Вот уже три дня столичный дом генерала Шелтера был погружен в тишину. Немногочисленные слуги ходили на цыпочках, говорили редко, а если приходилось, то тихо. Даже всегда шумная Мег предпочитала говорить полушепотом. И если в первую нашу встречу она смотрела на меня свысока, с легким пренебрежением, то теперь в ее взгляде я видела лишь благоговейный трепет.

Она ни слова не сказала мне, когда я пришла на кухню в первый раз и заявила, что мне нужно приготовить бульон. Только молча показала, где что лежит, и наблюдала за моими действиями со стороны, нервно комкая в руках полотенце.

В прежние времена я почти не готовила мясные бульоны. В Оринграде всегда хватало дешевой рыбы, особенно во второй половине дня. Рыбаки снижали на нее цены, чтобы избавиться от остатков и не возиться с залежавшейся тухлятиной. Мясо же стоило дороже, и мы с отцом покупали его редко, обычно для праздников. Поэтому рассказ Галии о том, что бульон получится вкуснее, если перед варкой мясо прижарить на раскаленной сковородке, стал для меня настоящим откровением. Зато теперь Мег посмотрела с уважением, когда я, помыв небольшой кусок говядины на косточке, достала и водрузила на плиту тяжелую сковороду с толстым дном.

Каждый день я варила свежий бульон. Варила и шептала, вкладывая в повторяющиеся незамысловатые пожелания сил и здоровья все свои эмоции, все сердце. Чувствовала на себе недоверчивый взгляд Мег, но продолжала шептать, стоя у плиты и снимая пенку. Шептала даже переливая бульон в тарелку и неся ее в комнату.

В ту ночь, «зашептав» боль Шелтера, я через какое-то время отвлеклась от сожалений, села прямее и снова посмотрела на черную паутину, разрастающуюся под кожей генерала. В одно мгновение меня захлестнула ярость. Такая сильная, такая жгучая, что теперь уже мне пришлось стиснуть зубы, удерживая в горле рвущийся наружу крик.

Всматриваясь в тонкие нити, я вдруг почувствовала их, как будто коснулась. Твердые, острые как бритвы, они тянулись на разрыв, звенели от напряжения.

Нет, не звенели, поняла я мгновения спустя. Шептали. Я услышала это так отчетливо, что почти смогла разобрать слова. Как минимум отдельные. «Чужак», «смерть», «не пройдешь», «сгинь», «прочь»… Между ними было что-то еще, это я уже не могла расслышать, но общий смысл был понятен.

– Нет, это ты убирайся, – скорее зло прошипела, чем прошептала я. – Убирайся прочь, отпусти его. Не отдам, слышишь? Не отдам, убирайся. Отпусти его, отпусти, отпусти…

Хорошо, что меня в тот момент никто не видел. Наверное, я выглядела как сумасшедшая. Сидела, держа бессознательного Шелтера за руку, сверлила взглядом оплетенный паутиной живот, скользила им выше, на грудь, где нити терялись в коротких, черных волосках, и яростным шепотом повторяла снова и снова одни и те же слова. Повторяла несмотря на то, что это не помогало, ничего не происходило. Но пока я говорила, в моей груди горел огонек надежды. Боль сгорала в нем, выходила из меня вместе с шепотом.

Во рту пересохло, язык уже почти не слушался, но я продолжала шептать, покачиваясь вперед-назад в такт своим словам. Никто нас не тревожил, а потому я не сдерживала себя. Шелтеру от моего шепота хуже стать не могло.

Не знаю, сколько прошло времени с начала моего иступленного шептания, но наконец я заметила, как нити дрогнули. Дрогнули и отступили. Сантиметр за сантиметром они принялись растворяться, пока черная паутина не исчезла совсем. Только тогда я осознала, что уже взошло солнце.

Шелтер не очнулся. То, что он как-то почувствовал исчезновение паутины, я поняла по одному глубокому вздоху, после которого он снова затих.

Я пребывала в странном состоянии, почти как в ночь неудавшегося побега из имения генерала: то ли сплю, то ли бодрствую. Тело казалось тяжелым и чужим, а явь – какой-то размытой.

Более или менее я пришла в себя, когда позади хлопнула дверь и на пороге комнаты показался магистр Этьен. Он сдержанно поздоровался со мной, не скрывая скорби на лице, и подошел к кровати, посмотрел на Шелтера. Потом наклонился над ним, выставил руку вперед, держа ее над его грудью, и замер на несколько секунд. После чего выпрямился и посмотрел на меня. А я посмотрела на него. С надеждой.

– Я не знаю, что ты делаешь. Я не знаю, как ты это делаешь. Но я прошу тебя: продолжай, – вымолвил Этьен тихо. – Это помогает. Он уже должен был умереть, но он жив.

Будь у меня силы, я бы вскочила и на радостях обняла и расцеловала мага, но смогла лишь улыбнуться и кивнуть. После чего то ли внезапно уснула, то ли потеряла сознание. По крайней мере, я закрыла глаза, а открыла их уже в той комнате, в которой ночевала в первый свой день в столице Магистрата. Солнце стояло высоко, а я лежала все в том же платье, но под одеялом.

Подскочила очень резво, выбежала из комнаты и вскоре выяснила у слуг, что Шелтер по-прежнему жив и даже приходил в себя. Попил воды и снова уснул. Вот тогда-то, помедлив с минуту, я и отправилась на кухню, варить ему свой первый заговоренный бульон.

Нет, я по-прежнему не верила, что в моем шепоте есть какая-то магия. Слишком часто он не срабатывал. Но Этьен сказал продолжать – и я продолжала. Вот и сегодня нашептала бульону, а потом принялась варить шоколад.

– Может быть, к шоколаду подать ему кусочек пирога? – тихо предложила Мег. – Что он все эту воду хлещет, он же все-таки мужчина.

– Он мужчина, – согласилась я. – Но сейчас он болен и слаб. Хочу сегодня попробовать дать ему пюре или кашу. Но чуть позже. Пусть сначала съест это.

Мег только согласно кивнула. Она не спорила со мной все эти дни. Благодаря Этьену и Морану все слуги знали, что это я удержала Шелтера на грани, не позволила умереть. Поэтому сейчас ко мне относились даже с большим уважением, чем относились бы к законной хозяйке дома.

Поставив на поднос тарелку бульона, чашку шоколада и стакан воды, я положила рядом салфетку и несколько ложек, после чего отправилась наверх, стараясь не уронить и ничего не расплескать.

Когда я добралась до его комнаты, Шелтер не спал. Просто лежал с закрытыми глазами, но распахнул их, как только дверь за мной закрылась с тихим хлопком. Он больше не впадал в забытье, но пока еще много спал и почти не мог двигаться: странное проклятие едва не высосало из него все силы, и восстановление шло медленнее, чем хотелось бы самому Шелтеру.

Вот и сейчас, увидев меня с подносом, он недовольно поджал губы и демонстративно отвернулся. Но я на это только улыбнулась, подошла ближе и поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью.

– Надеюсь, вы проголодались, господин генерал, – бодро произнесла я, накрывая его грудь салфеткой. – Сегодня у вас целых два блюда, а не одно.

– Ты совершенно уверена, что кормить меня должна именно ты? – проворчал Шелтер. – За что я плачу профессиональным сиделкам?

– Вам не нравится мое общество? Давно ли? – нарочито удивленно и обиженно поинтересовалась я, беря тарелку и ложку.

– Я обожаю твое общество, – возразил генерал, снова повернувшись ко мне и не сдержав улыбку. – И я бы с удовольствием наслаждался им постоянно. Но предпочел бы, чтобы ты делала что-то менее унизительное для меня. Читала, например. Просто сидела рядом и держала за руку. А еще лучше целовала. Мне особенно нравится, когда ты меня целуешь.

На этот раз улыбку не сдержала я. Зачерпнув немного бульона, я поднесла ложку к его губам и велела:

– Лучше откройте рот, господин генерал, а не говорите глупости. В заботе нет ничего унизительного.

Он послушно разомкнул губы и позволил влить бульон в рот. Одну ложку, другую, третью. На четвертой я немного поторопилась. Или рука дрогнула. Или он дернулся. Но немного жидкости пролилось мимо и потекло по слегка заросшему щетиной подбородку. Шелтер поморщился, но успел первым поднять руку и промокнуть лицо краем салфетки. Он уже мог шевелить руками, но пока пальцы слишком сильно дрожали, чтобы удержать ложку.

– Вот об этом я и говорил, – проворчал генерал. – В подобные моменты вся моя обаятельная брутальность, которая так нравится женщинам, рассыпается в прах. Как мне прикажешь потом снова тебя соблазнять?

Все это было произнесено таким тоном, что я не выдержала и рассмеялась. С того момента, как Шелтер не умер, а очнулся и пошел на поправку, наши отношения снова сделали какой-то немыслимый, резкий поворот. Подобной легкости рядом с ним я не испытывала даже в день нашего солнечного свидания. Быть может, потому что сейчас его флирт выглядел просто шуткой.

– Мы, кажется, договорились, что вы больше не будете пытаться меня соблазнить, – заметила я, снова поднося к его губам ложку.

– Это было до того, как ты пришла к умирающему мне и поцеловала, – насмешливо заметил Шелтер, послушно глотая все новые порции бульона. – Сама поцеловала, между прочим, за язык никто не тянул.

– Не было там языка! – возмутилась я, мгновенно вспыхнув. Все же эти беседы порой по-прежнему вгоняли меня в краску.

– А жаль, – хмыкнул генерал.

– Но у вас еще есть шансы, – добавила я, одновременно как бы поддерживая шутку, но при этом очень волнуясь. – Вот если бы я выносила судно или мыла вас, вот это было бы по-настоящему унизительно.

– Ты стала слишком острой на язык, – попытался изобразить недовольство Шелтер, но улыбка выдавала его. – Куда делись почтительный трепет и постоянный страх, что я посягну на твою драгоценную невинность?

Я и сама хотела бы знать ответ на этот вопрос. Но, наверное, вид поверженного, умирающего Шелтера и тот факт, что я каким-то образом удержала его, убил во мне добрую половину страхов. И это была та самая половина, что выжила после наших разговоров с ним и откровений госпожи Холт. Поэтому теперь страха не осталось совсем.

– А чего вас бояться? – я легкомысленно пожала плечами. – Вы всегда только грозитесь, а потом все равно ничего не делаете.

– Не провоцируй меня, девочка, – с опасными нотками в голосе велел он.

– Ешьте свой бульон, генерал Шелтер. А то горячий шоколад, который я вам принесла на десерт, будет уже не таким горячим. Прежде, чем снова угрожать, наберитесь сил, чтобы встать с постели.

– Ты у меня допросишься, – приглушенно рассмеялся Шелтер.

Но бульон съел. И шоколад выпил. И воду. После чего все же получил на прощание беглый поцелуй.

– Я приду чуть позже, почитаю вам, – выдохнула я обещание в его губы, немного отстраняясь.

Возможно, я играла с огнем, но мне казалось, что мы оба безмолвно договорились о правилах этой игры. Сейчас было важно, чтобы Шелтер снова встал на ноги. А я и в последнюю нашу встречу не скрывала своих чувств к нему. Все преграды нам обоим были хорошо известны и лишний раз говорить о них не хотелось. Наоборот, хотелось забыть. Хотя бы на время.