Какое-то разочарование. Он попросил Орха проводит его до комнаты, а со мной сразу попрощался до завтра, хотя было еще не поздно и я вполне могла бы развлечь его чтением или разговором за совместным ужином. Но он отмел все разом, пожелав:

– Доброй ночи.

И лишь в своей комнате, переодеваясь в домашнее платье, я поняла, что не так с его прощанием. Он не добавил «милая», как делал почти всегда. Даже по имени не назвал.

Следом я вдруг догадалась, что именно могло так изменить его настроение, которое было вполне позитивным, когда мы только выходили на улицу. Эту прогулку Шелтер задумал, чтобы повторить прошлую, вернуть ощущение близости между нами, беззаботной влюбленности, но этого не случилось. Я все больше молчала, переваривая услышанное, а он, вероятно, решил, что я уже грежу о Замбире и свободе. И под конец просто потерял надежду на то, что я останусь.

Может быть, я ошибалась. Может быть, придумывала себе его чувства. Но у меня болезненно щемило сердце, когда я представляла, как уеду, а он останется здесь. Галия еще в ночь моего неудавшегося побега сказала, что он будет тосковать по мне.

– Сама-то ты чего хочешь? – спросила я свое отражение несколько часов спустя, когда уже переоделась ко сну и умылась.

Отражение только молча вздохнуло, но я и сама знала ответ.

Я хотела Шелтера. Хотела его разговоров, поцелуев и прикосновений. Хотела родить его и только его детей. Хотела носить его имя – и неважно, что ему самому оно не принадлежит. Я хотела быть с ним в горе и радости, держать за руку, когда он болен или ранен. Ведь только я смогла удержать его на краю, когда больше никто не смог! А если бы я уехала, и его ранили потом? Ведь его еще не раз могут ранить, война в Палии далека от завершения…

От мысли, что ему будет нужна моя помощь, а я буду слишком далеко, чтобы помочь, меня бросило сначала в холод, а потом в жар. Как я могу оставить его сейчас, когда ему нужна помощь? Как можно переждать в сторонке, если любишь человека? А в том, что я его люблю, я не сомневалась.

Очнулась я уже у дверей его комнаты. Дом давно затих, основное освещение было погашено, но ночные светильники работали. Я стояла у двери с занесенным для стука кулаком, с колотящимся сердцем и комом в горле.

«Я просто хочу сказать ему, что останусь, что не брошу его», – убеждала я себя. А в ночной сорочке он уже не раз меня видел. В этот раз я хотя бы не забыла надеть халат.

На стук никто не отозвался, и я решилась сама повернуть ручку двери и войти в комнату. Но там оказалось пусто. Горели прикроватная лампа и торшер у кресла в углу, постель приготовлена ко сну и явно недавно перестелена. А за дверью ванной комнаты шумела вода. Что ж, учитывая состояние Шелтера, немудрено, что его потянуло в душ снова. Даже я чувствовала себя лучше после него, а для стихийника дополнительный контакт с водой никогда не лишний.

Немного потоптавшись на месте, я прошла к кровати и осторожно присела на краешек.

«Я просто скажу ему, что останусь ждать его здесь, что буду рядом и мы вместе вернем себе свободу», – повторила я себе, чувствуя, как по телу вновь разливается незнакомый жар.

Кажется, нечто подобное я испытала еще тогда, в самом начале, когда он пришел ко мне после посиделок с друзьями, а я притворилась спящей. Он тогда погладил меня по щеке, и от его прикосновения кровь в жилах обернулась огнем…

Погрузившись в воспоминания, я не сразу заметила, как вода стихла, а дверь ванной распахнулась. Лишь потом поняла, что в комнате теперь не одна.

Шелтер не проронил ни слова. Когда я подняла на него взгляд, он лишь удивленно смотрел на меня в ответ. А потом шагнул вперед. Я поднялась на ноги – и мгновения спустя мы вдруг оказались совсем близко.

Он смотрел на меня во все глаза, тяжело дышал, но медлил, выжидая. Я смотрела на его влажные волосы, и почему-то думала о том, что на нем снова халат. Скорее всего, только он, как днем. И от этой мысли во рту пересыхало, а из головы все мысли разбегались как потревоженные тараканы.

Я окончательно забыла, зачем пришла, когда он осторожно и все так же молча коснулся рукой моего лица. Глаза сами собой закрылись, и я непроизвольно потерлась щекой о его ладонь. И тут же ощутила легкий поцелуй в уголок рта.

Секунду спустя мы уже жадно целовались, обнимая и притягивая друг друга ближе. Мои пальцы зарывались во влажные волосы, а его слегка тянули за мои, заставляя меня запрокинуть голову и подставлять под его губы шею.

Мы все еще молчали, тишину комнаты нарушало только наше шумное дыхание и шуршание одежды. А потом мы одновременно замерли, глядя друг на друга, так же внезапно, как до этого начали целоваться.

В его абсолютно черных глазах полыхал огонь. Столь мощный, что я понимала: сегодня я сгорю в нем, без вариантов. Не я сама, не мое тело, но все то, чем я была раньше. Сгорят оринградское воспитание, страхи, сомнения и обиды. Сгорит та маленькая девочка, которая мечтала о любви и одновременно боялась ее. Девочка, которой я предпочитала оставаться все это время, боясь стать по-настоящему взрослой, боясь принять вызовы, которые мне бросала судьба.

Я чуть отстранилась от Шелтера, заметив, как пламя полыхнуло яростней, но лишь на секунду. Потому что в следующее мгновение я одним движением развязала пояс и скинула халат с плеч. Он беззвучно упал на пол.

Брови Шелтера дернулись, подпрыгивая вверх. Не ожидал? Да я тоже… А вот то, что его руки потянутся к бретелям моей сорочки, – уже да. И то, что, не встретив сопротивления, они скинут их с плеч, а сорочка скользнет по телу к стопам, оставляя меня обнаженной, тоже.

Взгляд черных глаз ни на секунду не оторвался от моих, словно Шелтер боялся, что если «отпустит», я опомнюсь и сбегу. Но его взгляд больше не пугал и не подавлял мою волю. Я оставалась на месте неподвижной, пока он скидывал свой халат, абсолютно сознательно.

Когда мы оба оказались обнажены, Шелтер снова привлек меня к себе, и я непроизвольно задержала дыхание, впервые ощущая кожей всего тела его близость, тепло прикосновений. Незнакомое чувство пугало и волновало, но прежде, чем я успела задуматься об этом, Шелтер снова поцеловал меня, отвлекая от ненужных мыслей.

А потом меня опрокинуло. Опрокинуло назад, на еще пахнущую мылом ткань постельного белья. Теперь я чувствовала не только тепло кожи, но и вес Шелтера. Но все прочие ощущения затмевали ласкающие прикосновения пальцев и губ. Они дарили столь незнакомое, острое наслаждение, что на мгновение мне стало стыдно. Стыдно и страшно. Голос отца, кричащий, что шлюхам не место в его доме, прозвучал вдруг так явно, что я непроизвольно закусила губу, пытаясь удержать стон наслаждения, и смяла пальцами слегка хрустящую ткань подо мной.

Губы Шелтера, которые до этого постепенно спускались все ниже, вдруг остановились, его лицо возникло перед глазами. А я и не заметила, как снова их открыла…

– Успокойся, Мира, все хорошо, – прошептал Шелтер, всматриваясь в меня. – Не надо сдерживаться, не надо стесняться. Тебе ведь нравится? Если тебе что-то неприятно, просто скажи мне.

Я сначала кивнула, потом помотала головой, смутилась и решила уточнить словами:

– Мне все нравится. Просто…

Я так и не подобрала правильного слова. Непривычно? Страшно? Стыдно? Я не знала. Теперь определенно стало неловко, но его улыбка и почти невесомый поцелуй в кончик носа мгновенно ослабили завязывающийся в груди тугой узел.

– Это главное, Мира: чтобы тебе нравилось. Остальное забудь. Здесь ты свободна. Свободна говорить о своих желания, свободна в проявлении чувств. Можешь стонать, можешь кричать, можешь шептать мое имя. И просто для ясности: меня зовут Оллин. Не «господин», не «генерал» и даже не «Шелтер». Оллин.

– Олли… – выдохнула я, где-то потеряв от волнения последнюю букву.

Он улыбнулся.

– Так тоже можно.

* * *

Под мощными, слегка жалящими струями душа я стояла долго. Собиралась только быстро вымыться, но задержалась, не заметив, как пролетело время. Задумчиво водила по телу руками, касаясь себя кончиками пальцев и вспоминая, как в тех же местах касался и целовал Шелтер. Переживала все это заново, прислушиваясь к собственным ощущениям и возникающим в голове мыслями, потому что, когда все это происходило наяву, думать как-то не получалось.

Очнулась я лишь тогда, когда заметила, что кожа пальцев некрасиво сморщилась. Только после этого выключила воду и взялась за полотенце, а потом надела обратно ночную сорочку и завернулась в халат.

И снова остановилась перед зеркалом. Распустила волосы, которые перед этим завязала, чтобы не намочить. Золотистые пряди упали на плечи, а я посмотрела своему отражению в глаза.

Мне всегда казалось, что первая ночь с мужчиной должна что-то очень заметно изменить, но на первый взгляд я выглядела так же, как и раньше. Как минимум, моя кожа пока не покрылась гнойными язвами в наказание за нарушение заповедей, как обещали в школе. Может быть, чуть-чуть изменилось выражение глаз. Но если не приглядываться, то и не заметишь.

Позади раздался деликатный стук в дверь и голос Шелтера позвал:

– Мира?

– Входи, я не запиралась, – отозвалась я, только сейчас с удивлением осознавая, что действительно не повернула замок.

А ведь прежде запиралась даже в собственной ванной в особняке Шелтера, хотя туда ни разу никто не попытался войти. Просто мне было так спокойнее. Сегодня, по всей видимости, было спокойно и с Шелтером за дверью.

– У тебя все в порядке? – поинтересовался он, заглядывая внутрь и настороженно осматривая помещение. На нем снова был все тот же халат.

Я видела это через зеркало, в отражении. Улыбнулась и принялась расчесывать пальцами спутавшиеся пряди. Шелтер же убедился, что в ванной не происходит ничего подозрительного, и перевел взгляд на мое отражение. Заметив, что я улыбаюсь, заметно расслабился и улыбнулся в ответ.

– Тебя так долго не было, что мне пришлось воспользоваться гостевой ванной. Вернулся, а ты все еще здесь. Я уж думал, ты тут каешься или чего похуже, – признался он, приближаясь.

Я как раз успела закончить с волосами, когда он подошел и положил руки мне на плечи, поцеловал в затылок.

– Как говорила моя школьная учительница: лучше не грешить, чем каяться. Так что раз уж я все равно согрешила, то теперь воздержусь.

Шелтер рассмеялся, его ладони скользнули по моим рукам вниз, он крепко обнял меня. Я с удовольствием отклонилась назад, позволяя себе прижаться к нему. Вновь прикрыла глаза от удовольствия и почувствовала, как его губы коснулись моего виска.

– Я рад это слышать, милая, – прошептал Шелтер над моим ухом. – Боялся, что ты одумаешься и пожалеешь. Еще и обидишься на меня за то, что не остановил тебя.

Я погладила обнимающие меня руки и покачала головой.

– Нет, ни о чем не жалею.

– Тогда почему так долго?

– Просто… – Я пожала плечами, смутившись.

– Просто что?

– Не знаю, наверное, я немного боюсь выйти отсюда.

– Почему? – удивился Шелтер.

– Потому что каждый раз, когда я была очень счастлива рядом с тобой, меня потом спускало с небес на землю. Больно спускало. Тем больнее, чем счастливее я себя чувствовала. Боюсь, что расплату за этот кусочек счастья я могу и не пережить.

Его руки сжали меня крепче, губы скользнули от виска к скуле и потом еще немного ниже.

– Ничего не случится, обещаю. Нам с тобой пора ломать систему, милая.

– Я не против, – снова улыбнулась я и посмотрела на него в отражении. – Давно хочу спросить: почему ты зовешь меня «милая»? Тебе действительно так не нравится мое имя?

Шелтер поймал мой взгляд в зеркале.

– Я обожаю твое имя, – заверил он. – И зову тебя «милая» по одной простой причине: ты ужасно милая.

На этот раз мы рассмеялись оба, а я достаточно осмелела, чтобы спросить:

– А как твое настоящее имя? Ты его помнишь?

По его лицу пробежала тень, на лбу снова появилась тревожная складка. Но он все-таки ответил:

– Харгон. Но ты ведь понимаешь, что это имя лучше сразу забыть и никогда не произносить?

– Конечно, – усиленно закивала я. – Мне просто было интересно. К тому же «Оллин» нравится мне больше.

– Неужели?

Я еще раз кивнула, снова закрывая глаза и откидывая голову назад, на его плечо.

– Оно мягче и нежнее, – объяснила тихо. – Тебе больше подходит.

– Чего только ни слышал в свой адрес, – хмыкнул Шелтер. – Но никто еще не называл меня мягким и нежным.

– Даже женщины, которые были до меня?

Вопрос сорвался с губ как-то сам собой. Я даже не поняла, откуда он взялся, ведь я и не думала ни о каких других его женщинах. Какое они теперь имели значение? Да никакого. Просто мне вдруг стало странно, что никто до сих пор не называл его мягким и нежным. Может быть, он просто не был таким с другими?

– Как-то не доводилось слышать, – сдержанно и отстраненно, словно внезапно снова натянув привычную маску, ответил Шелтер.

– Значит, они не знали тебя так хорошо, как знаю я.

– Так, как знаешь меня ты, знает еще от силы три человека, – заметил он. – И среди них только одна женщина, и она мне скорее сестра.

Я кивнула в знак понимания. Тревожить воспоминания об Арре сейчас не хотелось. Это, наверное, было очень эгоистично с моей стороны, но хотелось, чтобы сегодня ничто не омрачало мои мысли.

Не получилось. Я повернулась в объятиях Шелтера, чтобы посмотреть ему в глаза без посредничества зеркала.

– Ты бы правда дал мне уехать? Действительно отпустил бы в Замбир?

Он уверенно кивнул, вновь едва заметно хмурясь.

– Я и сейчас готов это сделать, если ты захочешь. В любой момент. Но не думай, что для меня это будет легко. Просто знай, что ты свободна уйти в любой момент.

– И ты тоже?

Снова вопрос вырвался помимо моей воли, я его совершенно не планировала. Показалось вдруг естественным, что если он готов в любой момент отпустить меня, то и сам может в любой момент уйти. Встретит кого-то другого и…

– Идем, – мягко велел Шелтер, перебивая панические мысли, и потянул меня обратно в комнату.

Там он выпустил мою руку и наклонился к прикроватной тумбочке.

– Я сомневался, стоит ли это делать, – признался он, доставая что-то (мне было не видно, что именно) из ящика. – Но твой вопрос ставит точку в моих сомнениях. Я хочу, чтобы у тебя было это.

Он повернулся, и я наконец смогла рассмотреть небольшую коробочку. Шелтер как раз раскрыл ее и извлек из нее колечко с довольно крупным прозрачным камнем.

– Не знаю, существует ли такая традиция в Оринграде, но в Варнае это довольно распространено, особенно среди военных. Когда девушка уже дает согласие на брак, но свадьба по какой-то причине не может состояться немедленно, например, потому что мужчина уезжает на войну, он дарит ей кольцо. Нося его на пальце, девушка дает знать другим кавалерам, что уже обещала другому ждать. Для мужчины подарить такое кольцо означает, что он обещает вернуться именно к ней. А если он не вернется совсем, то у девушки останется материальная компенсация за потерянное время.

Последнее замечание несколько смазало впечатление от красоты и романтичности варнайской традиции, но я все равно была тронута. Особенно когда Шелтер перехватил мою левую руку и надел кольцо на безымянный палец.

– Сегодня так, – прокомментировал он, сжимая мою ладонь в своих. – Завтра тебе придется его снять и носить на цепочке под одеждой, чтобы не вызывать ни у кого ненужных вопросов. Вообще-то помолвка – так это здесь называется – должна происходить при свидетелях, но в нашем случае она будет тайной.

Он отпустил мою руку, и я посмотрела на камень, переливающийся в свете прикроватной лампы и торшера. Нет, в Оринграде не существовало таких традиций. Уж если мужчина надевал женщине на палец кольцо, то она считалась его женой. Конечно, если это происходило в храме в присутствии служителя и свидетелей. Но сейчас мое сердце все равно забилось быстрее.

– Это так… – я не смогла подобрать правильного слова, поэтому сказала совсем не то, что хотела: – Так не похоже на тебя. Как же все эти «ничего не буду обещать и с тебя обещаний не возьму»?

Шелтер улыбнулся, как мне показалось, смущенно.

– А это и не я. Это все Лингор надоумил. Сказал, что у меня ровно один шанс завоевать тебя: рассказать правду о себе и своих намерениях, чтобы пообещать тебе будущее, а потом дать гарантии, что в этом будущем мы будем вместе.

– Он очень мудрый человек, – признала я со вздохом. – И добрый.

– Он лучший, – просто согласился Шелтер. И по его глазам я видела, что он действительно любит и уважает Лингора чуть ли ни сильнее, чем иной сын родного отца. Шелтер же между тем добавил: – Мира, я не могу обещать тебе, что преуспею. Не могу обещать, что выживу. Но если это случится, я обещаю, что ты станешь моей женой. Если к тому времени не передумаешь, конечно.

Я порывисто обняла его и поцеловала в губы, пытаясь в этом поцелуе выразить все то, что сейчас не могла сказать словами. Передумаю? Вот уж нет.

 

Глава 12

То, как теперь все изменится, я осознала только следующим утром, когда проснулась не в своей, а в чужой постели. Конечно, на самом деле в этом доме не было ничего моего, но все же я успела привыкнуть к комнате, в которой еще четыре месяца назад чувствовала себя как в тюрьме.

Сегодня же я проснулась в другой. И едва открыла глаза, как на меня свалилось осознание, что сегодня же все будут в курсе произошедшего между мной и Шелтером… Оллином. Ведь, во-первых, пока я была в душе, кто-то сменил на постели пресловутую простынь, которая при других обстоятельствах стала бы молчаливым свидетелем моей порядочности. Во-вторых, когда я проснулась, солнце поднялось уже высоко, а это значило, что незаметно выйти из комнаты генерала и перебраться в свою нет шансов.

Самого Шелтера не было ни в постели, ни в комнате, что меня встревожило. Я торопливо выпуталась из плена одеяла, проверила ванную, хотя там царила мертвая тишина, и торопливо выскользнула в коридор.

– Доброе утро, госпожа Торн.

Да, конечно, как могло быть иначе? В доме всего-то двое постоянных слуг и двое приглашенных сейчас, на время болезни хозяина. Вот что Орх делает в этом коридоре именно сейчас?

– Доброе утро, – вежливо поздоровалась я в ответ, стараясь не краснеть, но проигрывая. – Я искала господина генерала…

Судя по улыбке, которая скользнула по лицу немолодого слуги, мою неуклюжую ложь он видел насквозь, однако никак иначе он не дал этого понять. Его ответ прозвучал все с тем же уважением, с каким он разговаривал со мной накануне.

– Господин генерал в тренировочном зале на первом этаже. Просил сообщить ему, когда вы проснетесь.

– В тренировочном зале? – переспросила я.

Он что, с ума сошел? Только вчера был весь бледный и покрыт испариной от небольшой прогулки!

– Я сама ему сообщу, если вы покажете, где этот зал.

Орх слегка поклонился и велел следовать за ним, а я лишь на полпути вспомнила, что все еще в ночной рубашке и халате. Но просить подождать, пока переоденусь, почему-то постеснялась. Да, а щеголять в ночной одежде по дому уже не стеснялась, как будто окончательно почувствовала его своим… Чудны дела твои, Тмар…

Оказалось, что тренировочный зал я знаю: видела несколько раз дверь по дороге на кухню, но никогда не заходила. Орх проводил меня до него, после чего удалился, предоставив возможность самостоятельно разбираться с генералом.

Когда я вошла, тот самозабвенно «дрался», нанося удары кулаками, предплечьями и локтями по растопыренной деревяшке, которая, вероятно, имитировала противника. Шелтер был в удобных темных штанах и просторной светлой рубашке, которая местами промокла насквозь и намертво прилипла к телу. И хотя мне совершенно не нравилось, что он решил с утра пораньше так изнасиловать свой организм, я невольно залюбовалась отточенными, грациозными движениями его тела, к которому силы возвращались не по дням, а по часам, судя по всему.

Избиение смешной деревяшки внезапно прекратилось. Я подумала, что Шелтер меня как-то заметил, но он так и остался стоять ко мне спиной. Лишь отошел от воображаемого противника и выставил перед собой согнутые в локтях руки. Я не сразу поняла, что он делает. Лишь когда вспыхнуло пламя, догадалась, что он от физических тренировок перешел к магическим.

Создав огненный шар, Шелтер подкинул его вверх, остановил и медленно вернул обратно. Потом развел руки в стороны, и пламя огненной дугой перетекло из одной его ладони в другую. Я восхищенно затаила дыхание, но в ту же секунду пламя вдруг сорвалось с ладони Шелтера и бесформенным сгустком улетело в сторону, угодило в стену и зацепило занавеску на окне. Та вспыхнула, и Шелтер сделал торопливое движение рукой, как будто что-то бросил. На огонь как из ведра выплеснулась вода, моментально убивая его.

– Твою мать… – процедил Шелтер.

И тут я решила деликатно кашлянуть, пока раздосадованный генерал не пополнил мой словарный запас. Он тут же обернулся, широко улыбнулся и шагнул ко мне.

– Проснулась уже? Доброе утро, милая. Прости, не обнимаю, я весь потный.

– Доброе, – отозвалась я, испытывая странное, незнакомое, но очень приятное томление в груди.

Честно говоря, мне хотелось обнять и зацеловать Шелтера, несмотря на его взмокший вид. Удержалась только потому, что он сам выбрал соблюсти дистанцию.

– Не слишком ли рано ты этим занялся? – спросила с укоризной, обводя рукой зал. – На тебе вчера лица не было после прогулки.

– Вчера не было, – согласился он. – А сегодня я чувствую себя лучше. Сильнее. Думаю, еще несколько дней – и я окончательно оправлюсь. Твой шепот творит настоящие чудеса.

Я кивнула, но не смогла изобразить радость. Нет, я была счастлива слышать, что он почти здоров, но теперь я бы предпочла, чтобы это происходило медленнее. Ведь пока он болен, он здесь, в безопасности.

Шелтер правильно истолковал мою реакцию и мягко заметил:

– Не переживай, Мира, еще минимум неделю я пробуду здесь, с тобой. Только потом вернусь в Палию.

– Без вариантов? – тихо уточнила я, не глядя ему в глаза. – Вы не можете… сдаться? Отказаться от этой затеи?

– Не я это решаю, милая, – напомнил он чуть холоднее. – К тому же, это может оказаться полезным… Впрочем, неважно. Ты готова завтракать? Думаю, нам пора перебираться на трапезы в столовую.

Я кивнула и уточнила:

– Мне только нужно переодеться.

– И спрятать это.

Шелтер взял меня за руку и коснулся подушечкой большого пальца сверкающего камня на моем кольце.

– Да, – согласилась я с грустью, глядя на наши руки. – И спрятать это.

Другая его рука вдруг коснулась моих волос, потом скользнула ниже, к щеке, и в конце концов пальцы приподняли мое лицо за подбородок.

– Все будет хорошо, Мира, верь мне, – попросил Шелтер.

После чего наклонился и поцеловал. И в тот момент я верила. Искренне, всем сердцем и душой верила, что у него все получится. Что у нас получится.

А пока впереди было еще несколько дней, которые мы могли провести вместе. И на этот раз я не собиралась упускать и минуты.

* * *

В тот же день, вечером, Шелтер пригласил меня в театр. Наверное, не стоило накануне с таким неприкрытым любопытством рассматривать на столбах афиши. Прошлый мой выход «в свет» закончился не очень хорошо, но в этот раз генералу все равно не пришлось меня долго уговаривать. Что-то безвозвратно изменилось во мне в ту ночь, когда я сидела у его постели, держала за руку и шептала, шептала, шептала… Почти без надежды. Я помнила это ощущение ускользающей жизни, помнила сожаления о том, чего у нас не произошло из-за моих опасений.

И еще я помнила, как хорошо было скользить с ним по бальному залу в простеньком танце, как замирало мое сердце, когда я ловила на себе его жадный взгляд, танцуя с кем-то другим. Я помнила восторг от фейерверка, который видела первый и пока последний раз в жизни. И пусть потом подслушанный разговор испортил мне настроение, но ведь все это великолепие было! Я до сих пор бережно перебирала воспоминания о том вечере, как и о поездке на мотоцикле по окрестностям. Все плохое можно забыть. Даже если этот вечер тоже кончится кошмаром, я хотя бы побываю в театре.

Впрочем, Шелтер же собирался ломать систему. И я все еще была точно так же счастлива, как и ночью. Это давало надежду.

На этот раз я смогла сама выбрать себе платье, а потому не пришлось надевать ничего зеленого или слишком открытого. Я отдала предпочтение темно-синему, без выреза (так было проще прятать кольцо, которое я надела на цепочку и повесила на шею), но с открытыми плечами и небольшим рукавом. Облегающее сверху, приталенное, с длинной летящей юбкой. В нем я чувствовала себя комфортно, спокойно, но при этом снова ощущала себя красавицей. И судя по выражению лица Шелтера, ему платье тоже понравилось.

Самому генералу наряд как обычно выбирать не пришлось. Военная форма – на все случаи жизни. Для выхода – парадная, с наградами.

В повозке мы снова сидели, переплетя руки, а я к тому же не отказывала себе в удовольствии время от времени положить голову Шелтеру на плечо. В такие моменты он касался губами моей макушки, и я была готова уже никуда не ехать, лишь кружить по городу, сидя рядом.

Конечно, крамольные мысли были мной забыты, едва мы вошли в здание театра. Я буквально задохнулась от восхищения, рассматривая высокие потолки, в одних местах расписанные завораживающими картинами, в других – украшенные замысловатой лепниной и искрящимися люстрами. В огромном холле, похожем на бальный зал, звучала тихая музыка, которую наигрывали скрипач и пианист, туда-сюда прохаживались нарядно одетые пары, люди сбивались в небольшие группы, о чем-то разговаривая, а разодетые официанты разносили на подносах бокалы с пузырчатым вином.

Шелтер проворно снял два бокала с подноса пробегающего мимо молодого человека, чем-то похожего на Глена, и вручил один мне.

– Только не увлекайся, – предупредил он с улыбкой, – еды здесь не дают, может ударить в голову. Мы поедем ужинать после спектакля.

– У меня голова и так кружится, если честно, – призналась я. – Все это так красиво, но я почему-то чувствую себя виноватой.

И вновь слова слетели с языка быстрее, чем я успела их обдумать. Я смутилась и бросила на Шелтера извиняющийся взгляд, надеясь, что не обидела его своим замечанием. Ведь он делал все, чтобы мне было хорошо. А я постоянно все портила своими реакциями.

Однако к моему удивлению он понимающе кивнул. И без того темные глаза почернели еще сильнее, как случалось постоянно, когда Шелтер прятал какие-то сильные эмоции.

– Я знаю это чувство.

– Правда?

Он кивнул.

– Да, Мира, я живу с ним постоянно. Каждый день спрашиваю себя, действительно ли медлю потому, что не готов, или просто продался роскоши своей нынешней жизни, своему положению. И часто не нахожу ответа.

Я коснулась его плеча в ободряющем жесте, но сказать ничего не успела, потому что внезапно его кто-то окликнул:

– Генерал Шелтер? О, я вас сразу узнал!

Мы обернулись вместе: к нам шел мужчина в гражданском вечернем костюме, а значит, не военный и не маг. Он радостно протянул генералу руки, и тот сжал его правую ладонь в приветственном жесте.

– Граф Нолан, – кивнул он, улыбаясь в ответ.

– А по столице ходили слухи, что вы погибли, – мужчина вздохнул. – Мы успели испугаться. Особенно моя матушка, она большая ваша поклонница.

– Нет, я был серьезно ранен, но обошлось. Опять. Скоро вернусь в Палию. А пока наслаждаюсь глотком мирной жизни.

Он говорил спокойно, плавно, вежливо. Вновь генерал Оллин Шелтер во всей своей придворной красе.

– Рад слышать. Поздороваетесь с матушкой?

Шелтер кивнул, и мы втроем направились к небольшой компании, стоявшей в сторонке. Двое мужчин и три женщины разных возрастов, но все слишком молодые, чтобы быть «матушкой» графа. Лишь подойдя ближе, я рассмотрела, что с ними была еще одна женщина, настолько пожилая, что для нее где-то нашли стул. Она держала в руке трость, но сидела с такой ровной спиной, что ее осанке мог позавидовать и генерал. Ее лицо казалось очень строгим, губы были недовольно поджаты, но стоило ей увидеть Шелтера, как на них расцвела улыбка.

Обрадовались его появлению и остальные, в особенности дамы. Правда, одна из них полоснула по мне острым, как бритва, взглядом.

Шелтер поцеловал руки женщинам, прежде всего пожилой графине, обменялся приветствиями и короткими фразами с мужчинами, а потом наступил неизбежный момент, когда ему пришлось представить им меня.

– Мирадора Торн, – ограничился он только именем и принялся представлять мне остальных.

Честно говоря, имен и титулов оказалось слишком много, чтобы я смогла их запомнить, очень уж волновалась. И не зря, потому что пожилая графиня не купилась на попытку Шелтера увести разговор в сторону и, прищурившись, внимательно на меня посмотрела.

– Милочка, я не видела вас раньше, вы недавно приехали в Варнай? Возраст у вас не тот, чтобы я могла предположить, будто вы только вышли в свет. Уж простите мне старушечье любопытство, но спутницы генерала Шелтера всегда вызывают интерес.

– Вы правы, миледи, я приехала недавно, – сдержанно ответила я, непроизвольно крепче сжимая локоть генерала.

– И откуда же вы приехали? – поинтересовался молодой мужчина, имени которого я не запомнила. – У вас необычная речь.

– Это потому, что я из Оринграда, – призналась я.

На лицах знакомых Шелтера появилось удивление вперемешку с любопытством. Конечно, все знали, что Оринград – одно из недавних завоеваний Магистрата, но лишь та женщина, что пыталась убить меня взглядом, поинтересовалась вслух:

– Интересно, кем же вы были в Оринграде и как познакомились с генералом Шелтером, раз теперь оказались здесь?

– Госпожа Торн моя… – начал, было, Шелтер, наверняка собираясь выдать какую-то правдоподобную импровизированную ложь, но я не дала.

– Я его награда, – спокойнее, чем сама от себя могла бы ожидать, сообщила я.

Их лица забавно вытянулись, я кожей ощутила повисшую в воздухе неловкость. Лишь пожилая графиня усмехнулась и удивленно вздернула брови.

– Как это? – вырвалось у одной из женщин, самой молоденькой.

Стоявшая рядом дама в годах одернула ее, но слишком поздно. Я вдруг испытала необычную легкость и невозмутимо объяснила:

– Меня забрали в качестве наложницы для коллекции Магистра, но он был так вдохновлен успехом генерала Шелтера, что подарил меня ему. В награду за службу.

Присутствующие неловко переглянулись и тут же опустили глаза. Кажется, всем стало очень неловко, они не знали, что сказать. Только взгляд женщины-бритвы полыхнул огнем.

– Дожили, – процедила она. – Теперь каждый офицер станет таскать в приличное общество свою постельную грелку? Мы вроде бы не в борделе!

– Милена! – одернула ее дама в годах, а пожилая графиня недовольно пробормотала:

– Это как посмотреть…

– Меня коробит от этого словосочетания, – признался Шелтер невозмутимо, – но если уж ты сама его выбрала, то хочу заметить, что моей постельной грелкой в свое время была ты, Милена. Мирадора – милость Великого Магистра и знак его расположения. Ведь он отдал ее до того, как оказал честь своим вниманием.

И ни разу не сбился, не запнулся, ни интонацией, ни неуместным вздохом не выдал, как на самом деле относится к такой вот «чести». В другой раз меня бы это задело, но теперь, зная всю его ситуацию, я только восхитилась Шелтером.

Милена пошла красными пятнами, а мужчина, стоявший рядом с ней (тот самый, что спросил меня, откуда я), попытался скрыть смешок, поднеся к губам бокал. Однако внимание своей спутницы он все же привлек.

– Ты это так оставишь? – взвилась она. – Позволишь ему меня оскорблять?

– А что ты хочешь? – усмехнулся ее кавалер. – Чтобы я вызвал на поединок генерала варнайской армии? За язык тебя никто не тянул, могла бы и промолчать, раз уж спала с ним. Если что, – добавил он, посмотрев на Шелтера, – я не в претензии.

– Между прочим, он прав, дорогуша, – заметила пожилая графиня. – Кидая в кого-то камень, надо быть всегда готовой к тому, что он прилетит обратно.

Милена теперь уже вся покраснела от злости, раздраженно топнула ногой, резко повернулась и пошла прочь. Ее спутник закатил глаза и пошел за ней, бросая вслед что-то утешительное, вроде: «Ну, перестань, дорогая, пошутили – и хватит». А мы извинились перед остальными и под предлогом, что он хотел показать мне остальной театр перед началом представления, Шелтер увел меня прочь.

– Это было неожиданно, но мне понравилось, – признался он, когда мы немного отошли и нас больше не могли услышать.

Только тогда я почувствовала, что меня бьет нервная дрожь. Сделала большой глоток пузырчатого вина, но меня это совсем не успокоило.

– Прости, я, наверное, опять создала тебе проблемы, – пробормотала виновато. – Надо было промолчать.

– Нет, совсем нет, – заверил Шелтер, снова поглаживая мои пальцы. – Напротив, ты подала мне хорошую идею, как избавить тебя от притязаний со стороны моих сослуживцев и приятелей. Я по привычке делал упор на то, что не делю с другими своих женщин, но это не объясняло бы эмоциональной реакции. А вот если я буду делать упор на то, что ты ценный подарок Магистра и потому я не хочу, чтобы каждый мимо проходящий трогал тебя руками, то это не вызовет вопросов. Надеюсь, – он остановился и повернулся ко мне лицом, заглядывая в глаза, – тебя это не обидит. Кажется, ты стала… легче относиться ко всему?

Я покачала головой.

– Нет, не легче. Просто решила, что больше не буду стыдиться своего положения. Не я его выбрала. Пусть другим будет стыдно. Стыдно за то, что они допускают подобное в своей стране, несмотря на всю ее… просвещенность.

Шелтер улыбнулся и тихо прокомментировал с нотками гордости в голосе:

– Вот это моя девочка. Кажется, боец в тебе просыпается.

Он наклонился и быстро коснулся моих губ, невзирая на то, что на нас наверняка смотрели.

 

Глава 13

Вечер в театре так и не принес неожиданных огорчений. Кажется, нам действительно удалось сломать систему. Спектакль вызвал у меня почти детский восторг, а последовавшим за ним ужином я по-настоящему наслаждалась, хотя и чувствовала на нас порой просто удивленные, порой откровенно недоброжелательные взгляды. Но Шелтер оставался спокоен, и я, полностью доверяясь ему, тоже сохраняла спокойствие.

Удалось нам сохранить его и в другие дни. С каждым из них Шелтер чувствовал себя все лучше и лучше: уже не уставал во время прогулок, выдерживал более длительные и интенсивные тренировки, постепенно возвращал себе контроль над стихиями. Я радовалась и огорчалась одновременно, понимая, что как только он окончательно оправится, он снова уедет. И кто знает, какой будет следующая пуля? Не попадет ли она ему в голову? Не будет ли нести в себе более мощное или быстрое проклятие? Я не знала и старалась поменьше думать об этом.

А еще очень старалась сконцентрироваться на текущем моменте. На наших прогулках по столице. Шелтер заново показывал мне парки, памятники, значимые здания, рассказывал об истории города, о том, где раньше проходили его границы. Оказалось, что вместе с разрастанием Варнайского Магистрата, расползся в разные стороны и сам город Варнай, с которого когда-то началась эта страна.

В один из дней мы съездили на то самое мемориальное военное кладбище, на котором Шелтер предполагал однажды закончить свою жизнь. Теперь я понимала, что тот его рассказ был лишь частью легенды, мазком в общей картине образа, который он создавал вокруг себя много лет, но вероятность того, что Ралинт все же станет его последним пристанищем, существовала.

В другие дни наши прогулки были более приятными. Шелтер показал мне ботанический сад, куда свозились экземпляры растений со всех завоеванных территорий. Здесь в разных помещениях для них создавались необходимые условия с помощью технологий и магии и их изучением занимались как обычные ботаники, так и маги, ища способы полезного применения. А еще мы были в зоопарке, куда привозили экземпляры животных.

– Я смотрю, Варнай собирает не только коллекцию девственниц для Магистра, – печально заметила я, настороженно глядя на варга, помещенного в просторный вольер.

Со стороны казалось, что он может в любой момент выбраться и кинуться на посетителей, но Шелтер заверил, что магия не даст ему покинуть установленные пределы вольера.

Вечера мы проводили в основном дома. Генерал не принимал посетителей, кроме врачей, Этьена и Морана. Остальные его армейские приятели, вероятно, сейчас находились в Палии, но я все равно была рада, что Шелтер предпочел закрыть двери городского дома для визитов. Потому что он не тратил время на посиделки с людьми, которых в глубине души ненавидел, не курил с ними пахучие сигареты и не пил крепкие напитки.

Мы много времени проводили вдвоем. Шелтеру по-прежнему нравилось слушать, как я читаю, он пытался учить меня игре в шахматы, но чаще мы просто разговаривали. Теперь – по-настоящему. Больше ничего не утаивая друг от друга. Он рассказывал мне то, что помнил из своего детства до Магистрата, но старался не углубляться в подробности жизни в казарме «номерков». Я понимала, что это тяжелые воспоминания. Достаточно было посмотреть на его спину, чтобы внутри все похолодело от невольной попытки представить, каково там было.

Однажды я спросила, почему он не уберет шрамы.

– Наверняка маги могут это сделать, тот же Этьен, – предположила я.

Ведь шрама от пулевого ранения за это время почти не осталось.

– Я не хочу их убирать, – признался Шелтер. – Хоть и не вижу их почти, я знаю, что они там. Шрамы помогают мне помнить. Помнить, кто я и каково быть рабом. Когда поднимаешься выше тех, кто еще недавно тебя топтал, велик соблазн стать таким же. Причинять боль в отместку за то, что ее причиняли тебе. Причем всем без разбора. Велик соблазн отступиться, забыть все, что было, и просто жить этой новой жизнью, наслаждаясь властью и роскошью. Но я должен помнить. Помнить, чтобы все изменить.

Больше я не задавала таких вопросов, как не спрашивала о том, как и когда он собирается избавить Варнай и весь континент от гнета Магистрата. Я убеждала себя, что должна просто верить Шелтеру, доверять. Как доверяла, каждую ночь ложась в его постель и занимаясь с ним любовью. Я все еще волновалась за будущее наших детей, но теперь понимала, что именно пыталась мне сказать тогда Арра Холт, указывая на непохожесть Шелтера на других варнайских офицеров.

Время летело быстро, мысли о предстоящей разлуке становилось все труднее игнорировать. И когда до отъезда осталось всего два дня, я окончательно потеряла покой.

Ночью я лежала в огромной кровати Шелтера, бессмысленно глядя в темноту над собой. Шелтер давно уснул и повернулся на другой бок, а у меня даже глаза закрыть не получалось. Тревожные мысли крутились в голове. Наверное, если бы я не боялась его разбудить, я бы уже встала и ходила кругами. Я даже подумывала тихонько выскользнуть из его спальни и отправиться в свою, но удерживало то, что я снова уже начала скучать по Шелтеру, хотя он еще не уехал. Разлучаться даже просто до утра не хотелось. По той же причине я и не могла уснуть.

Повернувшись на бок, вновь зацепилась взглядом за расчерченную шрамами спину. Ощутила знакомый неприятный холодок в животе. Вспомнила как Шелтер говорил: «Или сражайся и умирай на поле боя, или подыхай в карцере от голода, забитый плетью до кровавого месива вместе спины». А еще он говорил: «Наказывали за любые провинности. Слишком вольная поза? Недостаточно чистый воротничок? Плохо пробежал дистанцию? Получи свой десяток ударов плетью».

Сколько же таких наказаний ему пришлось пережить? Наверняка ведь не каждое оставляло столь заметные следы, которые не смогло свести время. И Лингор, как бы хорошо ни относился, не мог защитить его.

Я лежала, смотрела в ночной полутьме на старые, но все еще заметные рубцы, и чувствовала, как сердце в груди бьется все чаще. Я старалась не думать об этом, ведь Шелтер постоянно повторял, что дело прошлое, что уже шестнадцать лет он живет другой жизнью, но я сомневалась, что для него самого это действительно осталось в прошлом. Как раньше он держался за память о доме и семье с помощью птички-свистушки, так теперь помнил о рабстве с помощью этих отметин.

Глядя на один из шрамов, я вдруг почти как наяву увидела опускающуюся на спину плеть, оставляющую этот след. Увидела – и почувствовала эхо того удара на собственной спине, отчего непроизвольно дернулась.

Воображение живо дорисовало мне все остальное. Обнаженного по пояс парня, в котором я не сразу, но узнала молодую версию будущего генерала, деревянные колодки, в которые были закованы его голова и руки. Увидела мужчину в форменных брюках и рубашке, промокшей от пота в подмышках, и плеть в его руке. Услышала свист, с которым та рассекает воздух, и мерзкий звонкий хлопок, с которым ложится на спину. И сдавленный стон, все-таки вырывающийся сквозь стиснутые зубы. Высокий болевой порог? Ну да, наверное, его пришлось повысить, чтобы выжить.

Я знала, что лежу в постели, что прошло много лет, что смотрю на совсем другого человека, но все равно видела юношу, на несколько лет моложе меня, который в полубредовом состоянии едва стоит, по-прежнему закованный в колодки, хотя наказание давно закончилось и уже почти стемнело, а с неба обрушились капли холодного дождя. А он все стоит, и рядом с ним еще двое. Тонкие струйки воды стекают по волосам и лицу, возможно, смешиваясь со злыми слезами, пряча их от постороннего взгляда. А на спине смешиваются с сочащейся из лопнувшей кожи кровью, окрашиваясь в розоватый цвет, стекают по бокам.

Боль, отчаяние и ненависть того мальчика я чувствовала сейчас как свою собственную. Протянула руку к спине генерала Шелтера, но в своем воображении коснулась лица «номерка» два-восемь-шесть-три-три-девять. Погладила по щеке и не удержалась, прошептала:

– Все будет хорошо, мой мальчик. Каким бы ни было страдание, оно заканчивается. Оно сделает тебя сильнее, и ты поднимешься так высоко, как поднимаются лишь единицы. Все изменится, твоя жизнь изменится. Боли больше не будет. Такой – не будет. Уже скоро, милый. Потерпи немножко. Ты главное живи. Живи – и однажды мы встретимся.

Неизвестно откуда взявшиеся слезы застилали глаза, но я все равно увидела, как Шелтер шевельнулся. Мой Шелтер, мой Оллин, что лежал рядом. То ли я разбудила его своим прикосновением, то ли он и сам не спал, а лишь делал вид, но он вдруг перевернулся, сгреб меня в охапку и принялся целовать. Торопливо, исступленно, везде, куда мог дотянуться: лоб, щеки, глаза, губы, подбородок, шея.

– Это была ты… Тогда, давно… Я столько всего передумал за эти годы… Что это мама… Что это галлюцинация… Что это магия стихий… А это была ты.

Я не понимала, о чем он говорит, только гладила по лицу, целовала в ответ и шмыгала носом, смаргивая слезы.

Лишь когда мы оба немного успокоились, Шелтер объяснил:

– Это было незадолго до того, как я встретился с Нариэль. Очередное наказание, которое едва не довело меня до отчаяния. Я в тот вечер снова думал: все, хватит, отвоевался. Не было сил и дальше слушать Лингора, терпеть, надеяться… Я стоял под дождем и думал, что в следующем бою все закончу, на этот раз уже точно. А потом мне в лицо дохнул ветер, и я услышал шепот. Помнишь, я говорил, что однажды слышал предсказание? Вот это было оно. Я услышал его, и решил, что должен найти для себя выход. Твердо так решил, что раз мне пообещали, то он есть. И буквально через пару месяцев нас отправили охранять Магистра и его жену. Я всегда считал, что моя жизнь изменилась именно тогда. Я ступил на новую дорогу. Сначала я думал, она приведет меня к матери, но мы с ней разминулись: она умерла раньше, чем я смог ее найти. Тогда я решил, что этот путь ведет меня к возмездию. А теперь знаю правду. Все эти годы я шел к тебе. Я шел на твой зов, отправленный мне сквозь время и пространство. Ты действительно шептунья, милая. Ты очень сильная шептунья.

 

Глава 14

Я все еще боялась поверить в то, что Шелтер заявил ночью, но отрицать уже не было смысла. Не могло быть причин, по которым он солгал бы мне о шепоте, услышанном много лет назад. Да и судя по тому, как он сам был взволнован и растерян, вероятность обмана с его стороны сводилась к нулю.

Значит, я – шептунья. Могу зашептать боль, снять чужое проклятие, отправить шепотом послание сквозь пространство и даже – что самое невероятное! – время. Факты были налицо, но я все равно не чувствовала свою силу. По-прежнему не понимала, чем отличается тот шепот, который не приносит ни малейшего результата, от того, что творит чудеса. Как сделать так, чтобы он всегда совершал маленькое чудо?

– Мы выясним, – спокойно и уверенно пообещал Шелтер за завтраком. От его волнения не осталось и следа. Как будто со мной ночью в спальне и днем за ее пределами находятся два разных человека. – Я почти уверен, что ту пулю зачаровала другая шептунья. Та, что знает, как работает ваш дар. Завтра я возвращаюсь в Палию. Я найду эту женщину и заставлю обучить тебя всему.

Я посмотрела на него через стол. В его тираде мне не нравилось все от первого до последнего слова.

– Интересно, могу ли я нашептать, чтобы ты никуда не уезжал, – проворчала я себе под нос.

Он бросил на меня быстрый взгляд исподлобья, не улыбнулся, но и никак не прокомментировал.

– Не волнуйся, милая. Рано или поздно это закончится. К сожалению, едва ли на Палии.

– Но ты уверен, что преуспеешь там?

Шелтер кивнул.

– Почему?

– Я не проигрываю, – вздохнул он. – Никогда. Может быть, это займет много времени и будет стоить много жизней, но Палия падет.

– И ты уверен, что сможешь найти ту шептунью и заставить ее сотрудничать с тобой, хотя она пыталась тебя убить?

И снова он только уверенно кивнул, пригубив чашку кофе.

– Я умею убеждать.

Его самоуверенности можно было только позавидовать. И почему-то этим утром она меня не вдохновляла, а скорее раздражала. Нет, я понимала, что у него есть какой-то план и все, что он делает, он делает ради достижения благородной цели. Но я не могла не думать о тех, чьи жизни перемалывает война, пока Шелтер к этой цели идет. Сегодня – не могла.

– Лучше бы ты был так же уверен в том, что одолеешь Магистра, – тихо заметила я, опуская взгляд в тарелку.

Если Шелтер и отреагировал на мои слова, то я не увидела и не почувствовала, а вслух он ничего не сказал.

Вечером в гости заглянул Этьен. Как я вскоре поняла: чтобы покрасоваться перед нами в новой мантии с капюшоном, в какой я никогда раньше его не видела. На лице его отражалась непривычная смесь эмоций: удивление, радость и некоторое недоверие к происходящему.

Увидев гостя, Шелтер улыбнулся и велел Орху нести пузырчатое вино и бокалы.

– Я еще утром попросил охладить пару бутылок, – признался он.

– То есть вы знали? – уточнил Этьен.

– Подозревал, – кивнул Шелтер. – И немного посодействовал.

– А о чем речь? – осторожно поинтересовалась я, когда мне вручили бокал, в котором весело плясали пузырьки.

Этьен посмотрел сначала на Шелтера, как бы прося разрешение рассказать, потом перевел взгляд на меня.

– Я теперь в Верхней ложе. Очевидно, генерал Шелтер сообщил Магистру, что мое лечение сотворило чудо, на которое оказались неспособны действующие старшие магистры, а потому я заслуживаю дополнительного поощрения.

– О, вот как, – только и смогла выдохнуть я. – Поздравляю.

Почему-то стало до слез обидно, и я не стала пить, лишь смочила губы в вине для вида.

Значит, это лечение Этьена спасло генерала Оллина Шелтера, а я здесь ни при чем! Да Этьен точно так же опустил руки, как и все остальные! Они все его похоронили, привели меня всего лишь попрощаться! И вот теперь оказывается, что это Этьен его спас…

Пока мужчины разговаривали, я полагала, что прекрасно справляюсь с накатившей на меня обидой, потому что они никак не отмечали ее. Но стоило магу уйти, как я поняла: Шелтер просто не хотел обсуждать это при нем.

– Ну, чего ты насупилась? – легким тоном поинтересовался он, присаживаясь на корточки у моего кресла и беря за руки. – Только не говори, что ждала от Магистра медаль или какое-то другое поощрение за спасение моей жизни. Потому что он все равно не дал бы тебе свободу, а другие награды тебе вряд ли пришлись бы по вкусу.

Я хмуро посмотрела на него и дернула плечом.

– Ничего я не ждала, – пробурчала в ответ, заставив его улыбнуться.

– Мира, я написал Магистру это письмо потому, что Этьен нужен мне в Верхней ложе. Поближе к Магистру, понимаешь?

– Да, конечно, – безразлично отозвалась я, снова пожав плечами. – Как скажешь.

– И еще я сделал это для того, чтобы защитить тебя, – добавил он серьезно.

Обида моментально сменилась удивлением, я вопросительно посмотрела на Шелтера.

– Что ты имеешь в виду?

Он вздохнул и тихо произнес:

– Милая, за пределами моего дома – городского или деревенского – никто не должен знать о тебе, о твоих возможностях. Особенно Магистр. Он моментально забудет о том, что вручил тебя как награду, и заберет обратно.

– Зачем?

– Разве не очевидно? Чтобы использовать твой дар. Помнишь, что я говорил тебе о шептуньях? Представь, что сделает Магистр с этим континентом и остальными, если у него появится та, кто может шепотом свести с ума или в чем-то убедить любого человека? Любого правителя… Страны станут сдаваться ему без боя. Или с минимальным, несогласованным сопротивлением. Нельзя этого допустить.

– Я ни за что не стану делать это для него! – возмутилась я.

Шелтер только нежно погладил мои руки и грустно улыбнулся.

– Поверь, Магистр тоже умеет убеждать. Поэтому лучше, чтобы он ничего не знал. Этой ложью я поразил сразу две мишени: приблизил своего человека к Магистру и отвел внимание от тебя. Ты и так его привлекла. Уж не знаю, чье, когда и как…

Он осекся, но поздно. Мое сердце тревожно кольнуло.

– Что ты хочешь этим сказать? – тихо уточнила я, неотрывно глядя в его бесстрастные глаза. – Кто-то еще знает, кто я?

– Думаю, да, – кивнул Шелтер, сосредоточенно хмурясь. – Потому что только так можно объяснить появление отступников в моем доме и совет ветра, который велел тебе уйти в ту ночь. Приходили за тобой, Мира. Кто-то нанял отступников, чтобы похитить тебя. Подозреваю, что и нападение в лесу, после вечеринки, было направлено не против меня.

– С чего ты взял? Ты говорил, что это продолжение нападения по дороге в Сиран!

– Заказчик явно хотел, чтобы я так подумал, – кивнул Шелтер, – но настоящей целью была ты. Меня давно терзал вопрос, зачем тот пятый отступник пошел за тобой. Если им был нужен я, то они и должны были сражаться со мной все, а тобой пренебречь. Они были в масках и не могли бояться тебя как свидетеля. Но вот если их целью было похитить тебя, то все правильно: четверо отвлекали меня, пока пятый пошел искать тебя. Опоздай я хотя бы на минуту, он открыл бы портал – и все.

Я высвободила руки и прижала их к лицу. Оно горело. Сердце колотилось в ушах, и перспектива остаться уже завтра одной вдруг из пугающей превратилась в парализующую ужасом.

– Почему ты раньше мне этого не сказал?

– Не хотел тебя пугать. Я прислал охрану, в моем имении ты в безопасности, Мира. Там солдаты и маги – никто тебя не достанет, обещаю. Но пока ты не научилась пользоваться своим даром, о нем стоит помалкивать, хорошо? Потому что от Магистра я не смогу тебя защитить.

Я медленно кивнула, безмолвно обещая вести себя осмотрительно, но внезапно что-то кольнуло внутри, и я посмотрела на Шелтера уже совсем другими глазами.

– Но при этом ты был готов отпустить меня в Замбир? – уточнила я напряженно.

Выражение его лица тоже переменилось, взгляд перестал быть таким бесстрастным.

– Я бы все устроил так, что тебя там никогда не нашли бы, – напомнил Шелтер. – Потому что не искали бы. Это было бы даже безопаснее, чем жить в моем имении…

Он осекся и опустил глаза, а меня внутри снова что-то кольнуло.

– Тогда почему ты не сказал о грозящей мне опасности еще тогда, когда у меня был выбор уехать или остаться? Ты был так откровенен во всем, но утаил это. Почему?

Шелтер выпрямился, как будто смотреть на меня снизу вверх в одно мгновение стало для него некомфортно.

– Неужели это так трудно понять? – тихо ответил он вопросом на вопрос. – Я не хотел, чтобы ты уехала. Поэтому не стал тебя пугать. Когда ты боишься, ты бежишь. Я могу защитить тебя здесь. Мне будет спокойнее, если ты останешься здесь. Но ты могла иначе увидеть ситуацию.

Я медленно кивнула, глядя прямо перед собой и размышляя над его словами.

Он дал мне выбор: уехать и обрести свободу или остаться с ним и обрести счастье. И до сего момента мне казалось, что тот выбор я сделала сама, но теперь… Теперь я понимала, что Шелтер в какой-то степени сформировал мой выбор. Как он убедил Керама Нейба присоединиться к нему? Правильно: рассказал ему правду о себе. И мне тоже… А вот об опасности умолчал – это могло склонить чашу весов моего решения не в его пользу.

– Мира? – позвал Шелтер настороженно. – Что в этом плохого? Я действительно хотел, чтобы ты осталась, чтобы ты была со мной. Чтобы мы были вместе. Разве ты сама этого не хотела? Да, каюсь, я рассказал тебе не все, но выбор ты сделала сама. Или что, зная о том, что тебя пытались похитить, ты бы все-таки выбрала иначе?

Теперь я так же медленно отрицательно покачала головой, но взгляд на него так и не подняла.

Нет, наверное, я бы все равно выбрала остаться. И не было ничего плохого в том, что именно такого решения от меня и ждал Шелтер, но… Вот именно, пресловутое «но», о котором я задумалась только сейчас, когда он сказал, как может использовать меня в своих целях Магистр.

Ведь Оллину Шелтеру тоже было не в новинку использовать женщину для достижения великой цели.

– Значит, говоришь, ты попросил меня у Магистра, потому что я напомнила тебе о потерянной матери? Уверен, что мой дар, который ты заподозрил во мне еще тогда, здесь ни при чем?

Он резко втянул воздух, но промолчал. Я уже хорошо знала эту реакцию. Она означала, что мое предположение угодило в цель и выбило генерала Шелтера из колеи.

– И как именно ты планировал меня использовать? – уточнила я, удивляясь тому, как похолодел голос. – Я должна была воздействовать своим шепотом на Магистра? Чтобы что? Что именно я должна была ему нашептать? Не смерть ведь, убить его ты и сам можешь. Тогда… безумие? Это был твой план?

– Не говори глупостей, – оборвал мои рассуждения Шелтер. – Сомневаюсь, что на него возможно так воздействовать. Он не зря тридцать лет возглавляет Варнай.

– Тогда как? Что я должна была для тебя сделать?

– Не все ли равно, Мира, что я там планировал сто лет назад, когда еще толком тебя не знал? – с ноткой досады в голосе спросил он в ответ. – Да, когда Этьен обратил мое внимание на то, как ты успокоила боль раненного, и сказал, что это похоже на дар шептуньи, меня заинтересовали его слова. А будь ты на моем месте, ты не хотела бы получить возможность побеждать в войне вообще без кровопролития?

Теперь уже во весь более скромный рост выпрямилась я, в груди вспыхнуло яростное пламя.

– Так ты для этого хочешь найти мне наставницу? Чтобы я стала твоим оружием?

– Конечно, нет! – весьма натурально возмутился он. – Если бы я хотел превратить тебя в свое оружие, я бы уже давно этим занялся! Все, чего я хочу сейчас, это чтобы ты почувствовала свою силу и научилась ею пользоваться. Чтобы ты могла постоять за себя, когда меня нет рядом. Хотя если смотреть на все здраво и с холодной головой, то твой дар действительно мог бы мне помочь и приблизить для нас обоих то будущее, о котором мы мечтаем.

Вот теперь я все-таки посмотрела ему в глаза. Потому что именно этот момент тревожил меня сильнее всего и раздувал пламя в груди.

– Оба ли, Оллин? – спросила я, внимательно следя за его реакцией. – Или вся красивая романтика последних дней была лишь декорацией? Пылью в глаза, способом заставить меня саму захотеть стать твоим оружием? Ты ведь никогда не проигрываешь, да? Потому что умеешь убеждать. Знаешь, на какие кнопки и рычаги давить. Умеешь манипулировать людьми, а не только приказывать. Поэтому ты так хорош, да? Потому что знаешь, когда нужно рассказать правду, а когда ее утаить. Как ты утаил причины, по которым попросил меня у Магистра, прикрывшись красивой историей о потерянной матери. Как утаил от меня правду о нападении отступников. Что еще было ложью, Олли?

– Это не ложь, – отрезал Шелтер, в его голосе зазвенели стальные нотки. Кровавый генерал занимал свое место. – Просто обычно у людей больше одной причины совершить какой-то поступок, понимаешь? И потом сложно сказать, что именно стало главной. Об отступниках я не сказал, потому что не хотел тебя пугать, я уже объяснил. Я не сказал тебе ни слова неправды, Мира. Может быть, местами говорил не всю правду, но я говорил именно то, что имело значение. Послушай, не хочешь учиться управлять шепотом – забудь, не нужно этого делать. Но мы можем как-то обойтись без ссоры накануне моего отъезда? Давай не будем делать это традицией.

– Хорошо, – кивнула я, все еще чувствуя, как по груди перекатывается клубок чего-то тяжелого и острого.

Оно давило и кололо. И чем больше я смотрела на Шелтера и думала о том, верит ли Нариэль в то, что он в нее влюблен, так же сильно, как и я, тем кололо сильнее.

– Только сегодня я хотела бы ночевать у себя. Устала, лягу пораньше. Спокойной ночи, генерал Шелтер.

Я резко повернулась и быстро вышла из комнаты, чувствуя, как слезы жгут глаза, и слыша, как меня зовут по имени. Не обернулась. Не захотела.

Потому что злилась, но сама толком не понимала на что. На то, что он хотел меня использовать? На то, что не сказал об этом? На то, что он не влюбился в меня и его действиями руководят не чувства, а холодный расчет? На собственную глупость, из-за которой поверила в его любовь и добровольно осталась у него в рабстве? И ведь как все красиво получилось: он не насиловал, не принуждал, я пришла и осталась с ним сама. И потом все делала бы сама. Ради любви, ради совместного будущего, которое, возможно, ему и ни к чему. Подумаешь, подарил кольцо и пообещал, что женится. Обещать – еще не жениться…

Или я все это придумала себе? Может быть, я просто так ждала подвоха все эти дни, что среагировала на первый подходящий повод? Может быть, я так легко каждый раз начинаю сомневаться в искренности его чувств только потому, что не считаю себя достойной его любви?

Ответа я не знала, но ночевать осталась, как и заявила, в «своей» комнате. И Шелтер не пришел, чтобы убедить меня передумать.

 

Глава 15

Утром я проснулась рано и внезапно. Небо едва успело начать светлеть, но солнце еще и не думало вставать. Дом пока оставался тихим и сонным, да и за окном не было слышно городской жизни. Я не сразу сообразила, что именно меня разбудило, но потом хлопок повторился, и я поняла, что это закрылась дверца повозки.

Я вскочила с кровати так стремительно, что едва не потеряла равновесие от накатившего головокружения, но это быстро прошло. Мгновение спустя я уже стояла у окна, едва не прижимаясь к нему носом, и глядя на площадку перед домом. Там Мэл, судя по всему, как раз уложил вещи в багажное отделение и уже открыл дверцу заднего сиденья для Шелтера.

Вскоре в поле моего зрения появился и сам генерал. Как всегда в военной форме и фуражке, он медленно шел к повозке, натягивая на руки черные перчатки.

Сердце тревожно встрепенулось. Он уже уезжает? Так рано? Даже не дождался меня на завтрак? Впрочем, учитывая наше расставание накануне, последнее было вполне понятно, но меня снова обуяла злость. Злость, раздражение и сомнение.

Однако сегодня, на свежую голову, я быстро поняла, что злюсь не на Шелтера, а на его отъезд. На то, что он снова окажется далеко и будет рисковать жизнью, а я буду сидеть в его имении и сажать цветочки, не имея ни малейшего понятия, как он там, что с ним. Сидеть и бояться, что ночью меня разбудят и торопливо поведут куда-то, чтобы я успела попрощаться. Я злилась, потому что ничего не могла с этим сделать. Мне хотелось кричать и выть от собственного бессилия и от страха.

И поэтому хотелось найти повод злиться и на него тоже. Повод усомниться в том, что происходит между нами. Повод любить его меньше. Какой угодно, лишь бы ослабить эту связь, что за несколько дней связала нас крепче нитей той черной паутины, что едва не убила его.

Вот только не помогло. Он все равно уезжал, а мне все равно было страшно и больно. И от мысли, что мы снова расстались на нервной ноте, пусть и без взаимных угроз, сердце ныло еще сильнее.

Почему он не пришел вчера? Почему не сделал шаг навстречу, не попытался убедить меня в том, что мои страхи – это просто глупость? Обиделся и не захотел? Или потому что мои предположения попали точно в цель, и он решил не тратить время, раз уж все так сложилось? Решил дать мне «насладиться» собственными переживаниями, страхами и чувством вины, которое уже поднимало голову, чтобы потом я была более податливой?

Великий Тмар, как же понять, что им движет: искренние чувства и эмоции или он просто умело манипулирует мной?

Шелтер дошел до повозки и даже снял фуражку, как делал перед посадкой, но на заднее сиденье так и не забрался, только бросил фуражку на него. Что-то сказал Мэлу и захлопнул дверцу. Возница только пожал плечами и кивнул. Они оба привались спинами к металлическому корпусу, Шелтер достал из кармана портсигар, раскрыл его и протянул Мэлу. Тот с заметным волнением и трепетом вытащил длинную коричневую сигарету, понюхал ее и поднес ко рту. Вздрогнул, когда кончик сигареты вспыхнул пламенем, и рассмеялся. Шелтер лишь улыбнулся, тоже затягиваясь ароматным дымом. Отсюда я, конечно, не могла почувствовать запах, но и так хорошо его знала.

Они о чем-то говорили: эхо приглушенных голосов разносилось в утренней тишине, но слов было не разобрать. Шелтер явно задавал какие-то вопросы, на которые Мэл с удовольствием отвечал, и кивал в знак понимания или согласия с чем-то.

А потом он повернул голову и посмотрел на мое окно. Его лоб хмурился, в глазах застыла плохо скрываемая тоска. Он несомненно заметил меня, но не подал вида, не помахал рукой и даже не кивнул в знак приветствия. Просто посмотрел.

Я отпрянула назад и бросилась к двери, забывая про тапочки и едва успевая стянуть со спинки стула халат. Бегом преодолела коридор, путаясь в рукавах, едва не упала, перескакивая ступеньки лестницы.

Улица встретила меня осенним холодом и сыростью, камень крыльца обжег ноги, но я едва заметила это.

– Оллин! – крикнула, потому что Шелтер уже снова смотрел в другую сторону.

Он встрепенулся и стремительно повернулся ко входу. Отбросил в сторону недокуренную сигарету, обогнул повозку и торопливо зашагал обратно к крыльцу. На лице его было написано облегчение.

Я не выдержала и сбежала по ступенькам вниз, теперь уже чувствуя ледяную поверхность камня всей стопой, но отмахиваясь от этих ощущений. Бывало и хуже. К тому же секунду спустя Шелтер подхватил меня, обнимая и приподнимая над землей. Я крепко обхватила его руками за шею, торопливо целуя в пахнущие табаком губы.

– Прости меня, – пробормотала чуть отстраняясь. – Прости…

– Я думал, ты так и не выйдешь… – услышала в ответ шепот, смешанный с тяжелым дыханием.

– Я просто так не хотела, чтобы ты уезжал…

– Только зачем же ты… босиком…

– Пожалуйста, береги себя, потому что если ты умрешь, я тоже умру…

– Простудишься ведь… холодно…

Я покрывала поцелуями его лицо, ловя ответные торопливые поцелуи, наши голоса переплетались, дыхания перемешивались, кажется, я всхлипывала, а он держал меня на весу, чтобы мои ноги не касались холодной плитки, и, наверное, ему было тяжело и неудобно, но Шелтер не жаловался.

Когда мы оба наконец все сказали, я просто безвольно повисла на нем, крепко обнимая за шею, прижавшись щекой к щеке, чувствуя, как он сжимает меня в ответных объятиях. Хотелось остановить это мгновение, остаться в нем навсегда, но я чувствовала, как стремительно утекает время, и от этого сердце кололо все больней.

Внезапно от рук Шелтера по всему телу разлилось тепло. Охватило меня, словно завернуло в кокон одеяла. И когда он наконец снова поставил меня на землю, ноги не ощутили холода.

– Не стой здесь долго, заклятие продержится всего пару минут, – уже чуть спокойнее сообщил мне Шелтер, отстраняясь.

Только для того, чтобы поцеловать. На этот раз медленно, вдумчиво, держа в ладонях мое лицо.

– Я вернусь, Мира, – прошептал Шелтер мне в губы. – В этот раз обещаю, что вернусь. Только не знаю, когда. Но я вернусь, и мы снова обо всем поговорим, только уже спокойно. Будь умницей, ладно?

Я смотрела в темные глаза, гладила уже такие знакомые руки и только молча кивала, потому что говорить не могла: горло перехватило и сдавило, как будто кто-то вцепился в него стальными пальцами. А если бы смогла, сказала бы главное, на что ни разу так и не нашла времени за все эти дни: что люблю его. Я чувствовала это так ярко, так уверенно, но почему-то ни разу не озвучила. И он тоже ничего такого не говорил, может быть, потому я и засомневалась в его чувствах. Но сейчас сомнения ушли, растаяли, как таяла темнота в утренних сумерках.

Шелтер снова поцеловал мои губы, на этот раз быстро, поверхностно, и шагнул назад, выпуская из рук. Я не сразу смогла отпустить его, но все же заставила себя. Еще несколько секунд мы просто молча смотрели друг на друга, пока он не повернулся и не пошел прочь, к повозке.

– Едем, Мэл, – уверенно скомандовал он несколько смущенному разыгравшейся на его глазах сценой вознице и исчез в чреве салона.

Мэл коснулся пальцами козырька своей фуражки в знак быстрого приветствия, торопливо забрался на свое место и запустил мотор. Повозка тронулась, развернулась и уехала прочь, унося с собой и тепло согревавшего меня заклинания.

Однако я снова не успела замерзнуть: на плечи легла уже совершенно реальная, а не воображаемая, теплая шаль, а к моим ногам бросили тапочки.

– Идем, девонька, нечего тут морозиться, он уже уехал. Теперь только ждать, – вздохнула Мег, ведя меня к дверям дома. – И молиться.

«И шептать», – мысленно добавила я, твердо решая, что в ближайшее время освою магию шепота, чего бы мне это ни стоило. Как я это буду делать, я пока не знала, но если уж я могу стать оружием Шелтера, я им стану. Все лучше, чем быть бесполезной наградой.

 

Глава 16

В тот же день я вернулась в имение Шелтера с помощью Этьена, который просто открыл для меня портал. Как маг Верхней ложи, он теперь не сопровождал Шелтера в боевом походе, но заверил меня, что ему нашли достойную замену. Я только кивнула. Это было неразумно с моей стороны, но я все равно чувствовала легкую обиду на мага, присвоившего себе заслугу спасения генерала. Пусть даже присвоил он ее не сам.

Когда я вышла из портала на другой стороне, снова едва не потеряв равновесие и только по большой удаче не растянувшись посреди большой гостиной, меня одолевали уже другие мысли. Я почти не сомневалась, что Мег в своих письмах успела растрепать Глену или Галии, что я теперь «полноценная наложница». Сложно было прогнозировать, под каким именно соусом она подала эту пикантную новость, поэтому я нервничала. Как теперь ко мне будут относиться здесь?

Всю нервозность как рукой сняло, когда я поймала равновесие и огляделась по сторонам. В гостиной выстроилась вся прислуга во главе с дворецким Морроу и экономкой Холт, Керам Нейб стоял чуть впереди, как обычно давая понять, что он не прислуга. Точно так же они все встречали нас с Шелтером несколько месяцев назад. Но тогда они выстроились ради своего хозяина, а теперь… ради меня? Как будто я была настоящей хозяйкой в этом доме.

Арра Холт дружелюбно улыбнулась, что само по себе могло считаться маленьким чудом, Морроу учтиво поклонился, Мария присела в книксене, но было видно, что ее просто распирает от любопытства и желания расспросить меня обо всем. Лишь Глен демонстрировал недовольство и скуку, но не презрение или пренебрежение.

Керам Нейб стоял очень прямо, сложив руки на рукоятке трости и глядя на меня с нечитаемым выражением на лице. С одинаковым успехом он мог быть очень рад мне или замышлять недоброе. Однако, когда я шагнула к встречающим, он слегка наклонил голову вперед и сдержанно поприветствовал:

– Госпожа Торн, добро пожаловать домой.

Я не удержалась от широкой улыбки, потому что в тот момент действительно почувствовала себя вернувшейся домой.

Заглянув к Галии и Юнту, чтобы поздороваться и перекинуться парой слов, я не без труда улизнула от Марии, жаждущей моего подробного рассказа о Шелтере, и все-таки добралась до внушительной библиотеки генерала, на которую нацелилась с самого утра.

Когда-то госпожа Холт показала мне, где стоят книги, которые разрешено брать без ограничений, но сейчас я планировала найти кое-что другое. И испытала отчаяние, по-новому взглянув на это помещение, поскольку не представляла, как тут можно найти что-то конкретное.

Здесь стояли высокие – в пару человеческих ростов – шкафы, полки которых были плотно уставлены книгами. Не меньше сотни в каждом, а то и больше, и самих шкафов пара десятков. А мне могла помочь, возможно, всего одна. По крайней мере, я надеялась, что хотя бы одна здесь есть.

Должен же был Шелтер узнать откуда-то о шептуньях. С его основательным подходом к любому делу, особенно важному, он наверняка изучил вопрос, прежде чем поднимать тему между нами. Короткого разговора с Этьеном ему не хватило бы. Значит, что-то о шептуньях здесь должно быть. Только я не знала, ни как называется нужная книга, ни как выглядит, ни кто ее написал.

– Отлично, – пробормотала я, удрученно скользя взглядом по книжным полкам.

И что тут можно сделать? Только просмотреть внимательно корешок каждой книги, ища подходящие названия, и ознакомиться с содержанием всех, которые покажутся перспективными. Может быть, я заодно найду что-то по основам освоения магии. Шелтер как-то предположил, что я могу найти наставника и среди обычных магов, чтобы он обучил меня базовым вещам. Вероятно, есть какой-то общий принцип действия магии, и можно начать с его изучения.

Я принялась за дело, но за час, через который в библиотеке появилась госпожа Холт, успела просмотреть только два шкафа и не найти ровным счетом ничего подходящего.

– Что ты делаешь?

Вопрос экономки застал меня сидящей на верхней ступеньке передвижной лестницы, которую я использовала, чтобы добраться до верхних полок. От неожиданности я так вздрогнула, что едва не упала, но на счастье мне удалось даже книгу не выронить.

– Вы меня напугали, – с трудом переводя дыхание, отозвалась я, лихорадочно соображая, что соврать.

А потом посмотрела в сосредоточенное лицо госпожи Холт, вспомнила все, что она рассказала мне сама и что от себя добавил Шелтер, и поняла, что врать ей не имеет смысла. Напротив, именно с ней я могла поделиться своим планом и получить надежного союзника. Я даже мысленно дала себе подзатыльник за то, что не догадалась сразу обратиться к ней за помощью. Она могла лучше ориентироваться в библиотеке.

– Я ищу книгу. Или книги, которые помогут мне овладеть магией шепота, – объяснила я, осторожно слезая с лестницы.

Госпожа Холт удивленно вздернула брови, а я, оказавшись рядом с ней, принялась торопливо и оттого сбивчиво объяснять про шептуний, предположения Шелтера и то, что мне удалось его спасти с помощью этой магии.

– Если я смогу взять эту силу под контроль, я смогу помогать, – закончила я своим главным аргументом. – Пока точно не знаю, на что хватит моих возможностей, но даже если я просто смогу отводить от него смерть – это ведь будет уже немало, да?

Лицо госпожи Холт разгладилось, она кивнула. И поманила меня к невысокому шкафу с какими-то маленькими ящичками, который я даже не взяла в расчет, объясняя на ходу:

– Большая часть библиотеки досталась Оллину вместе с домом. У прежних хозяев все хранилось в строжайшем порядке, до определенного момента был даже специальный человек, который занимался книгами: пополнял запасы, создавал каталоги. Здесь все расставлено по темам, имеется алфавитно-предметный указатель. Проще найти нужное в нем, а потом уже брать сами книги и смотреть их.

Госпожа Холт не просто показала мне, как это работает, но и зарылась в каталоги и карточки с различными терминами и указанием книг, в которых можно о них прочитать, на несколько часов. Вместе мы нашли пяток книг по теории магии и парочку исторических, в которых упоминалась Красная Пустыня. В одной нам даже попался параграф, в котором упоминались шептуньи, но лишь поверхностно. Этого определенно было мало, чтобы понять мой дар. Даже Шелтер рассказал мне больше.

– Должно быть что-то еще, – с надеждой пробормотала я, когда мы задвинули последний намеченный ящичек с карточками.

Больше «ключевых слов» нам в голову не пришло, а стопка отобранных книг скромно насчитывала всего десять наименований. И ни одна из них не отвечала внятно на вопрос: кто такие шептуньи и как работает их дар?

– Да, должно быть, – госпожа Холт раздосадовано закусила губу, глядя на шкаф. – Странно, что здесь нет карточки с понятием «шептунья».

– Это потому что нет о них книг, так ведь? – уточнила я, исходя из принципа составления картотеки, который она мне объяснила.

– Так да не так, одну книгу с упоминанием мы нашли, но карточки, которая на нее ссылалась бы, нет…

– Слишком незначительное упоминание? – предположила я. – Его просто пропустили?

Холт посмотрела на меня с сомнением и медленно покачала головой.

– Нет, я же говорю, тут был специальный человек для такой работы. Он только и делал, что просматривал поступления книг и создавал указатель. Даже короткое упоминание шептуний должно было попасть сюда, если только… – она осеклась, лицо ее посветлело.

– Что?

– Оллин забрал карточку. И книги, которые были в ней указаны. Уж если он погружается в какие-то изыскания, то стаскивает все в свою комнату. Возможно, карточку он забрал из соображений безопасности, чтобы никто другой ее не нашел и не стал искать книги, указанные в ней.

– Я думала, он доверяет всем в этом доме, – удивилась я.

– Всем да не всем, – хмыкнула госпожа Холт, выразительно посмотрев на меня. – Во-первых, тут бывают гости. Во-вторых, насколько я понимаю, он не хотел, чтобы ты нашла эти книги раньше времени. А ну как ты бы начала искать их еще тогда, когда он рассказал тебе о шептуньях впервые, чтобы использовать магию шепота против него?

– Значит, он меня переоценил, – смутилась я. – Мне это и в голову не пришло, я решила сразу попробовать, не изучая вопрос.

– Всяк судит по себе, – пожала плечами госпожа Холт. – Он сам начал бы с изучения теории, а потом уже спланировал бы, как ее применить на практике. Поэтому и перестраховался. Думаю, в его комнате мы найдем все, что тебе нужно.

– Вы так уверены, что оно в принципе тут было?

Арра Холт улыбнулась. Когда она улыбалась, сразу становилось видно, что мы с ней почти ровесницы. Или это просто я наконец перестала ощущать себя маленькой девочкой и «доросла» до нее?

– Уверена, – кивнула она. – Иначе Оллин не забрал бы карточку.

* * *

Госпожа Холт оказалась права. Но чтобы убедиться в этом, нам пришлось вскрыть запертый ящик стола. Здесь оказались совсем даже не деньги, а две потрепанные временем книги и та самая карточка, которую мы не нашли в библиотеке. Хорошо, что теперь мы с госпожой Холт… точнее, с Аррой, заодно, потому что после прошлой попытки я не решилась бы даже снова залезть в комнату генерала, не говоря уж о вскрытии замка подручными средствами.

К счастью, на этот раз господин Нейб поблизости не оказался, и мы спокойно забрали то, за чем пришли, и отнесли книги в мою комнату, куда до этого перетаскали все остальные.

– Ты только их на виду на оставляй, пожалуйста, – попросила Арра. – Мария – девочка хорошая, не злая и к Оллину положительно настроена, но она очень любопытна и при том болтлива. Страшное сочетание. Будет лучше, если книги не попадутся ей на глаза.

Я заверила ее, что буду очень внимательно следить за тем, куда кладу книги, а те две, что мы вытащили из стола Шелтера, собиралась держать в запертом ящике своего: у меня имелся точно такой же.

Арра пообещала прислать мне обед в комнату, поэтому я без лишнего промедления погрузилась в чтение и вынырнула из него лишь тогда, когда за окном совсем стемнело, а Мария принесла мне уже и ужин.

Глаза болели и слезились, но некоторая картина начала вырисовываться. От жадности я пока не стала погружаться во многие детали, оставив их на более подробное изучение после, а лишь пробежалась, что называется, «по верхам» одной из двух книг, которые Шелтер держал под замком.

Она называлась «Шептуньи – дочери ветра». Ее автор не владел магией шепота, а лишь изучал по рассказам, легендам, слухам, упоминаниям в разных источниках.

Он отмечал, что сила шептуний в «наши дни» (а книга была написана почти сто лет назад) – неизведанная территория, состоящая из одних только догадок. В предисловии он утверждал, что магия эта неразрывно связана со стихией воздуха, но не так, как ее используют стихийники. Он сравнивал ее и с магией ундин, которые тоже воздействовали на людей голосом, пусть и не шептанием, а пением, но отмечал, что для шептуний значение имели не вибрации звука, высота или тональность голоса, как в случае с легендарными обителями вод. Шепот, разносимый ветром, посылал определенную команду. Но опять же – не так, как в классической магии, которая часто фокусировала энергию через словесные формулы – заклинания. Шептуньи были до определенной степени свободны в выборе слов. Не имеет никакого значения, на каком языке отдавать вербальные приказы, важно точно представлять, какого результата хочешь добиться. Любые неточности или сомнения – неуместны и губительны.

И вот тут я увидела первую ловушку, в которую попала, пытаясь нашептать Шелтеру приказ отпустить меня домой. Я плохо себе представляла, как это должно выглядеть, не понимала, как мне добраться до Оринграда, и не верила в то, что Шелтер может меня туда отвезти сам. Я не уточняла, что именно он должен сделать, а главное – в глубине души уже боялась и не хотела возвращаться домой, понимая, с чем мне предстоит столкнуться. С таким настроем шепот не мог сработать.

Вторую проблему я определила, когда прочитала раздел «Передача вербального приказа и сила его воздействия». Оказалось, что лучше всего срабатывает именно нашептанный приказ, то есть тот, что человек услышал. Но можно и «зашептать» предмет, еду или напиток, как делала моя мама – осознанно или нет. Только в этом случае требовалось длительное воздействие. Было слишком мало один раз нашептать напитку и дать его выпить. Таким образом можно было лишь незначительно скорректировать поведение человека. Грубо говоря, воздействовать на его решение пообедать в столовой, а не на террасе, например, или наоборот. Усилить первоначальную симпатию. Чуть-чуть поднять настроение.

Чтобы серьезно воздействовать на человека, требовалось поить его заговоренным, например, шоколадом продолжительное время. Вот тогда я смогла бы, вероятно, заставить Шелтера наплевать на последствия и отправить меня домой. Если бы четко сформулировала, как именно это должно произойти и без колебаний этого хотела.

Усилить воздействие можно было и монотонными повторениями. То есть если шептать, и шептать, и шептать человеку так, чтобы он не мог не слушать. Например, во сне. И тут я сразу вспомнила, как просидела у постели умирающего генерала несколько часов, снова и снова приказывая черной паутине уйти, отпустить его. В ту ночь я все сделала правильно: я отдавала конкретные приказы, в которые верила всем сердцем, я шептала их «получателю», повторяя сотни, наверное, раз. Поэтому мой шепот и сработал.

А может быть, еще потому, что я вкладывала в это всю себя, всю свою любовь к нему. Я могла бы умереть прямо там, если бы потребовалось, только чтобы он жил. Оказалось, что правильный эмоциональный настрой может многократно усилить способности шептуньи. Поэтому лучше всего их – то есть, наш – шепот исцеляет родных и близких, а лучше всего вынуждаем мы делать то, что для нас жизненно необходимо.

Отсюда вытекало очень важное ограничение нашей силы: для настоящего чуда нам нужно уметь искренне любить, а для смертоносного проклятия – люто ненавидеть. Эмоции и намерения важны не меньше, чем многократность повторений и уровень развития способностей. Как я поняла из другой главы: чем больше используешь силу шепота, тем мощнее он становится. Это было похоже на то, что пытался объяснить мне Шелтер, говоря, что магия – как мышцы: есть от рождения, но для роста силы нужны тренировки.

Я прервалась на ужин, чтобы переварить всю эту информацию. Получалось, что мне нужно тренироваться как можно больше, воздействуя на людей, но… это казалось мне каким-то неправильным. Хорошо, предположим, я могу тренироваться, повышая всем настроение, пока отдельно взятое имение не превратится в кусочек небесной обители на земле, но будет ли этого достаточно? Мне предстояло серьезно подумать.

После ужина я полистала книгу в поисках еще одной темы, волновавшей меня с ночи, когда Шелтер заявил, что в далеком прошлом слышал мой шепот. Слышал то, что я шептала всего два дня назад.

Оказалось, что такое действительно возможно.

«Ветер, как и воздух, вечен и вездесущ. Для него нет расстояния и нет времени. Много лет спустя он будет все тот же, каким он был много лет назад. А потому голос шептуньи, его дочери, способен проходить сквозь время и пространство, как и она сама, когда становится ветром».

Автор книги отмечал, что для отправки сообщения на расстоянии или в прошлое требуется либо очень высокий уровень владения силой, либо очень хорошее представление о человеке, месте и времени, куда отправляется послание. Или умение «становиться ветром», о котором он не писал подробнее, и я не понимала, что именно он под этим подразумевает.

«Проще всего шептунье отправить сообщение самой себе, потому что как правило они прекрасно помнят тот день и час, когда услышали далекий шепот, а также что он им говорил. Для отправки сообщения другому человеку его надо очень хорошо знать и чувствовать».

Да, такое у меня могло получиться только случайно, под влиянием эмоций… А вот попробовать отправить сообщение себе я могла.

Книга не содержала описаний упражнений или последовательности действий, только размышления автора на тему и аналогии с другими типами магии, поэтому пробовать мне предстояло как и раньше – по наитию.

Внимательно перечитав раздел несколько раз, я отложила книгу, подошла к окну и распахнула его. Игнорируя холодный влажный воздух, ворвавшийся в комнату и лизнувший кожу, закрыла глаза и попыталась мысленно вернуться в день после похорон мамы.

Сердце болезненно сжалось от горьких воспоминаний, холодный ветер дохнул в лицо, принося с собой едва уловимый запах моря, и я вдруг явственно увидела обрыв, на краю которого сидела тогда, с тоской думая о том, что в жизни не осталось ничего хорошего. Эхо того отчаяния прозвучало в груди. Я приоткрыла глаза, но видение не исчезло. Передо мной одновременно было и темное раскрытое окно моей комнаты, и крутой обрыв, залитый клонящимся к закату солнцем, у подножия которого шуршали волны. А еще девочка пятнадцати лет с заплаканным лицом, обнимающая худые острые коленки. Ветер шевелил ее отливающие золотом локоны.

– Твоя судьба войдет после заката, – прошептала я девочке, и увидела, как она встрепенулась, прислушиваясь. – Холодный огонь и обжигающий лед. Только ты сможешь дать ему то, что он по-настоящему хочет. Он уйдет, но после вернется, чтобы забрать тебя с собой. Навсегда…

Я снова закрыла глаза, а когда открыла их, Оринград и пятнадцатилетняя я исчезли, но в груди осталось странное, незнакомое чувство. Ощущение завершенности, как будто я долго-долго шла по кругу и наконец прошла его до конца.

Мои губы тронула торжествующая улыбка.

 

Глава 17

Следующие несколько дней я читала и перечитывала книги о шептуньях, вспоминала предсказания «ветра» и практиковалась в их отправке самой себе. Несколько раз пыталась нашептать себе прошлой что-то новое, чего не слышала, но каждый раз что-то не давало. То никак не получалось «почувствовать» момент своего прошлого, то меня отвлекали, то внезапное головокружение непрозрачно намекало, что пора сделать перерыв. Тем не менее у меня появилось главное, как мне казалось: чувство силы, так я это назвала. Я все-таки научилась отличать, когда мой шепот высвобождает пока непонятную и не слишком впечатляющую энергию, а когда нет.

Примерно через неделю я пришла к выводу, что нужно двигаться дальше и пробовать новое. Мне все еще казалось не совсем правильным целенаправленно воздействовать магией на окружающих, пусть даже и для поднятия им настроения. Одно дело – помогать исцелиться или использовать шепот не совсем осознано (как делала мама), а зачаровывать почти друзей в учебных целях – это совсем другое.

Но тренироваться было нужно, и я искала способ сделать это с меньшими потерями. Тогда-то мне и попался на глаза Глен. Как всегда бледный и болезненный, с ядовитой ухмылочкой на губах и недовольным голосом. И я решила, что это меньшее из зол: нашептать ему более позитивное настроение и добродушное отношение ко мне. К тому же в случае с ним будет проще понять, увенчались ли мои попытки успехом.

В этот раз я подошла к задаче более осмотрительно, помня о том, что мне советовал Шелтер. Я пряталась в давно разведанных местах, подкарауливая лакея, проходящего мимо, и монотонно шептала несколько коротких фраз, стараясь искренне желать подружиться с вечным букой, изводившим меня с первого дня появления в доме генерала.

Поначалу казалось, что ничего не происходит. Глен даже не обращал внимания на мой шепот, хотя я была уверена, что мне удавалось выпустить силу. Возможно, не получалось направить, поэтому я для верности несколько раз зашептала для него шоколад, когда варила его для всех обитателей дома.

Через несколько дней что-то начало получаться. Глен стал останавливаться посреди коридора и оглядываться по сторонам, когда я шептала свои «заклинания», как будто что-то слышал или чувствовал. Он перестал меня задирать, и я все чаще видела его не столько хмурым, сколько задумчивым.

Наконец в один из дней, столкнувшись со мной перед завтраком, Глен улыбнулся и поприветствовал:

– Доброе утро, Мира.

– Доброе утро, Глен, – улыбнулась я в ответ, испытывая непривычное ощущение восторженного триумфа.

У меня получилось! Это работало. И это означало, что скоро я смогу стать полезной для Шелтера, смогу помочь ему. Тогда правление Магистра закончится и все, о чем мы мечтаем, сбудется.

Едва заметная улыбка на губах Глена погасла, он нахмурился и поспешно ушел прочь, и мне пришлось поумерить свою радость. Предстояло еще много работы.

Я пока точно не знала, какие именно мои возможности пригодятся Шелтеру. Как оказалось, шептуньи не в состоянии воздействовать на события в целом. То есть я не могла просто сесть и шептать: «Шелтер свергнет Магистра», как не могла своим шепотом уберечь кого бы то ни было от ранения, даже саму себя. Но в книге было описано еще немало полезного: внушение на расстоянии, отправка сообщений другим людям, лечение и самое пугающее – злонамеренное шептание. Другими словами: проклятие на болезнь или смерть.

От последнего я пока предпочитала держаться подальше. Дотянуться шепотом до кого-то, кто находится далеко, не могла: никак не получалось почувствовать другого человека, даже просто чтобы передать сообщение, не говоря уже о внушении.

Оставалось лечение, и снова мне на ум пришел Глен. Не сразу, но я вспомнила, как Галия обронила однажды, что он такой вредный из-за болезни. Мол, ему самому все время плохо, вот и хочется сделать плохо другим. Подробнее она тогда не рассказала, а я была не в том состоянии, чтобы расспрашивать: побег волновал меня куда больше. И вот теперь я решила расспросить ее о болезни Глена.

Однако Галия не смогла сообщить мне никаких дополнительных сведений. Она лишь знала, что Глен часто плохо себя чувствует и ни в одном другом доме не смог бы удержаться на своей работе.

Пришлось подловить Глена во дворе, куда он уходил курить в одиночестве. Период красивой осени уже подходил к концу. Почти все листья облетели с деревьев, солнце показывалось все реже, зато дожди шли почти каждый день, отчего на заднем дворе грязи было, как выражалась Галия, «по колено». Лавка, на которой Глен обычно сидел, промокала, несмотря на то, что стояла под козырьком крыши, поэтому теперь приходилось курить, привалившись плечом к столбу, державшему тот самый козырек.

Я вышла на улицу через минуту после Глена, держа в руках две чашки с горячим кофе с молоком.

– Вот, возьми, – я протянула одну кружку ему. – А то замерзнешь, пока травишься.

После секундного колебания Глен принял у меня чашку и сделал осторожный глоток. Его напряженное лицо расслабилось, вечно сведенные брови разошлись. Кофе, конечно, тоже был соответствующим образом «зашептан».

– Спасибо.

– На здоровье, – отозвалась я и пригубила свой напиток, кутаясь в теплую шаль. – Насколько я понимаю, оно тебе нужно.

Глен бросил на меня быстрый, острый взгляд, сразу отвернулся и поднес к губам сигарету.

– Разболтали уже, – проворчал он недовольно. – Ну давай, пожалей меня.

– Не буду, – возразила я, дернув плечом. – Ты меня не очень-то жалел, почему я тебя должна?

Он недоверчиво покосился в мою сторону, но заметив, что я улыбаюсь, понимающе хмыкнул.

– Это серьезно? – тихо поинтересовалась я, боясь его задеть и спугнуть.

Глен снова поднес к губам вонючую сигарету, глубоко затянулся и на выдохе коротко ответил:

– Это смертельно.

– Ох… – не удержалась я. – Мне очень жаль.

– Вот видишь, – ухмыльнулся он, посмотрев на меня с осуждением. – Поэтому я и не люблю, когда люди узнают.

– Неужели ничего нельзя сделать?

Он безразлично пожал плечами, переводя взгляд на тлеющий кончик сигареты.

– Врачи совсем не смогли мне помочь, даже понять, что со мной. Маги нашли причину, но не берутся лечить.

– Почему?!

– Они говорят, что мое тело само себя убивает. Мол, это часть меня, ядовитая и агрессивная, которая пожирает живое изнутри. Маги не берутся такое лечить, потому что боятся. Магическое врачевание завязано на обмен жизненной энергией. Они как бы… подключают свою к энергии пациента, усиливают ее и побеждают. Но лишь тогда, когда болезнь приходит извне. Ранения или посторонние организмы… А если болезнь породило тело, то подключаться к моей энергии без толку. Велик риск, что болезнь перейдет на мага через обмен энергией. Может быть, я что-то не так говорю, но примерно так мне все это объяснял магистр Этьен.

Под конец своей речи он попытался изобразить улыбку, но я не смогла ее вернуть.

– И сколько же они отводят тебе времени? – спросила напряженно.

– Год в лучшем случае. Мне повезло, что я попал к генералу Шелтеру. По крайней мере, не буду подыхать где-нибудь в доме скорби в нищете. Здесь работы мало, а платит генерал хорошо. И он обещал, что не выгонит меня, даже когда я совсем не смогу работать. Сказал, что ему не жалко давать мне кров и стол. Я сейчас работаю в основном на обезболивающие зелья и откладываю на них на будущее. А больше мне ничего не помогает.

Он махнул рукой, выбросил окурок и сделал глоток кофе, после чего снова покосился на меня.

– Вот такая история. Ты прости, что доставал тебя поначалу. Просто иногда такая злость берет… Что вы все останетесь и будете жить, даже старик Юнт, а я…

Он снова махнул рукой, тяжело сглатывая, спрятался за чашкой. И я сделала то же самое, не зная, что сказать в ответ. Мне было жаль Глена, и теперь все его приставания и шпильки казались такой ерундой. Очень хотелось ему помочь, но тот факт, что местные маги не взялись его лечить, пугал. Я ведь толком не знала, как действует мой шепот. Не получится ли так, что пытаясь вылечить его, я заболею сама? И не трусость ли это: даже не попытаться, боясь пострадать?

* * *

Еще пару дней я снова вдоль и поперек изучала книги о шептуньях в разделах лечебного воздействия, пытаясь понять, может ли быть опасной для меня попытка воздействовать на болезнь Глена. Но ничего так и не нашла. Ни один, ни другой автор не знали механизм работы магии шепота настолько глубоко. У них не было возможности изучить его, они оперировали лишь предположениями и аналогиями. Об обмене энергиями они тоже ничего не писали, поэтому сделать какие-либо выводы я не смогла.

После примерно сутки мучилась сомнениями, взвешивая «за» и «против», а потом решилась.

Я могла попробовать хотя бы готовить Глену зашептанную на исцеление еду. Все, что он будет есть или пить, готовить самостоятельно, отдельно. Когда я сказала о своем желании Галии, не углубляясь в причины, она удивилась, но спорить не стала. Подозреваю, Шелтер успел оставить какие-то распоряжения на мой счет, велев давать мне полную свободу действий.

Глену я, конечно, ничего не сказала. И готовила ему все то же самое, что Галия готовила для остальных, чтобы он ничего не заподозрил. Я не знала, хватит ли такого опосредованного воздействия, и не хотела давать ему ложных надежд.

Примерно неделю не было видно вообще никаких изменений, но потом я начала замечать, что Глен стал реже выглядеть больным. Исчезли бледность кожи и круги под глазами, чаще появлялась улыбка, а он сам повадился шутить, и к тому же смешно. Еще через несколько дней между делом признался, что в последнее время стал чувствовать себя лучше: боли почти исчезли, улучшились сон и настроение, ушла усталость.

– Мне говорили, что теоретически такое возможно, – тихо сказал он, как будто боялся спугнуть удачу. – Что только мое тело само и может победить болезнь, если окажется сильнее. Я не верил. Но теперь думаю: а вдруг?

Я только улыбнулась ему, сглатывая вставший в горле ком. Потому что чем лучше чувствовал себя Глен, тем хуже чувствовала себя я. Появились головокружения, слабость, тошнота. Сначала я надеялась на переутомление: я так подолгу читала свои книги, что не всегда хватало времени выспаться. Потом грешила на легкое отравление, но по мере того, как симптомы учащались и усугублялись, я понимала, что допустила огромную ошибку, когда полезла со своим лечением туда, где побоялись вмешиваться опытные маги. Но, наверное, я бы не смогла спокойно жить, зная, что не попыталась помочь.

Оставалось надеяться, что болезнь не убьет меня слишком быстро и мои способности успеют помочь Шелтеру. А может быть, мне даже удастся вылечиться самой. На всякий случай я теперь каждое утро и каждый вечер шептала себе, сколько было времени, желая сил и здоровья. Но симптомы не уходили. Быть может, стоило бросить все это, но хотелось довести лечение до конца.

Поэтому я продолжала. Скрывала от всех недомогание и продолжала зашептывать еду Глена. Пока в один из дней не начала терять сознание прямо у плиты. К счастью, Галия вовремя заметила это, успела подхватить и усадить меня на стул. Она тут же засуетилась, наливая мне холодной воды, причитая и зовя попеременно то Глена, то Морроу, чтобы кто-нибудь сбегал за одним из тех магов, что продолжали охранять особняк Шелтера.

Однако на ее зов явилась лишь встревоженная экономка. Сквозь звон в ушах я слышала, как она расспросила Галию о случившемся, а та в конце рассказа добавила, что ей уже давно не нравится мой бледный вид, и повторила:

– Надо бы ей мага позвать. Заболела наша девонька, кажется. Уложить ее надо.

– Не надо, сейчас пройдет, – отмахнулась я. – И мага не надо, он все равно не поможет.

Арра с шумом выдвинула из-за стола соседний стул и села, попыталась заглянуть мне в лицо.

– Мира, что происходит? Что с тобой?

Я бросила настороженный взгляд на Галию: она-то не была в курсе моих способностей, и говорить о них в ее присутствии мне не хотелось.

Арра верно поняла мой взгляд и обратилась к кухарке:

– Действительно, надо позвать мага. Вы сходите, а я присмотрю пока за Мирой.

Галия недовольно насупилась и, кажется, даже что-то проворчала, но я не разобрала. Вытерев руки о полотенце, она, слегка шаркая ногами и переваливаясь с боку на бок, поторопилась прочь, прекрасно понимая, что ее просто спровадили.

Когда звук ее шагов стих, Арра снова спросила:

– Так что происходит? Это как-то связано с твоим шептанием?

Я кивнула и потянулась к стакану холодной воды, который мне налили. Казалось, только это сейчас может удержать желудок на месте.

– Я просто хотела помочь Глену с его болезнью. Думала, если зашептывать еду, то мне ничего не будет…

– Тебе плохо из-за лечения Глена? – ужаснулась Арра.

– Думаю, да. Все началось после того, как я стала шептать ему на излечение. Он говорил, что варнайские маги отказались от него, опасаясь, что его болезнь перейдет на них. А я подумала, что зашептывание еды не причинит мне вреда, но, кажется, ошиблась. Теперь я, должно быть, больна тем же.

Арра выглядела так, словно была готова собственноручно свернуть лакею шею в надежде, что это откатит случившееся со мной. Она наверняка знала, что болезнь Глена смертельна. Вероятно, она переживала не столько за меня, сколько за то, как моя болезнь отразится на Шелтере.

Сделав несколько глубоких вдохов, она взяла себя в руки и попросила:

– Так, давай поточнее. Какие у тебя симптомы? Может быть, это просто совпадение. Или какое-нибудь… магическое истощение, Оллин рассказывал мне про такое.

Я послушно, ничего не утаивая, пересказала ей все случаи головокружения, тошноты, сонливости и усталости. В глубине души затеплилась надежда: вот про магическое истощение я совсем не подумала, потому что даже не знала, что такое существует.

Арра внимательно меня выслушала, помолчала несколько секунд, а потом задала всего один вопрос:

– А когда у тебя последний раз была кровь?

Вопрос заставил смутиться. Я как-то не привыкла обсуждать подобное вслух, но это ощущение быстро прошло, потому что я вдруг осознала, что крови давно не было. Изучение магии шепота и тренировки способностей так увлекли меня, что я совсем потеряла счет дням. Напрягла память и удивленно выдохнула:

– Еще до ранения генерала.

– О… – только и воскликнула Арра, и в этом коротком звуке мне послышались облегчение, удивление и даже немного радости. – Тогда я не думаю, что ты заболела из-за Глена. Полагаю, в твоем недомогании виноват Оллин.

Я посмотрела на нее со смесью недоверия и ужаса. Арра лишь улыбнулась и кивнула.

– Полагаю, ты беременна, Мира.

 

Глава 18

Несколько минут спустя приведенный Галией маг по имени Ран подтвердил «диагноз» Арры. Галия моментально засуетилась, то поздравляя меня, то собираясь срочно ставить тесто на какой-то свой особый пирог. А я не знала, что чувствую. Вся замерла, внутренне и внешне, боясь поверить.

Нет, я, конечно, понимала, что проведенная вместе недели может иметь последствия. Наверное, какая-то часть меня этого даже хотела, зная, что Шелтер рискует погибнуть на этой войне. Но теперь, когда теоретическое ожидание и смутное желание стали явью, фактом, я застыла, не зная, что теперь делать.

Где-то в глубине души снова шевельнулись сомнения и опасения. Вспомнился подслушанный разговор местных девиц и рассказ самого Шелтера. Я велела себе не думать об этом, постаралась сконцентрироваться на его поведении со мной и обещаниях, но мерзкий червячок никуда не делся и продолжил грызть меня изнутри. Мое положение оставалось уязвимым, и это не давало почувствовать только радость.

Арра сразу заметила мою реакцию, но о ее причинах с присущей ей деликатностью поинтересовалась наедине. Когда я сказала, что не хотела бы пока сообщать Шелтеру о ребенке, она нахмурилась.

– Ты не думаешь, что известие его обрадует? – уточнила она. – Или не уверена, что сама хочешь сохранить ребенка?

– Конечно, я хочу! – возмутилась я в ответ. – Просто… Не знаю… Мне не хочется сообщать об этом в письме.

– Я-то могу промолчать, – несколько сухо отозвалась Арра. – Но господин Нейб… Он докладывает Оллину обо всем, что происходит здесь. И, думаю, обо всем, что касается тебя, должен сообщать в первую очередь.

– Давайте ему не скажем! – наивно предложила я.

Арра покачала головой.

– Как ты собираешься все от него скрыть? Во-первых, Галия и Ран уже знают. То есть к вечеру будут знать все в имении. Во-вторых, тебе нужно наблюдение и обычного врача, и мага для верности. И особый режим. И, пожалуйста, больше никакого лечения Глена!

Все услышанное мне крайне не понравилось. И не знаю, откуда у меня взялась решимость, но я сказала об этом Арре. В конце концов, мы сторговались на следующем: она сама скажет господину Нейбу о ребенке и попросит его пока не тревожить генерала этой новостью, чтобы не отвлекать, а я сначала покажусь обычному доктору и снова дам проверить себя магу, прежде чем продолжать зашептывать еду Глена. И продолжу только в том случае, если и доктор, и маг подтвердят, что я по-прежнему абсолютно здорова.

Ее разговор с господином Нейбом я бессовестно подслушивала под дверью его кабинета. Управляющий сначала спокойно выслушал Арру, немного помолчал и только потом поинтересовался весьма недовольным тоном:

– То есть вы предлагаете мне врать генералу о том, что у него будет ребенок?

– Не врать. Просто не говорить, – уточнила Арра. – Пока. Не думаю, что он станет спрашивать вас в одном из писем, не беременна ли Мира. А так… Может быть, война скоро закончится, он приедет и сам все узнает.

– А если война скоро не закончится? Вы понимаете, что я пишу ему о происходящем здесь раз в неделю? Предположим, я промолчу один раз, два… Но потом мое молчание станет сознательным обманом. И никого из нас по головке не погладят за него. Я уже не говорю о том, что ему стоит узнать обо всем сейчас, когда еще можно…

– Вы же не думаете, что Оллин захочет убить своего ребенка? – возмутилась Арра таким тоном, что даже у меня сердце екнуло. – Если так, то вы его совсем не знаете!

– Нет, я не думаю, что он может принять такое решение, – тут же сдал назад Нейб. – Но он будет недоволен тем, что мы приняли решение за него. Он предпочитает все контролировать сам.

– Господин Нейб, – тон Арры вдруг совершенно переменился: холодная, сдержанная экономка исчезла, осталась женщина, которая говорит о чем-то очень для нее важном, – поймите вы. Мира просто хочет сказать ему об этом сама. Глядя в глаза, видя его реакцию. Для нее это важно, понимаете? Она бесправная рабыня. Его слово – это все, что у нее сейчас есть. Его слово и его чувства. Ей нужно сказать о ребенке самой. Я уверена, Оллин обрадуется новости достаточно сильно, чтобы забыть обо всем остальном. Он не разозлится на вас.

В кабинете повисло молчание, во время которого сердце в моей груди то замирало, то заходилось в бешенном ритме. Наконец Нейб уронил:

– Хорошо. Только из уважения к вам, Арра. И, естественно, если вы готовы взять на себя всю ответственность за возможные последствия.

Арра заверила, что она готова, а у меня от облегчения едва не подкосились колени. Да и вообще накатила такая слабость, что мне пришлось лечь.

К счастью, приглашенный Нейбом доктор, осмотрев меня, пришел к выводу, что со мной все в полном порядке. А через пару дней его слова подтвердил и специализирующийся на медицине маг, поводив надо мной руками. Велел хорошо питаться, чаще бывать на свежем воздухе, реже нервничать, а в остальном разрешил жить обычной жизнью.

Я упросила его заодно осмотреть и Глена. Мое участие удивило обоих. После осмотра маг заявил, что у Глена есть некоторые проблемы, но сейчас они в той стадии, когда еще можно вести полноценную жизнь. Когда лакей объяснил, что ему после последнего осмотра давали не больше года жизни, он только равнодушно пожал плечами.

– Я вижу то, что вижу. В вашем теле есть очаг болезни, которая может пожрать вас живьем. Но сейчас оно дремлет и не станет вас тревожить. Все может измениться в любой день, но пока именно так.

Маг ушел к господину Нейбу за оплатой визита, а Глен с подозрением уставился на меня, едва дверь за ним закрылась.

– Это ты как-то сделала?

– Нет, конечно! – попыталась отвертеться я, но мне было очень трудно подавить счастливую улыбку.

– Я был болен почти два года. А потом рассказал обо всем тебе – и вот меньше месяца спустя я почти здоров. Таких совпадений не бывает. Таких чудес не бывает!

– Ну, сам посуди: что я могла сделать? – я выразительно посмотрела на него. – Я ведь не целительница и не маг.

Глен медленно кивнул, но по его глазам я поняла, что он мне не поверил. Но он хотя бы понял, что не нужно вслух приписывать мне свершившееся чудо.

А я решила, что теперь достаточно иногда варить и зашептывать ему шоколад, а не готовить всю еду. Все равно теперь не хватило бы времени и сил, поскольку Арра под чутким руководством обычного и магического докторов разработала для меня новое расписание дня. И не слушала возражений.

Да я и не возражала. Мне было очень приятно, что кто-то обо мне так заботится. Впервые с тех пор, как умерла мама. Пожалуй, теперь Арра Холт могла стать сестрой и мне. За что очень хотелось ее отблагодарить, но тут следовало подойти к шепоту с умом. Что-то внутри подсказывало мне, что я не должна заставлять ее просто забыть все с ней случившееся. Забыть – это не выход, это бегство. Мне нужно было сделать так, чтобы воспоминания не причиняли ей боль. Тогда она сможет не только жить дальше, но и стать по-настоящему счастливой. Поэтому слова для такого шептания я подбирала долго и осторожно.

Время шло. Пролетела осень, и наступила зима, которая здесь оказалась малоснежной. Даже к концу первого ее месяца снег лишь ложился на землю тонким покрывалом, после чего сразу таял. Дни стали совсем короткими, и жизнь в имении Шелтера почти остановилась.

А в Палии все шла война, за которой мы по-прежнему внимательно следили по газетам. И хотя мне все советовали не нервничать, я только этим и занималась, потому что спать спокойно не получалось. Я часто просыпалась по ночам, прислушиваясь к тишине и надеясь услышать в ней мотор повозки или хлопок двери. А днем снова и снова пыталась дотянуться сознанием до Шелтера, но у меня по-прежнему не получалось.

И вот на исходе второго месяца зимы газеты наконец сообщили: Палия подписала капитуляцию.

* * *

Мы не ждали возвращения Шелтера раньше, чем через неделю после этой новости. Ему как минимум требовалось время вернуться в столицу, явиться к Магистру, «отпраздновать» очередную победу с друзьями. Только после этого он мог вернуться. Однако мы ошиблись.

Пять дней спустя, вечером, мы сидели с Аррой в малой гостиной. Мне нравилось проводить вечера именно здесь, потому что вся эта комната ассоциировалась у меня с Шелтером. Арра теперь почти всегда составляла мне компанию, одновременно развлекая и приглядывая за мной. Она пыталась учить меня то шить, то вышивать, то вязать, но у меня все выходило грубо и некрасиво. В прежней жизни мне было некогда заниматься рукоделием, проще было снести вещи к швее и заплатить ей денег, если требовалось сделать что-то аккуратно. Или просто наспех прихватить нитками, когда красота была не нужна.

Теперь же у меня хватало свободного времени, и я искренне пыталась научиться чему-то. Но иголка, как и спицы, меня за что-то невзлюбили. Может быть, поэтому я и услышала мотор подъехавшей повозки первой. Арру слишком поглотило ее рукоделие, а я больше мучилась, чем работала.

– Кажется, кто-то приехал…

Она вскинула на меня удивленный взгляд, прислушалась, но теперь в вечерней тишине слышалось лишь потрескивание огня в камине.

– Тебе показалось, Мира. Он приедет дня через два, не раньше. Надо еще немножко потерпеть.

Я кивнула и вернулась к вышивке, но не усидела на месте и полминуты.

– Я все-таки посмотрю.

И торопливо вышла из комнаты. Живот хоть уже и стал заметен, пока не доставлял мне никакого дискомфорта, а в платьях более свободного кроя, на которые я перешла, далеко не сразу бросался в глаза.

В холле я оказалась почти в тот же момент, когда распахнулась входная дверь, хотя звонка не было, и Морроу, соответственно, даже не вышел. Зато вместе с холодным воздухом в холл ворвался Шелтер. В повседневной военной форме и теплом черном пальто, надетом поверх нее. Несколько помятый и потрепанный, но совершенно точно живой и здоровый.

Я радостно бросилась к нему, а он в свою очередь торопливо сбросил верхнюю одежду прямо на пол и раскрыл мне объятия, которые словно стали продолжением нашего расставания четыре с небольшим месяца назад: Шелтер снова слегка приподнял меня над землей и крутанулся вокруг своей оси. Я нетерпеливо нашла губами его губы, крепко обнимая его за шею. От него пахло холодом, долгой дорогой и совсем немного – его любимым табаком. И еще пахло им самим – и этого запаха мне не хватало больше всего.

– Теперь я знаю, каково это, – прерывая поцелуй, выдохнул Шелтер, счастливо улыбаясь. – Возвращаться домой, когда тебя здесь так ждут.

Он поставил меня на пол, снова взял мое лицо в ладони и поцеловал еще раз, уже менее жадно, более нежно.

– Я же обещал, что вернусь. Чего ты теперь-то ревешь? – выдохнул мне в губы, вытирая большими пальцами дорожки слез на щеках.

А ведь пока он не спросил, я и не заметила, что плачу.

– Это от счастья, – выдавила я. – Я не ждала тебя сегодня.

– А я поехал прямиком сюда. Договорился с Этьеном, что завтра утром он откроет мне портал в дворец Магистра, а после аудиенции я сразу поеду обратно, но уже своим ходом. Соскучился очень, – признал он тихо под конец и снова прижал к себе.

И, кажется, наконец что-то почувствовал, потому что вдруг снова отстранился и посмотрел вниз, на мой живот.

– Или Галия перестаралась с пирогами, – пробормотал он недоверчиво, – или…

– Или, – лаконично подтвердила я, внимательно наблюдая за его реакцией. – У нас будет ребенок, Оллин.

– Почему… Почему мне ничего не сообщили? – растерянно спросил он, поднимая взгляд на присоединившуюся к нам Арру.

– Мира хотела сказать сама, – тихо объяснила та, и даже не видя ее лица, я поняла, что теперь она волнуется.

Шелтер перевел взгляд обратно на меня, хмурясь, но потом его лоб разгладился, а сам он тихонько хмыкнул, как будто что-то для себя понял. Или решил. Снова наклонился к моим губам, чтобы поцеловать.

– Что ж, одной хорошей новостью больше, – пробормотал он.

Мне показалось, я почти услышала, как с сердца свалился огромный тяжелый камень. И стало немного стыдно оттого, что я вообще переживала на этот счет.

Я уступила Шелтера Арре, и на этот раз они обнялись, не таясь от меня. Генерал шутливо попенял ей за игру в молчанку и поинтересовался, она ли совратила Нейба с пути истинного, что тот тоже упрямо скрывал от него такую новость.

Еще какое-то время заняли расспросы о моем состоянии, а следом завертелась суета, когда Морроу услышал наш разговор и с ужасом для себя осознал, что хозяин уже дома, а его комната не готова, камердинер приедет только завтра утром, а на ужин не готовили ничего из того, что может хотеть крепкий мужчина после долгой дороги. Шелтер заверил его, что все в порядке, он может поужинать и бутербродами, прекрасно умеет одеваться и раздеваться сам, а моя спальня на сегодня его вполне устроит.

– Ты ведь не против? – уточнил он, глядя на меня с лукавой улыбкой. – Приютишь на одну ночь?

Я даже не нашлась, что ответить, а он рассмеялся, обнял меня за плечи.

– И вообще, я не хочу, чтобы сегодня кто-нибудь работал и суетился, – заявил Шелтер непривычно легким и счастливым тоном. – У меня праздник, поэтому, Морроу, откройте пару бутылок пузырчатого вина. Я хочу, чтобы вы все выпили за здоровье моего будущего наследника. А мне очень срочно нужен душ и чашка горячего шоколада. И ты, – добавил он, снова повернувшись ко мне.

* * *

– Ты действительно боялась моей реакции? – мягко спросил Шелтер почти час спустя.

Он успел вымыться, переодеться в более удобные брюки, в каких обычно ходил дома, и свежую рубашку, перекусить остатками ужина и бутербродами и выпить чашку шоколада, которую упрямо сварила я, хотя Галия и пыталась убедить меня, что прекрасно справится. Но мне очень уж хотелось приготовить его самой.

Теперь мы устроились вдвоем на моем любимом подоконнике. Шелтер прижал меня к себе спиной, обнял обеими руками, его ладони осторожно поглаживали мой живот, а я почему-то не могла перестать улыбаться. Даже когда услышала этот вопрос.

– Не знаю, чего я боялась, – честно ответила я, в свою очередь поглаживая его руки. – Наверное, просто действительно очень хотела видеть твое лицо, когда ты узнаешь.

– Все еще думаешь, что я тебя использую?

В его голосе проскользнула обида, и я повернулась в его объятиях, чтобы дотянуться губами до щеки и поцеловать.

– Нет, Олли. Не думаю. То есть… Пойми меня правильно… Меня постоянно что-то тревожит, но дело не в тебе, а во мне. Наверное, я окончательно успокоюсь только тогда, когда ты наденешь на меня кольцо в храме и официально назовешь женой. Тогда я, наверное, поверю, что все происходит наяву. А пока… Страшно. За тебя, за себя, за нее…

– Нее? – ухватился Шелтер. – У нас девочка?

– Да, маги уже давно сказали. И потом… – я замялась, вдруг осознав, что он про это совсем забыл, раз удивился тому, что у нас будет дочь. Я ведь и сама забыла, пока снова не прочитала в припрятанных им книгах. – Я же шептунья, Оллин. У меня будет только дочь и только одна. Поэтому со мной у тебя не будет сына, если ты его хотел.

Шелтер промолчал в ответ. Молчал долго, и я очень пожалела, что не вижу его лицо сейчас. Его руки не остановились, но я чувствовала, что для него этот факт стал полной неожиданностью.

– Знаешь, что я подумал? – вдруг подал он голос. – Я ведь завтра снова предстану перед Магистром и буду иметь право потребовать для себя новую награду за победу в Палии. Я попрошу разрешения жениться на тебе. Скажу, что у меня будет ребенок и я хочу, чтобы он родился законным и свободным. Был бы мальчик, было бы проще, конечно. Но мне почти тридцать семь, я едва не умер и через месяц меня снова отправят куда-нибудь… Никого не удивит, что я ухвачусь за возможность продолжить себя хотя бы в одном ребенке, обзавестись хотя бы одним законным наследником.

Кажется, я на мгновение лишилась дара речи, настолько не ожидала услышать именно эти слова. Сердце радостно встрепенулось, но вместе с тем накатил и страх. Что, если эта просьба заставит Магистра насторожиться?

Однако Шелтер лишь отмахнулся от моих опасений.

– Он сейчас очень уверен в своих силах и моей преданности. Моя просьба его разве что позабавит.

Его голос звучал очень уверенно. И я тоже поверила в то, что у него получится. Но мы оба не учли одно обстоятельство.

 

Глава 19

Я ждала возвращения Шелтера уже на следующий день, к вечеру, как он и обещал, но вместо этого он приехал лишь на третий. Мрачный и хмурый. Я вышла ему навстречу, но остановилась на полпути, натолкнувшись на угрюмый взгляд.

– Магистр не удовлетворил твою просьбу? – предположила я, опасливо замирая на месте.

Шелтер ничего не ответил. Скинул форменное пальто на руки Глену, отдал ему же фуражку и молча прошел в свою любимую малую гостиную, отрывисто велев подать бренди.

Мы с Гленом только недоуменно переглянулись, после чего он понес устраивать вещи генерала, а я последовала за Шелтером в гостиную. Тот не устроился по обыкновению в кресле, а остался стоять у камина, скрестив на груди руки и глядя на огонь.

– Оллин? Что случилось?

– Ревнивая мстительная дрянь, – тихо прорычал он.

Я вздрогнула и отшатнулась, но на мое счастье Шелтер продолжил:

– Нариэль. Магистр не возражал. Когда приносишь ему на блюдечке новые территории, он необычайно добродушен. Даже проникся рассказом о том, как ранение, которое не оставляло мне шансов, изменило мое отношение к жизни. Был готов освободить тебя для заключения брака, правда, предложил как следует все обдумать. Не успел я уехать из дворца, как меня нашла Нариэль и сказала… – он осекся. – Она много чего сказала, но суть ее пламенной и очень эмоциональной речи сводился к тому, что как солдат я принадлежу ее мужу, но как мужчина – только ей и не буду принадлежать никому другому. Если я всерьез решу жениться, она меня уничтожит, рассказав супругу правду о том, кто я.

– Ох… – только и смогла выдохнуть я, опускаясь в кресло.

– Прости, Мира, ничего не получится, – едва слышно пробормотал Шелтер. – Она была очень решительно настроена, мне едва удалось ее успокоить.

Я рассеянно кивнула, думая о том, что свобода и брак сейчас не главное, лишь бы опрометчивая просьба не вышла Шелтеру боком, но потом до меня дошел смысл его слов. Как наяву я увидела немолодую женщину, страстно целующую моего генерала, скользящую рукой по его бедру, услышала томное приглашение «навестить» ее.

– Ты… Ты что, был у нее? – голос непроизвольно дрогнул и взгляд затуманился, когда я посмотрела на Шелтера. – Поэтому приехал только сегодня? Ты ее… успокаивал?

Он не повернулся ко мне, даже головой не шевельнул, так и стоял, словно каменное изваяние. И это безмолвие оказалось красноречивее любого ответа. Я плотно сжала веки и закрыла лицо руками. Казалось, что меня проткнули насквозь – так больно стало в груди. И как я ни старалась сдержаться, слезы все равно потекли по щекам. Если бы могла, я убежала бы прочь, но пришлось остаться сидеть на месте, потому что ноги не слушались.

– Мира… – тихо позвал Шелтер уже где-то рядом.

Я даже не услышала, как он подошел ко мне и присел на корточки рядом, положив руки на подлокотники кресла.

– Пожалуйста, не плачь. Между мной и Нариэль не было ничего, из-за чего тебе стоило бы плакать, поверь.

– Правда? – с сомнением уточнила я, сдвигая руки так, чтобы увидеть его лицо.

Оно было спокойно и невозмутимо, Шелтер смотрел мне в глаза без тени сомнения.

Зато меня эти сомнения терзали. Как именно он ее тогда успокаивал? Почему приехал на два дня позже, чем собирался? Что именно он делал?

«А надо ли тебе это знать, милая?» – вдруг задалась я вопросом.

На своем месте, играя роль варнайского генерала, Шелтеру приходится делать куда более ужасные вещи. Например, идти войной на другие страны, убивать их жителей, не желавших войны. Или отдавать на потеху Магистру невинных девушек с завоеванных территорий. Как же быстро я забыла, что сама могла стать одной из них. Теперь переживаю о том, спал Шелтер в столице с Нариэль или нет. А переживать стоило бы о других вещах.

Я вытерла слезы, шмыгая носом, и коснулась ладонями рук Шелтера, все еще лежащих на подлокотниках.

– Когда все это закончится, Олли? – спросила едва слышно. – Просто скажи когда. Можешь не посвящать в свои планы. Не надо на мне жениться. И свободы мне не надо. Я потерплю, я подожду. Ты только скажи мне: сколько я должна ждать? Сколько еще стран должно пасть? Мне нужно знать хотя бы это.

Шелтер перехватил мои руки, сжал их в своих пальцах, несколько мгновений просто смотрел на меня снизу вверх, хмурясь, а потом заговорил. Тихо, размеренно:

– Магистр очень силен, Мира. У него есть армия, у него есть маги. У него есть Верхняя ложа – это отборные, очень сильные маги, которые к тому же являются богатыми, очень влиятельными людьми. Чтобы выступить против него, нужна другая армия, такая же большая и сильная, как у него. Два года, что я завоевывал для него новые территории, я одновременно собирал эту армию. Припирая к стенке правителей, я каждый раз оказывал им какую-то услугу. Сохранял жизнь кому-то из родственников, помогал спрятать от преследования магов, защищал от разорения определенные территории, оставлял часть власти в их руках. Я заключал сделки и торговался, я вступал в альянсы и договаривался о том, что однажды помогу их странам вернуть свободу и независимость, если они в свою очередь помогут мне. Если они обеспечат покой и порядок на своих территориях, не будут бунтовать против власти Магистра. До тех пор, пока я не дам им знак взбунтоваться.

– То есть… ты все это время не столько расширял империю Магистра, сколько создавал свою собственную внутри его? – очень тихо, почти шепотом уточнила я.

– Как-то так. Я расставлял фигуры на доске. Удерживать быстро разрастающуюся империю сложно: пожары восстаний часто продолжают вспыхивать и после капитуляции. Магистрат вынужден держать часть войск на завоеванных территориях для их подавления. Плюс в случае возникновения конфликтных ситуаций в проблемный регион направляются дополнительные войска. Но чем спокойнее и лояльнее ведет себя регион, тем меньше войск там держат, тем больше солдат и техники идет на завоевание новой территории. И если однажды восстания разом вспыхнут на нескольких таких территориях одновременно, когда армия Магистрата будет по уши в новой войне, Магистру просто не хватит сил своевременно потушить все пожары. Магистрат разорвет на части. Особенно если в сердце Варная одновременно будет поднято восстание части армии против властей. А еще есть Замбир, который только и ждет случая навсегда разделаться с угрозой в лице Магистрата, потому что его правители понимают: рано или поздно за ними снова придут, когда Варнай станет достаточно силен. Они поддержат любую попытку свержения Магистра.

– И сколько еще тебе нужно территорий, чтобы все получилось? – затаив дыхание, уточнила я.

Шелтер тяжело вздохнул. Ему явно было неудобно сидеть на корточках, поэтому он встал и присел на подлокотник моего кресла, одной рукой обнимая за плечи, а другой – сжимая мою ладонь.

– С учетом Палии, думаю, сейчас уже хватило бы. Но есть одно обстоятельство, которое меня останавливает от того, чтобы начать действовать уже сейчас. Варнайцы любят Магистра. При нем страна разрослась, разбогатела. Стала сильной, ее боятся. Рабский труд в свое время очень помог быстро и дешево нарастить инфраструктуру. Сам Магистр прирожденный оратор. И тонкий интриган. Пока он на коне и на пике своей славы и народной любви, любая попытка силового переворота неизбежно развяжет масштабную гражданскую войну.

– Почему? – не поняла я.

– Потому что в Варнае хватает людей, недовольных Магистром, на них я и планирую опираться во время восстания, но тех, кто свято верит в него – куда больше. Когда Магистр поймет, что регулярной армии ему не хватает, он обратится к ним. Учитывая угрозу вторжения со стороны Замбира и тот факт, что территории, которые варнайцы уже считают своими, попытаются отделиться, ему не составит труда воззвать к чувству патриотизма. И народ встанет за него горой. Но не весь. Одни поддержат меня, другие будут сражаться за него, Замбир вполне может решить, что Варнай заслуживает полного уничтожения, а его народ – истребления. А кто-то решит под шумок установить свой порядок на отдельно взятой территории. В Верхней ложе найдутся умники, которые решат воспользоваться ситуацией и урвать себе кусок пожирнее от разваливающейся страны. И наступит…

– Полный хаос, – закончила я за него.

Шелтер кивнул.

– Война, которую я начну, может продлиться очень долго. Она охватит половину континента. Огонь, кровь, смерть, разорение, голод, разруха – вот, что ждет Варнай на всей территории в пределах нынешних границ. Магистр будет драться за свою власть до последнего верного ему солдата, как любой единовластный правитель. В огне этой войны мы сами можем сгореть. Или победа достанется нам такой ценой, что жить с этим мы не сможем.

Я тревожно закусила губу, представив все им описанное. Да, пожалуй, последствия такого переворота могут оказаться даже более ужасными, чем текущее положение дел в Магистрате. Даже с учетом его завоевательных войн.

Несмотря на все еще потрескивающий рядом камин, мне стало холодно. Я почти не видела войны, но даже мне воображение рисовало всякие ужасы. А Шелтер наверняка видел и понимал больше, а потому его опасения по развязыванию такой войны мне были понятны. Ситуация казалась тупиковой. Оставалось надеяться, что только мне.

– И что же тогда делать? Как изменить ситуацию малой кровью? У тебя есть какой-то план?

– Да. Нужна «серебряная пуля».

– Что? – удивилась я.

Он улыбнулся.

– Ты знаешь ведь, что варгов очень трудно убить? Они сильны, свирепы и, когда чуют кровь, становятся невосприимчивы к боли. В каждого можно разрядить целую обойму, а он все равно тебя сожрет и только потом сдохнет сам. Но говорят, что пули из серебра – или с серебряным напылением – убивают их с первого выстрела. Я не проверял, но для Магистра мне нужна такая пуля.

– Я не понимаю, – смущенно призналась я.

– Варнайцы умеют обожать своего Магистра. Но так же сильно они могут его возненавидеть. Нужно то, что убьет одним выстрелом их любовь к нему. Тогда произойдет быстрая и ожидаемая народом смена власти, которую воспримут не как переворот, а как избавление от «неправильного» правителя.

– Как можно убить их любовь к нему, если они прощают ему надругательство над невинными девушками, почти девочками? Они прощают ему убийства мирных жителей и разорения чужих территорий. Что он может сделать такого, чтобы они возмутились?

– Проиграть, – лаконично объяснил Шелтер. – Такое уже было, когда он проиграл в Замбире, но тогда некому было восстать против него, а он обеспечил быструю победу в другом месте – и голоса недовольных смолкли. Если же к его неудаче прибавятся бунты на завоеванных территориях, то варнайцами это будет воспринято как его слабость. Это будет значить, что он больше не может руководить страной. И тогда они будут приветствовать того, кто поднимет против Магистра его же армию и попытается занять его место. Они не станут его защищать, все решится быстро. Мне нужен какой-то его проступок. Но именно его, потому что со времен Замбира он стал умнее и не ассоциирует себя с войной до тех пор, пока она не выиграна. До тех пор вся ответственность лежит на генералах вроде меня. Поэтому просто проиграть следующую кампанию – не вариант.

– Тогда где же взять такую… «пулю»? – с отчаянием спросила я.

– Увы, я два года ищу ответ на этот вопрос и не нахожу, – признался Шелтер печально.

– Ты ее уже нашел, – раздался вдруг от двери спокойный и уверенный голос Керама Нейба. – И как раз сейчас ты держишь ее за руку.

Мы оба обернулись на этот голос. Управляющий вошел в гостиную и закрыл за собой дверь, сделал несколько шагов и застыл в своей любимой позе: со сложенными на рукоятке трости ладонями.

– Шептунья, Оллин, – добавил он, сверля Шелтера взглядом. – Таков был твой план еще совсем недавно, помнишь? Шептунья может свести Магистра с ума на расстоянии. Она может заставить его сделать то, что он сам никогда не сделал бы, заставить его совершить любую нужную нам ошибку. И тогда можно будет двигаться дальше.

Шелтер выпрямился. Посмотрел на меня, на Нейба и покачал головой.

– Я больше не хочу впутывать Миру во все это, я тебе это уже говорил. Особенно теперь, когда она ждет ребенка. Не думаю, что в положении разумно осваивать магию шепота и наводить злонамеренные чары.

– Магию шепота она уже и без тебя успела освоить, – хмыкнул Нейб. – Вылечила Глена, например.

– Откуда вы знаете? – от неожиданности охнула я.

Нейб лишь выразительно выгнул бровь, посмотрев на меня.

– Госпожа Торн, это моя работа: знать обо всем, что происходит в имении генерала Шелтера.

– Это правда? – удивился Шелтер. – Я думал, ты не хотела осваивать эти способности.

– Не хотела, – смущенно кивнула я. – Но потом подумала, что это будет разумно. Разумно попытаться. Я уже очень многому научилась! Я отправляла сообщения себе в прошлое, теперь я умею это делать осознанно. Почти всегда получается. И да, я смогла прогнать болезнь Глена, и она не перекинулась на меня.

– От сведения человека с ума все это очень далеко, – проворчал Шелтер.

– Но я могу пробовать дальше! – Я возбужденно вскочила на ноги. – Особенно если ты все-таки найдешь мне наставника. У меня пока не получается передавать сообщения на расстоянии, но я могу научиться. Ребенку это не помешает, это ведь моя сущность. Я лечила Глена, когда уже была беременна. И врач, и маг подтвердили, что я в полном порядке, а значит, на мне это никак не сказалось.

– Но ты же не хотела, чтобы я использовал тебя как оружие, – напомнил генерал с усмешкой. – Обиделась, ушла, не разговаривала со мной до утра.

Я смущенно закусила губу и укоризненно покачала головой.

– Оллин, ты так ничего и не понял, – буркнула я, глядя на него исподлобья. – Я просто боялась, что нужна тебе только как оружие.

Он привлек меня к себе и крепко обнял, не стесняясь присутствия Нейба. Поцеловал в лоб и пробормотал:

– Какие глупости порой приходят тебе в голову. Будь ты нужна мне только как оружие, я бы просто заключил с тобой сделку: безопасность и свобода в обмен на помощь в свержении Магистра. Тебе бы хватило такой мотивации. А сейчас… Ты действительно хочешь попробовать?

– Да, – уверенно кивнула я, обнимая руками пока еще очень скромный живот. – Ради нашей дочери, Оллин, я готова сделать все, что угодно. Чтобы она родилась свободной. В безопасном мире. Я тренировалась, осваивала магию шепота именно для этого: чтобы помочь тебе. Пришло время мне перестать мечтать о прекрасном будущем, которое у меня однажды начнется. Пора уже что-нибудь для него сделать.

Шелтер улыбнулся, глядя на меня с заметной гордостью. И ради такого взгляда я была готова на любые подвиги.

– Тогда давай так, милая, – предложил он. – Если хочешь попробовать, мы попробуем, но потом не говори, что это я своими манипуляциями вынудил тебя, хорошо? Потому что, Варег побери, обидно такое слышать.

Теперь уже я сжала его в объятиях и пообещала:

– Больше никогда так не скажу, клянусь.

– Все это очень мило, – проворчал Нейб, разрушая красоту момента, – но надо подумать о том, что именно мы будем внушать Магистру. И кто будет учить этому Миру.

 

Глава 20

Учить меня взялся сам Шелтер. Он признался, что отдал приказ найти ту шептунью, что заговорила ранившую его пулю, но пока ее поиски не увенчались успехом. То ли палийцы ее укрывали, то ли она сбежала из страны.

Пока ее поиски продолжались, Шелтер пытался передать мне те знания о магии, что имел сам. Пусть его сила имела другие истоки и воплощалась в иные формы, воздушная стихия нас в какой-то степени объединяла. Он показал мне пару полезных приемов, как ощутить гармонию со своими эмоциями, как вызвать у себя нужные.

– Магия очень сильно завязана на эмоции, – объяснил он мне. – И для управления стихиями требуются разные. Ярость помогает создавать огонь, а для управления водой наоборот нужно непоколебимое спокойствие. Воздух – самая сложная стихия, которая долго мне не подчинялась. Тут все завязано на ощущении внутренней свободы, понимании того, что для тебя не существует границ и препятствий. Человеку, особенно рабу, трудно это почувствовать. Думаю, раз уж магия шептуний напрямую связана с воздухом, коим по сути и является ветер, то тебе тоже нужно обращаться именно к этой эмоции.

– Но… как, Оллин? – удрученно спросила я, выслушав его. – Я никогда не была по-настоящему свободной. Даже в Оринграде я чувствовала себя птицей, запертой в клетку. Собакой на коротком поводке. Из одной зависимости я попала в другую и до сих пор не могу выбраться.

Он задумался, глядя в окно, за которым кружились снежинки.

– А в тот день, когда мы поехали кататься на мотоцикле? – поинтересовался после продолжительной паузы. – Ты и тогда не чувствовала себя свободной?

Я была вынуждена признать, что в тот день действительно впервые почувствовала себя невероятно свободной и невероятно счастливой.

– Тогда попробуй воскресить в себе эмоции того дня. Вспомни ощущение полета и заставь себя мысленно взлететь.

С этими словами он поднялся с кресла и направился к выходу из зала, в котором мы сидели.

– А ты куда?

– Навещу соседа, на вечеринку к которому мы ездили, – с улыбкой объяснил Шелтер. – Попытайся дотянуться до меня там с каким-нибудь сообщением.

Это прозвучало почти как издевательство, но я все-таки попробовала. Как ни странно, мне удалось. Не скажу, что это было легко. Нет, я очень долго пыталась воскресить в себе нужные ощущения, а потом представить дом, в котором была всего один раз, но мне удалось отправить Шелтеру короткое послание. Он процитировал его прямо с порога, едва вернулся несколько часов спустя, и я повисла у него не шее, радуясь очередному маленькому достижению.

Но с Магистром все оказалось не так просто. Здесь требовалось не просто передать сообщение, а внушить ему желание что-то сделать. Действие должно было привести к его дискредитации в глазах варнайцев, но внушение не должно было поставить под подозрение Шелтера и вывести на нас в случае неудачи. Ведь вполне могло оказаться так, что мой шепот Магистр услышит, но его магией не проникнется, а лишь заподозрит попытку манипулировать им.

Все это было рискованно, очень рискованно, потому что кто-то знал правду обо мне. Или подозревал ее. И если этот кто-то близок к Магистру и расскажет ему, а тот сопоставит информацию с тем, что слышит… Нам с Шелтером не избежать виселицы.

Посоветовавшись с Мораном и Нейбом, мы решили попытаться убедить его снова пойти войной на Замбир. Шелтер предположил, что Магистр, скорее всего, и сам об этом все время думает, потому что это его единственный провал, который он наверняка мечтает исправить. Но он должен просто решить это, а объявить лично на ближайшем большом приеме во дворце.

– Магистрату по-прежнему не совладать с этой страной, – объяснил он. – Недовольство в обществе вспыхнет еще до того, как войска туда отправятся. А если он объявит о таком намерении сам, то сразу проассоциирует себя с этим решением. И Замбир будет предупрежден.

Прием, о котором шла речь, должен был состояться уже через неделю, и Шелтеру предстояло там присутствовать. Я искренне старалась, каждый день пыталась дотянуться до сознания Магистра и внушить ему нужную мысль, но между передачей сообщения на расстоянии и внушением имелась существенная разница.

В книгах о магии шептуний этому отводилась отдельная глава, объясняющая, что внушение шепотом возможно только в одной временной плоскости и только при очень высоком уровне воздействия. Требовалось личное знакомство с объектом, лучше, если в прошлом имелся физический контакт. И безграничное желание заставить объект сделать то, что внушается.

Личное знакомство у нас имелось, некоторый физический контакт был, но если мне и удалось дотянуться до Магистра своим шепотом, то заставить объявить о новом вторжении в Замбир – нет. Шелтер сообщил об этом, когда вернулся с приема.

Больше всех огорчился господин Нейб. Кажется, из них троих – Морана, Шелтера и его самого – он больше других жаждал падения Магистра.

– Она плохо старается, – огрызнулся он, когда затея с Замбиром провалилась.

– Она просто еще не умеет управлять своей силой, – возразил Моран, который сопровождал генерала на приеме и приехал в имение вместе с ним.

– Может быть, ей нужен более подкованный в теории наставник, – предположил Нейб, чуть успокаиваясь. – Давайте позовем Этьена, если уж никак не удается найти пресловутую палийскую шептунью.

– Нет, Этьена мы звать не будем, – тихо возразил Шелтер, потягивая свой любимый бренди.

Наш стихийный «военный совет» проходил в малой гостиной, куда Глен подал крепкие напитки для генерала и его адъютанта, а для нас с Нейбом – мятный чай.

– Почему? – удивился Моран. – Он ведь заодно с нами…

– Да, и я не хочу, чтобы он вызывал подозрения у Магистра. Он теперь в Верхней ложе, а значит – на виду. Если он начнет часто сюда ездить или долго гостить, могут появиться ненужные вопросы. А ежедневно открывать по два портала туда и обратно он не сможет: сил не хватит. И опять же, его магическое истощение будет заметно.

– Тогда давайте отвезем Миру в Варнай, – предложил Нейб. – Почему бы генералу Шелтеру не пожить своем столичном доме? Там Этьен сможет приходить незаметно.

– Я не позволю Мире использовать свою силу в столице, – отрезал Шелтер. – Там, где Магистр так близко, а весь город просто кишит магами разного уровня подготовленности. Если я при первой встрече почувствовал ее силу, когда она еще дремала, то там наверняка кто-нибудь учует. Да и не думаю я, что нужен другой наставник. Проблема не в этом. И не в том, что Мира не старается.

– В чем же тогда? – осторожно поинтересовалась я, боясь услышать ответ. Очень хотелось быть ему полезной.

– В эмоциях, – вздохнул Шелтер, посмотрев на меня с грустной улыбкой. – Ты должна внушить человеку желание пойти войной на государство, о которое он уже однажды обломал зубы. Для этого нужен или большой опыт, или большая злость. Злость на грани лютой ненависти. Ее надо передать Магистру, потому что только такая застилающая глаза ненависть может вдохновить его на подобный поступок. И надо самой люто желать войны, если она поможет погубить врага, не жалея о потерянных в процессе жизнях. В Мире просто нет ненависти и злости такой силы. Она беременна и, смею надеяться, влюблена. Это мешает. Эмоции совсем не те.

– То есть она недостаточно ненавидит Магистра – и в этом проблема? – уточнил Нейб, покосившись на меня. – Надо было оставить ее в коллекции. Вот где ненависть к мерзавцу расцвела бы пышным цветом. Одной ночи бы хватило…

– Керам! – почти хором осадили его Шелтер и Моран.

– Значит, я бесполезна, потому что недостаточно пострадала от Магистра или по его вине? – нахмурилась я.

– Мира, я определенно не хотел бы, чтобы ты страдала больше, – заметил Шелтер. – Поэтому не жалею о том, что этого не произошло. Мы найдем другой вариант.

– Может быть, после рождения ребенка получится лучше, – предположил Моран. – Ведь пока Магистр не падет, ваш ребенок будет обречен на очень невеселую жизнь. Материнский инстинкт и желание защитить его… то есть, ее должны придать тебе злости.

– Я попробую представить это заранее, чтобы ощутить эту злость уже сейчас, – пообещала я. – Не хотелось бы тянуть еще несколько месяцев. Каждая новая война может стать для любого из вас последней. У нас еще есть две недели вашего отпуска. У меня есть шанс попробовать. Наверняка ведь будет еще какой-нибудь прием или мероприятие?

Увы, времени попробовать еще раз мне не дали. Оно как-то внезапно кончилось уже на следующее утро.

Ничто не предвещало беды. Моран остался у нас на ночь, поэтому завтракали мы вчетвером, непринужденно болтая и строя планы на день, поскольку Шелтер твердо решил, что мне нужен день передышки. Мы даже не успели доесть, когда двери столовой распахнулись, и в сопровождении охраны дома вошел незнакомый мне маг Нижней ложи. Он коротко поздоровался со всеми, зацепился взглядом за меня, но тут же повернулся к Шелтеру и протянул ему записку. Тот быстро пробежал ее глазами, мгновенно помрачнев.

– Мы будем готовы через двадцать минут, – отрывисто сообщил он магу. – Вы сможете открыть второй портал?

– Да, это моя специализация, – кивнул маг.

– Прекрасно, тогда пройдите в зал, я велю подать вам кофе, пока мы собираемся.

Маг снова кивнул и ушел вслед за неизвестно откуда появившейся Аррой. Когда дверь за ним закрылась, Шелтер тихо объяснил:

– На Магистрат напали. Со стороны Красной Пустыни.

– Там ведь никто не живет, – возразил Моран. – Так считается.

– Что ж, придется внести изменения в наши представления о мире. Там определенно кто-то есть. И их терпение только что лопнуло.

* * *

В доме мгновенно все ожило и засуетилось. Еще бы, ведь едва ли не впервые за последние тридцать лет не Магистрат шел куда-то с войной, а война сама пришла на его земли. Меня охватила причудливая смесь страха и обиды: почему что-то опять прерывает наш момент тихого счастья? Почему эти варвары из Красной Пустыни не могли подождать еще пару недель?

Ответ, конечно, тихонечко звучал в голове, бился тревожной жилкой: потому что Шелтер объявил в Палии охоту на шептунью, что пыталась его проклясть. В глубине души я была уверена, что эти события связаны и одно стало причиной другого. Если шептуньи и их племя действительно когда-то ушли за Красную Пустыню, а возможно и создали ее, чтобы отгородиться от мира, то теперь они могли почувствовать угрозу, ведь постепенно Магистрат занимал всю границу с ними.

Шелтер и Моран были готовы минут за десять, но оставшееся время генерал потратил на то, чтобы успокоить меня и попрощаться. Я была немного не в себе и все обещала ему, что обязательно научусь внушать Магистру нужные мысли. Он только обнял меня и поцеловал в лоб.

– Тебе сейчас не об этом нужно думать, – спокойно и уверенно заявил он. – А о себе и ребенке. Твоя первостепенная задача как женщины – родить нам крепкую, здоровую девочку. Магистра оставь нам. Хорошо?

Я только судорожно вздохнула, не зная, стоит ли обещать это. Казалось, я не смогу просто сидеть здесь и ничего не делать. Моей крепкой, здоровой девочке нужен был отец. Такой, какого не было у меня. Такой, как Шелтер. И если я могу что-то сделать, чтобы помочь ему и защитить ее, то сделаю это.

– Я люблю тебя, – призналась я вместо обещания, полагая, что это даст исчерпывающий ответ на его вопрос. – Возвращайся скорее.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня в губы. Медленно и с чувством, как будто только так мог ответить на мое признание. Наверное, мне этого хватило бы, но отстранившись, Шелтер тихо добавил:

– Знаешь, однажды и Магистр, и Магистрат падут. Но моей главной наградой станет не свобода и не торжество справедливости. Моей наградой будете вы обе. И больше никакой войны.

– Ты говорил, что больше ничего не умеешь, – напомнила я, улыбаясь сквозь навернувшиеся на глаза слезы.

– Ты научишь меня варить шоколад, – усмехнулся он. – Мы поселимся в каком-нибудь небольшом городке и откроем шоколадницу. Будет весело.

Несмотря на ситуацию в целом, я рассмеялась, представив себе Шелтера в фартуке за прилавком кафе, варящим горячий шоколад. Мне нравилась эта картина, пусть даже я понимала, что такого никогда не будет.

Поцеловав меня еще раз, Шелтер ушел. Попросил не провожать до зала, где ждал маг, чтобы не вызывать у того дополнительных вопросов. И я осталась сидеть в столовой, хотя, конечно, больше не могла проглотить ни кусочка. Я сидела там, пока не пришла Арра и не увела меня в комнату.

С того дня имение генерала снова погрузилось в тяжелый, мрачный сон. Мы снова с нетерпением ждали газет по утрам и вечерам, а в тех тон в адрес внезапного противника постепенно менялся с нарочито пренебрежительного в сторону настороженно-уважительного. Поначалу их называли смешными варварами, закутанными в тряпки, потому что их головы были обмотаны тканью, лица скрыты. Они передвигались на лошадях, и их оружие уступало варнайскому. Казалось, они не смогут причинить большого вреда, как только эффект неожиданности пройдет. Однако пришельцы из пустыни с каждой неделей уверенно продвигались по территории Варная, словно ничто не могло их остановить. Даже армия генерала Шелтера, брошенная им навстречу, теперь была вынуждена отступать.

Наверное, это был подходящий момент для поднятия восстания на завоеванных территориях, но те ждали сигнала, опасаясь выступить без поддержки. Шелтер же сигнал не давал. Умом я понимала его: он любил Варнай и не желал его уничтожения. Не имея другой родины, он хотел спасти страну от Магистра, а не сжечь дотла. Как он сказал: в таком неконтролируемом пожаре легко погибнуть самому.

Но сердцем я желала, чтобы он зажег огонь. Потому что какое-то дурное предчувствие лежало на нем тяжелым камнем. Предчувствие беды. Каждое утро я просыпалась со странной уверенностью, что судьба решит посмеяться над нами, и Шелтер погибнет, защищая Магистрат от нападения. Я едва не потеряла сознание, зацепив однажды утром заголовок газеты: «Гибель генерала». Но оказалось, что речь шла о другом генерале. И когда Арра торопливо сообщила мне об этом, я испытала небывалое облегчение и столь же сильное чувство стыда за то, что радуюсь смерти кого-то другого.

Арра пыталась убедить меня, что все мои предчувствия – это просто нервозность беременной женщины. Она заваривала мне мятный чай, заставляла гулять, следила за тем, чтобы доктор и маг вовремя меня осматривали, а я чувствовала себя виноватой за то, что она так заботится обо мне, а я не могу заставить себя придумать, как именно «вылечить» ее боль. Голова была занята другим.

Керам Нейб старательно сводил на нет все усилия Арры. Стоило ему подловить меня в одиночестве, как он заводил разговор о том, что я не должна отступать от намеченного плана.

– Ощути злость хотя бы сейчас, – говорил он. – Ведь эта война может оставить твоего ребенка сиротой. И еще не факт, что после гибели Шелтера Магистр дарует вам свободу.

– Но что я сейчас могу сделать? – спросила я однажды в ответ. – Ведь явно теперь не имеет смысла посылать Магистра в Замбир.

– Почему же? – удивился Нейб. – Сейчас очень даже кстати будет нашептать Магистру отозвать Шелтера с оборонительной войны и отправить в наступление на Замбир. Такого сумасбродства Магистру точно не простят. И кто знает, если власть в Магистрате сменится, не устроит ли это варваров из Красной Пустыни? Наверняка новому правительству удастся с ними договориться и заключить мирное соглашение или пакт о взаимном ненападении.

Его слова звучали разумно, поэтому я продолжила пытаться. Я разжигала в себе ненависть, как могла. Вспоминала все унижения, через которые пришлось пройти, пока меня везли Магистру. Вспомнила, как едва не погибла в лесу, вспоминала свой страх. Вспоминала девчонок, которых везли вместе со мной, и рассказ Арры, чтобы «накрутить» себя. А потом шептала, шептала, шептала, тянулась мысленно к дворцу Магистра и шептала ему приказы.

Не помогало. В газетах не было ничего о решении Магистра отозвать Шелтера и направить его армию на Замбир. Вероятно, Оллин был прав в свое время: Магистр слишком силен, чтобы воздействовать на него шепотом.

Керам хотел все-таки отвезти меня в столицу, надеясь, что с более близкого расстояния нашептать все же будет проще, но тут уж Арра, узнав об этом, встала намертво.

– Вы куда-то повезете ее только через мой остывающий труп, господин Нейб, – отрезала она, твердо глядя управляющему в глаза. – Оллин считал, что это опасно. Его столичный дом не защищен так, как имение. Он не простит ни мне, ни вам, если с Мирой и ребенком что-то случится.

Управляющий недовольно поджал губы и нахмурился, но все же отступился, заявив, что труп госпожи Холт ему точно не нужен.

Поэтому все снова замерло. Тянулись дни, они складывали в недели, а те – в месяцы. Магистрату все же удалось переломить ход войны и обратить наступление варваров. Со дня на день мы ждали новостей о том, что они отступили обратно за Красную Пустыню.

А до рождения моего ребенка тем временем оставалось чуть больше месяца.

 

Глава 21

Известие о бегстве варваров с территории Варная пришло к нам так же внезапно, как и новость об их нападении, но ожидаемого облегчения не принесло.

Мы по обыкновению коротали с Аррой вечер в малой гостиной, но камин уже не зажигали: весна в этом году случилась ранняя, и в последний ее месяц жара стояла почти летняя, даже ночью было достаточно тепло. Арра вязала, а я пыталась читать, мысленно предвкушая, как скоро снова смогу делать это вслух в компании Шелтера. Все последние новости говорили о том, что война на границе скоро закончится.

Портал открылся внезапно, вопреки всем наложенным на дом защитам, и через него в комнату шагнул Моран, после чего тот сразу закрылся.

Мы с Аррой вскочили со своих мест, уже предчувствуя неладное: просто так адъютант генерала сюда не явился бы таким образом. Неужели Шелтера успели ранить? Нет, тогда Этьен – или кто там открыл портал? – не закрыл бы его сразу, а дождался бы, пока Моран проведет через него меня. Дело было в чем-то другом.

– Что случилось? – спросил Арра, поскольку у меня во рту мгновенно пересохло и язык не захотел подчиниться.

– Генерал Шелтер отправил меня к вам с сообщением, – тихо произнес Моран, умудряясь смотреть ровно между нами. – Варвары из Красной Пустыни обращены в бегство, но Магистру этого мало. Он посылает армию им вдогонку. Он хочет подчинить племя, притаившееся за песками и посмевшее напасть на него.

Я испуганно охнула, непроизвольно обнимая руками живот. Моя девочка, словно что-то почувствовав, больно пнула меня изнутри.

– Тише, тише, – пробормотала я.

– Но это же… безумие, – выдохнула тем временем Арра. – Это самоубийственная миссия, Риталь. Вы все погибнете там. Неужели Магистр этого не понимает? Красная Пустыня – гиблое место, еще никто не смог ее даже пересечь, не то что воевать в ней!

Моран тяжело сглотнул и сфокусировал взгляд на ней.

– Подозреваю, что Магистр это понимает.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась я, непроизвольно делая шаг к нему. – Он что же, хочет угробить в песках собственную армию?

Моран перевел тоскливый взгляд на меня и слабо улыбнулся.

– Очень может быть. Мира, нас предали. Магистр впервые собственноручно отобрал офицеров и магов Нижней ложи для похода. Среди них все верные Шелтеру люди. Только они. Самого Шелтера буквально арестовали еще до того, как он успел вернуться в столицу, его привезли туда уже под конвоем. Кто-то донес Магистру о готовящемся заговоре. Кто-то сдал ему всех нас.

– Кто мог это сделать? – испуганно выдохнула я.

– Не знаю, – Моран сокрушенно покачал головой. – Никто, кроме Шелтера, не знал всех. Этьен знал только магов, я и другие офицеры знали только военных, а выдали всех. Разве что Этьен объединился с Анжеем Винтом… Тот не входил в круг осведомленных, все крутился рядом с нами, изображая из себя лучшего друга Шелтера…

– Почему именно они? – удивилась Арра. – Винт – мерзавец, это было сразу видно, но Этьен?..

– Винт несколько дней назад пропал. А Этьен – единственный, кого не посылают с нами. Правда, он теперь магистр Верхней ложи. Возможно, его решили пока не трогать, а разобраться с ним позже, но… Шелтер подозревает его и Винта.

– Не ходите туда! – Я подошла к нему совсем близко и вцепилась в его руку. – К Варегу все планы с серебряной пулей, пора выступать против Магистра. И пусть будет война, которая уничтожит Варнай, но идти туда всем – это самоубийство. Это не выход!

Моран накрыл мою руку своей, осторожно погладил и мягко объяснил:

– У Шелтера другой взгляд на ситуацию. Магистр не хочет верить в его предательство, но пристально следит за ним. Он дал ему выбор: арест и трибунал или поход в Красную Пустыню, чтобы доказать свою преданность. Одно его неверное движение – и нас просто всех убьют. А Шелтер даже не может теперь быстро скоординировать общее выступление своих союзников: Этьен скомпрометирован, и среди магов Нижней ложи тоже может оказаться шпион. Даже портал сюда мне открыли местные маги: Шелтер отправил им сообщение с Мэлом, ничего не объясняя ни ему, ни им. Раз портал открылся, значит, Мэл уже успел добраться.

– Я все равно не понимаю… – помотала я головой. – Зачем ему доверие Магистра? Почему не поднять восстание? Неужели его союзники не догадаются, что это и есть сигнал?

– Шелтер не исключает вероятности того, что они не выступят достаточно оперативно и слажено. И потом… В лучшем случае Варнай ждет затяжная гражданская война. В худшем – Шелтера ждет виселица.

– Но тут хоть какие-то варианты! – в ужасе воскликнула Арра. – А какие у вас шансы там? Вы просто погибнете все там. Я понимаю, что он очень везучий, но это не тот случай, когда риск того стоит!

– Как я уже сказал, Шелтер считает иначе, – спокойно возразил Моран. – Он сказал, что это его «серебряная пуля». Отправка целой армии на неминуемую гибель в глазах варнайцев вполне может стать тем самым безумием, которое отвернет людей от Магистра. Если Шелтер сможет вернуться из пустыни героем, то его выступление против обезумевшего правителя окажется успешным, потому что симпатии народа будут на его стороне. А Керам за время нашего похода успеет оповестить наших союзников о том, что пора готовиться и какого именно момента им следует ждать.

– Это безумие, – бессильно выдохнула Арра. – Он сам сошел с ума!

– Он генерал, – пожал плечами Моран, – ему виднее. Мы доверяем ему и просто идем за ним.

– Почему он не пришел сам? – требовательно спросила я, чувствуя закипающую в крови злость. – Отведи меня к нему, пожалуйста. Я поговорю с ним, я смогу переубедить его!

– Вероятно, именно поэтому он и прислал меня. Он не хочет, чтобы его переубедили, Мира.

С этими словами он осторожно отцепил мою руку. За его спиной как раз снова открылся портал, и Моран шагнул к нему.

– Скажи ему, что это нечестно! – в отчаянии закричала я. – Он должен защищать меня и своего ребенка, а не страну, которая сделала его рабом!

Моран остановился у самой границы портала и полуобернулся ко мне.

– Именно это он и делает, Мира. Если выступит сейчас, впопыхах, не контролируя ситуацию, он может проиграть. Раньше он был готов к тому, что для него все закончится виселицей, но сейчас не хочет рисковать. Потому что повесят не только его, но и тебя. Причем сначала тебя, чтобы он увидел, как ты и ваш ребенок умираете. Шелтер предпочитает отправиться в Красную Пустыню, чтоб доказать Магистру свою преданность. И в крайнем случае погибнуть героем Магистрата, надеясь, что это даст вам с девочкой свободу.

Заявив это, Моран стремительно шагнул в портал, а тот в свою очередь моментально закрылся.

Мне показалось, что в тот же момент в комнате кончился воздух: я никак не могла вдохнуть, в глазах потемнело. Резкая боль пронзила низ живота, а ребенок снова недовольно пнул меня.

– Спокойно, Мира, спокойно, – услышала я над ухом голос Арры.

Она обняла меня за плечи и довела до кресла.

– Потерпи, милая, я сейчас приведу мага, он снимет боль. Подожди немного.

Я услышала, как она убежала, велев кому-то, кого я не видела, побыть со мной и присмотреть. Лишь услышав приближающееся постукивание трости, я поняла, что в гостиную заглянул Нейб. А может быть, он стоял у двери весь наш разговор с Мораном.

– С самого начала я знал, что так будет, – проворчал он недовольно. – С первого дня, как увидел вас вместе, когда Шелтер только привез тебя сюда.

Я подняла голову, посмотрела на него, заставляя себя дышать. Боль, как ни странно, от этого унялась.

– Что вы знали? – с трудом выдавила я.

– Что однажды он предаст все то, к чему шел много лет, ради твоей безопасности. Пока он был одиночкой, он не боялся проиграть. Все переживал за свой драгоценный Варнай, но не боялся. Ему было нечего терять, кроме своей жизни, и это делало его сильней. А ты сделала его слабей: он стал уязвимым.

Я покачала головой, отрицая его слова.

– Нет, это не так. Он сильный. Он справится. Надо просто верить в него, как верит ваш брат. Они вернутся из этой проклятой пустыни.

– Сомневаюсь, – хмыкнул Нейб. – Он не предвидел предательство Этьена. Не заметил, что Винт шпионит за ним, собирая информацию о том, с кем он больше всего общается. А возможно, и проверяя исподволь, насколько он верен Магистру. Но Оллин слишком увлекся тобой и уже ничего не видел вокруг себя. Он потерял осторожность и…

– Господин Нейб, – прозвучал за моей спиной холодный голос Арры, – вы не могли бы оставить Миру в покое? Или вы решили довести ее до нервного срыва? Когда Оллин вернется, он не будет вам за это благодарен.

Зато сейчас я была очень благодарна ей за это «когда» вместо «если». Похоже, Арра тоже выбрала для себя верить в удачливость Шелтера и в то, что он знает, что делает.

Нейб ничего не ответил. Просто повернулся и пошел прочь, трость его стучала как никогда громко. За ним еще не успела захлопнуться дверь, когда в поле моего зрения появился магистр Ран и протянул ко мне руку, ощупывая ауру и проверяя, что со мной не так. Но спазм в животе уже прошел, даже малышка испуганно замерла, как будто боялась меня сейчас побеспокоить.

– Со мной все в порядке, – заверила я. – Мне бы только подойти к окну, глотнуть свежего воздуха.

– Конечно, – кивнул Ран.

Он помог мне встать, а Арра за это время распахнула створки окна. Глоток свежего весеннего воздуха окончательно привел меня в чувства.

– Можно мне ненадолго остаться одной? – попросила я.

Ран, конечно, тут же послушно удалился. Арра задержалась на пару секунд, ловя мой взгляд, дабы убедиться, что меня можно оставить без присмотра. Наверное, мои глаза оказались достаточно ясны, потому что она кивнула и ушла вслед за магом.

А я снова подставила лицо вечернему ветерку, прикрыла глаза и попыталась мысленно дотянуться до Шелтера. Мне хотелось прошептать, что я в него верю. Казалось, что это важно и сможет помочь ему.

Но вместо того, чтобы мысленно увидеть его настоящего, я провалилась в воспоминание. Увидела стены Оринграда и военный лагерь. Генерала Шелтера, собирающегося сесть в повозку, но замершего у дверцы и глядящего на меня. И себя саму, замершую под его взглядом. Он уже тогда все время смотрел на меня, с первой нашей встречи. Интересно, почему? Почувствовал что-то? Узнал мой голос еще в шоколаднице?

Я отвлеклась от этих мыслей, заметив рядом с Шелтера майора Винта. В тот день я не обратила на него внимания, потому что все офицеры были для меня на одно лицо, но теперь, со стороны, хорошо видела, что в момент нашего обмена взглядами он внимательно следил за генералом, а потом посмотрел и на меня тоже. Чуть дальше стоял Этьен.

– Они предадут тебя, берегись! Скажи ему, что Винт шпионит за ним, а Этьен – предаст! – прошептала я.

Ветер взметнул волосы прошлой меня, дернул за подол платье, но в то же мгновение солдат грубо ткнул в спину, веля залезать в повозку.

Я вспомнила, что в тот раз слышала шепот, но не разобрала слов. Интересно, слышал ли меня Шелтер? Нет, если бы слышал, былбы готов к предательству Этьена, а он ему доверял. И этого мне уже не изменить.

Связь с моментом в прошлом быстро оборвалась. Голова закружилась от приступа слабости, и мне пришлось присесть на подоконник, чтобы не упасть.

Дочка внутри снова пнула меня, как будто желая отвлечь от попыток шептать. Сами собой вспомнились слова Шелтера о том, что я в первую очередь должна думать о себе и ребенке. Я погладила живот, пытаясь успокоить непоседу и безмолвно обещая, что больше не буду.

Прошлое не изменить, а Шелтер справится и без меня. Всегда справлялся. Справится и теперь. Я верила в это.

 

Глава 22

«Нет ничего хуже, чем ждать и догонять», – любила говаривать Анна Кроули, еще когда ходила к нам в качестве подруги моей матери. Я никогда не понимала эту ее присказку. До тех пор, пока не превратилась в женщину, которая все время ждет мужчину из пекла войны.

В глубине души я злилась на Шелтера за то, что он не нашел способ прийти и рассказать обо всем лично. Даже понимая, что под арестом и пристальным надзором Магистра особо не разбежишься, все равно немного злилась, потому что слова Морана дали понять: он и не пытался.

Почти год назад он сказал мне, что брак и дети не для таких, как он. И за последние несколько месяцев я прочувствовала эти слова до последней буковки. Конечно, мы не были женаты, но как же было тяжело вынашивать нашего ребенка одной. Нет, конечно, к моим услугам были маги, доктора, кухарка, горничная и прекрасная Арра Холт, но так хотелось проснуться утром в объятиях Оллина. Так хотелось держать его за руку, когда становилось плохо или просто страшно. И еще больше хотелось слышать его спокойный голос, обещающий, что все будет хорошо. Последние пару недель я надеялась, что он будет рядом хотя бы на заключительной стадии, что он увидит нашу дочь, как только она родится, и мы вместе придумаем ей имя.

И вот теперь пришлось смириться с тем, что его не только не будет рядом, но мне придется тревожиться за него в несколько раз сильней, чем раньше. Ведь все замирали и бледнели, когда узнавали, что армия Шелтера отправлена в Красную Пустыню с отмщением. Никто не верил, что оттуда можно вернуться.

Беды редко ходят поодиночке. Не прошло и недели с короткого, но очень горького визита Морана, как я получила письмо от Анны Кроули. В прошлый раз ответа не было, а потому я не стала писать об изменениях, произошедших в моей жизни, в частности о том, что жду ребенка. Понимала, что никого в Оринграде эта новость не обрадует. И вот теперь госпожа Кроули писала, что мой отец тяжело болен.

«Болеет уже давно, но не хотел, чтобы ты знала. Пишу втайне от него. Я понимаю, что ты едва ли сможешь его навестить, учитывая твое положение в Варнае. Но если вдруг твой хозяин смилостивится, то постарайся приехать. Вероятно, попрощаться. Как бы там ни было, а он твой отец».

Прочитав письмо, я до боли закусила губу. Анна не уточняла, чем именно болен отец, но если я смогла вылечить Глена, от которого отказались даже маги, то и ему наверняка смогу помочь. Вот только Оринград далеко, а мне рожать через месяц. Никто не отпустит меня в такую поездку. Да я и сама не стану рисковать… Если только…

– Нет! Ни в коем случае! – едва ли не хором возмутились Нейб и Арра. Впервые я наблюдала такое единодушие у этих двоих.

Кажется, их самих это удивило, потому что они растерянно переглянулись, а Арра к тому же едва заметно смутилась.

– Но это ведь быстро, – возразила я. – У нас тут четыре мага. Один может открыть мне портал туда, другой на следующий день обратно. Мне хватило несколько часов, чтобы отшептать Оллина у проклятия. Какова бы ни была болезнь отца, я справлюсь с ней за то же время. Если мне откроют портал прямо в нашу шоколадницу, то никто даже не узнает, что я была в Оринграде.

– Мира, тебе сейчас нужны все силы для себя и ребенка, – возразила Арра. – Ты же сама рассказывала мне, что после лечения Оллина была измотана до потери сознания. Да и портал едва ли безопасен для беременной женщины.

– И мы точно не знаем, унялся ли тот, кто хотел тебя похитить, – добавил Нейб. – Имение охраняется солдатами и защищено магами, но кто знает, не следят ли за ним. Вдруг они узнают, что тебя тут нет, что ты в Оринграде? Там будет сложнее тебя защитить. Знаешь, что Шелтер со мной сделает, если с тобой что-то случится? Да он меня повесит, причем не за шею…

– Господин Нейб! – осадила его Арра, и он замолчал.

Я смотрела на них, чувствуя свое бессилие. Отчаяние накатывало волнами, жгло глаза слезами.

– Этой мой отец, понимаете? Это все, что осталось от моей семьи. Да, он не был особо добр ко мне, когда я росла. Но он умирает. А я могу ему помочь. Арра, неужели ты думаешь, что я смогу спокойно спать, зная об этом, думая об этом? Господин Нейб, вы же сами прекрасно понимаете, что за несколько часов никто не сможет узнать, что я в Оринграде, и напасть. Ну… пусть один маг пойдет со мной. Он будет свежим, полностью в силе и сможет открыть портал обратно при первом же намеке на угрозу. Пожалуйста…

Последнее слово прозвучало как-то совсем жалко, потому что я неожиданно расплакалась. Сейчас мне все труднее было держать себя в руках, я порой начинала плакать вообще без повода.

Арра и Нейб снова переглянулись. Теперь управляющий выглядел смущенным: похоже, ему было очень некомфортно в обществе плачущей женщины. Арра выглядела просто несчастной.

– Да чтоб вас всех, – проворчал Нейб и торопливо удалился, раздраженно стуча тростью по полу.

Вернулся четверть часа спустя, когда Арре уже удалось меня успокоить. За ним шли два мага.

– Значит так, правило первое: любой намек на постороннее присутствие в твоем родном доме – и ты возвращаешься сюда, ясно? Правило второе: любое недомогание – и ты сразу говоришь об этом магистру Рану. Он пойдет с тобой и сам займется здоровьем твоего отца, но твои здоровье и безопасность у него в приоритете. И вы в любом случае возвращаетесь не позже завтрашнего утра. Все ясно?

Я радостно закивала и заверила, что все выполню в точности и лишнего рисковать не стану. Нейб не выглядел убежденным, но магам все же кивнул. Один из них подробно расспросил меня о том, где находится наша шоколадница, а потом взял за руку и велел представлять себе это место.

– Можете закрыть глаза, так обычно проще сконцентрироваться, – предложил он.

С закрытыми глазами действительно оказалось проще. Я представила себе небольшой зал нашего кафе, несколько аккуратных столиков и стульев, занавески на окнах – я почему-то никак не могла вспомнить, какого они цвета – и прозрачные стекла витрин, за которыми стоят рядами конфеты… Как будто была там вчера.

– Идите, – велел маг, чуть сжав мою руку, вырывая из фантазий.

Я открыла глаза и увидела, что портал уже создан, через его круглое «окно» виднеется темный зал кафе. Магистр Ран шагнул вперед первым и оказался в Оринграде. Он обернулся, дожидаясь меня, готовый подхватить, если я начну падать из-за головокружения и дезориентации.

После секундного колебания я шагнула следом, в мгновение ока возвращаясь в отчий дом.

* * *

Здесь все изменилось. Куда-то пропали столы и стулья, а на окнах больше не висело никаких занавесок, они были заколочены досками снаружи. Покрытые слоем пыли витрины пустовали. Похоже, после того, как я закрыла шоколадницу в тот роковой для меня день, она больше так и не открыла посетителям свои двери.

Поперек горла встал ком, но я заставила себя проглотить его.

– Вы уверены, что ваш отец все еще здесь? – с сомнением в голосе уточнил Ран, оглядываясь по сторонам. – По-моему, тут давно никто не живет.

– Я… не знаю, – пробормотала я. – Ему больше негде быть, разве что…

Я осеклась, пытаясь вспомнить, что именно было написано в письме Анны. Не забрала ли она отца к себе? Да нет, вряд ли, не настолько они близки.

Словно в ответ на наши сомнения на лестнице раздались осторожные шаги. Ран моментально встал передо мной, вскидывая руки, готовясь то ли атаковать, то ли открыть обратный портал. Однако увидев спускающегося по лестнице человека, я положила руку ему на плечо и тихо шепнула:

– Спокойно, это свои.

– Мира? – удивленно уточнила Анна, выйдя в зал и увидев нас. – Я не ждала тебя так быстро! О, великий Тмар…

Последние слова она выдохнула едва слышно и зажала себе рот рукой, широко раскрытыми глазами глядя на мой живот, который, конечно, уже не скрывали никакие свободные платья. Я только пожала плечами и улыбнулась.

– Я очень рада вас видеть, – сказала искренне. – Надеюсь, у вас все хорошо.

– Потихонечку… – отозвалась она, глядя на меня с неприкрытым сочувствием.

Думаю, она всякое успела передумать, а у меня не было ни времени, ни желания объяснять, как все сложилось на самом деле, поэтому я просто спросила:

– Где он?

– Наверху, в своей комнате.

– Насколько все плохо?

Анна вздохнула и развела руками.

– Он все это время пил по-черному, Мира. Я даже толком не знаю, что с ним.

– Сейчас мы это выясним, – пообещал Ран.

Мы вместе поднялись по темной лестнице. Во всей нашей квартирке горела всего одна лампа – в комнате отца, да и та очень тускло, но сейчас это было кстати: не так заметно плачевное состояние комнаты, грязь, разруха и запустение. Отец лежал на своей кровати, на спине, и сначала я подумала, что он спит, но потом услышала тяжелое дыхание, приглушенный стон, тихий сухой кашель и едва слышное ругательство.

Ран шагнул к кровати, брезгливо поморщившись. Садиться не стал, чуть наклонился и выставил вперед руку. Какое-то время водил ею над отцом, а потом снова выпрямился и покачал головой.

– Да уж, с ним просто все сразу. Организм почти разрушен: сердце, печень, легкие, желудок… да все в отвратительном состоянии. Но хотя бы никаких инфекций. Не то чтобы совсем ничего нельзя сделать, но до утра мне тут не управиться. Да и столько работы, что я потом ни за что портал не открою…

Я хотела сказать, что тогда попробую сама, но тут отец зашевелился и попытался сесть.

– Кто… Кто здесь? – то ли испуганно, то ли недовольно спросил он. – Анна, паскуда, ты все же притащила какого-то жулика?

Я видела, как стиснулись зубы у госпожи Кроули, и почувствовала себя виноватой. Она не бросила отца, хотя никогда его не любила, не бросила ради меня и памяти мамы, но сколько же ей пришлось от него наслушаться? Похоже, он стал еще сварливее, чем был.

– Папа, это я, – сообщила громко, давая магистру Рану знак отойти, а сама шагнула к кровати вместо него. – Я пришла помочь тебе.

– Мира?

На мгновение мне показалось, что в его голосе промелькнула радость. Он слепо прищурился, вглядываясь в меня, почти улыбнулся… но тут взгляд его скользнул ниже. Как и Анна, он заметил мой огромный живот, который просто нельзя было не заметить, и лицо его брезгливо скривилось.

– Ах ты грязная шлюха, – прошипел он. – Приползла домой с нагулянным ублюдком?

– Папа, перестань, – попыталась остановить его я. – Я здесь не для того, чтобы остаться, поэтому мой ребенок тебя не касается. Я здесь, чтобы помочь тебе…

– Да пошла ты… Пропади пропадом, варнайская подстилка!

Он схватил со стула, стоявшего рядом с кроватью, чашку с водой – видимо, Анна приносила ему попить и поставила поближе – и швырнул в меня. Я отшатнулась назад, но это меня не спасло бы, если бы не магистр Ран: он вовремя вскинул руку – и чашка улетела совсем в другую сторону.

– Папа, перестань. Ты болен и тебе нужна помощь, – предприняла я последнюю попытку вразумить его, хотя голос уже звенел от снова просящихся наружу слез.

– Да я лучше сдохну, чем приму помощь от тебя! Ты проклята, Мира! Ты мой позор! Убирайся прочь, шваль…

Ран вновь вскинул руку, на этот раз направляя ее на отца. И тот вдруг замолчал, обмяк и рухнул обратно на подушку.

– Ничего такого, просто успокаивающее заклятие. Поспит до утра, – объяснил он в ответ на мой испуганный взгляд. – Идемте, госпожа Торн. Мне кажется, вам не стоит тратить время и силы на этого человека. Он свое слово сказал и свой выбор сделал. Будем его уважать. Хочет сдохнуть, пусть сдохнет.

Я хотела возразить, хотя меня всю трясло от горечи и обиды, но неожиданно Анна встала на сторону мага:

– Он прав, Мира. Ты прости, что я тебя дернула. Не надо было тебя беспокоить. Если бы я знала, что ты… Я думала, он хоть сейчас одумается, прощенья у тебя попросит, а он… Как был никчемным и бестолковым, так и остался. Ты уж сама для себя его прости, чтобы камня на сердце не лежало, да иди своей дорогой, не оглядывайся назад.

Что-то внутри – наверное, остатки воспитания в религиозных традициях Оринграда – все еще пыталось убедить меня помочь отцу вопреки всему, но дочка снова больно пихнулась, как будто выступая в поддержку Рана и Анны. И я позволила магу вывести меня из комнаты и помочь спуститься обратно на первый этаж.

– Анна, спасибо вам, что не бросаете его, несмотря ни на что. Когда-нибудь я обязательно отблагодарю вас за это.

Она только безразлично махнула рукой и снова покосилась на мой живот.

– Ты себя береги, главное, – велела она. – Досталось тебе, конечно… Вот кому на том свете в глаза не смогу посмотреть, так это матери твоей. За то, что не уберегла тебя. Надо было тогда забрать тебя к себе, а не тут оставлять…

Я улыбнулась, глядя на нее, и покачала головой.

– Анна, у меня нет времени все объяснять подробно, но поверьте: все хорошо. Ребенок желанный и от любимого мужчины. Я не жена ему, да, но он заботится обо мне, как может. Гораздо больше, чем заботился бы любой оринградский муж.

Она недоверчиво заглянула мне в глаза, но там прочла что-то, от чего ее лицо посветлело. Анна крепко обняла меня и пробормотала:

– Ну и слава Тмару. Пусть он даст добра тебе и ребенку. И твоему мужчине, кем бы он ни был. Но если ты его любишь, значит, человек хороший.

Я не стала отвечать на это. Лучше ей не знать пока, кто мой мужчина и отец моего ребенка. Не поймет.

Анна снова по традиции очертила у меня на лбу защитный круг и поцеловала. Ран открыл портал, и мгновения спустя мы снова оказались в гостиной, из которой перенеслись всего несколько минут назад. Нейб и Арра даже не успели никуда уйти. А может быть, никто из них и не торопился.

– Что-то вы быстро, – настороженно заметил управляющий, вопросительно глядя на мага.

Краем глаза я успела заметить, как тот покачал головой, помогая мне сесть в кресло у сонного камина.

– Он что, умер? – испуганно уточнила Арра, с тревогой глядя на меня.

Теперь головой покачала я.

– Нет, он еще жив. Но предпочитает умереть, чем получить помощь от падшей дочери.

– Падшей? – переспросил Нейб удивленно.

– Особенности оринградского мировоззрения, – отмахнулась я безразлично.

Странно, но я уже действительно ничего не чувствовала: куда-то делись и горечь, и обида, и чувство вины. Наверное, мне нужно было увидеть его снова, чтобы отчетливо понять: с человеком, который называл себя моим отцом, меня никогда по-настоящему ничего не связывало, кроме чувства дочернего долга. Может быть, он и не отец мне вовсе? Кто ж теперь скажет… Только мама знала наверняка.

– Значит, туда ему и дорога, – холодно хмыкнул Нейб.

И по лицу Арры я прочитала, что она снова с ним полностью согласна.

 

Глава 23

Сначала мне казалось, что я горю. Вокруг все полыхало алым и что-то больно жалило кожу. Потом я поняла, что это песок. Красный песок наполнял воздух, куда-то отчаянно летел вместе с ветром, царапал обнаженную кожу и забивался в рот и нос, не давая вздохнуть. Я не знала, как здесь оказалась, но каким-то чудом понимала: я в самом сердце Красной Пустыни. И здесь действительно нет жизни. И нельзя выжить.

– Мира! Мира, проснись! – позвал вдруг голос Арры Холт, на мгновение развеивая иллюзию.

Алый поблек, но дышать по-прежнему было тяжело. Я приоткрыла глаза и убедилась, что нахожусь в своей комнате. Шторы на окнах были задернуты, но в щели пробивался яркий солнечный свет. Слишком яркий для утра, наверное, уже перевалило за полдень.

Странно, я не чувствовала себя выспавшейся. Даже наоборот – разбитой и уставшей. В рот словно набили песка, а кожа вся горела.

– Пить, – прохрипела я, осознав, наконец, что никакого песка нет, просто во рту пересохло.

Арра с готовностью поднесла к моим губам стакан прохладной воды, но я смогла сделать лишь несколько глотков, а потом едва не захлебнулась и закашлялась.

– Мира, милая, что же с тобой? – пробормотала Арра где-то далеко.

А я снова провалилась в пустыню, где алый песок плясал вокруг меня, заживо сдирая кожу.

– Что с ней? – услышала я далекий голос.

Он был похож на голос Керама Нейба, но я не представляла, что он может делать со мной в пустыне.

– Не знаю, – растерянно ответил другой голос, лишь смутно знакомый.

– Она что-то подцепила в Оринграде? – встревоженно поинтересовалась Арра.

А я снова подумала: «Откуда она в Красной Пустыне?» И этот вопрос помог мне зацепиться за реальность. Я опять приоткрыла глаза. Шторы в моей комнате все еще оставались задвинуты, но теперь в щели не пробивались лучики света. Значит, успело стемнеть.

– Нет, это не инфекция, – ответил Ран, теперь я его узнала. – Я еще там проверил: ее отец не болен ничем заразным, просто его организм разрушен алкоголем, табаком и плохим питанием.

– Хорошо, тогда что с ней? – снова раздраженно поинтересовался Нейб.

– Не знаю, – ответил второй мужчина, который стоял рядом с Раном. Это был доктор Балек: обычный, немагический врач, наблюдавший меня. – Все, что могу сказать: у нее сильный жар и частое сердцебиение, но чем они вызваны?..

– Я тоже ничего не чувствую в ауре, – признался Ран. – Она просто… горит без всякой причины.

– Но что-то же можно…

Вопрос Нейба оборвался, потонув в моем крике, переходящем в протяжный стон. Я почти не ощущала свое тело, но пронзившую его боль почувствовала очень остро.

Разговор прервался, вокруг меня кто-то засуетился, но я снова потеряла связь с реальностью и по щиколотку провалилась в горячий красный песок.

Здесь не было ни неба, ни горизонта. Даже землю я скорее чувствовала, чем видела. Жалящие песчинки плясали повсюду и скрывали мир за собой. Все переливалось красным, алым, кровавым…

Генерал Шелтер. Как в первый раз, я вдруг почувствовала на себе его взгляд. Кожа на спине и затылке загорелась и зачесалась сильнее, и я обернулась. Сквозь песок ничего не было видно, но я знала, что Шелтер где-то там.

Новый приступ резкой боли, заставивший меня закричать, еще раз ненадолго вернул в реальность. Вокруг по-прежнему кто-то суетился, но я не знала, сколько прошло времени: минута или сутки, даже окон я больше не видела, только потолок балдахина над кроватью.

– Варег побери, это схватки, – выдохнул Ран. – Кажется, она собирается родить.

– Но ей еще рано, – испуганно возразила Арра. – Ей еще недели четыре носить…

– Так бывает, – отозвался доктор. – Ее тело больше не может носить ребенка. Это не совсем нормально, но в этом нет ничего ужасного. Учитывая ее состояние, для ребенка так может быть и лучше сейчас.

– Вы хотите сказать, что она умирает? – резко поинтересовался Нейб.

– Я хочу сказать, что вам надо выйти отсюда, – отчеканил доктор холодно. – А нам нужна вода, чистые простыни и полотенца. И чтобы ваш магистр-доктор поторопился, иначе роды будем принимать я и боевой маг.

– Нас учили этому, – спокойно отозвался Ран, но откуда-то я знала, что он далеко не так спокоен, как хочет казаться.

Наверное, мне должно было стать страшно – за себя, за мою девочку – но я ничего не почувствовала. Я вообще не ощущала происходящее как реальность, мне все казалось сном. Просто у моего сна было два места действия – моя комната и Красная Пустыня. Только боль была реальной, но когда она унималась, я снова проваливалась в далекое гиблое место, о котором много слышала, но которое никогда не видела.

На этот раз сквозь пелену песчаной взвеси я разглядела приближающиеся ко мне тени. Услышала рокот моторов, а потом тени обрели очертания и превратились в тяжелые боевые повозки. Когда-то я видела подобные у стен Оринграда, но у этих вместо обычных колес были широкие ленты, которые буквально ползли по песку как огромные гусеницы. Наверное, иначе они проваливались бы в песок и вязли в нем.

Песок остервенело бился о металлические корпуса, но не оставлял на них даже мелких царапин. А когда повозки приблизились ко мне, песчаная буря и вовсе улеглась. Точнее, сдвинулась, как я поняла мгновение спустя, снова повернув голову в другую сторону.

Это было похоже на борьбу на руках, когда два крепыша выясняют, кто сильнее, сцепив ладони в замок и пытаясь уложить костяшки чужих пальцев на поверхность стола. Здесь подобным образом схлестнулись потоки воздуха. Один шел из недр пустыни на наступающую армию, а другой…

Я снова повернулась к армии Магистрата, ища взглядом ее генерала – мага, которому подчинялись все четыре стихи, включая воздух. Вслед за металлическими повозками шла кавалерия, и его лошадь – впереди.

Было так странно видеть его верхом. Совсем не то же самое, что на мотоцикле. Но опять же: только лошади и могли пройти здесь, никак не обычные повозки и уж тем более не мотоциклы.

На Шелтере, как и на остальных, были те самые смешные очки, делавшие его похожим на муху, на голове вместо обычной военной фуражки – странная конструкция из ткани, позволяющая полностью закрыть лицо. Однако сейчас у генерала оно оставалось открытым, поэтому я его узнала. Хотя Шелтера вполне можно было узнать и по силуэту, осанке и тому, что его лошадь шла первой.

Лицо его было покрыто испариной, зубы стиснуты, во всей позе чувствовалось сильнейшее напряжение. Он гнал вперед воздух, превращая его в сильный ветер, и тот отодвигал песчаную бурю, но в любой момент силы Шелтера могли иссякнуть. И тогда вся армия вместе с идущей вслед за кавалерией пехотой окажется окружена жалящим песком. Вероятно, эти ткани и очки помогут защитить открытые участки кожи, но лошади, скорее всего, падут. Да и моторы повозок могут пострадать. И долго ли сможет идти вперед пехота, когда не видно, куда надо идти? Не видно даже, есть ли кто-то рядом.

Хватит ли Шелтеру сил пересечь пустыню? Сколько им еще идти?

– Оллин, держись, – прошептала я. – Держись, пожалуйста, я посмотрю, где конец пустыни.

– Что она сказала? – раздался где-то рядом голос Рана.

– Она это не вам, не отвлекайтесь, – ответила ему Арра.

Я почувствовала, как моего лица коснулось прохладное влажное полотенце, слегка остужая горящую кожу.

– Она пришла в себя? – взволнованно спросил доктор Балек. – Скажите ей, что сейчас пока тужиться нельзя, надо немного подождать…

Не знаю, что еще он успел сказать, потому что комната снова пропала, а я вдруг стала ветром. Я неслась сквозь песчаную бурю, но больше она не причиняла мне боли. И жара больше не было, я чувствовала себя бесплотной и невесомой.

Я летела вперед, ужасаясь тому, какое бесконечное расстояние еще предстоит преодолеть Шелтеру и его армии. У него не хватит сил. Ни у кого не хватит! А я не смогу быть с ним здесь. Будь все иначе, я бы попыталась сама погнать вперед песок, но там, в его имении, я тоже была нужна. Была нужна нашей дочери, чтобы помочь ей появиться на свет. Терять кого-либо из них я не хотела.

Наконец я вырвалась из песчаной бури, но пустыня на этом не закончилась. Я просто увидела их. Пятерых женщин в бесформенных одеяниях. Их головы и лица тоже были скрыты тканями, но сквозь них слышался монотонный шепот. Слова были неразличимы, возможно, просто произносились на незнакомом мне языке, но они звучали в унисон у всех пятерых. Я вдруг поняла, что именно этот шепот рождает песчаную бурю.

– Оставьте, не нападайте на него, – прошептала я женщинам. – Он хороший, он не враг вам. У вас общий враг – Магистр. Вы можете помочь друг другу. Выслушайте его, пожалуйста! Вместе вы наверняка найдете способ освободить от Магистра всех. Пожалуйста…

Сначала замолчала одна шептунья, потом другая, третья. Вскоре шепот стих совсем. Женщины переглянулись, хотя я не понимала, как они могут что-то видеть в своих балахонах, покрывающих их с ног до головы.

Но следом стих и ветер. Песок рухнул обратно на землю, воздух очистился, вдали показался горизонт. И пока он был пуст.

– Спасибо, – шепнула я.

И ветром полетела обратно, к Шелтеру.

Продвижение его армии остановилось, а он сам снял очки, как будто сомневался в том, что видит. Песчаная буря, которую он смещал своим ветром, улеглась и здесь, впереди горизонт был чист, и, кажется, Шелтер воспринял это как ловушку.

Так захотелось обнять его, погладить по лицу, сжать в руках сильные пальцы. Но я все еще была ветром, поэтому смогла только коснуться его щеки невесомым поцелуем.

– Все хорошо, Оллин. Они ждут тебя. Не надо воевать. Возьми их в союзники. Вы сможете договориться, я в этом уверена.

– Мира? – удивленно позвал он. – Мира, это ты?

Но я не успела ответить. Новый приступ пронизывающей боли резко выдернул меня из пустыни и вернул обратно в комнату.

Первое, что я услышала, был далекий раскат грома.

– Она снова очнулась! – возбужденно воскликнула Арра.

Надо мной склонилось лицо доктора Балека.

– Так, Мира, послушай меня внимательно. Я понимаю, что тебе плохо, больно и тяжело. Но сейчас тебе очень нужно постараться, понимаешь? Первые потуги уже прошли, но ты тужилась, когда было не нужно, и делала это неправильно, когда было нужно. Поэтому твой ребенок в опасности. Мы еще можем все исправить, но сейчас тебе очень нужно оставаться в сознании и делать все, как мы говорим. Магистр Ран поможет, но твой доктор-магистр сегодня занят другой пациенткой. Поэтому будем делать все сами, хорошо? Я тебя очень прошу: не уплывай больше, ладно? Ты нужна нам тут.

Я слабо кивнула, все еще плохо осознавая и себя, и происходящее. Комната в доме Шелтера сейчас почему-то казалась даже менее реальной, чем Красная Пустыня.

– Тогда давай, тужься… А теперь дыши… Давай, милая…

Он что-то мне говорил, и я честно старалась выполнять, но было так больно, что я мечтала снова оказаться подальше отсюда. Я слышала тревогу в голосе Балека и приглушенные ругательства Рана и понимала, что все идет не так. И от этого становилось горько и страшно. Ведь у шептуньи может быть только один ребенок, так было сказано в книгах. Я не могла его потерять.

А на улице тем временем не на шутку разошлись стихии. По стеклам остервенело забарабанил дождь, на небе засверкали молнии, и почти без перерыва за ними следовали оглушающие раскаты грома. Ветер бился в окно веткой ближайшего к дому дерева, как будто просил впустить его. А ведь то дерево росло не так уж близко, еще ни разу в окно не стучалось.

– Вот только этого не хватало, – проворчал Ран. – Стихии как будто с ума сошли.

– Впустите их, – неожиданно для самой себя попросила я. – Откройте окно… оба окна… Арра, пожалуйста, мне нужен воздух.

После недолгого колебания она сделала, как я сказала. Распахнула створки сначала одного окна, потом другого. Холодный сырой воздух ворвался в комнату. Кровать стояла далеко от окон, но на лицо каким-то образом упало несколько капель дождя, а небо в то же мгновение прочертила огромная молния.

Я почувствовала, как кто-то взял меня за руку. С этой стороны никого не было, ведь Арра отошла и еще не успела вернуться. Но меня держала и не ее рука. Эти сильные пальцы я теперь очень хорошо знала. От их прикосновения по телу побежало едва ощутимое покалывание, наполняя меня силой, какой я никогда в себе не чувствовала.

– Оллин, – выдохнула я, улыбаясь.

Сила его стихий дотянулась до меня, как до этого я дотянулась до него своим шепотом. Я больше не была одна, я чувствовала его незримое присутствие. И знала, что теперь все будет хорошо.

* * *

Я помнила, как моя девочка закричала, сообщая миру о том, что родилась. Помню, как в то же мгновение ощущение прикосновения к моей руке развеялось. Помню, как ребенка показали мне, дали подержать и велели ненадолго приложить к груди. И помню, что в тот момент почувствовала себя невозможно счастливой.

А потом снова провалилась в беспамятство. Меня словно выключили, как настольную лампу. Реальность стала обрывочной и вязкой. Иногда я открывала глаза и видела рядом Арру, Нейба, Марию или доктора Балека, но ничего не успевала им сказать: проваливалась в сон снова.

Я не знала, сколько это продолжалось. Из меня словно выкачали все силы, вытащили все кости, и я превратилась в бессмысленное желе.

Осознала себя вновь внезапно, почувствовав прикосновение к щеке и едва уловимый знакомый запах крепкого, ароматного табака. Веки все еще оставались тяжелыми, и я улыбнулась, не размыкая их, потерлась о ласкающую меня руку, накрыв ее сверху своей.

– Олли, – прошептала с наслаждением. Его имя все еще ласкало язык. – Ты уже вернулся, так быстро? Как долго я сплю?

– Не знаю, – тихо пробормотал Шелтер в ответ, и в его голосе тоже чувствовалась улыбка.

Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Я ощутила пыльный запах песка. Видимо, как и в прошлый раз, он прямиком поехал сюда, даже не переоделся.

– Как ты, милая?

– Все хорошо. Только вот… устала что-то. Но у нас все хорошо, Оллин. Ты уже видел ее? Дочку. Она такая красивая…

– Еще бы, – Шелтер рассмеялся. – Разве у тебя могла родиться некрасивая дочь?

– Красивые дети рождаются не у красивых родителей. Они рождаются от большой любви, – пробормотала я, пытаясь вспомнить, где и когда могла слышать это утверждение.

– Может быть, и так, – согласился он. – Пусть я не очень умею об этом говорить, но я люблю тебя, Мира. Очень люблю. Кажется, с того самого дня, когда встретил. А может быть, я начал любить тебя еще раньше: в день, когда услышал твой шепот. Просто сам не знал об этом долгое время. Надо было чаще тебе это говорить…

– У тебя еще будет масса возможностей, – прошелестела я, сама почти не слыша собственный голос. – Как мы ее назовем, Олли? Я специально ничего не решала без тебя, чтобы мы выбрали имя вместе.

– Я не знаю, Мира, – ответил он, сжимая мою руку.

Как же хотелось посмотреть на него, но стоило попытаться разомкнуть веки, как глаза начинало саднить, словно туда насыпали песка, поэтому Шелтер оставался для меня прикосновением, запахом и голосом.

– Как бы тебе хотелось ее назвать?

– Алина, – призналась я, потому что на самом деле для себя давно выбрала дочке имя. – Это самое близкое к «Оллин» женское имя, что я нашла. Я подумала… Раз у нас не будет сына, которого я могла бы назвать в твою честь, то хорошо хотя бы дочку назвать так. Но имя Оллин ей не пойдет…

Он тихо рассмеялся, снова наклоняясь, чтобы меня поцеловать. Я смутилась и попыталась скрыть это за улыбкой.

– По-твоему, это глупо, да?

– Нет, Мира, – заверил он. – Это не глупо. Это мило. И очень трогательно. Знаешь, мне очень повезло, что я успел тебя встретить. В моей жизни было так мало хорошего. Но ты стала настоящей наградой за все мои страдания. Вы обе.

Что-то в его тоне и формулировке мне не понравилось, заставило насторожиться и нахмуриться.

– Теперь все будет хорошо, Оллин. И у тебя, и у меня. У нас троих. Ведь главное – ты вернулся. Все ведь получилось, да? Теперь ты сможешь сделать то, к чему так долго шел? И мы наконец заживем, как нормальные люди… И будем очень счастливы. Да?

Он промолчал в ответ. Я слышала лишь тяжелое дыхание и чувствовала, как прогибается под его весом кровать рядом со мной, потому что даже руку он отнял.

– Почему ты молчишь? – спросила едва слышным, испуганным шепотом.

– Потому что я не вернулся, Мира. Прости, я не вернусь. Береги себя, милая.

Кровать скрипнула, когда он встал. Я протянула руку, пытаясь успеть поймать его, задержать, но она схватила лишь воздух.

– Оллин! – позвала я, но он не ответил.

Рядом больше не чувствовалось ничьего присутствия, исчезли запахи табака и песка. Его дыхания тоже не было слышно.

Я попыталась сесть, растирая рукой глаза. Тело казалось ватным, чужим, не желало слушаться, но мне все-таки удалось скинуть с себя это вязкую сонливость и оглядеться по сторонам.

В комнате было тихо, пусто и темно. Никого рядом. Ни единого следа, что кто-то тут только что был.

– Оллин, – позвала я снова, чувствуя, как горло перехватывает и к глазам подступают слезы.

Что это было? Сон? Прощание его души? Галлюцинация?

А может быть, он действительно приходил порталом? Ведь все было таким реальным!

Но если он приходил, то почему сказал, что не вернулся и не вернется? Что там произошло, в той Красной Пустыне? Ведь все было хорошо, Оллин и шептуньи должны были договориться!

Ответов на мои вопросы не было. Утром я узнала, что пролежала в беспамятстве четыре дня, едва дыша. Балек и Ран уже успели махнуть на меня рукой, говоря, что неведомая им болезнь охватила меня перед родами и теперь собиралась свести в могилу. Арра с трудом сдерживала слезы, рассказывая мне об этом, хоть и улыбалась. Уже никто не думал, что я снова очнусь.

Когда я спросила о визите Оллина, она лишь растерянно пожала плечами и покачала головой.

– Мне ничего об этом неизвестно. Никто не приезжал. И не приходил порталом. Маги должны были бы заметить, они же здесь специально для этого. Его здесь не было, Мира. Не могло быть. Это просто дурной сон. Оллин все еще в Красной Пустыне, о нем нет никаких известий.

Известия появилась два дня спустя по всех газетах. Там было сказано, что с армией генерала Шелтера связь потеряна почти неделю назад. Маги Верхней ложи не смогли обнаружить ее местоположение с помощью своих ритуалов, а потому она официально считается разбитой, а ее солдаты и офицеры – погибшими. В том числе генерал Оллин Шелтер по прозвищу «Кровавый».

 

Глава 24

Физически я восстановилась достаточно быстро. Странная болезнь, едва не убившая меня, отступала день за днем, и уже через неделю я легко сама вставала и одевалась, кормила и качала Алину, ходила с ней гулять в сад. Здесь вновь все цвело и пахло, в том числе те цветы, что в прошлом году мы сажали или пересаживали вместе с господином Юнтом. В этом старый садовник работал еще медленнее, а после известия об исчезновении армии генерала Шелтера и вовсе слег на несколько дней. Лишь разговор с господином Нейбом, который заверил его, что Юнта не выгонят и без Шелтера, он ожил и вернулся к работе. Правда, выглядел все равно печальным.

Печаль поселилась во всем доме. Только Алина и поднимала настроение его обитателям. Ей даже не стали нанимать няню: от желающих покачать ее, погулять с ней, переодеть или помыть и так отбоя не было, пришлось даже установить некоторое подобие очереди. Это, конечно, с одной стороны облегчало мне жизнь, а с другой оставляло слишком много времени для размышлений и сожалений.

Первые недели три я ждала. Каждый день хватала свежую газету, надеясь увидеть заголовок на первой полосе, извещающий о том, что генерал Шелтер с триумфом вернулся из пустыни, а потеряли их исключительно из-за особенностей той местности. Но постепенно надежда захирела.

Я почти не плакала. Выплакала все за первые два дня, а потом как отрезало. Лишь иногда слезы наворачивались на глаза, когда я смотрела на спящую Алину. Она родилась очень похожей на отца, и, глядя на нее, я все время думала о том, как многое не сбудется из того, о чем я мечтала, пока носила ее. Но в то же время я испытывала щемящую радость и тепло, разливающееся по груди. Радость от того, что она есть, что частичка Оллина Шелтера продолжит жить в ней. А ведь если бы я следовала религиозным канонам Оринграда, у меня не осталось бы и ее. Теперь же мне было кого любить, и я собиралась любить ее за двоих.

Когда Алине исполнился месяц, господин Нейб пришел ко мне в комнату, неся в руках стопку сложенных втрое бумаг. Я сидела в кресле у окна, качая колыбель, потому что девочка у меня получилась очень требовательная: она спала, только пока ее качали. Стоило остановиться, как максимум через пять минут она начинала сначала недовольно кряхтеть, потом хныкать, а если ее проигнорировать, то и кричать.

Обычно днем качание колыбели я совмещала с чтением, но сегодня предпочла бездумно смотреть в окно на цветущий сад и деревья, растущие вдоль аллеи. Мысленно я летела по той аллее на мотоцикле Шелтера, крепко обнимая его, и от этой фантазии губы мои чуть кривились в улыбке. Лишь в горле слегка першило.

– Что это? – спросила я, когда Нейб протянул бумаги мне.

– Сама взгляни, – предложил он.

Я отпустила колыбель и взяла сложенные втрое плотные цветные листы, развернула, пробежала глазами по надписям, подписям и переливающимся печатям.

– Это же…

– Да, – кивнул Нейб. – Ваши с Алиной документы. По крайней мере, один план Шелтера удался. Самоубийственный поход в Красную Пустыню, очевидно, убедил Магистра в его преданности. Так что в знак уважения к генералу и в благодарность за все, что он сделал для Варная, Магистр дарует свободу тебе и его дочери. Теперь вы обе – полноценные гражданки Магистрата. Алина будет носить фамилию своего отца и может претендовать на его наследство: столичный дом, это имение, прочее имущество и весь капитал. У Шелтера составлено завещание, которое ее не учитывает, конечно, но ты можешь его оспорить. По нему основные наследники я и… Риталь. Но по понятным причинам остаюсь только я. Само собой, я не собираюсь ни за что бороться, но надеюсь, что ты позволишь мне остаться здесь в качестве управляющего. Сама ты со всем не справишься.

– Мне ничего не нужно, господин Нейб, – улыбнулась я, покачав головой. – Ни этот дом, ни его деньги. Я получила письмо от Анны. Мой отец умер, поэтому теперь – по законам Магистрата – я наследую нашу шоколадницу и квартирку над ней. Я хочу вернуться туда, восстановить все.

Нейб нервно постучал пальцами по рукоятке трости, обернулся по сторонам, ища что-то взглядом. Оказалось, что стул, который он приметил за письменным столом. Он подтащил его ближе к моему креслу, сел напротив меня и уставился немигающим взглядом.

– Это не самое удачное решение, Мира, – возразил он.

– Там мой родной дом, господин Нейб. Там могилы моих родителей. Там дело, которым я занималась и которое очень любила. Там пахнет морем… Когда-то я была не очень счастлива в Оринграде, но там я встретила Шелтера. И сейчас хочу вернуться туда. Не потому, что у меня нет другого выбора, а потому что я так решила.

– А как же ваши людоедские традиции? – он кивнул на колыбельку. – Будет ли Алине там безопасно расти?

– Я не стыжусь ни себя, ни своей дочери, – отрезала я. – Законы Магистрата нас защитят, Шелтер сам мне говорил. А потом я… хм… научу других тоже относиться ко мне и Алине с уважением. Я знаю, как это сделать. Я могу это сделать. И я сделаю. Со временем я изменю этот город.

– Ты очень изменилась, – заметил Нейб после непродолжительного молчания. – Удивительно, но Шелтер с самого начала говорил, что ты вот такая. Он что-то видел в тебе. То, чего не видел тогда я.

– Даже я сама этого не видела, – пожала плечами я. – Но я больше ничего не боюсь. Я знаю свою силу, а потому не боюсь. И хочу вернуться домой.

– Что ж, я не буду тебя держать. Но хочу, чтобы ты знала: все, что Алине положено по закону, однажды будет принадлежать ей.

– Хорошо, я буду иметь это в виду, – не стала спорить я.

В конце концов, если мне сейчас хочется поскорее уехать из дома, где все напоминает об Оллине, это еще не значит, что Алине в свое время не пригодится наследство ее отца. Она имеет на него право, а я не имею права лишать ее этого.

– И ты все-таки не торопись уезжать, – добавил Нейб, продолжая сверлить меня взглядом. – У нас ведь осталось одно незаконченное дело.

Я удивленно посмотрела на него. О чем он говорит?

– В столице волнения, – тихо объяснил Нейб. – Варнайцы очень недовольны тем, что Магистр послал в Красную Пустыню армию, которая сгинула там в полном составе.

– Какая теперь разница? – я снова безразлично пожала плечами. – Без Оллина… Это уже не имеет значения.

– Почему же? Еще как имеет. Шелтер никогда не собирался самостоятельно возглавлять Магистрат и что-то тут менять лично. Он лишь хотел изменить отношение варнайцев к Магистру, свергнуть властную верхушку, заменить ее теми, кому он доверял. Освободить завоеванные страны. Если не все, то хотя бы часть из них, которые завоевывал сам. И пусть с ним отправили всех, кто был ему верен, мы все еще можем воплотить замысел хотя бы частично. Раз Магистр даровал тебе свободу, значит, он ничего не знает о твоей силе. Из этого следует, что Этьен нас не предавал, то есть он все еще верен плану Шелтера. У меня остались связи с теми людьми на завоеванных территориях, которые ждут момента, чтобы потребовать назад свою независимость. Мы все еще можем помочь им. И отомстить за тех, кого потеряли в той пустыне.

Странно, но именно его последние слова нашли отклик в моей душе. Внутри встрепенулось что-то темное, болезненное. Я и не знала о его существовании, а оно сидело внутри, прячась среди колючих, острых осколков разбитого сердца.

– Отомстить? – переспросила я.

Уголки его губ приподнялись, как будто Нейбу очень понравилась моя реакция. Он опустил подбородок на руки, по обыкновению сложенные на рукоятке трости, и монотонно заговорил:

– Варнайцы недовольны Магистром, но если мы будем бездействовать, он рано или поздно сгладит это недовольство новой победой. Нужно подтолкнуть его к еще одной безумной авантюре. Думаю, сейчас твоя ненависть к нему должна быть достаточно велика, чтобы ты смогла своим шепотом заставить его отправиться в Красную Пустыню вслед за Шелтером. Вместе со всей Верхней ложей, сыновьями и остатками армии. Чтобы, так сказать, наказать варваров за гибель армии Шелтера. А я сообщу всем моим связным, чтобы они готовились. Как только Магистр уйдет в Красную Пустыню, везде вспыхнут восстания и Варнай окажется под угрозой уничтожения недавно завоеванными территориями. Беззащитным. Вели Магистру оставить Этьена в столице следить за порядком. Он выполнит свою часть плана: спасет Варнай от полного разорения. Тогда даже если после всего Магистр вдруг вернется, ему уже никогда здесь не править.

– У меня не получится, – я испуганно покачала головой. – Я ведь уже пыталась много раз.

Нейб вздохнул, выпрямляясь, и потянулся рукой к карману, из которого извлек птичку-флейту. Протянул ее мне.

– А ты подумай. Подумай об Оллине. О том, каким отцом он стал бы для Алины. И как много вы не успели вместе сделать или сказать друг другу. Подумай о том, какого будущего Магистр тебя лишил. Вас обоих. Подумай о том, что произойдет, если однажды он узнает, кто ты и кем родилась твоя дочь. А он узнает, потому что кто-то из его сторонников догадывается об этом. Ты можешь одним внушением и отомстить, и обезопасить себя и Алину. Подумай обо всем этом. И потом попытайся снова.

Сказав это, он тяжело поднялся со стула и торопливо вышел, а я осталась сидеть, зачарованно глядя на птичку. В ушах звучало эхо мелодии, которую Шелтер на ней наигрывал. И сами собой оживали воспоминания годичной давности, а любимый голос вплетался в тоскливую мелодию.

– Хочу поблагодарить вас, генерал Шелтер. За деликатность при знакомстве с… обитателями вашего дома.

– Не за что. Деликатность – мое второе имя.

– Признаться, я думала, что ваше второе имя – Кровавый.

– Значит, третье…

– Я не святой, милая. И прозвище свое заслужил. Но никогда и ни с кем я не был бессмысленно жесток. Ни одной жизни я не отнял ради собственного удовольствия. И сожалений у меня куда больше, чем ты можешь себе представить…

– Любовь, милая, не для таких, как я. Как и брак, и выводок детишек. Моя жизнь – война…

– Но любая война рано или поздно кончается.

– Для людей вроде тебя – да. Моя война если и закончится, то в Ралинте.

– Где?

– Это местечко на окраине столицы, там находится мемориальное военное кладбище, где хоронят высший командный состав…

Нет, он не был святым и нашел свой покой совсем не в Ралинте, но он жил, чтобы разрушить Магистрат, а умер, чтобы не рисковать мной и дочерью. Его звали Кровавым, но едва ли судьба могла свести меня с мужчиной более нежным и деликатным. Он заботился обо мне, как никогда не заботился даже родной отец, хотя тогда я была для него лишь глупой девчонкой из Оринграда, знавшей только заветы Тмара, которые вдалбливались мне в голову с детства, словами и ремнем.

Шелтер завоевал мой город, но подарил мне свободу. Он расширил границы моего мира, изменил меня изнутри. И хотя он говорил, что любовь не для таких, как он, в нем было много любви. Сыновьей, братской, мужской… И да, отцовской, хоть он и не успел побыть отцом. Не успел, потому что отправился в эту проклятую Красную Пустыню по приказу Магистра, и угробил всех, кто ему верил, чтобы мы с Алиной получили свободу.

Наверное, мне стоило возненавидеть за это себя, но вспыхнувший внутри гнев был направлен только на Магистра. Вспомнилось и по-настоящему ожило все: и проверка на невинность, и подготовка в доме коллекции, и мертвые взгляды девушек, которых мы там встретили. И погибшие варнайские солдаты, и застреленные сиранцы. И молодой Шелтер, закованный в колодки и до крови избитый плетью. Я даже как наяву увидела тот день, в который его забрали у матери. Теперь, когда я стала матерью сама, я смогла почувствовать ужас той женщины и ее отчаяние в тот момент, когда единственного сына забирал варнайский солдат, а она звала его, но ничего не могла сделать.

Сегодня я не просто вспоминала и представляла себе это, как когда пыталась накрутить себя раньше. Мое сознание уносилось в прошлое, проваливалось в те дни и мгновения, собирая страх, горечь, злость и боль, пока меня не переполнило ими. Не переполнило до такой степени, что захотелось кричать, как хочется кричать, случайно засунув руку в огонь.

Но вместо крика с моих губ полился шепот. Такой же монотонный и неразборчивый, как тот, что я слышала в пустыне от завернутых в балахоны женщин. Мне еще ни разу не удавалось шептать так уверенно и быстро. Сознание само собой дотянулось до столицы, проникло во дворец Магистра, и тот возник перед моими глазами. Все такой же оплывший и потный, самодовольный и жадный до власти. Трудно было сделать только одно: не убить его своим шепотом прямо там, не сжечь в огне своей ненависти.

Я видела, как меняется его лицо, как стекленеют глаза, и понимала, что шепот достиг цели, пробрался ему в голову и засел внутри, притаился среди его собственных мыслей и желаний. Мне казалось я даже вижу, как сеточка черной паутины опутала кожу на его висках, теряясь в волосах.

Легкие зажгло огнем, потому что шептала я на выдохе так долго, что воздух кончился. Я судорожно вдохнула, возвращаясь сознанием в реальность. И почувствовала небывалое облегчение. Ушли и горечь, и тоска, и оцепенение, охватившее меня в последние дни, когда умерла надежда на возвращение Оллина из пустыни.

Рядом в кроватке недовольно закряхтела Алина, жалуясь на то, что нерадивая мать совсем забыла качать кроватку.

Я медленно поднесла к губам птичку и дунула в трубочку. Сначала осторожно и неуверенно, примеряясь, но постепенно получилось извлечь из птички то самое пение ветра в трубах, что я когда-то слышала. Мелодия была немного другой, но все равно узнавалась.

Алина удивленно затихла, прислушиваясь, а я продолжала играть, пока хватило дыхания, воображая, что Оллин где-то рядом и почти чувствуя едва уловимый запах табака, что всегда исходил от его мундира.

 

Глава 25

На этот раз у меня все получилось: не прошло и трех дней, как в газетах появились сдержанные сообщения о том, что Магистр планирует «поход отмщения». Было видно, что редакторы пока не понимают, стоит ли им преподносить это как свидетельство мощи Магистрата или как полного помешательства его главы. В столице решением Магистра были недовольны, потому что он собирался увести за собой не только всю оставшуюся армию, оставив лишь небольшие воинские части, что пребывали в основном на завоеванных территориях для поддержания порядка, но и Верхнюю ложу магов в полном составе. Кроме последнего принятого – то есть, Этьена – которого оставляли временным исполняющим обязанности главы Магистрата.

Все, как я нашептала.

Несколько дней господин Нейб ходил напряженный, но довольный. Он ждал того славного момента, когда Магистр с армией пересечет границу Красной Пустыни, и все боялся, что что-то или кто-то в последний момент его остановит. Ведь магистры Верхней ложи могли переубедить его или просто самостоятельно сместить с должности, лишь бы не отправляться с самоубийственной миссией в самое гиблое место континента. Или армия могла взбунтоваться.

Однако вера в величие и благоразумие Магистра оказалась сильнее опасений. Если кто-то их и испытывал, то сопротивляться его воли не посмел. Ни военные, ни гражданские, ни маги.

– Теперь я могу вернуться в Оринград? – спросила я Нейба, когда газеты сообщили о том, что армия Магистрата пересекла границу пустыни.

– Мира, ты так и не бросила эту затею? – всплеснула руками Арра. – Почему ты не хочешь остаться здесь? Разве тебе плохо в этом доме? Разве когда-нибудь тебе было здесь плохо?

Мне было больно видеть ее огорчение. Сначала она потеряла названного брата и своего покровителя, а теперь собиралась уехать я, но даже ради нее я не готова была остаться.

– Нет, это прекрасный дом, – честно ответила я, взяв ее за руки. – Но это его дом, Арра. Все, что я могу делать здесь, – это оплакивать его. А там у меня будет любимое дело.

– Но это же опасно, – возразила Арра, сжимая мои ладони. – Подожди хотя бы год, пока подрастет Алина. Господин Нейб, скажите ей!

Однако Нейб не торопился меня разубеждать. Он выглядел довольно отстраненно и равнодушно. Для него я выполнила свою роль, а потому, скорее всего, больше не представляла интереса.

– На самом деле, в Оринграде для Миры сейчас может быть даже безопаснее, – неожиданно для нас обеих возразил он. – Через пять дней, как условлено, начнутся волнения на завоеванных Шелтером территориях. Магистрат начнет разрывать на части, в столице пойдет новая волна недовольства. Если ситуация выйдет из-под контроля, Варнай все равно скатится в гражданскую войну. Но Оринград волнения не затронут. Шелтер еще год назад договорился с Сираном, что Оринград в любом случае останется территорией Магистрата. Там никакого восстания против угнетателей не будет, а местный варнайский гарнизон тоже не станет делать резких движений без прямого приказа. Шелтер оставил там капитана умеренных политических взглядов. Он ни во что не полезет, будет лишь стремиться сохранять порядок на вверенной ему территории.

– Почему Оллин так сделал? – удивилась я.

Нейб пожал плечами и вперил в меня свой проницательный, но сейчас абсолютно равнодушный взгляд.

– Очевидно, он предполагал, что однажды ты захочешь туда вернуться. По той или иной причине. И хотел иметь возможность контролировать эту территорию.

После такого заявления у Арры не осталось аргументов. К тому же Глен, как только узнал о том, что я уезжаю, изъявил желание меня сопровождать.

– Тебе наверняка понадобятся там мужские руки, – заявил он. – Я не только подносы таскать умею и приборы на столе раскладывать.

Я не ожидала такого предложения, а потому была несколько обескуражена им. Заметив мое смятение, Глен улыбнулся и подмигнул мне.

– Не бойся, Мира, я не претендую на место в твоей постели. Но для твоих узколобых соотечественников могу сыграть роль мужа, если понадобится. Тебе чуть меньше проблем будет.

– Зачем тебе это? – настороженно уточнила я, не понимая причин такой самоотверженности.

Глен слабо улыбнулся.

– Когда я был болен и слаб, генерал Шелтер взял меня в свой дом и дал возможность честно зарабатывать на жизнь, а не побираться как калеке. А потом ты исцелила меня… Не отнекивайся! Я не знаю, как ты это сделала, но знаю, что это была ты, я же не идиот. Помочь тебе сейчас – единственное, что я могу сделать, чтобы отплатить вам обоим. Потому что для самого генерала я уже ничего сделать не могу.

Как и всегда, когда кто-то вспоминал Оллина добрым словом, у меня перехватило горло, но в то же время радостно забилось сердце. Видеть человеческую благодарность всегда приятно. А видеть, что его продолжают любить и уважать, было для меня приятно вдвойне. Это словно объединяло нас, как адептов какого-нибудь местечкового культа.

Господин Нейб лично отвез нас в Оринград на повозке генерала Шелтера, нагруженной вещами так, словно я ехала в пустыню. Каждый раз, когда нас останавливали для проверки, у меня замирало сердце. Но военные смотрели на мои документы, а потом на документы Алины, и лица их менялись. Нас пропускали, а некоторые офицеры даже подносили руку к козырьку фуражки, как когда-то делал Шелтер.

Увидев впереди ворота города, я испытала странную смесь эмоций. Когда-то я мечтала вырваться отсюда, а теперь по собственному желанию ехала обратно, отчаянно пытаясь восстановить внутреннюю гармонию. Но даже когда мы оказались на знакомых узких кривых улочках, ощущения возвращения домой не возникло. Я лишь чувствовала, что сейчас это правильное место для меня. Сама не знаю почему.

Когда повозка остановилась напротив нашей шоколадницы, моя уверенность на мгновение пошатнулась. Еще в прошлый свой визит я заметила, что окна заколочены досками, но изнутри не было видно, что снаружи на этих досках где-то начерчено мелом, где-то нацарапано гвоздем, а где-то даже выведено краской: «шлюха», «дом шлюхи», «здесь жила шлюха» и все в таком роде. Сердце больно стукнулось о ребра. Как бы ни был Оринград далек от Варная, а слухи о том, что я оказалась наложницей в доме варнайского офицера, сюда дошли.

– Вот мерзавцы, – процедил Нейб, заглушив мотор.

– Я эти доски за пару часов отдеру и сожгу дотла, – пообещал Глен.

– Ты уверена, что хочешь остаться здесь? – игнорируя его, уточнил Нейб. – Еще не поздно вернуться.

– Вы же сами говорили: мне сейчас здесь безопаснее всего, – напомнила я.

– Это было до того, как я увидел твой родной город во всей его красе.

– Не волнуйтесь, господин Нейб, – ответила я с уверенностью, которой на самом деле не испытывала, – я справлюсь.

– Тогда давайте выгружаться, – вздохнул он.

На самом деле все наши вещи выгружал и перетаскивал в кафе Глен, а мы с Нейбом стояли у повозки. Я держала на руках Алину, которая сонно таращила глазки и судя по выражению лица находилась в процессе решения важного вопроса: заплакать ей или воздержаться. Я пыталась ее укачать, надеясь, что она еще немного подремлет, и мы успеем хотя бы немного обустроиться, прежде чем придется ее снова кормить и переодевать. Я делала вид, что не замечаю, как на нас таращатся редкие прохожие.

Нейб же нарочито равнодушно осматривал шоколадницу, поглядывал на окошки квартиры над ней, изучал малолюдную улицу. Когда Глен в очередной раз нырнул в кафе с тяжелой коробкой в руках, он уточнил:

– Ты ведь забрала то ожерелье, что Шелтер тебе подарил?

Я кивнула. Конечно, я его забрала. Оно лежало в специально сшитом мешочке из плотной ткани среди моих вещей вместе с птичкой-свистушкой. То немногое, что осталось мне на память об Оллине. Ожерелье, свистушка и кольцо, которое надела на палец, как только получила документы, подтверждающие, что я свободная гражданка Магистрата. Ничто из этого я не собиралась ни закладывать, ни продавать, как бы ни было тяжело.

– Хорошо, тогда возьми еще вот это.

Нейб протянул мне толстую пачку варнайских банкнот, свернутых цилиндром и стянутых лентой. Я испуганно замерла, поскольку и без пересчета становилось понятно, что сумма там внушительная.

– Бери-бери, это деньги Шелтера, не мои. Вам сейчас они пригодятся. Как только все успокоится, я пришлю еще, но на первое время должно хватить. Этой халупе нужен серьезный ремонт, а вам надо будет что-то есть, пока кафе не заработает снова.

– Спасибо, – поблагодарила я, пряча деньги в карман платья.

– Да не за что, я просто выполняю распоряжения своего нанимателя. Он еще после первого своего отпуска велел обеспечить тебя в случае его гибели.

Глен вернулся к повозке и забрал из нее последний чемодан с вещами, поэтому Нейб вздохнул и, поклонившись мне на прощание, залез обратно на сиденье возницы.

А меня вдруг болезненно ужалила совесть. За всеми своими переживаниями, за бесконечными попытками нашептать Магистру я совсем забыла о важном деле. Неблагодарная девчонка!

– Господин Нейб, – позвала я прежде, чем он успел захлопнуть дверцу.

– Да?

Я подошла ближе, чтобы не кричать, и поинтересовалась:

– Что вы думаете об Арре Холт?

– Я? – удивился он.

– Да. Я знаю, что ей Оллин не мог обеспечить свободу, поэтому завещал вам. Вы ведь не будете ее обижать, правда?

На его лице промелькнуло оскорбленное выражение.

– Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь? За варнайца? Я очень ее уважаю. Честно говоря… я думал предложить ей тот вариант с Замбиром, что Шелтер готовил для тебя, раз уж вам он не пригодился. Но если все получится, то он не понадобится. Рабство в Варнае будет отменено, и госпожа Холт будет вольна строить свою жизнь, где захочет. Шелтер просил меня обеспечить и ее.

– Она никуда не поедет, – заметила я, внимательно следя за выражением его лица. – Без вас она никуда не поедет. Вы все, что у нее осталось.

Возмущение на его лице сменилось сначала удивлением, а потом недоверием.

– Что за глупый вздор? – проворчал Нейб. – Какой резон ей оставаться рядом с угрюмым калекой вроде меня? Она молодая, красивая женщина. Немного свободы и личных денег – и она заживет новой жизнью, в которой мне не будет места.

Я покачала головой, с трудом сдерживая улыбку.

– Какие же вы, мужчины, порой бестолковые. Она покалечена сильнее вашего, господин Нейб. Ей нужны не свобода, не деньги и не новая жизнь. Ей нужны человеческое тепло, забота и любовь. И ей нужны вы.

Он только тихо фыркнул, пробормотав снова что-то вроде «глупый вздор», и захлопнул дверцу. Несколько секунд сидел неподвижно, потом все же бросил на меня быстрый взгляд сквозь стекло, как будто хотел что-то прочесть на моем лице. Прочел или нет, я не знаю, но следом взревел мотор, и повозка тронулась с места.

Я проводила ее взглядом и даже не заметила, как ко мне подошел Глен.

– Давай Алину мне, у тебя уже, наверное, руки свело ее держать, – предложил он.

Спорить не стала, передала ему дочку, которая все же снова задремала. Глен понес ее в дом, а я ненадолго задержалась посмотреть на море, поблескивающее в лучах заходящего солнца. Где-то внизу привычно шумел порт и кричали чайки, пахло соленой водой и летом.

За спиной раздался громкий лай. Я едва успела обернуться, как тут же мне на платье поставили две грязные лапы, отчаянно виляя хвостом.

– Бардак!

– Гав-гав!

Я не стала ни ругаться, ни огорчаться по поводу испачканной одежды, лишь потрепала бродячего пса по загривку.

Еще один круг замкнулся. И вот теперь я все-таки почувствовала себя дома.

* * *

Как и следовало ожидать, Оринград не принял меня с широко распростертыми объятиями. Первое время я почти ничего не замечала: слишком много дел. Все мое время оказалось поделено между наведением порядка в кафе и квартире и Алиной. В промежутках я едва успевала приготовить что-то для нас с Гленом, хотя чаще мы перебивались холодной едой, и поспать. Только теперь я по-настоящему оценила то, что приехала сюда не одна. Хотя Нейб оставил мне очень приличную сумму денег, нанять на нее работников или помощников я не смогла бы. Но это я поняла позже.

Пока шла работа, меня навещала лишь Анна, но это не вызывало у меня удивления: я и раньше не могла похвастаться большим количеством близких друзей, они были в основном у отца. Собутыльники. А то, что Бардак практически прописался у наших дверей и часто лаял на кого-то, воспринимала больше как спектакль с его стороны: теперь я кормила его регулярно и полагала, что он так демонстрирует свою полезность. Мне не приходило в голову, что он разгоняет мальчишек, пытающихся закидать каким-нибудь мусором мое крыльцом, пока один из них не изловчился и не выбил камнем стекло.

Стекло Глен заменил. Заново покрасил весь фасад, в том числе ставни. Починил дверь и вставил новый замок. Поправил мебель, какую можно было поправить. Выгреб и вынес невообразимое количество мусора, оставшееся после моего отца. Он делал еще много всего, даже не знаю, как я собиралась справиться без него.

За покупками мы ходили по очереди, но первое время я постоянно была уставшей и не выспавшейся, а потому почти не обращала внимания на окружающую реальность. Лишь когда дело дошло до покупки нового текстиля и посуды для кафе, заметила, что продавщицы в лавках косо смотрят на меня. Но я никогда не торговалась и покупала много, потому что твердо решила сменить все, раз есть деньги, и они не гнали меня: жадность побеждала предрассудки.

А вот когда я пришла к нашим прежним поставщикам, чтобы договориться о возобновлении закупок, выяснилось, что для кого-то мои деньги недостаточно хороши.

Стоун, у которого мы заказывали практически все, ограничился тем, что бегло взглянул на мой список и заявил, что у него все кончилось, хотя я прекрасно видела соответствующие мешки и банки. Когда я указала на это, он лишь пожал плечами и ответил, что все это уже заказано, просто он не успел доставить.

Арчер Вранак, специализирующийся на заморских товарах, оказался куда прямолинейнее.

– Как тебе вообще духу хватило явиться сюда, подстилка варнайская? – рявкнул он, едва я переступила порог его лавки. – Что, любовничек твой кровавый подох в Красной Пустыне, тебя и поперли со сладкого места, где всей работы – ноги раздвигай по команде? Пошла вон отсюда, шлюха. И лучше убирайся из города, пока тебя не спалили вместе с твоим притоном. Ни один уважающий себя оринградец не переступит его порог.

Даже не знаю, что меня выбило из колеи больше: оскорбления в мой адрес или то, как он говорил о Шелтере. Только ответить я не смогла. Просто не нашла слов, молча повернулась и ушла, думая лишь о том, как не расплакаться прямо там.

Получилось. Расплакалась я, переступив порог кафе. Или того, что им когда-то было, потому что кафе без еды не бывает.

Глен напоил меня мятным чаем, выслушал лаконичный рассказ и велел дать ему список и деньги.

– Они же все равно будут знать, что это для меня, – слабо возразила я.

Конечно, все уже знали, что Глен приехал со мной, хоть и не могли пока понять, кем он мне приходится. Полагаю, решили, что еще один мой любовник, что говорило не в мою пользу. О том, что мы живем в разных комнатах, никто, конечно, не знал.

– Я… справлюсь с ними сама.

Просто мне потребуется время: нашептать обоим мужчинам другую точку зрения, но этого я не стала говорить вслух. Все еще предпочитала не распространяться о своей силе.

– Уверен, что справишься, – кивнул Глен. – Но позволь мне сделать это для тебя.

Он ушел и вернулся уже полчаса спустя с двумя расписками, в которых и Стоун, и Вранак обещали в указанные сроки доставить согласованный перечень товаров. Не знаю, что Глен им сказал, но сработало это быстрее шепота.

Всего две недели спустя после моего возвращения в Оринград кафе-шоколадница снова открыла свои двери, соблазняя прохожих запахом свежей выпечки и горячего шоколада.

Однако Вранак оказался прав в своем предсказании: мне просто-напросто объявили бойкот. Утром ко мне не спешила прислуга из богатых домов, а ближе к полудню не заглядывали пожилые пары после прогулки. И уж, конечно, было глупо рассчитывать, что кто-то приведет невинных детей в дом варнайской шлюхи.

В первые четыре дня работы ко мне упрямо ходила только одна клиентка. Из прежних. В былые времена госпожа Киран заглядывала не чаще раза в неделю, потому что чашка горячего шоколада со свежей булочкой для ее кармана были настоящей роскошью.

Она была такой старенькой, что едва ходила, сгорбившись и опираясь на палку. Я и раньше всегда делала ей скидку и бесплатно угощала печеньем, если оно оставалось со вчера. В этот раз и вовсе не стала брать с нее денег, а когда она пришла и на третий день, насыпала ей с собой конфет.

– Все равно придется выбросить, – призналась с грустью, когда она попыталась отказаться.

Старушка вздохнула, взяла у меня кулек и похлопала по руке.

– Ничего, дочка, образуется все, – пообещала она. – Я еще к твоей матушке ходила, потому что вкуснее вашего шоколада нет ничего не свете. Мне кажется, я до сих пор скриплю только благодаря ему. Так что они сдадутся рано или поздно, потому что выпечкой твоей пахнет на всю улицу.

Я поблагодарила ее и, пока она ковыляла к двери, тихонько шептала ей вслед пожелания здоровья и счастья.

– Они просто хотят тебя выжить, – объяснила Анна, заглянув ко мне на следующий день. – Думают, что если никто не будет к тебе ходить, то ты прогоришь и уедешь. Мира, подумай, может быть, так будет лучше? Ты ведь можешь держать такое кафе где угодно.

Я могла, конечно, но хотела держать его именно здесь. Все эти дни я зашептывала и конфеты, и печенье, и слоеные завитки, пытаясь изменить для начала хотя бы отношение к себе. А потом я могла бы нашептывать что-то еще, чтобы люди в Оринграде брали от учения Тмара лучшее. Ведь оно проповедовало любовь, доброту, заботу, скромность, воздержанность и верность – ничего плохого, если задуматься. Мне хотелось напомнить об этом моим соотечественникам и изменить Оринград к лучшему. Уехать легко. Но Шелтер в свое время не уехал, не выбрал простой путь, не сбежал. Наверное, я хотела быть похожей на него. Насколько могла.

Но чтобы мой план сработал, люди должны были приходить ко мне и есть то, что я приготовила. А они этого делать не хотели. Даже когда я выходила на улицу и пыталась угощать прохожих бесплатно, они шарахались от меня, как от заразной.

К концу первой недели я была близка к отчаянию. Кроме всего прочего, заканчивались деньги, оставленные Нейбом, потому что на ремонт и обновление интерьера мы их не жалели. Да и Алине постоянно что-то требовалось. Но все равно я упрямо продолжала вставать рано утром, чтобы напечь к открытию свой обычный набор.

А где-то там далеко разваливался Варнайский Магистрат. Армия Магистра пропала вслед за армией генерала Шелтера, а на завоеванных территориях вспыхнули восстания. В Оринграде начали поговаривать о том, что скоро правление захватчиков будет сброшено, но как всегда, никто и не думал выступать против местного варнайского гарнизона самостоятельно. Все надеялись на Сиран. Но пока в отдельно взятом городе продолжали действовать законы Магистрата, я могла хотя бы спать спокойно, не боясь, что меня сожгут вместе с кафе. На это здесь просто ни у кого не хватит смелости.

* * *

Когда в то утро зазвонил колокольчик и открылась дверь, мое сердце на секунду замерло. Потому что я увидела, как в кафе входит высокий, темноволосы варнайский офицер. Пусть совсем ненадолго, но мне показалось, что это Шелтер, хотя этого не могло быть.

Но потом я поняла, что у мужчины и форма не совсем такая, и лицо совсем другое. Следом за ним вошли еще трое варнайцев, и мне потребовалось все мое самообладание, чтобы улыбнуться, приветливо поздороваться и поинтересоваться:

– Что желаете, господа?

– Говорят, у вас тут вкусно угощают, – улыбнулся темноволосый, что шел первым. – Горячим шоколадом, кажется, да?

Его спутники скептически оглядывали пустое кафе.

– Все верно, – кивнула я. – А еще есть булочки, печенье и конфеты. Что вам подать?

– А дайте нам немножко всего. И четыре горячих шоколада.

– Послаще или более терпкий? Более или менее густой?

– Терпкий и не очень густой, – решил мужчина за всех.

Я наложила на тарелки слоеных завитков, печенья и конфет, офицеры забрали это к себе на столики (им пришлось занять сразу два, за одним не поместились), а темноволосый остался стоять за прилавком, пока я готовила горячий шоколад.

– Сегодня у вас тихо, – заметил он с улыбкой, как бы между прочим.

Но я теперь хорошо знала такой взгляд: настороженный, изучающий. Он следил за моей реакцией и сказал это не просто так.

– Мы недавно открылись, – пожала я плечами. – Кафе долго простаивало. Клиенты пока не привыкли ходить к нам снова.

– Да, я слышал. Вы ведь Мирадора Торн, правильно?

– Мира, – поправила я. – А вы меня знаете?

– Я слышал о вас, – лаконично отозвался темноволосый. – Меня зовут капитан Астер Бонк, я комендант варнайского гарнизона, размещенного в Оринграде. К вашим услугам. Мы следим здесь за порядком и соблюдением законов Магистрата. Поэтому если будут проблемы, можете смело обращаться ко мне.

– Я запомню, – пообещала я, разливая шоколад по чашкам. – Но боюсь, что с моими проблемами вы помочь не можете.

Он вопросительно приподнял брови, и я с улыбкой пояснила:

– Не думаю, что в Магистрате есть закон, обязывающий его граждан ходить в шоколадницу.

За окном в тот момент как раз проходила пара местных женщин, которые замедлили шаг, увидев, что в шоколаднице кто-то есть. Но стоило Бонку повернуться и посмотреть на них, они моментально шарахнулись в сторону и поторопились пройти мимо.

– Понимаю, – кивнул он, доставая из кармана купюры. – Сколько с меня?

Мы рассчитались, и я помогла ему отнести за столики чашки с шоколадом. Приятели Бонка уже вовсю дегустировали выпечку, да и тарелка с конфетами успела полегчать.

Со второго этажа спустился Глен, который обычно присматривал за Алиной, пока я крутилась в кафе, и подменял меня внизу, когда ее надо было покормить или переодеть. Сейчас он с удивлением посмотрел на наших гостей, потом перевел вопросительный взгляд на меня. Я только пожала плечами и знаком дала понять, что все хорошо и мне не нужна помощь. Он кивнул и поднялся обратно.

Варнайцы съели и выпили все заказанное, в процессе заметно развеселившись и ударившись в воспоминания о сладостях и детстве. А перед тем, как уйти, капитан Бонк снова подошел к прилавку и попросил:

– А заверните мне оставшиеся у вас конфеты, булочки и печенье, – попросил он, снова доставая деньги.

Я замерла от удивления, а потом, догадавшись, что он просто хочет помочь мне, растеряно пробормотала:

– Вы не должны этого делать…

Бонк криво усмехнулся.

– Это вы так думаете. А у меня там сотня человек в казарме скучает. Сейчас эти придут, начнут рассказывать, как вкусно было, а другие завидовать. А потом ссоры, драки, поножовщина. Оно мне надо? Другим гостям свежее приготовите. Сколько за все?

Я понимала, что это всего лишь предлог, едва ли комендант обязан кормить весь гарнизон сладостями, но больше перечить не стала: не в том я была положении, чтобы отказываться от милости. Я принялась упаковывать все, что у меня было, и считать, сколько это будет стоить. Трое офицеров, сопровождавшие Бонка, забрали свертки, попрощались и вышли на улицу, а он сам задержался, чтобы расплатиться. Когда я уже дала ему сдачу, он вдруг сказал, пряча деньги в карман:

– Знаете, Мира, шесть лет назад в Замбире полковник Оллин Шелтер спас мне жизнь. Мне и еще пятнадцати бойцам. Прикрыл нас своей магией во время атаки. Поэтому не стесняйтесь просить о помощи, если она будет вам нужна. Вы можете на меня рассчитывать. И что-то мне подсказывает, что мои офицеры и солдаты в ближайшее время очень полюбят ваше кафе.

– Я буду рада и им, и вам, – кивнула я, чувствуя, как горло привычно сдавливает, а на сердце теплеет.

Капитан Бонк надел фуражку и поднес к козырьку кончики пальцев, салютуя мне.

С того дня варнайцы заглядывали ко мне ежедневно в несколько заходов, группами по два, три или четыре человека, не больше. Иногда в форме, иногда в гражданской одежде. Они приходили, пробовали разные варианты горячего шоколада, особенно любили слоеные завитки и почти всегда брали с собой небольшое количество конфет.

Проходящие мимо оринградцы все чаще замедляли шаг, заглядывая в окна. И наконец сдались.

Первыми вернулись посыльные из богатых домов. Им было проще всего: они люди подневольные, хозяин послал – надо идти за выпечкой, а их хозяева и вовсе съедали все дома за завтраком, ни перед кем не отчитываясь. Потом порог моего «притона» переступила первая пожилая пара, заметив сидящую за столиком у окна госпожу Киран.

Постепенно гостей стало больше. До прежних оборотов шоколаднице было, конечно, далеко, но на плаву мы теперь могли удержаться. К тому же волнения в Магистрате быстро улеглись, и господин Нейб прислал еще денег.

Этьен прочно занял кресло Магистра и строго придерживался плана Шелтера. Он собрал новую Верхнюю ложу и успокоил взбунтовавшиеся территории, вернув им свободу. Варнайцы, конечно, были не очень довольны этим, но на фоне грозившего им разорения восприняли это как меньшее из зол. Поскольку прежний Магистр так и не вернулся, Варнай сейчас оставался крайне уязвим, лишь возвращение всех военных частей с завоеванных территорий давало хоть какую-то защиту. Сокращение протяженности границ тоже способствовало безопасности, поэтому варнайцы возмущались не очень сильно. Вероятно, считали, что это временное отступление. А Этьен тем временем уже завел речь о полной отмене рабства на территории Варная, мотивируя это тем, что свободные люди и работают лучше, и живут дольше, и опорой для чужого вторжения стать не смогут.

А вот Оринград варнайский гарнизон покидать не торопился. Сиран же не торопился его отвоевывать, потому что Этьен предложил им просто пользоваться портом, как и раньше, а контроль города оставить за Магистратом. Сиранцев это полностью устроило: они никогда не претендовали на управление Оринградом и им всегда было плевать на то, по каким законам мы живем. Моим землякам пришлось смириться.

Лето перевалило за половину, стояла самая жаркая его пора. Я держала двери шоколадницы открытыми до тех пор, пока не сгущались сумерки и на небе не появлялись звезды. Вот и сегодня все медлила, не желая задергивать шторы, запирать замок и переворачивать табличку на двери, хотя последний гость ушел еще до шести.

Я вышла на крыльцо, подставила лицо ветру, закрывая глаза и прислушиваясь. Сегодня он снова дул с востока, со стороны Красной Пустыни, и я по старой привычке надеялась услышать в нем предсказание, хотя теперь знала, что сама их себе отправляла. Но может быть, будущей мне еще есть что сказать? Я не переставала на это надеяться.

Прошел месяц с моего возвращения в Оринград. Мне уже начинало казаться, что я отсюда никуда и не уезжала. Наверное, если бы не Алина – живое напоминание об Оллине Шелтере – мне бы постепенно удалось убедить себя, что он и весь последний год мне приснился. Но Алина была, она уже радостно улыбалась мне, когда я брала ее на руки, и в темных глазах я каждый раз видела отражение ее отца.

– Я заварил нам мятного чая, – раздался за моей спиной голос Глена.

А я и не услышала, как он вышел, видимо, слишком глубоко погрузилась в свои мысли. Протянутую чашку взяла с удовольствием, принюхалась к ароматному пару. Да, мятный чай – это то, что сейчас было нужно.

Глен отошел в сторонку и достал из кармана портсигар.

– Мне кажется, пора закрываться. Тебе нужно отдохнуть.

– Да я не устала. Работы ведь по-прежнему почти нет. По крайней мере, по сравнению с тем, что было раньше. Если бы не деньги, которые присылает господин Нейб, мы бы уже прогорели.

– Тогда хорошо, что он их присылает, – хмыкнул Глен. – И можно не надрываться. Мира, я понимаю, почему ты решила вернуться сюда и снова заняться этой работой. Когда есть, чем занять голову и руки, всегда немного легче. Но какой смысл держать кафе открытым допоздна? Лучше бы отдохнула, погуляла, с дочкой понянчилась…

– Ты считаешь, я уделяю ей мало внимания? – нахмурилась я.

– Нет, я совсем не про это. Ты бегаешь вверх-вниз как ошпаренная, но могла бы ведь просто закрывать дверь в шесть и все.

Я поднесла к губам чашку, как будто прячась за ней, но слова жгли язык, поэтому я не удержалась:

– Ты знаешь, как мы с Шелтером познакомились? Это было зимой. Я в тот день долго не закрывала кафе, хотя клиентов не было. Просто все ждала чего-то. Потом ко мне забежал Бардак, я попыталась его выгнать. И пока я с ним возилась, зазвонил колокольчик. Я вернулась в зал и увидела их. Морана и Шелтера. Они оба были такие молодые, красивые и чужие, но смотрела я только на Шелтера. Я еще не знала, кто он на самом деле, но уже глаз от него отвести не могла…

Я замолчала, побоявшись не справиться с голосом. Старалась не плакать при Глене лишний раз. Окончание рассказа повисло в воздухе, но он и сам понял, к чему я вела.

– Он не вернется, Мира, – слова прозвучали тихо, но уверенно.

– Я знаю, – на стала я спорить. – Но мне сейчас немножечко легче жить, представляя, как однажды снова звякнет колокольчик, еще один круг замкнется, и он войдет в эту дверь. Никто ведь не видел его мертвым. Они… исчезли. Потерялись. А вдруг найдутся? Я ведь могу позволить себе какое-то время надеяться и ждать. Там, в его доме, эта надежда практически умерла, но здесь… Здесь я ждала его восемь лет. Даже не зная, кем он будет и когда придет. Теперь я хотя бы знаю, кого жду.

Я хотела сказать что-то еще, но не смогла. Закрыла лицо рукой, пытаясь спрятать слезы, которые все же полились по щекам, и в ту же секунду из раскрытого окна над нами послышался плач Алины.

– Ну вот как она это делает, а? – сквозь слезы удивилась я. – Как маленький магический артефакт. Стоит мне заплакать, тут же повторяет за мной.

Глен выбросил сигарету и удержал меня, когда я попыталась войти в кафе.

– Я успокою ее, – пообещал он. – А ты сначала сама успокойся, а потом приходи к нам. Тебе просто надо иногда позволять себе выплакаться.

Я благодарно сжала его руку, и Глен скрылся за дверью. А я снова повернулась и подставила мокрое от слез лицо ветру.

– Оллин, если ты жив, – прошептала, отправляя сообщение в никуда, – пожалуйста, дай мне знать… Если он вернулся однажды, пожалуйста, скажи мне.

Второе сообщение было обращено ко мне будущей, хотя книги ничего не говорили о возможности отправлять послания в будущее.

Летний вечер ответил тишиной. Даже порт сейчас дремал.

Я вздохнула, снова вытерла лицо рукой, велела себе успокоиться. Пропихнула вставший в горле ком парой глотков чая. Пора было идти к дочери, поэтому я повернулась и шагнула к двери.

Где-то на окраине сознания успела промелькнуться мысль: «Странно, что Бардака нигде нет поблизости». А в следующее мгновение чья-то сильная рука перехватила меня поперек туловища, а другая прижала ко рту и носу тряпку, пропитанную каким-то резко пахнущим зельем. Я успела взбрыкнуть, услышать, как ударилась и зазвенела, разбиваясь о крыльцо, чашка, а потом все в одно мгновение погрузилось в темноту.

 

Глава 26

В сознание я возвращалась долго и мучительно. Мысли отказывались проясняться, реальность рассыпалась на кусочки, никак не связанные друг с другом. Болела голова и сводило плечи, во рту пересохло так, что я не могла пошевелить языком, в ушах шумело.

Впрочем, когда голова немного прояснилась, я поняла, что шумит не у меня в ушах, а где-то за окном – море. Я слышала, как волны плещутся и разбиваются о берег, возможно, скалистый. Плечи сводило от того, что руки связаны за спиной и лежать на боку ужасно неудобно. А язык не шевелился потому, что рот заткнут какой-то тряпкой и завязан.

Когда реальность свалилась на меня своими пугающими обстоятельствами, я тревожно дернулась, попыталась сесть и непроизвольно застонала. Переполненная молоком грудь болезненно ныла, платье спереди промокло, а за окном солнце уже клонилось к закату. Значит, с момента моих последних воспоминаний прошло немало времени – почти сутки. Я очень надеялась, что одни.

После нескольких попыток мне все же удалось сесть и осмотреться. Комната, в которой я оказалась, была гораздо больше спален в моей оринградской квартирке над шоколадницей, но гораздо меньше, чем в домах Шелтера, например. Обставлена скудно, но мебель добротная. Помимо окна на одной стене, на другой еще были двери на балкон, обе распахнуты, проем занавешен тонким полупрозрачным тюлем, которым играл ветер.

Я с трудом сползла с узкой кровати, стоявшей у стены, едва не упала, потому что ноги еще подгибались, но устояла. Сначала подошла к окну, потом вышла на балкон, но ни там, ни там не было пути к спасению: третий этаж, не меньше, внизу скалы, обрыв и далекое море.

Понять, где нахожусь, было трудно. Я не слышала звуков порта, а значит, это уже не Оринград. Но море все еще плескалось рядом, значит, меня не увезли в Варнай. Так где же я?

– Это Ниланд, – услышала я за спиной мужской голос.

Обернулась так резко, что едва не потеряла равновесие и не свалилась за недостаточно высокий бортик балкона. Обратившийся ко мне мужчина стоял в комнате, колышущийся тюль мешал его рассмотреть, но я видела, что одет он в варнайскую военную форму. Его голос звучал знакомо, но со своего места я не могла разглядеть лицо, а сам варнаец не торопился приблизиться ко мне.

Пришлось возвращаться в комнату самой. И как только я переступила порог, я резко втянула носом воздух, потому что больше никак свое удивление выказать не могла.

– Вижу, ты меня узнала, – улыбнулся полковник Ридд и скользнул по мне взглядом с головы до ног и обратно. – А вот ты заметно изменилась. Материнство пошло тебе на пользу, ты стала куда соблазнительнее. Круглее, мягче. Не люблю костлявых девчонок.

Я испуганно отпрянула, а он едко усмехнулся.

– Не бойся, не настолько ты привлекательна, чтобы похищать тебя ради плотских утех. Мне нужно от тебя кое-что другое.

Он шагнул ближе, гипнотизируя взглядом почти как Шелтер.

– Твой шепот, который уничтожил Магистрат. Ты им все исправишь.

Я замотала головой, поскольку говорить не могла и другого способа объяснить, что я не могу – и не стану – этого делать, у меня не было. Но Ридд понял мой жест иначе.

– Не отпирайся, я знаю, кто ты. Давно знаю. Еще там, на пути в Сиран слышал, как Этьен называл тебя шептуньей. Не сразу понял, что это означает, но когда Шелтер кинулся в лес искать тебя лично, стало ясно, что ты имеешь какую-то ценность. Убедился я в этом, когда он попросил тебя себе в качестве награды. Жаль только, что эти бездарности, отступники, так и не смогли добраться до тебя. Всегда знал, что нельзя доверять магам. Мои солдаты справились с задачей с первого раза. Их осталось всего три десятка, знаешь? Три десятка солдат и офицеров, преданных настоящему Магистру, смогли выбраться из проклятой пустыни, куда ты нас отправила. Да парочка магистров Верхней ложи.

С каждым словом он подходил все ближе, пока почти не прижал меня к стене своим телом, но все же небольшое пространство между нами осталось.

– Это очень мало, Мира. Для армии. Но чтобы наказать одну строптивую девчонку, такого количества мужчин хватит. Ты у меня через всех пройдешь, если будешь плохо себя вести, поняла?

В ответ я не шелохнулась. Только стояла, тяжело дыша и глядя ему прямо в глаза, не желая показывать свой страх.

«Только развяжи мне рот, ублюдок, – поймала я себя на внезапной злой мысли. – Узнаешь, что такое сила шептуньи».

Всколыхнувшаяся внутри злость испугала меня, но мысль понравилась. Я тут же опустила взгляд, чтобы Ридд ничего не прочитал по моим глазам, и смиренно кивнула.

– Уже лучше, – хмыкнул он.

А потом схватил за руку и резко развернул лицом к стене. Я не успела толком испугаться, потому что в следующее мгновение он проворно срезал веревки с моих рук и позволил повернуться обратно. Я потянулась руками к тряпкам, затыкающим рот, но Ридд не позволил их снять, остановил, подняв лезвие ножа почти к моему лицу.

– Нет-нет, не торопись. Прежде, чем ты начнешь шептать и решишь попробовать изобразить из себя героя, ты должна узнать кое-что еще.

С этими словами он обернулся к двери, выжидающе посмотрел на нее. И я неосознанно сделала то же самое. Сердце похолодело, когда я услышала приближающийся детский плач. Ногти больно впились в ладони, стоило двери открыться и впустить в комнату троих солдат. Один из них нес на руках надрывающуюся от плача Алину, а двое других просто служили им конвоем.

– Это поводок номер два, – заявил Ридд с гнусной ухмылкой. – Точнее, намордник. Если только я заподозрю, что ты шепчешь что-то не то, твоей дочурке разнесут голову. Поняла?

Я снова застыла, в ужасе глядя на дочь и чувствуя, как вокруг груди сжимаются стальные обручи, не дающие вдохнуть. Ридд дернул меня за плечо, встряхнул и грозно повторил:

– Поняла?!

Я испуганно закивала, и тогда он опустил нож, убрал его куда-то.

– Хорошо. Можешь покормить ее, а то варегово отродье вопит уже пару часов, а ты вся течешь, смотреть противно. Повязку со рта не снимать. У них, – он кивнул на солдат, – распоряжение стрелять, если только ты к ней потянешься. Поэтому не делай резких движений. Покормишь ребенка и отдашь обратно. А потом у тебя будет время подумать о том, как вести себя дальше.

Сказав это, он кивнул солдату, с невозмутимым видом державшему на руках орущую Алину, и тот поднес ее мне. Сам Ридд покинул комнату, а я сжала в руках дочку, с трудом сдерживая слезы отчаяния. Но реветь с заткнутым ртом было плохой идеей, поэтому я предпочла воздержаться.

Кормить ребенка пришлось в присутствии всех троих варнайских рядовых, которые, естественно, не спускали с меня глаз. Но после всего, через что мне пришлось пройти, это казалось лишь досадным неудобством. Куда сложнее было потом снова отдать Алину. Но как я ни умоляла взглядом, мне ее, конечно, не оставили.

* * *

Алина все меняла. Теперь я послушно сидела, сложив руки на коленях, боясь сделать лишнее движение, хотя у меня остались развязаны руки. Но даже кляп изо рта я осмелилась вытащить только тогда, когда мне принесли немного воды и еды. Его разрешили не возвращать на место, но даже оставшись одна, я не посмела применять свои силы. Два магистра Верхней ложи были где-то здесь, а Шелтер говорил, что они могут почувствовать мои попытки.

До утра следующего дня Алину приносили мне еще дважды. Каждый раз перед этим заставляли снова заткнуть рот тряпкой и завязывали сверху еще одной. Похоже, полковник Ридд опасался, что, держа дочь в руках, я все же решусь на какое-то внушение караульным. Это означало, что он не до конца понимает возможности моего дара и уровень обретенной силы. Или просто перестраховывается?

Утром мне снова дали покормить ребенка, потом покормили меня саму, и только после этого снова пришел полковник Ридд. И на этот раз его сопровождали двое магистров Верхней ложи: я узнала их по мантиям с капюшонами. Однако, когда дверь закрылась, один из них капюшон с головы скинул – и я испуганно охнула. Передо мной стоял сам Великий Магистр Варная. Настоящий, а не приведенный к власти в результате наших с Шелтером интриг Этьен.

– Удивлена? – ухмыльнулся он. – Думала, я сгинул в той пустыне?

Честно говоря, я очень на это надеялась. Но Магистр, очевидно, оказался действительно слишком силен для нас, если смог выбраться из ловушки. Он заметно похудел и осунулся, последний месяц оказался для него непростым, но он все еще был жив.

– Должен признать, я поражен, – заметил он, пытаясь изображать светский тон, но я видела злость, бушующую в его душе и прячущуюся за нарочито спокойным голосом. – Я ведь даже не запомнил тебя толком. Помнил, что отдал Шелтеру какую-то рыжую. Просмотрел твой дар, каюсь. И недооценил хитрость. Я ведь слышал твой шепот еще тогда, когда он велел мне идти в Замбир, и тогда почувствовал подвох. А потом ты сдала мне Шелтера и всех его заговорщиков – и я поверил, что призрачный голос, что шелестит в ветре, на моей стороне. Думал, кто-то из Красной Пустыни зовет забрать то, что мне причитается.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Я сдала? Мой шепот? Нет-нет, я этого точно не делала! Я даже не знала толком, кто участвует в заговоре, кроме Морана, Нейба и Этьена… Кто-то еще шептал Магистру?

– Уже в том гиблом месте Ридд объяснил мне, кто нашептывал в мои уши. Вовремя объяснил, хотя мог бы и раньше, – он бросил на полковника недовольный взгляд, и тот виновато опустил глаза. – Подозреваю, он хотел заполучить тебя сам, чтобы ты помогла ему продвинуться по карьерной лестнице. Но все-таки он открыл мне глаза не слишком поздно, и мы успели спастись. За что и станет моим новым генералом, когда я верну себе Варнай.

Ему пришлось прерваться, потому что дверь вдруг приоткрылась, впуская в комнату второго магистра Верхней ложи. Ридд недовольно покосился на него, а по лицу Великого Магистра пробежала судорога, на мгновение выдавая его истинное состояние сейчас.

Опоздавший маг, чье лицо как обычно скрывал капюшон, торопливо занял свое место рядом с коллегой, который едва слышно шепнул ему что-то вроде: «Где тебя Варег носит?» На что новоприбывший только виновато развел руками, понуро опустив голову еще ниже.

– Что ж, – выплюнул Магистр, вернув себе самообладание. – Теперь перейдем к сути. Моя армия погибла в пустыне, поэтому Варнай вернешь мне ты.

– Как? – хрипло поинтересовалась я.

Кажется, это было первое слово, которое я решилась произнести за все время.

– Как отняла – так и вернешь, – фыркнул Магистр. – Нашепчешь всем этим изменникам, принявшим самозванца как своего правителя, чтобы они снова поклонялись мне. И я вернусь в столицу с триумфом.

– Я не могу этого сделать, – покачала я головой. И торопливо добавила, пока он не вышел из себя: – Я не могу шептать сразу такому количеству людей. Это очень долго.

Магистр едва не зарычал, оскалившись. Я испуганно отпрянула назад, хотя и так сидела на своей кровати, прижавшись спиной к холодной стене.

– Значит, ты нашепчешь Этьену, чтобы он преклонил колени передо мной, признал публично заговор против меня и передал власть обратно.

Это я, конечно, могла сделать, но мысль о том, что мой шепот перечеркнет все, чего удалось добиться, принеся столько жертв, останавливала.

– Только не говори, что и этого не можешь! – рявкнул Магистр.

– Могу, – признала я торопливо. – Но что потом будет со мной? И с моей дочерью?

– О, не волнуйся, – он приторно улыбнулся. – Я сохраню ей жизнь. Она ни в чем не будет нуждаться, я воспитаю ее как родную дочь. Она ведь тоже будет владеть твоим даром? И он еще послужит Магистрату. А твоя смерть, так и быть, будет быстрой, легкой и безболезненной, если уже сегодня вечером Варнай станет моим.

Мысли панически заметались в голове. Мне не хотелось умирать. И тем более не хотелось отдавать Алину Магистру. К тому же я не знала, сдержит ли он слово и оставит ли ее в живых. И на что на самом деле будет похожа эта жизнь, учитывая его любовь к юным непорочным девушкам.

Но что я могла сделать сейчас, оставшись одна против Магистра, двух его магов и Ридда с его солдатами? Только здесь с нами в комнате стояли двое вооруженных рядовых, а там, где-то внизу, с моей дочерью еще двадцать восемь мужчин. Трое здесь маги, а мой шепот – оружие весьма медленное.

Начать шептать, делая вид, что внушаю Этьену, а самой внушать им? Получится ли у меня шептать так неразборчиво? Не почувствует ли Магистр воздействие? Почувствует, конечно, ведь он уже знает, каково это.

– Что опять застыла? – прикрикнул на меня Ридд. – Кажется, тебе нужна небольшая стимуляция? Доставьте сюда ее дочь.

Последняя фраза полковника была обращена к солдатам, которые тут же кинулись выполнять его приказ.

Меня снова обдало парализующим холодом. Кажется, даже сердце попыталось остановиться.

– Я не могу сделать это так быстро, – попыталась снова потянуть время я.

– Тебе придется постараться, – холодно ответил Ридд. – Потому что в следующий раз я дам тебе покормить ребенка только после того, как Магистр вернется в Варнай. А до тех пор она будет голодать. Так что все зависит от тебя.

Зубы стиснулись с такой силой, что едва не начали крошиться, внутри вновь поднялась ядовитая злость. На язык так и просился шепот: «Умрите, твари, умрите все сейчас же», но я никогда раньше не пробовала такое откровенно злонамеренное воздействие, а потому не знала, сработает ли он достаточно быстро. Хватит ли моей ненависти?

Неожиданный булькающий звук отвлек меня от мыслей. Я подняла глаза, и они непроизвольно расширились, когда я увидела, как один из магов – опоздавший – зажав второму рот, полоснул его кинжалом по горлу. Мгновение спустя тот рухнул к его ногам.

Шум падающего тела привлек внимание Ридда. Он повернулся к магу, но прежде, чем успел понять, что происходит, у того в руках неожиданно появился пистолет. Два оглушающе громких выстрела – и Ридд упал замертво.

Я непроизвольно вскрикнула и запоздало зажала себе рот руками. Маг перевел дуло пистолета на Магистра, но на этот раз тот успел первым: дернул рукой в сторону – и пистолет вырвало из пальцев мага. Следом в него полетело что-то искрящееся, ощетинившееся острыми шипами, но маг сделал подозрительно знакомое движение рукой, заставляя вырасти перед собой стену из камня. Та разлетелась, когда искрящийся «еж» ударился в нее, но и он сам рассыпался в прах.

– Стихийник? – удивленно пробормотал Магистр, отступая назад. – Да кто ты такой?

Мое сердце радостно екнуло за секунду до того, как маг откинул капюшон и сорвал с себя мантию, оставшись в форменных брюках и рубашке.

– Шелтер, – яростно прошипел Магистр на зависть любой шептунье.

* * *

– Вот этот день и настал, – произнес Шелтер тихо, но у меня мурашки побежали по коже от его голоса. Как в первый день знакомства.

Глаза его были темными, как никогда раньше, но обращены только к Магистру, на меня Шелтер не бросил даже мимолетный взгляд.

– Ты же умер там, в пустыне…

– Полагаю, мы оба слишком рано обрадовались смерти другого. Но сегодня я доведу начатое до конца.

Шелтер ударил первым: взметнулось пламя, попыталось заключить Магистра в объятия, но тот закрылся щитом и мгновение спустя нанес ответный удар.

В комнате стало ярко, жарко и опасно. Срочно требовалось укрыться где-то, но путь к дверям был для меня отрезан сражающимися магами, поэтому я соскочила с кровати и метнулась в другую сторону: за шкаф.

Несколько секунд просто сидела, переводя дыхание и прислушиваясь к звукам магической дуэли, но потом все же не удержалась, выглянула. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Магистр ударил по Шелтеру какой-то невидимой волной, та пробила его каменный щит и швырнула его самого в стену.

Следующий удар мог оказаться последним, и я в отчаянии зашептала, глядя прямо на Магистра:

– Не двигайся. Не двигайся. Недвигайсянедвигайся…

Я повторяла и повторяла эти слова, они звучали монотонно, сливались в один неразборчивый звук. Нет, Магистр не замер, но движения его стали очень медленными, как будто ему приходилось совершать их в воде.

Он сразу понял, в чем дело. Обернулся, обжег меня ненавидящим взглядом и что-то выкрикнул. Я не поняла заклинания, но его действие ощутила сразу: по горлу словно что-то ударило – и звук пропал. Я больше не могла ни шептать, ни говорить, ни кричать.

Зато Шелтеру хватило времени прийти в себя и нанести новый удар. На этот раз в противоположную стену полетел уже Магистр, но в последний момент, что-то удержало его от удара, а обрушившийся следом огонь вновь не причинил ему вреда. Вместо этого пламенный вихрь распался на десятки пылающих стрел, которые развернулись и полетели обратно в Шелтера. Тот плеснул на них воды, залившей лужами пол, и стрелы исчезли.

Последовал новый виток обмена боевыми заклятиями. Для своего возраста и комплекции Магистр двигался неожиданно быстро и проворно, а его магические силы явно превосходили силу стихий Шелтера. Тот пока держался исключительно за счет молодости и многолетней ярости, но рано или поздно они иссякнут.

Я должна была ему помочь, но заклятие немоты лишало меня силы шептуньи, а что еще я могла? Не бросаться же на Магистра со спины, пытаясь выцарапать ему глаза?

Мечущийся по комнате в поисках ответа взгляд зацепился за валяющийся на полу пистолет. Он отлетел почти к самому выходу на балкон, я вполне могла добраться до него. Правда, существовал риск, что меня заденет шальным осколком боевого заклятия, но если не помогу Шелтеру, мне все равно конец.

К пистолету я поползла на четвереньках, то и дело испуганно прижимаясь к полу, когда за спиной что-то громыхало особенно громко. Наконец мои пальцы сомкнулись на холодной рукоятке.

Я никогда раньше не держала в руках оружие, но уже несколько раз видела, как это делает Шелтер, да и не велика была наука. Вот только руки очень дрожали.

Вжимая голову в плечи, я выпрямилась, обхватила пистолет обеими руками и направила его на Магистра. Тот сейчас стоял ко мне вполоборота, слишком увлеченный битвой с Шелтером, чтобы обращать внимание на меня. Он снова побеждал.

Я выстрелила, но промахнулась. Они оба вздрогнули и повернулись ко мне. Я выстрела еще раз. Еще. И еще. Успела сделать пятый выстрел до того, как Магистр швырнул какое-то заклятие, и меня смело мощным ударом. Сбило с ног, потом подбросила в воздух.

Пытаясь снова обрести хоть какую-то точку опоры, я выронила пистолет, хватаясь руками за воздух. Кричала бы, если бы могла, а так только молча задыхалась от ужаса, когда поняла, что меня выкинуло на балкон и перекинуло через перила.

Я падала, стремительно и неотвратимо, спиной вниз, видя, как удаляется козырек балкона. Резкий порыв ветра как будто попытался подхватить меня, но я для него оказалась слишком тяжелой.

Удар о воду вышиб из легких воздух, холодные волны моментально сомкнулись надо мной, платье и волосы намокли, меня потянуло вниз, а свет стремительно померк вместе с сознанием. Последняя мысль, что там промелькнула, была мысль об Алине: как же она теперь без меня?

Смерть уже тянула ко мне свои холодные, костлявые пальцы, крепко обнимала за плечи, но в последний момент другие руки – сильные и теплые – рванули меня в другую сторону. Сознание вернулось, я почувствовала жжение в груди и судорожно втянула ртом воздух. Успела испугаться, что сейчас захлебнусь, но воды вокруг внезапно не оказалось, хотя я точно чувствовала ее ногами и руками. И меня все еще тянуло вниз.

Я встрепенулась, попыталась оттолкнуться от воды, но снова почувствовала руки, крепко сжимающие меня.

– Тихо, Мира, не брыкайся, все хорошо, я тебя держу, сейчас вынырнем.

Голос Шелтера. Его дыхание было затруднено, но голос звучал уверенно. Почему я его не вижу?

Я провела ладонями по лицу, поморгала глазами. Вокруг просто было очень темно, но уже светлело, по мере того как мы приближались к поверхности воды. Наши головы и плечи окружал пузырь воздуха и благодаря ему удавалось дышать и даже говорить.

– Оллин… – просипела я, забыв о заклятии немоты. Но оно, судя по всему, уже развеялось.

– Сейчас, Мира, потерпи немного, – попросил Шелтер, все еще крепко сжимая меня в объятиях.

А вода тем временем сама выталкивала нас на поверхность. Или мне только так казалось? Скорее всего, это делала стихийная магия. Потом она помогла нам и добраться до берега, а вот выходить на узкую кромку мелкой гальки, борясь с накатывающими волнами и тяжестью промокшей одежды, пришлось самим. И едва мы вышли на твердую землю, как оба повалились на нее, задыхающиеся и изможденные. Шелтер – своей битвой, я – пережитым ужасом и падением.

Когда в глазах перестало темнеть, я повернулась на бок и потянулась к нему руками. Шелтер сам придвинул меня ближе, снова обнимая, окутывая теплом своего тела и отрывисто целуя. Я гладила ладонями его лицо, не в силах поверить в то, что передо мной действительно он, что это не сон.

– Ты жив… – только и смогла выдохнуть я, а следом горло опять перехватило и сдавило то ли подступившими слезами, то ли холодом.

– Да, я жив, – прошептал Шелтер.

– А он?

– А он мертв.

– А Алина? Она у них…

– Она в порядке и в безопасности. Все закончилось, Мира. Мы победили. Теперь уже окончательно и бесповоротно. Теперь все будет хорошо. Обещаю.

У меня было еще много вопросов. Как он выжил? Где был? Почему вернулся только сейчас? Но все они не имели значения. Главное я выяснила, а остальное можно выяснить и потом. А сейчас я не могла только одно: не могла перестать целовать его губы.

Пусть все произошло не так, как я себе это представляла. Не было звонка колокольчика, и он не вошел в мою шоколадницу ранним утром или поздним вечером. И все произошло не в Оринграде. Но Шелтер был здесь. Он вернулся. Сейчас только это имело значение.

 

Глава 27

Наверное, я снова потеряла сознание. Или уснула, обессиленная всем случившимся. Или меня усыпили. Но закрыв глаза в объятиях Шелтера на галечном берегу холодного моря в Ниланде, я открыла их уже в спальне его городского дома. Кто-то умудрился переодеть меня в свежую ночную рубашку, в комнате я была одна, а за окном вовсю светило солнце.

– Алина!

Мысль о дочери была первой, сформировавшейся в голове. Я резко села на постели, еще раз окинула комнату взглядом, убеждаясь, что в ней нигде не притаилась кроватка со спящей малышкой. Нет, ее не было, поэтому я торопливо выпуталась из одеяла, бездумно схватила перекинутый через спинку кровати халат и вышла из комнаты. Мне срочно нужно было найти дочь.

Далеко идти не пришлось. Комната в конце коридора была открыта и из нее доносились знакомые звуки: мелодия ветра, запутавшегося в трубах. Кто-то играл на свистушке Шелтера. Я почти подбежала к комнате и, заглянув в нее, убедилась, что это делает он сам. «Кровавый» генерал варнайской армии, еще недавно считавшийся погибшим, уверенно держал свою маленькую дочь одной рукой, слегка покачивая, и играл на свистушке тихую и немного печальную мелодию.

Он стоял ко мне вполоборота и не видел, а я замерла на пороге комнаты, не замечая, как голый пол холодит босые ступни. Я смотрела на них, чувствуя, как сердце в груди одновременно плачет и смеется. И все от радости. Сколько раз я представляла себе подобный момент, фантазируя почти без надежды?

Алина настороженно замерла на руках отца и смотрела на него пока с подозрением, но не плакала. Я успела приучить ее к мелодии «птички», она ее узнавала, а потому, видимо, считала, что этот чужой, большой и немного страшный человек как-то связан с мамой. А может быть, ее просто гипнотизировала мелодия. Или взгляд Шелтера.

У него как раз кончилось дыхание, поэтому мелодия оборвалась, а Алина заулыбалась, бестолково дрыгая ручками и ножками. Будь она постарше, наверняка поаплодировала бы. А пока от восторга только пускала слюнявые пузыри.

Шелтер вдруг как будто почувствовал мое присутствие и обернулся. Улыбка на его губах стала шире, в глазах, кроме отцовской нежности, появилось новое выражение. То самое, с которым он смотрел на меня с самого начала. Словно проникая внутрь.

– Проснулась, – констатировал он, скользнул по мне взглядом и вздохнул: – Снова ты босиком.

Я шагнула вперед, чтобы оказаться на ковре с высоким ворсом. Ступни тут же утонули в нем и согрелись. А я подошла к ним, чтобы посмотреть на дочь. Та сразу потеряла к Шелтеру всякий интерес и потянула руки ко мне, по обыкновению для начала ненавязчиво кряхтя.

Шелтер отдал Алину мне, и только когда прижала ее груди, я наконец поверила, что все закончилось.

Но вопросы у меня остались. Много вопросов. Они роились в голове, мешая друг другу. Я схватила в первую очередь за хвост тот, что оказался ближе к текущему моменту:

– Как ты меня нашел? Как вообще узнал, что меня надо искать?

– Это все Глен, – с готовностью ответил Шелтер.

Он стоял рядом, осторожно касаясь кончиками пальцев макушки Алины. Говорил непривычно тихо и спокойно, как будто боялся напугать ее.

– Ему не удалось помешать похищению нашей дочери, он был ранен, но сумел добраться до варнайского гарнизона и сообщить о случившемся. А я вернулся из Красной Пустыни буквально за несколько часов до этого.

– Что ты делал там так долго? – слегка охрипшим от волнения голосом спросила я. – Почему вас считали погибшими?

Шелтер вздохнул и признался:

– Шептуньи скрыли нас от магии магистров Верхней ложи. Чтобы нас сочли погибшими.

В глубине души я ждала этих слов. Наверное, даже понимала и все остальное, но все равно спросила:

– Зачем?

– Давай положим Алину в кроватку, она, кажется, почти задремала, и поговорим в другом…

– Оллин! – Восклицать полушепотом было не очень удобно, но пришлось.

– Нужно было, чтобы все здесь решили, будто мы погибли.

– Даже я?

– Особенно ты, – после небольшой паузы выдохнул он.

Мне захотелось ударить его. Наверное, впервые в жизни по-настоящему ударить. Но руки были заняты ребенком. После недолгих сомнений я все же отнесла Алину в новую кроватку и уложила. Она никак не прореагировала: глаза ее были закрыты, и она тихонечко сопела. Видимо, ее успели покормить, отец уже давно ее укачивал, а появление матери окончательно успокоило.

Шелтер подошел к кроватке следом за мной, и я, убедившись, что дочка спит, развернулась к нему и все-таки сделала то, что хотела: влепила пощечину. Чего сама тут же испугалась, потому что руку обожгло неожиданно сильно, а на щеке Шелтера остался красный след. Но все же я не стала извиняться, только потерла ушибленную ладонь, глядя на него и тяжело дыша.

– Полагаю, я это заслужил, – неожиданно спокойно прокомментировал Шелтер и тоже потер щеку.

– Еще как заслужил, – прошипела я, отчаянно стараясь не шуметь, но кипящая внутри ярость требовала выхода. – Ты все это подстроил, чтобы я наконец справилась со своей задачей? Чтобы я настрадалась достаточно сильно и смогла воздействовать на Магистра?

– Да, – лаконично отозвался он.

Не стал отпираться или оправдываться. И взгляд не отвел, как будто и не считал себя виноватым.

– Это было подло, Оллин! – снова прошипела я. – Ты не представляешь, что со мной было. Я едва не умерла, рожая нашего ребенка. Я едва не потеряла Алину! И думала, что умру потом, когда они сказали, что вы все погибли. Почему ты не вернулся раньше? Я ведь давно отправила Магистра в Пустыню. Я умирала каждый день без тебя, но жила ради дочки. Где ты был все это время?

– Сначала ждал армию Магистра в пустыне. Потом воевал с ней вместе с народом шептуний. Потом искал Магистра, которому удалось скрыться. И только когда я понял, что он вырвался из пустыни, я вернулся, чтобы настичь его здесь.

Он вновь говорил так спокойно, словно все это было само собой разумеющимся. Наверное, для него это так и было. Всего лишь военная стратегия. Успешная, как оказалось. Еще одна победа в ряду других. А жертвы в процессе не важны, даже если в жертву приносилась я. Да, вероятно, все было сделано правильно, ведь мы победили. Но почему же тогда мне сейчас было так горько и так больно?

– Все это время я думала, что ты поставил меня и дочь на первое место, – наконец смогла сформулировать я. – Думала, мы стали для тебя важнее твоей войны, твоей победы. А оказалось, что ты просто играл мной. Моими чувствами. Моей болью. Делал из меня своего солдата. Кто дал тебе право так со мной поступать?

И на этот раз он не отвел глаза. Стоял передо мной все такой же прямой и спокойный, сверлил темным взглядом. Я ждала его ответа, но никак не ожидала, что он выдохнет всего одно короткое слово:

– Ты.

– Что?

Он снова вздохнул и после этого заговорил уже не прерываясь, как будто на одном дыхании:

– Мира, поверь, я прекрасно знаю, насколько тяжело тебе было. И мне тоже было нелегко. И очень больно делать то, что я делал. Особенно когда я увидел тебя той ночью: такую уставшую, такую хрупкую, но счастливую из-за моего возвращения. Ты не знаешь, каково было мне, когда пришлось сказать тебе, что я не вернусь. Каково было слышать отчаяние в твоем голосе. Но так было нужно. Никто другой не заставил бы меня так поступить с тобой. Никто, кроме тебя. Когда меня арестовали и доставили к Магистру, а тот вывалил свои подозрения и начал безошибочно называть моих сторонников, я запаниковал. Не представлял, кто мог нас сдать в полном составе. Уже мысленно просчитывал шансы выбраться из зала аудиенций живым, гадал, может ли закончиться победой столь внезапное восстание, продержимся ли мы до выступления союзников на завоеванных территориях, но потом услышал твой голос. Шепот, если быть точным. Ты сказала: «Это твоя серебряная пуля, Олли. Иди в Красную Пустыню». Магистр не хотел верить в мое предательство, и я сам предложил ему этот поход, чтобы доказать свою преданность. Предложил с замирающим в груди сердцем, должен признаться, потому что понимал: это самоубийство. Но я поверил голосу, что однажды уже шептал мне и не обманул. И не прогадал. Ты направляла меня и дальше. Так что, если задуматься, главная победа в моей жизни – и не моя вовсе. Я был лишь фигурой на доске в твоей шахматной партии. Может быть, мы разыграли ее вместе, но руководила игрой ты. Будущая ты знала, что именно должна пережить, чтобы суметь внушить Магистру самоубийственную миссию. И ты создала эту ситуацию, сдав Магистру меня и всех моих сторонников, подведя меня самого под арест.

– Я не могла этого сделать, – прошептала я растерянно, помотав головой. – Не могла.

– Только ты и могла, – улыбнулся Шелтер. – Точнее, мы с тобой. Потому что только один человек знал всех, на кого я опирался. Я сам. Больше никто не мог настолько точно сдать всех.

Я не знала, что сказать. Стояла, смотрела на него и молчала, лишь сердце билось в груди так быстро и тяжело, что становилось страшно.

Не дожидаясь моего ответа, руки Шелтера скользнули по моей талии, обнимая и прижимая к нему. Теплые губы коснулись виска, и я снова услышала его тихий голос:

– Милая, это были тяжелые месяцы для нас обоих, но все получилось. Магистр мертв, его армия разбита, нам удалось сделать это ценой куда меньшего количества жизней, чем я когда-либо мог надеяться, Магистрат меняется. Моя война закончена, и я наконец по-настоящему свободен. Мы оба свободны. И можем быть счастливы. Я люблю тебя, милая, и наконец могу назвать женой. У нас чудесная дочь, мы все вместе уедем в мое имение. Будем сажать цветы, варить шоколад, растить Алину и кататься на мотоцикле по полям. У нас впереди целая жизнь, давай просто забудем все, что было, и начнем сначала.

Хотелось просто согласиться. Обнять его в ответ, прильнуть к груди, растаять и снова ощутить на губах вкус поцелуя. Забыть, простить, погрузиться в мечту, которая уже становилась реальностью. Нарисованная Шелтером картинка манила, но что-то внутри все равно жгло и не давало перешагнуть через последние месяцы.

Он сам разбудил во мне ярость. Научил ненависти, которая убивает. И что-то в моем умении легко прощать и смиряться сломалось. Я так многое прощала отцу. Так безропотно принимала свою судьбу много лет, позволяя себе лишь мечты о лучшей жизни. И вот теперь не могла простить самому любимому человеку причиненной мне боли.

Я вывернулась из объятий Шелтера и шагнула прочь, к распахнутому по случаю жары окну.

– Мы с Гленом восстановили шоколадницу в Оринграде, – ни с того ни с сего сообщила я. – Мне нужно вернуться к работе в ней, поэтому я не поеду в твое имение.

– Шоколадницу? – удивленно переспросил Шелтер. – Зачем тебе эта шоколадница?

– Затем, что ты умер, Оллин! Я тебя мысленно похоронила и нашла себе дело, которое помогло жить дальше! – забыв об осторожности, выпалила я, снова оборачиваясь к нему. – Я вложила в него массу сил и нервов. Я составила план. План своей войны, своей борьбы. И наконец что-то начало получаться. Ты не можешь просто так вернуться и сказать: «Все это было шуткой, милая, я жив, поэтому бросай снова свою жизнь, поехали со мной сажать цветочки в моем имении»!

Взрыв получился слишком эмоциональным, я не смогла удержать голос на пониженных тонах, и он разбудил Алину. Она, видимо, испугалась внезапного шума – или горечи в моем тоне – и сразу расплакалась.

Шелтер бросил на меня укоризненный взгляд, повернулся к кроватке и вытащил дочку, принялся снова качать ее на руках.

– Тише-тише, милая, не бойся. Мама сердится на меня, а не на тебя. Но мы постараемся с этим что-нибудь сделать. Не плачь, девочка моя…

Он держал ее так уверенно и вместе с тем осторожно, утешал и баюкал, что, наблюдая за ними, я почувствовала, как ярость схлынула, снова уступая место щемящей нежности.

Алине нужен отец. Именно такой отец, как Шелтер. И мне он тоже нужен, я это знала. Просто не смогу без него, дышать не смогу, как не могла все эти долгие недели, сложившиеся в два с лишним месяца.

Я ведь все это время жила одной только надеждой на то, что он жив. И вот она сбылась. Казалось бы: живи и радуйся. Но внутри что-то продолжало тихонечко ныть, колоть и тоненьким голоском предупреждать: «Если жизнь того потребует, он снова это сделает. Снова переступит через тебя. Снова не побоится причинить боль ради высшей цели. Потому что сам привык терпеть любую боль ради победы».

Пусть его война закончилась, я не верила, что Шелтера устроят цветочки и шоколад. Он найдет себе новую. «Это единственное, что я умею», – сказал он мне однажды. И хотя тогда все, что он говорил, было частью легенды, именно эти слова были правдой. Смогу ли я жить так?

– Ты не сможешь жить без него, милая. – Едва слышный шепот коснулся моего уха. Он влетел в комнату вместе с ветром, как и много лет назад. – Вы созданы друг для друга. И у вас все будет хорошо. Даже не сомневайся.

 

Эпилог

Три года спустя

Кафе еще работало, вечерняя волна клиентов, заглядывающих после завершения своих дел, только началась, но я уже сняла фартук, аккуратно сложила и потянулась за легким плащом. Весна уже была в разгаре, снег давно сошел, но вечером еще бывало прохладно, особенно когда подует ветер. Неважно, с какой стороны.

– До завтра, Альма, – попрощалась я с помощницей, которая оставалась на вечернюю смену.

Светловолосая и совсем юная Альма только смущенно помахала мне рукой. Она работала в шоколаднице не так давно и пока робела передо мной, но дело свое знала. Я спокойно оставляла кафе под ее присмотром в вечерние часы, зная, что она со всем справится и все закроет вовремя.

Я же, выйдя на улицу, поплотнее запахнула плащ, ибо шаловливый ветер сразу попытался проникнуть под одежду и пощупать меня холодными пальцами, и не торопясь пошла вниз по улице, в сторону дома госпожи Киран. Несмотря на свой почтенный возраст, она продолжала выращивать цветы: в холодное время года дома на окне, а в теплое – на улице под окном. Когда мне требовался небольшой букет, я заходила к ней и покупала. Поначалу госпожа Киран очень удивлялась этому: как это – платить за цветы? Но я убедила ее, что в Варнайском Магистрате везде так делают. Она сильно не сопротивлялась: деньги в хозяйстве всегда пригодятся.

Выйдя из дома старушки с маленьким букетом, я пошла дальше, в сторону кладбища, посматривая по сторонам и улыбаясь.

Оринград изменился за последние три года. Не скажу, что разительно или что он стал похож на Варнай или хотя бы городок, рядом с которым находилось имение генерала Шелтера, но прогресс был налицо. Старые религиозные предрассудки отступали, варнайские законы по-прежнему действовали, а с появлением нового градоначальника началась реформа образования, которая со временем могла принести куда более заметные результаты, чем мой зашептанный шоколад.

Вместе с Оринградом изменился и Варнайский Магистрат. Этьен оказался хорошим правителем. Его лучшим решением стало привлечение к управлению страной не только магистров Верхней ложи, но и обычных людей, ранее управлявших городами или областями. Три года Варнай не вел войн, но его армия надежно защищала заметно сократившиеся границы. Конечно, он не вернулся к своим прежним размерам, с которых начинал тридцать с лишним лет назад. Многое из того, что натворил Магистр, было необратимо. Некоторые племена полностью уничтожены, другие стали настолько зависимы, что уже не могли отделиться, да и не желали. Но завоевания последних десяти лет пришлось вернуть хозяевам. Кроме Оринграда.

На кладбище было очень тихо. Хотя еще только начинало смеркаться, редко кто ходил сюда в это время. Я привычным путем дошла до двойной могилы и присела на корточки у плиты, на которой, очерченные защитным кругом, были выбиты имена моих родителей. По старой традиции супругов хоронили в одну могилу, под общую плиту, поэтому свой небольшой букет я всегда несла им обоим. И не испытывала никакого протеста.

Своего отца я простила. Когда все тревоги отступили, и я заново перебрала свои воспоминания, я пришла к выводу, что он меня по-своему любил. Просто он был слаб. Слишком слаб, чтобы противостоять традициям и религиозным догматам, как не мог он противостоять своей тяге к алкоголю. Он был слишком податлив, и оринградское общество сделало его таким, каким он стал. Думаю, он и сам не был счастлив быть таким. Потому, наверное, и был настолько сварлив.

Не знаю, простила ли его мама, но ей точно было все равно, лежат ли их останки в одной могиле или нет. Шептуньи – дочери ветра. И после смерти они становятся ветром, сильным и свободным. И каждый раз, когда в прохладный день моей щеки касалось теплое дуновение, я знала, что она где-то рядом.

С кладбища я, как и всегда, шла с легким сердцем. Шагала по знакомым с детства кривым узким улочкам к центральной части города, где стоял дом нового градоначальника, и слушала затихающий на ночь порт. Встречающиеся мне прохожие вежливо здоровались, многие даже слегка кланялись в знак приветствия. И хотя я знала, что некоторые из них в глубине души или дома шепотом продолжают звать меня «варнайской шлюхой» или «подстилкой», меня это не трогало. То, что они стали бояться и стыдиться произносить это вслух, уже было большим достижением. Но не все же сразу. И Магистрату, и Оринграду еще многое предстояло поменять.

Я же теперь была респектабельной замужней дамой. И мужа моего боялись в Оринграде все, хотя он больше не был «кровавым» генералом варнайской армии. Впрочем, уважать его тоже начали.

Когда я заявила Шелтеру, что не поеду в его имение, потому что меня ждет шоколадница и незаконченное дело, он молчал секунды три, не дольше. А потом просто кивнул и сказал:

– Хорошо, поедем сначала в Оринград, поживем там. Ты права, его тоже нужно освободить от предрассудков, прежде чем отправляться на заслуженный отдых.

В общем, новую «войну» Шелтер нашел себе очень быстро и с моей подачи. Он подал в отставку, и за «заслуги перед Варнаем» Этьен назначил его руководить Оринградом. Мы вернулись сюда вместе и поженились уже здесь. И ни один оринградец не посмел оскорбить «порченную» невесту нового градоначальника. Все же они умели придерживать свой праведный гнев, когда знали, что могут получить не слишком приятный ответ.

Конечно, замуж я выходила цветном платье. В зеленом. Когда Оллин предложил мне этот цвет, я непроизвольно содрогнулась: до сих пор он пробуждал не самые приятные воспоминания. На этот раз я не удержалась и спросила:

– Неужели мой вид в день представления Магистру новых экспонатов «коллекции» так запал тебе в душу?

Он немного рассеянно посмотрел на меня, как будто не понимал, о чем я говорю. Или просто все еще оставался погружен в документы, которые читал во время нашего разговора.

– Первый раз, когда я тебя увидел, ты была в зеленом. Тогда, в шоколаднице, помнишь? Я подумал, что ты невероятно красива и зеленый идет твоим глазам и золоту волос.

Так я узнала, что бывший генерал Оллин Шелтер умеет говорить как настоящий поэт. Еще один факт в копилку моих наблюдений за ним. И, конечно, после такого заявления я не могла подумать о другом цвете платья.

Столичный дом Шелтер продал, а имение оставил. Старик Юнт все еще ухаживает за садом, но теперь ему наняли двух помощников. Галия тоже по-прежнему служит там и очень радуется, когда мы приезжаем. А вот Мария ушла: вышла замуж. Глен, оправившись от ранения, к работе на Шелтера не вернулся. Теперь он был здоров и мог делать карьеру в другом доме, более оживленном. А вот дворецкий Морроу остался.

Имением и всем имуществом Шелтера по-прежнему руководит господин Нейб. Кстати, недавно он наконец женился. Им с Аррой потребовалось немало времени, чтобы излечить друг друга. Хотя, конечно, Керам по-прежнему хромает, но теперь он хотя бы улыбается.

Наверное, однажды мы с Оллином все же вернемся в тот дом, чтобы жить тихой деревенской жизнью вдали от проблем. Но не сейчас. Сейчас мы лишь иногда отправляемся туда всей семьей, чтобы встретиться с друзьями и провести вместе несколько дней. Туда же приезжает майор Риталь Моран, а иногда порталом тайно приходит и Великий Магистр Этьен.

Наш постоянный дом стоит в центре Оринграда, в «богатом» районе. Оллин руководит городом и занимается его развитием, а я варю шоколад, но теперь делаю это с помощницами, поэтому не кручусь в кафе с утра до ночи.

Когда я добралась до калитки, ведущей в наш оринградский маленький сад, который пока не зацвел после зимы, полностью стемнеть еще не успело. Со стороны заднего двора доносился собачий лай, детский смех и мужской голос. Я обогнула дом (он куда скромнее прежних домов Шелтера, но мы оба его очень любим) и обнаружила все свое семейство за увлекательнейшим занятием.

Оллин, бросивший дела (поскольку закончить их физически невозможно), перекидывался с Алиной плоским диском. У него он, конечно, летел высоко, далеко и красиво, а у Алины это получалось хуже, но она все равно была в восторге от игры, судя по заливистому смеху. Бардак бегал вокруг них, лаял и норовил перехватить летящую «тарелку» в воздухе. Старый бродяга окончательно продал свободу за большую будку во дворе и регулярную кормежку. Мой драгоценный супруг не уставал издеваться над псом, в последний момент меняя траекторию полета диска резким порывом ветра. Бардак ловил зубами воздух и, приземлившись, недоуменно оглядывался по сторонам, а Алина громко хохотала.

Я остановилась и просто молча наблюдала за ними с улыбкой. Мне нравилось видеть Шелтера таким. Спокойным, счастливым, нашедшим место вне войны, получившим главную в своей жизни награду.

Он стал таким не сразу после падения Магистра. Долго переживал, что одну ошибку все же допустил, пойдя на поводу у своих чувств. На Нариэль рука у него так и не поднялась. Он убил ее мужа, но вернул ей сыновей. После чего Этьен выслал их всех из страны. Нейб не одобрял это решение, Моран только молча хмурился, а сам Шелтер опасался, что рано или поздно это станет проблемой. Но, на наше счастье, нигде на континенте семье Магистра места не нашлось, и им пришлось отправиться за море. Плести интриги оттуда весьма проблематично, даже если ты маг и умеешь открывать порталы. Поэтому пока доброта Шелтера нам не аукнулась. И он успокоился.

Когда очередной призванный Оллином порыв ветра швырнул диск в мою сторону, меня наконец заметили.

– Мама! – Алина радостно кинулась ко мне, раскрывая объятия, и я подхватила ее на руки, хотя она с каждым днем становилась все тяжелее. Скоро этот трюк у меня перестанет получаться.

Пока же я легко могла обнимать одновременно и мужа, и дочь. Оллин привлек меня к себе, чтобы коротко поцеловать, и тихонько попенял:

– Ты долго сегодня.

– Ходила после работы к своим, – объяснила я.

На что он только понимающе кивнул.

– Ужин уже ждет нас, – сообщил он. – Судя по запахам, Мег приготовила сегодня что-то особенное.

– Тогда не будем заставлять это особенное ждать.

Услышав слово «ужин», Алина запросилась вниз и побежала в дом первой. Маленькая обжора. Оллин пошел за ней следом, а я ненадолго замешкалась. Обернулась, подставляя лицо ветру.

С шептуньями новый Магистр пришел к согласию. Даже та из них, что прокляла в свое время Шелтера и позже спровоцировала вторжение, успокоилась. Моя скромная персона сыграла в этом не последнюю роль.

Они звали меня к себе. Обещали обучить всему, раскрыть все грани моей силы, показать ее истинные глубины. Но я отказалась. Потому что пришлось бы навсегда оставить Варнай и переселиться за Красную Пустыню. Шелтеру не было места в том загадочном, отгороженном ото всех мире, а значит, и я не могла жить там. Все, что требовалось, я прошлой себе и прошлому Оллину передала. Лечить своих близких умела. А убивать и сводить с ума мне не хотелось.

Но порой ветер, приходящий с востока, со стороны Красной Пустыни, все еще шептал мне. И я по-прежнему прислушивалась, боясь пропустить что-то важное.