Говорят, в одну реку не войти дважды, но за полтора месяца, которые гибрид Маркуса Фроста и безымянного хамелеона работал с нами, я начала верить, что нам это удастся. Конечно, все изменилось. Старшим следователем теперь был Берт, а Маркус фактически занял в команде то место, которое раньше принадлежало ему. Он больше не носил форму и позволял себе бриться через раз, его волосы чаще выглядели растрепанными, чем причесанными, и он не упускал возможности съязвить, порой выводя Берта из себя. Но он по-прежнему помнил про наш любимый кофе и чай, полностью погружался в расследование и ни разу за это время не подвел кого-либо из команды.

Первые две недели Маркус вел себя настороженно, да и я сама постоянно ждала от него подвоха. Резкого слова, двусмысленного поведения. Побега, в конце концов. Да и тот факт, что я теперь присматривалась к Берту, гадая, может ли он оказаться сообщником Рантор, заставлял вести себя сдержаннее. Возможно, от того мне казалось, что Берт тоже ведет себя как-то не так.

Однако вскоре лед постепенно начал таять. Маркус все чаще устраивал шутливые словесные перепалки с Бертом, улыбался мне как когда-то: вежливо, но отстраненно, вел себя все спокойнее. Мрачнел только тогда, когда речь заходила о его прототипе.

Корпус организовал ему новый паспорт и номер социального страхования. Он остался Маркусом Фростом, хотя я предлагала ему взять другое имя. Ради конспирации он согласился изменить только часть: раньше был Маркусом Андрэ Фростом, а теперь стал Маркусом Кайлом Фростом. Дату рождения для верности тоже изменили. Новую Маркус назвал сразу и без колебаний. Я не знала, что именно она для него значит.

Конечно, его появление в наших рядах вызывало вопросы. Прошло всего два года, и сотрудников, которые помнили прежнего Маркуса, хватало. Но работа в Корпусе Либертад быстро учила людей, какие вопросы задавать можно, а какие – нельзя. Несколько раз со мной пытались заговорить на эту тему. С Бертом, наверняка, тоже. Нам обоим Антуан велел отвечать уклончивое: «Каких только совпадений ни бывает в жизни». И каждый понимал, что за появлением Маркуса Кайла Фроста что-то кроется, но знать об этом вредно для карьеры.

Я ждала, когда те, кто создал Маркуса, как-то себя проявят, но все было тихо. Фрай снова полностью погрузился в проект с Аркой и, наверное, какие-то другие эксперименты. С Давидом Грегсоном я за все время пересеклась по работе от силы два раза, а вне рабочего процесса он не демонстрировал ни к кому из нас интереса.

С Маль мы общались чаще, но она Маркуса заметно сторонилась. Или мне так казалось? Раньше я просто не приглядывалась, а теперь постоянно вспоминала ее слова о том, что армия Федерации крайне жестоко присоединяла к себе земли каори. Не с этим ли была связана та «темная история» в жизни Маркуса Фроста, из-за которой он оставил службу? Говорили, что она касалась магов, но каори до присоединения тоже практиковали магию. Правда, у них магов называли шаманами.

Я не решалась спросить, потому что все вопросы о Маркусе Фросте вызывали у его двойника резкое отторжение. Но не всем это было так же очевидно, как и мне.

В тот вечер мы возвращались из очередной командировки и уже приближались к городской черте, огни окраины Даркона виднелись впереди. Расследование проходило всего в восьми часах езды от города, поэтому мы предпочли отправиться своим ходом, а не связываться с поездами и арендой автомобилей на месте. Маркус вел машину все восемь часов, но мы уже выяснили, что он практически не устает. Ему и сна-то требовалось около трех часов в сутки, поэтому он оказался незаменим для ночных дежурств.

Закончив диктовать отчет, чем Берт ради экономии времени предпочитал заниматься в пути, он расслабленно выдохнул и покосился на Маркуса.

– Все забываю спросить, как у тебя дела с квартирой? – внезапно поинтересовался он. – Ты уже переехал?

Маркус так торопился вырваться из Корпуса Либертад, что съехал в первую подвернувшуюся конуру, как только ему сделали документы. Это даже квартирой назвать было сложно, потому что и по размеру, и по содержанию она мало отличалась от его камеры в подземном хранилище. Но, конечно, там были окна. Маркус поначалу заявил, что ему все равно, где иногда спать между командировками, но через месяц начал искать новое жилье. Уж не знаю почему: то ли квартирка слишком сильно напоминала камеру, то ли с соседями не ужился. То ли, увидев размер зарплаты, понял, что может позволить себе больше. В этот раз на поиски и выбор ушло почти две недели.

– Да, как раз успел перевезти вещи перед тем, как мы уехали, – отозвался он, не отрываясь от дороги. – Это было быстро, вещей у меня мало.

– Глазом моргнуть не успеешь, как обрастешь ими. – Берт улыбнулся. – Я когда из родительского дома уехал, у меня тоже был только рюкзак. А когда через год из общежития переезжал на первую съемную квартиру, потребовалась машина, чтобы все перевезти. Новоселье-то отмечать будем?

Маркус удивленно повернулся к нему, но тут же снова сконцентрировал внимание на дороге, лаконично уточнив:

– А надо?

– Почему бы нет? – вклинилась я с заднего сидения. – Небольшие праздники в кругу друзей – одна из прелестей жизни.

– Да, только у меня нет друзей, – он не удержался от язвительного тона.

Но нас им было не пронять.

– Когда нет друзей, многие приглашают коллег, – невозмутимо заметил Берт.

– Или сидят дома хмурые и одинокие, дуясь, что их никто не любит, – со смешком добавила я.

Через зеркало заднего вида я разглядела, как Маркус театрально закатил глаза, а по его губам скользнула улыбка, которую он торопливо подавил.

– Хорошо, – все-таки согласился он. – Новоселье так новоселье, если это необходимо.

– Отлично, – Берт посмотрел на часы, – сейчас как раз начало седьмого. Успеем заскочить в штаб-квартиру, захватить с собой, кого найдем, по дороге купим еды и возьмем несколько бутылок эля или вина.

– То есть, – опешил Маркус, – прямо сегодня?

– Почему нет? Сегодня пятница. Чего тянуть?

– У меня там даже мебель не вся.

– Стол, диван и стулья есть?

– Есть.

– А что еще нужно?

Маркус не нашел, что ответить. Мы встретились с ним взглядами в зеркальном отражении, но он тут же снова сосредоточил внимание на дороге, молча кивнув.

В штаб-квартире мы «захватили» только Маль и – к удивлению и недовольству Берта – Фрая. Последнего позвал сам Маркус то ли именно в отместку Берту, то ли из личной симпатии к Фраю. Кроме них, с нами поехали еще двое коллег, с которыми мы были на расследовании. Они не имели ничего против того, чтобы закончить неделю посиделками за бутылкой эля. Об истинной сущности Маркуса они ничего не знали: это оставалось тайной.

Я предпочла вино, но когда мы устроились в квартире Маркуса, не столько пила, сколько наблюдала. Присматривалась к Маль, Берту и Фраю, в глубине души ненавидя Антуана за то, что он втравил меня в свое неофициальное расследование. Подозревать симпатичных мне людей в предательстве Корпуса и нас с Маркусом – с настоящим Маркусом – было очень неприятно. А как иначе я могла расценивать их сотрудничество с Рантор и теми неведомыми мне силами, что спонсировали ее эксперименты?

И, конечно, между делом я наблюдала за самим Маркусом. Поначалу все шло хорошо. Мы набрали еды и выпивки и поехали к нему домой. Квартира мне понравилась: она была просторной, светлой и могла стать очень уютной, хотя сейчас выглядела пустоватой. Здесь имелись отдельные спальня, гостиная и кухня, а также еще одна комната. Я не знала, что Маркус планирует там сделать. Кабинет? Спальню для гостей? Последнее выглядело маловероятным.

Ни Берт, ни Маль, ни Фрай не демонстрировали напряжения или смущения. Берт, успевший переодеться в гражданское, спокойно руководил, словно мы были на очередном расследовании. Маль, выпив бутылку эля, начала говорить громче и смеяться, хотя обычно вела себя в компании Маркуса более сдержанно. Фрай улыбался и пил. Если бы не знала, что он маг, ни за что бы не догадалась, настолько уверенно он чувствовал себя среди нас.

Маркус поначалу выглядел спокойным. Поддерживал разговоры, пил, не стесняясь, но совсем не пьянел. Вероятно, это было побочным эффектом его способности к регенерации. Но через какое-то время мне показалось, что он от нас устал. Разговоры с текущих рабочих тем все больше соскальзывали в воспоминания, а в воспоминаниях присутствовал прежний Маркус, и это раздражало его.

Однако, как обычно, никто этого не замечал, кроме меня. Раскрасневшийся от эля Берт громко пересказывал какой-то недавний спор с кем-то из коллег:

– И он мне говорит, будущее, мол, не высечено в камне. Если бы его можно было увидеть, можно было бы и изменить, но увидеть его невозможно, потому что в текущем моменте оно еще не существует. Я ему в ответ рассказываю про того парнишку… Как его звали, не мог вспомнить. – Он повернулся к Маркусу. – Помнишь? В Эрбурге было дело, мы еще тогда под прикрытием работали. Ты заставил меня быть уборщиком.

Маркус равнодушно пожал плечами.

– Нет, я не помню.

Зато я помнила. Это расследование мы вели за месяц до того, как в Маркуса стреляли. Вполне вероятно, что на тот момент он уже прошел традиционную процедуру сдачи крови, которую потом использовала Рантор. Этот Маркус не мог помнить того случая.

Но Берт, увлеченный рассказом, ничего не понял.

– Да неважно, как его звали. Так вот, помните, он же видел это самое будущее и очень старался исправить, но ничего не получалось…

– Это ничего не доказывает, – возразил Фрай. – Я тебе больше скажу: ничего не высечено в камне в нашей Вселенной. Ни будущее, ни прошлое. Все можно изменить. Другое дело, к чему это приведет. К полному коллапсу и замещению реальностей. Измени что-то важное в прошлом – и изменится все. Реальность, из которой ты отправился в прошлое, перестанет существовать.

– Даже если бы можно было отправиться в прошлое… а это невозможно… – начал Берт.

Фрай, как раз снова приложившийся к бутылке, хотел возразить, но в итоге поперхнулся и закашлялся, сбив Берта с мысли. Поэтому возразила я:

– Невозможного не существует.

Продолжая кашлять, Фрай показал на меня, как бы соглашаясь с моим утверждением. Берт, забыв о том, что он недолюбливает магический департамент, похлопал его по спине, а я краем глаза заметила, как Маркус отставил в сторону бутылку, молча поднялся из кресла и незаметно исчез за дверью балкона.

Фрай откашлялся и продолжил спор с Бертом, Маль тоже о чем-то увлеченно беседовала с коллегами, поэтому я тихонько поднялась с дивана и последовала за Маркусом.

На улице стояла тишина, характерная для окраин Даркона. Квартира Маркуса находилась в одном из живописных районов, утопающих в зелени. Отсюда было далековато добираться до штаб-квартиры, но когда тебе хватает трех часов на сон, расстояние до места работы уже не играет такой роли. Зато с его балкона открывался потрясающий вид на парк.

На который Маркус сейчас и смотрел, опираясь руками на ограждение.

– Он это не со зла, ты же понимаешь? Просто иногда мы почти забываем… обо всем.

– Ключевое слово здесь – почти, – не оборачиваясь отозвался Маркус. – Я не могу занять его место, но и своего у меня нет. Болтаюсь где-то посередине.

– Нам всем нужно время, – я подошла ближе, ежась от вечерней прохлады. Близилась осень, и после захода солнца уже становилось чересчур свежо. – А чего бы ты сам хотел? Занять его место или найти свое?

– Я не он, – напомнил Маркус. – Я это я.

– Поверь мне, я это прекрасно знаю.

Маркус искоса посмотрел на меня.

– Злишься за тот день? Не отвечай, знаю, что злишься.

– Разве не этого ты пытался добиться своей выходкой? – я склонила голову набок, с интересом разглядывая его.

Он предпочел промолчать.

– Зачем ты все время пытаешься казаться хуже, чем ты есть?

– Я не пытаюсь, просто я такой, – он безразлично пожал плечами. – Поверь, он тоже был не таким, каким ты его считала. Или каким знала. Как и ты не такая, какой тебя знал он.

– Тебе-то откуда это знать?

Он усмехнулся, потом повернулся ко мне всем корпусом, спокойно ловя мой взгляд. А я только сейчас поняла, что подошла слишком близко.

– От Лины. Мы часто разговаривали о вас. Она рассказывала мне про тебя, а я ей – про Фроста. Поэтому я знаю, каким его считала ты, каким он был на самом деле, какой он видел тебя и какая ты в действительности.

Не отводя взгляд от его глаз, казавшихся этим вечером темнее обычного, я обдумала то, что он сказал, и задала вопрос, который давно не давал мне покоя:

– А как вообще ты это ощущаешь? Ты все время говоришь, что ты – не он, что у тебя только его память и личность. Но каково это? Что еще у нас есть, кроме памяти и личности?

– Душа? – криво усмехнувшись, предположил он. Сказано это было скорее с издевкой.

– Фрай говорит, что к нашей крови привязана базовая энергия, которую мы и привыкли называть духом, душой. Поэтому если так посмотреть, то частичка его души тоже в тебе. Но этого, судя по всему, недостаточно? Почему?

– Я не смогу объяснить.

– Попытайся.

Маркус задумался, отворачиваясь и снова устремляя взгляд на темнеющий внизу парк.

– Это как если бы я был актером и много лет играл в телешоу роль. Роль хорошего в целом парня, которого все любили от его рождения и до зрелости, но который совершал в жизни ошибки и поступки, за которые ему было стыдно. И эти поступки стимулировали его становиться лучше, чтобы искупить их. Я играл эту роль и вживался в нее, запоминая детали, пытаясь прочувствовать каждую мелочь. Но потом шоу закончилось. Причем доигрывал за меня роль другой актер. И персонажа больше нет, но все до сих пор помнят и любят его, а общаться вынуждены со мной. Только вот до меня – актера – дела никому нет, до того, что я родился иначе, рос иначе, жил иначе. До того, что я совсем другой человек. Вы знаете, кто я, но смотрите на меня и все равно видите его. Я знаю, каким он был. Знаю, каким нужно быть, чтобы нравиться вам. Даже мог бы им притвориться, я ведь так и сделал сначала, никто из вас не почувствовал разницы, даже ты. Но я не хочу.

– Не хочешь нам нравиться или не хочешь притворяться другим человеком, чтобы нравиться нам? – уточнила я, чувствуя, как бешено бьется сердце и как к глазам подступают слезы, но сама не понимая, что в его словах вызывает такую реакцию. Возможно, причина была в его тоне и горечи, которая в нем слышалась.

– Ни того, ни другого. – Он снова оперся руками о перекладину ограждения. – Так что хватит ходить вокруг меня. Тебе же ясно сказали, что мою чужеродную половину не подавить. Он никогда не вернется. Всегда буду только я. А этого слишком мало.

Несколько секунд я просто молча смотрела на него, а потом тоже оперлась руками о перекладину, копируя его позу. Наши плечи соприкоснулись, но я не стала отодвигаться.

– Злишься на меня за эти слова? – я скопировала и его тон тоже. – Не отвечай, знаю, что злишься.

Он усмехнулся, но ничего не сказал, поэтому продолжила я:

– Да, Маркус, для того, что ты тогда предлагал, этого слишком мало. Но ты ведь и сам не хочешь занимать его место, быть им. Так что едва ли тебе на полном серьезе хочется, чтобы я переспала с тобой, думая о нем. Но если ты хочешь, чтобы мы… увидели актера за образом, тебе нужно потерпеть. Дать нам всем время узнать тебя лучше. И как-то принять то, что мы все равно время от времени будем сбиваться, обращаясь к тебе, как к нему. Не потому, что видим его вместо тебя, а потому что в какой-то степени ты все равно им являешься. И невозможно постоянно уточнять: тот, другой Маркус. Ты ведь и сам порой сбиваешься, ты же знаешь. Говоришь о себе, как о нем, и о нем, как о себе. Это нормально… насколько вообще может быть нормальна подобная ситуация. Не борись с этим, прими как часть себя. А мы примем твою другую часть.

Маркус повернулся ко мне, нахмурился.

– Это что? Одна из тех речей, с помощью которых психологи помогают принять неизбежное?

– Нет, – я улыбнулась ему. – Это просто дружеский совет.

– А мы друзья?

– А ты против?

Он отвернулся, помолчал, потом пожал плечами и кивнул.

– А почему бы и нет?

– Уже хорошо, – выдохнула я, испытывая искреннее облегчение. – Тогда расскажи мне, что это было за шоу, в котором ты играл Маркуса Фроста?

Он удивленно посмотрел на меня, в его взгляде читалось возмущенное: «Ты с ума сошла?» Но я спокойно его выдержала, чем заставила его улыбнуться.

– Думаю, это было одно из тех шоу, которые выходят раз в неделю, – наконец ответил он. – Знаешь? Где каждая серия – это своя история…

Мы еще долго болтали о подобных глупостях, стоя на балконе, глядя на темный парк и прислушиваясь к тишине. И мне все больше казалось, что нет ничего страшного в том, что река уже другая. Она мне все равно нравилась.