озвращение было медленным и вязким, как порой бег в тяжелом сне. Закутавшись в кокон своих переживаний, Нелли старалась не реагировать на внешний, теперь особенно ясно чуждый ее сущности мир.

Так бывает с людьми, уставшими от сборов в дальнюю дорогу. Сначала они несколько дней составляют подробные списки необходимых вещей (в последнюю минуту все равно их не находят). Потом несколько раз собирают один и тот же чемодан. Далее обнаруживают, что влезло значительно меньше вещей, чем надо. Из-за этого нервничают и срываются на тех, кто стойко переносит обязанность провожать, доводят домашних до слез. А когда всклокоченные и запыхавшиеся граждане-«отъезжающие» влетают в вагон или садятся в самолет, впадают в странное состояние двойного бытия: «Вот мой билет и мое место, но я не здесь, потому что мое сердце там, на пустом перроне или в аквариумном окне аэропорта, рядом с тем, кто стоит один, смотрит печальными глазами и пытается улыбаться, но у него плохо получается. Сейчас я хочу остановить поезд, покинуть самолет, однако это не в моих силах. Поэтому оставьте меня!»

«Оставьте меня», – вяло отбивалась Нелли от серых сгустков, шнырявших рядом. Они были недовольны, раздражены и жалобно светились, словно тусклые огни в мутном бассейне. Прикасались к Нелли, требуя внимания, и тут же отдергивали свои щупальца. Она не пыталась вникнуть в причину их раздражения, относилась к ним, как к капризным детям: стоит прикрикнуть, и все разбегутся в слезах.

Тьма мягко несла ее, точно холодная, переполненная дождями река осенний лист. Нелли не сопротивлялась и плыла, сосредоточившись на новом чувстве.

Внутри нее, бывшей до встречи с Люциусом бесформенной чернильной кляксой в банке с водой, стал образовываться маленький, не больше крупинки соли, кристалл уверенности. Нелли заботливо лелеяла его в себе. Она чувствовала, что в ее «размазанном» и неясном состоянии возникает что-то важное. Хрупкая, но ощутимая основа, или еще сырой, но уже твердеющий фундамент. Нечто такое, что нельзя вырвать из души существа, изменить или сломать; невозможно разрушить заклинаниями, замутить зельями, заглушить россказнями и уверениями. Теперь Нелли чувствовала, что она имеет право и силу. Какое право и для чего? Пока не знала.

До перерождения она не производила впечатления бесхарактерной, при желании могла настоять на своем. Но, по большей части, Нелли была уступчивой и вялой девочкой, предпочитала выполнять требования и приказы других. Она терпеливо сносила придирки и упреки тетки Джен, мужественно посещала ненавистную школу, демонстрировала желание сопровождать Мариту, даже когда ей этого хотелось меньше всего. И очень убедительно делала вид, что ее голова пуста, в ней не водятся ни фантазии, ни идеи, ни чувства, ни «тараканы». Это позволяло жить достаточно спокойно.

Лишь одно иногда пугало Нелли: в повседневной жизни никто не мог заподозрить ее в милосердии, но когда обижали слабых, у нее «срывало крышу». В такие минуты покладистая девочка становилась упрямой, несокрушимой и жестокой. Чем всегда удивляла тех, кто в такие минуты оказывался рядом. Когда Марита для развлечения устраивала казнь случайно пойманной кошки, у Нелли руки не поднимались в этом участвовать: они в прямом смысле становились каменными и оживали, только чтобы вырвать несчастную жертву из рук друзей-палачей. Нелли вдруг превращалась в неукротимую боевую машину и крепкими аргументами кулака убеждала собравшихся заняться чем-то другими.

Потом она не раз сожалела о таких поступках, называла их «болезнью геройства». Однако в этом «геройстве» проявлялась ее странная сила, хоть и бесконтрольная. Теперь, после войны со сгустками, Нелли чувствовала, что у этой силы есть основание.

Темному Миру надоело существовать беспредельно. Постепенно темнота сменилась цветными разводами, перетекающими, словно бензиновые пятна в луже. Сгустки образовали вокруг Нелли кольцо. Ей пришлось выйти из кокона своих эмоций, поскольку она с каждым мгновением становилась плотнее и тяжелее. Кольцо сгустков начало вращаться, а Нелли начала терять силу, что было неприятно: ей не хотелось быть рыбой, вяло шевелящей плавниками, в давно не чищеном и затхлом аквариуме. Но выбраться из растущего тягостного бессилия она не могла.

Нелли уплотнялась, скукоживалась и холодела. Цветной мир постепенно терял краски, серел; вместе с ним выцвели и охромели мысли Нелли.

«Жаль, – вяло думала она, не имея сил остановить приближающуюся, как она думала, смерть. – Посмотреть бы на Люциуса еще раз».

«Что он сказал? Забыла!»

«Он сказал, что я – человек».

«А я – человек? Я – крыса!»

«Как тяжело быть одиноким человеком в теле крысы».

«Еще хуже быть озлобленной крысой в теле человека!»

«Нет-нет! Марита говорила: „По тому, кого ты считаешь своим врагом, можно понять, кто ты сам“».

«Кот у камина – мой враг. Потому что я – крыса».

«Та, рыжая, – мой враг, потому что… я – человек. Потому что Крысолов что-то мне сказал!»

«Он сказал: „Я найду тебя!“»

«Это хорошо. Хочу, чтобы он меня нашел».

«Как он меня найдет?»

«Как?»

«Нельзя умирать. Надо жить».

– Люциус! – осторожно позвала Нелли.

– Люциус! – более настойчиво.

– Крысолов! – почти прокричала Нелли всем существом, разметав его в темной бесконечности.

Холод брызгами разбитого зеркала разлетелся от одного прикосновения горячего луча света, ворвавшегося в серую мглу. Луч коснулся Нелли, и она почувствовала, что жива.

Тело крысы еще полностью не вернулось, но появилась боль и стала зелеными каплями наполнять Нелли. Кап – и заныли лапы, кап-кап – и в спине застряли острые иглы, кап-кап-кап – и глаза не открыть: веки намертво срослись, а попытки их открыть вызывают тупую боль в голове.

Потом раздался звук, низкий и протяжный. Звук, который собрал все части Нелли в единое целое. Затем он стал выше, и Нелли показалось тесно и душно в ватных сумерках. Она начала их рвать: пустила в ход когти, потом – зубы.

Тело Нелли, пусть и крысиное, очнулось, а мысли обрели четкость. Она поняла, что вернулась. Очень сильной. И очень злой.

Через какое-то время Нелли удалось прорваться сквозь мучительный туман, и она поняла, что висит в сфере, оплетенная серебристыми нитями, как муха паутиной.

Нелли стала отчаянно барахтаться, рыча и шипя. Липкие нити начали расплетаться и сползать с нее, будто мокрые змеи. Но в какой-то момент оглушительный и резкий писк миллионов крыс заглушил живительный звук голоса Крысолова и снова опрокинул Нелли в бестелесное существование.

Теперь она была лишь зрителем, для которого развернули экран и насильно заставили смотреть фильм. Нелли начала впитывать и втягивать в себя образы.

Она увидела ночь. И прекрасный Город. Шкатулки домов, наполненные драгоценными огнями окон; двуглазые светлячки машин и мосты, несущие ожерелья светильников; прожекторы, прошившие темное небо золотой тесьмой.

Вокруг Города шевелились и копошились бесконечные поля крыс, обращенных мордами в одну сторону, к сияющей цели.

Город не спал, но не потому, что готовился к битве, а потому, что спать не хотелось. Ему хотелось петь, кричать, верещать телефонными звонками, переливаться колокольчиками, звенеть трамвайными колесами, хлопать дверьми, греметь телевизорами, сигналить, гудеть и взрывать звуками тишину.

За завесой шума никто не услышал ни тихого шелеста лап миллионов крыс, стекавшихся к Городу, ни вибраций свирели Крысолова.

Глупый Город, погрузись в тишину на мгновение! Услышь приближение беды! Неужели ты ничего не чувствуешь?

В эту минуту Нелли осознала, что Крысолов готовится к битве, и теперь об этом, благодаря глупышке Нелли, знают фламины. Они знают, что он силен, а Нелли – прекрасный приемник звуков его свирели и, значит, смертельно опасна.

Ей стало обидно за то, что она подвела Крысолова.

Нелли сосредоточилась и по собственной воле снова нырнула в цветное месиво. Превратив себя в тонкий, как стилет, луч, она, тщательно перебирая цветные нити, начала искать гнезда фламинов. И ей это удалось! Трепещущие словно медузы белые опухоли легко угадывались в цветных потоках. Нелли, не раздумывая, бросилась на них: гнезда лопались, окрашивая все вокруг в черный цвет. Она всем своим существом слышала писк, отвратительное хлюпанье и звуки рвущегося бинта.

Увлекшийся охотник сам может оказаться жертвой. И Нелли в какой-то момент обнаружила себя в тисках неведомой силы. Она бросалась то в одну сторону, то в другую, но ограничивающая ее сфера была плотной, как стенки колбы, и не поддавалась попыткам ее разрушить. Нелли стало холодно…

Вдруг на периферии мутной картины серого мира зажелтело теплое пятно. Два пятна. Они приближались, двигая перед собой почти горячую волну, растворявшую все преграды. Нелли подалась навстречу теплу и выскользнула из сферы.