Так состоялась еще одна моя помолвка. Конечно, только мы с Фолкнором знали, что это уже совсем другое обручение, но остальных это и не касалось.

За всю предыдущую жизнь я не целовалась столько, сколько в то утро. Было что-то головокружительное и манящее в том, что я могла себе это позволить и не оглядываться, как будто совершаю преступление. Может быть, в эти дни я действительно стала чуть-чуть более независимой, чем была раньше? Хотя бы от внушенных мне дома правил. Тому, что мне пока не пришлось заходить в этом дальше, я была даже рада. И пожалела о том, что срезала волосы, вспомнив, как ужасно теперь выгляжу.

Однако стоило мне поделиться этим сожалением с Фолкнором, он тут же возразил:

— А мне нравится. Конечно, стоит пригласить специалиста, чтобы он немного придал форму, но в целом мне нравится этот твой новый облик. Тебе правда идет, Нея.

Мне хотелось верить, что он говорит серьезно. Впрочем, он как-то сказал, что я буду красивой, даже если меня побрить наголо.

В какой-то момент я снова почувствовала в себе целительские силы и поспешила приложить раскрытую ладонь к груди Фолкнора. И хотя я это уже делала, сейчас все ощущалась иначе. Было в этом что-то интимное, почти неприличное. Я слышала, как участилось его дыхание, чувствовала, как быстро бьется его сердце. Мне и самой с трудом удавалось сосредоточиться на лечении.

Я смогла снять его боль, но полного исцеления не произошло. Это стало сюрпризом для меня. Я чувствовала, что могу дать ему еще, но он словно перестал принимать. Вероятно, существовало какое-то ограничение на количество исцеляющей энергии, что я могла передать другому, даже если у меня оставалось еще.

Фолкнор был благодарен мне и за это.

— Теперь я хотя бы могу встать и заняться делами, — бодро заявил он, выбираясь из-под одеяла.

Мне эта идея не понравилась, о чем я сразу ему сказала, но Фолкнор уже уверенно шел к двери спальни. Я почти пожалела о том, что сняла болевые ощущения, которые могли удержать его в постели и заставить отдыхать, постепенно восстанавливаясь, но он поспешил меня успокоить:

— Не бойся, я не планирую сегодня же начинать снова варить зелья и перемещаться по Северным землям, изменяя погоду и устанавливая защиту от приходящих… У меня, конечно, хватает неотложных запросов, но я знаю, что сейчас мне не хватит на них сил. И все же есть ряд задач, которые мне необходимо решить сегодня.

Как оказалось, все эти задачи так или иначе касались меня. В первую очередь к ним относилось переселение меня в ту спальню, в которой я проснулась ночью. Фолкнор безапелляционно заявил, что в школьном общежитии я не останусь.

— В семейной части замка будет безопаснее, — заверил он. — Рядом со мной — еще безопаснее. На втором этаже живу только я. Хотя кабинет Ронана тоже здесь, зато лаборатория мамы, как и их спальни, — на третьем. Так что ночью здесь будем только мы с тобой.

Это заявление заставило меня занервничать, что не укрылось от его внимания. Фолкнор улыбнулся, притянул меня к себе и снова быстро поцеловал в губы.

— Не волнуйся, — тихо попросил он. — Непристойных предложений от меня ты больше не услышишь. До свадьбы. И с твоего позволения я все же сокращу свой траур. Не хочу ждать еще пять месяцев.

Я усомнилась в том, что это будет выглядеть прилично, но он только усмехнулся.

— Нея, я жрец Бога Смерти. Я вообще не обязан соблюдать траур. Это светская традиция королевства, но она противоречит учению Некроса. Я использовал его как предлог, чтобы не торопиться со свадьбой и дать себе немного времени подумать обо всем.

И мне снова не захотелось ему возражать. Я больше не боялась его, и теперь уже хотела выйти за него замуж. Меня, конечно, все равно немного пугало все, что связано с супружеской жизнью, но этим утром я убедилась в том, что Фолкнор умеет быть нежным, хоть это и сложно заподозрить по его внешнему виду и повседневному общению. А рождение ребенка… Что ж, все равно рано или поздно это должно будет произойти, так зачем же тянуть, подвергая жизнь шеда опасности?

Перемещением моих вещей занялись лакеи и горничные. Одна из них даже помогла мне одеться и вполне пристойно заколоть волосы, чтобы со стороны не было заметно, как криво они срезаны. После этого я снова встретилась с Фолкнором. Он за это время тоже успел облачиться в повседневную одежду, и теперь только тени под глазами, хриплое дыхание и периодически прорывающийся тяжелый кашель выдавали его плохое самочувствие. Мы встретились в небольшой гостиной, где для нас накрыли круглый стол, чтобы мы смогли съесть припозднившийся завтрак.

— А почему мы раньше никогда здесь не ели? — удивленно поинтересовалась я.

Эта гостиная нравилась мне гораздо больше, чем огромная столовая. Здесь было уютно.

— Если хочешь, отныне будем есть здесь всегда, — тут же предложил Фолкнор. — Так будет даже удобнее.

Я согласилась и только после этого заметила, что стол накрыт на троих. Спросить я ничего не успела, поскольку дверь гостиной вновь распахнулась, и на пороге появилась немного испуганная Ирис, которую привел Долорсдон.

Оказывается, вторым неотложным делом шеда было мое примирение с подругой. И должна сказать, ему это удалось легко и непринужденно. После совместного завтрака, на котором он объяснил причины моего поведения на занятии, Ирис, как мне показалось, полюбила меня еще больше, чем прежде.

Когда она ушла и мы снова остались вдвоем, Фолкнор неожиданно спросил, кто именно запер меня в подвале. Не знаю почему, но мне не захотелось выдавать Далию.

— Я не знаю. Я слышала только их смех и шаги.

— Неужели? — он недоверчиво сощурился, внимательно меня разглядывая. — Мне кажется, это не так. Не забывай, Нея, я уже выяснил, что ты очень плохая лгунья. Имей в виду, я все равно выясню, кто там был, и они получат по заслугам. Но ты можешь сэкономить мне немного времени.

— Я не хочу, чтобы кого-то наказывали из-за меня, — нахмурилась я. — Неужели нельзя обойтись без этого?

— Нельзя, — серьезно ответил он. — Потому что я собираюсь наказать их не из-за тебя. Я собираюсь наказать их за то, что они сделали с тобой. Если я просто прощу им это, они могут сделать это снова. Или сделать с кем-то еще. Или даже сделать что-то хуже. Безнаказанность порождает вседозволенность.

По всей видимости, мне пора было привыкать к тому, что спорить с ним, не имея в запасе железных аргументов, бессмысленно. У меня не было вообще никаких аргументов, кроме эмоциональных. Мне не хотелось портить этот прекрасный день наказаниями, но я была вынуждена признать его правоту.

— Там точно была Далия, она со мной разговаривала. Другие молчали, поэтому я не знаю. Не знаю, даже сколько их было. Не меньше трех, если считать Далию.

— Хорошо, этого мне достаточно.

Как я узнала потом, он всех вынудил признаться. Кроме Далии, надо мной «подшутили» еще три девушки из ее группы. Всех четверых шед Фолкнор запер на несколько часов в подвале в таких же кладовках. Поодиночке. Я, вспомнив свои ощущения той ночью, сказала, что это слишком жестоко, но он спокойно возразил:

— Ты знаешь, что ни одна из них не вернулась в подвал, чтобы освободить тебя? Ни ночью, ни утром. Они ждали, пока твое отсутствие заметят, тебя начнут искать и найдут. Ты понимаешь, что если бы не Лилия, ты просидела бы в той кладовке часов двенадцать, если не больше? В темноте, тишине, холоде и одиночестве. Ты говоришь, я поступаю жестоко, но я всего лишь поступаю с ними так, как они поступили с тобой. То, что человек готовил другому, и есть лучшее наказание для него. Самое справедливое.

Я вновь была вынуждена признать, что он прав, но все равно не могла выбросить Далию и других из головы весь день. Как Фолкнор ни пытался меня отвлечь — а он против обыкновения провел весь день со мной — я все равно переживала и ничего не могла с собой поделать. И хотя я ни разу больше ничего не сказала про них, он в конце концов не выдержал и отдал распоряжение освободить их, хотя прошло всего часов шесть из назначенных им двенадцати.

— Будем надеяться, урок они усвоили, — проворчал он. — Не могу видеть, как ты маешься. Это должно было стать наказанием для них, а не для тебя.

Наверное, из всего, что он сегодня сделал, это произвело на меня наибольшее впечатление. Настолько, что я окончательно забыла стыд и впервые обняла и поцеловала его первой, а не в ответ.

— Спасибо, шед, — с чувством поблагодарила я.

Он с демонстративным раздражением закатил глаза и поправил:

— Торрен!

Я улыбнулась, покачала головой и поправила нас обоих, уверенно выдохнув:

— Рен.

* * *

Рен восстанавливался еще почти неделю, и это была лучшая неделя из тех, что я провела в Северных землях. Мы много времени проводили вместе. Вместе завтракали утром, после чего я шла на занятия, а он занимался какими-то своими делами, которые не требовали много сил. Потом вместе обедали, а после обеда шли гулять в той роще, где раньше я бродила с Фортом. Здесь уже начиналась зима: становилось все холоднее, иногда с неба сыпались хлопья снега, которые пока сразу таяли, падая на землю. Солнца становилось все меньше, но я едва замечала это, погрузившись в собственные ощущения и наслаждаясь состоянием «почти влюбленности».

Все эту неделю Рен помогал мне с учебой. Мы вместе разбирали лекции, он восполнял пробелы в моем образовании. Проштудировал со мной весь раздел с активацией в присланной Розой книге. Мне показалось, что ему и самому было интересно все это читать и разбирать, ведь эта магия отличалась от того, к чему привык он. Мы проводили порой целый вечер на небольшом диване в его гостиной, слушая треск огня в камине, по очереди читая вслух и разбираясь в прочитанном.

Способов активации было несколько, большинство пока представлялись мне слишком сложными. Но убийству мелких зверушек, которое я так и не смогла освоить, соответствовал простейший: использование собственной крови. Жрецы Некроса черпали силу в смерти, а жрецы Виты — в энергии своей жизни.

Я попробовала это на очередном занятии по зельям, и у меня все получилось. Я даже удостоилась скупой улыбки госпожи Фолкнор, которая подтвердила, что мое зелье получилось именно таким, каким и должно было.

Не знаю, что Рен сказал ей, как убедил, но она стала относиться ко мне терпимее. Как минимум, новых угроз я от нее не слышала. Конечно, до дружеских отношений нам было очень далеко, но она хотя бы не затевала ссоры, когда мы встречались. А встречались мы теперь часто: завтракали и обедали мы вдвоем с Реном, а вот ужинать стали вчетвером все в той же огромной столовой. Поначалу я нервничала, но с Реном, который в любую минуту был готов за меня вступиться, и Роном, который продолжал общаться со мной вполне дружелюбно, вскоре поняла, что бояться мне нечего. А когда оказалось, что и госпожа Фолкнор не собирается на меня нападать, я и вовсе расслабилась.

Учиться действительно стало проще. Стоило мне перестать волноваться о том, что я ничего не успею, информация стала усваиваться лучше. К тому же, у нас стало на один предмет меньше: Рен пока не нашел замену Форту.

В один из вечеров мы поговорили и о нем. Мы так же сидели рядом на диване, уже закончив читать мою книгу. Я обвивала руку Рена своими, моя голова время от времени ложилось на его плечо, а он сам лениво потягивал свой коричневый напиток, который ему так нравился.

Рен склонялся к версии, что Форт все же был шпионом Совета и просто-напросто провел нас, предъявив какую-то неизвестную девушку в качестве невесты.

— И когда я сказал, что он должен покинуть замок, они, вероятно, решились на активные действия, — предположил он. — Не понимаю только, как он мог узнать про тайный ход, если я сам о нем не знал?

— И как он мог что-то сделать с твоими ингредиентами для зелий, если ты приставил к нему эту тень? — напомнила я. — Разве она не должна была тебя предупредить?

Рен, услышав это, недовольно поморщился.

— Тени, которые я призываю, при жизни были воинами. Воинами, а не жрецами, сведущими в зельеварении. После смерти у нас не появляются новые знания. Поэтому тень могла спокойно наблюдать за тем, как Форт менял порошки, не считая это подозрительным. Он ведь ни на кого не нападал, не держал в руках оружие. Даже не пытался отравить пищу. Это была хитрая подмена. Я даже не знал, что он так хорошо разбирается в зельях.

— А что, если это не он? — предположила я. — Что если Форт сказал нам правду? И есть кто-то еще, кого мы пока не вычислили?

— Тогда я не представляю, как он связывается с Советом. Разве что где-то есть еще одно зеркало. Вся почта в тот день и на следующий была вскрыта. Ничего подозрительного не обнаружено.

— Может быть, он с ним не связывается?

— Одиночка? — с интересом уточнил Рен, посмотрев на меня.

Я пожала плечами.

— А если у него уже были указания на все случаи? Или по крайней мере, на такой случай?

Он задумчиво кивнул.

— Вполне возможно. Так или иначе, мне следует заявить о том, что я пересмотрел свои взгляды. Скажу, что во взрыве зелья я углядел гнев Богов. Надеюсь, это охладит их пыл.

Он криво усмехнулся и сделал еще один глоток мерзкого напитка, а я удивленно посмотрела на него.

— Но это не так? — на всякий случай уточнила я.

— Конечно, нет, — фыркнул он. — Но какая разница? Я все равно никогда не собирался действительно выходить с этим к людям. Буду служить Некросу и дальше, как делал всегда. Как делал это последние пять лет. Вера мне для этого не нужна.

— Но это ведь… ложь?

Я смотрела на него со смесью недоумения и любопытства, а он ответил мне еще одной усмешкой.

— Ты никогда не замечала, что слова «жрец» и «лжец» очень похожи? Нея, мы все лжем. Или большинство из нас. Даже те, кто искренне верят в Богов, лгут, говоря, что они с ними общаются. Это наша работа: помогать людям верить в то, что за ними… над всеми нами стоят всемогущие Боги, способные нас защитить или покарать.

— Я не понимаю, зачем тебе это нужно, — призналась я. — Только для того, чтобы не терять власть над Северными землями?

— В том числе, — не стал отпираться он. — Если я действительно заявлю, что более не верю в Некроса, я не смогу быть его жрецом. Я знаю, что в ваших землях жрецам платят напрямую за те или иные обряды. У нас иначе. Население платит налог, который распределяется между жрецами, а мы совершаем обряды по запросу уже бесплатно. Таким образом все платят понемногу, а получают нашу помощь тогда, когда она нужна. Сейчас я единственный, кто может проводить некоторые обряды. Если я перестану это делать, начнутся серьезные проблемы. А если я продолжу это делать не от имени Некроса, то я перестану получать собираемые в виде налогов деньги. И как тогда я буду содержать Фолкнор и школу? Не думаю, что мои новые убеждения того стоят. Даже если при этом я кажусь тебе лицемером.

Он выжидающе посмотрел на меня, и я с удивлением поняла, что его действительно волнует, как я к этому отношусь. Впрочем, я не знала, что ему на это сказать. С одной стороны, то, что он говорил, звучало разумно. На нем лежала определенная ответственность, и он не мог себе позволить говорить то, что вздумается, приходилось заранее просчитывать последствия.

С другой — я не представляла, как можно прославлять Бога, читать проповеди, распространять учение, не веря в то, что говоришь.

— А если бы не было этого… фактора денег и влияния, — осторожно спросила я. — Ты бы пытался развенчать веру в Некроса и других Богов?

Рен задумался, на несколько секунд снова прячась за стаканом с напитком, а потом медленно покачал головой.

— Почему?

— Потому что моя собственная жизнь была проще и имела больше смысла, пока я верил, — признался он тихо. — Я не уверен, что хочу отбирать это у других. Я ведь могу быть и неправ.

В последней его фразе мне послышалась затаенная надежда. Словно он не столько потерял веру, сколько злится на Некроса за то, что тот не уберег его жену и ребенка. И почему-то я была этому рада. Я надеялась, что однажды он сможет примириться со своим Богом и ему больше не придется кривить душой. Мне казалось, что без этого он не сможет быть по-настоящему счастлив.

А мне очень хотелось, чтобы он был счастлив. С каждым днем я чувствовала, что связь, возникшая между нами в тот момент, когда я спасла его, становилась все крепче, а мои чувства к нему — все глубже. Я радовалась каждой его улыбке, как маленькой победе, и мне хотелось, чтобы таких улыбок становилось больше.

Лишь одно тревожило меня: в моей жизни все снова стало слишком хорошо. А в последнее время это означало, что впереди меня ждут дурные вести и пугающие откровения. Каждый день я подсознательно ждала, когда же все опять пойдет не так. И дождалась.