умерки, как опытные десантники, незаметно выползли из лесочка, скатились с прибрежных насыпей и залегли в оврагах, примыкавших к ложбине реки Сит. Потянуло вечерней сыростью. Крысы держали хвосты повыше, стараясь не касаться холодной испарины на траве.

Корнелий повел отряд на другой берег ему одному вéдомой дорогой – по полузатопленным шинам, влажным камням, нависшим над водой веткам, палкам и щепкам, которые принес разгулявшийся поток, а потом оставил заторами в узких местах, где смогла просочиться только вода.

Перебравшись через почерневшие к ночи воды реки, крысы некоторое время бежали вдоль берега вверх по течению. Тем же составом и в том же порядке, что в начале путешествия: Корнелий, Нелли, Аврора, Цицерон и пыхтящий Нума. Двигались молча.

Это устраивало Нелли. Можно было подумать, переварить услышанное и события, которые валились в кучу, как ингредиенты в салат.

Эрик в последний момент всплакнул, но Нелли хотелось, чтобы они расстались, твердо решила: Эрику лучше работать у Руфа в относительной безопасности, а не шастать вместе с ней в неизвестных мирах и сталкиваться с непереносимыми для впечатлительной натуры явлениями. Она убедила своего друга и подопечного, что в любом случае его не оставит. Даже если они останутся грызунами навсегда.

«Вот ведь какое дело! – на бегу думала Нелли, лавируя во влажной траве. – Смена шкуры не меняет сути начинки. Разве Эрик изменился? Остался таким же покладистым и дотошным. Руф даже поручил ему сбор гербария! Разве я изменилась? Да, многое узнала. Но осталась собой. Хотя бегу сейчас на четвереньках. И здорово бегу!»

За время своего короткого пребывания на земле Нелли ни разу не усомнилась в том, что в будущем изменится – станет умной, сильной, уверенной в себе и, конечно, невыразимо прекрасной. Взрослея, она чувствовала, что меняется, в основном, снаружи. Причем независимо от собственного желания. Нос, который она ожидала увидеть ровным и тонким, сделался курносым. Щеки, которые были предназначены для того, чтобы в будущем красиво подчеркивать скулы, нахально округлились и в самый неподходящий момент заливались таким горячим румянцем, что, по словам тетки Джен, на них можно приготовить пару тостов.

Все это не слишком расстраивало Нелли. В конце концов, можно было просто не смотреться в зеркало. Ее пугало то, что внутри она не меняется. Какой появилась на свет, такая и есть. Видимо, тетка Джен была права, когда говорила, что, сколько бы человеку не стукнуло, хоть пятьдесят или сто лет, внутри он остается ребенком: с неуемной жаждой до конца жизни любит игрушки, сказки, конфеты и никогда не откажется от стакана молока, протянутого заботливой рукой близкого человека, зашедшего поправить одеяло и пожелать спокойной ночи. Душа остается детской и не зависит от состояния физической оболочки.

«Если бы была возможность вовремя переодеть душу, – сделала вывод Нелли, вспомнив недавнюю лекцию Руфа, – бессмертие было бы обеспечено!»

Нелли остановилась.

«Пес горелый! Неужели крысы втихаря пытаются удлинить свой век?!»

Нелли пропустила вперед хмурую Аврору, которая, не останавливаясь и не удостоив ее даже взгляда, пробежала мимо. Нелли интересовало другое.

– Цицерон! Сколько живут крысы? – пристроилась она рядом с мастером длинных речей.

– Почему тебя это интересует?

– Корнелий говорил, что крысиная жизнь очень короткая.

– Да, несравненно короче человеческой. Это беда нашего вида. Приходится многое пропускать за недостаточностью времени и невозможностью быстро освоиться. Ты боишься старости? Успокойся, ты очень молодая крыса!

– Так сколько? – не унималась Нелли.

– Два года по Солнцу, то есть по человеческим меркам.

– Так мало?!

– Цени отпущенное время…

– Я не хочу жить так мало!

Цицерон остановился. Нелли тоже.

– Для крысы – это большая и насыщенная жизнь. Могу сказать, раз ты интересуешься, что декурионы живут около трех солнечных лет.

– Почему? – удивилась Нелли. – Руф кормит их особыми таблетками?

Приблизившийся Нума остановился было рядом с ними, но, услышав имя хозяина дебаркадера, дернулся и молча потопал дальше.

– Почему сразу таблетками! Да, питаются они лучше. Но главное средство продления жизни крысы – осознание собственной значимости. Если ты чувствуешь, что любим, окружен заботой, нужен и значим, жизнь продлевается.

– На год?

– Крысы, живущие у людей, дотягивают до четырех лет, – сказал Цицерон с некоторым раздражением.

– Значит, люди не такие ненужные существа? – усмехнулась Нелли.

Цицерон не ответил, только покачал головой.

– А сколько лет Аме Августе?

– Семь.

– Ого! Все-таки не два года! Почему?

– Потому что она очень значимая! – возопил Цицерон. – Она – Мать пага!

– Понятно, – поторопилась успокоить Цицерона Нелли. – А сколько живут фламины?

– Фламины не живут, а гниют.

– Фу! – Нелли изобразила тошноту. – Это точно! Так сколько?

– Лет десять – пятнадцать. Нумен Великий вообще бессмертен, – Цицерон задумался на мгновение и почти шепотом, больше для себя, чем для Нелли, произнес: – Но к нему я тебя не поведу, даже если мне будут нарезать хвост мелкими кусочками или заставят проглотить все запасы Руфа.

– Он очень опасен?! Он – главный? Главнее нет? Люди об этом знают?

– Кому надо, знают! – сухо сказал Цицерон, решительно оборвав поток вопросов.

«А ведь он говорит о Крысолове!» – осенило Нелли.

– И никто не может его поймать? – спросила она осторожно.

Цицерон промолчал, и Нелли поняла, что разговор окончен.

Впереди тонко и раздраженно просвистел Корнелий. Цицерон подтолкнул Нелли, чтобы она двигалась впереди него. Она, обиженно дернув спиной, подчинилась.

Стало совсем темно. Холодный воздух змейками струился по тропе, на которой оставили свой след Аврора и Нума. Нелли ясно ощущала следы их теплых лапок, чувствовала их запахи, нанизанные невидимыми нитями на стебли травы. Она бежала по следу уверенно, как по ковровой дорожке, но ее мысли кружились в беспорядочной пляске. Никак не могла определить, кто бежит впереди и сзади: друзья или враги, соплеменники, выбранные судьбой, или случайно встреченные чудовища?

«Я права! Они хотят постепенно сменить человечество. И давно это придумали, действуют по плану. А ведь я видела Замещение. Конечно! Это то, что произошло с сынком богача из квартала „медуз“, в которого втюрилась Марита!»

Нелли знала этого мальчика с детства. Добрый, сияющий, чистенький паренек с широко распахнутыми черными глазами в густой опушке ресниц. Малышом он гулял с нянями в городском парке – единственном месте, где всем, богатым и бедным, дозволялось сидеть на щербатых скамейках и любоваться запущенными клумбами. Малыш щедро делился игрушками и возился в грязном песке, как все дети.

Его семья жила в квартале богачей, сделавших свое состояние на рыбных поставках. Эти люди отличались плавной и важной походкой, дородностью тел и прозрачными равнодушными глазами, за что получили прозвище «медузы».

Мальчик на «отлично» учился в начальных классах, понятное дело, не без помощи заискивавших перед его родителями учителей. Но, надо признать, достоинством это не считал, никогда оценками не хвалился. Чем заслужил спокойную школьную жизнь без «пристального внимания» сверстников, иногда довольно болезненного, а порой и жестокого.

Он охотно участвовал в сработанных на скорую руку школьных спектаклях, которые все называли «аллергиями». Учительница музыки, выталкивая несчастных сопливых актеров на сцену, всегда приговаривала: «Аллегро, дети, аллегро!» И несуразно одетые артисты – гамлеты в колготках, снежные королевы в простынях, пираты с усами из пакли – выходили, думая лишь о том, как отчитать роль и поскорее слинять, чтобы присоединиться к задним рядам, где стоял гвалт, шум, хохот и царила свобода.

Мальчик с черными глазами подходил к своей роли ответственно, не только всегда был чисто и точно по роли одет, но вещал со сцены с чувством и пылом, словно был уверен в том, что это самый важный спектакль в его жизни. Войдя в возраст, в котором взрослые начинают вслух оценивать детей, все пришли к выводу, что это один из самых красивых мальчиков в округе. Марита влюбилась в него по уши. Она третировала подругу просьбами, от которых Нелли тошнило. Например, Нелли следила за ним, когда Марита по каким-то причинам не могла дежурить около его дома. Докладывала обо всех заговоривших с ним девчонках. Бросала в открытое окно его комнаты записки от Мариты.

Самой противной обязанностью Нелли было сопровождение предводительницы на свидания. Сначала та и ее возлюбленный ходили по городу, взявшись за руки. Нелли плелась за ними, борясь с нетерпимым желанием смыться. Потом стало еще хуже: Нелли нашли пару – прыщавого одноклассника Мариты, который умел только криво ухмыляться, плевать на три метра и самозабвенно ковырять в носу. Однажды предводительница прибежала к подруге вся в слезах. Это было так странно, что Нелли, жевавшая в этот момент кусок хлеба, не смогла его проглотить. Она так и выслушала стенания Мариты с набитым ртом.

«Договорились о встрече! – размазывая слезы, жаловалась обиженная взлохмаченная девочка, до этого дня носившая прозвище Стальная Змея. – Я стащила у матери туфли и помаду. А он так… Знаешь как заорал… „Чтоб ты сюда больше не смела приходить! Забудь дорогу!“ Схватил за руку так больно и швырнул прямо… в грязь. Я его ненавижу!»

Он действительно изменился. Стал угрюмым, злым и таким несносным в своих жестоких шутках, что отъявленные прогульщики и неукротимые озорники объявили его «психом», стали сторониться его и сваливать на его голову все грехи и преступления.

«Интересно, кто выбирает кандидатов на Замещение? Тех, кто будет замещен, и тех, кто будет замещать?» – подумала Нелли, отбросила воспоминания, притормозила и снова пристроилась к Цицерону.

– Почему именно Руф решал, можно мне остаться или вернуться?

– Руф сбежал из Лабораториума и хорошо…

– Я помню – «хорошо знает людей». И так далее. Почему вообще возник такой вопрос?

– За тебя просил Корнелий, – нехотя признался Цицерон. – Он уговорил Совет декурионов отправить тебя к Руфу, чтобы подтвердить твою исключительность.

– Корнелий? – Нелли пропустила слово «исключительность», ее удивила забота следопыта. – Он… просил?

Цицерон только тяжело вздохнул.

– А почему он повел меня к фламинам? – возмутилась Нелли. – На верную смерть!

– Это было требованием декурионов. Сначала отвести к фламинам, потом – к Руфу. Если бы ты не выжила… – Цицерон замолчал и остановился. – Нелли! – продолжил он, когда Нума, бежавший впереди, удалился на приличное расстояние. – Я знаю, ты сейчас все обдумываешь, вопросов у тебя до неба и много сомнений, но поверь: мы тебе не враги. Ни я, ни Корнелий, ни Руф.

– И что же Руф, который мне не враг, написал декурионам? – вызывающе громко поинтересовалась Нелли.

– Я не знаю! – раздраженно закончил разговор Цицерон и побежал вперед.

– Все ты знаешь, заговорщик ушастый, – шепотом произнесла Нелли ему вслед и не тронулась с места.

«Никуда не пойду! Буду стоять здесь, пока мне не скажут, куда ведут», – решила Нелли. И для большей уверенности села на задние лапы.

Теплая ночь постелила себе по пригоркам постель из мягких шалей, завесила плотной серой кисеей деревья и разлеглась ленивой хозяйкой помечтать и посчитать яркие звезды.

Подняв голову к небу, в россыпи сияющих точек Нелли нашла созвездие, до недавнего времени бывшее Большой Медведицей, а теперь – какой-то древней крысой.

«Что делается? – думала она. – Живешь-живешь, никого не трогаешь, а тут – шарах, и весь мир перевернулся с ног на голову. Точнее, с ног на лапы. И по башке вдогонку. А потом еще раз. Чем все закончится?»

Воображение услужливо нарисовало картину пребывающего во власти грызунов порабощенного человечества. Причем Нелли довольно убедительно увидела себя прародительницей с кучей крысят в лапах. Потом она вспомнила, ярко и больно, город в огнях, к которому живым ковром двигались миллионы озлобленных, голодных крыс. Нелли различила в этом потоке злорадно улыбавшуюся Аврору, исходившего слюной Варрия, обреченно плетущихся Цицерона и Нуму. Заметила и себя, вынужденную двигаться вместе со всеми, потому что так надо, и попробуй не пойди. Только следопыт не вписывался в этот кошмар: его глаза, слишком умные и внимательные, слишком человеческие, портили нарисованный воображением Нелли образ. Такая крыса, как Корнелий, вряд ли поддастся общей ярости.

Нелли замотала головой, пытаясь избавиться от видений. «Бред какой-то! – поставила она себе диагноз. – Люди не могут быть такими слепыми. Кто-то должен знать, что творится. Кто-то думает, как спасти человечество».

Она обратилась к своей памяти, вызвав из ее закоулков лица людей – знакомых и незнакомых. Но пустые глаза пьяного мужа тетки Джен, Гарри, шальные глаза Мариты, усталые глаза матери, злые глаза продавщиц, вымоченные в морской воде глаза рыбаков, безразличные глаза множества людей говорили Нелли о том, что среди них, видимо, нет тех, кто хоть немного озабочен безопасностью дорогого ее сердцу человечества. Все обреченно сидели на вокзале в ожидании поезда с черепом и косой на первом вагоне. Билеты раскуплены, а время прибытия неизвестно.

«Может, эпоха людей заканчивается? – со страхом подумала Нелли. – И мне повезло, что я еще до битвы сдалась врагу? Но ведь это предательство чистой воды! А может, к крысам меня закинула судьба, чтобы я, вернувшись, всех предупредила?»

Нелли не сдержала вздоха надежды – на значимость для людей маленькой девочки, попавшей в стан врага. Одно было непонятно: что происходит на самом деле? Беда приближается, но каковы ее масштаб и истинные причины?

«Даже посоветоваться не с кем!» – разозлилась Нелли.

Ярость метнулась к горлу. Если бы она умела ругаться гадкими словами, сейчас выстроила бы несколько этажей грязного словотворчества.

Но у нее, никогда не отличавшейся этим искусством, получилось только злобное стенание.

– Где этот бестолковый Крысолов? – заорала она. – «Я найду тебя!» Как же, найдет. Ха-ха-ха! Небось прячется от страха под столом вместе с любимым котярой. «Ой, котик, вдруг Нелли позвонит, а Роза узнает! Ой, котик, принеси мне вон ту колбу, а то я боюсь в туалет выйти!»

В момент, когда ядовитая злоба окончательно захлестнула Нелли, невидимая, но ощутимо тяжелая рука сгустилась из тьмы ночи и легла на спину распоясавшейся крысы. Рука лишь слегка придавила Нелли, но ее звериное тельце вросло в землю.

В этой незримой силе не было зла или желания наказать – только спокойное и сильное прикосновение. Иногда взрослый и мудрый человек так, мимоходом, одним касанием руки останавливает не в меру разошедшегося подростка: молча смотрит ему в глаза и идет дальше своей дорогой. А тишина после его ухода держится неделями.

Наваждение длилось всего несколько секунд и растаяло. Нелли не решалась пошевелиться, даже подумать о чем-либо. Она лихорадочно вслушивалась в ночную тишину, ожидая новых действий неведомой магии. И услышала Звук.

Нельзя говорить про тишину ночи, понимая ее как полное отсутствие звуков. Ночь не бывает беззвучной, она полна шумом волн задремавшего моря, скрипящими нотами порта, бесконечным гулом никогда не спящей автодороги и голосами людей, смеющихся и говорящих громче обычного, словно они боятся темноты. Ночью звуки интереснее и яснее. Только в эти часы можно услышать ворчание ручья, сплетни шелестящей листвы, фырканье невидимых птиц, жалобы одинокой цикады, ругань лягушек.

Уши и усы Нелли старательно сканировали ночную тьму. Все звуки были знакомы или по крайней мере понятны. Далекие и близкие, мимолетные и долгие. Но к ним примешивался еле слышный, скорее даже ощущаемый телом Нелли, глубокий и протяжный звук, который вызывал вибрацию земли, трепетание усов и неясное томление в кончике хвоста. «Свирель Крысолова!» – догадалась Нелли. Когда Звук стих, она медленно двинулась за своими спутниками, передвигая лапы с осторожностью и почтением.