Я пришла в себя так же неожиданно, как и отключилась. Как будто кто-то потряс меня за плечо, вырывая из объятий пустой черноты. Глаза открылись, и в первый момент я испытала ужас, потому что не смогла понять, где нахожусь.

Света луны и камина хватало, чтобы убедиться: комната была чужой. Просторной, искусно отделанной и обставленной, с огромной кроватью, как две с половиной моих. И она была намного мягче той, на которой я уже почти привыкла спать. Вместо одежды, которую я надела в дорогу, на мне была ночная сорочка. Тоже чужая. Волосы были распущены, что напугало меня особенно сильно: кто бы ни позаботился обо мне, он теперь знал, что я их остригла.

В горле першило и глотать было больно. Уж не знаю, от чего: от едкого дыма, которым я надышалась в коридоре, или простуды. Тело казалось ватным, непослушным. В голову тоже как будто набили ваты, ее распирало изнутри. Мысли текли вяло, и на смену первому испугу пришла апатия.

План побега с треском провалился. Это должно было меня огорчать, но я ничего не чувствовала. Словно во мне что-то перегорело. Сейчас я ничего не хотела: ни бежать куда-то, ни бороться. Я ощущала лишь чудовищную усталость.

Следовало перевернуться на другой бок и снова уснуть, наплевав на все. Просто выспаться впервые за последние три дня, а там будь что будет. Но несмотря на усталость, мне не спалось и не лежалось. В чужой комнате я оставалась напряжена, потому что не чувствовала себя здесь в безопасности. Хотелось вернуться хотя бы к себе в комнату. Там точно можно запереться на задвижку. Хотя я не представляла, что буду делать потом. Сидеть там, пока не умру от голода? Глупо.

Я выбралась из-под одеяла, с удивлением обнаружила рядом с кроватью домашние туфли, — тоже не мои, но это уже не имело значения, — а в шкафу нашелся теплый халат. Облачившись во все это, я осторожно вышла из комнаты в коридор. Тот выглядел пустым и подтверждал, что нахожусь я в семейной части замка.

Прежде, чем я решилась покинуть свое ненадежное убежище, открылась еще одна дверь, и из нее в коридор вышли госпожа Фолкнор и незнакомый мне мужчина. Я тут же снова прикрыла свою дверь, оставив лишь небольшую щель, чтобы смотреть и слушать.

— Не волнуйтесь, госпожа Фолкнор, — мягко сказал мужчина, — он будет жить. Восстановление займет какое-то время, ему придется ненадолго отойти от дел, но все могло быть куда хуже.

— Он был весь в крови, когда его нашли, — холодно и резко отозвалась мать шеда. — Куда уж хуже, доктор?

— Меня кровь тоже напугала, — согласился доктор. — Но признаюсь, все выглядело куда хуже, чем было на самом деле. Или…

— Или что?

— Или ему оказали своевременную помощь. Очевидно, магическую, потому что, если все было так, как выглядело, ни один врач его не спас бы. Эта девочка, с которой его нашли, она ведь его невеста?

— Она его самая большая ошибка, — зло процедила госпожа Фолкнор. — Наша ошибка.

— Неужели? — хмыкнул доктор. — А я думаю, она спасла ему жизнь. Она ведь из южных жрецов? Способности к целительству у них часто встречаются.

Госпожа Фолкнор ничего не ответила. Просто повернулась и пошла прочь, а доктор так же молча последовал за ней.

Когда они оба исчезли из виду, я все-таки выскользнула из своей комнаты и быстро добралась до той, из которой они вышли. Это было рискованно: госпожа Фолкнор могла вернуться в любой момент. И мне даже думать не хотелось, что она сделает, если обнаружит меня в комнате своего сына, но я испытывала странную, щемящую потребность увидеть его. Убедиться в том, что с ним все в порядке.

В его спальне горел не только камин, но и лампа на тумбочке у кровати. Сам шед лежал в постели, облаченный в теплый халат, под голову и плечи у него было подложено несколько объемных подушек. Он выглядел ужасно бледным, почти как призрак его первой жены. Темные волосы разметались по белой ткани подушки. Дыхание его было хриплым, он прижимал к груди ладонь и болезненно морщился. Несмотря на закрытые глаза, я сомневалась, что он спит.

И все же я тихо приблизилась к нему, села рядом на кровать и осторожно коснулась руки, лежавшей на груди. Его веки тут же дрогнули, глаза открылись. Увидев меня, шед неожиданно… улыбнулся.

— Нея, — выдохнул он. — Рад, что ты в порядке.

Сказав это, он тут же закашлялся, морщась еще сильнее. Я успокаивающе погладила его по плечу.

— Тише, тише, — прошептала я. — Не говорите ничего.

Он кивнул, с трудом успокаиваясь после приступа кашля. Я жалела, что не могу ему больше ничем помочь: мне было больно видеть его страдание, но целительной силы я в себе пока не чувствовала.

Фолкнор накрыл мою ладонь другой рукой, погладил как тогда в комнате с зеркалом, когда мы «сидели в засаде», но в этот раз я ощутила совсем другой трепет. У него был горьковатый привкус знания: все это ненастоящее, неискреннее.

— Ты спасла меня, — прошептал Фолкнор, чтобы сильно не напрягаться и не закашляться снова. — Спасибо.

Я только неловко пожала плечами. Мне очень хотелось узнать, что там произошло, но я решила, что сейчас не лучший момент задавать ему вопросы. Ему лучше было не разговаривать.

Однако он сам, судя по всему, придерживался другого мнения.

— Как ты там оказалась? — снова свистящий шепот на выдохе.

— Лилия и Линн привели меня, — я не видела смысла скрывать что-то и отпираться. — Они с самого начала просили меня помочь вам. Спасти вас.

Он как-то странно посмотрел на меня, но значение этого взгляда я поняла только когда он недоверчиво уточнил:

— И Линн тоже?

Я кивнула. На его лице вновь отразились эмоции, которые я поняла не сразу. Мне мерещились здесь и горечь, и тоска, и облегчение. Последнее удивляло особенно сильно.

Дыхание Фолкнора стало чаще и тяжелее, он снова ненадолго закашлялся, а я опять погладила его по плечу, чувствуя, как он сжимает мою руку, которая все еще лежала между его ладоней.

— Значит, они не злятся на меня… — пробормотал он. — Обе.

— Нет, — заверила я. — Они помогли мне спасти вас, вытащить из лаборатории. Они любят вас. Несмотря ни на что, любят, как и при жизни. Хотела бы я, чтобы меня кто-нибудь так любил.

У меня перехватило горло, и я замолчала, жалея только о том, что не сделала этого раньше. Не стоило откровенничать с ним.

— У тебя еще вся жизнь впереди, — мягко заметил он.

Я не удержалась от укоризненного взгляда.

— Какая жизнь, шед? Моя жизнь — это брак с вами. И даже если вы не сведете в могилу и меня, любить вы меня не будете. Так что и ждать мне уже нечего.

Он нахмурился, закрыл глаза, то ли слишком устав, то ли просто думая о чем-то. Результат его раздумий меня удивил.

— Ты могла бросить меня. Просто ничего не делать. Уйти и дать мне умереть. Даже твоя Богиня не посчитала бы это убийством. Никто бы тебя не осудил и не наказал, но ты бы освободилась от меня.

Фолкнор снова открыл глаза и посмотрел на меня.

— Почему ты этого не сделала? Зачем рисковала? Дым был очень едким. Я сам просил тебя уйти, но ты осталась. Почему?

Я не могла оторвать взгляд от его глаз, но что ответить — не знала. Да, я могла освободиться от него, но я… не хотела. Не такой ценой. Я не могла позволить ему умереть. Я не хотела, чтобы он умирал. Правда была в том, что мне нравилось сидеть с ним в полутемной комнате и чувствовать, как его холодные ладони сжимают мои. Как кончики пальцев скользят по коже, вызывая мурашки на спине и отзываясь этим странным ощущением внизу живота.

— Нея? — позвал он еще тише, чем говорил до этого, напоминая, что ждет ответа.

— Я не могла.

Вот так. Пусть и непонятно, но зато честно, как есть. И пусть вместе со мной гадает, почему я не могла.

— Останься, — и снова его шепот был едва различим.

Я удивленно приподняла брови. Он в своем уме? Одно то, что я сижу на его кровати в ночной рубашке и халате почти за полгода до свадьбы, уже было верхом неприличия по моим меркам. Остаться в его комнате на ночь? Может, он еще предложит мне спать в своей постели?

— Кровать большая, — он словно прочитал мои мысли и снова слабо улыбнулся. — А я не в том состоянии, чтобы посягать на твою честь.

— Зачем мне оставаться?

Выразительная бровь снова шевельнулась, а я недовольно поморщилась. Прозвучало так, словно я не видела смысла оставаться здесь, если моей девичьей чести ничего не грозит.

— Ты можешь быть в опасности, — просто ответил он. — Я все объясню завтра. Но сейчас лучше тебе быть рядом со мной.

Я вспомнила слова его матери, вспомнила девчонок из школы, подумала о том, что случившееся в лаборатории может быть не несчастным случаем, и поняла, что мне действительно не хочется никуда уходить. Путь до моей комнаты в общежитии казался очень неблизким на фоне всех тревожных мыслей.

Я попыталась встать, но тут же поняла, что и так никуда не смогла бы дойти. Во мне не оказалось сил даже на то, чтобы обойти кровать и лечь с той стороны, с которой оставалось много свободного места. И я решила: если уж нарушать приличия, то по-крупному.

Фолкнор ничего не сказал, но наверняка очень удивился, когда я скинула туфли и вытянулась на кровати рядом, спиной к нему, положив голову ему на плечо. Однако это не помешало ему обнять меня и прижать к себе, словно он боялся, что я свалюсь с края. Хотя места тут тоже хватало.

Он зашевелился, и я почувствовала, как он пытается накрыть меня пледом, который лежал поверх его одеяла. Я помогла ему, после чего снова положила голову на его плечо.

— Что с твоими волосами? — поинтересовался он внезапно, когда мы наконец устроились.

— Долгая история.

— Расскажешь мне завтра?

— Расскажу, — после недолгого колебания пообещала я.

— Хорошо. Будь добра, погаси свет.

Я дотянулась до выключателя лампы, щелкнула им, и в спальне моментально стало гораздо темнее. Остатки моего воспитания попытались возмутиться происходящим, но у них ничего не вышло. Мне нравилось ощущать тепло его тела рядом, руку, которой он обнимал и держал меня, его дыхание, касавшееся моих волос. Его близость и явное желание защитить давали мне хотя бы немного того тепла и уюта, о котором я мечтала когда-то, представляя свою семейную жизнь.

Может быть, Торрен Фолкнор никогда не будет любить меня так, как он любил свою первую жену или как я хотела бы, чтобы меня любили, но, по крайней мере, я нужна ему. Сейчас он был единственным человеком во всем мире, которому я действительно была нужна. Пусть чтобы спасти себе жизнь, продолжить род и защитить свои земли. Но при этом он хотел, чтобы мне было хорошо — он сам так сказал матери — и собирался позаботиться обо мне. И мне хотелось верить, что у него это получится.

Потому что лежа в темноте рядом с ним, слушая его хриплое дыхание и рассеянно поглаживая руку, которой он меня обнимал, я больше никуда не хотела бежать. Как бы глупо и парадоксально это ни звучало, здесь и сейчас я наконец чувствовала себя в безопасности.